Аннотация: По рассказу Хулио Кортасара "Во второй раз"
Дон Себастьян, который приезжал к нам каждую пятницу вечером, говорил, что наше дело правое и бояться нам нечего, но мне все равно было страшно. А когда не знаешь, чего ждать, всегда бывает немного не по себе. Но никто не думал, что они пойдут вот так, все сразу, и если бы не Алехандро, который никогда не падал духом, да ещё и нас поддерживал - ничего-ничего, говаривал он, теперь только вперед, прорвемся, назад дороги нет. Алехандро на меня всегда действовал успокаивающе, одним своим видом, но я все равно боялась, особенно по утрам, когда просыпаешься и сразу вспоминаешь, что нужно идти туда, к ним, и прежняя работа, где все было спокойно и даже скучно, кажется теперь чуть ли не райским местом, хотя платили там меньше, а вот Хосе было все равно, он как узнал, что можно будет выставить свои работы, так сразу же согласился. Хосе - фотограф. Больше всего на свете он любил снимать и больше всего он любил снимать свою девчонку, которая и впрямь была недурна. Я видела ее однажды, когда она заходила к нам в контору - фигурка точеная и одета с иголочки, а так - ничего особенного, обычная девушка с побережья, но попробуй, скажи это Хосе. Он с нее пылинки сдувает и снимает со всех ракурсов: девушка анфас, девушка в профиль, в платье и без, в одном нижнем белье, почти на всех фотографиях одна она, да еще пушистый, огненно-рыжий кот, которого ему подарили друзья из Росарио.
Контора открывалась в десять, но мы всегда приходили раньше - до начала приёма нужно было разобрать бумаги и все приготовить, чтобы когда они пойдут, уже ни на что не отвлекаться. Еще в мои обязанности входило покупать мате, кофе, сахар и табак для парней, Хосе курил "Житан", а Алехандро - крепкие кубинские сигареты без фильтра, я брала все это в лавочке на углу, и если был свежий сыр, брала и его.
Так вот, они шли и шли, один за другим, к концу первой недели было подано уже больше ста тридцати прошений, и с каждым днем они прибывали. Обычно, уже до обеда начинались недоразумения из-за какой-нибудь истеричной сеньоры или ветерана-инвалида, начинавших скандалить по незначительному поводу - не хватало какой-нибудь справки или очередь двигалась слишком медленно, но, в общем, большинство вели себя вполне прилично, особенно вначале. Заходили по одному в кабинет, здоровались, усаживались на освободившееся место, выкладывали на стол стандартный пакет документов: паспорт, заявление, акт-описание встречи в трех экземплярах, медицинское заключение. Да, поначалу они вели себя тихо, оно и понятно - тысяча песо на дороге не валяются, только попробуй их получи, но это они уже потом поняли, а вначале, когда прошел слух, что в Сан-Тельмо есть контора, где дают денег - просто так и почти каждому, нужно только наплести какую-нибудь историю, все ринулись сюда, в "Светлую Память". Многие даже не удосуживались прочитать правила получения и размеры пособий, которые были размещены тут же, на стене у двери кабинета в рамке под стеклом:
--
Подробное описание встречи с близким человеком (при наличии не менее 3-х основных признаков светлой памяти). .................................1 000 песо.
--
Подробное описание встречи с близким человеком (при наличии не менее 2-х основных признаков светлой памяти). ................................. 700 песо.
--
Подробное описание встречи с близким человеком (при наличии основного признака светлой памяти). ................................................. 500 песо.
--
Краткое описание встречи при наличии косвенных признаков светлой памяти (не менее 2-х)
............................................... 250 песо.
--
Описание встречи-расставания с любимым домашним животным ..........................................................................................100 песо.
Казалось бы, чего проще - проверил все документы, прочитал описание и начисляй пособие, как положено, не из своего же кармана платишь, программа государственная, деньги идут из федерального бюджета, или отказывай, если не хватает какой-нибудь бумажки, да вот только все оказалось не так просто. И дон Себастьян каждый раз повторял: "Пожалуйста, будьте внимательны, тут ошибок быть не должно, программа на контроле у министра культуры, пособие начисляйте только тем, кто действительно достоин, а остальных отсеивайте, жестко, нам добрыми быть нельзя ...". Я потом мыла посуду в комнате для персонала, а дон Себастьян и Алехандро курили у открытого окна, и я слышала их разговор, точнее, обрывки разговора - зрение у меня неважное, а вот слух очень хороший, мне это еще в школе говорили, и я кое о чем догадалась по отдельным фразам, а последнюю - я как раз выключила воду и в комнате стало совсем тихо - услышала целиком. "Мы очень надеемся на Вас и таких, как Вы, че", - сказал дон Себастьян. Так он сказал и ушёл.
На следующий день все пошло по-старому - обычная рутина и скандалы по пустякам - парни занимались просителями, а я готовила чистую бумагу и письменные принадлежности, да еще следила - в комнате для персонала всегда должны быть кипяток и кофе, чтобы они могли наскоро перекусить и выпить чашечку кофе в перерыве, нелегко им приходилось, бедняжкам. Дело в том, что отказывать просто так было нельзя, а только письменно, на стандартном бланке с синей печатью и заключением двух экспертов. Правда, со временем парни приспособились и отработали процедуру отказа до мелочей, начинал обычно Алехандро, в своей обычной спокойной манере, в вашем описании встречи отсутствуют признаки светлой памяти, само описание недостаточно убедительно, мы вынуждены Вам отказать, а темпераментный Хосе размашисто приписывал ниже, да-да, я тоже так думаю, эксперт прав, и ещё много ошибок, очень много ошибок...
Они реагировали по-разному, оно и понятно, люди ведь тоже разные, одни просто молча забирали документы и уходили, другие начинали спорить, некоторые даже шутили, хотя я видела, что они были расстроены. Помню одного старика-еврея, который поднял крик прямо в кабинете. "Хамы! Хамы!" - продолжал он бушевать, даже когда его вывели в коридор. А один мальчишка, тот вообще послал Алехандро, матом, молокосос, а тот и бровью не повел, только выставил его за дверь. Вообще, на мой взгляд, те, кто ругались и кричали, были не так уж и опасны. Настоящая опасность исходила от других, вроде той самоуверенной девицы в белой бейсболке, из "Независимых Профсоюзов", которая заявлялась чуть ли не через день со своим блокнотом, и вежливо выясняла, почему тем или иным лицам не начисляются пособия. Или молодого метиса, что прочитав отказ, ничего не сказал, только стиснул зубы и так посмотрел, я думала, он его сейчас ударит, только Алехандро такими взглядами не проймешь, нервы у него железные, извините, ничем не могу вам помочь, донья Марина, пригласите, пожалуйста, следующего посетителя, я уверена, это он потом первым бросил камень, только, поди теперь докажи.
Попадались и просто странные типы, вроде того лысоватого сутулого строителя, что приходил уже во второй раз, с одной и той же трагической историей о любимой женщине, которую он потерял при восхождении на вершину в Северной Канаде. Я даже всплакнула когда читала, в том месте, где он достает ее из ледового завала. Но Алехандро связался, с кем следует, и выяснил, что этот портеньо никогда не бывал севернее Кордовы, где его придавило плитой перекрытия на реконструкции стадиона, да так неудачно, что и голову повредило, а когда ушла жена, он и вовсе умом тронулся.
Но, вообще большинство, хотя и были недовольны, вели себя вполне цивилизованно, только говорили, что не согласны с заключением экспертов и будут жаловаться. "Это ваше право, это ваше полное право", - скороговоркой отвечал Хосе, у него прямо от зубов отскакивало, выходило и вежливо и, в тоже время, твердо.
В общем, со временем, все наладилось. Парни писали отказы и начисляли пособия, в основном (по настоянию дона Себастьяна), по фактам потери домашних животных, а я ходила за кофе, готовила бутерброды и следила, чтобы утром всегда были в достатке писчая бумага и бланки, и всё шло своим чередом.
Это случилось в самом конце марта, накануне Дня ветеранов, в обычный четверг. Мы давно уже заметили, что они, вернее, некоторые из них, возвращаются, но не входят внутрь, а толпятся у входа на улице, их голоса, глухой ропот, были слышны каждый день, иногда даже приходилось закрывать окна, чтобы они не мешали работать. Так было и в тот раз. Когда я закрывала створку, она заскрипела, и они, как по команде, подняли головы и посмотрели на меня - серьезно и отчужденно. Мне стало не по себе от этих взглядов, я подняла шпингалет, отошла от окна и сказала Алехандро - он как раз проводил последнего посетителя, что пора заканчивать, можно пойти выпить кофе, я сейчас приготовлю, и тут зазвенело разбитое стекло, и в комнату влетел камень.
Я даже не успела испугаться, только вздрогнула, а Алехандро сразу же вскочил с места и запер дверь на задвижку, а потом еще на ключ, на два оборота и вытащил из ящика стола револьвер - тяжелый черный револьвер - он никогда не говорил, что у него есть оружие. А потом разбилось еще одно стекло и еще, и камни летели в окна, один из них попал Хосе прямо в лицо, и он закричал, и я тоже закричала, и они кричали, там за окном, и наши голоса - голоса боли, ненависти и страха - сливались в один протяжный вой.