По ночам Полковника мучили кошмары. Приходили враги и женщины. Врагов было много. Они расстреливали Полковника у крепостной стены, окружали на позиции, оставшегося без патронов, добивали ножами, уснувшего на посту, жгли колонну, в которой он шёл замыкающим... Полковник вскидывался на постели, долго сидел, глядя в ночное окно, пил на кухне чёрную воду, курил и пытался снова заснуть. Тогда приходили женщины, по одной, улыбаясь, садились на край кровати, говорили что-то ласковое, жалели... Полковник бредил, ласкал чужое нежное тело, упругую грудь, гладкие бедра, просыпался в горячем поту, откидывал одеяло и понимал, что гладил винтовочный приклад - уже много лет он не расставался с оружием даже ночью. Всем стрелковым системам Полковник предпочитал русскую трёхлинейную винтовку образца девяносто первого дробь тридцатого года, которую возил с собой повсюду ещё с финской. Он так привык к ней, что со временем винтовка стала для него живым существом, женщиной. Женщину звали Анной, она была для Полковника всем - матерью, возлюбленной и сестрой - в зависимости от настроения. "Ничего, мать, - говорил Полковник, доставая затвор, - вот побьём гада и домой". Он чистил винтовку каждую ночь, перед сном. "Вот видишь, Анна, как повернулось, - говорил он, просыпаясь, - двое нас осталось, ты да я - одна ты у меня и другой мне не надо". Винтовка молчала. Полковник снова вставал, пил воду, курил, глядя на яркий лунный диск. Он знал, что будет третий сон. Этот сон всегда приходил в полнолуние. Полковник ждал и боялся его. Ему снилось, что он в чужой стране на чужой войне и он - Одиннадцатый. Ему снилось, что он сидит глубоко под землёй, в пустой комнате с чёрными стенами и длинным столом, на котором стоит телефонный аппарат. В комнате тишина, а наверху полыхает огонь, в котором гибнут голоса. Голоса стонут, плачут, зовут на помощь, а Полковник ничем не может им помочь, он только слушает, как они гибнут. Сон всегда кончался одинаково - звонил телефон.
- Одиннадцатый слушает, - Полковник брал трубку.
- Одиннадцатый, б..., - спокойно говорил усталый голос, - вы только вдумайтесь - нас тут всех убьют, на..., это не пи..., нужна, б..., конкретная, быстрая помощь, на..., думайте, думайте, как нас отсюда выводить...
Полковник вскакивал с винтовкой наперевес, досылал патрон в патронник, невидяще смотрел в серые сумерки, долго стоял так, постепенно понимая, что он - полковник, что идет война и стоит апрель - шестой апрель Второй войны. Потом он убирал оружие, брился, пил кофе, надевал мундир, хромовые сапоги, портупею, постепенно становясь тем, кем он был здесь - своим среди чужих, садился в чёрную машину и ехал в город. Без четверти девять он был в канцелярии. В канцелярии царила привычная суета. У входа выгружали какие-то ящики, из подвала неслись сдавленные крики. "Пся крев! Курва!", - расслышал Полковник. "Поляков привезли, - догадался он и вспомнил, что сегодня пятница, - значит, сегодня снова не будет письма". По пятницам привозили почту и пленных разведчиков. Машинально отвечая на приветствия, Полковник прошёл в свой кабинет и закрыл за собой дверь. Весь день он занимался бумагами, а в четыре запер кабинет и пошёл на совещание. Совещание вёл Начальник. Полковник привычно слушал его нудный голос и думал, что, сегодня не получится уйти пораньше. "Как ты меня достал, урод, - думал Полковник, преданно глядя Начальнику в глаза, - "великая битва", "последний рубеж", "судьба нации"... Скоро подойдут наши и всех нас тут шмякнут, только мокрое место останется". Начальник внимательно посмотрел на Полковника. "Впрочем, вы всё должны понимать сами, - сказал он. - Все свободны". Послышался скрип сапог и звук отодвигаемых стульев. Полковник встал и пошел к двери. Ему оставалось сделать несколько шагов, когда прозвучал голос Начальника: "А вас, Полковник, я попрошу остаться". Полковник повернулся и вытянулся: "Так точно, господин Начальник! Разрешите выйти, господин Начальник! Две минуты!" - "Жду вас ровно через две минуты".
"Что ему от меня нужно? - думал Полковник, медленно застёгивая пуговицы на брюках, - где я прокололся? Радист? Профессор? Священник? Думай, Полковник, думай..."
И снова в голове зазвучали голоса:
- Всё пропало... Это конец... Пойди и сдайся... Напиши признательные... Тебе зачтётся...
- Рвать отсюда надо, пока не поздно. Бросить машину у линии фронта и выходить к своим с белым флагом..
- Снять шлюху у вокзала, они всегда там стоят. Блондинку. И шампанского. Отодрать её хорошенько. Щедро расплатиться. Забаррикадироваться. На чердаке, в слуховом окне, установить пулемет, там изумительный сектор обстрела - пусть попробуют взять. Живым не дамся...
- Что тут за вонь всегда стоит, неужели трудно гидрозатворы поставить...
- Да он же пидор, натурально, пидор! Ты вспомни, как он всегда на тебя смотрит! Наверняка уже всех молодых пацанов из охраны перебрал! А теперь за старших офицеров взялся...
И, заглушая всех, тихо и властно зазвучал голос Смерти, которая уже много лет сопровождала Полковника. Она и сейчас была здесь - позади и слева, на расстоянии вытянутой руки - прямо над выходом из туалета рейхсканцелярии: "Тебя унижают, а ты молчишь. Тебя опускают, а ты молчишь. Ты мужчина или тряпка? Ты слизняк или офицер? Вырви ему глаза, сломай ему горло - пусть он захлебнётся в собственной крови. Это твоя последняя битва, воин..."
И сразу все голоса стихли.
"Ну, дядя, - подумал Полковник, чувствуя, как от бешенства всё тело становится упругим и лёгким, - щас я тебе устрою День Святого Валентина". Он достал из кобуры именной "вальтер" с серебряной готической вязью "s nami got" на ствольной коробке, переложил его в карман форменного галифе и вышел в коридор. Начальник ждал его в кабинете. Он поднялся из-за стола и, улыбаясь, пошёл навстречу. "Полковник, вам письмо, - сказал он, - между прочим, от женщины. Вы уж не обессудьте, я обязан был по долгу службы его прочесть. Вот оно. Седина в бороду - бес в ребро? Ха-ха. Не обижайтесь, дружище, я вам просто завидую. Мне уже давно никто не пишет. А вы что такой бледный? Курите много?" - "Так точно, господин Начальник! Никак нет, господин Начальник! Разрешите идти!" - "Я вас не задерживаю. Идите, развлекайтесь. Только на службу не опаздывайте".
Полковник с трудом заставил себя дойти до машины - ему хотелось разорвать конверт и прочесть письмо тут же, у кабинета Начальника. Оно было в обычном канцелярском конверте, на простой бумаге. "Не пытайтетесь меня искать, Вы меня всё равно не найдёте. Вы меня не знаете, а я Вас знаю. Мне кажется, что мы знакомы с Вами давно и просто расстались и не виделись много лет, а теперь встретились. Звучит странно, но Вы для меня - близкий родной человек, и мне кажется, что я могу отдать Вам самое дорогое, что у меня есть. И ещё я знаю, что Вы не тот, за кого себя выдаёте. Что Вы совсем не такой и внешняя сухость - это только маска, для других, но меня-то Вы не сможете обмануть, я знаю, что у Вас горячее, храброе, любящее сердце, Вы настоящий герой. Не знаю, что с нами будет дальше, может быть, мы скоро все погибнем, поэтому, я прошу Вас о встрече. Я месяц собиралась с силами, чтобы назначить её Вам. А потом три раза переписывала это письмо его и ещё четыре ходила на почту, прежде чем отправить. Может быть, это будет наша первая и последняя встреча, пусть так, я готова к этому. Простите меня. Я буду ждать Вас в субботу в кафе "Королевский Тигр" в восемь вечера. Фрида" Письмо было написано аккуратным женским почерком и слабо пахло духами. Полковник посмотрел в лобовое стекло, по которому стекали струйки воды - начался дождь. Почерк был незнакомый, но Полковник сразу понял, от кого это письмо. Оно было из Центра. "Фрида" - псевдоним Первого, который знал только он. Полковник перечитал шифровку. Вот о чём в ней говорилось: "Совершенно секретно. За великий вклад борьбы с врагом и заслуги перед Отечеством вам присваивается звание Героя. Штурм города начнётся через тридцать дней. За вами установлена слежка. Вы на грани провала. Учитывая сложную оперативную обстановку и ваш безупречный послужной список, Центр принял решение разрешить вам встречу с женой. Встреча состоится 3 апреля в 20-00 в указанном месте. Первый"
Но главным было не это. В конце письма не было точки. А это означало, что шифровка перехвачена и он раскрыт...
"Вот заразы, - думал Полковник, закуривая четвёртую сигарету и краем глаза следя, как мужчина и женщина устраиваются за столиком у стены, - "Центр принял решение..." Да кто вас просил? Своих баб, небось, сюда не потащите. Интересно, как вы её собираетесь переправлять обратно, через линию фронта? А она не изменилась, всё такая же, как десять лет назад. А этот, с ней, наверняка, человек гестапо". Полковник неприязненно разглядывал невысокого толстяка с маленькими свиными, бегающими глазками, которыми тот обшаривали зал кафе. Глазки остановились на лице Полковника и недобро сверкнули. Полковник выдержал этот взгляд и закурил новую сигарету. "Не могу больше, - подумал он, помахивая горящей спичкой, - годами в чужой стране, в постоянном страхе, боишься слово лишнее сказать, сделать лишний шаг, встречаешь любимую женщину и не можешь к ней подойти. Я уже давно забыл, как живут обычные люди. И конца этому не видно. Меняется лицо врага и цвет знамени. Война продолжается, она должна продолжаться несмотря ни на что".
Полковник встал, одёрнул китель и пошел к столику. "Разрешите, - подчеркнуто вежливо сказал он, глядя в свиные глазки, - пригласить на танец вашу даму". Глазки скользнули по лицу Полковника и уперлись ему в грудь. "Моя дама не танцует", - равнодушно ответил толстяк". - "А вы?", - спросил Полковник. И прежде, чем тот успел встать, ударил его коленом в челюсть. Жирная туша вместе со стулом рухнула на пол. Женщина испуганно смотрела на Полковника. Он взял её за руку и повел за собой...
- Куда мы едем? - спросила она, когда они оказались за городом.
- На север, - ответил Полковник. Там, на побережье, стоят подводные лодки, которые уходят в Атлантику. Если попадем на борт и доберёмся до Рио - считай, что спасены.
- А ты всё такой же. Помнишь, как мы познакомились. Ты тогда так же ко мне подошёл. Помнишь?