Открываю окно и слышу вдалеке вертолёт береговой охраны. Это ночной патруль. Он всегда проходит в это время. Даже в такую грозу как сегодня. Кого он там ищет? Кубинский десант? Контрабандистов? Неверных жён, крадущихся в темноте? Вспышка молнии озаряет комнату, фотографию на стене между часами и винтовкой. Прости мама. Сегодня три года, как ты ушла. Прости. Сколько тебе здесь? Девятнадцать, двадцать? Ты сидишь в плетёном кресле под цветущей яблоней. Ты в белом платье, ты смеёшься. Я достаю из бара плоскую прозрачную фляжку, два стакана. Разливаю поровну, ровно по сто двадцать пять грамм. Эти русские знают толк в горе. Когда нагрянет беда, виски не поможет. Только водка. Твоё здоровье, мама. Звучит глупо, но мне плевать. Твоё здоровье. Выпить залпом и не закусывать, лучше распахнуть окно и вдохнуть всей грудью влажный воздух, ощутить на щеке капли ночного дождя. Или это слёзы? Я плачу, прости меня, мама. Закрываю окно и подхожу к стене. Прикасаюсь стаканом к стеклу, выпиваю и зажимаю рот ладонью, прости. Эта фотография - всё, что от тебя осталось. Да ещё скалка с барабаном. Нет, барабан не в счёт, его я купил, когда ты уже не могла говорить. Когда опухоль в горле разрослась. Я придумал систему сигналов, и ты била скалкой в барабан, когда что-то хотела сказать, он всегда был рядом с твоей кроватью. Хорошо помню их все, все десять:
Один удар - да.
Два удара - нет.
Три удара - принеси воды.
Четыре - хочу есть.
Пять - достань судно.
Шесть - выключи свет.
Семь - сядь рядом.
Восемь - уходи.
Девять - ненавижу вас всех.
Десять - я тебя люблю.
Беру скалку и ударяю в барабан десять раз. Я тоже люблю тебя, мама. Тебя и отца. Вы многое мне дали. Ты научила меня всегда говорить правду и не прощать лжи. Когда я лгал, ты била меня скалкой по голове. Отец научил защищаться и никому не спускать обид. Спасибо вам. Я всем вам обязан, всем. А Эвелин всё нет. Часы на стене показывают четверть одиннадцатого. Где же она? И телефон молчит. Эвелин, Эвелин... Высшие курсы медсестёр в Балтиморе, шесть лет безупречной службы в городском хосписе, это наша лучшая сотрудница, мистер Саймон, вы не пожалеете. Я не пожалел, мама. Она ухаживала за тобой в течение года, до самой смерти. Прости, мама. Смерти нет. До самого твоего ухода. Мы вместе проводили тебя в последний путь. Я хорошо помню ту ночь. Шел дождь. Мы были в твоей спальне. Ты три раза ударила в барабан, и Эвелин принесла тебе воды. Потом ты ударила десять раз, положила скалку, перекрестила нас и навсегда закрыла глаза.
Эвелин сделала всё, что нужно делать в таких случаях. А я всю ночь сидел рядом и держал тебя за руку, чувствуя, как она остывает, как становится ледяной. Утром пришла Эвелин и спросила, что ей делать. "Оставайся", - сказал я. И она осталась. Я пришёл к ней той же ночью, она ничего не ответила, когда я постучался в дверь. А может, просто не расслышал ответа, была гроза. Я вошёл в комнату и лег к ней в постель. Она была девственницей в двадцать четыре года, я стал её первым мужчиной. Она занималась любовью так же, как ухаживала за умирающими - тихо и серьёзно, не делая ничего лишнего, всегда без слов. Мне нравилась эта молчаливость, нравилась её серьёзность, то, как покорно и бережно она отдавалась мне с закрытыми глазами. И вот сегодня поздним вечером её нет. Что могло случиться? Ночное дежурство? Два удара. Разрядился телефон? Два удара. Террористы захватили хоспис? Два удара.
Я подхожу к стене и снимаю с крючьев винтовку, восьмимиллиметровый "маузер". Он достался мне от отца. Отец любил оружие. "Всегда держи в доме оружие и боеприпасы, - говорил он мне, - никогда не знаешь, когда придёт беда". Да, отец. Никогда не знаешь, когда ждать беды. Но сегодня она уже здесь. Не выпуская винтовку из рук, сажусь на кровать. Кладу оружие на колени, это меня всегда успокаивало. Проверяю обойму - она полная, пять патронов. Свободной рукой подвигаю барабан и бью десять раз - я люблю тебя, Эвелин. И я спрошу, где ты была, когда вернёшься. Всё и так ясно. Но я должен дать тебе шанс. Я спрошу: "Где ты была, Эвелин"? Ты была с любовником? Один удар. Я его знаю? Два удара. Он молодой и сильный, моложе и сильнее меня? Один удар. Вы занимались сексом? Один удар. Ты была снизу? Два удара. Он взял тебя сзади? Один удар. Это всё? Два удара. Он кончил тебе на лицо? Один удар...
Я сижу на кровати целую вечность, с винтовкой на коленях, обманчиво простой винтовкой, армейским восьмимиллиметровым "маузером", глядя на мамину фотографию, щурясь от вспышек молний и вздрагивая от раскатов грома, и когда внизу скрипит входная дверь, и я слышу на лестнице твои легкие шаги и вижу твое прекрасное лицо, вижу тебя всю, босую, в белом, мокром от дождя, расстегнутом плаще, я крепче сжимаю винтовку и спрашиваю: "Где ты была, Эвелин?"