Славен будь, Арей, что победу нам принес, помог соседей покорить, обложить тяжелой данью - десять белых кобылиц. Одна - отцу Посейдону, чтоб ее он сам покрыл, развеселился, землю не тряс, жилья не бил. Вторая - Арею, испей крови, наш яростный брат, будь неистов в брани, силен, свиреп. Третья - Дионису, плодит пусть виноград, пляшут голышом менады, пьют, поют, сатиры им вторят. Семь белых кобылиц - Деметре, чтоб благословила урожай.
С войны возвращались герои, плач услышали и крики, то умерла богиня, как всегда в конце зимы. Сотни женщин, в черном, у пещеры, где жрица вещает, кинжал обнажив. Да возродится мать-богиня, а земля пусть уродит!
В кого Деметра вселится, смертная тебе жена? Проживет год, понесет и разродится, умрет и возродится. У жрицы жертвенный кинжал - кровь двенадцати смертных уже на нем. Сегодня у тебя будет тринадцатая жена, но все та же мать-богиня. Или... но нет, силен еще царь, как мужчина, удовлетворит богиню, на алтаре, на виду у старой жрицы и всех селенья женщин.
Единственное, дочь подрастает, год-два и сама богиней станет. Нового царя призовут, тоже сына Посейдона, старого убив. Ох, повздыхал и пошел на алтарь, новую смертную жену покрыть. Потом в толпе дочь отыскал. Успокоился - может, еще год богиня тебе даст. Срок большой, считай, жизнь впереди.
Девять месяцев пролетело в войнах и пирах, соседей побили, на этот раз других. Вино текло рекой, да благословен будь, Дионис. Жена родила сына - двенадцать их у тебя, а у них - одна сестра. Заскрежетал зубами - расцвела дочурка, сам бы в жены взял, да такое позволено лишь богам. И муж сыскался ей - аргонавт, певец, любимец богов, по имени Орфей.
Страшное задумал царь, слугу - Аристея подозвал. Не богиню он убьет, а дочь, плоть от семени своего. Как отец, над ней он властен. Ха, и пусть тогда уж возрождается Деметра, в кого захочет.
Аристей, наш верный воин, достоин награды царской - десять овец, да пять коров - был босяк, стал первый богатей. Только в лес пусть Эвридику заведет, дубиной стукнет, тело скормит диким псам. Ужаснулся Аристей, ему и самому царская дочь была по нраву, да делать нечего - воля царя - закон.
Так пропала Эвридика, царь, конечно, потужил для виду, да вновь предался пирам, охотам, а боги подсказали - мертва, нечего опасаться тебе, наш любимый сын. Остальные тоже потужили, и забыли, но только не Орфей. Сильна была его любовь, а царь столько женщин предлагал взамен. Никогда не женюсь, сказал Орфей, да жрецом Аполлона в отместку стал. Сидел в своей пещере, жалобные пел песни. Надоел ужасно всем.
Срок приближается - будет новая жена. Спокоен царь, но как прорицатель на всякий случай обращается к богам, к Посейдону и Арею. О, горе тебе, наш сын и брат! Твоя дочь живет, разум в вине утопив, и виноградную лозу на себя нацепив, в далеком краю, среди высоких гор, среди нимф, сатиров. Она теперь дриада, и Диониса краснощекого менада.
Хорошо спряталась, чтоб к сроку прийти, старой жрице поклониться, богатые дары Деметре принести. И станет новой богиней на земле, дурак-певец - царем... А старому в Аиде место, за преступления платить. Как его накажут мстительные боги? Рано хоронить себя - в дорогу, все решит меткий бросок копья.
Тигриную шкуру надел, сел в колесницу, родную Фракию покинул, в Элладу путь его лежал, к Пелион-горе, селениям кентавров, жилищу Диониса и его безумных женщин. Дочь он отыскал в толпе, голая и не стыдясь, она плясала, а семь сатиров по очереди танцевали с ней. Вино пили, бесновались вакханки, кричали, призывали Диониса, и им явился бог. Молодой и в то время старый, толстый и худой, безусый и с курчавой длинной бородой. Краснощекий, красноносый, в грязной тунике, чистый - лучезарный. Каждому он виделся иным.
Не стал фракийский царь больше ждать, расталкивая сатиров и менад, к дочери направился своей. Грубо развернул, на лице блаженная улыбка - не узнала. Удар мечом в живот и резкий вверх рывок, кишки наружу, кровь ручьем. Пейте, радуйтесь, эриннии - отец дочь убил. Вон мелькают лица звериные в толпе. Алекто? Мегера? Тисифона? Вы это, или озверевшие менады? Пятерых убил, но их здесь сотни, каждая вопит, кусается, ревет... Да помогут мне боги, отец Посейдон, брат Арей, не оставьте в трудный час. Дионис в своей стихии, сегодня он великий бог, ничто не устоит против менады гнева ...
Дочь погибла, фракийский царь в мученьях умер, лишь боги вечно живы. Орфей, как жрец, у них о милой спросил. О, Аполлон, брым-брым, - лира зазвучала, отец родной. Ты породил меня, потому в ответе, что творится нынче в свете, везде сияешь, лучезарный, брым-брым, светлоликий, златокудрый. Скажи, может встречал где дорогую сердцу моему Эвридику, я жених ей...
Не видел, не встречал - чуть замедлил Аполлон золотой бег колесницы, а может показалось? Странно, весь мир вижу, везде сияю, а такой мелочи и не заметил. Хотя может за тучку зашел или милая твоя днем пряталась в пещере, а гуляла только по ночам. Вот что, дорогой сынок, спроси-ка лучше у сестры нашей, у Гекаты...
У Гекаты?! Да делать нечего, кто ж знает лучше ночь, как не богиня ужаса и мрака... Осталось полнолуния дождаться. О, Геката, твое лицо черно, как ночь, виу-виу, - лира дребезжит, не слушается музыканта рук. Но не был бы Орфей Орфеем, если б для богини тьмы не спел... Затихло все, смолкли черные собаки, обступили со всех сторон певца. Лишь глаза безумно в темноте горели. А Орфей знать себе поет, как будто о любви и для любимой. Явись, Геката, расскажи мне, видела ты, или нет, дорогую Эвридику. Виу-виу!
Бледный, дребезжащий свет, на поляну, в компанию к черным псам вышел ужас сам. В руках по факелу, в волосах змеи... Смертный, - как змея шипит богиня. - Не видела я никаких Эвридик, знать она по ночам спит. Рыдаешь? Что тебе делать, пытаешь? У ветра спроси, вопрос только, у какого, вон их сколько - Зефир, Нот и Борей. Нет, спроси лучше у Диониса, да - утопи любовь в вине. А теперь беги отсюда, со всех ног беги, пока я крови не захотела, и собак своих на тебя не натравила...
Никогда так не бегал Орфей. День отсыпался, день напивался... Дионис, ик... брат мой, ответь, бамс-брямс... - не слушается лира пьяных музыканта рук, но Орфей и пьяный так сыграет, что боги встанут, рукоплеща... И явился Дионис, звать долго не пришлось.
Далеко, на тихой речушке, переправа, в лодчонке сидит перевозчик старый. А рядом на скале, воет жалобно собака... а может целых три? Нет, это у меня в глазах троится. Там же где-то летает птица, нет - это демон о крылах... А дальше черный трон... И вообще, вот привязался, кто я тебе, всезнайка? Короче, поди - спроси Гадеса - в Аиде твоя невеста!
Лира выпала из рук и гулко по камням застучала. Нет, ничего не пропало. Орфей - он аргонавт, герой, сын богов и их любимец. Что ему в Аид спуститься? Черную овцу Гадесу на алтарь, портал открыт, осталось сделать шаг и...
Ты дурак? - беззвучно крутит у виска Харон. Живым места нет в Аиде, пошел отсюда вон. Гвау-гвау - лира надежное оружие в руках у музыканта, и вот уже скупые слезы текут по щекам старика... О, боги, какая жалобная музыка, я не могу прям. Ладно, так и быть, на другой берег тебя перевезу. О, плачу и рыдаю! Смотри только, если Кербер съест, не обижайся, любит мясо песик наш...
Вот и трехголовая собака воем жалобным лодчонку провожает, и души мертвых, те, что перед входом в Аид вечно летают, словно места им не хватило, под музыку танцуют... С роду лиры будто не слыхали.
Расплакался Сизиф, вытирая пот со лба, отвел взгляд от ручья Тантал, о муках своих позабыв. Все рыдали с песни грустной, лишь эриннии не в тему хохотали, перепутав как всегда, где плакать, где смеяться.
Орфей перед очами Гадеса. Могуч и грозен темный бог, владыка мертвых в преисподней. Что за смертным духом тут запахло? - сдвинул брови. Вот-вот испепелит... или в камень превратит, медуза как - Горгона. Коленки задрожали, пальцы затряслись, лирой лишь загородился, не могу видеть огненного взгляда. Ты кто?! Чьих будешь, спрашиваю?! - бешено Гадес орет. Ну-ну, успокойся, - ласково ему кто-то ответил. - Не видишь - музыкант. Пришел развлечь нас, любимый. Владыка мертвых враз смягчился. Повезло же как Орфею, что пришел он среди зимы, была то Персефона, и что только нашла в таком козле?
Играй, музыкант! Играй так, никогда как не играл, чтобы души пели, а им бесы подпевали. Бану-бау! Бану-бау! - то лира в опытных руках. Веселитесь и пляшите, хохочи, подземный бог.
Ай да, Орфей, ай да мастак! Что скажешь, Персефона, оставим у себя мы музыканта, забудет пусть про белый свет. Не робей, смертный, шутит так Гадес. Но говори, зачем пришел, волю первую твою я исполню как... ее - на Персефону указал.
Вау-вау! - опять лира зазвучала. Я встретил девушку, луной в третьей четверти бровь, на щечке родинка... Не правильно! Гадес кто? Бог мертвых, а не какой-нибудь Эрот, ему пой, уговаривай... Но злая судьба нас разлучила, забрал ее Танат, всю выпил молодую кровь, ни разу не подавился.
Да вы забываетесь! За такое оскорбление поймаю, зажарю и съем... Персефона ласково по руке погладила. Милый, что ты обещал? Ах, ну да. Ладно, забирай Эвридику свою. Только предупреждаю - мало что с нее осталось, так что когда назад поведешь, не оборачивайся. Повторю второй раз: не оборачивайся! И в третий раз: не оборачивайся! Хорошо замогильный голос звучит.
Гулко шаркают шаги. Тяжел и долог путь в Эдем, а в Аид еще дальше, а из Аида тем более. Передохнуть бы, но нет - на том свете передохну, в смысле на этом. Вон и выход, написано белым по зеленому, не по-нашему хотя.
Ты как там, Эвридика, не устала? Не хочешь, милая, передохнуть? Что же ты не отвечаешь? Да идешь ли ты за мной? Голову чуть в бок и покрылся потом... Что три раза повторил Гадес? Но как хочется посмотреть, взглянуть хоть краем глаза... Какой кошмар, шел ужас следом всю дорогу ... Вся в белом и мигает, походка от бедра, колен в суставах не сгибая, еще волосы на пол-лица. Глаз огромный сквозь прядь смотрит, не мигнет, не дернется зрачок.
А! Нет-ет! Это на этом чуде мне женится?! Не пойду! Лучше съем перед агорой свой паспорт! Убежал Орфей, Эвридика по коридором блуждала, пока ее не нашел Кербер.
Ты ползи с дороги, гидра, циклоп, скорее убегай. Присмотрись и подивись - гуляет весь фракийский край. Веселись, вино пей, менада, на дуде играй, сатир. С козьим мехом на груди Дионис шагает впереди. Это что тут за вторжение? Кто вклинился к нам в толпу? Налить штрафную гостю! Орфей, не пьющий, отказался. Да ты знаешь, кто мы?! Диониса не уважаешь?! Девки, бей его! За волосы! За волосы! Кусай! Так его! Кубком! Камнем!..
Велан-велан! - то была лира. Звякнула в последний раз, пред тем как вырвали из рук. Поломали, растоптали. Музыканта в клочья растерзали. Менада вам не Кербер, не Харон, ни Гекаты темной свита, и даже не подземный бог. Пьяные уши хоть музыку слышат, но только трубный вой дуды сатира... Так герой погиб, как всегда слуга отчизны, и лишь эриннии его отпели, по обычаю безумно хохоча.
Ждало в Аиде счастье их... А может вечные муки, не все ль ровно? Орфей играет для Гадеса, в скучные вечера, когда Персефона на земле. А фракийцев захватили греки, разбили изваяние Деметры, жрицу старую убили. Новому богу поклоняйтесь - Зевс его зовут... И дань вам - ему статую соорудить, но так, чтоб до небес.