Варга Василий Васильевич : другие произведения.

Оранжевая леди

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Оранжевая леди


   Варга В.В. Vasily_33@mail.ru
  
  
   24 ноября 2006.
   хор
   Оранжевая леди. (13.53 авт. листа) +12.14+ 14.81 = 40.48 авт. листа.
   Часть 1.
  
   Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные. Евангелие от Матфея, 7: 20.
  
   1.
   - Ласточка моя ненаглядная! умоляю тебя, успокойся. Ради нашей дружной семьи, ради детей, ради дочери, которая выходит замуж за англичанина, ведь мы будем жить в Лондоне на берегу Темзы, ты станешь сочинять мемуары, а я начну их издавать миллиардными тиражами. Мало того, ты станешь английской тещей. Писяевич уже стал американским зятем, он обязательно тебя позовет, поскольку в политическом смысле вы - два сапога пара. Тебе еще при жизни поставят памятник не только на твоей родине, где ты родилась, то бишь, в Днепропетровске, но и в Киеве. Я ручаюсь за это, клянусь, я сделаю все возможное и невозможное, вот увидишь, только потерпи, - тараторил муж у постели своей супруги, которая лежала на спине, устремив покрасневшие глаза в потолок. А когда зазвенел мобильный телефон, находившийся рядом с Юлией, он схватил крохотный кирпичик и сказал: - Алло, слушаю. Это ты Саша? Юлия Феликсовна почивают, позвони завтра.
   Он только что положил крохотный мобильный телефон последней модели на подушечку, как негодник, снова заревел, да так протяжно и жалобно, что нельзя было не протянуть к нему руку.
   - Они почивают, почивают, почивают, я уже сказал вам, сколько можно? Пощадили бы ее покой, в котором она, бедняжка, так нуждается, - как мог, отбояривался муж от назойливого звонка, а вернее от того, кто звонил и, похоже, мало интересовался душевным покоем Юлии. Он все еще стоял на коленях у дивана и преданными глазами смотрел на божественный облик Юлии. Пред ним лежала не просто его супруга, а богиня, неземная женщина. Она смотрела в потолок, но видела дальше, возможно небо, усеянное звездами, возможно, кресло президента или хотябы премера, которого ее так незаконно, так бессовестно лишили, но не его, есвоего мужа.
   Юлия не сразу среагировала на звонок, однако, услышав имя "Саша", повернула голову в сторону мужа и спросила:
   - Турко-Чурко звонил? Набери мне его номер.
   - Но ласточка...
   - Набери: я сказала! Не смей мне перечить - я дурно чувствую себя. И вообще, надоел ты мне как горькая редька. Не нужен мне твой словесный понос, он меня только раздражает. Ты, я вижу, забыл народную мудрость - молчание золото, так вот я тебе напоминаю: держи свое поддувало на запоре.
   - Но я же ... мы ведь любим друг друга...
   - У политика такого масштаба, как я, не может быть другой любви, кроме любви к своему народу, к своему государству, президенту, пусть даже такому тщедушному и ничтожному, как Виктор Писяевич. Ты думаешь, мне обидно, что я потеряла должность премьера? Как бы не так. Мне обидно, что мой народ потерял меня, выдающегося премьера. Народ будет страдать. Страдания народа не дают мне покоя. Я лишилась покоя и сна, перед моими глазами не кабинет, в котором я со своими министрами решаю судьбу страны, а осиротевший народ. Кем заменит меня этот дегенерат, этот импотент? Мне замены нет. Не найдется человек в нашем государстве, который мог бы заменить современную Жанну д Арк, то есть меня. Алло, Сашенька, мой дорогой, верный мой спутник, мой политический единомышленник, я сию секунду. Мой Мерседес у подъезда. А, ты за рулем? Ну, хорошо, пусть на твоем, у тебя "Ауди", или ты поменял? "Вольво"? Гм, тоже хорошая машина.
   Муж покорно склонил голову, поднялся с колен в знак протеста и стоя у кровати знаменитой супруги, продолжал изображать радость на изможденном лице.
   - Ну, наконец-то, наконец-то скупая улыбка облагородила это прекрасное лицо, - произнес супруг, складывая ручки, как перед изображением Иисуса Христа. - Молодец этот Турко-Чурко! давно ему следовало позвонить. Давно! И как я не догадался сразу отдать тебе трубку, ты уж прости меня, недогадливого, глупого, неблагодарного. Следующий раз я, как только услышу писклявый голос в трубке, тут же тебе поднесу, даже если ты в туалете на толчке будешь сидеть. А сейчас прости мя, грешного.
   Юлия в этот раз пожалела свою зеленую надоедливую муху в образе супруга Павлика и не стала в течение часа облагораживать его словесным поносом, дабы самой еще больше не расстроиться. Она, как волчица, когда у нее хотят забрать волчонка, спрыгнула с кровати и набросилась на свой гардероб: подростковый мужской костюм мгновенно обвил ее худые плечики, опоясал тоненькую фигуру и разделил тоненькие ножки, придав бледненькому личику еще более строгое выражение.
   - Ты ложись, дрыхни, не жди меня, - буркнула она, закрывая за собой дверь и не поворачивая головы в сторону опостылевшего супруга.
   Павлик так и остался в той же позе над кроватью, будучи твердо уверен, что его знаменитая супруга только что покинувшая роскошное ложе не совсем ушла и не навсегда ушла, ее дух остался здесь, в этой комнате, на этой кровати. Она только физически ушла и то она должна вернуться. Поболтают там с Туркой о том, о сем, посоветуются, как вернуть народу утраченное счастье и наметившееся благополучие, и она вернется домой. А куда ей деться? А может еще и под бочок.
   Слова "под бочок" совсем взбудоражили натуру Павлика. И тут он отошел от кровати. Невозможно было смотреть на еще теплую подушку только что брошенную супругой. Подушка, казалось, звала.
   В подражание супруги Павлик резко развернулся на сто восемьдесят и через две комнаты, миновав их в мгновение ока, очутился на кухне, где, к его удивлению, все еще горел яркий свет, а дверь холодильника оказалось не плотно прикрытой. Он так же, в мгновении ока рванул дверь на себя, схватил бутылку с коньяком армянского производства, помня, что его тесть Капитальман, армянский еврей по национальности, а его знаменитая супруга почти армянка, потому что никак не хочет быть еврейкой. Она даже русоволосая, ничего армянского в ней ничего нет и не рыжеволосая, пойди разбери, кто она по национальности. Если только характер, если только кровь, судя по ее поведению. А может, а может, того...современная еврейка. Не исключено и то, что ее матушка согрешила, потому что не может быть такое белое личико, если отец был смуглый, южный еврей, с черными как мазут глазами и...и с буйной натурой, который не только ночью, но и днем хотел кувыркаться в постели с особью противоположного пола. А дочка чересчур холодна, значит украдена, или как настоящая , современная еврейка, чересчур расчетлива.
   Ах, как давно была с ним в постели, он уж и забывать стал, какая она. Достав бутылку коньяка и банку с черной икрой, Павлик в одиночестве присел к большому столу и в отсутствии коньячной рюмки, налил себе в двухсотграммовый граненый стакан чуть больше половины и выпил залпом.
   Как-то странно подействовал коньяк на Павлика: вместо приятного угнетения мозга, который начинает нашептывать всему организму: все суета, жизнь так хороша и прекрасна, можно пропустить еще рюмку и тогда море по колено, - наступило некое просветление, и реальная жизнь предстала перед ним как на ладони. Он как бы проснулся, увидел себя со стороны и даже увидел свою супругу, от которой он не услышал доброго слова в течение последних пятнадцати лет.
   "Политика - страшная вещь. Она вытеснила из Юлии женщину, отняла у меня супругу, лишила тепла и семейного уюта. Если у Юлии, когда и просыпается женщина, то она бросается не на мужа, а на политического соратника. Сколько ночей она провела с лидером нации Вопиющенко, а теперь, должно быть, с Турко- Чурко. Потому-то и слова доброго у нее нет для мужа. Что мне с того, что она вчерашний премьер, лидер блока, созданного ею же и названого по ее имени и фамилии. Кстати не моей, а своей фамилии. Еще стакан! еще! это мудрый коньяк. Я начинаю прозревать, я, наконец, вижу себя со стороны, я теперь знаю, кто я, кто моя супруга и нужна ли мне такая супруга. Что мне дал этот брак? Я из одаренного инженера превратился в слугу, стал зависим от юбки, кручусь возле нее и никак не могу смириться с тем, что это уже не моя юбка и я простой плебей, даже не слуга, а так себе для виду муж, над которым все потешаются за глаза, разумеется. Я просто посмешище, вот кто я".
   Он еще налил себе волшебной жидкости, намазал кусочек хлеба маслом и покрыл его толстым слоем икры, чтобы проглотить после приятной коричневой жидкости.
   Эта порция еще больше расширила стенки сосудов, кровь стала стучать в висках, и это тоже повлекло за собой изменение мысли. Мозг что-то передал в сердце, а в сердце зарождался протест, а за протестом последовала злость на себя за свои неоправданные поступки, которые привели его в никуда, и пик этой злости замкнулся на Юлии, знаменитой супруге.
   - К черту! - воскликнул он так громко, что кошка до сих пор свернутая клубочком у его ног, встала на дыбы и громко мяукнула. - Ах, ты! ну иди ко мне, - смягчился он. - Ты такая же одинокая, как и я. Мы с тобой отныне - два сапога пара.
   Кошка смилостивилась, прыгнула ему на колени и принялась лизать его растопыренные пальцы. Он взял ее на руки, приподнял и приложился лицом к ее мягкой пушистой шерсти.
   - Мы с тобой одного поля ягода. Хочешь коньячку? я угощаю. А ты хочешь мяса. А я хочу счастья, я еще так молод. Вот на тебе мясо, ешь, сколько влезет. Я тебе мяса, а ты мне счастья. Сможешь? О, да сможешь, это не так трудно и не так легко, я знаю.
   Кошка полизала его нос, а потом бросилась на кусочек говядины, лежавший на полу. Она снова была у его ног и, доев мясо, с благодарностью глядела на хозяина.
   "Любовницу заведу себе, а если нет, в бордель начну ходить. Сейчас этого добра полно, были бы деньги. А ты, моя армяшка, моя безголовая царица, занимайся своей политикой, изменяй своему Писяевичу, который лишил тебя кресла премьера, а мне...мне ты давно лгала..., давно мне не принадлежишь. Таков удел мужей знаменитых жен".
   В три часа ночи загремел настенный будильник больших часов, а ему показалось, что гремит звонок входной двери. Едва держась на ногах, он подошел к входной двери, открыл ее настежь, но за дверью - пустота, никого нет. Он хлопнул дверью и вернулся на кухню к бутылке, в которой было половина крепкой жидкости.
   - Последнюю рюмку, всего на донышко, а потом спать. Юля будет завтра. Завтра спрошу, где была, почему так долго, почему не вернулась домой хотя бы на рассвете?
  
   2.
   Саша Турко-Чурко посадил Юлию рядом с собой на переднее сиденье, и умчался в сторону Днепра. Юлия как бы уставилась в одну точку, хотя перед ее глазами мелькали дома повышенной этажности, а потом и хибарки старой постройки. Улицы и проспекты бежали ей навстречу и как бы говорили: мы твои, твои, а ты наша хозяйка - была, есть и будешь. Водитель молчал, как и положено водителю, не решаясь первым нарушать тишину. Саша сейчас был в положении водителя. Проехав несколько километров, он попытался включить приемник, но Юлия остановила его:
   - Я хочу тишины, пожалуйста, не нарушай ее. Для меня это сейчас очень важно. Мой мозг в постоянном напряжении. Вся моя суть ищет выхода из создавшегося положения. Вообще вся моя жизнь - шумная, в заботах, в борьбе, я чего-то ищу, чего-то добиваюсь и что-то теряю. Да, я больше теряю, чем приобретаю. Так уж мне на роду написано, такова моя судьба, никакая собака не позавидует.
   - Юлия Феликсовна, а может и лучше, что все так случилось, - осмелился заговорить Саша. - Страна с каждым днем близится к закату. Это одно. Второе, вас как пострадавшую, народ примет как родную: у нас жалостливый народ и на предстоящих выборах в Верховную Раду проголосует за вас, за вашу партию, в этом я нисколько не сомневаюсь. Партия БЮБ окажется впереди остальных. Тогда нам формировать правительство. Да я первым крикну на площади: Юлия Феликсовна - наш премьер! Кто "за"?! Увидите: все поднимут руку "за". Вы автоматически станете премьером до конца срока президентства Вопиющенко. А после него - президентский жезл в ваших руках. Это же очевидно. Как дважды два. Чего вам беспокоиться? Терпение и еще раз терпение.
   Юлия впервые ласково посмотрела на Турко-Чурко, слегка улыбнулась и сказала:
   - Саша, милый, притормози где-нибудь.
   У Саши - мороз по коже. Он тут же включил сигнал поворота вправо и притормозил недалеко от Набережной. Юлия не отрывая от него сверкающих глаз, поманила его пальчиком, и когда он наклонил голову к ее подолу, схватила эту умную голову и впилась в его губы, чувствуя, как он слабнет.
   - Ты - самый близкий мне человек и я готова на многое, на то, на что я не была и не могла быть готова раньше. Я умею быть благодарной за преданность. Только, Саша...
   - Что только? говорите, умоляю вас.
   - Саша, я скверная баба, я никого не люблю, я люблю политику. Я и сама себя не люблю. Если что я и разрешу тебе, то это только разовое разрешение, чтоб ты не обижался и больше ничего не требовал, поскольку мы можем поссориться. У женщины с мужчиной может быть дружба, только дружба, тогда она крепка и длительна, а если они проявят слабость и постараются укрепить эту дружбу в постели, тогда дружбе конец. Вот, Саша, выбирай...между дружбой и постелью. Если ты выбираешь последнее, то найди где-нибудь уютное место, и ... Считай, что это благодарность за твою преданность. Думаю, что мое тело для тебя дороже золота такого же веса, не так ли, мой воздыхатель?
   Турко-Чурко побледнел, а потом позеленел и со всей силой нажал на газ. Машина взревела и как бы взлетела с места. Несколько минут, и она очутилась на встречной полосе. Водителю тут же пришлось нажать на тормоз, так как перед лобовым стеклом возник милицейский жезл, требующий немедленно остановиться.
   - Документы! - потребовал постовой.
   Оба великих человека достали депутатские удостоверения и начали совать в нос работнику дорожной службы. Милиционер увидел, вытянулся в струнку и, приложив руку к головному убору, произнес:
   - Пардонюсь, пердонюсь, но в целях вашей же безопасности, позвольте вам сделать замечание: езда по встречной полосе, да еще на такой скорости, может привести к трагическим последствиям. Потом нас же обвинят. Дорожная служба окажется виноватой.
   - Мы очень спешим. У нас дела государственной важности, - произнесла Юлия и добавила: - Вперед, Саша, пока я не раздумала.
   Саша опять попытался остановить машину, но вдоль набережной гуляли парочки, и это не могло быть тем местом, где можно уединиться.
   - Поезжай дальше. Там повернешь направо, затем налево. А где притормозить, я тебе скажу.
   Саша поехал на бешеной скорости и дважды повернул и оба раза не в ту сторону. Юля стала потихоньку хихикать.
   - Что с тобой, что ты за мужик, а? опять выйдешь на встречную полосу. Или ты уже видишь меня раздетую? - произнесла она, глядя ему в блуждающие глаза.
   - Я..., я не могу, - произнес он едва слышно.
   - Останови машину! - приказала она. - Посмотри на номерной знак, не оторвался ли?
   Саша нажал на тормоз, колеса завизжали, машина остановилась. Выйдя из машины, Саша подошел к заднему номеру, а Юля тем временем очутилась за рулем, нажала на газ и тут же исчезла с поля зрения.
   - Ау! куда вы? - завопил Саша и замахал руками. Он тут же готов был расплакаться, но, некоторое время спустя, машина, на которой умчалась его мечта, визжа тормозами, остановилась возле него, а Юлия, озаренная приветливой улыбкой, открыла дверь, приглашая Сашу занять место рядом с собой. Саша сел, достал платок и начал вытирать пот со лба.
   - Испугался, да? - произнесла Юлия, положив ладошку на его лысину. - Я просто решила проверить ходовую часть, а заодно и тормоза. Все хорошо. И ты молодец, не распустил нюни. Я решила отвезти тебя на свою дачу. Там сауна, бассейн. Я увожу тебя на целых три дня, учти. Так что набирайся сил и терпения. И не только в постели. И ум должен напряженно работать. Надо составить план дальнейших действий. Ты понял меня?
   - Да, да, моя божественная! Кто за то, чтобы утвердить предложенный вами план? - произнес Саша вне себя от радости и высоко поднял обе руки.
   - Чудак, - произнесла Юлия и направила машину в сторону своей дачи.
   В голове Турко-Чурко происходила буря, а сердце колотилось, будто собиралось выпрыгнуть из волосатой груди. Он уже раздевал Юлю и видел ее, в чем мать родила. Его плоть проснулась, не ожидая приказа, и это вселяло надежду, что он справится со своими обязанностями. Но даже не это главное. Главное было то, что он ее получит. Это подарок, которому нет цены. Юля не каждому уступит. Если только Писяевичу и то это уже в прошлом. Сейчас у нее чувство обиды на него, пса неблагодарного.
  
   Наконец минули охрану. Хозяйка шла впереди, так же весело улыбаясь. Саша же едва поспевал с опущенной головой: ему все время хотелось закрыть глаза, потому что с закрытыми глазами он видел то волшебное место, куда ему суждено проникнуть через какие-то минуты.
   Роскошная входная дверь, длинные сверкающие ключи, прихожая, рабочий кабинет, а дальше спальня с широкой двухместной кроватью посредине комнаты.
   - Моя возлюбленная, самая красивая из всех женщин, которые я когда-либо видел, - запел Саша и подхватил ее на руки, едва она успела снять плащ.
   - Ты что делаешь? куда так торопишься? И плащ не снял и пиджак на все пуговицы. Может, мы в обуви ляжем на белоснежные простыни?
   - Я, я извиняюсь. Я сейчас, пробормотал Саша и вернулся в прихожую.
   Юля подошла к зеркалу и начала расстегивать молнию на традиционном белом платье. В платье и косе веночком она смотрелась великолепно, а вот тело местами бугрилось, грудь отвисала, и ее нельзя было обнажать, а живот...совсем ей не нравился.
   Пока Саша копошился в раздевалке, она шмыгнула и утонула в мягкой кровати без трусиков и ночной рубашке, и только лифчик оставался на месте.
   Саша шлепал в тапочках, как слон. Когда она увидела его в черных длинных трусах, волосатого, с искаженным звериной гримасой лицом, она ахнула и отвернула лицо.
   - Саша, не надо! Давай повременим с этим. Надо принять душ, господи как от тебя несет потом не то свиным, не то собачьим.
   Но было уже поздно, да и к тому же Саша был не только невменяемым, но и совершенно глухим.
   - Аггг-рррыыы, - зарычал он как медведь и тут же очутился у нее на животе.
   Ей ничего не оставалось, как утихнуть, замереть в тревожном ожидании, что будет дальше. Ножки как веревки были разбросаны в разные стороны, а волшебное место, куда так стремился Саша, словно замерло в ожидании чего-то волшебного, великолепного, что для него было предназначено самой природой. Но по воле злого рока ружейный ствол повис веревкой, и Юля сразу поняла, в чем дело. Такое уже было и не единожды с Писяевичем, особенно после его "отравления".
   - Ты меня раздавишь, бирюк. Иди лучше прими душ, от тебя несет на километр.
   Саша быстро вскочил и исчез. А Юля поднялась и оделась. В доме царила тишина, будто все вымерли.
   - Саша, где ты?
   Но Саша не отзывался. Тогда она босая стала обходить комнаты, боясь, как бы он не повесился, или на худой конец не убежал. Но Саша стоял на кухне одетый и смотрел в окно.
   - Ничего страшного, не переживай, это бывает. Видимо, нервный срыв. Вы мужики тоже ранимы. Мужик всегда хочет, но не всегда может, а женщина не всегда хочет, но всегда может. Ты слышал эту мудрую поговорку?
   - Никада не слышал. Мне очень плохо. Отпустите меня домой. Я напьюсь и буду песни петь...про Майдан.
   - Ты и у меня можешь напиться, только пьяным ко мне не приставай, я не выношу запаха спиртного. У меня есть еще одна спальня, туда я тебя и уложу. Согласен?
   Саша только кивнул головой в знак того, что согласен. А что еще оставалось делать?
   3.
  
   Утром, еще до восхода солнца, Юлия уже была на ногах, громыхала дверьми то одной, то другой комнаты и даже заглядывала в ту комнату, где почивал Саша. Он лежал в неестественной позе, сбросив с себя одеяло и свесив голову чуть ли не до пола, и вдобавок дико храпел. Она сильно топнула ногой о паркетный пол, он как бы испугался, приподнял туловище и тут же свалился на правый бок и захрапел еще пуще. Юля подошла к кровати с намерением подергать его за ухо, но ее взгляд застыл на обнаженной фигуре Саши, покрытой густой черной шерстью, на выпирающем рыхлом животе, как у только что опоросившейся свиноматки.
   - Бедный Саша, - произнесла она вслух. - Если бы у тебя не было рук, если бы ты не ходил на двух ногах, ты вполне мог бы сойти за жирного вепря, распластанного на лужайке и издающего такие же дикие звуки. Что, если огреть его палкой? Революционно настроенные массы, должно быть, ждут меня на улицах и площадях, а я не могу уйти, оставив его здесь.
   Юля стала бродить по комнатам в поисках такой палки, - она палкой часто мешала белье, пока серьезно не занялась политической деятельностью,- но, уже, будучи на веранде, забыла о ней и переключилась на организацию избирательного штаба. Предстояли новые выборы в Верховную Раду, и она была уверена в том, что ее партия наберет наибольшее количество голосов, а это даст возможность снова выдвинуть свою кандидатуру на пост премьер-министра страны.
   "Виктор Писяевич ссорится со своими одно партийцами, соратниками по борьбе за вечную, неизменную, незаменимую власть в стране. Кто выйдет победителем? А никто, все проиграют. А я выиграю, моя партия выйдет на широкую дорогу в борьбе за влияние на широкие народные массы. Члены партии Виктора Писяевича не находят взаимопонимания у себя внутри: каждый член партии требует одного: дай. И никто не морочит себе голову над тем, а что он может лично дать партии, какую пользу ей принести. У меня не так. Мы все едины. Вот когда я наберу наибольшее количество голосов, тогда ты, Витенька Писяевич, неспособный мой, бездарный мой, импотент мой, поклонишься мне в ножки и со сложенными ручками начнешь умолять: Юлия, иди, объединимся, ты становись премьером, а я буду продолжать свою великую миссию по вовлечению страны в Евросоюз, что даст нам полную возможность выжить москалей, запретить русский язык на всей территории нашей неньки Украины. Хай живее Майдан!"
   Солнышко выглянуло из-за туч, одаривая все живое на земле с одинаковой щедростью, а Юлия так загляделась, так задумалась, как бы сливаясь с лучами, что и сама становилась солнцем и окончательно решила, что она, подобно солнцу, будет нести тепло и ласку всему человечеству. Она реприватизирует все фабрики и заводы, потом продаст их снова иностранцам по более высокой цене, а цену на газ из России понизит на пятьдесят процентов, а если москали начнут кочевряжится, она перекроет трубу ведущую в западные страны. Партию Регионов и коммунистов дипломатично выдавит из политической арены, а президента, этого туповатого, безвольного увальня, сделает английской королевой, и то, помня его былую ласку, когда она уносилась вместе с ним в иные миры.
   "Может, переименовать мою партию и впредь именовать ее БЮС - блок Юлии Солнцевой? А чем плохо, а?"
   В это время, едва она успела произнести последнее предложение, что-то мягкое и волосатое прижалось к ее фигуре с тыльной стороны, а жирные, слюнявые губы прилипли к позвоночным хрящам в том месте, где красовалась родинка, которую Юлия могла видеть только при помощи зеркала, расположенного за спиной. Все тело ее как-то сжалось, а из прелестных губ вырвалось совсем не дипломатическое выражение:
   - Ах ты, жирный поросенок, испугал меня как! А храпел! как вепрь. Ну, будет тебе, будет. Не мешай мне. Мой мозг теперь в космическом пространстве, я строю грандиозные космические планы. А ты...поезжай в офис нашей партии, извлеки из шкафа стопку белой бумаги и сочиняй планы. Когда испишешь страниц пятьдесят-шестьдесят, позвони мне, я, возможно, подъеду, посмотрю. Потом соберем бюро, потом съезд, а там все наши решения - в массы. Ну, иди, иди. У нас нет времени на всякие там сантименты - позументы. Это я так...от скуки решила побаловать тебя малость, да ничего не вышло. Все мужики нынче импотенты. Я не знала, что ты такой слюнявый и такой храпун. Тебе надо трудиться в поте лица, чтоб заработать хотя бы еще один раз подобную мою благосклонность к тебе. Иди, составляй планы.
   - А в стихах можно?
   - Ха-ха! Свои дешевые стишки посвящай кому-нибудь другому. А моей партии нужна гегелевская философия. Хотя мог бы сойти и Ницше.
   - А кто такой Гегель?
   - Немецкий философ, грамотей. Непонятливый, правда. Даже Ленин на нем помешался. И умер от этого в молодом возрасте.
   - А я не собираюсь умирать. Когда вы, Юлия Феликсовна, будете президентом - я смогу занять пост премьера, не так ли?
   - Так, так, я согласна, но только иди, составляй планы.
   - Хорошо. Только оденусь. Перекусить бы, правда, не мешало.
   - Интеллигентные люди не завтракают. По пути можешь зайти в кафе. Деньги у тебя есть?
   - Есть, а как же? Я ведь, благодаря вам, Юлия Феликсовна, депутат Верховной Рады, а у депутата хорошая зарплата. Двадцать шесть тысяч в месяц. Причем неважно, тянешь ты руку за или против, бываешь ли на работе, или находишься в объятиях любовницы, как я, например, в этот раз, зарплата все равно идет. И немалая.
   - Ты много болтаешь. Помнишь поговорку: болтун - находка для шпиона. Ты же бывший секретарь райкома.
   - Помню, помню, как же не помнить. Позвольте откланяться, хотя могли бы на посошок, как говорится.
   - Иди, не морочь мне голову.
   На этом словесная перепалка была закончена. Юлия еще выше подняла подбородок, еще больше расширила веки глаз, глядя на тучи, закрывшие солнце и не шевельнула ни одним пальчиком во все время ожидания Турко-Чурко, который еще долго стоял как столб, не смея пикнуть в такой ответственный момент. А потом, поняв, что лучше уйти, сделал несколько шагов назад, очутился в спальне, быстро облачился в одежду и закрыл за собой входную дверь.
   Юлия свободно вздохнула, а внутренний голос почти вслух начал свое выступление:
   - Наконец-то. Боже, какое счастье! Я не создана для одного мужчины даже в постели. Еще Виктор Писяевич куда ни шло, да муж мой лет пятнадцать тому был мужчиной, которого можно было терпеть. А этот хорек, фу! больше с ним никуда не поеду - дерьмо, а не мужик. Но ты, Писяевич, что же ты натворил? Кто тебя заставил подписать указ о моем освобождении? Я знаю, что это ты сделал под давлением...со стороны Катрин, со стороны Пети Пердушенко-Мордушенко и других оборотней со своего окружения. И все же...как ты мог?! Не на моей ли груди ты отдыхал дни и ночи до тех пор, пока не отравили тебя? Или ты сам отравился? И дозвониться тебе не могу. Поменял телефоны, номера другие, а в приемной не соединяют: помнят мой голос, узнают и тут же говорят: занят. Эх, собаки безмозглые! Вот сейчас возьму да позвоню. Разведка донесла твой новый номер, Писяевич. Да не Писяевич ты, а Пес, вот кто ты есть.
   Она вернулась в комнату, взяла мобильный телефон, лежавший на тумбочке и набрала номер президента, нажала на кнопку вызова, но женский голос пропел: вы не можете позвонить сейчас так как находитесь поза зоной достижения, а потом раздались гудки.
   Едва она успела нажать на кнопку отбой, как раздался звонок.
   - Я слушаю.
   - Это Петро...
   - Меня нет дома. Не звоните мне больше, предатель. Вы мне ножку подставили, спасибо вам. Но и вы сами свалились в яму. Я очень рада. Очень. Не копай другому яму, сам в нее свалишься. Так-то, Пердушенко-Мордушенко! Адью!
  
   4.
   Оказавшись не у дел, Юля скучала. Так много сил и энергии, а применить эту энергию негде. Пуститься в загул, завести кучу любовников, тряхнуть стариной, как говорится, ее не особенно привлекало, да и это невозможно решить за один день. Саша, водитель Гена это не те люди, с которыми она могла пойти на сближение, а что касается Писяевича, то он, как мужчина, уже ни на что не годен и к тому же, предал ее - освободил ее от обязанности премьера.
   "Прокачусь по центру Киева и проверю, так ли сильна любовь народа ко мне, как и несколько недель назад, или что-то изменилось?" - решила она и позвонила водителю Гене. Гена тут же очутился у подъезда ее дома и доложил, что прибыл и ждет ее.
   Она спустилась на первый этаж и увидела машину "Аудли-6" с открытой задней дверью.
   - На Крещатик, в правый ряд, на первой передаче, - приказала она водителю. - Помнишь тот вечер, когда мы возвращались с работы, и ты случайно перестроился в крайний правый ряд, чтоб совершить поворот направо? Я тогда опустила стекло, протянула руку, которую жали и целовали восторженные прохожие, узнав своего премьера? Ну, помнишь, или забыл уж, оболтус несусветный?
   - Помню, а то, как же. Только теперь...
   - Что теперь? говори.
   - Едва ли теперь узнают, даже если вы голову высунете. А если и узнает кто, не исключено, что отвернется в другую сторону. Эх, совсем не знаете психологию простого человека. Вы будто премьером родились.
   - А давай, попробуем.
   -Хорошо, попробуем.
   Гена повернул ключ в замке зажигания, машина плавно двинулась с места. Юля нажала на кнопку, чтоб проверить, как опускается стекло, и тут же подняла его обратно. Это, по сути, было повторение той поездки, которую она совершила несколько недель тому назад еще в чине премьера. Тогда машина шла медленно в окружении теле корреспондентов, фиксировавших каждый поворот колеса престижного автомобиля, в котором сидела премьер, высунув руку в приоткрытое окошко. Толпы прохожих останавливались, приветствуя ее поднятыми руками, и она сама всем махала ручкой и улыбалась как американка. Даже КАТРИН, жена президента, не могла так щедро улыбаться.
   Водитель Гена, всегда нежно посматривавший на свою хозяйку, на этот раз хранил молчание и тут же, как только приблизился к Крещатику, занял правый ряд. Юлия по-прежнему как великий человек, расположилась на заднем сиденье, слегка опустила стекло, чтоб прохожие видели ее личико, и приготовилась махать ручкой. Но как нарочно никто не останавливался, чтоб ее приветствовать, все куда-то торопились, а какой-то молодой человек пытался перебежать впереди машины на желтый сигнал светофора, да замешкался, а растерянный водитель чуть не совершил наезд на него. Незнакомец покрыл его и хозяйку матом, да еще стукнул кулаком по бамперу. Водитель покраснел, а Юлия побледнела и закрыла личико широким рукавом своей новой недавно сшитой во Франции блузы.
   - Лучше прибавить скорость, - сказал водитель, не поворачивая головы.
   - Я запрещаю, - твердо произнесла Юлия.
   - Вы думаете, вас будут приветствовать, как во время вашего премьерства? как бы ни так. Эти скоты, я их хорошо знаю. Теперь вы никто ничто и ни одна собака даже хвост не поднимет в вашу сторону, вернее, в вашу честь. Так что можем перебраться в крайний левый ряд и увеличить скорость до девяносто километров в час. Я понимаю: вам очень и очень больно, но наберитесь мужества...
   - Не зуди, - произнесла Юлия сквозь слезы. Машина как раз остановилась перед светофором. Юлия высунула голову и увидела бабу Параску старуху-революционерку с Майдана, которая очень торопилась, но вдруг замелила шаг и направилась прямо к машине Юлии. Ее кривые ножки, казалось, дрожали, челюсть отвисла, и сопля из правой ноздри просилась наружу.
   - Юлия Феликсовна, радость ты наша, хозяйка Майдана, Жанна Одарковна из Коломыи, уволили тебя несправедливо и теперь все, что ты обещала на Майдане - куку, как говорят бабки на рынке имени Степки Бандеры. Но ты не кручинься, вон как высохла, и личико побледнело, кожа яичной скорлупой покрылась: мы тебе не дадим пропасть. Вон новые выборы на подбородке, то бишь на носе, али на носу, как сказал бы Писяевич, и все мы за тебя отдадим свои голоса, касатка ты наша, кукушечка, сидящая в чужом, а теперь в родном гнезде.
   Красный свет сменился зеленым, водитель нажал на газ, а бабка Параска все еще держалась за руку Юлии и бежала рядом с машиной.
   - Параска, как только я стану снова премьером, ты у меня будешь работать...в должности заведующий хозяйством совета министров Украины. А сейчас поцелуй мою руку и далее держитесь своего пути. Расскажи свом знакомым, что я, Юлия Феликсовна, жива и здорова и готовлюсь к новым выборам в Верховную Раду, и у меня новая программа процветания моего народа, который бросится в раскрытые объятия Евросоюза уже в следующем году.
   Она еще долго посылала воздушный поцелуй Параске, а когда потеряла ее из виду, снова устремилась в идущую навстречу толпу, слегка высунув голову и едва заметно помахивая ручкой, будто ее все знают и все радуются ей, Жанне дАрк двадцать первого века. Пираска осталась посредине шоссе, скрестила руки над головой и начала громко выть, причитая, что дескать Жанну Одарку обидели, и она на машине умчалась у Хранцию просить помошши и поддержки. Милиции пришлось вести ее под руки и уговаривать успокоиться, поскольку она нужна новой Оранжевой революции.
   Вдруг проспект кончился, толпа исчезла, незаметно растворилась, яркое освещение тоже несколько поблекло, а потом и вовсе кончилось. Юлия освободилась, и это позволило ей сосредоточиться на планах, имеющих огромное значение для развития украинской нации, которая при ее будущем правлении непременно подружится с Россией, снабжающей энергией ее страну.
   Если машина шла со скоростью двадцать километров в час на центральном проспекте, то теперь скорость увеличилась до сорока на пустынной улице имени Степана Бандеры.
   Вдруг из темноты выскочил милиционер с протянутым жезлом. Как ни прискорбно - пришлось притормозить. Юлия вытащила удостоверение премьера все еще оставшееся у нее после того, как ее освободили от должности.
   Дежурный работник дорожной службы взял массивные удостоверение вместо хрустящих зеленых бумажек под негласным наименованием взятка и немного дрожащей рукой преподнес к глазам. Там было волшебное слово ПРЕМЬЕР. Юлия уже торжествовала победу, но постовой, после того как дважды чихнул, невероятно осмелел.
   - Дык вы уже давно сняты с должности по причине несоответствия или как не справившаяся со своими обязанностями. Пожалте штраф в размере, ну скажем пятьдесят доллалов.
   - Я сейчас позвоню самому Залупценко.
   - Ой, Залупе не звоните, Боже сохрани! Я вас и так отпущу. Поезжайте, потом сверните в кусты, там есть площадка. И там трахайтесь хоть до утра. Желаю тебе удачи парень, шоб стоял, как штык. Эта дама -во! Сухопарая? правда, но ничего; пущай она уже не премьер, но еще...того, сойдет.
   Юлия слышала, что говорил работник дорожной службы, и поняла, что ее замысел показаться народу и сорвать кучу аплодисментов и хотя бы несколько восторженных криков провалился в тартарары.
   - Возвращаемся обратно, - сказала она все еще командирским голосом, как во время заседания правительства и стукнула кулачком по собственному колену, заменившему ей крышку стола. - Занимай левую полосу и жми на газ. Скорость должна быть не менее ста двадцати километров.
   - Это недопустимая скорость. В вашу бытность премьером, когда мы ехали в сопровождении целого эскорта машин, что-то подобное можно было себе позволить, а теперь эскорта нет, кресло из-под вас выбил Вопиющенко.
   - Неправда!!! я и сейчас премьер. Меня народ еще в тогу президента оденет. Ты понял или нет?!
   - Понял, понял, как же не понять?
   - Тогда дуй и не возражай мне, я опаздываю.
   - Хорошо, хорошо.
   Он выехал на набережную. Днепр сверкал под серебряными бликами луны, огни горели ярко, машин и пешеходов было катастрофически мало.
   - Останови у набережной, - приказала Юлия.
   Водитель послушался: остановил машину, выскочил первым, чтоб открыть заднюю дверь. Юлия вышла и, сделав пять шагов, повернула голову и сквозь зубы произнесла:
   - Не оставляй меня одну. Следуй за мной на расстоянии одного метра.
   Гена послушался. Он понял, что сейчас начнется ералаш. И точно.
   - Я продрогла, накинь мне на плечи что-нибудь!
   Гена знал, что в машине остался хороший плед, но возвращаться не решился. И потому снял пиджак и набросил ей на плечи. Они шагали молча, но вдруг Юлия как-то неестественно дернула плечами, и пиджак упал у самого парапета.
   - Что ты за тряпку набросил на мои драгоценные плечи? Ты забыл, кто я? Нет у тебя ни стыда, ни совести. Иди, накрой мои плечи.
   Гена быстро поднял пиджак.
   - Никаких тряпок на меня не вешай, я тебе не пугало огородное.
   - Тогда я не знаю, как себя вести. Что вам нужно конкретно?
   - Своей грудью накрой мои худенькие плечики и ручищами обними мой гибкий стан. И не больше, а то получишь в рожу.
   - Я недостоин такой чести. Я простой водитель, а вы вчерашний премьер и возможно завтрашний президент.
   - Я приказываю тебе. Я твоя хозяйка, или кто я тебе? Да я тебя до трусов могу раздеть, чтоб согреться, а ты не имеешь права даже пикнуть, понял?
   Гена уже раскрыл руки, но Юлия оттолкнула его и расхохоталась.
   - Не обессудь, - сказала она, - каждая женщина немного сумасшедшая. У француженки Жанны д Аркт тоже были не все дома. Женщина и меч просто несопоставимы. Женщина и игрушка, которую вы так прячете, это что-то неотъемлемое, без которого вымрет весь человеческий род. Ха-ха, я все сказала. Вези меня домой. Ну, что стоишь, увалень несусветный.
   "Сумасбродка" подумал про себя Гена и сел за руль.
  
   5.
   Юля ревниво следила за пустующим креслом премьера, но это кресло пустовало недолго. Его занял мужчина с русской фамилией Ехоунуров, выходец из России, сумевший получить диплом с ученой степенью. Он в основном сохранил ту бездарную команду, которую сформировала Юлия, за исключением Пердушенко и Пустоменко.
   Пердушенко с гордо поднятой головой занялся получением прибыли со своих многочисленных предприятий, раскинутых по всей стране и даже в России. А вот Пустоменко болезненно воспринял свою отставку. У него везде все было пусто.
   Трудно было смириться с таким положением, и потому он стал подумывать о том, что стоит, пожалуй, оставить свою партию, партию президента и перекочевать к Юлии, поскольку оба они оказались в одинаковом положении. Как и Юля, Пустоменко каждый день поднимался на трибуну Майдана и что-то там добросовестно гундосил. Толпа его не понимала, но все равно хлопки раздавались и даже выкрики: Вонющенко - наш президент!" Тогда он, Пустоменко, еще больше вдохновлялся, поднимал руку, а то и обе, задирал голову высоко и, сколько было сил, выкрикивал: Вопиющенко - так! Вонющенко - т-а-а-ак!
   И вот теперь его лишили поста заместителя премьера. Не столь болезненно он переживал потерю очень солидный зарплаты и других многочисленных привилегий, которые могут быть только в Совете министров и особенно в правительстве Юлии Болтушенко, сколько то, что лишился престижного поста. Ведь раньше к нему, маленькому, худосочному, чрезвычайно самолюбивому еще не старому человеку приходили на поклон не только такие люди, как баба Параска, но и гигант Тянивяму. А теперь он...нуль без палочки, вот кто он, бывший первый зам. красавицы Юлии, при встрече с которой у него душа уходила в пятки.
   Можно не кормить цепную собаку целую неделю, она переживет, но нельзя лишить ее возможности гавкать, потому что если вы лишите ее такой возможности, она не выдержать - сама себе перегрызет горло.
   Обида не давала ему покоя ни днем, ни ночью. Наконец выход был найден. Это был единственный выход в его положении. Он заключался в том, что Пустоменко пошел на разрыв с партией Писяевича и примкнул к партии Болтушенко. Все великие люди так и поступают в ответственный момент, они меняют правила игры, коренным образом направляют свою ориентацию в другое русло. Тем более, что Юлия обещала золотые горы, хотя сама она была посажена президентом на мель, очутилась в луже, но хитрость и изворотливость помогали ей околпачивать бывших своих подчиненных, не входивших ранее в ее сомнительную партию.
   Пустоменко как бы не заметил, что сама Юлия, как недорезанная, несколько месяцев ходила, ни жива, ни мертва, и потому так обрадовалась Пустоменко, как бы поверила в его и свое будущее, что давало ей силы постепенно выкарабкиваться из ямы, куда ее свалила судьба. Вдобавок, Турко Чурко забросал ее стихотворениями, поэмами, состоящими из одной строчки, типа: "О, Юля, Юля - моя зозуля!"
   Долгое время она не читала великие произведения, а потом, когда прочла вышеприведенную строчку, расхохоталась истерическим хохотом и велела пригласить к себе автора.
   Автора долго искали и когда нашли, было без пяти двенадцать ночи.
   - Я еду, сейчас же сажусь в машину, могу и на самолет. Я лечу.
   - Завтра, украинский Петрарка, сегодня уже поздно. Завтра увидимся, - певучим голосом наградила поэта Юля.
   - Нет сейчас же, сию минуту. Я знаю Юлию Феликсовну. Если она сказала позвать, значит, она ждет и спать не ляжет до тех пор, пока я не пожалую. Или вы хотите не спать всю ночь? Я не позволю это сделать. За вашей спиной великая нация, которая ждет очереди в Евросоюз. А без вас ей туда не попасть. Никак.
   Действительно, Юлия ждала его. Она знала, что он приедет. Даже в три часа ночи. Она вышла в приемную в длинном халате и казалась выше своего роста.
   - Саша, достань мне путевку в Крым, -- попросила она, едва успев поздороваться. -- Все пятнадцать лет я не отдыхала. Моя жизнь всегда принадлежала народу, некогда было думать об отдыхе. А народ, похоже, забыл меня. Он, народ, неблагодарен; любые блага, которые приносит отдельная личность, принимается, как должное. А вот благодарности не дождешься. И теперь хочу отомстить народу: я уединюсь, брошу его, пусть он катится в голодомор вместе со своим президентом.
   - Так у вас дом в Крыму, или еще не достроен?
   - Саша, не копайся в чужом белье. Мне нужна путевка в Крым и точка.
   - Одну путевку брать или две?
   - Двадцать. Ты что? Зачем мне кто-то нужен? Я хочу жить одна в каком-нибудь особняке. А если это будет этаж, то весь этаж надо закупить. Я никого не хочу видеть рядом с собой.
   - А я могу рассчитывать? - задал наивный вопрос поэт.
   - Боже упаси. Даже стихов мне не посылай. У меня должен быть полный отдых.
   - А дочь с зятем будут рядом?
   - Я сказала: никого не будет. Дочь с мужем поедут в Англию к королеве. Пусть погостят в Букингемском дворце. А я...? Мне действительно надо выкупить двадцать путевок. Это может быть целый этаж. А жить я буду одна, одна как перст, одна как волчица в берлоге. Буду грызть ногти, кусать локти и выть от безысходности. Вот тебе чек на пятьсот тысяч баксов.
   - Это очень много. Двадцать путевок не может стоить пятьсот тысяч, - сказал Турко-Чурко.
   - Остальные потратишь на нужды партии. Эти деньги мне подарили, когда я еще была премьером. Они мне не нужны. Я не так бедна, как ты думаешь.
   - О, езус Мария, сказал бы депутат Дьяволивский. Все мое состояние на пятьсот тысяч не тянет. Но вы, Юлия Феликсовна, великая, красивая, божественная женщина! А могу ли я приехать на один денек, на полденька, часа на два...минут на двадцать, чтоб доложить обстановку в партии, о результатах изучения общественного мнения по поводу предстоящих выборов, о том как ведет себя президент, как Петя, которому вы, кажется, когда-то симпатизировали.
   - Не смей при мне произносить эту фамилию. Он трус и предатель, к тому же тупой как сибирский валенок. А морда у него - фу, или фи, как говорит моя матушка.
   - Слушаюсь, Феликсовна. А, правда, что вы еврейка по отцу? Это мнение бытует в развалившейся партии Яндиковича. И партия, и сам председатель партии только сплетнями и занимаются. Эту туфту я от них слышал многократно, все не верил, но потом подтвердил еще один человек из окружения президента.
   Юлия тяжело вздохнула. Она не знала, что делать, как себя вести. Накричать, прогнать верного человека значило укрепить в нем ложное мнение относительно своего происхождения. Мало ли как? а вдруг в президенты придется баллотироваться? И что же, она еврейка по отцу - президент? Никто за такого кандидата не проголосует. Поэтому лучше сказать правду под определенным углом.
   - Да, отец у меня действительно то ли армянин, то ли еврей, боже сохрани, он никогда не был настоящим евреем и не мог быть, это я точно знаю...мать говорила мне об этом. Я отца не помню, он умер рано.
   -- Ваша фамилия Капитальман?
   -- Откуда этот бред? Забудьте об этом, не то...
   - Что не то, что не то? договаривайте. Ведь то, что вы сейчас скажете, станет достоянием истории. Я вас умоляю, скажите как есть. Я на всех улицах, на всех перекрестках буду кричать: наша Юлия вовсе не еврейка и не армянка, и не русская, она...американка. Такого верного человека, как я, вам не найти. Поэтому отдайтесь мне...всей душой.
   - Саша, я тебе верю, и отдала бы тебе все, всю душу, если бы это было возможно.
   - А тело? Я буду ждать. Буду ночевать на ступеньках вашего особняка до тех пор, пока вы меня не позовете, - я даже сейчас могу лечь.
   - Полно тебе, Саша. Это все потом, потом. А что касается отца, нет, не отца а деда, то Копительман, мой дед, вовсе не мой дед. И отец не мой физический отец. Мать меня нагуляла, будучи в командировке во Франции. Вот почему я сродни Жанне дАрк. Мать иногда мне признавалась, что фамилия у моего отца, который бросил нас, когда мне были три годика, носил фамилию Грогян Фелик Абрамович. Это будто дед мой был Абрам Капитальман, он работал директором еврейской школы где-то на Волыни. Но кричать об этом на всех перекрестках по-моему нет смысла. Пусть идет так, как идет. Ты же видишь: я вся белая от ног до макушки. Я блондинка, я красивая, я латышка, а армянки...серые, скромные женщины, уверяю тебя. Я была в Армении, видела сестер и племянниц отца. У него были черные как уголь глаза, спина и шея в черной пушистой шерсти, как у черного барашка. А что касается того, чтоб ты навестил меня, то..., я право же не знаю, что тебе сказать. Я попытаюсь, впервые в жизни отключиться от всего-всего на свете, - знакомых, от дел, от избирательной компании, от своей партии и даже от тебя, Саша. Я имею на это право. Я даже мужа не возьму с собой, хоть он и умоляет меня об этом. Даже дочку отправляю в Лондон. Вот как, Саша. Я бы и тебя не приняла сейчас, если бы на твоем месте был кто-то другой.
   - Значит мы братья по крови, и наша родина земля обетованная. Нет более радостной вести, чем та, которую я сейчас услышал. И последний вопрос: откуда фамилия, знаменитая фамилия - Болтушенко? Это по мужу?
   -- Выходит так.
  
   6.
   Фамилию, которую она получила от мужа, явилась тем трамплином, который возвел ее на олимп славы. Когда-то, в молодости, будучи студенткой и комсомольским вожаком Юля влюбилась в секретаря горкома комсомола крупного города Кошика. Да так, что потеряла голову. Кошик снял номер в гостинице, где молоденькая Юля стала женщиной. Она ему не понравилась в постели, и это сказалось на их дальнейших отношениях.
   -- Юрасик, когда мы увидимся? -- спросила она утром, собираясь на лекции.
   -- Я позвоню, -- уклончиво произнес Кошик.
   -- Я тебе и сама могу позвонить, -- сказала Юля.
   -- Откуда ты знаешь мой телефон? -- спросил Кошик.
   -- Хи--хи, -- ты не знаешь женщин.
   -- Все же поделись опытом.
   -- Когда ты после э т о г о заснул и тут же захрапел как вепрь, я порылась в твоем портмоне и нашла визитку, а там телефон домашний и рабочий. Рабочий я давно знаю, а вот домашний это ценность, понимаешь?
   -- Не звони по этому телефону, у меня...жена дома, она очень ревнивая стерва. Известно, все вы, бабы стервы. Короче, знаешь, давай забудем обо всем, что между нами было. А я тебя не забуду. Как только ты окончишь свою учебу, мы возьмем тебя к себе на работу, идет? Ты в техникуме учишься?
   -- Кошик, ты хороший сук, понял, кто ты есть, -- произнесла Юля, роняя слезы на роскошный ковер.
   -- А ты сука, -- ответил Кошик и расхохотался. -- Короче, давай чеши.
   Юля ушла, долго переживала, болела и отказывалась принимать пищу. Университетская подруга Алла взяла над ней шефство, выведала, в чем причина тяжелого настроения, посоветовала:
   -- Отомсти ему.
   -- Как?
   -- Каждый вечер звони домой и требуй, чтобы эта сука его жена, добровольно уступила тебе мужа. Скажи: я жду ребенка.
   -- Гениально, -- всплеснула руками Юля и тут же стала набирать номер квартиры Кошика. Но там никто не подходил. Да Юля отличалась упрямством. Она звонила каждый вечер, набирая тот же номер. Трубку по-прежнему никто не снимал.
   -- Да чтоб вы провалились все, -- произнесла она и снова, как-то беспорядочно, наобум стала крутить барабан на телефонном аппарате.
   -- Я вас слушаю,-- раздалось в трубке.
   -- Кто это? Это ты Юрасик, котик, а точнее поганец.
   -- Я не Юрасик и не поганец, я порядочный молодой человек и звать меня Сашей.
   -- А как я могу в этом убедиться? -- спросила Юля.
   -- Очень просто. Вам достаточно подъехать к центральному универмагу и стать у центрального входа с сумкой через плечо. А у меня в руках будет букет цветов.
   -- Ого! Тогда я еду. Через пятнадцать минут буду там.
   Саша Болтушенко оказался симпатичным парнем, на год моложе ее. Она прикинулась влюбленной и стала вести подготовку к более тесным и близким отношениям. Тем более, что Саша находился в близких отношениях с директором автозавода Кучумой: отец Саши работал у Кучумы главным инженером и был крестным отцом его дочки.
   После многочисленных консультаций со своими подругами, на которых пробу негде было ставить, она пришла к выводу, что ей обязательно надо посмотреть хотя бы один порно фильм и сделать с Сашей то, что проститутки делают с мужиками в кровати.
   Юля попала не в бровь, а в глаз. После первой же бурной ночи, Саша заявил отцу и матери, что жениться на студентке Юлии, иначе они его больше никогда не увидят. Родители сдались...с трудом: Саша бел единственным ребенком в семье.
   Директор крупнейшего ракетного завода Кучума пригласил посмотреть новинку тогдашнего губернатора Днепропетровской области Павла Лазаренко. Там же оказались и супруги Болтушенко. Глаза губернатора задержался на личике молоденькой, довольно симпатичной, только что выскочивший замуж пигалицы Юлии. Юля уловила этот глаз и стала щебетать, не уставая. Короче она очутилась в обществе губернатора, а губернатор, которому все позволено, даже звезды располагаются в такой последовательности, которой желает губернатор, дал Юлии визитку и велел позвонить завтра же в пятнадцать часов. Муж который объелся груш и подумать не мог, что завтра в три часа тридцать минут его супруга очутится в одной кровати с губернатором и губернатор придет от нее в неописуемый восторг.
   Вскоре Лазаренко повысили в должности, перевели в Киев и Юля с мужем навсегда простилась с городом, в котором она родилась и выросла. Мать Юли демонстративно осталась в Днепропетровске. Начался карьерный рост будущий украинской Жанны дАрк. Позже Юля поработила на короткое время, правда и Кучуму, ставшего президентом. Теперь была взята высота, недосягаемая для остальных. Муж остался в тени, а супруга возвысилась на удивление ...самой себе. Юля понимала, что раз она наверху надо действовать. Судьба вела ее наверх, не спрашивая ее об этом не только ее, но никого на свете. И Юля заключила удачный контракт на поставку фугасов с российскими военными, получила шестьсот миллионов долларов в виде предоплаты. Конечно же, это была первая, чрезвычайно удачная афера юной мошенницы. Никаких фугасов даже в природе не существовало. Несколько полковников и один генерал русской армии, которые поддались очарованию мошенницы, сели за решетку, а Юля торжествовала: это был старт ее политической борьбы за власть. Ей часто вспоминался этот эпизод в ее жизни. А вот то, что она поливала грязью Кучуму, в знак благодарности за то, что он ее возвысил, вспоминать не любила.
  
   "Где этот Гена?" -- спросила она у себя, подходя к машине, чтобы направиться в аэропорт. А водитель Гена не узнал ее. Она была действительно неузнаваема. Вместо веночка светлых волос на голове дрожала двухэтажная копна черных волос, как у истинной армянки, если не африканки. Блузка безрукавка была так коротка, что не только пупок сверкал, но и солнечное сплетение порадовало бы глаз Турко- Чурко, если бы она разрешила ему провожать ее до аэропорта. Укороченная юбка едва прикрывала пятую точку, а на ногах платформы толщиной в двадцать сантиметров. Часть лица закрывали массивные очки, бледные щеки сверкали румяной штукатуркой.
   Водитель посмотрел на незнакомую даму и сделал несколько шагов назад.
   - Гена, что с тобой, ты меня не узнаешь? Ха-ха, а я этого и добивалась. Значит все правильно, так и должно быть.
   - Юлия Феликсовна! Мне и сейчас не верится, что это вы стоите предо мной. Только голос вас выдает. Вы смело можете выступить в качестве разведчика, эдакого работника КГБ в юбке. Куда вас везти? В аэропорт? Вы, наверное, в Африку вылетаете, но там слишком жарко и всякие ядовитые змеи ползают, - не боитесь ли?
   - Гена, поехали, а то я могу опоздать на самолет.
   - А где ваши вещи, Юлия Феликсовна?
   - Великие люди никакого багажа с собой не везут. Страна, в которую я вылетаю, обеспечит меня всем необходимым, - произнесла Юлия, пытаясь открыть дверцу машины.
   - О, нет, нет, я открою, позвольте.
   - Молодец, Гена, ты не только водитель, но и кавалер. Давай сделаем так. На период моего отсутствия ты находишься в отпуске. В случае если ты мне понадобишься, я тебе позвоню по мобильному телефону.
   - Так у вас нет номера моего мобильного.
   - У меня все есть, Гена, я все про тебя знаю. Даже то, что ты трижды женат. Из них один раз на еврейке, один раз на москальке и последний раз на татарке. У тебя что, не было своих, наших цветущих синеглазых украинок, чья красота славится на весь мир? Где ты был, когда я стояла на Майдане? Я бы тебя свела с какой-нибудь красавицей, она бы так тебя обработала, что ты забыл бы, кто ты такой и откуда ты. У тебя бы оранжевая революция происходила ниже пупка постоянно, не зная устали и не останавливаясь.
   - Я тоже на Майдане стоял, только внизу, на площади. И тогда я решил, что буду вашим личным шофером. Так оно и вышло, слава Богу.
   - Ишь ты, жучок! Ты любишь меня, ну-ка признавайся. Ты любишь меня, как женщину, или как премьера?
   - Как премье..., и как ... дальше не могу выговорить. Боюсь.
   - Кого же ты боишься?
   - Чурки боюсь. Ведь он руководил...
   - Он может тебя вызвать на дуэль?
   - Он может меня застрелить, как застрелил бывшего министра МВД, и вы лишитесь верного водителя.
   - Останови машину, я пересяду к тебе. Надоело на заднем сиденье. Тем более, что меня мой народ не узнает в таком наряде. В Африке я представлюсь английской королевой.
   Водитель тут же притормозил, выскочил первым, затем открыл заднюю дверь, подал руку хозяйке и усадил ее на переднее сиденье рядом с собой.
   - Ну вот, котик, - сказала Юлия, - я бы погладила тебя, да ты уронишь руль от счастья, и мы залетим куда-нибудь, да так, что и скорая нам не поможет. Потерпи до моего возвращения. Тогда мы от этого Турки Чурки сбежим... в степь, далеко-далеко за межи Киева. А там отдадим себя на волю ветру, солнцу и прочем земным и космическим радостям.
   Гена значительно снизил скорость, а потом и вовсе притормозил.
   - Ты что задумал?! Я вся в пудре, краске, я вся воздушная, не смей притрагиваться ко мне, иначе сорвешь визит в Гвинею Бисау.
   Гена сделал над собой огромное усилие, дабы справиться с тем, с чем не всякий мужик мог бы совладать в присутствии такой дамы, которая и внешне хороша, и язык подвешен, и на бесконечное вранье способна. И так нравится соотечественникам, что они ей рукоплещут даже в том случае, если она велит им перейти вброд бездонную реку.
   "Господи Боже, помилуй мя грешного", произнес Гена, со всей силой нажимая на газ, пока стрелка спидометра не перевалила за сто километров.
   Юлия напевала мотив знакомой песенки, а когда машина остановилась в аэропорту, чмокнула Гену в щеку и выскочила из машины.
   - Нет, нет, меня сопровождать не надо! Я приказываю, ты слышишь?
   Достав из маленькой сумочки билет, она прошла на посадочную площадку и только там достала паспорт, дабы предъявить котроллеру. Два молодых мужика прочитав фамилию, уставились на нее, и один громко произнес:
   - Юлия, вы? не могет такого быть! Быть не могет. Я чичас доложу начальнику аэропорта, какое он примет решение, так пущай и будеть. Это же Юлия а не х. собачий.
   - Не сметь! - приказала Юлия. - Я не та Юлия с Майдана, а просто с такой же фамилией. Успокойтесь, иначе я подыму юбку и покажу вам то место, на которое вы обычно садитесь, когда вам разрешает ваше начальство.
   - Смир-рно! - приказал второй контролер. - Это обычная гражданка со знаменитой фамилией, только и всего. Та Юлия с Майдана, не стала бы задирать юбку при всем честном народе. И потом, все уже знают, что президент дал ей коленком под зад и топырича она есть никто, ништо, так обыкновенная баба и сильная врушка, которой нет равных на всем украинском пространстве. Смирно, балда!
   Произнося такие важные и весомые слова, контролер так размахивал руками, что задел копну волос, которая тут же грохнулась на пол, и теперь веночек светлых волос засверкал на весь аэропорт, и появилась улыбка великой революционерки Юлии, бывшего премьера.
   - Аэропорт, сми-ирррна! - закричал на весь аэровокзал тот же контролер и выкатил глаза с такой силой, что его коллега уже готовился с открытым чемоданчиком спасти эти глаза для истории будущих поколений. - Юлия, Жанна дАрк перед нами.
   Тут прибежал не то начальник вокзала, не то депутат Ляшка-Букашка, бросился в ноги Юлии и стал причитать:
   - Юлечка, возлюбленная наша, надежда всего украинского народа, спасите нас от москалей и от регионалов, которые вознамерились продать неньку Украину москалям. Спасите и помилуйте, Юлия! Только вы можете это сделать. Без вас Турко Чурко - ноль без палочки. Он что-то там бормочет на площадях, но ему никто не верит, поскольку у него по рождению русская москальская фамилия - Турчинов, а под Турко - Чурко он лишь маскируется, чтоб вы его не прогнали к москалям.
   - Не грызи мои туфельки, Ляшка-Букашка, - произнесла Юлия, поставив каблук левой туфельки на макушку, которая уже начала светиться в том месте, где волосы покинули причудливой формы башку.
   - Я только язычком, язычком, - пробормотал кандидат в депутаты Ляшка-Букашка, не отрывая язык от немного запыленного носка правой туфельки.
   - Хорошо, хорошо, ты будешь моим депутатом. Смотри, чтоб всегда мне пятки облизывал и хлопал в ладоши при моем появлении. А сейчас отпусти. Меня ждут в Гвинее Бисау.
   Юлия последняя вошла в салон самолета и заняла место в хвостовой части, рядом с туалетом, так как это место наиболее безопасно во время всяких катастроф. Если кто остается живым при падении самолета, то это тот пассажир, который сидит в хвостовой части самолета.
   7.
   Самолет находился в воздухе приблизительно сорок минут, пока не долетел до Симферополя. Здесь Юлию встретил самый симпатичный депутат Коновол, который так неосмотрительно покинул Партию регионов, и в этом немаловажную роль сыграла Юля, обладавшая исключительно стервозным характером.
   - Ах ты, петушок мой милый, - произнесла Юлия, ложась на его грудь и опуская руку вдоль его штанины, пока не нащупала то, о чем мечтала все последние дни. - Ну, поедем, где твоя машина? Я сразу же тебя изнасилую, а потом, а потом, где-то начиная с полуночи, займемся политикой. У меня есть грандиозный план не только дальнейшего повешения рейтинга, но и захвата власти, будь она проклята эта власть.
   - Юлия не лезь мне в штаны при всем честном народе, имей совесть. Зайдем к тебе в номер, закроем дверь на ключ и тогда делай что хочешь. Хоть соси, хоть просто любуйся, прежде чем, ну сама понимаешь. А пока воздержись.
   Склеп, в который приехали два выдающихся политика, находился на самой вершине горы, откуда можно было любоваться другой горой с нерусским названием Ай-Петри. Это был очень дорогой особняк, с бассейном, в котором подогревалась морская вода, с роскошной финской баней, рестораном, принадлежащем теперь только двоим, и ансамблем, куда входила модная в то время, но безголосая певичка Лежичка, или Ложечка, занявшая первое место на международном конкурсе, благодаря свом диким танцам.
   - Выступает Русь-лана, - объявил руководитель ансамбля Затычка.
   Певица, у которой голоса не было, выходила за счет пляски, довольно оригинальной, сейчас чувствовала себя дурно - не проходила резь в животе, -- тупо уставилась на двух политиков, уплетающих ветчину, и сделала попытку затянуть мотив гор, но ничего не получилось. Пришлось блеять как потерявшейся овце.
   - Ей лучше стать депутатом, - сказал Коновол.
   - Я уже слышала. Русь-лана будет баллотироваться по списку "Нашей Украины" президента Вопиющенко. Все бездарности туда прут. И Оксана Белозирко там же. Обе они народные певицы. Купили себе звания, либо заработали передком и потом в депутаты. А чем плохо? Сиди себе, сплетничай с соседом, либо по мобильному телефону, все время тяни руку "за" и денежки тебе текут рекой. Поистине коммунизм, или светлое будущее, как говорил Леонид Ильич. Вот я, как только стану президентом Украины, так сразу лишу депутатов царских привилегий. Не хрен им в роскоши купаться, да интриги плести вокруг выдающихся личностей. Как ты думаешь, Коно-Воно?
   Коновол смотрел на нее и улыбался. Улыбка придавала его лицу и облику в целом некое непредсказуемое, неописуемое, невыразимое, но щемящее женское сердце, выражение. Всякая женщина, которой предназначалась эта восхитительная улыбка, желала одного: как можно быстрее раздеться. И Юлию не обошло это естественное чувство. Она чмокнула язычком, тут же поднялась и сказала:
   - Пошли, время дорого.
   Кавалер поплелся, будто его вели на допрос, а не в роскошную постель, в которую ляжет обнаженная роскошная женщина. Для этого было несколько причин. Первая и основная - это смена климата. Чтобы мужчина пришел в себя и стал мужчиной в полном смысле этого слова, ему необходимо адаптироваться в новых, в том числе, и климатических условиях. Вторая причина - подогретая соленая морская вода, в которой он находился дольше положенного. Она не то чтобы забрала силы, но как-то размягчила его, как мужчину. Третья причина - стоградусная жара в финской бане. Если бы его увели, уложили в эту кровать и тут же оставили одного, он был бы просто счастлив. И тут же погрузился бы в область крепкого сна, в котором даже сновидения не запоминаются.
   Коновол едва передвигал ноги, все время отставал, потом вовсе потерялся, дабы отведать другое помещение и вошел в спальню, когда Юлия уже находилась в постели. Что делать? сказать, что устал, или придумать что-то еще? - размышлял кавалер, но Юлия уже стала манить пальчиком. Пришлось покориться.
   Контакт был не на высоте. Но обиднее всего то, что кавалер тут же заснул, а Юлия разочаровано смотрела в потолок почти сорок минут без перерыва, а потом переключилась на политику и на завоевание власти в стране. Не может страна жить без такого премьера, как она, Юлия. Нынче премьер, завтра президент, а послезавтра руководитель всего Евросоюза. И Америку туда же надо под ее личный контроль.
   В прекрасных голубых мечтах прошла вся ночь и только под утро, когда слабо начало сереть сквозь густой туман, окутавший гору, она провалилась в мир сна, где было все пусто и скучно. Даже Коновол проснулся и почувствовал, что мог бы реабилитироваться в глазах Юлии, но она так храпела и была в такой неприличной позе, что всякие позывы к сближению тут же гасли, как угли в кастрюле с холодной водой.
   Он тихо поднялся, набросил халат на плечи и подошел к книжному шкафу, где было много литературы, в том числе и нацистского характера. Тут же виднелось около десяти томов главного руховца страны, занимающего пост министра иностранных дел Бориса Поросюка. Первые пять томов насчитывали по семь страниц, а вторые пять томов по четыре страницы каждый, что свидетельствовало о весьма неприятном симптоме - высыхании мозгов у автора, выдающегося теоретика украино-польского национализма.
   Коновол не стал перелистывать новоявленного Адольфа, он только трижды плюнул на эту галиматью и подошел к портрету Юлии, висевшему на стене во весь рост в полуобнаженном виде. Фигурка ничего, а волосы, ниспадающие на плечи, просто роскошные. Значит, Юлия не впервые здесь. Нахапала денег, будучи премьером. Такой особняк стоит не меньше двадцати миллионов долларов.
   Юлия проснулась около двенадцати. Она тут же позвала кавалера. Коновол не сопротивлялся, его долг состоял в том, чтобы реабилитироваться.
   - Ты давно купила этот особнячок? - спросил кавалер.
   - Я его не покупала, мне подарили, - слукавила Юля.
   - Ты очень мило, но правдиво лжешь.
   - Каждый политик лжет. Если он не умеет лгать, он никогда не станет настоящим политиком, - сказала Юля, целуя своего любовника. Коновол ей очень нравился. И уже давно. Если бы он проявил желание и настойчивость, она могла бы уйти из семьи и стать его верной супругой. Может, с ним она смогла бы отойти от политики и заняться домашним уютом.
   - А теперь, - сказала Юлия, - поговорим о твоем вступлении в мою партию. Любой пост министра тебе обеспечен. Ну, как?
   - Измени немного курс, и я вступаю в твою партию, черт с тобой.
   - Моя партия - самая передовая, самая прогрессивная. За ней будущее.
   - Может быть, все может быть. Только я не могу понять, почему ты снова лезешь в болото. Ведь партия Вопиющенко под названием "Наша Украина" состоит из врожденных дебилов. Да и сам Вопиющенко дебил. Особенно после отравления.
   - Мой дорогой, - парировала Юлия, - ты, кажется, забыл: для достижения цели все средства хороши. Если моя партия наберет около восьмидесяти процентов голосов, то партия Вопиющенко мне не нужна как болячка.
   - Ты - националистка?
   - И, да и нет. На западе я - националистка, на востоке я нормальная женщина и даже могу общаться на русском. Этот язык я впитала с молоком матери.
   - Словом, ты хамелеон в юбке, не так ли?
   - Ну, ну, осторожнее. Я тебе не какая-нибудь Лыжычка, или Белозирка.
   - Словом, ты ничего не собираешься менять в своей программе.
   - Похоже, что так.
   - Почему ты с ненавистью смотришь на наших соседей?
   - Почему, почему. Да потому что это модно. На этом можно заработать определенное количество очков. Все избиратели запада страны и много из центральных районов - мои. Они будут голосовать за меня. Вопиющенко и его партия обгадились и поэтому наберут минимальное количество голосов.
   - Гм, я конечно, политик не такого масштаба как ты. И, пожалуй, никогда им не стану.
   - Почему?
   - Да потому, что я говорю то, что думаю. Для меня поговорка...все средства хороши, не годится, я не могу моментально менять свои взгляды, идти на обман, на подлость, лишь бы потом занять должность и хапать, хапать, хапать! Сколько этот особняк стоит, скажи.
   - Правду?
   - Да, правду. Я никому не скажу, даю слово.
   - Тридцать семь миллионов долларов.
   - Я думал: меньше.
   - Индюк думал, да в суп попал.
   - Юлия, мне надо идти.
   - Куда?
   - Я возвращаюсь в Киев.
   - Забудь об этом, лапочка. Ты мой пленник и веди себя смирно, если не хочешь, чтоб мои ребята надели на тебя наручники и не привязали к дереву на вершине Ай-Петри.
   8.
   Звездной ночью Коновол взобрался на вершину горы и стал рассматривать ярко мерцающие звезды. Мысль оторвала его от земли и от всего земного. Бездонное пространство, недоступное человеческому глазу и манило и пугало его. Что там? Что дальше, за пределами того, что способен охватить человеческий глаз даже с помощью телескопа?
   "Неужели мы букашки, которым не доступны тайны вселенной? Достигнет ли чего-нибудь наука? Компьютер, Интернет, электронная почта - умопомрачительные достижения человечества, но и они не дают нам возможности познать истину. До чего же пусты и ничтожны наши стремления к власти! Ради достижения власти мы идем на все: теряем рассудок, открыто лжем и себе и людям, предаем друзей, знакомых, родных и людей, близких нам по духу. А жизнь наша всего лишь сон. Даже достигнув власти, а затем и сказочного богатства, как правило, нечестным путем, человек всего лишь удовлетворяет свое жалкое самолюбие, но не способен коснуться вечности. Всему приходит конец и быстро и неожиданно. Что нужно этой бабенке Юлии? Была уже у кормила власти, награбастала добра. Хватит ей и ее детям и внукам. А мне, пожалуй, не нужно это. И депутатский мандат мне не нужен. Штаны протирать и периодически произносить лживые речи в угоду той партии, к которой ты принадлежишь".
   Стоя на вершине горы, он перевел взгляд на чернеющее внизу море, увидел тысячи окон, светящихся огнями и решил, что надо возвращаться в ярко горящий дом, принадлежащий Юлии, которая не только своей внешностью, но и своей энергией, завладела и им самим, талантливым инженером.
   Он застал Юлию за большим письменным столом, заваленным книгами, письменными принадлежностями. Заплетенной веночком косы вокруг небольшой головки не было, а свои короткие волосы торчали во все стороны, полы длинного халата касались ковра на полу. Пальцами правой руки она сжимала плохо заточенный карандаш и периодически выкрикивала одно и то же слово: эврика!
   - Ты что, козочка? - спросил Сергей, опуская раскрытые ладони на ее худые плечи. - Что это с тобой происходит?
   - Я нашла то, что искала. Нашла и потому произношу это волшебное слово.
   - Что ж ты могла найти такое, Юлия Феликсовна, что даже голос у тебя изменился? Я еще на первом этаже услышал тебя, думал: домработница вазу разбила и причитает над ней.
   - Я нашла новый способ популяризации своей партии на предстоящих парламентских выборах.
   - Так выборы еще не скоро. В конце марта, а сейчас начало ноября. Кажется, ты приехала и меня пригласила сюда отдыхать, а не заниматься грязной политикой. Ну, ты даешь! Я, пожалуй, сбегу от тебя.
   - Сереженька, мой красивый мальчик, я скверная баба. Сама себе удивляюсь. Но ничего с собой поделать не могу. Я и политика одно и то же. Я без политики не могу, без борьбы за власть, жизнь для меня все равно, что скорлупа от яйца. Ты уж не обессудь. Послушай только, что я нашла. А я нашла вот что. Ни один мужик на это не способен. У меня возник новый план популяризации своей партии... посредством телевидения. Есть такой пятый канал, он принадлежит Пете Пердушенко. Хоть мы с ним и враги, но канал я куплю. Там есть такой ведущий Данило Яневский, врожденный бандер, уроженец Львова, потомок польских евреев, он не только канал продаст, он сам себя продаст за деньги. Кто больше даст, тот и будет владеть информацией, а потом и каналом, если конечно Петя сдастся. Я постараюсь очаровать его. Получится у меня это или нет, как ты думаешь?
   - Я думаю, что этот мешок с костями в двести килограмм веса просто придушит тебя...
   -- Что ты имеешь в виду?
   -- Твое стремление очаровать его. Ты, конечно же, пойдешь на то, чтобы лечь под него, не так ли?
   -- И тебе не стыдно? И ты способен думать, что я так дешево ценю себя, свое дарование и, наконец, свою внешность?
   -- Ну и что? у нас все продается и покупается. Разве мы, депутаты парламента, не продаем свою совесть и свое тело, если это необходимо? Назови мне депутата, который бы не продавался.
   - Сколько угодно, - сказала Юлия. - Школь-Ноль, например. Пустоменко.
   - Но ты же их уже давно купила. Ты хорошо им платишь, - зачем же им продаваться кому-то еще?
   - Это, пожалуй, верно. Итак, пятый канал. Когда канал станет моим, мы с Данилой сделаем сценарий, которого не было у Эйзенштейна.
   - Поделись своим планом, я буду молчать, обещаю тебе.
   - Значит так. Я буду в студии беседовать с Данилой. Он вопрос - я ответ. А на улице толпа простых граждан, словом, народ. Это будут жители западных городов - Львова, Ивано-Франковска, Тернополя, Ровно и других. Каждому мы оплатим дорогу туда и обратно, плюс по двадцать долларов за то, что они будут кричать: Юлия, Юля! Народ и Юлия - едины! Слава Юлии, слава, слава! Среди орущей толпы на площади будет находиться свой корреспондент. Он обязан задавать составленные мной вопросы. К примеру: как вы относитесь к незаконному увольнению Юлии с поста премьера? За кого вы собираетесь голосовать на выборах, за Юлю или за бандита Яндиковича? Все станут кричать: за Юлю, за Юлю, Юлю, Юлю. Ну, как?
   - Честно говоря, мне и в голову не могла прийти такая мысль. Зря ты со мной поделилась.
   - Почему зря?
   - Да потому что ты кажешься мне политической проституткой, политической шавкой. Ты не та, за кого себя выдаешь.
   - Сережа, молчи. Порадовался бы за меня. Может, я приняла бы тебя свою партию и сделала бы тебя своим заместителем, а затем и руководителем фракции в случае избрания меня президентом. Ты думаешь, что этот колун Вонющенко долго будет издавать дурной запах в кресле президента? Да он полная развалюха не только физическая, но и умственная. А Турко-Чурко надоел. Видеть его не могу. В любви мне объясняется, поросенок, меня от него воротит. Давай, Сереженька, ты занимай этот пост. Мы вдвоем спихнем этого Виктора Писяевича. Выбьем из-под него мягкое кресло президента. Это кресло должна занять женщина. И эта женщина перед тобой, и ты ее немного любишь. Верно, я говорю, котик ты мой?
   Сказав эти слова, Юлия поднялась, расстегнула единственную пуговицу на длиннополом халате и засверкала кудряшками между белых ножек. Она тут же приблизилась к Сергею и ухватилась за брючный ремень, пытаясь при этом произнести массу нежных, восторженных слов в адрес возлюбленного, но вся беда в том, что они застряли у нее в горле. И только единственное слово она произнесла довольно таки четко: на майдан! имея в виду кровать, находившуюся в соседней комнате.
   Сережа подчинился маленькой волчице, хорошо зная, что из двух зол выбирают наименьшее.
   Уже спустя некоторое время, он сказал, что разочаровался в политической карьере и планирует, если получится, спрятаться в какое-нибудь дупло, имея в виду собственную конуру, и там заниматься делом.
   - Ха, ха, так я и поверила тебе! Да ты и сам не знаешь, что говоришь. Не пройдет и трех дней, прибежишь и скажешь: Юля, бери меня в свою фракцию. Политика это своего рода наркотик, только сильнее никотина, алкоголя, распутства, которые засасывают человека, так что дышать нечем.
   - Все так. Только нигде нет столько грязи, сколько в политике. Я попытаюсь отмыться от этой грязи. Если не получится - вернусь, паду к твоим ногам.
   - Смотри, чтоб не поздно. Бабы непредсказуемый народ. А вдруг мне встретится такой же, как ты, а то и лучше.
   - Тогда прогонишь.
   - Хорошо, хорошо, только без обид.
  
   9.
   В очередной раз, когда Юлия погрузилась в составление своих космических планов по захвату власти на так называемой демократической основе, включая и такие методы, как устранение конкурента недемократическим путем, - в этот самый момент великодушный Сережа, что уносил ее в иные миры, как говорится, смыл пятки салом. Юля еще долго сидела над бумагами, потом поднялась с кресла, расправила плечи, попрыгала на полу, а затем, заложив руки за спину, как великий усатый человек, когда-то в России, стала расхаживать по просторному кабинету.
   В этот раз мысли трудно роились, а если честно, то и вовсе не роились в маленькой головке, и в этом случае очень скоро она сама на себя рассердилась. Ущипнув себя ниже подбородка, она произнесла:
   - Юля, что ты? проснись, лисичка. Время дорого. Или ты в очередной раз любви хочешь? Я тебе устрою. Не любовь, а агонию любви. Где мой жеребец?! Сереженька! Котик мой, где ты? Иди к своей Юличке, погляди на ее роскошные волосы, на ее фигуру, как у Афродиты, на золотистые кудряши ниже пупочка, в котором светятся два бриллианта. Знаешь, как тебя там ждут, сколько ласки и нежности там сбережено для тебя. У тебя потемнеет в глазах, ты провалишься в тартарары, и я с тобой провалюсь туда же. Ладно, о политике не будем, черт с ней с этой политикой. Я тут застряла на своем депутате по фамилии Школь-Ноль, а дальше - тупик. Какой он противный этот Школь-Ноль. Сережа! Сергей Александрович! К даме своего сердца без промедления!!!
   Окончив словесную тираду, она сунула ручку под полу халата, чтоб проверить, всё ли на месте и...огненная пещера начала воспаляться, посылать горячие стрелы во все уголки тела, да так что пришлось запрокинуть голову и еще сильнее нажать пальчиками на огненное место. Невольно вырвался глубинный вздох, полный страсти земной в еще молодом возрасте и невероятно роскошной жизни.
   Но, увы, никто не появлялся.
   - Сережа!!! - крикнула она со всей силы.
   Что-то загремело, загрохотало, потом послышались шаги. Юля замерла на месте и напрягла слух. Звон шагов приближался, но какой-то глухой звон, похожий на шлепанье в лаптях. Вскоре показалась голова экономки Свинопаско, которую подарил ей, а может, прислал Школь-Ноль с уверением в том, что она, Свинопаско, может быть не только верной до гробовой доски, но может держать язык за зубами, а то и сообщить что-то про Юлю.
   - Га! Юля! - каким-то грубым голосом произнесла Свинопаско. - Вы кричите уже тринайдцать минут. Разве это допустимо, пся крев?
   - Где Сергей Александрович? Ты не видела Сергея Александровича?
   - Видзела, а то, как же!? Ровно двайдцать минут, как он умчался в Симферополь. А я еще думала: они в Лемберг намылились, и спросила его: вы в Лемберг торопитесь? На что он только махнул рукой и улыбнулся лукаво.
   - Почему меня не поставила в известность? Почему, почему, я тебя спрашиваю, дура необразованная. О Боже, что теперь со мной будет? - воскликнула Юлия и схватилась за голову. - Вон отсюда! чтоб мои глаза тебя больше не видели.
   - Тогда мне злотые, то есть гривны дайте на дорогу до Лемберга.
   - Что за Лемберг? где ты видела такой город?
   - Это Львов по-москальски, а по-нашему - Лемберг. Все сто тысяч лет он так назывался: Лемберг и все тут.
   Юля выхватила сто долларов из кармана халата и бросила в лицо экономке.
   - Убирайся, Свинопаска, к свиньям.
   - Это значит к родителям. О, Лемберг, я снова увижу тебя, - произнесла она, хватая бумажку и поворачиваясь к двери.
   - Отставить! - воскликнула Юлия. - Пока оставайся, сторожи дом, а я помчусь в Симферополь, может, застану его, если самолет уже не поднялся в воздух. Ты не знаешь, когда самолет вылетает в Киев?
   - Не вем, - произнесла экономка, пряча деньги за пазуху.
  
   Юлия бросилась к шкафу, стала переодеваться. Набросив на себя платье, а на голову нахлобучив кепку, она выскочила в ботиках на улицу, подняла обе руки и остановила такси.
   - В аэропорт! и как можно быстрее. У меня стащили ценные бумаги, в коих - сплошная государственная тайна.
   - Деньги на бочку, - сказал водитель. - Мне нужно заправить машину, хотя бы двайдцать литров.
   - Вы тоже львовянин? Как вы тут оказались?
   - Нас сюда прислал Борис Поросюк, министр иностранных дел.
   - С какой целью?
   - С целью украинизации местных москалей. Крым, как вы, может быть, знаете, гражданочка, просто вулкан. Здесь почти москали хозяева. Вот почему президент с министром иностранных дел заселяют Крым не только татарами, но и щирыми украинцами. Львовян здесь уже свыше ста тысяч. И результат налицо. Все улицы переведены на украинский язык. Вот посмотрите, что написано на этикетке: "улица Крадижная", а по москальски это улица Воровского, от слова вор. Появились и другие новые слова, к примеру, роскишница и сторчепад. Вот там, вдали была улица Ленина, а теперь она переименована и называется "Сторчепад". Знаете, что значит сторчепад?
   - Первый раз слышу.
   - Это детородный мужской прибор.
   Юля расхохоталась.
   - Ладно, болтун, вези. Вот тебе пятьдесят долларов, надеюсь, хватит, - произнесла Юля, протягивая шуршащую бумажку.
   - А вы кто такая будете?
   - Дунька с мыльного завода, понял? А теперь поехали. Как твоя фамилия?
   - Яцек Борщевский. Прошу любить и жаловать.
   - Так ты поляк?
   - Во Львове все поляки. А что тут удивительного?
   - Я ездила в Польшу.
   - В качестве проститутки?
   - Молчать, пшек поганый! Ты знаешь, кто перед тобой?
   - Не вем.
   - Перед тобой Юлия Феликсовна Болтушенко, вчерашний премьер.
   - О, матка Боза! Прошу пердону и всякого там пробачення.
   - Дуй вперед, на обратном пути заправишься. А что значит роскишница?
   - Это та дверь, такая узенькая щелочка, куда все время норовит проникнуть сторчепад.
   Юля снова расхохоталась.
   - И кто же заставил крымчан переименовать свои улицы в такие экстравагантные названия?
   - Не вем.
   - А кто знает?
   - Матка Боза, не вем и все тут. Может сам великий Виктор Писяевич.
   Юля всю дорогу хохотала и замолчала только тогда, когда водитель приблизился к аэропорту.
   На дорогу потратили меньше часа. Яцек оказывал внимание Юлии, как госпоже и уже называл ее госпожою, уверяя, что все жители великого города Лемберга и Станислава подадут свои голоса за ее кандидатуру. А если понадобится, то снова выйдут на Майдан и не группами, как прошлый раз, а целыми кварталами, только надо платить не по десять гривен в день, а по десять долларов, организуя при этом горячее питание, обеспечить участников питьем крепостью от двадцати до сорок пять градусов.
   - И молоденьких девочек побольше, да подешевле, чтоб кайф, как в Америке.
   - Благодарю, благодарю, надо об этом подумать, как следует. Вот мы уже и приехали. Поближе к самолету, кажется, там уже идет посадка. Тогда к начальнику аэровокзала. Где мое удостоверение? О, я же вышла из депутатов, сама себя лишила этого высоко звания, дура. Что делать, Яцек?
   - Не вем, - сказал Яцек, останавливая машину как раз в то время, когда заревели моторы пассажирского самолета.
  
   10.
   Аэропорт кишел пассажирами, стоявшими у касс и бродившими по просторному зданию аэровокзала, светился указателями и гудел, будто самолеты взлетали и садились именно здесь, а не где-то поодаль на взлетной полосе.
   Юля глядела во все глаза и ничего не видела, хоть и бегала с одного конца в другой, чувствуя себя беспомощным ребенком. Сказалось отсутствие опыта: уже с десяток лет она не покупала билет в кассе, никого не искала, никого не ожидала. Ей покупали, ее ожидали да еще с цветами у трапа самолета или у вагона поезда, брали под ручки, вели к машине, а тут... От беспомощности, она вдруг, после посещения дамской, где с нее взяли плату за посещение, стоя посреди зала воскликнула:
   - Куда летит этот самолет? Куда? Вы, что, оглохли?
   Но никто не отозвался. Люди сновали туда-сюда, глубоко ушедшие в себя, в свои проблемы и только один старик с клюкой, у которого она прямо над ухом крикнула: куда улетел самолет, покрутил пальцем у виска и прошел мимо. Юля не заметила старика, ни его пальца, ни его лысины. Перед ее глазами стоял Сережа Коновол, с чемоданчиком в руке, в котором было все ее состояние, нет гораздо больше состояния, исчислявшегося миллионами долларов, - он увозил ее драгоценное сердце, принадлежащее не только всему украинскому народу, но и всему Евросоюзу. Как он посмел так поступить, ведь это же она Юлия, а не какая-нибудь посредственная певичка Белозирко, которая ему все время старалась подмаргивать во время заседания в зале Верховной Рады.
   - Сережа-а-а-а! - заревела она на весь зал, да так, что работник милиции подошел и, приложив руку к фуражке, вежливо, но настойчиво спросил:
   - Гражданочка, что это с вами? нельзя так кричать. На двенайдцать километров вас слышно. Пройдемте со мной!
   - Вас кто прислал, Залупценко? Вы откуда будете?
   - Из Лемберга. А прислал меня Виктор Писяевич. Нас тут много. Порядок среди москалей наводим. Так что с вами случилось, матка боза?
   - Самолет, куда улетел этот самолет, вы не знаете?
   - Не вем, матка боза, спросите кого-нибудь еще, - произнес львовянин, так же прикладывая руку к козырьку.
   Юля бросилась к дежурному по вокзалу. Дежурной по вокзалу оказалась женщина, высокого роста, могучего телосложения, вдобавок русская; она куда-то очень спешила и даже не взглянула на маленькую чрезвычайно растерянную женщину, которая прямо преградила ей дорогу и пищала так, что ничего нельзя было понять.
   - Брысь с дороги, - произнесла она мужским голосом. - Я спешу на пятиминутку, извольте немного подождать, или обратитесь к диспетчеру.
   - Да вы знаете, кто я есть, бандеры львовские? Понаехали в морские жемчужины. Я, как только стану премьером, всех бандеровцев верну на запад, в родные места. Дзянкуйте там и лижите кривые пятки полякам, а здесь...тут своих полно. Пусть это и не чистые украинцы, а помесь русских с украинцами, но...
   Дежурная по вокзалу давно скрылась, спросить было не у кого, Юля опустилась на свободную скамейку и обхватила голову руками.
   - Что с вами случилось? - спросил молодой человек, случайно оказавшийся рядом. - Может, я смогу чем-нибудь помочь, говорите, не стесняйтесь.
   - Сережа! - произнесла Юлия, не открывая заплаканных глаз.
   - Я не Сережа. Лешей меня зовут, - как-то разочарованно произнес незнакомец. - Ваш Сережа должно быть уже улетел, а вы опоздали.
   - А куда самолет только что улетел, - просила Юлия, открыв один глаз.
   - Самолет взял курс на Москву.
   - Да? на Москву? Откуда вы знаете?
   - Да вот же на табло написано, сейчас информация погаснет.
   Юля вскочила от радости и захлопала в ладоши.
   - Значит, ты, Сереженька, еще никуда не улетел, - произнесла она и на радостях чмокнула Лешу в щеку.
   - Чудачка, - произнес Леша, не вытирая слюнявую щеку.
   - Сейчас я тебя разыщу, поганец ты эдакий, - грозно произнесла Юлия и направилась в противоположный угол.
   Великие люди страдают гораздо больше, гораздо чаще и сильнее, чем простые, те, кто занят сном и едой, в основном добыванием еды тяжелым трудом; их психика как бы всегда на взводе, да и окружающий мир они воспринимают иначе. Часто их жизнь проходит в отрыве от той жизни, которая их, так или иначе, окружает.
   Довольно трудно простого человека ранить, вывести его из себя, в то время как талантливого, мудрого без всякого труда можно довести до такого состояния, когда он потеряет ориентацию и уже безотчетно совершает поступки, несовместимые с его мировосприятием.
   Юлю трудно отнести к категории великих людей, скорее, она корчила из себя великую и мудрую женщину, страстно хотела быть ею. И в этом стремлении она основательно подпортила свою психику. Стресс, обуявший ее в связи с исчезновением Сергея, был так велик, что она воспринимала посредством зрения, желаемое за действительное. И здесь в противоположном углу сидел ее Сережа, которому она хотела запустить свои коготки в его пышную шевелюру, дабы он не брыкался, приблизить свои мудрые очи к его предательским глазам и спросить, что ты натворил, падло? Но, то был не Сергей. Там сидел парень со скорченной гримасой, подавляя боль в желудке от съеденного бульона в буфете вокзала.
   - Да, Сережей меня зовут. Ну и что же? что вы от меня хотите?!
   - Но...разве я обозналась? тогда простите, старую дуру, - произнесла Юлия с такой жестокостью и несправедливостью по отношению к себе. Она всегда считала себя молодой. Внутренняя энергия, в сочетании с ухоженной внешностью - парижские платья, парижские духи, личные парикмахеры и массажисты, - все это давало возможность сбрасывать лет десять и считать себя дамой бальзаковского возраста.
   "Нет, он бросил меня не как женщину, а как политика, - утешала она себя. - Но ты еще пожалеешь, Сереженька, ты еще на коленьях будешь ползти ко мне и умолять, чтобы я тебя простила. Я выиграю эти выборы и стану премьером. А когда этот дурак, Виктор Писяевич, покинет свой пост, я займу его кабинет. Именно я приведу Украину в Евросоюз. Именно я накормлю свой народ, открыв закрома Евросоюза. Нечего им жадничать, надо делиться, иначе я объявлю...продразверстку. Еще в десятом классе в Днепропетровске меня этому учили. Так-то, господа. И тогда-то, ты, Сережнеька, вспомнишь великую Юлю, от которой ты так трусливо сбежал. А я...я не приму тебя, я не прощу тебя, не смогу, не из того теста, не из того материала сделана. Я - украинка, в моих жилах течет гордая украинская кровь".
   Эти слова не только кипели в ее маленькой черепной коробке, но и просились наружу, раскрывали губы, а губы бормотали под нос что-то невнятное, но успокаивающее, придающее силы ногам и сокращающее учащенный пульс.
   - Пора возвращаться домой, - вслух произнесла Юлия и направилась на привокзальную площадь, где стояли машины. Однако ее водителя, который привез ее из Ялты, на месте не оказалось. - Гм, пес, и ты тоже сбежал. Ну и черт с тобой, черт со всеми вами, без вас обойдусь. Меня ждет самая верная самая преданная моя подруга по имени Политика, к тебе я и возвращаюсь. Кому в личной жизни не везет, тому везет либо в творчестве, либо в политике. Я даже рада, что все так происходит. Где вы мои верные псы - Турко-Чурко, Школь- Ноль, Пустоменко, Ляшка--Букашка, Заварич-Дубарич, Семинога и Пинзденик? Ко мне, друзья, ко мне, мы вместе составим план новой революции. И эта революция сметет всех, не только Петра Пердушенко, но и Вопиющенко. Дорогу Жанне дАрк! Дорогу великой женщине.
   Юля так успокоила себя своим монологом, что стресс, как рукой сняло. И правильная ориентация появилась. И даже какой-то мужчина подошел и предложил свои услуги. Его машина с заведенным двигателем стояла рядом, он предложил подвезти, куда угодно и тут же открыл переднюю дверку, приглашая незнакомую даму занять кресло рядом с собой.
  
   11.
   В Ялту примчался по вызову хозяйки Школь-Ноль. Причесанный, прилизанный, как всегда, в гуцульской сорочке, только что вышитой львовской мастерицей Ганкой Росчепиркой, в новых туфлях, присланных в подарок дядей из Варшавы, он казался довольно элегантным молодым депутатом. Он так же шамкал, и горячился, как и на трибуне Верховной Рады, только ниже наклонял голову и иногда, думая, что Юля не видит, пытался застегнуть ширинку, почесывая то, что скрывалось за этой ширинкой.
   Юля спросила:
   - Что у тебя - мандавошки? посыпь их дустом и все пройдет. И не шамкай. Успокойся и членораздельно доложи мне обстановку. Сколько процентов голосов мы можем получить в результате активной работы членов моего блока среди населения?
   - Семнайдцать, двайцать..., а может и того больше. Вшиско едно, мы победим.
   - Когда ты выучишь родной язык, скажи, пожалуйста?
   - Я рос в Лемберге...
   - Лемберга давно нет, есть Львов...И потом, ни семнадцать, ни двадцать меня не устраивает. Мы должны набрать не менее пятидесяти процентов.
   - Можно и сорок девять, - сказал Школь-Ноль. - Западные регионы отдадут свои глосса не за Виктора Писяевича, а за вас, Юлия Феликсовна, помяните мое слово. Я хорошо знаю обстановку не только в Лемберге, простите во Львове, но и в Станиславе, то есть в Ивано-Франковске, а так же в..., забыл уж этот город, матка боза.
   - Тернополь. Что у тебя за голова? Водочку глушишь, табак куришь и ...женщин не любишь. Вот и результат. Памяти кот наплакал. А надо делать все наоборот. Гулять надо, страдать и становиться лучшим. Вон, мотня у тебя не застегнута, носки разного цвета, да еще запах от них дурной исходит. Пиджак не на ту пуговицу застегнут. И сопля под носом присохла.
   - Матка боза, я очень волнуюсь: в коленях дрожь, руки трясутся, авторучку в пальцах не могу удержать, пани Юлия.
   - Я тебе не пани, я - госпожа. Так и зови меня: госпожа Юлия.
   - Господжа Юлия, примите от господина Шкиль-Ноля поклон...
   - Ладно, господин. Я вызвала тебя для того, чтоб ты организовал реализацию одной моей недавно возникшей идеи. Это и тебя касается. Если удастся осуществить эту идею и ты, Шкура с нулем не будешь обижен.
   - Матка боза, с радостью. Изложите свою идею в тезисах, а я со своим штабом распишу на тридцати страницах, расширю до известных приделов, а то и все пятнайдцать томов выйдет. А потом будем претворять в жизнь.
   - Отправляйся в Киев, войди в контакт с руководством пятого канала, и особенно с ведущим Данилой...
   - Яневским, госпожа. Это же наш парень, бандер, окончивший львовский институт по классу украинская мова и литература. И диссертацию, кажись, вместе с Андруховичем написал на тему "Русский язык - язык мата и попсы". Данилка добросовестно трудится на пятом канале. Ему нет равных, особенно в нацийональном вопросе. Москалей он чистит только так, как орехи щелкает, они его боятся и бегут, как черт от ладана.
   - Так вот...Замысел мой следующий. Данило организует передачу на Майдане, где много людей. Я уже не помню, как она называется. Что-то с копейками повязано.
   - Передача называется "Пять копеек", госпожа Юлия. Название хоть и скромное, но довольно весомое, довольно значительное, пани, простите, госпожа Юлия. Вся страна смотрит пятый канал. А на западе люди заранее готовятся к передаче "Пять копеек": мужики бреются, чистят зубы, моют головы, запасаются бутылкой, табаком и прочими принадлежностями культуры. А женщины моют полы, стирают трусы и наводят марафет. Как только передача начинается, все садятся рядом в обнимку и кричат: браво Данилко. Вы только не думайте, что цена этой передаче пять копеек. Цена ей пять мульонов.
   - Мне нравится то, что Данило все обсуждает в студии, а на площади корреспондент в окружение нужных людей, в основном бандеровцев, которые всегда кивают головами в знак согласия, когда этого захочет Данило. Создается впечатление, что это голос народа. Поезжай и договорись так, чтоб на площади было как можно больше людей, которые будут кричать:
   - Юля! Юля! Ты - наша матушка, возьми нас под свое крылышко.
   Каждому участнику я оплачиваю дорогу от Львова до Киева и от Киева до Львова и еще по пятьдесят долларов на личные нужды всем, кто будет кричать громче всех на площади. Данило от меня получит сто тысяч баксов, а тебе хватит пять, Шкилько-Нулько.
   Школь-Ноль аж подскочил с радости. Он хлопал в ладоши и пританцовывал по кабинету, а потом изможденный, грохнулся на пол, сунул мизинцы обеих рук в ушные раковины, как можно глубже и, сделав несколько круговых движений, вытер сукровицу о штаны и произнес:
   - Это моя метода чистки ушей. Теперь я слышу лучше, госпожа Юлия. Позвольте мне в лежачем положении до конца выслушать ваши мудрые наставления, так как в лежачем виде лучше запоминаю.
   - Хорошо, - согласилась Юлия. - Так вот, слушай дальше. В студии должны быть мои ближайшие помощники. Это Виньский--Свиньский, Турко- Чурко, Ляшка-Букашка, Пустоменко, Дьяволивский и Пизденик. Это мои ближайшие соратники, мои друзья. Ну, ты там словечко забросишь.
   - Все я понял, пани, госпожа, извиняюсь. Теперь позвольте мне подняться, перейти, так сказать из лежачего положения в стоячее, как положено по протоколу.
   Юлии понравилось выражение "стоячее положение", но она внимательно посмотрела на него и решила, что если бы в течение тридцати лет она, волею злого рока, не встретила ни одного мужчину, тогда, возможно, среагировала бы на стоячее положение Школь-Ноля. И она, не раздумывая, разрешила ему встать.
   - Поднимайся и собирайся в путь, - небрежно произнесла Юлия, теребя пальчик левой руки.
   - Только, госпожа Юлия, вы-то сами там будете, потому как вам самое почетное место. И Данилко должен знать об этом. Ему нужна еще и психологическая подготовка. Ваше присутствие может сказаться на его поведение.
   - Буду обязательно, а то, как же. Только мне возвышение нужно. Можно две-три подушки положить в кресло, я уже привычна к таким условиям. Ну, прощай мой верный пес.
   - И ты прощай, сука, - про себя вымолвил Школь-Ноль.
   Школь-Ноль исчез из зоны видимости, а Юлия бросилась в свою канцелярию намереваясь продолжить составление грандиозных планов по завоеванию симпатий будущих избирателей. Но придумать еще что-то новое никак не получалось. И это не огорчило деятельную Юлю: у нее уже был план. Этот план только что она обговорила со Школь-Нолем, и он уже отправился его выполнять.
   "Надо сначала осуществить этот план, а затем браться за составление следующего. А то получится нагромождение. Пусть этим занимаются регионалы, пусть составляют планы - один за другим и ни один не выполнят. Сережа, где ты? Ну, где же ты, поганец, изменщик? Да я кожу с тебя сдеру. Это будет стоить десятку не больше. Пусть тебя доставят в изуродованном виде, а я посмотрю в твои глаза и скажу: доигрался? Так тебе и надо. Ишь, верность решил соблюдать своей партии. Да они тебя уже выкинули, чего же ты еще хочешь?"
  
   12.
   После ухода Школь-Ноля, Юлия осталась тет-а-тет со своими планами, сосредоточилась на передаче "Пять копеек", а дальше зияла пустота. И эту пустоту нечем было заполнить. Тоска, как пиявка, присосалась в левом боку и не отпускала ее ни на минуту. После чашки кофе Юля закрыла глаза и увидела голову Сережи. Он хитро улыбался, а потом как-то брезгливо стал смотреть ей прямо в глаза. Образ был таким ярким, что Юля воскликнула: Сережа и тут же открыла глаза. А перед глазами снова пустота. Она даже вскрикнула не то от удивления, не то от обиды.
   "Как он посмел? - задавала она себе один и тот же вопрос и не находила ответа. - Неужели я такая дешевая женщина, чтобы всякие там Коноволы позволяли себе подобное? Подумаешь, депутат. Что он был премьером, или он руководитель какой-то созданной им самим партией? Да ничего подобного. Так себе, выскочка, дешевка. Это ошибка, непростительная ошибка, хотя великие люди, пусть не так уж часто, но ошибаются. И я, как великая женщина допустила ошибку".
   Не отдавая себе отчета в том, что делает, она набросила плащ на плечи, как римская куртизанка и направилась в сторону набережной. До набережной пришлось спускаться с горы, а потом еще топать по асфальту. Вот и набережная. Здесь были деревянные скамейки, на которых сидели пары в обнимку и жарко целовались, а были и пустые скамейки - присаживайся и дыши необыкновенно свежим морским воздухом.
   Уже вечерело. Юлия присела на одну из них, сгорбилась и поставила ногу на ногу, а затем извлекла пачку дорогих сигарет, достала сигарету из пачки и взяла в рот. Тут же обнаружилось, что нет с собой зажигалки. Она остановила проходящего мужчину с папиросой в руке. Тот дал ей прикурить, но во время прикуривания глаза их встретились, начали проникать глубже друг в руга. Глаза мужика говорили: я тебя хочу. Глаза дамы отвечали: я, пожалуй, не против, и тогда незнакомый мужчина уселся рядом с Юлией.
   Юлия поневоле склонила свою голову на колени мужчины, а его рука очутилась у нее на груди, а потом и на том месте, откуда растут ножки.
   - Здесь ярко горят фонари, все видно, - сказал незнакомец, - лучше нам уйти немного дальше, где более уютно двоим.
   Юля покорно поднялась и последовала за незнакомцем. Они долго шли по безлюдному берегу моря и остановились в небольших кустах, среди которых лежал чистый прогретый днем песок.
   Незнакомец даже не спросил, как ее зовут. Его интересовало ее тело и больше ничего. Юлия как бы отдалась в чужие мужские руки, не испытывая страсти, а только для того, чтобы забыться, а потом чувствовать себя виноватой перед Сергеем и когда-нибудь сказать ему о вынужденной измене.
   Незнакомец, сделав свое дело, ушел к морю; здесь он в костюме Адама, поплыл далеко-далеко, как бы омывая свое грешное тело, как бы смывая те запахи, которые издавало тело Юлии. А она смотрела и плакала от обиды Так с ней никто не поступал.
   Ей показалось, что делать здесь нечего, и она поднялась с места, отряхнулась от налипшего песка, набросила на себя свою одежду и вернулась к своей скамейке. Но скамейка уже оказалась занятой.
   " Скукотища, - сказала она себе. - Только в политике какая-то отдушина, а так..., даже на отдыхе скучно. Ну, куда пойдешь, где развеешься. Если только своего Чурку вызвать. У него, небось, несколько поэм обо мне и каждая поэма по десять строчек, воображала. Он так любит меня, но почему я не могу его полюбить. Что-то в этой любви есть, видимо, больше, чем в политике. Почему одного можно, а другого нет. Вот Сережку я наверняка полюбила бы и, может быть, от политики отказалась бы ради него. Да он не понимает этого. Такая женщина была бы у его ног. А Саша...он как мужик никудышный и волосатый как вепрь. И хорошо, что его нет".
   Она шагала по песчаному берегу, все больше освобождаясь от того унизительного чувства, которое только что овладело ею в связи со случайной близостью с абсолютно незнакомым человеком.
   Вернувшись домой после постыдной прогулки, проявленной слабости, которую трудно самой себе простить, Юля схватила трубку и тут же набрала номер Саши Турко--Чурко.
   - Приветствую вас, моя богиня! Наконец-то вспомнила своего преданного раба. А я уж тут извелся, исстрадался, места себе не нахожу. Сижу тут на каком-то собрании вашей партии под руководством Пустоменко и...
  
   - Что "и", Саша? Договаривай уж до конца, - сказала Юлия, щедро улыбаясь.
   - Да не могу признаться. Слишком пикантно.
   - Говори все как есть. Я приказываю тебе,- ты слышишь, кавалер, рыцарь без доспехов.
   Юля все больше распалялась. Она уже готова была произнести роковое слово "приезжай", но это слово застряло в горле, когда перед ее глазами предстал волосатый, брюхатый, сопящий мужчина, который в самый ответственный момент оказался ни на что негож. А этот пот не совсем мужской, и не лошадиный, а возможно бычий и...никак невозможно решиться на что-то большее, чем политические дрязги.
   - Саша, -- наконец сказала она, -- возможно в скором времени я вернусь в Киев, - как там погода? Дожди? Ого! Но, бывает такой период в моей дурной жизни, что я начинаю любить и дождливую погоду. Никто не знает, даже ты, что я в теплую дождливую погоду, в вечернее время люблю прогуляться по безлюдному бульвару босяком, без носков и обуви. Все дураки сидят у телевизоров, намагничиваются, а я как первобытное дитя брожу по улице босиком. И ты бы хотел? Что ж! попробуй, потом расскажешь. После выборов я стану премьером, а потом и президентом, тогда мы организуем общество босяков. Я издам специальный указ.
   Юля говорила еще очень долго, не давая ему высказаться. Он пытался что-то сказать, лепетал уже знакомую ей словесную белиберду, но она не желала ее слушать. Уже пожалела, что сама сделала звонок.
   - Сашенька, ну все, дорогой, я что-то так устала. С полночи не сплю: тружусь над новым планом работы, и что-то трудно идет. Крым не для умственной работы. Крым - это лирика, это любовь, это танцы, рестораны, бары, романтика. Молодец Кравчук, что не отдал Крым Ельцину. Теперь Крым наш на вечные времена. Вот только бы русский язык вытравить. Ну, все, Саша.
   - Адрес? Как вас найти, моя богиня? А вдруг чего? Мало ли что с партией может произойти в ваше отсутствие. Я слышал: один жлоб высказывал симпатии в адрес Яндиковича. И если что - я примчусь, прилечу на собственных крыльях. Надо спасать партию и ее председателя. Как говорил Майкоковский: Ленин это партия, партия -это Ленин, а я, Саша Турко-Чурко говорю: Болтушенко - это партия, Партия - это Болтушенко. Красиво, правда?
   - Спасибо, Саша, все!
   Она тут же направилась в ванную. Чуть подогретая морская вода слегка расслабила ее тело, и Юлю потянуло на сон. Но это продолжалось недолго. Перед глазами снова всплыл облик Сергея Коновола. Если бы он не сбежал, он был бы сейчас рядом с ней. Сережа - хороший мальчик. " Я недостаточно ценила его. С таким мужчиной, как Сережа, надо быть женщиной, а не премьером в юбке. Мужчины - большие эгоисты, не терпят равных себе, или сильнее себя. А я и в постели хочу быть сильнее мужчины. Вся беда в этом. Мужчины ценят в женщинах слабость. Кто это сказал, Виктор Писяевич, или я? Кажись, я. В этой башке что-то еще теплится, не так ли?", спрашивала себя Юлия, глядя в большое зеркало во всю стену в ванной.
   Набросив на себя длинный халат, она направилась в столовую, где ее ждал легкий ужин.
   Две девушки в белых фартучках, как всегда были очень любезны, услужливы, но не навязчивы. Они только спросили: может чего еще принести.
   - Мы приготовили румынское блюдо, не хотите отведать?
   - С удовольствием, а как оно называется?
   - Мамалыга с брынзой.
   - Попробую.
   Девушки тут же принесли.
   Юля ковырнула ложкой, поднесла и вместо того чтобы направить в рот, стала принюхиваться.
   - Нет, не буду: запах слишком резкий. Это для мужчин, - сказала Юлия.
   - Простите, а я хотела спросить: зачем вы прогнали своего мужчину, такой красивый парень. Наши девушки просто завидовали вам, Юлия Феликсовна.
   - Я не прогнала его: он сам сбежал.
   - Не может быть. От великой женщины мужчины не убегают. Вы шутите, должно быть.
   - Нет, не шучу.
   - Дуся, ты слышишь? он сбежал. Это от Юлии-то Феликсовны, а что говорить о нас с тобой? - произнесла девушка, унося мамалыгу с брынзой на кухню.
  
   13.
   Юле надоело вести скрытный образ жизни, а после того, как от нее сбежал Сережа, скрытность потеряла всякий смысл. Теперь ей хотелось, как всякой женщине, тем более с яркой внешностью, чтоб на нее обращали внимание представители сильного пола: останавливали, здоровались, преподносили цветы, задавали вопросы, как в бытность премьером. Но реализовать свои желания сейчас же немедленно не удавалось: почему-то жители, да и курортники как нарочно, будто сговорились, проходили мимо абсолютно равнодушно, устремив глаза, кто в землю, кто куда-то вдаль. А работники магазинов, водители городского транспорта просто не узнавали ее; может, не хватало веночка светлых волос искусно уложенных на голове. Прямо хоть кричи: я - Юля, руководитель самой мощной партии в стране.
   "И хорошо, - подумала она, мужественно преодолевая разочарование, - мне лучше отдохнуть, как любому простому гражданину. Это только на пользу. Вернусь в народ, лучше узнаю его настроения, его чаяние. Это пригодиться мне как премьеру, а затем и президенту. Пусть не узнают, начнут узнавать потом, проходу не будет".
   В одну из суббот она облачилась в скромный пляжный костюм, спустилась к морю, сняла пляжные сандалеты и пошла вдоль самого берега, иногда касаясь ногами волны. Пройдя почти весь центральный пляж, она очутилась в безлюдном месте, где ей захотелось раздеться до костюма Евы, нырнуть голенькой в море, а затем и полежать на солнышке, на спине и на животе.
   Морская вода обдала ее тело холодом так, что сковало члены, а затем постепенно тепло начало возвращаться, что дало возможность заплыть метров на сто от берега. Она в воде повернулась на спину, раскинув руки и ноги, и как бы разлеглась на мягкой подушке. Волна покачивала ее тело.
   Юля как бы сосредоточилась на себе, на своей земной жизни, на своей женской доле, была далеко от политики. Так глядя в небо, и едва ощутимо работая руками, и не заметила, как очутилась у самого берега, и уже коснувшись мокрого песка, поднялась на пружинящие ножки, сверкая не только коленками, но и своим, недавно бритым местом. Она самостоятельно побрила под мышками и там, по случаю траура, возникшего с неожиданным отъездом Сергея. Все бы ничего, но вскоре она заметила несколько поодаль в кустах солидного мужчину с кистью в руке. Перед ним стоял мольберт метровой величины; и он смотрел только на полотно и больше никуда.
   Юля обрадовалась, и немного испугалась; она быстро надела купальник и легла на горячий песок.
   "Гм, чего я испугалась? Он вполне подошел бы мне. Солидный и возможно талантливый. Странные мы существа: боимся днем, смелеем ночью. Ну и что, если бы увидел меня в костюме Евы? Возбудился бы и с красными глазами и торчащим своим предметом, возможно, бросился бы на меня. А возможно и нет. Если женщина дает понять незнакомому мужику, что хочет ему отдаться, он убегает от нее, как ягненок от волка. Боится, чтоб не наградила его сифилисом или гонореей. А я бы, для приличия, брыкалась немного, а потом уступила. Ну, иди, мой милый незнакомец, поговорим хотя бы. Я хочу отвлечься от дурных мыслей, что преследуют меня в последнее время, как змея лягушку".
   Всякая глупость так и лезла в ее мудрую голову. А тот, на кого она посматривала, кроме своего мольберта ничего не видел и видимо не хотел видеть. Даже два мужика прошли мимо, увлеченные разговором, а она глядела в небо и видела только кружащих птиц в вышине. Как-то нехорошо песок стал щекотать ее промеж пальчиков на ногах, да и ладошку она запачкала илом. Пришлось принять сидячее положение. Глаза невольно скользнули на полотно, у которого трудился художник. Там уже что-то было. Кажется море, сказочный берег и висячее солнце. А дальше на песке обнаженная женская фигура.
   - Так это я, ей-богу, я, - произнесла Юлия вслух и тут же вскочила на ноги.
   Ей хотелось подойти поближе и, если понадобиться, стать моделью, чтобы художник не мучился, все время украдкой поглядывая в ее сторону.
   Но странное дело, художник поглядывал левее своего мольберта, там, видимо, кто-то лежал. Кто бы это мог быть, неужели там женщина лучше ее? Да быть такого не может.
   Юля и не заметила, как очутилась за спиной художника и, наконец, увидела то, что ей больше всего хотелось увидеть. Правее, на хорошем покрывале с большими разноцветными узорами, лежала женщина с ампутированной по колено ногой.
   "А, ты мне не соперница, видала я таких", произнес внутренний голос Юлии, отчего ее смазливое личико зарделось краской.
   - Прошу простить за вторжение, но мне показалось, что...
   Художник улыбнулся и, не поворачивая головы в сторону непрошеной посетительницы, произнес:
   - Что вам могло показаться, моя очередная гостья?
   - Мне показалось, что вы рисуете меня, ведь на полотне - я.
   - Вы глубоко ошибаетесь. Я часто использую жену в качестве натурщицы. И сейчас она мне позирует. Юля, приподними немного голову. Вот, так, спасибо.
   - Но я ведь тоже Юля. Это что совпадение, что ли? Или...это знак судьбы.
   - Это просто совпадение.
   - Марк, ты опять за свое?! - супруга не только подняла голову, но и попыталась принять сидячее положение. - Ни одна баба не может мимо тебя пройти спокойно. Даже здесь, где никого нет, нашли тебя.
   - Вы меня извините, ради Бога, - произнесла Юлия, озаряя свое лицо американской улыбкой. - Я не из той категории. Я - политик, и земные страсти от меня слишком далеко. Вы не узнаете меня? Меня знает вся страна. Я - Юлия с Майдана, я бывший премьер и будущий президент. Кто знает, а может, мы еще встретимся. Я могу вызвать не только вашего мужа, но и всю вашу семью в Киев, выделить вам жилье, хорошо платить, сделать из него что-то вроде придворного художника. А с вами, Юлия, мы можем подружиться. Как видите, дела складываются не так уж и плохо.
   - Да, да, я, кажется, узнаю вас, - произнесла жена художника. - Но вас же уволили как непригодного премьера, почему? вроде бы вы деятельная женщина. Все время ручкой махали из автомобиля гуляющим киевлянам. Как же так получилось? Этот, чье лицо изрыто оспой, совсем того? Сам-то он гроша ломаного не стоит, как президент, а вас уволил...без какого-либо объяснения.
   - Это не он, не президент, это его окружение и прежде всего Пердушенко- Мордушенко.
   Юлия, жена художника, уже сидела и не слышала мужа, а только Юлю, бывшего премьера. Марк тоже отложил кисть, намазал чем-то пальцы рук, достал влажное полотенце и начал вытирать пальцы.
   - Марк, - наконец, сказала жена, - я пойду готовить ужин, а ты...развлеки эту даму, может правда, что получится. У нас до сих пор нет своего угла, у тебя нет стабильного заработка, а я копейки по инвалидности получаю.
   Юлия облегченно вздохнула. Как только ушла жена художника, опираясь на один костыль, бывший премьер подошла ближе, провела ладонью по бицепсам Марка и сказала:
   - Ну, вот что делать? Ты мне понравился, как только я тебя увидела. Но давай не будем хулиганить без какой-либо психологической подготовки, а займемся обычным житейским делом. Я буду твоей натурщицей, а ты постарайся нарисовать хороший портрет, за который получишь...пять тысяч долларов. Деньги я смогу тебе выдать сегодня же вечером. Скажи, что мне делать, раздеваться полностью или только частично,- ну сам понимаешь. Так чтоб тебе не мешать. Я же знаю, что ты, кроме того, что ты художник, ты еще и человек и ничто человеческое тебе не чуждо, как и мне, между прочим.
   У Марка глаза загорелись при упоминании пяти тысяч долларов. Он прекрасно понимал, что одной картиной не обойдется, и попытался направить ситуацию в нужное русло.
   - Должно быть, вы меня переоцениваете, или смеетесь надо мною. Я обыкновенный мазила и...я привязан к жене невидимыми моральными нитями. Я ее так любил. За ее плечами московская консерватория, но вот случилось несчастье в прошлом году...
   - Можешь не рассказывать, меня твоя жена не интересует, меня интересуешь ты, а вот насколько долго, я просто не знаю. Уж извини, я всегда говорю то, что думаю, или, по крайней мере, стараюсь говорить то, что думаю.
   Юля сбросила с себя халат, осталась в лифчике и миниатюрном купальнике. Ей очень хотелось сбросить и лифчик, но она помнила, что грудь у нее уже далеко не та, что двадцать пять лет назад. А вот фигура сохранилась, ее демонстрировать можно. Но...лучше бы в номере...ночью, при притушенном освещении.
   - Ну, хорошо, десять тысяч. Только не смей думать, что я тебя покупаю. У меня так все дурно сложилось в этот отпуск, что и передать невозможно. Просто я должна реабилитировать себя в собственных глазах. А потом я улечу в Киев и займусь своими делами. Тогда мне никто не будет нужен. Даже если мне предложат сто тысяч...за одно свидание, я не соглашусь. А десятку я тебе даю в качестве гуманитарной помощи. Если все будет окей, заберу тебя в Киев.
   - А как же моя Юлия?
   - А брось ты о ней думать, козе безногой. Разве она стоит такого красивого мужчины, как ты? Да еще художник! Короче, берись за кисть, а после захода солнца пойдем ко мне, в мои апартаменты, я искупаю тебя в бассейне с подогретой морской водой, оботру твое тело чистым полотенцем и уложу тебя на водяной матрас. Чем плохо, а, мой козлик?
   - Ложитесь на живот и приподнимите голову, я сейчас набросаю общие контуры вашего портрета. Но для полного завершения понадобится целая неделя, если не больше. Какие-то дни нам придется втроем работать над этим произведением. Моя Юлия сума сойдет от одиночества.
   - Хорошо. Днем пусть она с нами будет, а вечером возвращается в свою халупу и ложится спать. Я принесу ей снотворного, ты ей нальешь в стакан с минеральной водой, она проснется только к вечеру следующего дня.
   - Ну и стерва, - сказал про себя художник.
  
   14.
   Юля недолго сомневалась в своем желании. Мысли о более близких отношениях все еще были далеко, но...подбирались к ней основательно. На первый план она ставила его профессиональное достоинство. Все великие люди имели своих художников. А почему бы ей ни заиметь? К тому же в этом человеке сочеталась мужская красота с видимым талантом незаурядного художника. Такое встретишь не часто.
   Это, наверное, тот мужчина, который мне нужен, - думала она, искоса поглядывая, как Марк работает кистью, - и ничто его не может отвлечь от волшебной кисти, даже она Жанна дАрк.
   " Скорее бы он завершил свою работу. Я уже есть хочу и внимания его хочу, с ума схожу и даже не знаю почему. Угомонись, старушка, тебе уже сорок с гаком, твоя дочь замужем и возможно носит ребенка от англичанина, а ты все не можешь угомониться, распутничаешь потихоньку".
   - Повернитесь на спину, - приказал Марк, но Юля не слышала его и не подчинилась.
   - Юлия Псоевна! повернитесь немного, мне нужно, чтоб вы легли на спину и немного опустили трусики. Мне надо выписать все, что ниже пупка, - уже громко сказал Марк.
   Юля вздрогнула и тут же повернулась.
   - Феликсовна я, а не Псоевна, - произнесла она, поворачиваясь на спину и опуская трусики.
   - Да не полностью, Феликсовна, - произнес художник, слегка улыбаясь.
   - Какая разница! Я не люблю половинчатых действий. Если что-то делать, то до конца.
   Она сняла и потом забросила свои трусики на куст, а сама переплела ножки, закинула правую руку под голову, а левую положила на животик. Взгляд ее был устремлен в небо, на щеках играл румянец. Художник сделал несколько мазков, а потом и сам не зная, как это случилось, задержал свой взгляд на ее фигуре. А фигура кричала: брось кисть, мое тело горит внутри, погаси этот огонь, а потом продолжишь работу, работа не волк - в лес не убежит.
   Марк выронил кисть из рук и подошел ближе. Юля кусала соломинку и продолжала глядеть в небо. Он мягко опустил широкую ладонь на ее живот. Его глаза были прикованы к ее лицу, все более становящемуся кирпичным. Она положила свою руку на его руку, придавила, а потом подвинула туда, ниже, к бугорку, непроизвольно застонала, а затем машинально заключила в объятия то, что уже просилось к ней, то, что уже принадлежало ей, брыкалось в ее сжатой ладошке.
   - Я сама, - выдавила она глухой стон из своей груди и повалила его.
   Все, что было дальше, было великолепно, и Юля не знала, кого она больше любит, Марка как обладателя того, что творило чудеса в ее организме, или тот кусочек тела, который сделал ее такой счастливой. Пусть на время, на какое-то мгновение, он не был похож ни на какой другой, который гостил у нее раньше. Даже у Сережи не было ничего подобного.
   Полежав немного, она взяла алюминиевую миску и голенькая побежала к морю, набрала воды, вернулась, вымыла и полотенцем тщательно вытерла волшебный прибор. Ей хотелось разглядеть его, а если понравиться, покрыть поцелуями, взять в рот. Делают же это женщины, когда сходят сума от любви к мужчине, и в особенности к этой штуке. Вскоре дружок стал разбухать, увеличился в длину, стал толстым, как огурец. Но то, что она увидела в разбухшей головке, поразило ее.
   - Что это у тебя, Марк? Какой-то посторонний предмет мне в глаза бросился. Это что от природы у тебя так, ты с таким родился?
   - Это уши. Мой дружок с ушами. Уши искусственные. Эта операция стоит больших денег.
   - Гм, уши. Никогда не думала, что такое может быть.
   - Это они там делают чудеса.
   - Неужели? Хотя признаться, я раньше ничего подобного не испытывала с мужчиной. У меня уже дочь замужем, ее сейчас увезли в Лондон, но такого у меня никогда не было.
   - Да, лапочка. Но теперь ты не сможешь получить удовольствие с другим мужчиной. Все! И меня обвинять не имеешь морального права: сама напросилась, сама виновата, коль сама напросилась. Придется тебе везти меня в Киев, хочешь ты этого или не хочешь. И мою жену тоже. Разводиться тебе нельзя и без меня тебе нельзя долго находиться, - я тебе нужен буду как воздух. Вот и думай, как выйти из этого положения.
   - Никак, я уйду от тебя и все. Это ненормально. Никто из мужчин не ставит какие-то уши в свое достоинство, это неправильно, это аморально, - говорила она как в бреду. - Давай, я еще раз попробую. Только теперь я внизу.
   Художник послушался ее. Второй сеанс был еще более эффективным. У Юлии даже слезы выступила на глазах. Она скрестила руки на затылке и не отпускала его.
   - Поехали ко мне, я проголодалась. Что будет дальше, я не знаю. Знаю только то, что со мной что-то произошло и что это к добру не приведет. В моем государстве есть только два человека, которые что-то представляют для нации. Это Виктор Писяевич и Юлия Феликсовна. Но Виктор Писяевич слаб, он особенно сдал после того, как его отравили. Осталась я. Я - это будущий президент. Я должна быть свободна, моя голова не должна быть занята кем-то конкретно, скажем тобой. Ты это учти. Дело в том, что если мои соратники вычислят тебя, они тебя убьют.
   - Они меня не должны вычислить. Ты сделай меня придворным художником. В свободное время приходи, будешь мне позировать.
   - У тебя дети есть? - спросила Юлия с той нежностью, которая сейчас светилась в ее глазах и не зависела от ее политических взглядов и взглядов на интимные потребности, к которым народ не только равнодушен, но и несколько враждебен. Политик не имеет права думать о себе, а только о народе. А чтобы думать только о народе, а о себе забыть окончательно, Юля все еще не была готова. С самого начала политической деятельности она, как и остальные ее коллеги, проявляла заботу о своем материальном благополучии и когда достигла определенного уровня в этом вопросе, стала заботиться о материальном благополучии дочери с учетом ее детей, то бишь внуков, а там и правнуков. Покончив со своей непосредственной родней, она переключилась на близких родственников по линии отца и матери, а потом, когда этих родственников прибавилось, вернее их стало такое количество, что можно было заселить целый квартал, она стала хвататься за голову. Да эдак целого бюджета страны не хватит. И вот теперь появилась возможность позаботиться о себе лично, о своем тайном, без чего жизнь, как ни крути, превращается в нечто серое, нечто скучное, пустое,- ведь богатство только до определенного уровня приносит некую призрачную радость. А потом становится скучно.
   Эти мысли молнией промелькнули в голове Юлии. В течение секунд ее глаза глядели в глаза Марка, волшебника, ее нового соблазнителя, который так хорош, что ни словом выразить, ни пером описать. Что там произведения Золя или Бальзака с тем, что она испытала? Да и обходили эти писатели стороной самые ответственные моменты, - то ли не знали, не испытывали сами, то ли боялись общественного запрета, фальшивой буржуазной морали.
   - Ну, так как, сколько у тебя детей?
   - Пока ни одного. И даже не знаю почему.
   - Принято к сведению. Собирай свое барахло.
   - Не барахло, прошу не путать. Это принадлежности. Это мои маленькие рычажки, которыми я управляю, и которые мне помогают содержать себя и свою супругу. Бог создал человека, чтобы он трудился как червяк ради поддержания жизни. Ты вот трудишься языком, он у тебя мягкий, гибкий, любую ложь выдаст за истину.
   Марк быстро все свернул, уложил в сумку и пошагал рядом к ее особняку.
  
   15.
   Роскошные апартаменты с бассейном и финской баней понравились художнику, можно сказать очаровали его, хотя, как ему казалось, раньше он был равнодушен к роскоши. Юля постаралась, чтобы был такой же роскошный ужин. На столе было все, за исключением птичьего молока.
   Марк не злоупотреблял спиртным, а Юля выпила только бокал шампанского, чувствовала себя великолепно и больше к спиртному не прикасалась. Тем более, что в спальне их ждала роскошная постель. Она прыгнула Марку на руки, и он отнес ее, бережно опустил на любовное ложе и стал раздевать. Это был ритуал, который Юлии очень нравился. В отличие от других мужчин Марк не спешил и, поэтому Юля сама загорелась желанием как в двадцать лет.
   Она боялась выяснять, сколько же ему лет. Ей и так было ясно, что он гораздо моложе. Должно быть, разница в возрасте составляла не менее пятнадцати лет. Марк был ласков, послушен как ребенок. Большей частью он лежал на спине, давая возможность партнерше гладить и покрывать свое тело поцелуями и любоваться торчащим стволом, всегда готовым погрузиться в глубины и творить там чудеса.
   Юля так и поступала. И правильно делала. Она восполняла то, чего у нее давно, со времени встреч с Павлом Лазаренко, не было. У нее было все, кроме этого: деньги, богатство, известность, рев толпы, встречающий ее поклонами, даже если бы плевала им в лицо, а вот такого личного, порабощающего и возвышающего - никогда. Сергей Коновол хороший мужчина, с ним были и радостные минуты, но ведь он трусливо сбежал, какой от него толк? А этот? просто кайф. То, что у него с ушами не только необычно, но невероятно комфортно. Это восполнение того, что не учла природа.
   И все же наступил момент благородной усталости. Марк просто вздремнул, а она вскочила, покинув ложе любви, подошла к огромному шкафу, извлекла какой-то ящик, опрокинула его на середину любовного ложа, и это ложе покрылось зелеными пакетами со стодолларовыми бумажками.
   - Марк мой, возлюбленный мой, изволь открыть свой божественный взор! Это все твое... на первый случай. Ни ты, ни твоя жена, я надеюсь отныне номинальная жена, с которой ты больше в постель не ляжешь, не посмеешь, совесть тебе не позволит, ни в чем не должны нуждаться. И это еще не все. Только будь умницей. От твоего поведения зависит не только твое благополучие, но и твоя жизнь.
   Марк среагировал сразу, вернее не он, а его глаза: их тут же покинул сон. Они стали гореть, расширяться, перестали моргать. Губы сжались. Стон из груди вырвался несколько позже.
   - Вот это да! я не знал, что ты так щедра. И вообще ты чудная женщина: в тебе сочетается все - красота, доброта, щедрость. И в постели ты хороша. Будто никогда не рожала.
   - Я занимаюсь специальной гимнастикой. Оттого я и чувствую твоего дружка в себе, как ни одна женщина и сума схожу от этих ушей. А теперь помолчи.
   Она схватила мобильный телефон, включила его и набрала номер.
   - Саша..., подожди, послушай. Я сегодня познакомилась с одним выдающимся художником Марком Савельевым. Нам, нашей партии нужен свой художник. Дня через два, максимум через три, он с супругой подойдет к тебе, ты их устрой, где им жить. Купи квартиру. Возьми пока из моего фонда пятьсот тысяч долларов и купи двухкомнатную квартиру и хорошую импортную мебель. Поскольку это общественные партийные деньги, то по приезде в Киев, я подумаю о компенсации. Как это не надо? Надо, Саша, надо. Впрочем, там посмотрим. Упустить такого художника просто грех. Ты хочешь приехать для доклада? Нет, я скоро сама буду в Киеве. Нет, нет, об этом не может быть и речи. Я сижу над программой, она у меня уже готова, но теперь мне нужно заняться корректировкой, а корректировка - самое трудное, что может быть. Как я переношу одиночество? Хорошо, оно мне на пользу. Я от людей устала. И слава мне не нужна. Что мне нужно? В данную секунду и сама не знаю, что. Хотя у меня все в порядке, все -- будь, как говорится.
   Она выключила телефон, повернулась к Марку и сказала:
   - Экий дундук этот Саша, он влюблен в меня, все поэмы сочиняет в мою честь. Вот ты к нему и поедешь. Завтра. Нет, после завтра. После завтра, какой день, суббота? Э нет, поедешь в понедельник. Если я тут долго задержусь... но я позвоню тебе. У тебя нет мобильного? Будет завтра. Возьмешь двести долларов и завтра же купишь себе. А у жены есть?
   - Есть.
   - Тогда позвони ей прямо сейчас, скажи, что на днях увозишь ее в Киев, а домой вернешься только завтра. И то на несколько часов. А то она беспокоится.
   - А где я нахожусь, сказать можно?
   - Как хочешь, это твои проблемы. Они меня не должны касаться.
   Марк позвонил, сказал, что сегодня не сможет вернуться домой, у него важные дела, а завтра до обеда заглянет...на какое-то непродолжительное время.
   - И тебе надо собираться в дорогу. Мы на днях уезжаем в Киев.
   Жена оказалась покладистой и понятливой: никаких вопросов не задавала, претензий не предъявляла. Должно быть, была чрезвычайно умной и сообразительной. То, что делает муж, гораздо больше какой-то измены. Мужики и без того изменяют, но чаще бабы пользуются ими на халяву, а эта, от этой, по всей видимости, будет толк. А то уже есть. Переезд в Киев что-то да значит.
   Вот почему Марк спокойно разговаривал и как будто равнодушно отключил телефон, передал его в руки Юлии, за что получил поцелуй в щеку, а потом и в губы.
   - Деньги куда положил?
   - В сумку.
   - Ну, гляди, мало ли что со мной может случиться, кто тогда тебя выручит, а так на первое время хватит.
   - Не надо говорить то, чего никак не может быть. Если ты чего-то опасаешься - возьми меня в свою личную охрану. Я - выпускник Суворовского училища, служил в Чечне. Я справлюсь за двоих. Ну, как?
   - Когда стану президентом, тогда подумаю об этом. Может, поставлю тебя начальником охраны. В этом случае у тебя будет доступ в мою спальню.
   - Юля, я хочу сказать, что ты как женщина еще утрешь носа молодой. Как ты так сохранилась? Ты на свадьбе дочери выглядела ничуть не хуже, чем она.
   - Я веду правильный образ жизни. Потом..., если ты снимешь уши, я буду высасывать твою сперму, а то она пропадает зря. Женщине нужно и то и другое. Сперма это витамин "е", а витамин "е" это жизнь, это молодость. Ну и строгая диета. Если все это сложить, суммировать получится мой внешний вид. Может, и гены играют какую-то роль. А твоей супруге сколько лет?
   - Двадцать семь.
   - Она попала в автокатастрофу?
   - Да. Хорошо, так отделалась. Мы автомобиль отдали в металлолом и больше не пытались его приобрести.
   - У меня в Киеве три автомобиля. Иногда я сама за рулем, но, как правило, это обязанность водителя.
   - Сколько у тебя водителей? - спросил Марк.
   - Три, а, нет, ошиблась, пять. Когда была премьером, кажется, было шесть. Один из своих автомобилей, я, пожалуй, подарю вам в Киеве. Мне жалко твою супругу, она молодая, красивая и чрезвычайно вежливая, должно быть образованная. Я едва ли смогла бы делить с кем-то своего мужа.
   - Но ведь у тебя есть муж. Разве он всю жизнь хранил и хранит тебе верность? - произнес Марк, поглаживая ее плечо.
   - Я своего мужа разлюбила и уже давно. Поэтому, если он переспит с какой-то бабой, я не нервничаю, наоборот довольна: у него психика становится более уравновешенной.
  
   16.
   Марк с супругой уехали в Киев, а Юля опять осталась одна со своей политикой. Теперь политика казалась ей пустой и ничтожной, да и вела она себя неадекватно: все валилось с рук, не ту кофту накидывала, не те туфли надевала, нож вместо вилки брала, когда садилась к столу.
   А в эту пятницу экономку Машу назвала Дунькой и сказала, чтоб та поднялась на четвертый этаж за солонкой. Маша покраснела, бросилась к двери, но тут же вернулась и храбро, как только могла, начала говорить.
   - Моя госпожа, у нас нет четвертого этажа. Мы на втором, вот и все. Есть еще третий, а больше нет. Откуда вы взяли четвертый этаж? Я лично такого не знаю. Это, видимо, в Киеве у вас многоэтажный особняк, а здесь....сами знаете.
   - Ладно, не будем об этом. А где Марк? Он в магазин ушел?
   - Юлия Феликсовна, Марк еще в понедельник вечером уехал в Киев вместе со своей сестрой Юлией, как вы сами ее назвали. Правда, эта сестра целовала Марка взасос, когда вы не видели.
   - Почему мне не доложила, дрянь такая?
   - Не было таких указаний, вот и не докладывала. Отныне, если увижу, что кто-то кого-то целует, да еще взасос, немедленно прибегу с сообщением.
   - Где моя косметичка?
   - А для чего? вы куда-то собираетесь?
   - Не твое дело. А, в общем, я направляюсь на пляж. Смотри, чтоб обед был к трем. Мы с Марком..., ох опять забыла, не с Марком, а я, должно быть, одна приду голодная как волчица. Все, я пошла, - произнесла Юля последнюю фразу и поднялась с кресла.
   - Юлия Феликсовна, так вы в нижнем белье, куда вам на пляж? Зря этот Марк уехал. Этот Марк колдун. Это он вам голову заморочил. А жаль - умная была голова...
   - Ну-ну, уймись. Впрочем, принеси мне платье-халат. Нет, пляжный костюм и купальник мини-бикини.
   Юля оделась под наблюдением экономки и вышла из дому. Теперь она была совсем свободна - иди, куда хочешь, встречайся, с кем хочешь. Она впервые шла с открытым лицом, но без косы, уложенной веночком на голове. Ей хотелось, чтобы кто-то ее узнал.
   "Люди, скромные должно быть, подумала она, не хотят мешать мне, совершать прогулку. И правильно делают. Всякий человек должен быть свободен, он имеет на это право. А, вот эта женщина, смотрит в мою сторону, наверняка поздоровается. Что мне ей сказать? Скажу: в командировке".
   Но женщина прошла мимо, даже не кивнув головой, равно как и остальные курортники.
   Юля невольно прошла в самый конец пляжа и остановилась у того места, где не так давно увидела Марка, который теперь по ее милости отправился в Киев. Здесь она присела на широкую скамейку, обвела глазами два небольших углубления в песке. Одно углубление принадлежало жене художника, а второе, более углубленное ей и напомнило о сладких минутах любви с чужим мужем.
   "Зачем я его отправила раньше, чем сама уехала, а теперь вот бобылем сиди тут, тешься воспоминаниями. Эх, ты Марк, где твои уши? - вслух спросила она себя, и горячая волна опоясала ее тело, а потом спиралью опустилось ниже пояса, и застряла в грешном месте, сделав его влажным. - Что, если бросить политику и заняться обычной жизнью? Я не так бедна. Пятьсот миллионов долларов найдется. Я их честно заработала, будучи премьером. На эти деньги можно прожить с любимым хоть сто лет. Безбедно. Только вот дочь. Дочь будет возражать. Ей и перед мужем станет стыдно. Мать была премьером, потом ее выгнали, затем она воевала-воевала за это кресло, а потом, когда это кресло готово было раскрыть свои объятия, скрылась, начала какую-то непонятную жизнь. А Марк? никто не может дать гарантию, что он останется мне верным до конца. Я быстро надоем ему, а возможно и он мне. Когда я буду премьером, он станет любить меня за мою должность. Наверное, эти понятия несопоставимы. Власть больше денег, сильнее денег, она выше любви и всего остального на свете. Еще ни один человек в мире не отказывался и не отказался от власти. Власть сильнее воли человека, а в особенности воли женщины".
   Последняя мысль обрадовала ее, а затем наступило ровное, стабильное понимание того, что жизнь это борьба и этой борьбе надо отдать все силы.
   Немного поодаль, на том самом месте, где она почти неделю тому первый раз остановилась и откуда увидела Марка, группа мужчин среднего возраста не только играли в карты, но и усиленно курили и рассказывали сальные анекдоты.
   Юля встала и подошла к ним.
   - Не найдется ли для дамы одна сигарета? Забыла дома, слишком торопилась, - сказала она, оглядывая всех и ни на ком, конкретно не задерживая взгляда.
   - И все равно опоздала, га-га-га, - сказал один, доставая сигарету из пачки. - Садись, милочка, а то у нас ни одной дамы, а без дамы скучно.
   Юля смачно затянулась, стала на колени и продолжила наблюдать за игрой в преферанс. Игра тянулась долго и нудно.
   - Чего у вас ни одной газеты нет? Неужели вы, молодые люди совсем не интересуетесь, что происходит в мире?
   - А в мире ничего не происходит.
   - Как это не происходит. Бардак в стране. Президент сменил правительство совершенно зря. Что это за премьер по фамилии Ехуйнуров - пешка на шахматной доске, - произнесла Юля и расхохоталась.
   - А кто был до него? Бабенка, симпатичная, правда, я бы ее оттрахал как следует и все. Больше она ни на что не годится.
   - Почему вы так думаете? Объясните, пожалуйста, - не вытерпела Юля.
   - Да потому, что она все завалила. Сахар подорожал, топливо подорожало, продукты питания тоже.
   - Но премьер в этом не виноват.
   - Как не виновата, а кто же виноват, - я что ли?
   - А все они одним миром мазаны, - вставил другой игрок.
   - Надо Яндиковича на десятилетие приклеить к власти. Он в этом кое-что понимает.
   - Так вы за него будете голосовать? - спросила Юля, сильно затягиваясь дымом и выдувая его струей.
   - Конечно.
   - А за блок Юлии Болтушенко?
   - Ни за что в жизни. Юля - дура набитая. Вообразила, что она Бог знает кто, а она обыкновенная сумасбродка, - сказал третий игрок.
   - Ну-ну, потише там насчет Юлии. А может я ее сестра.
   - Ну и передайте ей, что она у нас не пользуется поддержкой.
   - Хорошо. А вы, наверное, из России, не так ли? -- спросила Юля.
   - Нет, мы из Днепропетровска.
   - Не может такого быть.
   - Может, может. Закурите еще.
   - Нет уж, спасибо, - произнесла Юля и, не сказав "до свидания", ушла, куда глаза глядели.
  
   17.
   Юля срочно засобиралась в Киев. Оставив экономку и одного сторожа, она так же налегке, с одной сумочкой под плечом, отправилась в Симферополь, села на самолет и улетела в Киев.
   Члены партии ее имени ходили за ней, как цыплята за наседкой, ибо лишь некоторые были уверенны в том, что будут повторно избраны в Верховный Совет. Избиратели будут голосовать не за конкретного депутата, а за партию, лидером которой является госпожа Юля. Словом каждый избиратель подавал свой голос за Юлю, вот почему она не уязвима. Безусловно, повторно будут назначены депутатами такие лизоблюды, как Туроко-Чурко, Виньский--Свиньский, Пустоменко, Ляшка-Букашка, Терюха-Муха, Семи-Нога, да Школь-Ноль, а остальные... остальные ходили как недорезанные. Месяц март не за горами, всего через полгода, дни бегут незаметно, а что покажут результаты выборов, никто не знает.
   В одно из воскресений октября Юля приказала собрать расширенное заседание фракции, на котором сама выступила с обстоятельным докладом. Этот доклад носил секретный характер. Всем участникам кворума пришлось сдать не только верхнюю одежду в раздевалке, но и все письменные принадлежности: авторучку, карандаш и всякие новейшие устройства, способные записать любой звук на определенном расстоянии, не говоря уже об микро аппаратуре, могущий записать не только звук, но и зафиксировать самого оратора.
   Наконец, когда все собрались, а затем и расселись в поскрипывающие кресла, когда была доставлена свежая вода в графине, Юлия достала исключительно свежий и пахучий платочек, громко высморкалась, ибо, когда она сморкалась, выходил звук, похожий на мелодию новейшего музыкального произведения, -- встала и направилась к трибуне.
   Раздались первые аплодисменты, когда Юлия подходила к столу, затем вторые аплодисменты, но уже более громкие и задушевные, когда она стала оглядывать зал, дабы убедиться, что он заполнен до отказа. Она уже раскрыла пышный ротик, но ее ближайший сподвижник опередил ее.
   - Господа! - произнес Турко-Чурко патетически. - Сейчас наш бессменный лидер, Жанна д?Арк двадцать первого века, наша покровительница, наша заступница и наша юная матушка произнесет важную речь на тему: "Пути достижения наивысших постов в государстве путем завоевания симпатий украинского народа, который на очередных выборах проголосует только за фракцию Юлии Болтушенко. Прошу, Юлия Феликсовна! Трибуна давно ждет вас. Вы - наш Юлий Цезарь в женском облике.
   Юлия раскрыла увесистую папку и очаровательно улыбнулась.
   - Господа! - произнесла она, глядя поверх голов членов своей партии. - Наша цель получить на предстоящих парламентских выборах не меньше пятидесяти процентов голосов и таким образом мне, вашему лидеру, торжественно вручат ключи от сейфов в кабинете премьера. И это всего лишь на первом этапе. На втором, завершающем этапе, наша задача занять прочное место в кабинете президента. И это, господа, не потому что этого уж так хочется вашему лидеру, не подумайте так обо мне - это грешно, это был бы поклеп на меня, как на политического деятеля. Этого хочет, этого требует наш великий, наш угнетенный народ. К сожалению, Виктор Писяевич, хоть он и старается, тянет тяжелую лямку, сколько у него сил, но этих сил у него становится все меньше и меньше. То ли отравление на него действует, то ли жена-американка высасывает из него все соки, но факт остается фактом: следующего президентского срока ему чисто физически не выдержать. И только я, ваша слуга, слуга всего народа, могу его сменить на этом посту. И как только это произойдет, вы прекрасно понимаете, каждый из вас станет министром с портфелем. Я своих единомышленников не забываю. Вот Виктор Писяевич все грозится очистить украинский язык от русского, привести страну в НАТО, а затем внедрить ее в Евросоюз. Но, к сожалению, как говорит народная мудрость: а воз и поныне там. А мы, как только я стану президентом, ни одной русской школы в стране не будет, ни один документ на чужом, враждебном нам языке, никто не посмеет напечатать. Страна вступит в НАТО уже через неделю после выборов. А там и Евросоюз раскроет нам златые врата. Так что все силы на завоевание сердец украинцев. Все по регионам! Денег не жалеть, сил не жалеть, спать не более пяти часов в сутки. Ясно ли я выражаюсь, господа?
   Турко-Чурко первый забил в ладоши, подняв руки высоко над головой. Его примеру последовали остальные. Юля еще выше подняла голову и слегка закусила нижнюю губу. Огромного масштаба мысли роились в ее маленькой голове.
   - У меня есть сведения, господа, что многие жители западных районов нашей страны уже сменили свою политическую ориентацию и направили свои мудрые взоры на Юлию, то есть, на меня и отвернулись от Виктора Писяевича, поскольку он обманул их. Хоть бы извинился, а то так, решил отделаться молчком. Если иногда что-то промямлит, то это пустой звук. Вместе с тем, на первом этапе, мы должны снова объединить наши усилия для того, чтобы удержать большинство в парламенте. Все, что я говорила о Викторе Писяевиче, каждый из вас должен забыть и не единым словом не обмолвиться где-то в компании своих друзей, или подруг, которых вам в большей части засылают из партии Яндиковича. Члены его партии думают только об одном: как бы нас сожрать. Но мы крепкие орешки, не так ли будущий депутат Безмозглый?
   - Так точно, вашбродь! - вскакивая с места, отчеканил депутат Безмозглый, вытягиваясь в струнку и прижимая ладони к ногам почти у самых колен.
   - Вольно, садитесь депутат Безмозглый. Молнию на брюках застегните: вы на форуме нашей партии, моей партии, а не на вечеринке, где дамы только и смотрят ниже пупка.
   - Благодарю за замечание, вашбродь!
   - То-то же. Но, я отвлеклась. Итак, наша партия имеет все шансы одержать полную победу над партией Регионов, социалистической партией, коммунистической партией и даже над партией президента. Я знаю, что в этом зале сидят богатые люди. Очень богатые. И я обращаюсь к нашим толстосумам. Не будьте жадными, господа. Вы знаете, что наш великий земляк Гоголь, который к великому сожалению жил в России и писал свои Серыйые произведения на русском языке, вывел замечательный образ богатого, на вид нищего человека по имени Плюшкин. Так вот не будьте плюшкинами. Более щедро финансируйте нашу партию. Ибо, если мы лишимся власти - мы лишимся денег. Сейчас избирательная компания не то, что было раньше при коммунистах. Сейчас нужны деньги. Прошлый раз мы победили, а почему? никто из вас не задумывался об этом? А жаль. Но я вам скажу, коль я затронула эту тему. Мы победили потому, что нас финансировала Америка и Борис Березовский, российский олигарх. Здесь присутствует депутат Пустоменко, он это прекрасно знает.
   - Так точно, госпожа Юлия. И...и позвольте сказать...
   - Говори.
   - Я должен сказать, сообщить, а сообщить, чтобы сказать истину в последней инстанции. - Пустоменко всегда говорил так, что нельзя было понять, что он хочет сказать. В этом он был сродни лидеру нации Вопиющенко.
   - Ты говори яснее, - приказала Юля.
   Пустоменко чихнул на своих сотрудников, а потом достал из бокового кармана брюк платок и еще раз высморкался.
   - Значит так, я должен пояснить аудитории и всем гражданам, как доктор филолонических наук, и известный политик, что американцы хоть и далеко географически, а духовно гораздо ближе нем, чем россияне. Они нам здорово помогли, не пожалели два миллиарда долларов, что не могло не уязвить и русского олигарха в изгнании Бориса Березовского, который раскошелился на двадцать миллионов долларов. Жаль, что мы его не пустили в Киев, где он хотел жить и пощипывать российского президента, поскольку от нас ближе до Москвы, чем из Лондона. Я предлагаю и поясняю, что нам на нашем форуме необходимо вынести решение о предоставлении Березовскому и Джорджу Пеньбушу политического убежища.
   Зал расхохотался, а Юля только прыснула, а потом стукнула кулаком по столу и громко крикнула:
   - Замолчите соратники! Я вижу, многие из вас сидят с опущенными головами, что это значит? Депутат Пися-Ренко, что вы сидите, как недорезанный?
   - Боюсь потерять доверие избирателей во время предстоящего голосования. Мне так нравится быть депутатом. Нет лучше должности должности депутата: сиди себе в мягком кресле и дави на кнопку "за" или "против".
   - Депутат Пися-Ренко, идите в народ, агитируйте, обещайте избирателям золотые горы, сулите им изобилие и немедленное вступление в Евросоюз, в НАТО. И все, кто сомневается попасть в новый депутатский корпус, делайте то же самое. Чем больше избирателей мы заманим в свои нежные сети, тем больше депутатов будет насчитывать наша партия. Так что вы, депутат Пися-Ренко, можете сделать депутатом и свою тещу. Только за тещу придется заплатить двадцать миллионов долларов в казну моей партии. Вы-то сдали пятнадцать миллионов? Кто еще не сдал, господа кандидаты в депутаты? Кто в нас отвечает за бухгалтерскую отчетность, Ляшка--Букашка? Чтоб завтра был отчет. Нам катастрофически не хватает денег. Так, как Пися--Ренко?
   - У меня нет тещи, я еще не женился. Я решил жениться на партии вашего имени, моя невеста партия БЮТ.
   Раздались аплодисменты, даже Юля долго аплодировала, а Пися-Ренко только сейчас уверовал, что депутатское удостоверение теперь получит вне очереди.
   18.
   Юлия долго не шла на свиданье к Марку. Кружась в вихре политических интриг, где требовалась борьба не на жизнь, а на смерть и, не допуская поражения на предстоящих парламентских выборах, она как бы забыла о своем возлюбленном. А ее первый помощник Турко - Чурко сознательно не напоминал о Марке, а лишь долго и незаметно наблюдал за своей хозяйкой и только спустя месяц с гаком, когда Марк позвонил ему и сообщил, что ему необходимо закончить портрет Юлии, зашел в ее кабинет и произнес:
   - Юлия Феликсовна, художник, которого вы прислали из Ялты, и которого я устроил, мечтает закончить ваш портрет, и хотел бы, чтобы вы нашли время для позирования. Я думаю, что сейчас, в предстоящем разгаре агитации перед парламентскими выборами не до позирования. А потом, я должен присутствовать. Мало ли что. Вдруг ему вздумается приблизиться к вашему сияющему телу и даже дотронуться до обнаженного плечика? А оно ваше плечико принадлежит народу, а не какому-то там мазиле. Вы, конечно, тут же можете придти в состояние возбуждения, как всякая, в том числе и великая женщина, потому что вы все же земная, прошу прощения за такое определение, поскольку вы неземное существо, таких глаз нет у земной женщины. Но, если вы все же придете в состояние волнения, то это может отрицательно сказаться на каком-либо важном политическом решении. А если придете в состояние гнева, дадите ему оплеуху, а он примет этот жест за благосклонность и, будучи порабощен вашей красотой, может совершить прыжок...
   - Саша не болтай глупости. Я совсем забыла о нем. Вот это память! Вот это да! забота о благосостоянии народа отняла у меня все силы, даже память не пощадила. Саша, я замечаю, что, сколько ни старайся, никто этого не ценит. Народ у нас чрезвычайно неблагодарный. Ты ему добро, а он тебе зло. Я это давно стала замечать. Но теперь уж ничего не поделаешь, такова моя судьба. Кроме заботы о народе, я ничего не хочу знать. И Саша, ты только не думай, что я рвусь к власти ради власти, нет, нет и еще раз нет. Я хочу снова стать премьером для того, чтобы приносить добро людям. Народ этого не понимает. Ибо если бы он это понимал, он проголосовал бы за мою партию единогласно. Тогда я могла бы стать не только премьером, но и президентом. А от президента больше пользы, чем от премьера. Кому больше пользы? народу, разумеется. Ты только подумай, Саша. А что касается художника...хорошо, что ты мне о нем напомнил. Посидеть в его кресле голенькой минут пятнадцать, это...огромное удовольствие. А если он подойдет и поцелуем в обнаженное плечико, то...что тут такого. Плечико для того и создано, чтоб его целовали...мужские губы.
   - Но, госпожа моя...
   - Не перебивай. Кстати, если бы ты действительно думал обо мне и не как о женщине, а как о человеке, великом политическом деятеле, то ты бы на каждом перекрестке кричал: Юля не для себя хочет власти, а для народа, ибо Юля и народ - едины. Больше власти у Юлии - больше власти у народа.
   - Как у Ленина...
   - Брось упоминать это имя. Или ты...того, имеешь какое-то отношение к...? Ах, да ты сам еврей и в моих жилах течет частичка еврейской крови.
   -- Юлия Феликсовна, опять не то. Меня больше интересует художник и ваше оголенное плечико. Я должен стоять у вас за спиной.
   -- Ты можешь стоять, где хочешь, мое оголенное плечико не для тебя создано. Мы с тобой политические соратники и не более того.
   Турко- Чурко сначала позеленел, а потом побелел, не помня что делает, присел на краешек кресла без приглашения и разрешения, потом вскочил - руки по швам и запрокинул голову к потолку. В таком положении он пребывал несколько минут, пока Юля не подошла к нему вплотную и не обошла вокруг него три раза.
   - Ну что, предатель? И это я, великая Юлия, могла бы валяться с тобой в одной кровати, с паршивым вонючим толстяком? о Боже! Ладно, - миролюбиво произнесла она. - То, что было, то прошло и больше никогда не повторится. Опусти руки. Если у тебя нет мужества, признать, кто ты такой и по-прежнему обманываешь меня, то скатертью дорожка, как говорится. Опусти руки, кому я сказала? А то я сейчас уйду, а ты останешься у разбитого корыта.
   - Моя госпожа, мое второе я, я чист перед вами как стеклышко. А что касается моей национальности, то я и сам не пойму, кто я. Фамилия у меня русская и до знаменитого псевдонима я носил фамилию Турчин, из-за чего лидер нации всегда на меня поглядывал косо. Мать у меня турчанка, отсюда и фамилия Турок или Турчин - гадкая фамилия я вам скажу. А отец - Попердно, кажись от слова пердеть из львовских евреев. Вот и, поди, разбери, кто я таков есть. В душе я конечно еврей, и когда вы будете восседать в президентском кресле и решите навестить землю обетованную, возьмите и меня с собой хоть в качестве деньщика. Коммунисты верили мне, я у них пользовался доверием, уважением и афторитетом. Я был, как вы хорошо знаете секретарем райкома партии. Это вам не хухры-мухры. Из всего выше сказанного, выходит, что я преданный вам как собачонка: куда вы - туды и я. Вы в огонь и я в огонь, вы в воду и я в воду.
   - Хорошо. И на этот раз я тебе поверю, но с одной маленькой разницей. Отныне наши с тобой деловые отношения на первом плане, а личные - о них следует забыть. Это связано еще и с тем, что я с каждым днем становлюсь не той, что была вчера. Годы берут свое. Ты еще сопля по сравнению со мной, и тебе этого не понять. А теперь прими вид настоящего мужчины. Не будь киселем. Я не люблю киселей. Не вздумай распускать слезы передо мной, - я и слез не люблю.
   Но Турко-Чурко словно не слышал ничего, стал перед ней на колени, сложил руки как перед изображением девы Марии и произнес:
   - Не гоните меня и не бросайте меня! Все дело в том, что когда родился мой единственный ребенок, мы с женой не успели попасть в больницу. А дело было на периферии. Моя жена Сара закричала на меня: Саса, что ты там копошишься, неси скорее теплую воду. Я принес теплую воду, а она..., она рожает. Ребенок выпал мне на руки, в раскрытые ладони. Но что я при этом увидел - ни в словах не пересказать, ни пером описать. Меня просто вырвало, и я чуть не упал в обморок. Не стану подробно рассказывать, ибо это просто гадко. Короче, после этого я не могу спать со своей Сарой. Если только по пьянке. Назюзюкаюсь до потери пульса и тогда могу полезть под юбку, а на трезвую голову ни за что. И ни с одной женщиной, даже такой красивой, как вы, не могу. Хочу, но не могу. Вот и тогда так получилось. Этот позор и сейчас лежит на мне тяжелым грузом. Если бы я только мог реабилитироваться, я бы отдал полжизни, но какая женщина, тем более такая, как вы, после всего этого согласится на повторную пробу? Бу-у-у-у! Какой я несчастный, кто бы знал. Этот вопрос у меня на первом месте, а кто я, еврей или турок, мне совершенно безразлично.
   Юля расхохоталась.
   - Хорошо, - сказала она. - Сделаем так. До сих пор я у вас мужиков была единственная женщина и все вы у меня маленькие послушные мальчики, я кручу-верчу вами как хочу. Присмотри себе какую-нибудь клушу, приведи ее ко мне, и я назначу ее депутатом от моей фракции. Она может быть моложе и даже красивее меня. Когда тебе будет очень горько - заведи ее к себе в кабинет, прикажи ей обнажиться и приступай к делу. Попробуй, а вдруг повезет. Если все будет так же пусто и безрезультатно, скажешь, я тебе найму врача - сексопатолога, он из тебя сделает мужчину.
   - Каким образом?
   - Он отрежет твой негодный прибор и пришьет новый, его и будешь использовать. А теперь иди, тащи мне художника Савельева. У меня есть немного времени, может, я соглашусь позировать ему.
   - Но только в моем присутствии.
   - Ты опять за свое? Если и впредь будешь так себя вести, мы окончательно разойдемся: твое место займет Пустоменко. Он не менее преданный, чем ты.
   - О Боже! Только не это. Если вы меня замените кем-то иным, я покончу со своей неудачной жизнью.
   - Ты мне это уже говорил и не один раз. Отправляйся за художником. Я хочу позировать.
   - В обнаженном виде?
   - Это уж как скажет Марк. Давай: одна нога здесь, другая - там.
   Саша выскочил из кабинета, сверкая лысиной. Шляпу он забыл на вешалке в прихожей. На улице он вздохнул полной грудью, затем трижды чихнул. Подбежав к своей машине, он сунул руку в карман брюк, чтоб достать ключ, но ключа в кармане не оказалось. Тут обе раскрытые ладони пошли вход. Они ощупывали все карманы по очереди. Твердого бугорка нигде не оказалось. Ключей нет! Куда же они девались, ключи проклятые? Он живо повернулся как в молодости, взбежал по ступенькам и ворвался в кабинет Юлии без стука. Она как раз рассматривала свое личико в зеркале.
   - Ключи! Юлия Феликсовна, вы не видели мои ключи?
   - Они у тебя в мотне, - произнесла Юлия, не поворачивая головы. - А в общем, не следует врываться в чужой кабинет как в свою халупу.
   Саша быстро приложил ладонь правой руки ниже пупка и нащупал что-то твердое.
   - Ба, да это мешочек с ключами! - воскликнул он и побежал, не закрыв даже за собой массивную дверь.
   Теперь подходя к машине, он сильно нажимал на кнопку дистанционного открывания дверей.
   "Заберу этого художника и посажу его рядом с собой, нажму на газ до упора, пока не будет на спидометре сто пятьдесят километров, и направлю машину на столб. Художник погибнет, а я останусь в живых. Нечего рисовать мою Юлю голой. Это недопустимо. Боже, помоги мне профессионально провести эту операцию".
  
   19.
   После третьего звонка Юля подняла трубку.
   - Говорит лидер нации Писяевич, - раздался хриплый голос президента. - Мы давно не виделись. Это плохо. Ты, должно быть, никак не можешь простить мне измену. Я женился на Катрин не по своей воле, понимаешь? не по своей, мне приказали американцы. Они сказали: хочешь вывести Украину из ямы в передовые страны, стань нашим зятем, и мы тебе поможем. Как я должен был поступить? конечно, я дал согласие. Хотя детишек ей нашлепал Бжезинский: она периодически наведывалась в Америку даже после нашей свадьбы. Когда же я отравился, она и вовсе туда зачастила.
   - Ты же бедненький стал совершенно негодным, как ты мог столько щенят наклепать? Ну да ладно: что было, то прошло. Что ты от меня хочешь? Возбудиться? так я тебе предоставлю такую возможность, причем бесплатно. Хоть толку от тебя - кот наплакал.
   - Юля, приезжай, а там разберемся. Судя по твоим выступлениям в прессе, ты не держишь зла на меня лично, а только на мое окружение. Отчасти это справедливо, я бы сказал умно и говорит о том, что я имею дело с дальновидным политиком в женской особи, что бывает чрезвычайно редко. Мы могли бы встретиться и обговорить некоторые вопросы в связи с тем, что месяца через четыре выборы в парламент. А вопрос реабилитации пока отложим.
   - С превеликим удовольствием дорогой Виктор Писяевич. Нам надо объединиться.
   - На каких условиях?
   - Условия просты и ясны, как божий день.
   - И какие же это условия?
   - Собственно условие одно: ты - президент, а я - премьер. Лучшего премьера тебе не найти, Виктор Писяевич. Как только я сяду в кресло премьера, экономика страны начнет набирать высоту. Год-два и Евросоюз сам раскроет нам свои объятия. Вы станете президентом всего Евросоюза, а я премьером всех стран. Потом вдвоем начнем выставлять кукиш России, нашему главному сопернику.
   - Да? о, это весьма интересно. Бросайте все и ко мне, немедленно.
   - Бегу. Только...
   - Что только?
   - Подружку свою побрею, а то волоски отросли, ногам щекотно.
   - Это лучше убирается пинцетом, - не растерялся Писяевич.
   - Но это же больно.
   - Приблизительно, как во время потери девственности.
   - Хулиган.
  
   Едва Юля покинула свой загородный особняк, как Турко-Чурко привез художника.
   - Выходим, - сказал он Марку.
   Марк взялся за дверную ручку, но дверь машины была заблокирована.
   - Ну что ты, голубчик? выходи, я тебе сказал. А, ты не можешь? Грешен, значит. Вот, я тебя освобождаю. Только гляди, шоб патрет был как у царицы и шоб там без глупостев. По себе знаю: обнаженная женщина производит на мужика щекотливое впечатление. А Юля...она у нас святая женщина, никто ее недостоин. Один Виктор Писяевич ублажал ее когда-то, и то их идиллия длилась недолго. Завистники, в том числе и те, кто претендовал на внимание Юлии, отравили его. А тебя не просто отравят, а сделают так, что ты отправишься на тот свет в течение получаса.
   - Я не из пугливых. Я сам могу, кого хочешь отправить. Я когда составляю колер из разных красок, применяю отравляющее вещество. Оно настолько сильно, что мне приходится это делать в противогазе.
   - А Юлия об этом знает?
   - Зачем ей знать это?
   - Тогда пойдем вместе, - сказал Турко-Чурко. - Я как доверенное лицо обязан поставить ее в известность.
   - Я бы не делал этого на вашем месте.
   - Да? А я вижу, вы не знаете, кто такая Юлия Феликсовна. Юлия Феликсовна - лидер нации, будущий премьер всего Евросоюза. Она Серыйа, а мы с вами смертные. Может, вы и выдающийся художник, раз вас Юлия выбрала, но для общества, для украинской нации вы ничего не значите. В то время как Юлия - все. Народ и Юлия - едины. Я вот вас сейчас проведу, доложу о ваших ядах, а потом отправлюсь в художественную мастерскую делать плакат: " Народ и Юлия - едины". Следуйте за мной.
   Турко- Чурко взбежал по ступенькам и схватился за ручку двери. Но дверь не поддалась. Он дернул за ручку вторично. Дверь опять не поддалась. Художник стоял позади и улыбался.
   - Дайте, я попробую.
   - Попробуй, я посмотрю, что у тебя получится.
   Когда Марк дернул, ручка оторвалась, а дверь все равно оставалась на месте.
   - Ну, вот ручку сломал. Мне придется доложить Юлии, - сказал Турко- Чурко. - Но, похоже, ее нет на месте. Должно, ее вызвали в Евросоюз. А может, президент вызвал: такой человек, как Юля - на виду. Ей, бедняжке, нет покоя. То избиратели ее тормошат: давай, становись премьером скорее, то лидеры других партий просят заключить соглашение о совместном штурме Евросоюза. Тут не все так просто.
   - Простите, но мне надоело слушать ваш поросячий визг. Отвезите меня домой, у меня работа стоит, кисть по мне скучает.
   - Я вам прощаю лишь только потому, что вы не политик, а художник - темный человек. А что касается доставки вашей персоны до мастерской, то, простите, но я, кажется, покупал вам подержанный мерсик. Где он?
   - В ремонте. Я все свои скудные сбережения потратил на ремонт этой ржавой колымаги. Юлии вы, небось, доложили, что подарили мне новенький, не так ли? Я еще поговорю с ней на эту тему. Она будет мне позировать, а я закидывать вопросики, - все более наседал на первого зама художник, которому терять было решительно нечего. Он с самого начала своей профессиональной карьеры чувствовал себя пролетарием и в этой части был сродни марксистской теории. Он произнес последние предложения, глядя поверх лысины первого зама. А потом, когда опустил глаза, увидел бледное лицо Турки. Впрочем, оно меняло цвет: из бледного в серый, из серого в темно-коричневый.
   - Вы, вввы не делайте этого. Не расстраивайте госпожу Юлию. У нас трудно с деньгами, наша партийная касса почти пуста. Лишь несколько монет осталось. И со спонсорами проблема. Березовский замкнулся в себе, а наши гориллы - нос кверху. Все ждут каких-то результатов голосования. Как только поймут, что Юля впереди планеты всей, так сразу начнут раскошеливаться. Вот тогда я вам и куплю абсолютно новый Мерседес, даю слово второго политика в государстве. Ну, поверьте мне, дорогой Марк. Я знаю: вы - выдающийся художник современности, коль сама Юлия согласилась позировать вам. Не наговаривайте на меня. Я израсходовал приличную сумму на вас, вы и сами об этом знаете. Только на новый Мерсик не хватило. Потом и...
   - Прикарманил тысяч сто, гад, - сказал художник и расхохотался.
   - Да не гад я вовсе. Ну, пускай гаденыш. Моя племянница и Израиле дом строит. Попросила семьдесят тысяч в качестве помощи, и я отказать не мог. Марк, а Марк, считайте, что договорились. А я вас везу, куда хотите, куда скажите. Садитесь на заднее место, как Юля садится и поедем. Только вы командуйте: налево, направо, а то я уже совсем не соображаю. И мой телефон запишите. Позвоните вечерком. Как только Юля вернется, я тут же сообщу ей, кто звонит. Только...
   - Что только, гаденыш?
   - Вы при электрическом свете можете рисовать с натуры?
   - Мы там разберемся.
   - Тогда садитесь, поехали.
   - Я разволновался, а посему покурю, - сказал Марк, доставая пачку сигарет.
   - В машине можно покурить. Я разрешаю. У вас сигареты высокого качества и дым от них сладкий - сладкий. Прошу!
   И Турко- Чурко открыл перед художником заднюю дверь, будто перед ним стоял не художник а сам президент.
  
   20.
   Давно водитель Юлии Гена не получал столько выговоров, сколько в этот день, когда вез свою хозяйку на свидание с президентом.
   - Что ты тащишься как пьяный с нагруженной торбой? давай жми! Работай, работай...как на диване! У тебя на спидометре, небось, двадцать километров.
   - Восемьдесят, госпожа, посмотрите в оба. Я могу соврать, а спидометр не соврет, мы для него -- никто, ничто.
   - Как никто? да я его прикажу заменить и выбросить на свалку...собакам. Он должен показывать сто двадцать не меньше.
   - По городу шестьдесят положено, а я выжимаю восемьдесят, это уже нарушение, - произнес Гена твердо, чувствуя свою правоту.
   - Нарушай, сколько душе угодно. Я отвечаю за все. Ты видимо забыл, что я депутат парламента, мне все можно. Чего остановился-то?
   - Вы не видите красный свет? Разве можно на красный свет двигаться? а если авария?
   - Депутату все можно. Дуй, давай! Депутату нипочем авария. Аварии устраивают спецслужбы.
   Гена нажал на газ, машина рванула с места. Старуха переходила на зеленый сигнал светофора и чуть не очутилась под колесами. Старуха выругалась матом, но Юля улыбнулась и помахала ручкой. Раздался милицейский свисток, но Юля приказала не останавливаться.
   - Обойдется, - сказала она.
   Через какое-то время две милицейские машины обогнали их и стали притормаживать. Пришлось остановиться. Юля вытащила депутатское удостоверение и сунула в нос милиционеру. Но милиционер не захотел смотреть удостоверение. Он требовал у водителя документы.
   Юля совсем разозлилась. Она старалась, как можно больше обнажить лицо, чтобы ее узнали, а потом просто стала кричать.
   - Виктор Писяевич вместе с Залупценко, вашим министром ликвидировали службу ГАИ. Вы, ребята, уж больно наглые и к тому же порядочные взяточники. Но я вам ничего не дам. Я скорее дам своему водителю, а вам - нет. Даже если вы меня в ресторан пригласите - не дам. Я сейчас отправляюсь к лидеру нации по срочному вызову. Лидер нации ждет. Земля вертится-лидер нации ждет. Если вы хотите накликать немилость на свою голову, пожалуйста, держите нас здесь и требуйте свой штраф.
   Она тут же извлекла мобильный телефон и стала набирать номер президента. Там были гудки, лидер был занят. Он говорил с личным врачом, который должен был явиться, взять у него кал на повторный анализ. Но Юля не растерялась. Она все равно произнесла нужную фразу.
   - Виктор Писяевич, я опаздываю...по вине работников милиции. Да тут пацаны, какие-то задержали нас.
   Услышав имя, отчество первого человека в государстве, работники дорожной службы испугались и даже стали брать под козырек. А один из них хлопнул себя по лбу, да так, что фуражка слетела с головы, и воскликнул:
   - Да это же сама Юля, наша Жанна дАрк. Вы уж спардоньте нас грешных. Поезжайте, куда хотите...на любой скорости. А если прикажете, мы будем сопровождать вас. Давай, лейтенант, я поеду во главе, а ты телепайся сзади.
   - Слушаю вашбродь.
   Так Юля добралась до дачи президента, а в знак благодарности подарила работникам дорожной службы по бутылке минеральной воды и по одной зажигалке стоимостью в одну гривну каждая.
   - Я эту зажигалку буду хранить в сейфе лет пятьдесят, а потом сдам ее в музей МВД Украины, - сказал лейтенант, целуя зажигалку в донышко.
  
   Юля предъявила удостоверение молодому охраннику прежде, чем войти в апартаменты президента. Охранник знал Юлю в лицо и, тем не менее, развернул удостоверение, разглядывая каждую букву.
   Виктор Писяевич активно работал зубочисткой, убирая все лишнее, застрявшее в зубах, а затем врач заставил его наклониться, затем десять раз присесть и только после этого отвел его к рабочему столу, на котором красовался огромный будет белых роз. Юля хотела подкрасться сзади и поцеловать лидера нации в затылок, но он, как только она подошла на расстоянии двух шагов, четко произнес:
   - Проходите, садитесь, Юлия Феликсовна.
   - Писяевич, дорогой, как я рада, я так рада, что мы снова видимся, и что мы наедине. Ты так похорошел, право, в тебя стоит повторно влюбиться. Боюсь только, что навлеку на себя гнев Америки, а так...не знаю, чтобы с тобой сделала.
   Писяевич поморщился, затем принял вид мудрого государственного деятеля и продекламировал:
   - Садись, Юлия Феликсовна. Я пригласил тебя на деловой разговор, а потом немного разочаровался в своем несколько скоропалительном решении, да видать уже поздно. Коль пришла, не отправишь тебя, не солоно хлебавши, так ведь? поэтому садись. Я набирал твой номер, но никто не отвечал. Собственно, я рад тебя видеть, но разговор, который я собирался затеять, он преждевременный. ОН не приведет к повороту в судьбе моей нации. Так что пардонюсь или извиняюсь.
   Юля при этих словах побледнела, а затем ее лицо залилось краской.
   - У тебя кум был?
   - Да, Пердушенко приходил очень рано, еще до процедур, он долго мне массировал позвоночник и во время массажа мы обсудили кое-какие вопросы. Знаешь, я люблю вести беседу во время всяких процедур, такая беседа, как правило, очень результативна. Он только что вышел, ты не встречалась с ним? - задал президент глупый вопрос.
   - Тогда все ясно, - произнесла Юля, впиваясь змеиным взглядом в изрытое лицо президента. - И за что он меня так ненавидит? Сколько я не думаю над этой проблемой, ответа найти не могу. Но ты, Витя, у тебя, похоже, своего "я" нет. И воли у тебя нет. Мне иногда кажется, что у вас с кумом Петром нетрадиционные отношения: вы не только кумовья, но и любовники. Что ж, это теперь модно. Как бы я ни прихорашивалась, ты на меня не обращаешь внимания. Никакого. Будто я вовсе не женщина. А я все еще по тебе скучаю. Иногда проснусь ночью и в моих открытых глазах ты, голенький...с волшебной торчащей шляпкой, которая просится в мои апартаменты, чтобы там сказочно балдеть какое-то время, а потом замереть и избавиться от чего-то неотвратимого. Неужели ложная любовь лучше той, которая нам дана природой?
   - Юля, что ты, что ты? Боже сохрани, как это можно? Мужчина мужчину может любить только в области политики, единомыслия, а так как я перестал быть мужчиной в известном смысле слова, то я теперь люблю одинаково и мужчин и женщин. Если ты будешь со мной в одной упряжке, я и тебя буду любить так же, как и Петю Пердушенко. Мы как политические партнеры допустили в свое время непоправимую ошибку.
   - Какую, скажи, пожалуйста! Ошибки, к сожалению, исходят только от тебя. Ты допустил ошибку, когда снял меня с поста премьера. Это твоя самая большая ошибка в жизни. Страна страдает, люди плачут, просят меня вернуться в кресло премьера. А ты посадил на мое место какого-то Свихонурова. И теперь совершаешь ошибку, отказываясь от союза со мной.
   - Я говорю о другом, - произнес президент и заерзал в кресле. Он тут же достал оранжевый платок и вытер им глаза. Глаза у него в последнее время все чаще слезились. - Ты всякий раз, когда мы встречаемся, чересчур долго и нежно улыбаешься. Даже у американцев нет такой улыбки. Моя жена американка и то так не улыбается. Нас, как правило, смотрит вся страна. Телезрители делают неправильные выводы. Мне даже кум говорит постоянно. И он прав. Это, когда мы на людях. А когда наедине, так как сейчас, ты не стесняясь, вспоминаешь прошлое и делаешь какие-то непонятные намеки на наше новое сближение в плане интимных связей. А меня это раздражает.
   - Хорошо, Писяевич, я все поняла. Постараюсь исправиться. Итак, давай все же обсудим общие вопросы. А общие вопросы состоят в том, что наши партии, скрепленные Майданом, поодиночке не выживут. Моя партия еще куда ни шло. А вот твоя партия, партия "Наша Украина" наберет наименьшее количество голосов во время предстоящих выборов. Таким образом, она сядет в лужу и тебя за собой потянет.
   - Почему ты так думаешь?
   - Твой рейтинг, Писяевич, катастрофически падает...с каждым днем.
   - Откуда ты взяла? кто тебе поставляет такие сведения?
   - У меня в каждой области - свой агент. Я на это выбрасываю огромные средства. Весь центр Украины за меня. Это мои голоса. Ты по-прежнему лидируешь на западе, там, где ты в свое время работал бухгалтером. На юге и востоке нам с тобой ничего не светит. Моя партия еще туда-сюда, а что касается твоей партии - полная глушь. Там лидер Яндикович. Он для нас серьезный соперник. Ты этого, к сожалению, не видишь. И твои помощники тоже.
   - Как же? не может такого быть, - почти закричал президент. Он тут же схватил трубку мобильного телефона и стал со всей силой нажимать на кнопки.
   - Алло, Петя, кум, загляни ко мне сию же минуту.
   - Я с Пердушенко не желаю разговаривать, - возмутилась Юлия и тут же поднялась с кресла.
   21.
   Расстроенная Юля села в машину и никак не могла определить, какой из мобильных телефонов все время трещал. Три телефона с шелковыми веревочками висели на шее, два в боковых кармах пальто. Пришлось по очереди прикладывать каждый телефон к уху, но трубка молчала. Наконец, она извлекла пятую трубку из кармана пальто, именно здесь в этой трубке пищал голос Турко-Чурко, как бы взывая о помощи:
   - Юлия Феликсовна, царица моего сердца и моей истерзанной души, моего измученного бесформенного тела! куда вы подевалися, почто вы нас так беспощадно бросили? Я с великим трудом привез к вам немного пьяного художника, который все время употреблял неприличные слова, а в чей адрес, я никак не мог разобрать, поскольку он не называл имени, а если и называл, то нечетко, неясно. Я старался определить и если бы определил, набил бы ему морду. Но я все же сильно сумлеваюсь, а может он того, хотел именно вас обидеть и выражался закодированным текстом.
   - А где он сейчас?
   - Не могу знать. Я отвез его, как и положено туда, откуда я его извлек и с тех пор маюсь по городу, беспощадно нарушая правила дорожного движения. Если меня милиция останавливает, я им удостоверение депутата в морду - глядите, кто перед вами. И притом дорожная служба ликвидирована самим президентом по моему предложению, говорю им, и при этом хохот меня распирает. А они разводят руками и козыряют, мол, проходите, пожалуйста, и если можете, не нарушайте, не жмите на красный сигнал светофора, ибо задавите избирателя. Кто за вас в таком случае голосовать будет на следующих парламентских выборах?
   - Не тараторь, Саша. Лучше поезжай за художником: у меня минутка свободного времени, я хочу ему позировать.
   - Так уже двенадцать ночи, когда же вы будете спать?
   - Великие люди спят очень мало, несколько часов в сутки, - изрекла Юля и нажала на кнопку отбоя.
   "Господи, какая тоска! Этот придурок, наверняка стал голубым. Не зря Петя имеет на него такое влияние и, похоже, разлучить их мне не удастся. Может, выборы на него подействуют отрезвляюще. Мне надо набрать как можно больше голосов. Это повлияет не только на Витю, но и на его кума Петра. И на но-Серого. Никакой радости от жизни. Сегодня и завтра маленькое развлечение с Марком. Он хороший как мужик, но тоже скучный. Хотя, кажется, я его немного люблю - так как я могу любить. Хотя, я никого не люблю. Я люблю власть. Ради власти я готова на все. Я готова стать действительно Жанной дАрк. Я могла бы взять оружие в руки. Только нет обстановки. Жаль, что тогда вмешались внешние силы, когда я со своими отрядами царила на Майдане".
   - Мы уже приехали, - сказал водитель, видя, что Юля никак не реагирует на то, что машина остановилась. Он уже знал, что великую женщину посещают мудрые мысли и она вся в них, в этих мыслях, осуществление которых приведет ее на вершину власти. Но на этот раз Юля разочаровала его.
   - Сейчас должны подъехать два человека. Мы их немного подождем, а потом примем решение, как быть дальше, - сказала Юля ласковым голосом. - А вот они уже на виду, молодец Саша, хорошо, четко работает.
   Турко-Чурко вышел первым и с гордо задранной головой направился к машине Юлии.
   - Что прикажете, госпожа? Художник здесь. Может, отпустите его: у него, бедного, глаза закрываются,- лепетал Турко-Чурко, вытирая слюнявые губы.
   - Я бы с радостью отпустила вас обеих, но лидер нации ждет меня с художником вместе. Он хочет заказать какую-то композицию, какую-то очень сложную...на тему Майдана. Еще придется нам мастерить трибуну и позировать на трибуне...
   - А где мы возьмем такое количество участников, ведь художник их тоже должен отразить, не так ли?
   - Вот именно, вот именно, в том-то все и дело. Я буду возражать против такого грандиозного замысла, - произнесла Юлия так правдиво, что даже водитель Гена поверил прикрытой лжи.
   - Возьмите и меня собой, я помогу вам отстаивать точку зрения, употреблю все свое ораторское искусство, ведь оно второе после вашего, вернее находится на втором месте. Возьмите меня, возьмите, пожалуйста, я хороший, преданный вам, - произнес последние слова Саша со сложенными ладошками как перед изображением Христа, но Юля непроизвольно расхохоталась. - Чего вы смеетесь, я искренне говорю.
   - Ты мне напомнил экс-президента Кучму. Он тоже со сложенными ручками упрашивал с трибуны Европарламента: примите нас, примите в Евросоюз, мы хорошие... мы не хотим, чтобы нас проглотила Россия. Я тебя, Саша, не могу взять с собой.
   - Почему же?
   - Президент недолюбливает тебя почему-то. И меня тоже: он тебя снял с должности после меня. Видимо посчитал, что мы сильные натуры, народ оценит это и потребует уступить власть. Короче, давай сюда художника, а то время бежит с космической скоростью.
   Турко-Чурко еще раз поклонился почти до земли и направился к своей машине, открыл дверь и протянул руку художнику. Художник выпрыгнул как мальчик и быстро подбежал к машине Юлии, она кивнула ему головой, приглашая на заднее сиденье. Он уселся рядом.
   - Поехали, - сказала Юля.
   - Куда путь держим? - спросил Гена.
   - Ко мне на дачу.
   Художник знал, зачем его везут на дачу, и схватил ее за коленку. Юля прислонилась головкой к могучему плечу и облегченно вздохнула. Он повернулся к ней в пол-оборота, заключил ее пылающие щеки в широкие ладони и впился ей в губы. Кошечка Юля так прилипла к губам художника, что даже на повороте, когда машину сильно занесло, не оторвалась от них. И только когда он запустил руку к бугорку, вздохнула и едва слышно прошептала: что ты делаешь? А если я ухвачусь за что-то?
   - Он уже в полной готовности, - сказал Марк и потащил ее ладошку к потайному месту.
   - Хорошо, что есть ты, - сказала она, несколько отодвигаясь от него и принимая независимый вид. - А то все так надоели, уму непостижимо. Как ты устроился там? Все ли Саша сделал? Какая у тебя машина?
   - Спасибо за все. Я просто не знаю чем и как отблагодарить тебя. А что касается машины, то Александр Александрович никак не может подобрать. Я уж согласен на любую марку, даже на подержанную.
   - Я выпишу тебе чек на сто тысяч долларов, сходишь в магазин и сам выберешь, какая тебе нравится. А если не хватит - сделай мне звонок.
   - Я не закончил твой портрет. Мне надо, чтоб ты позировала.
   - В чем мать родила?
   - Я и на это согласен.
   - Ишь, хитрый какой. Но если я буду тебе позировать в таком виде, то ты тоже должен быть голеньким, идет?
   - Да, только так мы картину никогда не нарисуем.
   - Живая картина лучше любой другой. Еще лет пять, и я не буду тебя интересовать только как натурщица. Время жестоко обращается с нами. Ты думаешь, что я просто так занялась политикой? Ничего подобного. Все это от скуки, оттого, что нечего делать. В моей натуре есть что-то печоринское, - ты знаешь, кто такой Печорин?
   - Как не знать? у меня есть небольшой портрет Печорина.
  
   22.
   Первый и второй контакт с художником был хорошим, если не сказать великолепным, но Юля не то, чтобы устала, а скорее насытилась, и общество любовника стало тяготить ее. Хотелось на волю, как человеку долго находящемуся взаперти хочется выйти на свет божий, полюбоваться природой, насладиться свежим воздухом. Она недолго полежала в объятиях молодого любовника, соскочила с кровати, ушла в ванную и там так долго копошилась, что Марк за это время погрузился в сон и как ни странно, ему во сне явилась его супруга с черными зубами и большим красным носом.
   - Гуляешь? Продал душу и тело за квартиру, и сытую жизнь? А мне все это не нужно. Я собираюсь улететь на небо, там все одинаковы, там всем хорошо. А вы оставайтесь, грызите друг друга, убивайте морально и физически друг друга, гребите под себя серебро и золото и проводите свою жизнь в муках и зависти, планируйте предательство и уничтожение друг друга бессонными ночами. Никакие богатства, никакая власть не помогут вам избежать мучительных последних минут, когда придет за вами новая баба Параска с косой.
   На этом видение исчезло, появилось что-то другое, что-то непонятное, что-то нереальное, покрытое туманом. Марк стал ворочаться и из раскрытого рта исходили какие-то звуки. Юля услышала, подбежала, приподняла простынь и расхохоталась. Плоть у Марка взбухла и приняла стойку "смирно". Гм, кобель, - сказала она и направилась в другую комнату, служившую рабочим кабинетом, где полу развалилась в большом кожаном кресле и задремала.
   Где-то на рассвете ее подняли на руки и отнесли в спальню. Она проснулась только тогда, когда Марк снимал с нее халат.
   - Оставь меня в покое, - произнесла она сонным голосом, - я спать хочу.
   - А я хочу тебя, - сказал Марк, заключая ее бугорок в свою ладонь.
   - Ты мне уже надоел, - произнесла она, не оказывая никакого сопротивления.
   То, что с ней происходило, было и хорошо и дурно: начала бунтовать ее плоть, ноги, особенно в тех местах, откуда они выросли и еще грудная клетка, которая, казалось, хрустела под тяжестью настырного любовника. Он повалился и снова заснул, а она уже не могла заснуть: чувствовала себя разбитой и утомленной.
   "Пора завязывать с этим. Надо полностью и окончательно отдаться политике. Начну осторожно поносить Писяевича, а также лидера коммунистов Симоненко и, конечно же, Яндиковича. Политика грязное дело. Она сродни человеческим душам. Нет ни одной благородной души. Все люди корыстные. Даже Марк. Он меня не любит и не может любить. Разве можно любить старуху? Я ему почти в матери гожусь. Он точно не знает, сколько мне лет. И не узнает. Человеку столько лет, на сколько он выглядит. Меня, пожалуй любит только Турко- Чурко. Но мне его любовь до фени. Это тоже корыстная любовь. - Она глянула на часы. Часы показывали одиннадцать утра. - Ого, надо приготовить завтрак. Хотя, у меня есть люди, кто должен готовить".
   Она пошла, открыла дверь и там девушка в белоснежном халате и белом колпаке уже стояла с подносом.
   - Нас двое, - произнесла Юля, гневно глядя на официантку.
   - Виновата, - сказала девушка и повернулась обратно, к ней спиной.
   - Эй, жених, вставай, завтракать пора. Ты неплохой работник в постели, поэтому я решила тебя покормить. Немного грубоватый, правда, но... я думаю: ты поработаешь над самовоспитанием. Вставай, иди в ванную и обдай своего дружка холодной водой, а то он снова торчит как шиш.
   - Обняла бы его, поцеловала, пососала. Это продлило бы твою молодость.
   - Да? А ты откуда знаешь?
   - Я много читаю и много знаю. Вот актрисы, особенно певицы, им только позволь. Зато у них голос сохраняется, молодость. Вон Гурченко. Ты думаешь это все так просто?
   - У Гурченко десять операций по растяжке кожи лица.
   - И это конечно. Но основное это витамин "е", который содержится в мужской сперме.
   - Гм, черт, надо когда-нибудь попробовать, - загадочно произнесла Юля.
   - Пользуйся моментом.
   -Сейчас? ни за что в жизни! экая гадость.
   - Как знаешь. Смотри, а то будет поздно.
   - И поздно хорошо.
   За столом Юля много кушала и смотрела на Марка какими-то другими глазами. Она чувствовала, что он стал ей ближе, роднее.
   - Марк, а ты меня не продашь?
   - В каком смысле?
   - Не расскажешь никому, чем мы сегодня занимались?
   - Никогда в жизни. А почему это тебя волнует?
   - Так. Избиратели могут понять превратно. И даже не они, а мои политические противники. Они поднимут такой хай, не отмоешься. Это козырь в их руках. Все мы люди и у каждого есть что-то свое, тайное и это тайное кажется другому человеку порочным, недостойным, аморальным. Я сама о себе часто так думаю. Вот и то, что я сделала сегодня...если бы узнала моя дочь. Ты..., давай забудем об этом, хорошо?
   - Ты очень сложная и очень противоречивая натура. Ну что ты такого сделала, скажи? Побаловалась этой штукой, которая всегда на запоре, ну и что. Это жизнь и все мы оттуда вышли. Мы росли в материнском чреве, потому что эта штука забросила семена и от этих семян зародились наши с тобой жизни. Не будем лгать самим себе, а это недостойно афишировать, нельзя повесить плакат на центральной улице: это слишком интимно. Но когда люди вдвоем и любят друг друга, им ничего не запрещено. И тут бесстыдство самое лучшее, что может быть. Если бы ты была деревенской, малообразованной девушкой, ты бы все делала под одеялом при выключенном свете, а толку-то что. Ни себе, ни людям. Твой партнер сбежал бы от тебя на следующий же день.
   - Ты, конечно, прав, а я - дура. Я только в политике что-то смыслю, а в жизни ни черта. И в семье, с мужем -все под одеялом при выключенном свете, может поэтому я и не люблю его и никогда не любила. Но, знаешь, в политике еще хуже. Половое распутство - ничто по сравнению с политическим распутством. Тут надо научиться лгать, лгать, глядя в глаза и не моргая. И я лгу. Безбожно. Вот сегодня была у Вопиющенко. Я строила ему глазки, говорила всякие приятные вещи. Но на самом деле, я ненавижу его, как мужчину, как политика. Он двуличный, безвольный, голубой и жестокий. Ты знаешь, он хотел пересажать всех, кто против него голосовал в 2004 году. Он брался за Донбасс. И этого придурка Залупценко потащил в Донецк, как только пришел к власти. Но ему не дали чинить расправу над людьми.
   - Кто не дал?
   - Тот, кто финансировал его избирательную компанию. Американцы. Они вызвали его и сказали: сиди тихо. Ты же демократ.
   - Но Юля, ты тоже не прочь была всех перевешать.
   - Это я только болтала. В период революции крепкие словечки были в моде. Западники, эти украинцы польского происхождения, рады бы видеть весь восток и юг Украины за колючей проволокой. А это избиратели, куда от них денешься?
   - Юля, я слушаю тебя, и мне кажется: ты необычная женщина.
   - Вот-вот, этого я от тебя и добивалась.
   - Только...
   - Что только?
   - Мне-то ты не лжешь?
   - Не знаю. Может и лгу. Во всяком случае, сейчас нет.
   - Я рад.
   - А ты мне не лжешь?
   - Нет.
   - А себе?
   - Кажется, нет.
   - Но ведь у нас большая разница в годах, - произнесла Юля.
   - Ты хорошо выглядишь. Постарайся сохранить внешность.
   - Буду стараться.
   23.
  
   Юля с радостью вернулась в свой офис. Соратники уже ждали, и когда она вошла бледная, плохо причесанная и какая-то помятая, широкоплечие мужчины, что сидели в небольшом зале ожидания, тесно прижавшись, друг к другу, тайно начали вздыхать. Одни верили, что она дурно чувствует себя и хотели ей помочь, а другие и к ним относился Турко-Чурко в первую очередь, знали, что все это результат бурной ночи с любовником, которого она сама выбрала, и каждый жалел, что не удостоился такой чести. Но никто не посмел выразить свои мысли вслух. Только первый зам Турко- Чурко, что сидел рядом, написал и подсунул ей записку с единственным вопросом: вы себя неважно чувствуете? Но Юля строго посмотрела на него, глазами лидера партии и Саша Чурка только глубже втянул голову в плечи.
   - Господа! - произнесла она повелительным тоном, вставая с места. - Пришло время отправиться в народ. Надо охватить все области, особенно западные. Запаситесь деньгами, плакатами, ручками, карандашами и конечно же гигантским терпением. Критика в адрес наших оппонентов должна быть беспощадной, открытой, непримиримой, разоблачительной, а что касается наших конкурентов - коммунистов и партии Яндиковича - разоблачительной. Это уголовники в прошлом, у них связь с враждебной нам Россией, они находятся под влиянием Москвы и желают порабощения Украины. А мы стремимся в Евросоюз. Мы выбираем цивилизованный путь развития. Мы последователи идей Майдана. Правительство Ехоунурова довело страну до ручки. Экономика замерла и остановилась. И тут тонкий подход к критики политики президента и его команды. Тонко, с намеками следует разоблачить глубокое, трагическое последствие для нашего народа, необоснованное освобождение Юлии Феликсовны, то есть меня, от должности премьер-министра. Страна нуждалась в таком премьере, как я. И тут вина не одного президента, но и его окружения из партии "Наша Украина", которую возглавляет президент. Люди поймут. Рейтинг президента и его партии падет. А вы знаете, если рейтинг одной партии уменьшается, то другой возрастает. Следовательно, рейтинг нашей партии возрастет. А нам нужно триста один депутат в парламенте, тогда мы - кум королю. Вот, давайте добивайтесь этого. А я останусь в Киеве. Киевляне начнут приходить в наш штаб, будут задавать многочисленные вопросы, - кто на них толково ответит, кроме меня? Я бы тоже с удовольствием проветрилась, да обстановка не позволяет.
   - Правильно! Правильно! - рукоплескали члены ее партии. - Уря-ааа! - вопил Пустоменко, бывший заместитель Юлии в совете министров и вышвырнутый оттуда, быстро вступивший в новую партию - партию Юлии.
   Депутаты скандировали, а Юля улыбалась и наклоняла голову. На этом инструктивный форум был завершен. Но работа еще продолжалась: кассир партии, придурковатый Ляшка-Букашка выдавал каждому депутату по десять тысяч долларов на агитационные мероприятия. Никто из членов партии не отказался от такого блага, и никто не просил больше - все довольствовались этой суммой, а Пустоменко обещал столько пожертвовать на избирательную компанию столько же, а если потребуется и вдвое больше. Никто не знал, насколько богат Коля Пустоменко. И где и как он обогатился в период революции на Майдане. Только Юля знала. Поэтому она слушала его с американской улыбкой. Даже румянец на щеках появился.
   Первый заместитель приблизился к Юлии и с одним полуопущенным глазом, робко спросил:
   - Можно и я останусь с вами, Юлия Феликсовна? А то вам скучно одной.
   - Я никогда не буду одна, учтите. Здесь каждый день будет толпа народу.
   - Тем более, вы будете уставать одна.
   - Саша, не морочь мне голову. Ты лучше обговори с каждым, чтоб позванивал сюда, докладывал, как успехи. Я буду на месте.
   - А я стану звонить дважды в день, - вы не будете возражать?
   - Хоть три раза. Только не по пустякам, а по результатам, хорошо, Саша?
   - Постараюсь.
  
   На этом важное совещание было закрыто и будущие депутаты разъехались по областям. Наибольшее количество направилось в западные области страны, где была благоприятная обстановка. Если на Запад в одну область направилось по три агитатора, то в восточные и южные области лишь по одному.
   "Ну, хорошо, теперь отдохну, - сказала себе Юлия, когда последний будущий депутат закрыл за собой дверь. - Я думаю: не так много будет посетителей. А если придет много - я соберу всех в красный уголок, то бишь, в конференц-зал и сразу отвечу всем на их вопросы. А потом пойду отдыхать".
   На следующий день Юля заступила на дежурство, но посетителей в этот день совсем не было. Только почтальон приносил почту, да повара еду, а утром уборщица, опоздавшая на работу, пылесосила, затем влажной тряпкой вытирала окна, мешала Юлии сосредоточиться.
   - Ксения, скажи, что говорят в вашем кругу про меня, как руководителя партии и про президента? ты ведь вращаешься в среде избирателей, скажи правду, ничего не бойся: никто тебя не уволит.
   Ксения покраснела и пожала плечами. Тряпка повисла в ее руке, а потом и вовсе выпала, да прямо на кресло для посетителей.
   - Присядь и расскажи.
   - Стоит ли?
   - Стоит, стоит, рассказывай! Я должна знать.
   - Да всякую ерунду говорят.
   - Например.
   - Боюсь вас обидеть.
   - А я не обидчивая. Я - бывший премьер. А премьеры не обидчивые люди, - сказала Юля, схватив уборщицу за подбородок и глядя ей в глаза.
   - Говорят, что все вы одним миром мазаны. Обещаете золотые горы, а когда вас изберут, либо назначат на высокую должность, только о себе думаете. Только прошу не обижаться: что слышала то и передаю, по вашей же настойчивой просьбе. Могли бы и не требовать. Ну что из этого? Так обо всех думают.
   - А президента вспоминают?
   - Его вообще придурком называют. Но, простите: что слышала, то и говорю, по вашей же настойчивой просьбе. Не говорите только президенту, а то посадит за решетку. Отдаст этому балбесу Залупценко.
   - Ну, ты-то сама, что думаешь? Как ты относишься ко мне, к президенту, к Морозову, Яндиковичу, Симоненко?
   - Хорошо.
   - Ну а как ты считаешь: мы - хорошие люди? Что мы не так делаем?
   - Все много обещают.
   - И мы так же поступаем?
   - А как же. Извините, конечно.
   - Ксения, кто тебя устроил сюда на работу? только честно. Не Яндикович ли?
   - Так я уже второй год здесь работаю и ни у кого на службе не состою, клянусь.
   - А Яндикович тебя не вербовал? Ну, признайся, ничего тебе не будет, слово лидера партии.
   - Никогда никто меня не вербовал и не завербует: я вас люблю, обожествляю, если хотите, вот вам крест!
   - Хорошо, Ксения, я тебе верю.
   24.
   Утром следующего дня, около десяти Юля подъехала к своему офису и издали узнала бабу Параску по фамилии Криворотко, стоявшую в одиночестве с плакатом в правой руке. На плакате большими буквами красовалась надпись: "Юлия Болтушенко - лидер Запада и Востока. Отдадим за нее голоса".
   Увидев машину, она еще выше подняла плакат, а когда Юлия вышла из машины, преградила ей путь, а затем бросилась обнимать.
   - Матушка наша, царица наша, Дарк Жумана! Все дни только о тебе и думала. Во сне думаю, бодрствую - думаю, жарю ли картофель на сковороске, також думаю. А намедни, када пошла по малой нужде, все о тебе думала. А када о тебе думаешь, настроение хорошее приходить, так что петь хоцца. Не обессудь, могет плакат и не самый лучший, Курвамазин яго сочинял и писал яго Курвамазин.
   - Бабушка Параска, да не слюнявь ты меня. И я вовсе не Жумана, а Жанна, Жанна дАрк. Потом в плакате ошибка. Не Ти-мошенница, а Болтушенко. Поняла? Сверни свой плакат и заходи, попьешь чайку со мной. И плакат надо переписать.
   - Я заслужила гораздо больше, - сказала баба Параска. - Я увесь Киев обошла с этим плакатом.
   - Молодец, сверни плакат, положи под мышку и айда со мной чаи распивать, - сказала Юля, открывая дверь офиса.
   Баба Параска вошла, вытерла грязные башмаки о дорогой ковер и когда Юля показала ей куда садиться, нахмурилась и небрежно произнесла:
   - Я хочу туды, - произнесла баба Параска, показывая на кресло Юлии. - Ежели так случиться, что увесь народ не только Киева, но и весь Евросоюз проголосует за тебя, тады я займу ето кресло, а ты кресло президента. Идет? Так-то. А теперь, дай, я немного посижу в нем.
   - Садись, баба Параска, мне не жалко. Посиди немного, а я чай приготовлю.
   - Тут чаем не обойдешься. Ради такой встречи нужен не чай, а икра черная, икра красная, рябчики, шумпанское, коньяки и прочая пролетарская кухня, - я уж третий день не емши.
   Хозяйка не то испуганная, не то шокированная бросилась к огромному холодильнику в прихожую, открыла его, но там никаких рябчиков не оказалось, икры тоже, а только бутылка шампанского еще вчера открытая, а ценной жидкости на донышке.
   - Баба Параска, у меня вчера было собрание, а ты знаешь, моя партия состоит в основном из мужиков... я одна, бедная, несчастная женщина, так они бобыли все съели и все выпили.
   - Нашот мужиков, - перебила Баба Параска, - дык мне усе понятно: их много, а вы, солнышко, одна. И как с ими справляетесь, уму непостижимо. Подключите меня, я ишшо не совсем старуха и юбку могу задрать, и фонарь под глазом поставить, не переживайте, как говорится.
   - Приходи в другой раз, я подготовлюсь, к нашей встрече, как следует. И залью тебя шампанским. Ты не переживай, будь стойкой революционеркой.
   - Никак такое быть не могет. У мене есть бутылка самогона, кусок сала с чесноком. Только все в торбе. А торба осталась в прихожей вместе с плакатом. Разреши принести и разложить на твоем столе.
   - Баба Параска, давай поступим более цивилизованно. Вот тебе сто долларов, сходи в ресторан, позавтракай и пообедай одновременно, а потом отправляйся на ту сторону Днепра, разверни плакат во всю ширь и кричи во все горло: " Юля - наш президент!" И платье новое купи себе, и шапку. Что это у тебя оно в каких-то подтеках, пятнах и нитки висят во все стороны? Только дай, я перепишу плакат. Ты согласна?
   - Шо хошь, то и пиши, лишь бы польза была. А шо касается одежды, дык я - представитель народа, - простонала Параска, - так все ваши избиратели ходють. Это здесь, в Киеве гнилая интеллюгенция в блестящих тухлях расхаживает, а я - представитель большинства, что живеть на пфериферии. Но коль вы так щедры, то подбросьте еще немного, ить сто доллалов, рази ето деньги? Тышшу давайте, иначе не встану с этого кресла.
   - Хорошо. Вот тебе триста. А больше нет у меня. Ни цента. Клянусь Майданом, - патетически произнесла Юля.
   - О, ежели ты клянешься Майданом, то давай, я тебе верю, и буду за тебя и твою партию кричать на каждом углу: голосуйте за Юлию Болтушку и ее партию! Вот увидишь: результат будет. Эх, какое хорошее кресло! какое мягкое, чистое, светлое и пахнет духами. Обещай мне: как только станешь президентом, это кресло мое. Обещай! тады все будеть так, как я сказала.
   - Хорошо, баба Параска, обещаю. А почему у тебя на ногах кеды разного цвета и даже размера?
   - Подбрось еще сотню на обувь! Ну, матушка, царица ты наша, раскошеливайся: народ любит щедрых, а я представитель народа, лучший его представитель. Ты в этом скоро убедишься.
   - Хорошо баба Параска, вот тебе еще сотня долларов, купи себе приличную обувь. Только не искажай мою фамилию.
   - Дык я правильно сказала: Болтушка.
   - Болтушенко, ты..., понимаешь?
   - Понятно, а то, как же. А как расшифровывается ваше фамилие?
   - Никак. Мои враги любят делать из моей фамилии что-то нехорошее. Говорят, что я - мошенница. Это такая нехорошая особа. А я не виновата, что у меня такая фамилия. Кстати моя подруга носит фамилию - Свиноматка, а одну девушку я знала так у нее фамилия - Роскишница, что в перевода значит писька, женский половой орган.
   - Вот красивая фамилия. И я бы такую хотела - Роскишница, от слова роскошь.
   Баба Параска поцеловала руку Юлии, затем опустилась на одно колено и прислонила свою седую голову к коленям Юлии.
   -Хорошо, хорошо, поднимайся и иди завтракать.
   - Я должна уронить слезу на твои колени. Это добрый знак, это благословение представителя огромной массы простого народа. И ты победишь, вот помяни мои слова.
   Баба Параска долго стояла на одном колене и так как слезы не шли из ее глаз, обслюнявила колени языком и только потом поднялась во весь рост.
   - Ну, дык теперя прошшевай великая Жанна Дырка.
   - Всех тебе благ, Параска.
   Параска вышла на улицу, развернула вновь переписанный плакат и с песней "Реве, та стогне Днепр широкий", направилась в столовую завтракать.
   Юля, потирая ладоши, открыла холодильник, извлекла французское шампанское, масло, черную икру и французскую булочку и присела к столику, стоявшему у самого окна.
   После третьего бокала, стала расхаживать по кабинету, а затем остановилась у окна и увидела Гену, тоскливо стоявшего возле машины в ожидании хоть какой-то команды. Она сжалилась над ним и кулачком постучала в огромное окно, а потом поманила его пальчиком. Он скромно вошел и остановился у самой двери.
   - Сними пальто. Мне одной скучно. Составь мне компанию. Я - шампанское, ты - коньяк. У меня французский коньяк. Сегодня у нас выездов, кажись, никаких не будет.
   Гену бросило в жар от радости. Он был уверен, что эта встреча хорошо начнется и хорошо закончится. Он всякий раз хотел поговорить со своей хозяйкой, но боялся начинать трудный разговор.
   - Гена..., закрой входную дверь на замок. Я не хочу никого принимать: баба Параска порядочно утомила меня. Иди, чего ты уставился? Может, ты дурно чувствуешь себя? Говори, не стесняйся.
   Но вместо ответа, Гена уже побежал закрывать входную дверь. Он немного замешкался, что дало возможность Юлии сбросить с себя платье и надеть коротенький халатик с пуговицами. Став перед зеркалом, она поняла, что в этом виде выглядит значительно моложе и привлекательнее.
   Когда вернулся Гена, она уже сидела за столом и держала руку на бутылке с французским коньяком. Глаза Гены были прикованы к различным яствам и напиткам: он сегодня весь день не посещал пищевое заведение, где можно было заправиться.
   - Гена..., кажется, ты давно не мылся. Если у тебя возникло желание, сходи в ванную, прими душ, а я тут похлопочу, как простая баба на кухне.
   Гена испугался. Раньше Юля об этом не говорила, да и вообще ни одна девушка, ни одна особа женского пола не говорила ему такие щепетильные вещи. Он тут же бросился в ванную, и вышел оттуда некоторое время спустя, весь дрожа, устремив взор в пол.
   - Ну вот, теперь другое дело. Правда, от тебя прет женскими духами, а я люблю мужские, но ничего, сойдет.
   - Что там было, тем и воспользовался, - сказал Гена.
   - А теперь облачись в костюм. Ты думаешь: мне захотелось секса, как бы не так?
   - И очень хорошо.
   - Почему хорошо?
   - У меня болезнь...
   - Что, что? ты сдурел? Какая еще болезнь? Сифилис?
   - Нет.
   - Гонорея?
   - Нет. Трихомонад, вот какая болезнь. И я ни с кем не грешил, оставался верным одной-единственной женщине, которая уже три месяца на меня не обращает никакого внимания. И эта женщина...сидит сейчас передо мной. А больше я никого не знал. Клянусь честью. Нам надо лечиться обоим. Иначе беда.
   - А почему ты мне не сказал раньше?
   - Боялся; вы же можете мне не поверить и прогнать меня, как пса. А теперь решился. Можете отрезать мне голову. Только сходите к врачу: у вас должна быть та же болезнь, а то может чего и похуже.
   - Уходи. Я подумаю обо всем. Пока не задавай мне никаких вопросов. Все, будь здоров.
   25
   Одной из самых неприятных процедур, которые пришлось проходить политическому деятелю такого масштаба, были врачебные процедуры, с которыми сталкивается любой смертный в результате сложных, щепетильных интимных отношений с противоположным полом. На лице не написано у партнера или партнерши, что внутри, какие бациллы подтачивают организм, справку об отсутствии болезни интимных мест требовать не принято, да и смешно об этом заикаться.
   Юля никак не могла определить, кто же ее наградил, - Петя Пердушенко, с которым она последний раз виделась несколько месяцев тому, сам лидер нации до отравления..., или тот молодой человек в Крыму до знакомства с художником. Как теперь быть? Неужели она наградила художника? какой ужас! Как ему теперь в глаза смотреть? Не мог же он наградить ее. Он ведь женат, не может женатый человек так быстро и так неосторожно подхватить, как она - политический деятель.
   " Плохой я политик, - укоряла она себя. - Политик должен заниматься другими вопросами, вопросами устройства государства, борьбой за власть, за кресло премьера, а потом и президента, а секс - на последнем месте. Подлечусь и завяжу с мужчинами. А что если бы узнали в семье, особенно дочь? Я бы этого не вынесла. Надо лечиться, вылечиться, во что бы то ни стало. Денег не пожалею, времени не пожалею. Тайно будут ходить. Генку надо пристроить к тому же врачу и художника Марка тоже. А куда их девать? И оплатить им надо, ничего не попишешь".
  
   Уже на следующий день она обратилась в платную поликлинику, отдала врачу тысячу долларов, взяв с него слово - держать в секрете ее приход, диагноз ее заболевания и обещание вылечить двух ее "родственников" - Марка и водителя Гену.
   - Своих братьев отведите в соседний кабинет, я мужчин не лечу, - сказал врач Бурколидзе.
   Побыв около двух часов у врача, она выскочила на улицу, отвела водителя Гену, а сама села в машину и почитала всякие новости в разных газетах, а потом Гена отвез ее к художнику.
   - Я немного по-позирую, - сказала она, - выходя и захлопывая дверь машины. - А ты пока свободен. Когда понадобишься - я тебе позвоню.
   Водитель догадывался, зачем она направляется к художнику: он прекрасно знал, что его хозяйка грешила не только с ним, но и с художником Марком и гораздо чаще, чем с ним. Так ему и надо, пусть тоже лечится, решил Гена и расстроенный, направил машину к одному из ближайших ресторанов, чтоб перекусить и выпить коньячку с расстройства.
   Художник жил на окраине города, в двухэтажном особняке с большими окнами во двор сада. В одной из комнат находилась его мастерская с большим незаконченным портретом Юлии.
   На звонок в дверь вышел Марк. Он был удивлен и обрадован.
   - Ты извини, что не позвонила по телефону: номер твой потерялся. У меня столько этих номеров - просто ужас.
   - И все от любовников, - беспардонно произнес Марк, одетый в грязный халат.
   - Не груби мне, а то повернусь и уйду, - произнесла Юля, сверкая злыми глазами. - Я к тебе по щекотливому вопросу и ненадолго.
   - Проходите, я очень рад вашему посещению. Такая гостья - раз в тысячелетие. Если выкроете время, я поработаю над вашим портретом. Это произведение останется в веках - в нем все мое дарование.
   Услышав эти слова, Юля смягчилась и как хорошая политическая актриса, стала сразу другой. Будто ее вывернули как рукавичку.
   - Ты не обращай внимания на мой каприз. Хорошенькие женщины все капризны. Это их второе достоинство. А больше у них ничего нет, вот почему они так дорожат своей внешностью и своими капризами. А портрет действительно хорош. Здесь я лучше, чем в жизни. Неужели ты...что-то испытывал ко мне? что-то возвышенное, прекрасное, - я ведь такая сука, или нет, не сука, а кобра. Ни одному мужчине со мной не может быть покоя и счастья.
   - А ваш муж - счастлив?
   - Не думаю. Он не разводится со мной только потому, что у меня есть имя и...капиталы. У него ничего этого нет и быть не может.
   - А у вас есть?
   - Конечно, есть. Пятьсот тысяч долларов я подарила одному художнику и своему любовнику. Если бы я была нищая, как мой муж, разве я могла бы себе позволить подобное?
   - Я ценю вашу щедрость. Пусть будет этот портрет той маленькой благодарностью за все, что вы для меня сделали.
   Марк достал пачку дорогих сигарет, протянул гостье, и они оба закурили.
   - А где ваша супруга Юля, она дома, или вы ее куда-нибудь услали? Она сюда может войти?
   - Как правило, она сюда не заходит, но, если надо, я могу закрыть дверь на замок.
   - На замок не нужно. Я пришла сюда не трахаться, а поговорить. Я перед тобой очень виновата. А может ты передо мной, кто знает. Но если ты скажешь: нет, я тебе поверю. Я больше другим верю, чем себе. Натура такая. Дурная натура.
   - Я искренен с вами, - сказал Марк.
   - Дело в том... не знаю, как тебе сказать? Короче я, как всякая смертная женщина, посещаю гинеколога. Последнее мое посещение повергло меня в ужас. Какой-то трихомонад врач определил. Он передается только половым путем. Страшного ничего нет, но я хочу быть кристально чистой телом также как и душой, и рекомендую тебе быть таким же, иначе у нас не может быть никаких контактов в будущем. А я по тебе, честно признаться, иногда скучаю. А так как мы с тобой грешили, возникает вопрос: кто кому передал эту гадость. Ты когда был у врача в последнее время?
   - У меня нет на это времени, - ответил Марк. - Я тоже испытываю некий дискомфорт. А поскольку я давно ни с кем не грешил, то подозрение пало на вас. Только я не говорил вам об этом: и стеснялся, и боялся.
   - Марк, давай так. Не будем выяснять, кто больше всего виноват друг перед другом, - сказала Юля, ласково глядя в глаза любовнику. - Вот тебе талон к врачу. Подлечись и ты. Все уже оплачено наперед. Ты мой двоюродный брат, понял? Подлечимся, а там решим, как быть дальше. Идет?
   - Я согласен. А теперь я бы поработал над вашим портретом. Надо бы раздеться, позировать...
   - Мне сейчас не до этого. Лучше оденься, и пойдем куда-нибудь перекусим. Я напьюсь с расстройства. Только не возражай, я возражения не принимаю. Я так хочу, вот и все. Насколько я жестока, настолько же я открыта и не злопамятна. Сними свою робу, вымой руки с мылом и пойдем. Машину я отпустила, пройдемся пешком. А если идти долго - я возьму такси.
   - Я зайду к супруге Юлии, предупрежу ее, что буду нескоро.
   - Ты - дисциплинированный муж. Ты любишь свою жену?
   - У меня к жене есть нечто высшее, чем любовь.
   - Что именно? скажи, это интересно.
   - Это что-то сугубо человеческое, нравственное. Я неспособен оскорбить, унизить, сделать так, чтоб ей было больно. Она и так обижена...
   - Если бы кто ко мне так относился, - вздохнула Юлия, набрасывая на себя пальто.
   26.
   Неприятное чувство, которому Юля вначале не придавала значения, теперь вызвало в ней не только отвращение, но и злобу по адресу сильного пола, и на самое себя. Как это так? Она, будущий премьер и президент, путается с мужиками, которые не следят за собой и путаются с проститутками, которые наградили их, а потом и ее заразили.
   - Что бы я когда-нибудь легла под мужика? да ни за что в жизни! Все мужики грязные твари, которые не только брюхатят нас, но и награждают всякими гадостями. Будьте вы прокляты, кобели нечистоплотные.
   Это категорическое суждение Юля высказала в присутствии врача мужского пола, который ее лечил. Он был рослый, симпатичный мужчина, хоть немного, как казалось Юлии, нагловатый.
   - Да что вы дамочка?! Вы глубоко заблуждаетесь. Далеко не все мужчины приносят неприятности дамскому полу. Природа нас так создала, что мы, и мужчины и женщины, нуждаемся в половой связи до глубокой старости. А если таковой связи нет, нарушается не только психика человека, но и появляется много других болячек во всем организме. Попробуйте воздержаться в течение нескольких месяцев, сделайте такой эксперимент: не ложитесь под мужчину и увидите, что с вами будет.
   - А что со мной может быть? Фи! Без чего, без чего, а без этой вашей штуки, которая только войдет в глубины и, не успев доставить удовольствие, становится мягкой как разогретый воск и безжизненной, а бедная женщина только расстраивается. Правильно делают женщины на западе, когда прибегают к заменителям мужского члена..., он хоть беды не натворит и не скрючивается, как презерватив.
   - А вы хотели бы попробовать? Я могу вам поспособствовать в этом, у меня друзья привозят из Америки. Пятьсот долларов штука.
   - Я пока не думала и не хочу думать об этом, - сказала Юля, расстегивая кофточку.
   - Да вы обнажайтесь только ниже пупка, - сказал врач. - Закончим курс лечения, тогда... А нужна внутренняя смазка. Вы не против?
   - Как же я могу быть против? Вы врач. Делайте что хотите.
   Врач достал презерватив, намазал его какой-то лекарственной мазью, потом расстегнул молнию на своих брюках и надел презерватив на прибор.
   - Станьте на колени, локти на раскладушку, вот так, вот так, спинку прогните вниз, расслабьтесь. Чем дальше я проникну, тем лучше будет смазка.
   - Да вы что - рехнулись? Вы со всеми так поступаете? Да я прикажу вас арестовать. Я вам не проститутка.
   - Не нервничайте. Дело в том, что мне нужно взять палку, надеть на эту палку презерватив, намазать его составом и проникнуть сантиметров на пятнадцать, чтоб там все обезвредить. А так как вы симпатичная женщина, то я вам предлагаю самый комфортный вариант. Не хотите, бог с вами, я предлагаю как лучше.
   - Черт с тобой, делай свой массаж, чтоб он у тебя отвалился.
   Лечащий врач Бурколидзе проделал операцию по смазке просто блестяще, затем выписал кучу лекарств, расписал, как принимать, какие тампоны менять в драгоценном месте, а к нему явиться через неделю.
   Юля вышла от врача немного в раскоряку, на улице оглянулась и плюнула в сторону кабинета врача, водитель Гена пулей выскочил из машины и открыл перед ней дверь машины. Она уселась на заднее сиденье. "Ну, что с ним делать? воспользовался ситуацией и удовлетворил свою животную страсть. Интересно, он со всеми так? Или только..., а может, я ему понравилась. Стройная, там все чисто, в идеале, мышцы, как у молодой и нерожавшей. А черт с ним, лишь бы помогло. И говорит он дельные вещи. Все-таки нам, бабам, без мужиков нельзя. Вылечу Марка и изредка, когда уж будет невмоготу, буду с ним грешить. А что делать? Если нас создала такими природа, или Бог, то, что делать, куда деваться? Всякие там муляжи полная ерунда. Мы получаем от мужчин не только массаж, но и ценное вещество, необходимое нашему организму".
   - О, чем вы думаете, Юлия Феликсовна? - спросил Гена, не поворачивая головы.
   - Думаю о том, чтобы скорее все это закончилось. А ты, Генка, отвезешь меня и возвращайся сюда же в больницу. У тебя какой кабинет?
   - Тринадцатый.
   - Там женщина, или мужчина?
   - Женщина. Розой зовут.
   - Молодая?
   - Как сказать? средних лет и в глазах тоска.
   - Это в то самое время, когда она осматривает и ощупывает твою кишку с задранной кожицей? Она тебе ничего не предлагала?
   - Да что вы, Юлия Феликсовна?! Как можно? Разве такое возможно?
   - А мне мой врач предлагал, но я его отбрила, пристыдила, так что он у меня прощения просил, - покривила душой Юля.
   - Я зайду в его кабинет и морду ему разукрашу, псу эдакому.
   - Генка, как ты смеешь? Я тебе - кто, жена, или твоя любовница? Не забывай, кто ты такой есть. Ты лишь водитель всего-навсего. Если я по дурости своего непредсказуемого характера, когда обволакивает тоска, что-то себе такое необычное позволяю с тобой, то это не значит, что кто-то, в данном случае ты, приобретаешь какое-то право надо мной. Я свободная женщина даже по отношению к своему законному мужу. А к тебе так и подавно. Чтоб я больше не слышала, а то никогда никакого баловства не будет. Прости - прощай, как говорится.
   - Простите, - сказал Гена, слишком выворачивая руль на повороте, так что зад машины очутился в направлении езды.
   - Ты что - пьян? Машину водить разучился?
   - Виноват.
   Дальше скорость не превышала восьмидесяти километров в час, и вскоре Гена притормозил у дачного крыльца, выскочил первым и открыл хозяйке заднюю дверь.
   - В течение двух, даже трех часов я тебе звонить не буду, - сказала Юля водителю. - Это тебе на врача, на обед, на личные нужды. А потом будь готов к тому, что тебя позовут. Вот возьми двести долларов на обед. Только не с бабой какой-нибудь - сам пообедай.
   Не выслушав ответного слова, Юля поднялась по ступенькам, набрала код входной двери и скрылась внутри огромного помещения с толстыми стенами.
   Гена вздохнул, сел снова за руль и умчался по назначению.
   Юля отправилась в ванную, долго намывалась, а затем приступила к сытному обеду и короткому послеобеденному сну. Но сна не было - ни в одном глазу. Она лежала на мягком диване, а взгляд ее был прикован к книжным полкам от пола до потолка. Она мало что читала. А теперь взгляд ее остановился на учебнике литературы для выпускного одиннадцатого класса. Она поднялась, достала учебник и стала быстро пробегать глазами фамилии авторов. Почти все авторы репрессированы советской властью в начале сороковых годов.
   - Надо же! никогда не думала, что так много погибло писателей от рук сталинского НКВД. Кучума и меня засадил за решетку, а за какие грехи, спрашивается. Если я когда стану президентом, я ему припомню. Он не уйдет от моего возмездия. Подумаешь, я несколько миллионов долларов прикарманила еще в России. Я же их не украла, военные мне сами предложили. Они мне подарили, а от подарка не отказываются.
   Она раскрыла сборник Валериана Подмогильного, погибшего от рук НКВД в возрасте 36 лет только за то, что рабски не преклонялся перед малограмотным усатым грузином, взошедшим на российский престол благодаря капризам судьбы.
   "А красивый мужик, жаль. Надо было стать работягой, его величество рабочим классом, дуть водочку, стоять, пошатываясь у станка и держать портрет усатого где-нибудь рядом. И семья была бы и дети, и супруга. А так...просто страшно. Не зря я хотела вздернуть всех донецких политиков, которые так нагло лезут на престол. Хотела, да не успела. Нашлись враги. А Витюша слабак. Ни на что негоден. И свою Катьку, небось плохо обслуживает. Добился поста, благодаря мне".
   Юля так вошла в рассуждения о политике, о свом месте в обществе, что и книжка Подмогильного у нее из рук выпала.
   Она глянула на часы и определила, что Гена уже свободен, можно его вызвать.
   - Куда теперь стопы свои направить? - спросила она сама у себя и нажала на кнопку вызова водителя.
  
   27.
   Начались нелегкие дни. Пришлось подключить все свои мобильные телефоны, отвечать на вопросы посланцев с разных регионов страны. Вопросы чаще были глупые и даже провокационные, особенно с западных регионов.
   - Матка Боза, - названивал депутат Дьяволивский из Львова, - тут спрашивают, будете ли вы, Юлия Феликсовна, выставлять свою кандидатуру на пост президента в 2010 году? А если будете, то польский язык получит статус второго государственного с правом преподавания во всех Львовских школах? Прошен пани, Юлия, дать четкий ответ пока россияне силой не внедрили свой язык в наши школы. И еще такой вопрос везде задают: откажетесь вы от российской нефти и газа?
   Юля выслушала, обстоятельно ответила на оба вопроса, а потом посетовала на то, что ее посланник сам смог ответить на такие простые и наивные вопросы.
   - Не звоните больше по пустякам. Ваша задача как можно больше сагитировать за нашу партию, собрать информацию о предполагаемом количестве голосов, поданных за мой блок, а на любой вопрос давайте ответ сами.
   - Матка Боза! А если я сомневаюсь?
   - А вы не сомневайтесь. Чешите больше, чешите. Языком, разумеется. Он у вас для этого и существует. Заставляйте его работать и помните, кто не может работать языком, тот будет работать руками...в поте лица.
   - О, матка Боза!
   - Так что выбирайте. А если с языком проблема - возвращайтесь в Киев.
   - Дзянкуе, пани Юля. Начну чесать и не только чесать, но и мести языком. Всех наших врагов и врагов матки Польши.
   Не успела Юля отключить мобильный, как поступил сигнал от Пустоменко. Пустоменко долго извинялся, долго шамкал, а потом сказал, что на Франковщине ему делать нечего, поскольку здесь все за президента. Он у них работал бухгалтером, семь раз сдавал годовой отчет, перезнакомился не только с другими бухгалтерами, но и со всеми последователями Степана Бандеры, а недавно финансировал возведение памятника Степке во Львове, то все жители Ивано-Франковской области отдадут свои голоса только за его родного, хоть кол им на головах теши.
   - Я обещал им и заверял в том, что вы любите, и будете любить лидера нации не меньше, чем они. И что вы хотите объединиться. И еще обещал, что вы сами к ним вскоре пожалуете.
   - Какое ты имел право обещать что-то от моего имени? Эх, ты Пустомелко, что значит и Пусто и Мелко.
   - Прошу вас не преувеличивать, Юлия Феликсовна.
   - Цыц, не возражать своему лидеру. О, Боже! Все хорошо, только дисциплина хромает.
   - Но нельзя же быть и Жанной и Маргарет Тэтчер. В историческом плане, поза планом двадцать первого века, впереди планеты всей...
   - Пусто-мелько, притормози. Ты говоришь так, чтоб тебя никто не понял. Это что - нарочно? Впрочем, я тебя никогда не понимала; ты хороший парень и, кажется ученый, ты купил диплом ученого? а это не мое дело. Так вот ты, кажись ученый человек, говоришь много, но ничего нельзя понять, что же ты хочешь сказать.
   Юля посетовала на то, что два преданных пса дозвонились без особого труда, а Турко-Чурко молчит. "А не произошло с ним чего непредвиденного? Он обычно звонил каждый день. А теперь молчит, как партизан".
   Наконец, раздался звонок, и Юля подняла трубку.
   - Говорит Свистилко - Морилко. Юлия Феликсовна, тут такое дело: ваш первый зам Турко-Чурко сегодня утром, когда мы взбирались на горку в Черновцах, чтоб принять участие в собрание жителей всего города, поскользнулся на круглом, мокром бревне и упал в лужу под бревном, подвернул при этом ногу и сильно прикусил язык. Я его кое-как приподнял, отряхнул от грязи, после чего мы кое-как поковыляли на горку, где собралось все население города, но речь держать пришлось мне.
   - Молодец, Свистилко-Морилко, не растерялся. А теперь, если можешь, воспроизведи свою речь, сказанную перед народом. Очень хотелось бы услышать.
   - Я сказал: граждане пассажиры!
   - Пассажиры???
   - Ой, нет, я сказал: граждане гуцулы! Голосуйте за Юлю, поскольку Юля это есть Юлия, а не какая-нибудь баба Параска. Она отберет три тысячи заводов и фабрик и передаст вам на вечные времена, только отдайте за нее свои голоса. Когда она вновь станет премьером, в стране подешевеет сахар, бензин, туфли и газ. Газ будет бесплатным, особенно для тех, кто подаст свой голос за кошку Юлию Болтушенко.
   - Какая я тебе кошка, Свестилко- Морилко? Где Турко- Чурко? Дай ему трубку.
   - Феликсовна, он все равно говорить не может, он только мычит. У него язык в гипсе.
   - Мы тебя запечатаем в гипс и выставим перед зданием нашей славной партии, понял Свистилко-Морилко? Дай трубку, я сказала.
   Турко- Чурко нехотя вял и промычал:
   - Ю-у-у-у-у! Му-у-у!
   - Сашенька, что с тобой, родной мой?
   - Ю-у-у-у! Лю-у-у-у!
   - Ты меня любишь, я знаю. Только почему ты такой неосторожный. Тебе не отрежут язык, если обратишься в больницу?
   - Не-е-е-е!
   - Возвращайся в Киев, я отведу тебя к гинекологу.
   На том конце дали отбой, и только тогда Юля поняла, в чем дело. Она думала про своего врача, и это слово чисто механически вырвалось у нее из уст. Саша, должно быть, испугался и трубка выпала у него из рук.
   Достоинство Юлии, как руководителя партии, куда входили сплошные мужики, в том числе и маститые бизнесмены, в том, что она никогда не унывала и всегда считала, что она права. Уверенность и некоторая наглость - качества, которыми обладает любой политик, а если этого нет, то и политик не может состояться. Ни лирика, ни ранимое сердце, ни душа, болеющая за других в политике недопустимы. Во всяком случае в славянских странах, где в 17 году власть захватили кровавые большевики.
   А Юля бывшая активная комсомолка и если бы ей подвесили меч к бедру, была бы только рада и возможно имела бы еще больший успех. Не надо забывать, что молодое поколение с новым мышлением еще не подросло, и Юля, как и ее бывший патрон Вопиющенко - это всего лишь осколки коммунистического мышления с коммунистическими мозгами, чье основное достоинство тупость, ложь, жестокость, иезуитские подходы в длинной череде борьбы за власть.
   - Дурак, - сказала сама себе Юля, имея в виду своего первого зама Турко-Чурко. - Тебя не только к гинекологу надо отвести, но и в психушку. Если выкажешь мне хоть единожды неверность, я тебя туда и отправлю.
   В это время в дверь постучали.
   - Войдите, - разрешила Юля.
   Вошли два дюжих мужика.
   - Юля Феликсовна, - сказал один, - уже две недели как вы не проходили процедуру массажа. Это никуда не годиться. Сейчас мы вынуждены делать двойной массаж.
   - Вы что имеете в виду и внутренний? - спросила Юля, будто речь шла о массаже мизинца.
   - Не мешало бы, - усмехнулся самый крепкий массажист.
   - Нельзя, я больна.
   - Чем? У вас месячные?
   - У меня сифилис.
   - Нут вот еще. Придется брать презерватив.
   - У меня раны там, понимаете вы, олухи царя небесного. Лучше я отрежу ваши стручки и законсервирую их в банке.
   - Будет вам шутки шутить.
   - Тогда и вы не шутите. Коль пришли делать массаж, так и ведите себя достойно. И легкий массаж запланируйте, на него я согласна. Длительность не более тридцати минут.
  
   28.
  
   Первым прибыл в Киев Турко- Чурко в сопровождении кандидата в депутаты Свистилко- Морилко. Так как Турко-Чурко пережил небольшую аварию, произошедшую после обильного застолья, за рулем весь путь от Бердичева до Киева за рулем сидел Свистилко-Морилко. Он выжимал педаль скорости, сколько было сил, дабы добраться в столицу засветло в надежде застать Юлю за рабочим столом. Эту миссию он выполнил с честью и достоинством. Правда, Юля уже собиралась покинуть свой офис и отправиться на ужин. Она только что начала массировать и покрывать кремом подбородок.
   - Просим спердонить, - сказал Свистилко-Морилко. - Ваш первый зам попал в аварию после пьянки; я уже докладывал об этом, повредил не только ногу, но и язык. При повреждении ноги он прикусил язык, да так сильно, что если бы не скорая помощь, врачи которой присобачили этот язык, а точнее пришили, он бы у него отвалился. Это была бы огромная потеря для нации. Но если завтра на площади Незалежности здесь, в Киеве, соберется восемьсот тысяч избирателей, то придется выступать вам, либо поручите мне. Я справлюсь. С повреждением языка все ораторское искусство от Турка перешло ко мне. Хотите, я продемонстрирую? Итак, господа избиратели! Голосуйте за Жанну дАрку третьего тысячелетия, она вам будет служить верно, и предано. Можете в этом не сомневаться. Лидер нации шамкает, никто его понять не может, да и говорит он не по делу. Яндикович украинского языка не знает, он чешет по-москалсьски. Что это за лидеры? А вот коммуняки обещали, обещают и будут обещать. Вы их не слушайте. Только блок Юлии Болтушенко защищает ваши интересы. Отдайте голоса за ее блок, это окупится в несколько раз. Фсе, какие будут вопросы?
   Юля захлопала в ладоши и произнесла:
   - Молодец, Свистилко- Морилко. Ты меня не уморил. А то что скажет Турко-Чурка?
   - М-м-м-м!
   - А, покажи язык! Ого, так он у тебя двойным швом присобачен, но это не так уж и страшно. Я думала: он у тебя совсем отвалился. Давай собирайся в поликлинику, там тебе заштопают.
   - Я г-г-г-о-т о-в.
   - Ну, молодец. Сейчас поедем.
   Юля упаковала своего первого зама и отвезла к хирургу. После штопки языка Турко-Чурко все равно мог только мычать. Юля поняла, что ей самой придется выступать перед народом. Но выступление ее мало беспокоило: ложь, которую она сотни раз несла в массы, укладывалась в одни и те же выражения с небольшим изменением в знаках препинания, да в их эмоциональном выражении.
   Когда уже стало смеркаться, Юле доложили, что толпа собралась и цепью расположилась вокруг памятника.
   - Поехали!
   Она усадила Турко -Чурко рядом с водителем, а сама села на заднее сиденье и быстро составила речь. Народ уже ждал ее на площади, перед ее главным штабом. Огромная толпа, численностью в пятнадцать-двадцать человек, среди которых была баба Параска с веником в руках и еще несколько старух и стариков. Баба Параска лаялась с двумя подвыпившими хулиганами, которые пристроились с плакатом "Голосуйте за Вопиющенко!"
   Юля заметила, что трибуна, откуда она собиралась произнести речь, все еще не благоустроена, поэтому приказала водителю следовать вдоль Крищатика, затем на набережную, чтоб подышать свежим воздухом, а потом вернуться к избирателям.
   - Нельзя этого делать,- смело произнес водитель Гена.
   - П-п-п-п-по-ч-че му? - с трудом произнес Турко - Чурко.
   - Да, почему? - повторила Юля.
   - Толпа разбежится, их итак человек двадцать, не больше, - сказал Гена.
   - Еще больше будет, народ только собирается, - уверенно произнесла Юля. - Поезжай! Я давно была на Набережной. Здесь что-то воздуха не хватает.
   - Ваша воля, Юлия Феликсовна. Как вы скажите, пусть так и будет. Нам-то что: барыня велела - слуга исполнил, - отчеканил Свистилко- Морилко.
   - Ах ты, поганец, - произнесла Юлия и схватила его за мочку уха. - Ты дерзишь мне? Турко-Чурко, расправься с ним!
   - Пи-пи-пи...столь, - промычал Турко-Чурко.
   - Саша, да ты что?! Убери свой пистолет подальше, а то верни его Залупценко, министру МВД. Кто нас катать по городу будет, если ты выстрелишь в Гену? Гена хороший водитель. И...парень хороший.
   - Му-у-у! - произнес Турко-Чурко, в ком разыгралась ревность. Он хотел схватить пальчики Юли и покрыть их поцелуями на виду у Гены, но Юлия не дала. Она расхохоталась, глядя на выкатанные глаза Саши.
   Гена остановился недалеко от Набережной. Юля сама открыла дверь и приказала:
   - Меня не сопровождать, я прогуляюсь сама: мне надо составить тезисы выступления.
   Гена остался в машине, а Турко-Чурко не внял приказу своей госпожи. Он вышел, когда Юля уже была далеко, и короткими перебежками последовал за ней. Когда расстояние между ним и Юлией составляло меньше пятидесять метров, сбавлял шаги, пытался затеряться в толпе, но хозяйку из виду не упускал. Мало ли, что могло случиться. Она слишком смелая женщина и к тому же не проявляет заботу о своей безопасности. Как это можно, женщине такого ранга разгуливать в одиночестве по Набережной. Вон какая-то старуха, похожа на бабу Параску, пытается остановить ее. Надо прибавить шаги.
   Он запыхался: не заметил, как очутился рядом с Юлией. Дикие глаза навыкате.
   - Ты зачем здесь, Саша? я же тебя не звала. Разве ты не слышал, что я сказала, выходя из машины: меня не сопровождать, я прогуляюсь одна.
   - У-у ни-и-е пиш-толь, - промычал Турко-Чурко, тыча пальцем в старуху.
   - Никакого пистолета у Анны Семеновны нет, ты что - ослеп малость? Кроме того, Анна Семеновна моя соседка по даче. Анна Семеновна, не обращайте внимания, это мой зам, первый зам.
   - А что у него с языком? - спросила Анна Семеновна.
   - Надкусил малость... при выполнении служебного долга.
   - Да, да, взгляд у него как у настоящего придурка, - сказала Анна Семеновна.
   - Пи-пи...штоль, - снова запищал Турко- Чурко.
   - Саша, иди к машине, я сейчас вернусь.
   Саша послушно вернулся на свое место. Он явно был не в духе и потому потребовал от водителя Гены сигарету. Гена не поскупился и выдал ему две, а также протянул зажигалку. Саша выкурил обе сигареты, а потом глядел вдаль, опершись на капот машины.
   Юля вернулась примерно через час.
   - Гони на митинг! Я уже должна была выступать. Речь у меня давно готова. Ты, почему убежал, трус...
   - Пи-пи...штоль, - повторил любимое слово Турко- Чурко.
   - Э, с вами кашу не сваришь. Поехали.
   Когда вернулись на площадь, там народу практически не было. Несколько старух, удерживаемых бабой Параской, примерно человек десять, вот и вся толпа. И то баба Параска обещала золотые горы своим сверстницам: Юля поведет в ресторан опосля митинга, Юля отдаст по тышше доллалов кожной участнице митинга. Только надо громче кричать: Ура нашей Юле.
   И действительно, не успела Юля стать на ноги, выходя из машины, как раздалось громкое женское "ура". Личико Юлии зарделось, и она наклонила головку, да еще широко улыбнулась в знак благодарности.
   - Дорогие мои, верные мои! Я так вам благодарна за то, что пришли послушать меня и очевидно выразить поддержку моей трудной избирательной компании.
   - Уря-а-а! - заревела баба Параска. Ее поддержали другие бабки, но не хором, не одновременно, а как-то так, вразнобой. Но все равно Юля была рада. Во всяком случае, она улыбалась, а потом вскинула голову и начала говорить.
   - Граждане и гражданки Вильной Украины. Никто так не позаботится о вашем благе, как партия, которую я возглавляю. Я отберу все три тысячи предприятий, приватизированных незаконно при Яндиковиче, когда он возглавлял совет министров. Если наша партия не наберет все девяносто девять процентов голосов на выборах, придется идти на сближение с партией "Наша Украина", которую возглавляет президент Вонющенко, простите Вопиющенко. Я не держу на него зла. В том, что произошло, виноват не он один. Тут и москали, тут и Яндикович, и коммунисты, да и само окружение президента. Вы, здесь стоящие, отдадите свои голоса мне, и моей партии. Я отменю призыв в армию ваших сыновей, возвращу вам потерянные вклады, увеличу вам пособие по родам, особенно тем, кто родил вне брака. Я знаю: многие специально не регистрируют брак, чтобы получать это пособие, но я добрая, я все прощаю. Заранее спасибо вам. Но этого явно недостаточно. Надо агитировать, надо идти в народ и разъяснять людям, что счастье в ваших собственных руках. Все на выборы, все голосуют за БЮБ. Ни одного голоса Партии Яндиковича, который продаст Украину России, как это сделал Хмельницкий...в прошлом году.
   - Ить правда, - воскликнула баба Параска. - Долой Хмельницкого. За Юлю отдадим голоса. Юля! Юля! Юля! Уря-а-а-а!
  
   29.
   При всей неувязке начала кампании за умы избирателей на предстоящих парламентских выборах, которые видела и осознавала Юля, не давая возможности видеть то же самое своим заместителям, спонсорам, вести с регионов шли с нарастающим успехом. Люди насколько безалаберные в своих рассуждениях, настолько же жалостливы и добродушны, не уставали проявлять симпатии, основанные на жалости к Юлии так беспардонно выпихнутой еще летом окружением президента, да и самим президентом.
   Не только баба Параска вытирала слезы по поводу изгнания женщины с престижного кресла, но и многочисленные сестры по полу в центральных областях страны.
   Что там мужики, какой от них толк? никакого толку. Пробилась женщина на высокий пост, металась туда-сюда, чтоб сделать каждого жителя Украины счастливым и уверенным в своих силах, ну могла при этом допустить ошибку и не одну; тут такое путаное дело, а мужики глядели, посмеивались, да в роскоши купались, а потом видят, что Юля растет, в гору поднимается не по дням, а по часам, и давай ей шпильки ставить, да ее афторитет принижать, а затем и вовсе с кресла выпихивать.
   Так примерно рассуждали женщины вильной Украины. А какая женщина позволит себе рассуждать в одиночестве? Она обязательно втянет в свой духовный и философский мир мужа и остальных членов семьи. И она права. Тысячелетия мужчина господствовал не только в семье, но ив государстве. Если были женщины в руководстве, так раз в тысячелетие и то благодаря своим внешним данным с обладанием великого сердца способного покорить всех мужчин, как например русская императрица Екатерина Вторая.
   Это незаметное, но очень важное обстоятельство позволило очаровать наиболее развитые умы избирателей в центральной части Украины. Запад тоже подвинулся в сторону Юлии. И этому способствовало то, что Витя, бывший сельский бухгалтер на Ивано-Франковщине явно не вписывался в ореол президента страны. В этом стали убеждаться даже подростки. К тому же Юля - соратница Виктора Писяевича, они плечом к плечу стояли на Майдане, приветствуя толпы наших посланцев. Юля была более активная революционерка, чем Писяевич. К тому же она сделала явный крен в сторону Запада, то есть Евросоюза. Значит она не москалька, как утверждают некоторые, а щирая прозападная украинка и даже бандерка.
   Благоприятную ситуацию стали улавливать и бизнесмены, сторонники Юлии. В результате партийная касса значительно пополнилась. Избирательная компания активизировалась настолько, что партия президента забила тревогу. Президент не смог устоять и дал добро на извлечение из государственной казны не один миллион долларов. Поганая антинародная практика оранжевых тупоголовых эмиссаров готовилась к покупке избирателя по всей стране. Ни у одной партии не было столько средств на избирательную компанию, сколько у партии президента. Да и олигархи, типа Пети Пердушенко стали раскошеливаться. Начался молчаливый упорный бой за избирателя между вчерашними соратниками по Майдану.
   У Юлии были свои агенты. Они докладывали раз в неделю, где и сколько раз показывалась партия президента по телевизору, кто выступал, как сам президент шамкал перед избирателями, как магнат Пердушенко таращил глаза при этом, да так, что избиратели на форумах втягивали головы в плечи, а, значит, боялись своих будущих хозяев.
   Тогда Юля рукоплескала и била ладошкой по колену, приговаривая:
   - Рада, весьма рада вашему сообщению. Побольше бы таких сообщений. Я никогда не допущу подобного. Я - улыбка до ушей, а моя речь будет изобиловать словами "мои дорогие, мои любимые, мы вместе с вами сделаем всевозможное и невозможное, чтобы Украина процветала и чтобы нас с вами позвали в свой жалкий Евросоюз. Витя пусть плачется перед боссами Евросоюза. Они, боссы, только улыбается, когда он мычит перед ними, и, прижав сердце ладоней, клянется в верности и просит принять это сердце хоть на задворки Евросоюза. А я не так. Я, гордо задрав голову, скажу: подумаем и вынесем окончательное решение". Так что идите, мои дорогие, собирайте сведения. Как можно больше.
   - Надо бы партию Яндиковича разрушить, - говорили шпики удаляясь.
   - Мы и до них доберемся, они от нас никуда не денутся, придет и их черед. Пока будем придерживаться формулы: где тонко - там и рвется.
   В конце следующей недели Юля собрала всех своих соратников по партии и без труда убедила их в том, что они одержат внушительную победу на предыдущих парламентских выборах, в марте 2006 года. По этому поводу она сделала обстоятельный доклад.
   - Смело в бой, товарищи, - сказала она в конце длинной речи. - У нас теперь, как никогда есть шансы набрать шестьдесят, семьдесят процентов голосов и тогда нам никто не нужен и тогда нам никто не страшен. Я все сказала. Есть ли замечания, предложения, особое чье-то мнение?
   - Есть! - произнес Турко-Чурко, у которого к этому времени рассосались швы на языке. - Я предлагаю, господа, напечатать пятидесятимиллионным тиражом портреты нашего лидера по имени Юлия. Напечатать и раздать каждому жителю нашего государства. Еще золотую тесемочку прикрепить, чтоб портрет на груди носили. И тогда все голоса наши. Партия Регионов наберет ноль голосов, партия президента - пять процентов, коммунисты - ноль процентов, партия социалистов - шесть процентов. Я еще предлагаю поставить памятник Юлии и выбрать для этого центральную площадь в Донецке.
   - А я предлагаю этот патрет заключить в солнечные лучи, как деву Марию, - предложил депутат Пуцко Нестойко.
   - Спасибо за оценку, но я предлагаю воздержаться от этого шага. Это мы сделаем гораздо позже, когда я стану президентом страны.
   Эти слова Юлии были прерваны бурными долго несмолкающими аплодисментами.
   Юля долго кланялась, распустила косу и стала похожа на лесную фею. Каждый из депутатов мысленно раздевал ее, обматывал косу вокруг голой шеи и впивался в ее тонкие губы, из коих сыпались словесные бриллианты по поводу мировой оранжевой революции, совершенного устройства общества, над которым сиял этот великолепный образ. Думая это, каждый депутат держался за сердце и, не стесняясь, громко пел.
   Наконец установилась гробовая тишина: глаза Юлии были устремлены в раскрытые очи( вытаращенные глаза) своих подданных, преданных подданных, и симфония единения длилась до тех пор, пока Путоменко, сидевший впереди всех, не поднялся во весь короткий рост и не захлопал в ладоши. Зал немедленно ударился в подражание: раздались новые, еще более громкие, более усердные аплодисменты.
   - Ура! - воскликнул Пустоменко хриплым голосом.
   - Ура! Уря-а-а! Уря-а-а-а! - заревела толпа так, что стекла стали вздрагивать.
   - У меня есть предложение, - произнес Пустоменко, когда, наконец, зал утих и погрузился во временную тишину. - Реализация этого предложения может прибавить нам еще тридцать процентов голосов.
   - Выкл-а-ды-ва-й! - заревела толпа.
   - Профессор Пустоменко, выкладывайте, я разрешаю, мало того: прошу, - произнесла Юля под аплодисменты.
   - У меня следующее историческое предложение. Его можно зафиксировать, или просто запомнить. Но реализовать его нужно, во что бы то ни стало.
   - Да выкладывай, наконец, профессор без среднего образования, - потребовала Юля.
   - Мое предложение состоит из двух частей...
   "Ну, мастер тянуть жилы с собеседника, - думала Юля в это время. - Надо бы его сделать министром иностранных дел. Как только стану премьером, я тут же посоветую Виктору Писяевичу отправить Поросюка в отставку и назначить министром иностранных дел Пустоменко. Он хоть и гундосит, но жилы вытянет из любого министра другой страны. А это очень ценно. Он в России много мог бы добиться".
   - ... одна часть состоит в том, что Юлия Феликсовна в таком виде, как сейчас, с распущенной косою и американской улыбкой, как у Кондализы Срайт, идет в фитографию и делает снимок. Этот снимок распечатывается в сорока восьми миллионов экземпляров, упаковывается, складируется и ждет моей команды. А согласно второй части нашей стратегии, снимки рассылаются во все уголки нашей великой незалежной Украины.
   - Я согласна, я согласна, дорогие мои соколики! Я не знаю, что бы я без вас делала? Вы просто орлы, нет, вы - соколы! Я вас всех до единого сделаю министром. Но даже не это главное. Главное то, что с такими соколами горы можно свернуть. И мы свернем, свернем голову Яндиковичу, Симоненко, Вопиющенко, сметем всех со своего верного пути, - все, кто нам станет поперек этого пути.
   В тот же день Юля побывала у лучшего фотографа, сделала лучший свой портрет с подписью внизу: " Мое кредо - благосостояние народа"
  
   30.
  
   Получив портрет Юлии, бабушки на западе государства покрывали его поцелуями, приговаривая: царица ты наша, благо ты наше, верная подруга нашего прузидента пана Вонющенко. Возвращайся к нему на постоянное жительство, ен тебя теперя озьмет в свои осударственные объятия и вы удвоем сокрушите главного москаля Пупутина, который хочет лишить нас топлива и всяких других благ. Не дайте мошкалям поработить неньку Украину,особливо ее любимы город Лембре. Барзо дзянкуе, барзо дзянкуе.
   На фоне портрета с царской улыбкой, пытливым взором, хорошо смотрелась и еще лучше воспринималась подпись: " Мое кредо - благосостояние народа".
   Эта надпись и эта улыбка привлекла к себе избирателей и в центре Украины. Здесь, ближе к Киеву, люди быстрее разглядели пустую душу и скудный ум своего президента, за которого они не так давно мерзли на Майдане. А вот Юлю разглядеть не успели: слишком быстро она была смещена со своего поста. А вдруг Юля это то, что надо? Кто может думать иначе, кто может это отрицать? И...почему женщина не может быть премьером, а в будущем и главой государства? Ведь она смелая, решительная женщина. Жанна дАрк нашего времени. Только она могла решиться национализировать три тысячи предприятий. Но ей не дали. И кто не дал? олигархи - источник нашей нищеты. Долой олигархов! Да здравствует Юлия.
   И в столице портрет Юли покорил сердца избирателей: Юля осталась для них той же Юлией, без изменений имиджа. Наоборот, он возрос этот имидж. А вот у Виктора Писяевича понизился. Часть славы президента невольно, сама того не желая, взяла Юля, так непростительно быстро отправленная в отставку. Она и тогда, до отставки была более энергичная и работящая, чем президент. И авторитет набирала. Видимо, поэтому ревнивый Виктор Писяевич и поспешил отправить ее на отдых.
   Юля не пожалела миллионов на оплату предварительного опроса и была немного разочарована: впереди оказался Яндикович.
   " Яндикович? как это так? не может такого быть. Кто же его финансирует, Ахметов? Должно быть, он. Но я не лыком шита, у меня тоже есть деньги и немалые. Десять миллиардов долларов...это...никто об этом не знает и не должен знать. Эти деньги мне достались от российской нефти и газа. Даром. Что, если я восемьсот- девятьсот миллионов долларов потрачу на предвыборную схватку и окажусь впереди? Кресло премьера - мое! Никто не сможет его отнять у меня. А, будучи премьером, я сполна компенсирую эти затраты. А там до кресла президента рукой подать. Я должна добиться этого кресла, во что бы то ни стало. Памятник я заслужу нерукотворный, он будет стоять на центральной площади Майдана во все века".
   В кабинет без стука вошел ее первый зам Турко- Чурко. Юля поморщилась, но когда Саша произнес слово " несравненная Жанна", Юля обрадовалась:
   - Ты уже поправился? Ну-ка покажи язык! Ого! Да этим языком можно творить чудеса, - произнесла она, загадочно улыбаясь.
   Турко- Чурко упав на колени, прилип к животу Юлии и стал мурлыкать.
   - Ах, ты, котик, свежатины захотел? Ну, потерпи немного, не здесь же, верно?
   Турко-Чурко стал еще громче и жалобнее мычать, но перед глазами Юлии неожиданно возник образ Марка, высокого, стройного, великолепного со свои милым дружком, способным творить чудеса. А она давно не общалась с ним, непростительно давно. Должно быть, он и забыл о ней вовсе.
   - Знаешь, Саша, ты иди, а то у меня тут одно дело на подходе. Речь идет об избирательной кампании, о деньгах, которые нужны в довольно крупных масштабах. Не можем же мы проиграть Яндиковичу. Мне в одном месте обещали...пятьсот миллионов.
   - Гривен?
   - Да ты что?! гривны - это тьфу! Гривна - денежная единица для простого народа, вернее для избирателя, а для нас существуют только доллары, фунты стерлингов, да евро. Все, Саша.
   Саша с влажными глазами поплелся к двери и не сразу исчез за дверью. Как только дверь закрылась, Юля набрала номер Марка и велела ему ехать к ней на дачу.
   - Я согласна позировать в течение какого-то времени, а то уже давно ты не работал над моим вторым портретом. Этот портрет для молодежи - в чем мать родила.
   Марк не очень хорошо чувствовал себя, но сказать об этом своей благодетельнице не решился.
   - Мне полчаса на сборы и час на то, чтобы добраться, - сказал он ласково в трубку.
   - Смотри, не опаздывай.
   Юля все время помнила Марка. Никто так не мог сделать ее счастливой в постели, как Марк. Он нарочно приделал уши, чтоб сводить сума женщин. А что если подать такую идею Саше? Хватит ли Саше мужества пойти на такую операцию? Ну, да Бог с ним. Пока суть, да дело, а Марк - готовый образец, да и внешне он намного приятнее Саши.
   Чтоб не ронять своего престижа, она приехала на дачу несколько позже. Марк сидел в машине недалеко от входа и нехотя вышел, чтоб присоединиться к даме сердца, у которой американская улыбка не сходила с прелестных уст.
  
   После всех услуг, оказанных художником великой даме, она как-то сразу потеряла к нему интерес и не только к нему, но ко всему тому, что между ними происходило. Ей все время казалось, что во всем виноваты его уши: слишком грубоватый массаж получался...
   Она, еще не одевшись, схватила телефон и, нажав на кнопку, поднесла к уху:
   - Я все еще на избирательном участке, - грубо солгала она, не моргнув глазом. - Минут через сорок, но, в крайнем случае, через пятьдесят, я буду у офиса своей партии. Мне катастрофически нужны деньги. Сколько? пятьдесят миллионов минимум. Я отдам с процентами. Анастас Вольфович, мы же с вами в какой-то степени земляки. Во всяком случае, мой отец, покойный уже, точно ваш земляк. Хорошо, я все поняла.
   Юля оделась за две минуты.
   - Марк, давай, освобождай помещение, ну! не можешь же ты остаться здесь один, правда? Только не обижайся. Так случилось. Видишь, я всегда так: сама себе не принадлежу. Такова моя доля. Быть политиком, ой как сложно. Ты вот художник, знай, рисуй себе в утеху, а что там творится в мире, в стране, в которой ты живешь, тебя это не интересует и не может интересовать, не так ли?
   Марк вскочил и, не говоря ни слова, напялил на себя пиджак вместо брюк, едва просунув ноги в рукава. Юля стояла рядом и молчала. Молчал и он. Это было тягостное молчание для обоих. Наконец, Юля, чтобы не сказать какую-нибудь грубость, вытащила пятьсот долларов и молча положила на кровать, рядом со стоящим Марком. Марк, как будто случайно сгреб деньги на пол и стал топтать их ногами.
   - Я не нищий и не альфонса, ты не думай. У меня есть заказы. За картину, которую я нарисовал с тебя, я не прошу, и, кажется, ничего не просил.
   - Хорошо. Сколько стоит твоя работа?
   - Не работа, а картина. Картина стоит пятьсот тысяч долларов. За меньшую сумму я бы ее не продал.
   - Хорошо, я выпишу тебе чек на пятьсот тысяч долларов. Скорее одевайся и поедешь со мной в мой офис. Я это сделаю там.
   - При свидетелях? - спросил Марк.
   - Тебе, какая разница? Одевайся быстрее, что ты тянешь резину?
   - Прошу не командовать. Я не твой муж.
   - Фу, дерьмо, - произнесла тихо Юля.
   - От дерьма слышу, - ответил Марк.
   - Ну-ну! помни, с кем ты разговариваешь.
   - И ты помни. И...я уже давно хотел тебе сказать. Еще немного, и я верну тебе деньги, которые по твоему распоряжению, мне выделил Турко- Чурко, твой любовник на покупку квартиры в Киеве. Даже из тех, что ты обещаешь сегодня выделить мне за картину.
   - Ну, ладно, Марк. Кажется, мы оба немного погорячились. Видимо, я виновата. Ты знаешь, я в течение нескольких дней до начала болезни, которая бывает у нас, баб, становлюсь неоправданно нервной. Ну, словом, не такой, как всегда. Но теперь я уже отошла и давай, не поедем в офис. Постараемся забыть то, что только что произошло.
   Юля тут же извлекла телефон и нажала на ту же кнопку.
   - Анастас Вольфович, я прошу извинения. Наша встреча отменяется. Тут случилось непредвиденное обстоятельство. За мной приехала целая бригада. Я сейчас должна выступить на митинге. Все, чао бамбино!
  
   31.
   Иногда Юля корила себя за то, что мало уделяла внимание семье. Муж по ее заданию занимался бизнесом и довольно успешно, а что касается своих обязанностей, то он их не исполнял по той причине, что знаменитая супруга в этом не нуждалась. Правда, она и мужу дала волю. Он мог менять любовниц, как перчатки. И по сведениям политических оппонентов, он делал это с завидным успехом.
   А Юля, как бы мы ни относились к ней, как к политическому деятелю, называя ее политической авантюристкой, была все же привлекательной женщиной. Она тратила до ста тысяч долларов в месяц на одежду, макияж. Платье закупалось у лучших модельеров Парижа, и как оперная певица, пользовалась спермой мальчиков для омоложения организма. Все остальное сводилось к политической деятельности с целью завоевать кресло премьера, а затем и президента.
   Единственная дочь, поучившая образование в Англии, нашла жениха, и с разрешения матери привезла его в Киев, где была сыграна пышная свадьба. Свадьба обошлась в полмиллиона долларов. Все было как нельзя лучше, за исключением одного: мать не желала становиться бабушкой. Она долго думала, как высказать свое пожелание дочери и теперь решила под предлогом того, что следует пожить год-два как бы вхолостую и только потом, если уж так молодые не успокоятся, подумать о ребенке. Тем более, что способов предупреждения беременности, совершенно безвредных, хоть отбавляй. И наслаждаться можно день и ночь друг другом и последствий никаких.
   "Я выгляжу не хуже дочери, - подумала Юля, разглядывая себя в большом зеркале, будучи полностью обнаженной. - Массажи, водные процедуры, юношеская сперма, диета, прогулка на свежем воздухе, нормальная половая жизнь, частые сердцебиения на почве разделенной любви, - все это благотворно сказывается на внешнем виде. И я не буду отступать от сложившейся годами традиции. Ни за что, ни при каких обстоятельствах. Допустим, я буду молодой бабушкой, но все-таки бабушкой. А злые языки будут трепать просто и ясно - бабушка. Юля - бабушка! Бабушка? да ни за что! Еще рано. Ты, доченька, поторопилась. Лучше бы ты оказалась бесплодной".
   Она достала мобильный телефон и позвонила дочери в Лондон.
   - Роза? Это ты? Ну, я очень рада. Ну, как у тебя там, гуляешь по набережной Темзы? Нет? Это почему же? А, поняла. Этот англичанин, должно быть и вовсе не англичанин, а араб. Только арабы ненасытные в постели. Разве можно? Возвращайтесь скорее в Киев. Я тут приму участие...короче я постараюсь придать вашему медовому месяцу некий цивилизованный ритм. Я-то узнаю тебя, когда ты вернешься, или вы испепелите друг друга так, что я приду в ужас, когда тебя увижу. Роза, лапочка, ты там гляди, не залети, или не подзалети, как говорят в народе. Лучше предохраняться, чем потом делать аборт. Что-что? Ты плохо меня слышишь. Ну, хорошо, возвращайтесь скорей.
   На том конце давно повесили рубку, а Юля все прижимала телефон то к левому, то к правому уху, но там кроме гудков, ничего не было, за тем телефон и вовсе отключился.
   - Что ж! дело молодое. Я помню себя в этот период. Я была счастлива лишь тогда, когда этот небольшой и уязвимый кусочек мужского тела, находился во мне и творил там что-то невероятное. Он, именно он уносил меня в заоблачные, сказочные дали. Даже Марк со своими ушами, мне кажется, на такое неспособен. Но...я не желаю стать бабушкой. Я еще девушка. Даже Марк мне постоянно твердит об этом. А что касается Турко- Чурко, так он вообще считает меня девятилетний.
   Она отошла от зеркала, набросила на себя халат и ушла в столовую, где ее ждал шикарный ужин. За столом уже сидел донор, двадцатипятилетний мужчина, широкий в плечах, но несколько широкоскулый с бычьим туповатым взглядом.
   - Жора, ты уже здесь? Ну-ка дыхни на меня!
   Жора улыбнулся, а затем дыхнул на хозяйку так, что распущенная коса очутилась за спиной.
   - Жора, я тебе плачу пятьсот долларов за сеанс, это не так уж и мало, а потому ты должен быть чист как слеза...не только внешне, но и внутренне. Твой эликсир - это моя молодость. Ты видишь, как я хорошо выгляжу. Как актриса.
   - Дык я даже не куру, - произнес Жора, обнажая кривые зубы. - И питаюся только икрой, да бананами. С женщинами не знаюсь уже года три, а надо бы и туда промеж ног свой прибор зафигачить. А то ты уж дюже кусаешься.
   - Ну-ка, покажи!
   Жора расстегнул брючный ремень.
   - Да, правда, синяки на коже. Это я в экстазе. Ничего, сегодня я пожалею тебя.
   - Не надо жалеть - я хочу заработать. Что, я сюда зря пришел?
   - Да ты не понял. Сегодня - традиционный способ.
   - Я озражаю, - произнес Жора, проглатывая бутерброд с икрой. - Уж давай, как всегда. Только не кусай так больно.
   Юля учла его просьбу и обошлась с Жорой более нежно, более равнодушно. А когда Жора ушел, долго чистила зубы, полоскала рот и думала о том, что Жора мужик довольно противный и ему надо найти замену.
   "Хорошо бы найти человека, который бы нравился... как Марк. Эх, Марк. Черт тебя заставил делать такую сложную операцию и вставлять уши. Для донора ты никак не годишься. Но как партнер ты бесподобный. И мне надо что-то делать, чтоб там были упругие мышцы как в молодости. Надо почитать специальную литературу".
   Она тут же вызвала экономку.
   - Танечка, сделай доброе дело - закупи мне все, что относится к сексу. Я уже скоро стану бабушкой. Это по возрасту, хоть сама заглядываюсь на молодых. А молодого я должна так обработать, чтобы он лучше меня нигде и никогда не нашел.
   - А что вам нужно? - спросила Таня.
   - Мне нужно укрепить мышцы, - ты понимаешь, какие мышцы и в каком месте?
   - Прекрасно понимаю. Я сама занимаюсь укреплением собственных мышц.
   - Ну и как, получается?
   - Да. Мой любовник - на седьмом небе от счастья.
   - А кто у тебя любовник, если не секрет? - спросила Юля, не спуская глаз с экономки.
   - Один из ваших замов.
   - Назови имя.
   - Не назову, хоть убейте меня тут на этом месте. Это государственная тайна. И к тому же, никто не знает, как вы к этому отнесетесь.
   - Но ты мне когда-нибудь назовешь его имя?
   - Как только станете премьером, или президентом, Юлия Феликсовна, так и назову.
   - Поклянись.
   - Клянусь той штукой, которая с трудом преодолевает мои эластичные мышцы, а преодолев, творит там что-то невообразимое.
   - Ну и распутная же ты у меня.
   - Каждая служанка похожа на свою госпожу.
   - Ладно, иди, неси литературу.
   - Я могу и консультацию дать. Можем заниматься этим благородным делом и вдвоем. Увидите, какая будет польза. Вам звонят, ответьте, что же вы?
   - Пусть подождут. А то мне и спать лечь будет скоро нельзя. А теперь, Танечка, давай запланируем первое занятие по оздоровлению женского тела на следующую субботу. Ты просто умница и, кажется, не болтушка.
   - Могила, Юлия Феликсовна.
   Экономка ушла, а Юля принялась составлять план работы на следующую неделю.
   - А что если собрать своих сторонников со всех регионом страны. По два с каждого города и по одному с каждой деревни. Я подготовлю доклад. Это будет не только доклад, но и программная речь. Ведь выборы не за горами. Осталось три неполных месяца. А там я - премьер. Мне нужна вилла на Канарских островах. Туда я возьму с собой Марка. Марк, ты слышишь?
   И Юля сидела над составлением плана до часу ночи, пока не заснула в кресле.
  
   32.
   Собрать форум единомышленников со всей страны было важной вехой в политической деятельности и завоевания еще большего авторитета Юлии Феликсовны. Она заставила своих ближайших помощников продумать все детали проведения этого форума в мельчайших подробностях и докладывать ей, как только возникнет что-то придет в голову.
   Только над докладом на этом форуме трудилось восемь человек. Да и сама Юлия день и ночь сидела, вносила коррективы. Она вспомнила свой доклад на специальном заседании Верховной Рады, когда ее утверждали в должности премьера. Этот доклад был слишком лиричен и находился слишком далеко от вопросов экономического развития страны, а точнее от реальной действительности. Он скорее напоминал некую лирико-философскую идиллию, хотя и был принят под бурные аплодисменты. Это было торжество лжи над правдой. Тогда утверждался метод захвата власти кучкой националистов во главе с Борисом Поросюком, президентом и прочими тупицами из его окружения, которым не хватало только свастики на рукавах. И она примкнула к этому лагерю ради поста премьера.
   " Нет, - сказала она себе, - сейчас доклад должен быть в другом ключе. Вступление в Евросоюз остается. Тут мы с Виктором Писяевичем думаем одинаково. Да и для моих единомышленников это манна небесная. Кто не хочет в Евросоюз? Кто не хочет жить, как живут в Евросоюзе? Там нас научат трудиться над созданием материальных благ, там научат, как жить, как экономно пользоваться материальными благами, как бережно купаться в роскоши. Да и русским мы покажем, как надо жить. Наплевать на их газ. Пусть выпускают свой газ через одно место. Наша задача - разоблачение партии регионов, коммунистов и всякой сволочи, кто тянется к русским, кто предает свои национальные интересы. Что касается партии президента, то тут дипломатическое молчание. Их как будто нет. А если начнут задавать вопросы, то должен быть один ответ: на майдане мы стояли вместе. Не мы виноваты в том, что вынуждены идти самостоятельно на выборы, а не вместе с партией президента".
   Ее рассуждению, течению ее государственных мыслей все время мешали телефонные звонки, и даже звонки в дверь ее кабинета.
   - Что случилось, Таня? Дайте мне немного поработать в тишине и одиночестве.
   - Я знаю: в одиночестве хорошо работается, - сказала Таня. - И я, кода одна, штудирую сексуальную литературу, - запоминается. Остается только закрепить на практике. Тут рвутся к вам два молодца. И я ничего не могу сделать. Один из них даже стал приставать ко мне. Он заметил, что передо мной газета, в которой целая страница посвящена сексу. Статья называется "Кама Сутра". Мы с вами потом эту статью проработаем несколько позже. А пока, я не знаю, что делать. Ваш Пустоменко настаивает на практических занятиях и все тут. У него аж слюна брызжет. А второй ваш зам Турко- Чурко только посмеивается. Он знает, что я пройду практические занятия только с ним.
   - С ним?! - вытаращила глаза Юля. - Пропусти. Обоих.
   Таня выбежала из кабинета Юлии, а потом, несколько минут спустя с пухлыми папками, в которых содержался доклад и много бумажек с предложениями, как лучше провести форум единомышленников, ворвались два человека, причем каждый из них норовил прорваться первым.
   - Входите оба одновременно: вы для меня одинаково ценны, - произнесла Юля, сверкая глазами. Вы Пустоменко садитесь и первым делайте сообщения, а вы Саша, постойте, послушайте, а потом, когда Пусто-Мелько все доложит и освободит кабинет, я займусь вашим докладом вместе с вами.
   Турко - Чурко высоко задрал голову, принял стойку смирно и добросовестно смотрел в потолок.
   Пустоменко старательно стал излагать основные тезисы доклада на форуме, но совершенно обошел лидирующую роль Юлии, как председателя партии. Юля сначала усердно делала пометки в блокноте с темно-синими обложками, а потом начала постукивать ручкой о крышку стола, и тут же вонзила свои ясные глаза в облик Пустоменко. Пустоменко же читал, не отрываясь от текста и не чувствовал на себе взгляда госпожи. И хорошо, что не чувствовал, а то ему полагалось бы сбиваться, запинаться, дрожать, вытирать мокрый лоб...
   - Довольно, - грозно произнесла Юля. - Вы свободы.
   - Но у меня еще предложения, как провести этот исторический форум.
   - Вы свободны, я сказала, -- произнесла Юля, но увидев, как дрожат колени у докладчика, смилостивилась. -- Хорошо, выкладывайте, давайте. Только покороче.
   - Как получится, Юлия Феликсовна. Итак, первое. Ваши миниатюрные портреты в золотом обрамлении, стоимостью по десять долларов каждый, выставлены в неограниченном количестве в фойе первого этажа. Каждый делегат, прежде чем попасть на третий этаж, раскошеливается на десять долларов, и с портретом в руках, прижимая его к груди, и радостно вздыхая, поднимается наверх. Тут он видит сияющую сцену с вашим бюстом посредине, в ярком освещении пятью электролампами большой мощности.
   - Почему пятью? - улыбаясь, спросила Юля.
   - Каждая лампа символизирует одну политическую партию, участвующую в выборах депутатов Верховной Рады.
   - Понятно. Дальше, пожалуйста.
   - Потом вас вносят на носилках четыре человека. Это Дьяволивский, Бенедикт Тянивяму, Саша Турко-Чурко и один из ваших охранников. Вы в золотой одежде, сияете, аки красно солнышко. На голове у вас колпак русского царя Ивана Грозного, президентская булава и портрет Маргарэт Тетчер на груди.
   - А как вы достанете колпак Ивана Грозного: в России нас не любят...за нашу национальную идею. Да и Виктор Писяевич булаву не отдаст. Только изображение великой Маргарет..., я ее всегда ношу на груди. Если расстегну кофточку, ты ее увидишь.
   - Я...Я недостойный. Если вы расстегнете кофточку, я могу ослепнуть. Не делайте этого, умоляю вас. А что касается России, мы привлечем американский империализм, пусть давят на москалей, туды их в дышло. Пообещаем нашим друзьям: в случае победы, разрешим разместить на нашей территории комплексы противоракетной обороны. Они на это клюнут, вот увидите.
   Произнеся эту удачную фразу, Пустоменко подпрыгнул от радости.
   - Гм, а ты, оказывается, не такой дурак, как я думала, вернее, как мне долдонили о тебе.
   - Кто, госпожа моя?!
   - Да хотя бы Саша, ...который даже не может стоять по стойке смирно.
   Пустоменко был настолько увлечен, что не обратил внимания на своего политического конкурента по части авторитета в глазах всемогущий госпожи, ниспосланной им всем небесами. А Саша только засопел, а потом громко спросил:
   - Можно ли мне достать платок из кармана пинжака, чтоб вытереть мокроты, образовавшиеся в носу от переживания и несправедливого ко мне отношения со стороны вашего величия.
   - Вольно, Саша. Делай все, что необходимо, только на пол не сморкайся, а то убирать некому: уборщица заболела. Когда освободишься от мокрот в носу, можешь присесть, а то, должно быть, ноги отекли... А ты Пусто-Мелько продолжай.
   - Внести вас на носилках следует при полном зале под аплодисменты. Все должны стоять. А я впереди шествия буду кричать: Ю-улл-яа-а-а! Юля-а-а-а! А зал будет скандировать. В зале должны находиться близкие нам люди. Они-то станут выкрикивать и другие лозунги в вашу честь. Пригласим пятый канал телевидения, 1+1, канал "Украина" и все остальные теле и радио-каналы. Это должно транслироваться на весь мир. Иностранные корреспонденты тоже будут сидеть в зале. Я об этом позабочусь, я это беру на себя. Конечно, вы мне миллиона два-три подбросьте на эти и другие мероприятия.
   - У вас все? Все. Молодец. Довольно оригинально. Пост министра культуры вам обеспечен, а может даже и должность Первого зама. И еще я вам присваиваю ученую степень доктора философии. Можете быть свободны. Таня вполне возможно согласится на прохождение практики по щекотливой теме. Я поговорю с ней.
   Турко - Чурко громко чихнул при этом и даже покраснел до ушей. Вскоре его объяла дрожь. Риск потерять доверие был огромный. Значит, Таня продала, вернее, предала, ну погоди болтушка невыносимая.
   Пустоменко гордо пошагал к выходу и исчез за дверью.
   - Ну что, Саша, изменил мне? Как ты смел, кавалер задрипанный? Это мне-то! Вот так да. А сколько раз клялся в верности и преданности.
   Турко- Чурко бросился в ноги хозяйке.
   - Прости великодушно, благородная женщина. Поскольку сама никогда не хранила мне верность, а я от этого страдал невыносимо...и физически, и нравственно, а тут эта Таня, так похожа на тебя внешне, подвернулась, стала мне читать какую-то Каму Сутру и предложила заняться практикой, тут я и смалодушничал. Но, даже падая на ее грудь, я видел твой облик, госпожа моя, царица моего сердца. У меня даже стихи родились, прямо сейчас, вот послушай:
   Падая на ее грудь не любя,
   Я видел только одну тебя.
   Продолжение будет. Это будет целая поэма, вот увидишь. А если ты позволишь приблизиться к твоему сердцу - я создам роман в стихах.
   - Ладно, уходи, дерьмо. А там разберемся. Когда я полностью приду в себя, я тебя вызову.
   - Но...
   - Никаких "но". Я уже устала, хочу отдохнуть. К Тане больше не приставай. И ничего ей не говори, понял?
   - Так точно. Можете мне заткнуть рот ватой.
   - Валенком, - расхохоталась Юля.
   33.
   Выслушав устные и письменные доклады своих подчиненных о положении на местах и о проведении торжественного заседания Верховной Рады и выступления с докладом на этом первом заседании, Юля покинула здание своего штаба. Дочь Розалии ждала ее в своей машине в небольшом скверике на дорожке, посыпанной красным песком. Чмокнув дочь в щеку, она тут же начала излагать содержание речи Пустоменко и выразила мнение, что этому предложению следует дать зеленую улицу.
   Розали с тоской слушала материнские бредни, а потом, не выдержав, сказала:
   - Цивилизованная Европа не поймет подобное шоу. Не превращай встречу со своими сторонниками в театр комедии.
   - Розали, я согласна с тобой. Но здесь есть две стороны...медали. С одной стороны - я, как их руководитель, а другая сторона это они, участники форума. Я же не могу запретить им, выражать свой восторг моей персоной. Я действительно великая женщина, я большой политик, который видит на десятилетия вперед. В этом плане я незаменима. Почему мои подчиненные не могут мне выразить свой восторг за мое руководство, за мое чуткое отношение к ним и к людям вообще? если Виктор именует себя лидером нации, то кем же следует считать меня? Ты меня не ценишь, доченька. Очень жаль, очень жаль. Вообще отношение детей к своим родителям, больше, чем странное. Если я доживу до взрослых внуков, то...я хотела бы, чтобы они относились к тебе так же как ты ко мне.
   - Мам, не зуди пожалуйста. Ты такая зануда -- свет белый не видел. Как тебя папа терпит. Будь скромной, хотя бы такой, как Маргарет Тэтчер. Да и мой муж Майкл не поймет твоего пиара.
   - Ты его надолго оставила в Лондоне?
   - Пока сам не приедет. Соскучится - приедет, найдет себе там любовницу, пусть сидит, наслаждается.
   - Да ты что, Роза? Надо было дать ему что-то такое, чтоб он как мужчина ничего не мог. Укол какой-нибудь. Таблетки ведь есть, я ими пользовалась.
   - Отцу что ли давала? Ну, ты даешь. Ты -- злодейка, мама. Что же касается нас с Майклом, то у нас свобода, мама. Каждый делает то, что он хочет. Я тоже не лыком шита. Найду себе кавалера: пальчики оближешь. А то и двух. Мы не бедные, верно?
   - А ты...ты, не забеременела?
   - Да что ты, мам? Я не такая дура, как ты думаешь. Я с Майклом жила целый год до свадьбы и как видишь - никаких последствий. Я вообще не хочу рожать, по крайней мере, лет пять еще. И я думаю: рано тебя делать бабушкой, ты выглядишь не хуже меня. Поделись секретом молодости, не вредничай.
   - Я использую энергию мужчин, тяну из них соки. Но тебе еще рано об этом проявлять заботу. К тридцати я начну с тобой заниматься. А пока брось дымить. Никотин убивает все в женщине.
   - А наркотики, мама?
   - А ты что, наркоманка?
   - Пока нет, но так, балуюсь иногда, редко, правда. Но ты не думай. Ничего страшного нет. Я могу вообще отказаться от этого зелья.
   - И откажись. Дай мне слово, что никогда больше не притронешься к этому проклятому зелью.
   Роза подумала, подумала и сказала:
   - Я не могу так сразу, мне обдумать надо все и потом принять решение.
   - Я жду три дня. А почему у тебя животик такой выпуклый? Ты меня обманываешь. Через полгода я точно стану бабушкой.
   - Ну, мама! Не приставай. Через полгода будем видеть. Я тебе сообщу, а то и покажусь. А пока могу только сказать: мои повара меня откормили.
   На этом мать с дочерью расстались. Мать не мешала единственному ребенку наслаждаться жизнью. Тем более, что в ее годы, между двадцатью тремя и тридцатью годами, как у дочери, не было такой королевской возможности превратить свою самую капризную прихоть в реальную действительность в любой день, в любую ночь.
   "Сам Бог наградил ее внешностью, а кровь у нее южная, от дедушки. Она, безусловно, в постели кончает дважды во время одного сеанса. Я знаю это. А для женщины нет более светлого счастья. Так нас создала природа и грешного или постыдного в этом нет ничего. Мы, бабы, идем на все: отбиваем хорошего кобеля у жены, и детей и ничего нас остановить не может. Любовь в нас бурлит вулканом, и у нас нет сил сопротивляться. Пусть моя Розочка воспользуется молодостью и возьмет от нее все, что только можно. А этот длинношеей англичанин...слишком брезглив и слишком пунктуален, возможно, он назначал ей свидание раз в неделю, в один и тот же день, слюнявил ее в тот момент, совершенно не заботясь о том, чтоб и она получила радость от контакта с мужчиной".
  
   Прошло еще несколько дней, и Юля была готова предстать перед своими сторонниками и произнести перед ними длинную речь. Без бумажки. У нее сохранилась память с молодых лет, и потому текст был вызубрен на зубок.
   Когда ей доложили, что на форуме будет присутствовать около трехсот журналистов, в том числе и зарубежных, ее бросило в краску. Она срочно предстала перед зеркалом, нашла массу недостатков в своем внешнем виде, и тут же ее окружили массажисты, парикмахеры, дизайнеры и представители всех остальных служб, имеющих то или иное отношение к внешнему виду политического деятеля, который должен выступить перед большой аудиторией.
   И вот Юлия без конспекта, без портфеля и даже без дамской сумочки, в сопровождении своих ближайших сподвижников входит на сцену Дворца наций и направляется к большому столу, на гладкой поверхности которого графины с минеральной водой, букеты цветов и ручки с карандашами.
   Тут же начинается бурная овация. Юля кланяется в пояс и улыбается как американка. Соратники так долго стоят между рядов кресел и так добросовестно аплодируют, что это уже становится скучным. Дочь Юлии в первом ряду уже села, показывая пример остальным, но пример не нашел поддержки.
   Наконец публика как будто устала: руки опустились, широкие улыбки потухли. Дальше пошло скандирование: Юля - наш премьер, Юля - наш президент; Юля! Юля, Юля! Слава, слава, слава! Уря-а-а-а!
   Затем появились портреты Юлии - большие, маленькие, те, в золоченых рамах, которые участники форума купили на первом этаже.
   Юля приложила ладошки к губам и стала посылать поцелуи толпе.
   - Ах, вы мои дорогие! Да как же я вас люблю! Я все сделаю, чтоб вы были счастливы...под моим руководством, ибо только я могу сделать вас счастливыми!
   Правда, никто из участников форума и даже журналисты не слышали слов Юлии, а вот жесты были оценены по достоинству. Откуда-то взялись маленькие мальчики, детсадовские должно быть, они с букетами роз бросились на сцену, чтоб подарить их единственному человеку - будущему премьеру страны, а затем и президенту.
   Юля собирала букетики, а когда не хватало руки, чтоб все удержать и когда получила несколько уколов в грудь ( розы как известно с шипами) тогда она передала букет Турко-Чурко, а сама направилась к трибуне. Без бумажки.
   И полилась речь. Четкая, понятная, зажигательная.
   - Наш путь - Евросоюз. Там мы будем жить как в раю. И ненька Украина расцветет в этом Евросоюзе. Там мы и обретем не только свободу, но и единство. И язык у нас будет один. Это будет украинский язык. Киевско- полтавский диалект сменится галичанским. Все польские слова, доминирующие в галичанском диалекте будут отшлифованы и станут основой для нового украинского языка. Если вас спросят, будет ли наша партия контактировать с партией президента, то тут у вас должен быть следующий ответ. Если возникнет такая необходимость - почему бы нет. А если, скажем, мы наберем восемьдесят процентов голосов, то мы можем организовать большинство в парламенте без союза с какой-либо другой партией.
   Но мы должны победить. Это во многом зависит и от каждого из вас здесь сидящих. Помните, как кто поработает, тот то и получит. Если ваш лидер будет премьером, то каждый из вас в обиде не останется.
   - Юля, Юля! Юля - наш премьер снова заревела толпа и высоко над головами подняла портреты Юлии.
   Потом, после окончания съезда, был дан грандиозный концерт, а Юлю окружили корреспонденты и задали ей очень много вопросов.
  
   34.
   Съезд дал новый импульс Юлии, как политическому деятелю. Ведь на съезде присутствовали иностранные журналисты и работники телерадиовещания. Несомненно, что ее имя появилось на страницах газет западной Европы и Америки. Если Российские средства массовой информации осветят это событие более скупо и скромно, начхать, решила Юля. Это и так ясно: у них другой украинский лидер, это зэк Виктор Яндикович.
   " Я тоже сидела с полгода, но меня зэчкой никто не называет. А почему? Да потому что я женщина - красивая, общительная, умная, благородная и все такое прочее, а Виктор Федорович не столь любим и популярен в народе, как я. В общем, он мужик ничего, но это я так, про себя, а на публику - зэк и все тут. У меня тоже один зэк затесался. Это Ляшка -Букашка. Черт с ним. Завтра я уже смогу познакомиться с иностранной прессой и узнать, что обо мне пишут".
   Будучи на подъеме она поняла, что имеет право на краткий отдых, и сказала об этом своим ближайшим помощниками, в числе которых неожиданно очутился и Школь-Ноль. Он хоть и всегда говорил бессвязно и бестолково, но всегда эмоционально с ярко выраженным львовско-польским акцентом.
   - Отдыхайте наша великая Жанна д Арк. Шеснайдцать, семнайдцать суток, а я снова уеду на запад, в Галичину и образую новые ячейки нашей партии.
   - Ах, ты мой хороший, мой говорливый пшечек, да какая у тебя рубашка, кто тебе такие узоры вышил на ней? Мне такую не мешало бы, я бы ее надела в день выборов.
   - Ложитесь и отдыхайте семнайдцать часов подряд, а я, пше кровь, слетаю в Галичину и привезу вам семнайдцать вышитых рубашек.
   - Отдыхайте, Юлия Феликсовна, а я буду стоять у ваших дверей, охранять вас, - предложил свои услуги Турко-Чурко.
   Юля расхохоталась, а Пустоменко насупился, посмотрел на своего соперника по первенству на политическом поприще и сказал:
   - Не стоит такие предложения высказывать публично, это недостойно политика. Юлия Феликсовна, кроме того, что она выдающийся политический деятель, она еще прекрасная женщина, а ты - мужлан, то есть мужик. И это непристойно. Что касается меня, то я на время отдыха лидера нашей партии обязуюсь составить двадцать различных листовок и прокламаций по поводу новой программы партии. Я потом обнародую все это.
   - Не сметь, - сказал Турко- Чурко. - Я как первый зам лидера, требую, чтобы текст был показан Юлии Феликсовне и только с ее одобрения, можно пускать его в массы.
   - Я, пожалуй, с этим согласна. А теперь, с вашего разрешения, дорогие мои помощники, я удаляюсь на непродолжительный отдых в домашних условиях. Не звоните мне: мои все телефоны будут отключены.
   - А если что...? - как всегда спросил Турко-Чурко.
   - Если что - брякни по городскому. Моя экономка Таня поднимет трубку и потом...
   - Дзянкуе, пани, - произнес Школь-Ноль и наклонился до пояса.
   Юля, наконец, села в машину. Гена уже задремал.
   - Домой, - приказала она. Сев на заднее сиденье, она с полузакрытыми глазами, думала о следующем:
   Почему бы ни купить престижный дом в центре Лондона и не подарить дочери в день ее рождения? Почему бы ни купить, заказав предварительно, самый дорогой, самый престижный Мерседес с бронированными окнами и иметь несколько машин для охраны в пути, шествующие спереди и замыкающие сзади?
   Как можно проголосовать за партию Яндиковича, как можно его выбрать, если есть она Юлия, красивая, порядочная женщина с белым личиком маленькой головкой и светлыми мыслями в этой головке? Нет, нет, этого быть не может.
   Эти и подобные другие мысли будоражила ее мозги, не давали заснуть даже дома, когда она очутилась в роскошной кровати. Что делать? если бы был рядом Марк, полечил бы ее и тогда сон пришел бы сам по себе. А что если позвонить? И позвоню, а что тут такого?
   Она схватилась за мобильный телефон, нашла номер Марка и, не задумываясь, нажала на кнопку вызова. Вызовы шли долго, но там, на том конце трубу не поднимали. Желание на этот раз не могло быть исполнено. Это было редко, и потому неудача принесла огорчение Юле. Она пошла на кухню, открыла шкафчик домашней аптеки и извлекла таблетку димедрола.
   Таблетка оказалась горькой, противной, пришлось запивать большим количеством кипяченой воды, но потом она легла, успокоилась. Кровать стало слегка покачивать, было так хорошо-хорошо на душе и сердце, а потом возник Лондон в сияющих огнях, в нескончаемом потоке машин и куда-то спешащих молодых людей и девушек с замкнутыми лицами, рассеянными взглядами, ну точно, как в Москве или Париже.
   Юлия стоит на балконе и машет ручкой проходящим мимо толпам. Сначала этого приветствия никто не замечает, но потом, по прошествии некоторого времени, ей в ответ стали отвечать. Сначала баба Параска почему-то оказавшаяся в Лондоне, а потом, постепенно этот ответ охватил все толпы.
   - Браво, Юля! - кричат молодые люди. - Будь нашей королевой!
   На балкон вышла и дочь Роза, а потом ввалился и зять Майкл. Он прижался к ее плечу всем своим бычьим телом, даже плечевой сустав слегка треснул и стал теснить ее, дабы самому произнести речь. Она стала оказывать сопротивление. Тогда Майкл схватил ее за левое плечо и сдавил так, что она от боли проснулась, открыла глаза и увидела склоненную дочь Розу, которая дергала ее за левое плечо.
   - Мамочка, вставай, тебя баба Параска требует. Она стоит под окнами с флагом и выкрикивает: Юля, Юля - наш президент.
   - Который сейчас час? - спросила Юля, опуская ноги на мягкий коврик на полу, и потянулась, выпростав руки над головой. - Неужели я так долго спала? И сон видела. Символический сон, будто я английская королева, и твой муж, твой великан, я не знаю, как ты бедная выдерживаешь его, когда он на тебя навалится, так навалился на меня, а потом и за плечо ухватил ручищей и сейчас болит. Как ты думаешь, доченька, могла бы я стать английской королевой? Этот Букингемский дворец просто сказочный дворец и в нем такая старая кикимора восседает. Экая несправедливость
   - Уже двенадцать, мам, - сказала дочь, подавая ей халат. - Не так дано отец звонил. Он что-то хочет, короче хотел бы увидеться с тобой.
   - Перезвони ему и скажи, пусть приходит сегодня к трем на работу.
   - А почему не домой? Ты оденься, выйди к бабе Параске, выслушай ее, а потом возвращайся к завтраку. И отец к этому времени подскочит.
   - Всем нужны деньги. Параска ждет денег. Ну ладно: Параске я брошу сто гривен, и пусть катится колбасой, а вот отцу нужны тысячи...долларов. Опять какую-нибудь финансовую авантюру придумал, либо вляпался - проигрался, или с бабами спустил.
   - Мам, ну, не будь такой брюзгой. У тебя на политической арене все идет, как нельзя лучше. Следовательно, у тебя должно быть отличное настроение.
   Роза подошла к матери, обняла за талию и повела в ванную, а сама тем временем вышла на балкон и сказала бабе Параске:
   - Мама не может выйти, она дурно себя чувствует. Оставьте свой телефон, я позвоню вам, когда придет в себя хотя бы немного.
   - У мене три телефона, все три мольбильки, а ишшо дома городской телефон. Вон у мене визитка, спустите веревочку с балкона, шоб я могла привязать визитку, а вы поднимите на балкон.
   - Не надо, мама знает все ваши телефоны. Мы вам отзвоним.
   - Сто доллалов пожалуйте на агитацию, - потребовала баба Параска.
   Роза свернула вчетверо стодолларовую бумажку и, пользуясь тем, что погода была безветренной, бросила бабе Параске. Баба Параска тут же наклонилась, схватила драгоценную бумажку и за пазуху.
   - Благодарствую. А кто вы будете, благородная дамочка?
   - Я служанка, - серьезно ответила Роза.
   - Да? Передайте хозяйке, что и я хочу стать ее служанкой. Пятьсот доллалов в месяц, и я в ее услужении.
  -- Хорошо, передам. Вы пока идите, проводите агитацию, ведь скоро выборы. Сагитируете сотню-другую выборцев, вот и снова соня зелененьких, чем пллохо, баба Параска? Кстати, откуда вы взялись, я так и не знаю.
  -- Газеты надоть читать милочка, тамычки все сказано. Газеты только и знают, что о бабе Параске писать, о чем им ишшо писать. Кожен день у мене унтурвью берут и копейки за это платят. Чичас я иду на Крещатик, - сказала Параска и стала размахивать флагом и выкрикивать имя Юлии.
   Роза стояла на балконе еще очень долго и от души хохотала над этим своеобразным мини спектаклем, в котором основную роль играла одна актриса, не очень добротно и хорошо одета, баба Параска.
   - Что ты там делаешь? - спросила мать, постучав в балконную дверь.
   - Мама, разве тебе нужна такая агитация? Да это же смешно! Это будет работать против тебя, откажись от этой бабы.
   - Я уже сама думала об этом, - сказала Юля, - ласково поглядывая на дочь.
   35.
   У Юлии, как и у любого политического деятеля, были спонсоры - добросовестные, богатые и так себе: ни два, ни полтора. Не все готовы были раскошеливаться в таких масштабах, как этого требовала Юля. Она, правда, не очень переживала, поскольку сама могла выступить в качестве спонсора своей партии. Еще работая вместе с Лазаренко, она подала идею продавать добываемый в Украине газ, себестоимость которого почти равнялась нулю, по европейским ценам своим же гражданам. Газ покупаемый в России, потреблялся промышленными предприятиями, а добываемый в Украине - гражданами Украины. Юля сравняла цену украинского газа с российским. Тогда же в карман Юлии и Лазаренко естественно потекли миллионы долларов. После одного миллиарда зеленых, хранившихся на даче в подвале в целлофановых мешках, Юля сделала паузу. Испугалась. У нее дрожали руки и ноги, а отчего и сама не знала. То ли от счастья, свалившегося, как снег на голову богатства, то ли от боязни разоблачения. Тем более, что Лазаренко со своими миллиардами драпанул в Америку. Испугался, стало быть. Или почувствовал? -- подумала Юля. -- Храни меня Бог от разоблачения.
   Но..., когда везет человеку, то это везение следует одно за другим. Юлии предложили заключить контракт российские военные, и Юля получила свыше шестьсот миллионов долларов только за то, что поставила подпись на контракте с вояками дружественной страны. Она наняла специальный самолет, чтоб перевести эти деньги из Москвы. И все также дрожала. Но жадность постепенно поборола страх. Если идти туда, за решетку, то с полными карманами, решила она.
   Деньги были успешно перевезены через границу, надежно спрятаны в подвале в глухой деревне дальних родственников. И родственники доступа не имели к железным ящикам с крепкими внутренними запорами, где лежали те же зеленые бумажки, издающие дурманящие благовония, от коих не только Юля, но и любой слабый человек способен потерять ориентацию.
   И тут, как и предполагала Юля, начались проблемы. Пришлось даже посидеть немного за решеткой, но с полными карманами. И здесь зеленые бумажки имели силу, да такую, что судебные и правоохранительные органы потеряли ориентацию, а Юля в их глазах превратилась в мученицу, героиню, настоящую Жанну дАрк, которую надо немедленно выпустить и десять раз извиниться за недоразумение. И Юля широко раскрыла ноздри и наполнила худую грудь воздухом свободы. Она вернулась не только на свободу, но и к деньгам и даже ночевала одну ночь на мешках с долларами. А потом ...оранжевая революция вознесла ее в поднебесья, где ее ждало кресло премьера. И вот здесь-то началось головокружение от успехов. Пусть всего восемь месяцев. Это еще восемьсот миллионов долларов.
   Все это дало ей возможность вести себя со спонсорами независимо, встречать их с высоко поднятой головой. Тем более, что кандидаты в депутаты ее партии готовы были выложить любую сумму, лишь бы получить депутатский мандат.
   Однако справка, полученная из расчетного отдела партии, не обрадовала ее. На всю кампанию, согласно этой справке, требовалось девятьсот миллионов долларов.
   Надо повысить ставку с трех до пяти миллионов за одно депутатское место, решила она и тут же поставила этот вопрос на Политбюро партии.
   Юля выступила на Политбюро и внесла предложение, которое привело в шок многих претендентов на депутатское кресло. Она сказала:
   - Как и во время прошлых выборов, каждый из нас должен пожертвовать...пять миллионов долларов. Это на два миллионы больше, чем в прошлый раз. Но ничего не поделаешь. Рейтинг нашей партии растет и, следовательно, цена депутатского мандата тоже должна вырасти. Я долго считала, долго прикидывала и решила: я, как председатель партии, жертвую двадцать миллионов, а вы все остальные по пять. Основная статья расхода, она нигде не будет отражена, это неэтично и, кажется, незаконно - это вознаграждение тем, кто будет за нас голосовать, или на простом языке это подкуп избирателей, особенно стариков и старушек, которые находятся в бедственном положении. Наш агитационный корпус накануне дня выборов, а чем ближе к выборам, тем лучше, поскольку все мы знаем, что у людей пожилого возраста проблемы с памятью. Они могут взять у нас деньги, а проголосовать за партию Яндиковича. И это не от убеждения, а по забывчивости. Представьте ведомость, потребуйте росписи, а точнее, попросите расписаться за полученные деньги, а если старуха отказывается и так, без росписи выдать, положенную сумму. Это более значимо. Наши старухи жить не могут без бумажек, к этому их москали приучили, а теперь мы свободны, а раз свободны, значит наша ориентация на запад. Итак, бросаем деньги в общую кассу. Танечка тащи пустой мешок. Вот я кидаю в этот мешок двадцать миллионов долларов, хотя многие из вас здесь сидящих, гораздо богаче меня.
   - Не позволим! - произнес Турко-Чурко. - Я выпишу чек на пятнадцать мульонов.
   - А я на десять, - пропищал Пустоменко.
   - Я жертвую семнайдцать, - расщедрился депутат Дьяволивский.
   Раздались аплодисменты. Юля захлопала в ладоши, призывая своих подчиненных сделать то же самое.
   Далее наступила очередь депутата Школь-Ноля. У него были оттопырены карманы настолько, что это бросалось в глаза.
   - Я тоже жертвую пятнайдцать мульонов, - громко произнес он, извлекая толстые пачки, по пятьдесят и по сто долларов. Таких пачек набралось так много, что все члены политбюро аплодировали непрерывно.
   За политиками пошли бизнесмены. Тут ставки увеличились до пятидесяти и даже до ста миллионов. Юля с интересом наблюдала, как наполняется мешок из-под сахара, на который она в свое время повысила цены почти в два раза. Ее душа расцветала до тех пор, пока она не поплыла в поднебесье. Она там пребывала так долго, как долго могли любоваться ею подчиненные.
   - Юля! Юля! Юля! - стали скандировать члены Политбюро. -- Вернись с поднебесной, не оставляй нас сиротами.
   - Что мои дорогие, - проснулась она. - Я счастлива, находиться среди вас. С таким народом мы завоюем не только Россию, но и Америку. Сделаем мир оранжевым, понастроим Майданы по всей Европе и Америке. Если желаете, возьмем часть денег из этого мешка и пойдем в лучший ресторан Киева, устроим себе праздник. Это будет праздник торжества справедливости и нового миропорядка.
   - Никак невозможно, - произнес бывший зэк Ляшка-Букашка с вытянутой рукой вперед, как это делали когда-то фашисты. - За нами следят, нас могут обвинить в том, что мы, еще не дождавшись подсчета голосов, уже празднуем победу. Спасибо вам, конечно, наша прелестная королева, но лучше устроить сабантуй прямо здесь в этом помещении. Оно охраняется и тут ни одна собака не узнает, чем мы занимаемся.
   Ляшка--Букашка говорил с таким пафосом и так убедительно, что у Юли носик зашевелился. Никто и подумать тогда не мог, ни Юля, ни Ляшка--Бкашка, что наступит такое смутное время, когда Юля выгонит преданного депутата Ляшку--Букашку из славных рядов своей партии только за то, что тот посмел, наглец такой, проголосовать в Верховной Раде не так как велела хозяйка.
   Юля уже стала поднимать пальчик кверху, чтобы привлечь внимание к Ляшке--Букашке, как вдруг ввалилась баба Параска. Она громко сказала:
   - Дорогие мои, я вам ужо полчаса как стучу, вон кровья на костяшках пальцев. А что касаемо сабантуя, о коим вы тута балакаете, дык это можно у меня дома устроить, я приглашаю. У меня две огромные алюминиевые кастрюли, а коль не хватить, по дороге закупим, колбасу прихватим, а картопель у соседев насионализируем. И даже бормотуха есть. Юлия Писоевна, то есть, пардонюсь, Феликсовна, я только с агитации, на Майдане была, лозунги выкрикивала, называлась истинно народным депутатом и славила всю вашу партию, готовую подать свои голоса за королеву. Возвернулась сюды у штаб и малость постояла у двери, потому как усе, о чем вы тутечки балакаете, за километр слышно.
   Баба Параслка уселась в свободное кресло, извлекла зажигалку, а потом стала шарить по карманам за сигаретой.
   - Курнуть-то дайте, не будьте такими жадными, я вон сколько уремени потратила на агитацию. И депутатом меня сделайте, я буду не хуже остальных в парламенте. Я этому Юнуковичу глаз выколю, вот увидите.
   Школь-Ноль извлек пачку "мальборо", поднес бабе Параске, погладил ее по седым волосам, но побрезговал поцеловать в лоб, а вытащил одну сигарету, сунул ей в раскрытые губы, поднес зажигалку и когда она прикурила, вернулся на место.
   - Я предлагаю, - сказала, наконец, Юля, - наградить бабу Параску Орденом моего имени, он так и называется "Орден Юлии Болтушенко". Саша, заготовьте указ, я его тут же подпишу.
   Баба Параска приободрилась, она тут же извлекла чекушку из сумки и немного причастилась.
   - Это у мене второй орден. Один я получила от президента. Я его долго носила, а сегодня, к сожалению, забыла дома. Не знала, что будет сегодня второй орден, а то надела бы другое платье. Но ничего: к фуфайке тоже можно присобачить.
   Турко-Чурко принес орден на вышитом полотенце, уже извлеченный из шкатулки, зачитал предварительно указ за подписью Юли и прикрепил к телогрейке поближе к подбородку. Раздались аплодисменты, а Параска воскликнула: ура-а-а!
   Депутат Ляшка-Букашка долго крутил головой, он все думал: а почему бы ему ни получить такой же орден, чем он хуже бабы Параски? Он уже высказал свои претензии соседу Чвирко-Пёрдко, но тот помахал пальцем у самых глаз молодого депутата и только после этого депутат Ляшка-Букашка успокоился.
   - А теперь торжественно проводим гражданку Параску, - произнесла Юля и захлопала в ладоши.
   Тут же раздались бурные овации, и баба Параска с трудном поднялась с места. Ей не очень хотелось покидать торжественное собрание, тем более, что намечался сабантуй. Да делать нечего, надо снова возвращаться на Майдан и произносить речь. Она медленно поплыла к выходу, все озираясь на Юлию Феликсовну, не сделает ли она какой-нибудь знак остаться. Но никакого знака не последовало, тогда баба Параска сплюнула на пол и взялась за ручку двери.
   - Депутат Ляшка-Букашка! возьмите с собой депутата Чвирко- Пёрдко и дуйте в ресторан "Астория", скажите: Юлия прислала. Наберете два мешка отбивных, три мешка бананов, три мешка ананасов, сорок бутылок французского коньяка, сто бутылок шампанского, французского шампанского и всяких деликатесов по усмотрению директора ресторана "Астория".
   - Пущай и ваш зам Школь-Ноль дует с нами.
   - У меня печень болит, - произнес Школь-Ноль. - Я нести ничего не могу.
   - А выпить можешь? - спросил депутат Ляшка.
   - Выпить..., ну как сказать, постараюсь. За нашу партию и за ее руководителя Юлию Феликсовну. Ну, кто бы осмелился на такую подлость - отказаться от тоста за Жанну дАрк двадцать первого века?
   - Ладно, освободим его от тяжелого труда. Депутат Муха!
   - Я депутат Муха, - отчеканил Муха, вставая и прижимая ладони к отутюженным брюкам.
   - Пойдете с ребятами. Два мешка потащите, надеюсь.
   - Хоть три, - сказал Муха, - мне это ничего не стоит.
   - Хорошо, идете, - произнесла Юля. - Пока вывернетесь, мы здесь займемся изучением моего труда под названием " Лидер партии в юбке".
   Кто будет читать мой труд вслух?
   - Я, - сказал Турко-Чурко. - Я могу ваш труд переложить в стихи.
   - Стихи, это лирика, а у меня серьезный труд, имеющий международное значение.
   - Школь- Ноль! возьмите на себя этот труд.
   Школь-Ноль читал плохо, нудно, невыразительно. Депутаты погрузились в сон и стали похрапывать. Юля тоже задремала.
   Вскоре вернулись из ресторана посланцы, стали развязывать мешки, сдвигать столы и полчаса спустя все было готово.
   Юля выступила с краткой речью, после которой все принялись уничтожать съестные припасы. Праздник завершился, как обычно лежанием на полу, в креслах, на скамейках. Самой стойкой оказалась Юля. Она знала, что человек хорошо раскрывается за столом, который ломится не только от яств, но и от спиртного.
   Школь-Ноль не выдержал испытания: он лежал с расстегнутыми штанами и все произносил: пся крев, я должен быть министром, а иначе сбегу к Яндиковичу.
   36.
   Юля хорошо помнила премьерское кресло и никак не могла смириться с тем, что она не занимает его: ей казалось, что оно пустует и занять его просто ее долг. Но как? только через выборы в Верховную Раду и конечно победы на этих выборах. Это важнее, чем замужество дочери, чем ее миллионы в железных ящиках и в целлофановых пакетах. Поэтому всех членов своей партии она разослала во все уголки страны, снабдив их деньгами, истратив свыше миллиона долларов. А сама осталась в Киеве, но не могла найти для себя место, где бы можно было спокойно работать, думать о будущей государственной деятельности. В офисе было пусто и как-то неуютно. Вдобавок обогрев офиса, несмотря на то, что не было холодов, оказался настолько слабый, что у нее коченели не только ноги, но и руки. Кофемолка перегорела. Экономка Таня заболела гриппом и уже четвертый день не появлялась на работе.
   " Буду работать дома. Если в квартире опостылевший муж станет мешать, уеду на дачу, уединюсь с Марком, вспомню молодые годы, хоть я и сейчас не чувствую себя старой. Секс полезен в моем возрасте. И не только через вагину. Марк разогреет мое немного увядшее тело, глядишь, настроение поднимется. А потом, как только начнут поступать сведения о результатах голосования, я начну летать не только над Киевом, но и над всей Украиной".
   Осталась не так много до дня голосования. Что-то ее люди не звонили из периферии. И она решила их не беспокоить. После долгих колебаний и мучительных попыток решить, куда же ей деваться, она автоматически нажала на кнопку мобильного телефона, чтобы соединиться с Марком. Но на том конце никто не поднимал трубку, а потом она услышала сообщение, что объект находится за зоной досягаемости, позвоните позже.
   Пришлось идти домой. Дом это крепость любого человека, но Юля в этот раз не хотела уединяться в этой крепости. Ничего хорошего ее там не ждало. И она не ошиблась.
   Сунув ключ в замочную скважину двери, а повернула его два раза и, радуясь, что замок сработал, бесшумно, как кошка, вошла в коридор, сняла с себя обувь и верхнюю одежду, а потом прошла прямо в спальню. В спальне муж занимался любовью со своей молоденькой партнершей.
   - Кипяток мне! - воскликнула Юля и побежала на кухню. На кухне никакого кипятка не было, была едва теплая вода в кране. Юля схватила графин со стола и налила его, но муж уже одетый в халат зашел на кухню. Он стоял, растопырив руки, чтоб ревнивая супруга не смогла появиться в спальне с кувшином. Его подружка слишком долго одевалась в спальне.
   - Ну что, кобель? стоит мне уйти на работу, как ты уже водишь сюда всяких проституток?
   - Юля, дорогуша, ты...слишком занята, у тебя нет времени на мужа и...ты была со мной, как супруга, кажется в прошлом году. А я не инвалид, ты знаешь. И потом, что это за Марк у тебя? Он молодой, сильный, может всю ночь. А Турко-Чурко, а твой Пердушенко, да и сам Писяевич тебе не чужой. Перечислять еще? продолжать, али хватит? Если всех выстроить в ряд получится шеренга от Киева до Винницы.
   Юля схватила кухонный нож и вытерла его в полу юбки.
   - Отрежу сейчас и выброшу. Мне ты не нужен, я не ревную, Боже упаси. И все же водить домой при живой и здоровой жене...это для меня унизительно. Ты понимаешь это? ты знаешь, кто я такая? Да ты моего мизинца не стоишь. Я вышла за тебя замуж против воли родителей, пригрела тебя, даже...
   - Что даже, что? дочку родила? Так она не моя дочка, а того, что в Америке, он, правда, хорошо заплатил тебе, пригрел, сделал тебя своей любовницей.
   - На кого ты намекаешь, дерьмо дурно пахнущее?
   - На Лазаренко, на кого еще. Кто тебя вытащил из грязи? Лазаренко, а потом уж Кучума пригрел. А кто тебя познакомил с Лазаренко, не я ли? Ты наворовала миллиарды долларов и почувствовала себя богиней. Жанна дАрк без доспехов. Да ты политическая проститутка, вот кто ты есть. Уже за решеткой отсидела не один месяц, еще сядешь, потому что слишком задираешь свою дурную голову.
   - Это не твое дело.
   - Сколько у тебя оранжевых бандитов? Они тебя трахают все по очереди, не так ли, признавайся. А то я и убить могу.
   - Я сама тебя убью. Вызову свою охрану, они придут, сожгут твой поганый труп и над Днепром развеют.
   - Ну, черт с тобой, живи, как знаешь, только меня не трогай, - стал сдаваться муж.
   Не постоянное сердце Юлии тоже дрогнуло, и она стала задирать платье выше колен, но муж сделал вид, что не замечает этого шага, повернулся, чтобы уйти.
   - Подожди, - приказала Юля. - Ты тут наговорил, черти что, а я на самом деле давно не была в мужских руках. Я и спешила домой, чтобы обнять тебя, прижаться к тебе, к твоему плечу, а ты мог бы взять меня на руки и отнести в спальню, как это было много лет назад. И что я увидела? Это ужас. Да во мне проснулась Медея, - ты хоть знаешь, кто такая Медея?
   - Приподними голову, - потребовал муж и подошел ближе, чтобы взять за подбородок. - Да ты вся покусана. Какой же кобель оставил тебе столько шрамов на шее? Стыдилась бы. Я, если честно, не хочу с тобой что-то иметь в постели. Боюсь заразы. Я уже лечился от гонореи, и этой гонореей ты меня наградила. Никто, кроме меня не знает, до чего ты грязная, распутная баба. Так на публике, и особенно в Верховной Раде ты хорошо выглядишь, но это лишь оболочка, внутри которой целый мешок нравственной и бытовой грязи.
   - Замолчи, пособник всех воров в Украине! Кто помогал воровать денежки из национального банка Виктору Писяевичу, не ты ли? Кто участвовал в грабежах невинных людей, богатых людей, - не ты ли, нравственная личность?
   - Ты меня посылала.
   - Кто ликвидировал министра МВД Кравченко?
   - А кто мне отдал за эту акцию пятьдесят тысяч долларов, не ты ли, Юлия Феликсовна?
   Юля вдруг расплакалась и плюхнулась в кресло. Она поняла, что муж не из тех, кого можно переспорить, или что-то доказать. Так как этот разговор происходил на кухне, она повернулась, открыла дверцу холодильника, достала бутылку коньяка и сунула горлышко в рот. Муж понял, что капризная и непредсказуемая супруга сломлена, набросил на себя дорогое кожаное пальто и хлопнул дверью.
   "Боже, почему я такая несчастная? - задала себе вопрос Юля, нарезая ветчину в тарелку. - Ну что мне остается делать, как не продолжить борьбу, нещадную борьбу за кресло премьера? У великих людей нет, и не может быть счастья в семье, - их счастье в политике. Я непременно должна выиграть в трудном соревновании за кресло премьера, а потом и за кресло президента. Пост премьера это первая ступень на президентский олимп. Тогда у меня будет много претендентов в мужья. А этого дурака я прикажу убрать с поля зрения. Если его лишат жизни, я немного поплачу, как положено жене и то на людях, а потом, так же как и сейчас, в одиночестве, попью коньяк и закушу бутербродом с черной икрой. Икру мне будет поставлять президент России Путин. Я и его соблазню".
  
   Тянуть из горлышка коньяк ей как будто стало стыдно, поэтому она достала позолоченную рюмку, налила полную и стала согревать ее в согнутых ладошках. Благо, никто не звонил, никто не беспокоил. Даже домашняя собака куда-то исчезла.
   Она пошла в кабинет мужа и увидела кипу газет в одном из кожаных кресел. Сейчас найду свой портрет, решила Юля и ухватилась за первую попавшуюся газету. Но в газете, к своему великому удивлению, она увидела на последней странице, бросившийся в глаза заголовок "Как разбогатела Юля". От одного заголовка ее бросило в жар. Бросив окурок на ворсистый ковер и, не потушив его хотя бы ногой, она стала пробегать строчки, повествующие о каких-то семи миллиардах долларов, которые помог ей прикарманить, а точнее украсть, ныне находившийся за решеткой в США Павел Лазаренко. Далее речь шла о шестистах миллионах долларов, вывезенных ею из России.
   - Я расстреляю автора этих строк, - громко произнесла она и стала вчитываться в фамилию автора. "Залупценвонющенко" гласила подпись автора.
   Такого автора даже искать было стыдно.
   - Ну и подлецы же, - произнесла она, хватаясь за рюмку и бутылку с коньяком, опустошенную всего на одну треть. - И это накануне выборов. Сколько же экземпляров у этой газеты? Две тысячи? Надо их закупить и сжечь. Кто мне в этом поможет? Конечно же Турко- Чурко и Олег Ляшка-Букашка. Этот Ляшка горы свернет ради меня. Саша сказал мне, что Олег целовал мою грязную обувь, оставленную в раздевалке офиса.
   И Юля впервые за этот вечер взялась за мобильный телефон, чтобы вызвать двух верных псов Турко-Чурко и Олега Ляшку--Букашку.
  
   37.
   Первый весенний месяц, справедливо названный "березнем", поскольку первыми просыпаются березы, активно тает снег, а на небесном небосводе все выше и выше поднимается солнце независимо от политических баталий, грязных сплетен и недостойного поведения людей в борьбе за власть, - этот "березень" принес Юлии много волнений и душевных мук, если можно считать муками политические страсти.
   Еще не было выборов, в которых она так страстно мечтала победить и доказать своим политическим оппонентам и президенту, который захватил престол не без ее активного участия, что ее программа самая верная, а политическая платформа самая перспективная и выверенная жизнью. Оглушительная победа на выборах в Верховную Раду доказала бы президенту и всему обществу, что она неправильно была смещена с поста премьера. Мало того, президент испугался ее растущего авторитета и потому пошел на столь непопулярный шаг. Это была двойная измена - измена политического соратника и измена мужчины лучшей женщине в государстве. Только малодушный и неблагодарный человек, каким конечно же являлся Писяевич, мог решиться на такой шаг. И поделом ему, псу раненому, украинскому Квазимодо.
   Еще одно немаловажное обстоятельство толкало ее на активную работу по захвату власти. Разумеется, демократическим путем, путем всенародного волеизъявления. В основе этого немаловажного обстоятельства лежал страх за свою судьбу, страх предстать когда-нибудь перед судом за присвоение семи миллиардов гривен и шестисот миллионов долларов, которые она успешно перевезла через русско-украинскую границу в конце второго тысячелетия.
   Если ее партия одержит убедительную победу на выборах, и у нее будет двести двадцать шесть депутатских мест в парламенте, она автоматически становится премьером, а ее партия, махнув рукой на остальных двести тридцать депутатов, принимает любой закон, вплоть до отставки президента. Так как она уже сидела за украденные миллиарды, придя к власти, заставит правоохранительные органы закрыть навеки то, что ей могут вменить даже после ее смерти. Что такое судебные органы, из кого они состоят? из людей естественно. Никто так не соблазняется на доллары как люди. А как Виктор Писяевич пришел к власти? При помощи Верховного суда, которому заплатили не так уж и много, около тридцати миллионов долларов. И решение было в пользу оранжевых, малоопытных, но преданных своей партии ребят. Таких, как Залупценко, Заварич-Дубарич, Дьяволивский и другие. Что сделал Залупценко на посту министра МВД? Прежде всего, расставил на руководящие посты всех родственников, всех друзей, знакомых, тех, кто платил денежки, начал присваивать им звание майора, подполковника, полковника. Каждая звездочка стоила по три миллионы долларов. Они вместе с президентом расформировали службу дорожного движения. С какой целью? Известно с какой. Вместо службы дорожного движения появились мафиозные структуры, родственники Залупценко и Вопиющенко, которые продавали водительские права, технические талоны на ворованные автомобили и брали деньги за технические осмотры. И оба обогатились. По одному миллиарду долларов получил каждый, не меньше.
   А я не буду мелочиться, я если перепадет, то соблазнюсь на более крупную сумму, не на семь миллиардов долларов, как раньше, а на десять, пятнадцать.
   Кто-то постучал в дверь. Довольно робко. Это мог быть только Саша.
   - Заходи, Турко-Чурко, я одна, рассуждаю сама с собой. Ты разогнал всех лентяев по регионам, или еще кто-то остался в Киеве? Если кто остался - в три шеи такого из нашей славной партии моего имени. Ну-ну, отыдь, щекотно. Ты в туфельки мои целуй, а не в щиколотку, вот обормот. Ниже, ниже, тебе говорят. Если будешь хватать за коленку, получишь по лысине. Ну, все-все, верю в твою собачью преданность. Поднимайся, вытри свои слюнявые губы, и давай поговорим. Вот туда в кресло напротив. Да не раздвигай так ноги, ты не девочка легкого поведения, которая тут же хочет отдаться, если вытащишь кошелек, отягощенный зелеными бумажками с изображением Франклина.
   - Госпожа моя, я весь на предельном слуху. Перед тем как войти к вам, медсестра прочистила мне уши ваткой, смоченной в каком-то растворе, - я теперь слышу, как мыши скребут у вас под полом.
   - Иди ты в баню: у меня мышей нет. Есть ужи, извивающиеся предо мной, они клянутся в преданности и любви, а на самом деле нещадно, без устали копают под меня в надежде, что я свалюсь в их грязную яму.
   - Я клянусь вам в преданности и верности, стоя на коленях, а могу и лежа при свидетелях. Если есть свидетели - позовите их, я буду также стоять на коленях, не шевелясь.
   - Не надо мне клятв, мне нужны дела. Докажи мне свою преданность результатами голосования за мою славную партию, которой нет равных.
   - Я готов. Если надо, я возьму автомат Калашникова, нашего врага россиянина, стану перед входом в избирательный участок и спрошу: за кого отдали свой голос? Если будет ответ: за русского агента Яндиковича - сразу пущу по нему очередь.
   - Молодец, ты мужественный человек, я знаю: ты не пожалел бы жизни своих соотечественников ради моей партии и меня лично, - торжественно произнесла Юлия, - но, к великому сожалению, во многих регионах на избирательных участках будут присутствовать наши надежные друзья американцы. В Америке хоть и стреляют, но выборы проходят без стрельбы, сенат заседает спокойно, без кулачных боев как у нас. У тебя до сих пор не зарубцевался шрам, который тебе влепили на одном из заседаний Верховной Рады. Жаль, конечно, что нельзя взять автомат Калашникова и убеждать избирателей при его помощи.
   - А что же делать в таком случае, что делать, госпожа моя? - складывая пухлые волосатые руки, спрашивал Турко-Чурко.
   - Саша, Сашуня, Манюня, у нас есть только два пути. Первый путь, он самый верный. Это тайный подкуп избирателей. Сколько миллионов мы расходовали на поощрение избирателей, которые отдадут за нас голоса, -десять?
   - Пятнадцать, а может и все двадцать, я кассу еще не проверял досконально.
   - Ну, так вот. Если двадцать миллионов долларов ты расходовал на поощрение избирателей, то, сколько миллионов голосов мы получим? Это первое. Второе. Сколько удалось сагитировать и выявить тех, кто разделяет наши, вернее, мои взгляды на будущее Украины? Небось, миллионов десять. Это наш надежный тыл. Итак, десять миллионов это те избиратели, которых не надо умасливать, они сами за нас, вернее, за меня проголосуют. Вторые десять миллионов мы умаслим при помощи долларов, а еще пять просто сагитируем. Да одна Баба Параска миллион избирателей переубедит в том, что только моя партия борется за интересы народа. Итак, выходит двадцать пять миллионов голосов - наши. Партии Яндиковича ничего не остается. А еще партия Морозова, а еще партия Писяевича, этого паса поганого, который меня так незаслуженно обидел. Выходит, что мы на вершине, не так ли? Ты, какой пост хотел бы занять в моем правительстве? говори, не стесняйся.
   - Я не прочь бы вернуться на прежнюю должность: там было тепло, светло и мухи не кусали. И вас я видел ежедневно.
   - Хорошо, Саша, будет тебе старое кресло, готовься к нему. Собирай компромат на Яндиковича, на Симоненко и на Писяевича, если его партия войдет в парламент в количестве двух-трех человек. Нам его надо свергнуть. Как только я стану президентом, я сделаю тебя премьером. Готовься. А пока что...нам надо набраться мужества и ждать.
   Юля зевнула, раскрыв ротик до неприличия и даже не воспользовавшись платком, хорошо зная, что раз началось это зевание, то оно будет продолжаться до тех пор, пока она не прислонит голову к спинке кресла и не закроет свои всевидящие глазки.
   - Саша..., пока, мой золотой. Посиди в соседней комнате, я подремлю немного, а потом тебя вызову и мы продолжим беседу. Не вздумай скрыться. Я практически одна. Водителю приказано находиться в машине и ждать моего появления. Если, скажем, митинг на Майдане в мою поддержку, я срочно должна там появиться и произнести речь. В районе двенадцати ночи уже могут поступать первые данные о выборах и результатах голосования. Ты...пока...
   На этом Юля погрузилась в дремоту, которую Турко-Чурко даже под дулом пистолета не осмелился бы нарушить. Он поднялся с кресла и, не отрывая глаз от любимого лица, задним ходом направился к двери, уронив при этом и ручку и блокнот, в который он старался зафиксировать каждый звук своей госпожи. Дверь немного скрипнула, Юля не среагировала, и этот скрип повторился при закрывании дверного полотна.
   - Благослови Господь сон моей мадонны, - произнес Турко-Чурко и почему-то прослезился то ли от радости, то ли от возложенной на него миссии по популяризации имени своей госпожи.
  
   38.
   Результаты выборов в Верховную Раду, прошедшие в конце марта 2006 года оказались довольно неожиданными. Из бесчисленного количества мелких всевозможных партий, в парламент прошли только пять партийных кланов. По количеству мест в высшем органе власти партия Юлии заняла второе место после партии Яндиковича. Это был и удар, и спасение Юлии от окончательного и бесповоротного поражения.
   Она три дня ревела, как белуга, никого к себе не подпускала, проклинала дураков избирателей, а также всех своих помощников, всех членов своей партии. Не сделали того, что должны были сделать. Должно быть, деньги, отягощавшие их карманы, так и остались в куртках, брюках, в женских чулках, набитых зелеными бумажками и повязанных вокруг талии вместо того чтобы очутиться в карманах избирателей склонных к благодарности.
   Что теперь делать, ну что делать? Что касается поста президента, то о нем следует забыть, если не навсегда, то на ближайшие годы. Бедная, бедная Украина, так и не сможет избрать хоть раз в своей истории женщину, женщину талантливую, умную и главное красивую, на высший пост в государстве! А ведь она могла бы украшать державу одним своим видом. Маргарет Тэтчер была довольно красивой в молодости, но она, Юлия, гораздо красивее, умнее и талантливее ее. Маргарет, если где и потянула, то не более двух фунтов стерлингов, а она, Юля, миллионы. И все это ради чего? Ради процветания государства. А если бы она была в государстве первой, вернее, первым лицом, то и она бы поневоле процветала вместе со страной.
   Умные, хоть и немного путаные мысли, текли в голову нескончаемо, подобно вновь образовавшемуся ручейку во время обильного дождя в горной местности. И этот маленький беспрерывный ручеек мыслей стал успокаивать ее. Не ведая, зачем и для чего она поднялась с пола и подошла к большому зеркалу, глянула на совершенно чужое и страшное лицо чужой женщины, и вскрикнула от ужаса. Она увидела свои растрепанные волосы, свое исцарапанное в кровь лицо, выпученные глаза с красными прожилками, скособоченный подбородок, с которого свисали две длинные нити соплей.
   - О Боже! - вскричала она. - Да я хуже бабы Параски. Я просто чучело огородное. Спа-аси-ите!
   Но никто не откликнулся, никто не пришел на помощь. Тут Юля вспомнила, что надо посетить ванную, где есть теплая вода, мыло, всякие примочки, вата, бинты, полотенца и такое же во весь рост зеркало в золоченой раме, как и здесь.
   И вот зашумела вода - источник жизни, запрыгало мыло при помощи проворных ручек, затем открылись флакончики и стали сушить кожу мягкие ворсистые, хорошо отглаженные полотенца. Каких-то полчаса, и Юля, как будто заново родилась. Она быстро достала ключи из потайного места, открыла входную дверь и была приятно поражена. Вся площадка перед входной дверью была запружена народом с большими букетами цветов и искаженными от страха лицами. Страх постепенно спадал, появились улыбки, и даже слезы, наиболее щедрые у первого зама Турко-Чурко. Только Олег Ляшка-Букашка, бывший зэк, начал прыгать на обеих кривых ногах и кричать: да здравствует Юля в облике Жанны! Сама Юля быстро сориентировалась и наградила всех до одного щедрой улыбкой. В ответ на царскую щедрость посыпались аплодисменты. А затем последовало взятие крепости. Каждый хотел с букетом в руках пройти первым. Ляшка-Букашка даже наступил Юли на ногу.
   - Рассаживайтесь, дорогие друзья, - сказала хозяйка. - Вы, конечно, не оправдали моих ожиданий, и мой народ их не оправдал, возможно, вам не удалось всучить по десятке долларов тем, кто направлялся на избирательный участок. Возможно, вместо десятки, вы всучили по пять долларов, а молодчики Яндиковича, вручали по пятьдесят каждому, кто направлялся на избирательный участок. У него же Ахметов спонсор - самый богатый человек в Украине.
   - Подсчет голосов показал, что мы не на последнем месте, - закукарекал Турко-Чурко. - Но самое главное не это...
   - А что? не выдержала Юля.
   - Самое главное то, что партия Писяевича не впереди нас, а после нас. По количеству мест в парламенте мы опережаем партию Писяевича в два раза. Что это значит? А это значит, что Писяевич на президентских выборах будет далеко позади нас, а точнее вас, Юлия Феликсовна. Радоваться надо. А вы, Юлия Феликсовна, печальны, у вас такой вид, будто мы проиграли. А мы выиграли, Юлия Феликсовна. Ура Юлии Феликсовне.
   - Ура! - поддержала баба Параска.
   - Я вручал по десятке каждому, кто выходил из избирательного участка, - сказал Олег Ляшка-Букашка.
   Юля сделала дикие глаза, потом поднесла пальчик к виску и стала им вращать.
   - Ты что - того? Избиратель проголосовал за Яндиковича, а ты вдобавок еще и наградил его. Вы слышите, друзья? признайтесь, кто еще так делал? О Боже, час от часу не легче. Ты, Ляшка-Букашка, будешь должен нашей партии пятьсот тысяч долларов, - как ты будешь выходить из этой долговой ямы?
   Ляшка-Букашка расплакался, а потом едва выговорил:
   - Я отработаю в парламенте, если вы меня туда возьмете. Я ежедневно буду выступать с зажигательными речами, клясть и поливать трехлетней грязью этого выскочу Яндиковича и всех остальных, кто будет не с нами, а против нас. Я буду начинать так: свиньи, паскуды, предатели, русские шпионы, сволочи и всякая шантрапа, пробравшаяся в Верховную Раду путем подкупа и обмана. Сидите смирно, и не вздумайте пищать, а также выпускать пар из штанов, когда говорит мать всей Украины Жанна дАрк.
   Губы, а затем и челюсти Юлии невольно разъединились и расцвели в улыбке, а затем слова сами по себе вырвались наружу.
   - Что ж! ты, Ляшка-Букашка, мыслишь довольно разумно. Возможно, я и спишу тебе твои долги, но только в том случае, если от твоих зажигательных, как у фюрера речей, будет хоть какая-то польза. Как вы, товарищи? Я думаю: простим ему эти пятьсот тысяч, которые он так бездумно растранжирил.
   - Он в карман положил.
   - Он украл!
   - Туды его!
   - Не слушай их, - шепнула Юля на ухо Ляшке-Букашке.
   Вскоре раздались аплодисменты, а Ляшка-Букашка вытянул голову так, что шея его стала похожа на шею гуся, как две капли воды.
   - На этом мы можем поставить точку, - произнесла Юля под жидкие хлопки. - Саша, что тебе, что ты хочешь?
   - Позвольте короткую речь!
   - Позволяю.
   Турко -Чурко поднялся с кресла, обвел глазами всех, а это все еще были глаза председателя Службы безопасности и сказал:
   - Я думаю, что, несмотря на происки наших врагов, коим является этот Яндикович, у нас сегодня праздник и давайте мы этот праздник устроим назло москалям и всем регионалам. Ты, Ляшка-Букашка, дуй в магазин и ты, Школь-Ноль тоже дуй в магазин. У вас, насколько я знаю, карманы все еще полны долларами, полученными из казны нашей родной партии, партии Юлии Феликсовны, и закупите все, что под руку попадется, но в этом списке должны быть: черная икра, осетрина, копченый угорь, вареная картошка, киви, шампанское, коньяк и москальская водка. А то у нас тут одни цветы. Юлия Феликсовна - самый большой букет, способный заменить все остальные букеты. Я предлагаю все букеты выбросить в мусорный контейнер и любоваться Юлией до прихода наших товарищей. Что касается итогов выборов, то наши результаты не так уж и плохи: мы на втором месте. Я предлагаю следующее. Нам надо, хоть удовольствия здесь мало, объединиться с партией президента и партией Морозовова. Тогда у нас будет двести сорок голосов в парламенте. Тогда парламент - наш. А Юля - премьер.
   - Нет! - закричала Юля так, что все подпрыгнули от страха. - Президент меня уже один раз предал. И это произошло в тот момент, когда страна начала расцветать под моим руководством. Я уже вела переговоры с руководством Евросоюза о вступлении Украины в эту организацию. Я уже подготовила решение о снижении цен на сахар, муку, электроэнергию, на топливо, на газ и на зажигалки. На сколько, спросите вы? На десять копеек. Это же огромная сумма. А президент - бац, и в отставку. Я потеряла три зуба от тяжких переживаний. Я ненавижу его. Поскольку авторитет моей партии движется в гору и достигнет невидимых высот, надо дождаться следующих выборов и выпихнуть его из президентского кресла.
   - Так выборы президента не за горами. Ваша кандидатура - одна из первых, - произнес Дьяволивский. - Вся Галичина проголосует за вас. Только одно условие.
   - Какое? - спросила Юля.
   - Не поддерживайте никаких связей с москалями, учитесь национализму у Виктора Писяевича, ведь он на этом и вышел, пробрался на самую вершину. А кто он такой, помните? Он счетовод из Ивано-Франковска. Мы это знаем: вчерашний счетовод - сегодняшний президент.
   - К тому же больной, - добавила Юля.
   - На голову, - добавил Таран.
   Турко-Чурко снова поднял руку. Юля сразу заметила и кивнула головой в знак согласия.
   - Я предлагаю отложить все политические баталии и сосредоточиться на желудке. Я вижу: наши товарищи тащат сумки, вернее мешки, а Ляшка-Букашка еще авоську в зубах, сейчас они все добро вывалят на стол, мы причастимся, проглотим, сколько, кто может, и начнем обсуждать мировые проблемы. Кто за? поднимите руки!
   Руки все подняли. Даже Юля. Политический мир застопорился, уступив заглатыванию пищи и поглощению жидкости, напичканной градусами.
  
   39.
  
   Центральная избирательная комиссия целых семь дней подсчитывала голоса избирателей, отдавших за ту или иную партию свои голоса, в процентном, а затем и в количественном отношении по числу депутатов, представляющих ту или иную партию в парламенте. Юля получила сто двадцать девять мест. Полу националистическая партия Вопиющенко - восемьдесят одно депутатское место. Юля обскакала своего бывшего патрона на сорок восемь мест. Она больше не питала любви к Вопиющенко и его партии, она не была националисткой в душе, и бывший счетовод из Ивано-Франковска Виктор Писяевич, особенно после отравления не привлекал ее ни как любовник, ни как политик.
   Но куда деваться, как сделать так, чтоб добиться поста премьера? Если у нее меньше одной трети депутатских кресел, кто же предоставит ей премьерское кресло? Надо объединяться. Но с кем, с какой партией? С Яндиковичем, у кого сто восемьдесят шесть мест в парламенте? Нет никакого смысла: Яндикович ни за что не уступит пост премьера. Выходит только с партией счетовода, поскольку с ним и Морозов со своими тридцатью тремя депутатскими креслами. Если соединить депутатов всех трех партий, то получится большинство - 243 депутатских мест.
   - Как вы думаете, товарищи, а если мы предложим объединиться двум партиям, с которыми мы стояли на Майдане? Меня немного коробит нацистские выходки отдельных депутатов фракции руха, которая входит в партию ивано-франковского счетовода, занявшего пост президента на американские доллары. В этой фракции есть некий Кеньзьо-Меньдзьо, явно выраженный пшек. На одну его морду смотреть противно. У него если пятка зачесалась, тут же встает во время заседания парламента и орет: пятка чешется - москали виноваты. Да и счетоводу я не могу простить бандерскую измену. Прошу высказаться.
   - Пше кров, - произнес Школь-Ноль. - Кеньдзьо-Меньдзьо хороший парень. И...и наш великий президент, зять США, Виктор Писяевич вовсе не счетовод, а бюсгалтер. Бюсгалтер и счетовод разные вещи. Психология разная, политические лозунги, вернее, политические мысли у бюсгалтера более прогрессивные, чем у счетовода. А что касается объединения, то почему бы нам ни объединиться, мы же на Майдане рядом стояли, лобызались и в микрофоны вместе плевали.
   - Меня тоже предали, - заявил Турко-Чурко. - Я хорошо работал председателем службы безопасности. Был в контакте с Поросюком. Мы с ним только начали объявлять депутатов Российской Госдумы персоной нон грата, даже Писяевич радовался до бесконечности, но тут же забыл о моих заслугах, так же, как забывает надевать носки в резиновые сапоги, когда выходит на прогулку с любимым котом. Он издал указ о моем увольнении вслед за увольнением нашей Юлии Феликсовны. Но я прощаю - всем и все. А это значит: можно объединяться. Мы вернем себе посты, которые незаслуженно потеряли.
   - У меня есть заявление, - произнес Олег Ляшка-Букашка-Букашка, вскакивая на спинку кресла и держась за чубы двух депутатов.
   - Слушаем тебя, Олежек, - ласково произнесла Юля.
   - По агентурным сведениям моей тещи, партия счетовода Писяевича планирует объединиться с партией Яндиковича при полном согласии перекраситься из оранжевого в сине-голубой цвет. Если вы, Юлия Феликсовна не избавились от романтической мечты сделаться украинской Маргарет Тэтчер, то немедленно бросайте все, юбку в руки и бегом к Писяевичу. Упадите ему в ноги и воскликните: давай соединимся, а потом объединимся.
   На последних словах депутат Ляшка-Букашка хотел спрыгнуть со спинки кресла, но зацепился левой ногой и грохнулся между кресел. Все обошлось более-менее благополучно, только нос был разбит, и кровь стала сочиться, потребовались носовые платки; три депутата отдали свои платки, чтоб дурная кровь Ляжки не полилась на пол.
   Первый заместитель лидера партии Турко-Чурко высоко поднял руку и громко, так чтоб у Ляжки в ушах зазвенело произнес:
   - Категорически протестую против слова "соединимся". Пусть Юлия Феликсовна произнесет только второе слово: давай объединимся. А потом, у нас одни мужики и у счетовода одни мужики, - как же мы можем соединиться, мы ведь не голубые. А если товарищ Ляшка-Букашка голубой, пусть соединятся с Кеньзьо-Менньдзьо.
   - Вот тебе! - скрутил дулю из трех окровавленных пальцев Ляшка-Букашка. Юля захохотала, а зал просто грохнул, да так, что форточки начали открываться.
   - Пошутили, посмеялись и довольно, - сказала Юля. - Время дорого. Давайте все же решать, как быть дальше.
   - Объединяться! Объединяться! - ревели подчиненные.
   Пустоменко, молчавший до сих пор, поднял правую руку, а затем и левую, давая понять таким образом, что он немедленно желает занять трибуну и произнести речь. Он считал себя оратором первой категории, но одно партийцы не очень желали его слушать. Обычно он говорил долго, несколько путано, без каких-либо эмоций, наводя на слушателей неумолимый сон. Деятельный Ляшка-Букашка не хотел уронить разбитый нос на колени, сидя на таком важном собрании, но ничего не мог с собой поделать. Его глаза невольно закрылись, а глотка дико захрапела.
   Пустоменко не обратил на это никакого внимания и продолжал поглядывать то на бумажку с текстом, то на часы, полагая, что выступает в парламенте и ему для доклада отведено всего лишь десять минут.
   - Прогрессивная партия, партия имени Юлии Болтушко, прошу пардону, Болтушенко способна объединиться с прогрессивной партией "Наша Украина" под руководством Виктора Писяевича, а так же с Социалистической партией Украины под руководством Александра Морозова. Только, значит, надо правильно распределить должности в коалиционном правительстве. Пост премьера конечно же за Юлией, нашей покровительницей. Пост председателя Верховной Рады за Петром Пердушенко - Мордушенко, кума нашего президента. Только Морозов остается без должности. Вроде нехорошо обижать старика. Может, это его последнее желание и последняя возможность.
   - Обойдется, - воскликнул Школь-Ноль. - Пше кровь, пусть отправляется на пензию.
   - Обойдется, обойдется! - поддержали другие участники форума.
   Мудрое изречение Школь-Ноля оказалось таким близким и своевременным, что депутаты не могла нарадоваться и все время били в ладоши, а Ляшка-Букашка даже крикнул: хай 34ивее.
   Наконец Юля подняла указательный палец, желая восстановления тишины и порядка. Порядок действительно был восстановлен, преданные глаза устремлены на президиум, где сидела хозяйка.
   - Что ж! мне придется, скрепя сердце, конечно, выполнить волю своих соратников по борьбе за счастье бедного украинского народа, который, безусловно, достоин другого премьер-министра, другого истинно народного правительства, способного привести неньку Украину в Евросоюз, чтоб хоть немного откусить сладкого пирога. Я соглашусь на этот союз. Продержимся как-нибудь до следующих президентских выборов, а там я выставлю свою кандидатуру в президенты. Только я не могу, как предлагает депутат Ляшка-Букашка прямо сейчас поехать к Писяевичу, а тем боле броситься ему в ноги. Вы видите, я в белом платье. Не хочу испачкать французское платье за двадцать тысяч долларов о ботфорты Писяевича. Давайте сделаем так. Командируем Пустоменко, он же бывший член партии счетовода, пусть они договорятся, и тогда я буду готовиться к встрече.
   - Пожалуйста, не надо, не посылайте, не отправляйте меня в качестве посыльного, пощадите, - взмолился Пустоменко.
   - Да мы тебя посылаем, как дипломата, нашего дипломата, - сказала Юля. - А чего ты, собственно боишься?
   - Меня там съедят. Я же перебежчик. Бросил Писяевича и его партию, и очутился у вас. Да и дипломат я неважный, я олатор, а с дипломатией у меня нелады.
   - Пше кровь, - произнес депутат Школь-Ноль, - пошлите меня, у меня много единомышленников в "Нашей Украине". Я сумею договориться с Писяевичем.
   40.
  
   Почему-то президент начал испытывать панический страх перед Юлией еще задолго до окончательного подсчета голосов и подачи этих результатов в центральную избирательную комиссию, на которую он не имел такого влияния, как на судей и на другие силовые структуры. У Писяевича, как и у всякого человека в критические моменты жизни срабатывало предчувствие, - он предчувствовал, а потом и окончательно поверил в победу оранжевой революции, особенно после получения двух миллиардов долларов от своей тещи Америки на избирательную кампанию. А сейчас предчувствие было только нехорошим, пугающим, не вселявшем ни малейшей надежды на светлое будущее. Дурное предчувствие не обмануло его: Юля оказалась впереди почти на пятьдесят депутатских мест. Значит, она более популярна в народе. А ведь еще несколько лет пройдет, -- а популярность каверзная штука, она как женщина - либо все, либо ничего. И эта же неразрешимая проблема сверлила его скромные мозги как червоточина еще в день инаугурации, когда он еще смотрел на арку, куда должен был войти в самом начале церемонии инаугурации, когда Юля шла в красивой очень дорогой белой шубе под аплодисменты и восторженные крики толпы. С тех пор боязнь, что она займет президентское кресло, не покидала его ни на минуту. И лишь супруга Катрин, за спиной которой была Америка, могла служить преградой амбициям Юлии. Но кто знает, далее рассуждал президент, а вдруг Америка, повернется к нему спиной, а к Юлии лицом. Тогда капец, или конец.
   Он с трудом дал согласие на встречу с Юлией и то лишь потому, что кум Петро поручился за нее, исходя из собственных соображений. У Петра сразу мелькнула счастливая идея стать председателем Парламента, а это уж бланш-карт разъезда по всему миру в этом почетном качестве.
   - Но Юля требует встречи тет-а-тет, -- сказал Пердушенко, -- она же может задушить тебя. Если бы ты, кум, видел, как она подпрыгивает то на левой, на правой ножке, хлопает в ладоши, восклицая: я впереди, я первая, сам президент оказался в хвосте. К тому же Юля мстительная баба, я ее хорошо знаю. Когда вы одни, без свидетелей, она кидается на шею и жмет со всей силой; на теле синяки остаются; твоя Катрин, должно быть, уже знает, чьи это синяки на шее и не особенно ревнует. Эти американки умные женщины, философски относятся к измене мужа. Надо расположить камеры наблюдения так, чтобы они все могли зафиксировать, где бы вы ни находились. Я буду сидеть в потайной комнате и если увижу что-то необычное, ворвусь в дверь без стука и предупреждения. Я ей голову оторву и возглавлю ее партию.
   - На этих условиях я дам согласие встретиться с Юлией -- послезавтра в двенадцать часов дня, - произнес президент исторические слова каким-то торжественным голосом, устремляя свои глубоко посаженые глаза в космическое пространство.
   Кум знал, что Юля изведется в ожидании, и ее женская прыть значительно поубавиться. Оно так и вышло. Юля приходила несколько раз, но ей говорили одно и, то же:
   - Виктор Писяевич занят. Приходите завтра.
   Это завтра протянулось до среды. Она устала менять костюмы, по три часа наводить марафет и истерическими криками изводить невинных услужливых девушек, занимающихся макияжем.
   В среду она, злая, как мегера, уже махнула, было, рукой и оделась в костюм Жанны дАрк. Получился эдакий щуплый немного сгорбленный солдатик невысокого роста с чрезвычайно красными, злыми глазами и с претензией на величие лицом. И президент принял ее. Когда она входила в величественные покои, лидер нации спрятался за штору. Боевой вид в камуфляжной форме так испугал президента, что он непроизвольно увлажнил штаны собственной жидкостью.
   - Ну, где ты, Писяевич? иди ко мне, дорогой, - как можно ласковее произнесла Юля, глубоко презирая его.
   - А пистолета у тебя нет с собой? - спросил президент, робко выходя из-за портьеры.
   - Вот мой пистолет, - произнесла Юля, высовывая язык. - Этим пистолетом я могу касаться твоего пистолета до тех пор, пока он не оживет, а потом пущу его в роскошные апартаменты. Окончив эту процедуру, займемся переговорами о воссоединении, или объединении не только наших чуйств, но и наших партий.
   Виктор Писяевич похоже перестал трястись, скупо улыбнулся и немного повеселел. Он протянул руку гостье и строго указал на кресло, куда ей надлежало плюхнуться.
   - Что касается моего мужского оружия, то пустить его в оборот я не имею права. Кроме того, Катрин каждое утро, перед тем как мне отправиться на работу, расстегивает молнию и делает какую-то метку на моем сморщенном достоинстве. Сохранность этой метки она проверяет в любое время ночи, когда бы я ни вернулся. Не знаю, кто ее научил этому искусству. Короче, я теперь под надежным колпаком. Хотя признаться грешить меня практически не тянет. Все это после отравления. Российские спецслужбы хорошо постарались. Но я им устрою: весь мир их начнет презирать, - я им подброшу Голодомор.
   - Ну, Витюша, мне просто жалко тебя. Я уж, было, простила все твои прегрешения по отношению ко мне и хотела доставить тебе наивысшее наслаждение, как в далекие-далекие времена, а ты вон куда попал. Так тебе и надо, нечего было на американке жениться. Да еще детей нашлепал целую ораву. Но мне кажется, это не твои дети. Где же с таким здоровьем?
   - Ближе к делу, Юлия Феликсовна, - с невероятной храбростью произнес президент, все лицо которого уже покрылось бордовой краской.
   - Я тоже так думаю. Итак, Виктор Писяевич, если вы способны видеть в этой девушке, что сидит перед вами, премьер-министра великой страны, президентом коей вы являетесь, то мы можем заключить коалиционный договор на неопределенное время. Возможно на вечные времена.
   - Ну, можно быть и первым заместителем, не обязательно быть премьером. У тебя же семья. Я не думаю, что ты согласишься пожертвовать семьей ради этого поста. Потом у нас далеко не блестящие дела, чтоб испытывать кайф в кресле премьера. Я так в кресле президента чувствую себя не комфортно,-- я искренне говорю.
   - Я врожденный премьер, я великий премьер! Другого такого премьера ты не найдешь в нашем государстве. А что касается семьи, то ты знаешь: у меня уже давно нет семьи, а то, что есть - не более, чем видимость. Оттого я и бегу из дому, чтоб отвлечься и быть счастливой в работе. Мы с тобой в этом вопросе в одинаковых условиях. Ты ведь женился не по любви, а по политическим соображением, - ты стал зятем Америки и когда приезжает Кондализа Срайт, ты перед ней на четвереньках ползаешь, коричневый зад ей лижешь, ракеты просишь установить в Европе, которые могли бы быть нацелены на твоего злейшего врага - Россию. К тому же я работящая как и ты, великий Писяевич, я буду трудиться восемнадцать часов в сутки.
   Юля выговаривала эти мудрые слова четко, уверенно, да еще постукивала кулачком по столу в подтверждение своей правоты. Президент снова начал испытывать чувство страха. О неблагополучном состояние его психики свидетельствовало то, что незажившие рубцы и бороздки на некогда красивом, а теперь изуродованном лице, стали дергаться, а нижняя губа так отвисла, хоть крючок вешай.
   Юля заметила это, тут же сменила пластинку, сделав при этом масляные глазки, способные пощекотать сердце мужчины.
   - Мы с тобой оба великие: ты президент, а я - премьер. Пройдут годы, десятилетия, столетия, а историки будут вспоминать наши имена чаще, чем это они делают сейчас.
   - Все было бы хорошо, если бы ты, Юля, не претендовала на большее. А то ты побудешь премьером с годик, а потом начнешь воевать, причем в открытую за кресло президента, - я в этом уверен на семьсот процентов. А мне куда деваться - вот в чем вопрос.
   - Да никогда в жизни, Писяевич, дорогой. Клянусь своим мужем и трусиками, которые скрывают мою роскишницу. Хочешь, я дам письменное обязательство не претендовать на царскую корону. Ты этот жезл спрячь и никому не отдавай и даже не показывай, даже если я попрошу тебя взглянуть на него. Мне вполне достаточно должности премьера. Дело в том, что коттедж на берегу Красного моря не достроен, а средств у меня за душой, ну ничегошеньки нет. Я жила скромно, ничего себе не позволяла, а после того как ты предал меня...
   - Я никогда друзей не предаю, откуда ты взяла это?
   - А кто меня выпихнул из премьерского кресла, не ты ли?
   - Ну, это, это. Это было давно.
   - Ладно, я прощаю тебе...
   - Гм, - произнес про себя президент, - и колется, и верится, и Катя не велит.
   - Что ты там бормочешь?
   - Я вызываю магов. Как маги скажут, пусть так и будет.
   Но маги почему-то не шли и даже в воображении не являлись. Пришлось подняться с кресла, хоть это не так легко давалось, походить -- руки за спину -- и даже заглянуть в шкаф. Но опять же без толку.
   - Посиди, - сказал он, а сам отправился в туалет, совмещенный с ванной. Юля обрадовалась перспективе посмотреть, а что же, какие бумаги государственного значения на президентском столе? Не успел президент скрыться в туалете, как Юля поднялась и быстро уселась в президентское кресло, чтобы посидеть хоть несколько секунд и ощутить не только государственную мощь, но и государственную мудрость. Тепло сразу же, как только она уселась и потонула в кресле, разлилось по всему телу, жар теплой волной окутал личико и сделал его просто божественным. Она тут же схватила зеркало овальной формы, лежавшее на кипе бумаг, глянула и не узнала себя. Глаза..., это были не глаза, а звезды. Искры так и сыпались, освещая путь не только украинцам, но и другим народам. Да с такими глазами можно весь мир покорить, Газпром завоевать, Кандализу Срайт потеснить и стать Госсекретарем США.
   - Ау! - кричала Юля, распрямляя руки-крылышки, как бы ощущая полет в сторону запада.
   Президент же, как только очутился в туалетной комнате, обратил внимание на открытую форточку и подумал, что инструкция запрещает держать открытыми какие-либо окна или форточки, услышал вороний крик - кар-кар-кар, карл-марл. " А, подумал он, Карл Маркс! А что говорил Карл Маркс? А он говорил: пролетарии, а это значит украинцы, объединяйтесь. Итак, выходит: украинцы всех стран объединяйтесь. Вот спасибо воронам. Надо издать указ, запрещающий отлавливать или отстреливать ворон, а той вороне, которая выдала "Карл-Марл", поставить памятник перед входом в мою резиденцию. Все - крапка, то бишь точка. Где ты Юля? Возвращайся на свой прежний пост и правь до скончания третьего тысячелетия. Но только мне не перечь и не посягай на мое кресло".
   Он быстро вернулся в свой кабинет и увидел Юлю в своем кресле. Ее румяное личико все было в слезах. Он с испуганным видом подошел ближе, чтоб поймать ее взгляд, но это оказалось невозможно, взгляд ее блуждал поверх его головы, как бы говоря: придет мое время, обязательно придет.
   Да и лидер нации, сам того не желая, подтвердил эту счастливую мысль. Он сказал:
   - Еще не настало время.
   Но Юля не растерялась, когда очнулась. Она тут же попыталась пересесть в кресло для посетителей, но ноги не слушались ее, будучи парализованы светлой надеждой.
   - Бедный ты мой, незаменимый ты мой! и как ты только выдерживаешь тяжелое, неблагодарное, разрушающее личность бремя государственной власти?! Я только на секунду присела и сразу почувствовала, как что-то давит на мои плечи, как что-то сжимает мое сердце и разрушает мою душу. Я попробовала подняться и не смогла, а потом разрыдалась от бессилия, что-либо сделать. Да ты знаешь, что тебе еще при жизни надо ставить памятники в каждом городе, в каждом поселке, перед каждой сельской и городской школой за ту трудную чисто по-человечески невыносимую работу, за те блага, которыми пользуются люди, все граждане твоей страны, благодаря твоим указам. Подай мне руку, дорогой, я больше никогда в это кресло не сяду. Ни за какие миллионы, даже если сама Кандализа Срайт скажет: Юля садись в президентское кресло - не сяду.
   - Ну не юли, Юля, не прикидывайся. Как всякая баба, ты хитрая лиса, по своей Катьке знаю. Ну да ладно, Объединяться, так объединяться, давай готовь меморандум, а точнее договор, мы втянем сюда и Морозовова, получится около 243 депутатов. С таким количеством можно горы свернуть.
   - А как же кресло премьера? - спросила Юля, награждая президента торжественной улыбкой.
   - Ладно, пусть будет, как ты хочешь. Я поверил твоей клятве, что ты не будешь претендовать на мое кресло до окончания моего второго, третьего, а то и четвертого президентского срока.
   - Клянусь, клянусь! - пищала Юля.
   - Юля, прости. Не торопись, во время нашего разговора, я тайно обратился к магам. Как они скажут, так и будет, ты не возражаешь?
   41.
   - Маги откликнулись, Юлия Феликсовна. И решение магов такое: надо объединяться. Не соединяться, а просто объединяться. От соединения только живот растет, а нам нужно объединяться. Теперь нам необходимо обговорить условия этого объединения, а точнее, распределить посты, дабы потом не было грызни, как в том правительстве, которое ты возглавляла раньше. Глава моей администрации Рыба-Чукча, что был у тебя министром по вопросам евро интеграции, каждый день лил слезы, собирая их во флакончик, доставлял мне в конце рабочего дня. Ему хотелось немедленно в Евросоюз, а ты занималась сахаром, нефтью, да газом, а к его советам не прислушивалась. Вот эти флакончики у меня в шкафу, можешь посмотреть, если захочешь. Твой первый зам Кикинах сочинял рапорты и собирался издать книгу под наименованием "Вопиющенко - сахар, Юля - горькая редька". Но потом, слава Богу, все успокоились. И твой уход в тень способствовал этому. Я вынужден был издать указ о твоем освобождении с поста премьера - этого требовала история. И народ Украины требовал. А когда требует история и народ Украины, надо выполнять, тут ничего не попишешь. Потребовала же история, чтоб я, Писяевич, стал президентом независимой Украины, чтоб высветлил Голодомор и всякие другие истории, мешающие нам жить. И как москали не кудахчут - Голодомор на лицо, он как шиш стоит перед глазами Путина.
   - Я категорически не согласна. Путин хороший парень, я когда на него смотрю, приходит одна и та же мы мысль, как бы его соблазнить. Уж платья дорогие заказываю, макияж дорогой навожу - ноль внимания. Может, у него, того...как у тебя. И потом. Если бы я осталась на посту премьера, Украина уже была бы в составе Евросоюза. Я вела тайные переговоры с Брюсселем.
   - Ну, ладно-ладно. Не будем вспоминать старое, ибо, как говорил Степка Бандера: кто вспомнит старое - тому глаз вон. Итак, ты настаиваешь на кандидатуре премьера, и никаких гвоздей. А что, если первым заместителем? Это же то же самое, что и премьер. Подумай, Юля, времени у нас с тобой еще много. Можем назначить тебя представителем президента в составе кабмина. Будешь всеми командовать. И премьером тоже. Что тебе еще надо? Да я сам не прочь бы занять эту должность: зарплата три тысячи долларов, а ответственности никакой. И стегай плетью каждого по заднице, а то и по шеям. И все они будут ходить перед тобой на цыпочках - руки по швам.
   - Писяевич, дорогой мой Витенька, сладкий мой, бывший, правда, мальчик, ты мне скажи, - ты хочешь, чтоб Украина процветала, и тебя избрали на второй, а потом и на третий президентский срок? Да, или нет?
   - Хочу, конечно, кто же откажется служить народу? Народ может этого не простить.
   - Тогда не задавай мне, вернее, не предлагай мне глупых и необдуманных решений. Ты должен быть за меня горой и предлагать только мою кандидатуру: никто так не заставит процветать страну, как покорная и преданная тебе Юля, та самая Юля, что сидит перед тобой и любуется твоим божественным личиком. Я всех, вернее, мы с тобой, приведем всех к порядку, особенно восток и юг нашей страны. Запретим русские школы, русский язык, как враждебный нам язык, запретим вещание по всем телеканалам на русском языке, назовем все улицы именем Степки Бандеры, а на Сумщине, откуда ты родом, твоим славным именем. К тому же ты, не так давно, когда я впервые после выборов к тебе явилась, обещал мне это кресло, а потом, вдруг, ни того, ни с сего, стал ссылаться на магов, а точнее, отказался от своих обещаний. Где же тут логика?
   У президента так опустилась нижняя губа, что все гнилые зубы были как на ладони, и при этом он всего один раз почесал затылок. Юля поняла, что ее речь, ее последние предложения понравились, как никакие другие. Счетовод из Ивано- Франковска, оказался преданным идеям старшего бухгалтера, племянника Степки в третьем поколении. В доказательство своего расположения, он нажал на кнопку вызова секретаря, но вместо секретаря, ввалился Рыба-Чукча, который тут же упал на колени и воскликнул:
   - Слава лидеру нации!
   - Принеси две чашки кафы. Юлии покрепче, а мне несколько капель, а то мучает проклятое давление, оно, как и москали повышает давление.
   - Тебе бы Кондолиза..., с золотистой кожей, горячая, - пошутила Юля.
   - Должен сказать, что ты все еще трезво мыслишь, - произнес президент, а Юля тут же записала на мобильный телефон. - Ты меня просто покорила. Знаешь, я молниеносно принял решение: будем объединяться. Тут Яндикович каждый день названивает и просит: Витя, давай помиримся и объединимся. Я же ему отвечаю: Витя, погоди немного, я тут разберусь и решу этот вопрос, - я в принципе не возражаю, вот только спрошу мнение супруги, на сей счет. Я и спросил супругу потом, так она на меня чуть ли не полный жбан кипятка собиралась вылить. Прямо на голову, чтоб я стал лысым, как редактор газеты "Бульвар". Но сегодня я приду и сообщу ей, что принял иное решение. Она меня уже не ревнует к тебе. Так что будем готовить меморандум. Сколько времени тебе нужно для подготовки?
   - Один день, - ответила Юля.
   - А мне три. Руководитель моей администрации Рыба Чукча слабоват на голову и мне ему придется раз десять возвращать текст меморандума.
   - Давай, я тебе пришлю Пустоменко, - предложила Юля.
   - Если Пустоменко будет автором меморандума, то его никто никогда не поймет, этот меморандум.
   - Так он же грамотный человек, имеет ученое звание, - как бы возмутилась Юля. - Он не то профессор, не то академик.
   - Знаешь, сколько это звание стоило ему? Тысячу баксов. У него по-моему нет даже среднего образования.
   - Да что ты?
   - Слово лидера нации, - сказал президент. - Пойдем дальше. Итак, ты садишься за меморандум.
   - Писяевич, ну как тебе не стыдно? дама сидит, головой работает, а он, крепкий мужик, будет лежать и давать указания, где какую запятую поставить. Хотя ладно, у меня этим займется писатель Дьяволивский.
   - А я назначу переводчика. У него стиль - без переводчика не разобрать. А то и переводчик не разберется, даже если он будет профессором. Пусть уж остается так.
   - Гм, Дьяволивский - твой любимчик, ты мне подсунул. Небось, пользуешься его информацией, ну-ка признайся честно, лучше будет.
   - Насчет информаторов, - почесал затылок президент, - не могу сказать ничего плохого, но Дьяволивский у нас не числится. Если только сам приходит и то не ко мне и не к членам моей партии. Если только к Поросюку, руководителю руха. Ему очень важно, чтоб ты не переориентировалась на восток. Это и так понятно. Если мы с тобой решили, что мы - единое целое, то мы должны придерживаться идеологии галичанских бандеровцев. И тут Поросюк нам ближе всего.
   - Я полностью согласна и не отступлю ни на шаг от идеологии галичанских нацистов. Я уж это доказала.
   - Чем?
   - Как чем? я выучила украинский язык, предала забвению москальский язык, на котором общалась в молодости. А если я где-то и отхожу оттого, что сейчас говорю, то это только для видимости. В основном это в Москве...пускаю им пыль в глаза. Хочу, чтоб мне поверили и снизили цену на газ.
   - Получается?
   - Кажется, да. И еще я надеваю самые дорогие французские платья. Так что... А над меморандумом поработай сам, прошу тебя! ты ведь учился и добросовестно, а следовательно диплом не покупал, на тройки, правда, и счетоводом работал. И всегда трудился. Потрудись и теперь, - упрашивала Юля.
   - Ты что? президент не имеет морального права работать, - он должен наблюдать, иногда командовать, а чаще давать указание и еще принимать гостей, увозить их за город, поить, кормить и париться с ними в баньке. А ты как думала? президент тебе не раб, который трудится ради куска хлеба.
   - А как же народ? забота о народе и все такое прочее.
   - Народ это толпа..., состоящая из маленьких песчинок, называющих себя индивидуумами. Я, когда работал счетоводом и научился передвигать костяшки, подсчитал, что президентов наберется чуть более ста пятидесяти, а людей, этих так называемых индивидуумов около шести миллиардов. Представляешь, какой диссонанс? Просто умопомрачительно. Да каждый народ своего президента должен на руках носить и боготворить, как кубинцы Фиделя Кастро или северные корейцы своего пузатого коротконогого Ким Чин Ира, или Чура-Мура.
   - Да ты прав. Бывший премьер не способствовал твоему высокому авторитету. Этот Ехоунуров только о своем имидже заботился. А я...я буду делать все зависящее от меня, чтоб народ о тебе начал песни слагать, как это делалось в советское время. Половина творчества великого украинского поэта Павла Тычины, было посвящено Сталину. В одном месте даже я нашла поэтическое описание отверстия вождя, через которое Джугашвили облегчался. Видать вождь прочитал, расхохотался и сказал: дайтэ этому дураку премию моего имени, - проговорила Юля, высоко задирая голову. Она всегда любила показать, что она гораздо смышленее и умнее президента, который учился на сплошные тройки.
   - Как ты много знаешь, Юля. Если бы не Катрин, я взял бы тебя личным секретарем.
   - Ах, если бы не Катрин.
   В это время Рыба-Чукча просунул голову, дважды кашлянул и громко произнес:
   - Посол США в Киеве срочно просит позвонить: собачка, которую вы ему вчера подарили, простыла и не может облегчиться.
   Президент тут же протянул руку Юлии, и когда она только приоткрыла рот, чтобы сказать, что ничего пока не согласовано, не установлена дата всеобщего кворума, как он приложил палец к губам, давая понять, чтобы она никаких звуков не произносила. Он очень торопился. Надо было прихватить ветеринара, кучу лекарств, витаминов, дабы посольская собачка пришла в норму, поскольку это имело не меньшее значение, чем Голодомор, к афишированию которого Писяевич активно готовился вместе со своей супругой Катрин.
   - Всего хорошего, всего доброго. Я завтра подпишу Указ относительно собрания наших чуков-геков.
   Юля вышла расстроена. В приемной, где сидел Рыба-Чукча, она даже отвернулась от большого зеркала и вышла в коридор.
   "Боже, как трудно работать с этим дебилом. Ты ему одно, а он тебе другое. И не успев раскрыть рта, считает, что вопрос уже согласован. Надо ему намекнуть на досрочные президентские выборы. Это было бы новшеством для Украины. Надо...подлизаться к Кондолизе Срайт. Намекнуть. А вдруг? По-моему, Писяевич и ей не нравится. Когда она должна быть в Киеве? на следующей неделе? Я обязательно встречусь с ней. Две великие женщины не могут долго жить друг без друга".
  
   42.
   Юлии пришлось попотеть, прежде чем время и дата подписания меморандума об объединении трех партий были согласованы. Дело в том, что президента в последнее время все больше и больше, все чаще и чаще стала подводить память. Тут сказывался не то возраст, не то отравление. Юля мучительно ждала, когда пройдут три дня, а потом стала названивать в приемную президента, а то непосредственно и ему, начиная с восьми утра. Трубку в приемной никто не поднимал и только, когда она махнула рукой и набрала номер мобильного телефона, Писяевич буркнул: не беспокойте, я на толчке. И тут же отключил телефон. Пришлось ждать еще полдня. Президентский мобильный больше не отвечал.
   Наконец, после двух часов дня, трубку поднял Рыба -Чукча.
   - Олежек, милый, соедини меня с лидером нации, - слезно промолвила Юля. - Он-то у себя?
   - Только что вошел. А если он не захочет брать трубку? Что я буду делать, ты же, Феликсовна, знаешь, что у меня мочевой пузырь слабый, бруки придется менять и срочно.
   - А ты ему сунь. Скажи: Юля на проводе.
   - Я мог бы и тебе...сунуть.
   - После, после, а пока сунь ему, да прямо в нос; он мне очень нужен.
   - Ладно, сделаю: суну.
   Спустя десять минут, в телефоне раздался знакомый голос: лидер нации у телефона. Что ты хочешь, Феликсовна?
   - Все члены моей партии стоят в коридоре с ручками и бумагой в руке. Мы сегодня собираемся подписать меморандум о единстве.
   - И подписывайте, я-то здесь причем? - произнес президент, и дважды чихнул.
   - Как причем, Писяевич, - ты что забыл? Мы же договаривались.
   - Разве? Я что-то не припомню.
   - Ах Боже мой, у него провалы...Ну, ты Чукчу спроси. Он подтвердит. Я ведь у тебя была, а он нам чай подавал.
   - Да, да, что-то припоминаю. Ты приходила в кожаном пальто, просила у меня мою последнюю книгу, в которой целых девять страниц.
   - Ты, как всякий великий человек, стал забывчивым. Стукни себя трижды по лбу и вспомнишь.
   - Да? может быть.
   Юля услышала много щелчков, а последний был, очевидно, кулаком, потому что сразу раздалось в трубке:
   - А, вспомнил! Точно, мы решили объединить наши усилия и понизить цену на сахар, а потом начать работу по вступлению Украины в Евросоюз. Рыба-Чукча мне уже надоел. Долдонит одно и то же: давай вступим в Евросоюз, давай вступим. Я ему говорю: это не от меня зависит. Он помолчит немного, потом достает сигаретку "Дымок", подымит немного и опять за свое: давай вступим в Евросоюз. Мне уже снится этот Евросоюз. Кроме того, я и так в Евросоюзе. У меня около двух миллиардов евро, я могу поехать в любую западную страну, когда захочу, купить там, что захочу и даже принять процедуры. А ты займись этим вопросом сама. А что касается подписания, то давай подпишем. Соберемся во дворце Наций и там, в присутствии журналистов, поставим подписи.
   - А где Морозовов?
   - Морозовов? ты сказала: Морозовов? Он, должно быть, в Москве. Или ты говоришь: Морозов. Но уже тепло на дворе, никакого Мороза нет, проснись.
   - Александр Морозов, лидер партии социалистов, ты что, того, не умывался сегодня?
   - Ах, да! Ну, позвони ему, скажи: я велел и он приведет свою банду-команду.
   - Я все поняла. Давай так: передай трубку своему Чукче, я ему все расскажу, но ты слушай его и поступай, так как он скажет. Он не должен забыть, а ты можешь забыть. Если, не дай Бог, позвонит Кодолиза Срайт - забудешь, какой сегодня день не то, что тебе надо быть во дворце и подписать от имени своей партии меморандум.
   - Это точно, - сказал президент и передал трубку Рыба-Чукче.
   Юля на ходу составляла план встречи и подписания меморандума о единстве трех партий и формирования правительства во главе с ней же, Юлией, и тут же передавала Чукче по телефону, а потом позвонила Морозову. Морозов был чрезвычайно вежлив с Юлией, он не говорил ни да, ни нет, но производил впечатление человека, который чего-то ждет от разговора и Юля, надо отдать ей должное сообразила, что хотел бы услышать от нее Морозов.
   - Я уже определила для себя должность, и она обговорена и согласована с президентом. Я - премьер и больше ни на что другое не соглашусь. Мне надо довершить начатые дела, которые мне не дали близкие к президенту люди. Это от зависти ко мне. У меня дела были, если вы помните, на подъеме. Это очень беспокоило Петра Пердушенко и иже подобным. А вы, Александр Павлович, в какой должности вы себя видите?
   - Я вижу себя председателем Верховной Рады, - признался Морозов.
   - Вы знаете: я думала то же самое. И я буду делать все от меня зависящее, чтоб вы занимали этот пост много-много лет. Мало того, я заинтересована в этом. У меня в прошлом премьерстве не было настоящей поддержке в Верховной Раде, а теперь, если вы ее будете возглавлять, такая поддержка обеспечена, верно?
   - Безусловно, - подтвердил Юлину мысль будущий спикер Морозов.
   - Вашим заместителем я могу отпустить Турко-Чурко, моего первого зама по партии, он хороший работник. Вы только требуйте, чтоб он душился мужскими духами, а то он склонен к полноте и его тело, не зависимо от него, издает дурной запах.
   - И чем же от него несет?
   - Перченым козлом.
   - Во сколько этот форум?
   - Сегодня в три часа дня во Дворце наций.
   - Это в здании Верховной Рады.
   - Конечно. Это Виктор Писяевич так называет это здание.
  
   Но в этот день подписания не получилось. Началась торговля за портфели в Верховной Раде. Виктор Писяевич не то обиделся, что партия Морозова затеяла торговлю за портфели и вместо активного обсуждения и главное, вместо ценных указаний, кому, какой портфель, по его мнению, мог бы достаться тому или иному претенденту, ушел в себя и только часто облизывался. Должно быть, мысли государственного значения, такие как Голодомор, воины УПА, искоренение русского языка, будоражили его мозг, - он сидел за отдельным столом, на возвышении и философски смотрел на депутатов, которые сильно кричали, размахивали руками и даже топали ногами. Шел дележ должностей. Оказалось, что в государстве, независимом, свободном, где господствует национальная гордость и идет жестокая борьба за престижные должности, нет более важных вопросов, чем получение того или иного кресла.
   Поскольку в зале отсутствовал самый крупный и самый скандальный оратор двадцать первого века Курвамазин( неблагодарные избиратели не проголосовали за его кандидатуру), то на эту роль стал претендовать галичанин, сухопарый, с длинными волосами, в украинской сорочке, с заметным польским акцентом Школь-Ноль.
   Он стоял у стола, за которым сидела Юля в обществе Морозова и Серыйо-Серого, и все время размахивал руками. Пустоменко тоже рвался к столу, а то и к трибуне, но Школь-Ноль мешал ему осуществить свою мечту.
   - Пше кровь, слушайте меня внимательно. В правительстве Юлии Феликсовны я требую поста министра агитации и пропаганды. Моя задача посеять ненависть к русским на востоке, запретить им общаться на русском языке и перейти на чистый украинский язык, который завоевывает популярность во всем мире.
   - Я прошу слово, - заявил Заварич-Дубарич и выскочил на трибуну, став с другой стороны возле Серыйо-Серого. - Я предлагаю председателем Верховной Рады Петра Пердушенко.
   - Ура-а-а! - закричали депутаты от "Нашей Украины" -- партии президента. Президент захлопал в ладоши от радости. Кум - председатель Верховной Рады, а он президент, - что может быть лучше?
   Юля поморщилась, но для вида стала кивать головой в знак согласия. Она и не заметила, как Морозовов покраснел и стал кусать нижнюю губу. Даже президент перестал смотреть на него: он забыл, что Морозов претендует на эту должность. Юля тоже отвлеклась. Радость не покидала ее. Никто не претендовал на должность премьера, кроме нее. Значит, должность второго лица в государстве принадлежит только ей одной. Она сидела и думала о своих заместителях.
   Даже усиливающийся накал страстей не смущал ее, не мешал ей продумывать состав правительства. Она достала карандаш и бумагу и стала писать фамилии министров. Только Морозов краем глаза заметил все того же Поросюка в должности министра иностранных дел, а Дьяволивского министром железных дорог. Список стал увеличиваться, и против неких фамилий она стала ставить крестики, а то и по два.
   Серыйо-Серый взял бразды правления в свои руки. И не зря. Теперь больше должностей перепадало партии блока президента. Юля осталась снова с одним заместителем со своей фракции, как это было в прошлый раз, когда была назначена премьером.
   Тогда Школь - Ноль подошел к ней вплотную, что-то шепнул на ухо, и Юля возмутилась.
   - Друзья, надо распределить должности пропорционально, тогда не будет обид. У меня предложение: давайте разойдемся, останутся лидеры фракций и мы определим, кто какую должность займет. Я, как председатель, объявляю перерыв до понедельника.
  
   43.
   Споры вокруг дележа портфелей продолжались несколько дней. Юля философски смотрела на кулачные бои между претендентами на тот или иной пост в правительстве. Однако ее спокойствие пришел конец, когда на третий день, Терюха-Муха и Серыйо-Серый стали претендовать на пост премьера. Сначала они не могли выяснить между собой, кто первый, поскольку тот, кто первый и будет претендовать на этот высокий пост. После того, как Серыйо-Серый вынужден был уйти на перевязку с разбитым носом и переломленной левой челюстью, Терюха-Муха стал основным и единственным конкурентом Юлии Болтушенко. Юля трижды брезгливо сплюнула, а затем стала потирать руки словно готовилась к кулачному бою. На помощь тут же пришел Турко--Чурко и Школь-Нолю. Школь-Ноль закатил рукава и со всего размаху ударил Терюху--Муху ниже пупка.
   - О, мой президент, защити меня, раба своего! - воскликнул Терюха-Муха, падая на спину с необыкновенным грохотом.
   Но президент с невозмутимым видом, полузакрытыми глазами, сидел в кресле и не подавал признаков пытливого наблюдателя. Пришлось Мухе отступить. Таким образом, Юля окончательно осталась единственным претендентом на пост главы правительства.
   Морозов, оставшись в стороне вместе со своей партией, все время улыбался, а во время обеденного перерыва, собрал своих одно партийцев в углу столовой и сказал:
   - Ребята, молчите, будьте умницами, какими вы были всегда. Пусть они решают, что хотят. Они о нас забыли, и мы о них забудем, они нам дулю показали, и мы им покажем дулю в квадрате. Как только закончится этот балаган, мы соберемся в своем штабе и решим, что же делать дальше. У меня возникла чудесная идея. Если вы внимательно смотрели на меня, сидящим в президиуме, я все время держал карандаш в руках и этот карандаш работал; и голова работала. Я не только чертил, но и подсчитывал.
   Одно партийцы были дисциплинированы и всегда вели себя так, как говорил им их лидер Александр Морозов. Они брали пример с Юлии и ее партии, где была железная дисциплина, а Юля -- фюрер в юбке. И потому сейчас никто не задавал никаких вопросов, хоть всякий сгорал от нетерпения узнать, а что же лидер задумал такого небывалого, что у него так глаза горят, и американская улыбка не сходит с его лица?
   Все сразу бросились к столам, и почти каждый съел по второй порции, от чего, когда расселись по креслам, их стало клонить ко сну, а что там делалось на трибуне и вблизи трибуны, решительно никого не интересовало, как прошлогодний снег. Только Морозов не позволял себе расслабиться: он все портил бумагу карандашом, подсчитывал и составлял какие-то схемы.
   На него случайно обратила внимание Юля и даже спросила:
   - Что вы там записываете, Александр Павлович?
   - Самые удачные изречения вашего Школь-Ноля, да Ляжки-Букашки.
   - А это мои люди. Правда, я очень волнуюсь и даже не то, что волнуюсь, а нахожусь в каком-то приподнятом настроении, которое называется эйфорией по поводу того, что я, наконец, вернусь в свой овальный кабинет, - произнесла Юля историческую фразу и тут же отвернулась от своего собеседника. Она как бы забыла о его существовании.
   Как и всякий разумный человек, обладающий качествами простого смертного, кто не прочь получать не только хорошую зарплату, но добиться чего-то значительного в жизни, такой же, как и все, ранимый и обидчивый, Александр Павлович почувствовал, что-то неприятное по отношению к Юлии и затаил на нее обиду. Ведь ни кто иной, как она персонально предложила ему пост спикера парламента, а сейчас, когда слова могли перейти в действие, она предательски молчала, и даже свысока на него глядела, а потом и вовсе отвернулась.
   "Ну, погоди, шавка, я покажу тебе, кто такой Александр Морозов. Ты еще будешь плакать, и умолять меня вернуться обратно. Но будет поздно и невозможно. Яндикович, он более честный и порядочный. Уж если он что скажет- обязательно выполнит, поскольку он хозяин своего слова. И Синоненко хороший человек. Наши взгляды, наши шаги довольно близки друг другу. Компартия, если бы она отреклась от своих вождей-головорезов и отвергла бредовые идеи завоевания всего мира, могла бы быть не только нашей союзницей, но и завоевала бы огромную популярность в народе. Завтра же я позвоню Яндиковичу и Синоненко. Они согласятся на объединение, я в этом уверен на все сто процентов".
   Ссоры между претендентами поутихли, все складывалось как будто прекрасно, стоило только поставить подписи под меморандум о создании коалиции, но президент вдруг предложил подписать меморандум в субботу, три дня спустя. Юля хрустнула пальчиками, но склонила голову в знак согласия. Три дня все же не вечность.
   В пятницу накануне объявления по телевидению и радио об объединении самых прогрессивных сил в мире, во главе с Юлией, она, практически не заснула ночью ни на одну минуту. Она все время видела себя в кресле премьера, давала указание своим министрам, искореняла русский язык в школах Киева и в других городах, ездила по странам Евросоюза и везде производила просто фурор.
   Она понимала, что ничего так не придает свежесть и бодрость как хороший сон, и когда мысленно побывала во всех странах Евросоюза, решила принять снотворное. Но снотворное не помогло. Она выпила вторую, а затем и третью таблетку. Уже глаза ее стали закрываться, но за закрытыми глазами был все тот же мир - кресло премьера, ее министры, нефть, газ, сахар, цены, потом министры и главы правительств Евросоюза, банкеты, завистливые и влюбленные взгляды, рукопожатия и даже поцелуи при встрече и провожании в аэропортах.
   В пять часов утра она уже была на ногах и стала прихорашиваться. Кажется, в это самое время ее начал одолевать настоящий сон. Тарелки, чашки, всякая бижутерия стали сливаться в единое целое, но где-то глубоко в затылке появилась спасительная мысль: надо выпить несколько чашек крепкого кофе без молока, а вместо сахара использовать черную горькую шоколадку. Так она и поступила. На четвертой чашке пришла, наконец, долгожданная бодрость. Юля посмотрела на себя в зеркало и ужаснулась: ресницы покрашены в разные цвета, вдоль щек разводы, глаза несколько провалились, а вокруг глаз образовались многочисленные морщинки.
   - Нет! - громко воскликнула Юля и взялась за телефон, чтоб вызвать Полину, отвечающую за ее прическу, ее лицо, брови, глаза и за то, чтобы слишком не выпирал копчик. Полина не ответила, но кто-то стал скрести полотно двери, Юля подбежала к глазку и увидела Полину. Несказанная радость охватила все ее существо, и она срочно всунула ключ в замочную скважину.
   - Опять бессонная ночь! - произнесла Полина, надевая шлепанцы в прихожей. - Сколько раз я говорила: от бессонницы одно лекарство. Это хороший любовник. Две-три ходки, и глаза сами закроются. Ну, пойдемте в кресло. А почему у вас брови разного цвета? Кто посмел вас так обработать? Надо все смыть горячей водой. Это, к сожалению, процесс довольно длительный. Придется сидеть в кресле до самого обеда.
   - До обеда? Да ты, что - офонарела? В десять я должна быть у президента. Создается новая коалиция, она-то и выдвинет меня на пост премьера. Делай что хочешь, но в половине десятого я должна выскочить из дому. Так что, милочка, в твоих руках голова премьера, а не яйца опостылевшего мужа, который уже ничего не может, либо ничего не хочет.
   - Придется тройной слой краски накладывать. У меня черная краска есть. А вы завтракали?
   - А, обойдусь, позавтракаю и пообедаю сразу же после того, как объявят меня на всю страну премьером.
  
   44.
   В последнее время президент стал настолько нерешительный не только в делах управления государством, но и в делах, которые могли иметь для него нежелательные последствия. Если в начале своей деятельности он был настроен решительно и вновь просмотрел выдержки из наследия Ленина, где черным по белому было написано: сажать, сажать и еще раз сажать, и взял это высказывание на вооружение, то теперь, после многочисленных встреч с западными экспертами, совершенно растерялся. Они советовали, причем довольно настойчиво навсегда предать забвению фашистские наставления вождя мировой революции. Ленин - это враг, это бес, ниспосланный свыше, дабы покарать русскую интеллигенцию за стремление втянуть простой народ в кровавую бойню за ненависть к царю при котором они жили припеваючи. Раз так - гори оно все огнем - решил лидер нации. Он будто махнул рукой на все и вся. Если он чем и занимался более последовательно и аккуратно, то это своей болезнью, Голодомором, изгнанием русского языка с территории Украины, а потом, когда немного прибавилось энергии свыше, занялся разведением пчел на собственной ферме в предгорье Карпат. Здесь у него уходило более пятидесяти процентов энергии, а что оставалось, уходило на Голодомор и Степана Бандеру.
   Исходя из этих и многих других воззрений, он в день подписи меморандума, за два часа до начала спектакля, вдруг стал отбояриваться, ссылаясь на занятость и плохое самочувствие. Юля почувствовала недоброе. Тут она вспомнила о Морозове. Где Морозов? Она бросилась на поиски пропавшего руководителя социалистической партии. Телекамеры уже были установлены, масса журналистов сидела в мягких креслах, задрав ноги на спинки, как американцы, а Юля в запарке искала Морозова. Пока она находилась в поисках, члены фракции Морозова незаметно, один за другим испарились. Бывает же такое: есть человек, и вдруг нет человека, вернее депутата. Тогда Юля извлекла все свои мобильные телефоны из всех карманов и стала названивать Морозову, но Морозов молчал, словно умер.
   -- Александр Павлович, вы уже председатель Верховной Рады, вернитесь, примите жезл спикера, -- кричала она, заливаясь слезами, но телефоны спикера по-прежнему предательски молчали. -- Все! мы проиграли! Великий Писяевич, ты слышишь меня?!
   В воспаленном мозгу Юлии вдруг возник Александр Павлович, он пожал ей руку и даже поцеловал в щеку. Счастливая Юля вернулась к президенту.
   Юля падала в ноги, пыталась облизать носки его черных туфель и уже обняла правую ногу, отодвинула от левой, чтобы удобнее было, но лидер нации непроизвольно выпустил пар из штанов, а затем, к удивлению Юлии, стал еще вдобавок тужиться.
   -- Прости, мне нужно в нужник, -- сказал он Юлии, силясь подняться с места.
   -- Я с Морозовым договорилась, он меня даже в щеку поцеловал, пусть он будет спикером, черт с ним, мы потом его уберем, -- шептала она, не выпуская его ногу.
   -- Ты бредишь, -- сказал президент, -- отпусти.
  
   Юля осталась лежать на полу, а потом пересела в кресло президента. Тут она немного успокоилась и пришла в себя. Она все время посматривала на дверь, откуда должен был появиться Виктор Писяевич. Но Писяевич не появлялся.
   Вскоре вошел Рыба--Чукча.
   -- Президент принимает посла США, -- сказал он, хитро щуря глаза.
   - Не верю. Может он дурно чувствует себя, может, жена ему глаз подбила, американки такие, им нельзя доверяться. Ты видел его живого и здорового?
   - А как же! Я только от него. Он благословил меня и сказал: иди, извинись перед Юлией.
   - А когда же будет объявлено, что мы едины и что я, Юля, надежда всей страны, вновь назначена премьер-министром?
   - Мы вас известим в ближайшие ...месяцы.
   - Тогда давайте хотя бы станем перед камерами: люди с нетерпением ждут нас и главное ждут известия о моем назначении.
   - Разыщите Морозова, и тогда, пожалуйста. Камеры всех телеканалов дожидаются, они все на улице.
   Юля бросилась за Морозовым, но оказалось: исчез товарищ...в мгновение ока. "Должно быть, заговор, какой, - подумала Юля. - Это будет просто ужасно. Обмануть почти пятидесяти миллионный народ только мы можем и в этом Москва виновата - они нас так воспитали: сегодня одно, а завтра другое. Не посол США у Виктора Писяевича сейчас сидит в кресле и дает ему указание, как вести себя с Россией, а сам Яндикович клянется в дружбе и преданности, лишь бы их две партии объединились. Сейчас позвоню Вите и узнаю, в чем собака зарыта".
   - Сейчас напьюсь до свинского состояния, - сказала сама себе Юля и побежала к машине.
  
   Прошли тяжелые дни, а то и недели, и встреча трех лидеров состоялась. И это благодаря непредсказуемому поведению президента. Однажды, когда он играл в бильярд с Рыба-Чукчей и никак не мог у него выиграть, он решил загадать, и эту загадку высказал вслух.
   - Вот, если эту партию у тебя выиграю, то мы объединимся для создания новой коалиции. Пусть станет Юля премьером, бог с ней, я и потом могу ее освободить точно так же, как и в прошлый раз.
   Рыба-Чукча улыбнулся и сказал:
   - Что ж! посмотрим, повезет ли Юлии Феликсовне, или нет.
   А сам про себя решил, что да, повезет, и дал возможность президенту выиграть партию.
   - Повезло Юлии, - сказал президент. - Вообще, она скверная баба, от таких подальше. Но раз я дал слово, что если выиграю, то, выиграв, не могу отказаться. Собери всех троих руководителей партий во главе с президентом, то есть со мной, и мы сфотографируемся.
   -- А подпись поставите?
   -- С этим повременим, -- уклончиво произнес президент.
   И обещанная встреча состоялась. Юля сияла от счастья. Она никогда, даже когда выходила замуж, не была такой счастливой и такой восхитительной в дорогих платьях из Парижа, как в этот раз. На волне охватившего ее счастья, она выпустила из вида главное, а именно -- подпись под текстом меморандума. Ей казалось, что он подписан, ведь ей подносили какую-то бумагу на позолоченном блюде, и она поставила свою размашистую подпись.
   Морозов щедро улыбался. Еще бы! Он, должно быть, только что поставил свою подпись, думала Юля.
   Когда праздничная церемония перед телекамерами окончилась, Юля тут же позвала своего водителя Гену и потребовала, чтобы тот отвез ее к зданию Совета министров, она хочет походить по этажам этого уникального здания и вполне возможно заглянет в кабинет, в котором все еще сидит Ехоануров.
   Водитель пожал плечами, но направился по указанному адресу.
   - Жди меня здесь. Как только я решу свои дела, я спущусь, и мы поедем дальше.
   Охрана пропустила ее, так как хорошо помнила Юлю и знала в лицо. Она блуждала по этажам часа три, а потом добралась до кабинета, в котором несколько месяцев была счастливой принцессой. Тогда она только собралась совершить турне по самой близкой и дорогой ей стране Соединенным Штатам, где такая же энергичная женщина с черным цветом кожи, была вторым человеком в государстве, как последовал, подобно грому среди ясного неба, указ об освобождении от должности премьера.
   "Не дал мне Писяевич совершить это турне, чтоб он никогда не выздоровел, чтоб дела у него никогда не ладились, чтоб жена Катька от него сбежала в свою Америку, чтоб я выиграла соревнование в президентской гонке в 2009 году. Уж тогда я ему отомщу за все. Все, что он награбил, будучи президентом, отберу, национализирую в казну государства, а ему предложу следовать за супругой на Аляску".
   Эти мысли в ее немного воспаленном мозгу пролетели молнией, потому что к сердцу подступала новая волна - волна радости и тревоги за завтрашний день. То, что должно сбыться, свершиться в отношении ее назначения на высокий пост, - как и в прошлый раз, это произойдет завтра же, и ничто не может помешать свершиться исторической справедливости.
   Вот кабинет зама Кикинаха, вот кабинет вице- премьера Рыба -Чукча, Романа Серыйо-Серого, Пустоменко, а вот и ее - самый шикарный кабинет, из которого не вылезает телевидение. Именно из этого кабинета на нее смотрели граждане Украины и не только Украины. Этот кабинет сделал ее знаменитой на весь мир. Она почти бежала к нему, придерживая длинный шарф, размотавшийся и висевший за спиной до самого пола.
   Везде было тихо и пусто, ни один министр из кабинета не вышел, и секретари с бумагами не сновали по коридору из кабинета в кабинет, как и во времена ее царствования на посту премьера. Должно быть, совещание всех сотрудников проводит этот колун Ехоануров, подумала она, дергая за ручку двери, которая всегда так легко открывалась.
   Но дверь оказалась наглухо закрытой.
   "Неужели все уже ушли? Ведь только седьмой час. У меня они работали до двадцати трех и так каждый день. И дела в государстве шли не то, что сейчас. Цены на сахар подскочили, с моего разрешения, поскольку это было в интересах народа. Топливо подорожало, и это тоже было в интересах народа, поскольку возникла необходимость пополнить казну, а потом направить денежные потоки на развитие промышленности, парфюмерии, сельского хозяйства, губной помады и прочих продовольственных изделий, как окружение бывшего счетовода Писяевича набросилось на меня голодными волками. А этот Ехоануров, русский шпион, всем дал волю. Вон никто уже не работает, небось, в кафе, да в ресторанах рассиживаются".
   Юля снова бросилась в погоню, будто она случайно вышла из своего премьерского кабинета, а ее замы, ее помощники демонстративно разбежались раньше времени и это может принести невосполнимые беды государству. Она уже и шарф потеряла, и шнурки на голенищах сапог распустились, что грозило ей падением на пол на ее премьерском этаже.
   Что-то загремело, Юля испуганно посмотрела вокруг себя и увидела, что лифт добровольно растворил свои роскошные двери и ждет ее. "Alea jacta est ( жребий брошен)", произнесла Юля историческую латинскую фразу и подобно птице, расправив крылышки, влетела в лифт, дабы спуститься этажом ниже. Но лифт не остановился, он летел как угорелый в пропасть, даже дыхание стало затруднительным и в голове потрескивало.
   Наконец, она вышла в подвале и самостоятельно поднялась на первый этаж.
   - Ну что, убедились, что на верхних этажах никого нет? - со злорадной улыбкой спросил верзила в камуфляжной форме.
   - Я скоро сюда вернусь и наведу порядок: у меня и день и ночь будут сотрудники работать. На сон я им отведу не более четырех часов в собственных креслах, в тех же рабочих кабинетах.
   И могущественная Юля исчезла.
  
   45.
  
   По случаю ближайшего назначения на высокий пост, Юля собрала ближайших родственников, которые не на машинах, а поездом добирались до Киева из Днепропетровска, где родилась и получила образование Юля. Две старенькие бабушки привезли ей в авоськах картошечки и лучку, выращенных на собственном огороде. Двоюродные и даже троюродные братья, крепкие парни с рыжеватой шевелюрой - чучело дикого козла на высоких худых ножках. Только мать, Аграфена Филипповна, ничего с собой не прихватила по причине крайней слабости из-за обострения радикулита, печени, поджелудочной железы и вечного воспаления мочевого пузыря.
   Юля, уже чувствуя себя в шкуре премьера, не вышла встречать родственников на вокзал, а послала своего водителя Гену. Гена привез шесть человек во время первой ходки, а потом еще дважды ездил и, в общем, получилось девятнадцать персон, хотя она ожидала не более десяти. Но ничего не поделаешь. Если кто занимает такую высокую должность, то родственников объявляется так много, они становятся такими родными, столько любви и нежности проявляют к кумиру из своей среды, что вместить все это в своей голове не смогла даже всемогущая и все знающая Юля.
   Принимая рогатого козла, набитого соломой от двух дальних рыжеватых родственников, она долго на них глядела в упор и никак не могла припомнить, видела ли она их когда-нибудь, или же они просто так приперли под маской родственников.
   - Что вы на нас так смотрите, словно вы нас никогда не видели? - спросил один рыжеватый родственник с бородавкой на кончике носа и еще одной бородавкой в самом центре ямочки на подбородке. Спросив это, он топнул ногой по деревянному полу в прихожей, не застеленной ковром. Получился звук, как от лошадиного железного копыта. Юля вздрогнула, но, как великий человек, тут же пришла в себя.
   - Честно говоря, не припомню, где и когда мы виделись, - произнесла Юля, глядя на мать и прося у нее помощи.
   Аграфена Филипповна, держась за живот в районе печени, жмуря и открывая глаза, с трудом проговорила на чистом русском языке:
   - Дык это незаконнорожденные сыновья твоей тетки то ли в четвертом, то ли в пятом поколении, они дюже невезучие. Комар шесть раз женился, а Базиль ужо семь жен имел, и топырича в одиночестве жисть коротаеть. Определила бы яво хучь сторожем, но только не пивной, а то ить сопьется совсем. А Комар - хороший парень, мог бы быть твоим личным охранником. Озьми яво к себе.
   - Мамочка, у меня есть надежные сведения, что сегодня президент издаст указ о моем назначении на пост премьера. Как только это будет передано по телевидению, я подумаю, куда пристроить этих двух верзил. А баб куда девать? Они по внешнему виду никуда и ни на что не годны, - что с ними делать?
   - Пензию им надоть повысить в два-три раза. Говорят, есть пердсональная пензия, вот и всучи им пердсональную.
   - Розали! - позвала она дочь. - Составь список наших близких и дальних родственников, и спрячь в сейф, где хранятся наши накопления. Как только я приступлю к обязанностям премьера, этот список мне понадобиться.
   - Хорошо, мама, - ласково сказала дочь и прибавила несколько английских слов, смысл которых никто из родственников не понял, а потом извлекла кипу чистых листов бумаги, две авторучки и три карандаша. - Становитесь в очередь! живей, эх вы, перечницы старые. Кто неспособен стоять, достаньте по табуретке. Четко выговаривайте фамилию, имя, отчество, год рождения и точный адрес.
   - А уж и не помню, кака у меня фамилия, то ли мужеская, то ли отцовская. Мой муж Пятро, алкаш поганый, еще в прошлом веке от меня удрал к доярке колхоза имени Ленина. Каку теперь фамилию сообчить и сама не знаю.
   - По паспорту, какая в паспорте, такую и сообщите, - сказала Розали. - Кто следующий?
   - Гм, пачпорт, а идее он пачпорт-то? - сама у себя спросила старуха.
  
   В квартире, которую занимала Юля в элитном доме, было две кухни. И сейчас они работали на полную мощность. Юля решила устроить прием в домашней обстановке, не желая, чтоб журналисты, бармены и простые посетители рассматривали со всех сторон ее родственников, которые как голодные собаки рыщут повсюду, чтоб запеленговать хоть какую, самую обычную новость, а потом раздуть это на всю страницу той или иной газеты. А то и сделать телевизионный репортаж.
   Вот почему она решила устроить прием у себя дома. Для этого были вызваны лучшие повара, красивые молодые официантки и даже два вооруженных охранника, которые произвели на бедных родственников неизгладимое впечатление. Старушки- родственницы, не долго думая, стали наперебой называть Юлю не только преседателем Украины, но и президентом. Из кухонь, особенно из той, что расположена на втором этаже, раздавался такой аромат, что началось всеобщее чихание, потом появилась икота, а затем потекла и слюна из сморщенных губ.
   - Када уже начнут на стол накрывать? - громко спросила какая-то старуха, очевидно троюродная тетка Юлии, полагая по своей тугоухости, что она говорит шепотом.
   - Потерпи, матушка, - произнесла Розали, тыча пальцем в сморщенную грудь старухи. Дольше терпишь, вкуснее будет, а то ишь раскудахталась.
   - Ась? что ты, милочка сказала, повтори-кося: я не так хорошо слышу как ты. Ты здесь в услужении? тебе хорошо платят? Куку-реку! Ать-два к столу сквозь мглу. Тольки накрыто ли?
   Розали расхохоталась. Старуха приблизилась, обняла Розалии, и тоже начала хохотать за компанию, обнажая беззубый рот. Розали растаяла до того, что сама поцеловала старуху ниже уха. Мать ее не баловала поцелуями, а муж - англичанин был настолько холоден, насколько может быть холодным англичанин; даже в постели нельзя было от него дождаться поцелуя.
   Похоже, близкие и дальние родственники, начали скучать, да и вообще вели себя, как маленькие сиротки, попавшие в роскошный дворец. Квартира была устлана коврами, пуховиками, и хотя гости обувь оставили в прихожей, но на ногах остались мокрые, грязные носки - куда бы ни ступил, оставались следы. Словом, сказывалась провинция, и что бы ты ни делал, эта провинция никак не вписывалась в сияющий огнями и блещущий уютом столичный дворец под названием фатира.
   Розали не знала, как разрядить напряженную обстановку, чем помочь, а еще вдобавок мать куда-то подевалась. Она, должно быть, закрылась в своем кабинете и готовится к докладу о развитии страны в ближайшие десять - пятнадцать лет под ее руководством, с которым она непременно хотела выступить перед родственниками.
   И Розали решила взять инициативу в свои руки. Она обошла кухни, заглянула в котлы и когда поняла, что украинский борщ готов, распорядилась накрывать стол в большой столовой, где уже были сдвинуты три стола и накрыты белыми скатертями. Увидев это, гости, не ожидая приглашения, сами оккупировали места и взялись за серебряные ложки. Розали была не только удивлена, но и шокирована, как это можно горячий борщ так уплетать, не обжигаясь и даже не охлаждая выдуваемым воздухом, просто проглатывать горячую жидкость полной ложкой.
   Коньяки, водка и вина уже играли в бокалах, старухи не обращали на это золото внимания и только два рыжих великана вылили в свои внутренности одну бутылку сорокаградусной. И тут же повеселели.
   - Еще борща! - рявкнул один, починая вторую бутылку. - Бабульки, давайте и вам налью - вы рыжие что ли? Не желаете? Ну и х. с вами
   - Не торопитесь, - громко произнесла Розали?, так чтоб и глухие услышали. - Скоро подадут второе. Да и холодная закуска на столах, с нее-то и надобно начинать.
   Она говорила это, заметив, что одна бабуля ложкой уплетает варенье. Но уже было поздно: инициативу в свои руки взяли Комар и Васич. Они разливали шампанское, другие сухие и марочные вина, а также водку, коньяк, в результате чего получился всеобщий ерш. И этот ерш проник во внутрь не только Комара и Васича, но и остальных гостей преклонного возраста.
   Постепенно зарождался балаган, грозивший перейти к измельчению стекла, составляющего бокалы, рюмки, салатницы и вазы из хрусталя.
   46.
   Наконец, открылись двери кабинета и Юлия с распущенными волнистыми волосами и небольшим дипломатом под мышкой, словно английская королева, вышла из кабинета и направилась в столовую, чтоб прочитать текст, напечатанный ею на компьютере. Доклад был рассчитан на сорок минут. Гости встретили ее бурными аплодисментами и всеобщим вставанием. Одна старушка при вставании неудачно задела за крышку стола, споткнулась и очутилась на полу, вскрикнув от испуга, но ее крик утонул в ликовании родственников Юлии.
   Один из технических работников принес небольшую трибуну, высотой тридцать сантиметров, сработанную из финской фанеры, какие были широко распространены в советские времена, отодвинул тарелки и поставил ее в центре стола, поставленного буквой "П", дабы могло разместиться как можно больше гостей.
   Юля, кланяясь, низко опускала голову, сгибала туловище, затем подошла к трибуне и развернула свой доклад. Оглянув всех счастливых, изрядно уже подвыпивших, близких и дальних родственников, она собиралась приступить к чтению, как к ней прибежала, запыхавшись, дочь Розалия, и что-то шепнула на ухо.
   - Да говори громче, наши дорогие гости все равно ничего не поймут: все они уже далеки от реального мира, - произнесла она вполголоса.
   - Кто-то из президентской администрации только что позвонил и сказал, чтоб мы включили телевизор: президент в торжественной обстановке будет подписывать перед телекамерами указ о твоем назначении на пост премьер-министра. Сейчас без пяти минут четыре часа. В четыре ровно начнется.
   - Включи срочно! - радостно произнесла Юля и от великой радости захлопала в ладоши, а потом бросилась целовать своих разгоряченных близких и дальних родственников. - А мое выступление перед вами откладывается...потерпите, потерпите..., - лепетала она, целуя родственников.
   Розали во всех комнатах включила телевизоры, а в столовой, где все еще шумели гости, был установлен огромный, в четверть стены экран.
   - Тише, дорогие мои гости, тише, пожалуйста, я умоляю вас, - произнесла Юля. - Сейчас передадут очень важную новость. И эта новость не только для меня имеет жизненно важное значение, но и для каждого из вас, здесь сидящих. И для государства в целом.
   - Цыц, бабы! - рявкнул Комар, и все затихли, как мухи, загнанные в морозильник.
   Сердце Юлии стучало в груди так, что его биение видно было через одежду. Наконец, стрелка часов показала магическую цифру "четыре", что значило по-московски шестнадцать часов. Юля схватилась за сердце. Бабы сделали то же самое.
   На экране появились три человека - Яндикович, Морозов и Синоненко. Морозов так же победно улыбался, Синоненко ему подражал, но плохо и только Яндикович казался озабоченным. Наконец, он без бумажки начал короткий рассказ о том, что три руководителя трех партий, которые отныне составляют большинство в парламенте, решили объединиться и сейчас они скрепят, составленный договор, своими подписями.
   Юля хотела что-то произнести, надо было как-то отреагировать, тем более, что взгляды гостей, даже изрядно подвыпивших, уставились в одну точку и этой точкой была она, и никто не решился на мимо вольный вздох, - все ждали, что скажет Юля, но сам Господь Бог отнял у нее речь.
   Лицо у нее налилось краской, затем побледнело, посерело, она медленно опустилась на подставленный стул и свесила голову набок.
   - Спирт, нашатырный спирт! Откройте окна! - кричала дочь Розали, стараясь расстегнуть платье у подбородка.
   Все было доставлено в мгновении ока: флакончик с нашатырным спиртом поднесен к ноздрям, платье расстегнуто, проведен небольшой массаж, тут же появилась "скорая", врачи в белых халатах втащили носилки, но Юля открыла глаза и слабым, но твердым голосом потребовала:
   - Уйдите все от меня! Уйди-и-и-те!
   Врачи выскочили на лестничную площадку вместе с носилками, гости оцепенели от ужаса, а Юля опираясь на руку дочери, велела отвести ее в спальню.
   - Праздник продолжается! - воскликнул Комар, наливая полный стакан коньяка. Гости скромно, без речей, скрипя стульями, чтоб не обидеть хозяйку, взялись за голышки и стали наполнять пустые рюмки, стаканы и даже фужеры. Спустя некоторое время, кто-то затянул грустную песню "Реве, та стогне...", а потом пошла и "Калинка, малинка моя...", а Юле, лежащий на пуховиках и обливающийся слезами, казалось, что пол ходит ходуном. И это ее еще больше злило.
   - Что это? разве такое возможно? - выговаривала она дочери, как только вышла из комы. - О Боже милостивый, за что мне все это?
   У нее сильно дрожали руки, дрожь перешла к ногам, затем охватила все тело и застлала глаза пеленой, когда все абсолютно, весь мир сливается в сплошную черную полосу и отделяет человека от реального мира. Мать Юлии, Аграфена Филипповна, одна из первых определила истинную причину поведения дочери. Покончив, а точнее усмирив в прихожей одного разбушевавшегося племянника, который требовал только армянский коньяк вместо французского, она вбежала в спальню к Юлии, и стала наставлять знаменитую дочь такими словами:
   - Да что с тобой происходит? Кресла жалко? Да ты уже геморрой, небось, нажила в этих креслах. Здоровье дороже; не будь дурой, не гробь то скудное достояние, что у тебя еще держится. У тебя дочь, внучка скоро родится, мать еще жива, муж в одиночестве слезы льет, да алкоголем тоску размывает, а тебе кресло нужно! Ишь, нюни распустила. Сейчас веник возьму! Вон лучше рюмаху оприходуй - легче станет.
   Юля впервые перестала моргать и вытирать нос, устремив глаза в потолок. Мать моргнула внучке, и Роза бросилась за коньком и шампанским.
   - Доченька, будь умницей. Сегодня они, а завтра ты. Но это только в том случае, если ты останешься такой же цветущий, улыбающийся, жизнерадостной, какой ты была всегда. А если ты потеряешь здоровье, ты никому, кроме матери, не будешь нужна. Это я тебе говорю, твоя мама, которая дала тебе жизнь.
   Юля причастилась, потом налила еще и еще, а затем расхохоталась.
   - Никого ко мне не пускайте. Все предатели, все сволочи, все, все - все! Никого не хочу видеть. Журналистов гоните в шею, прокуроров и милицию тоже.
   - Доченька, о тебе говорили те руководители криминальных группировок, может, кумпромат какой на тебя выдали и тебя могут рестовать? Если это так, поедем с нами. В Днепропетровске у нас есть хорошие люди, спрячут тебя и меня тоже. Переживем как-нибудь, пока ты не сделаешься премьером. И ишшо. Поезжай в землю Обетованную, поклонись святыням. Ты как никак еврейка по отцу.
   - Неправда, я украинка, ты ведь украинка, не так ли? И все предки твои украинцы.
   - Мои предки русские и фамилия у меня русская - Селегина, ты же тоже носила эту фамилию, пока не вышла замуж. Ты поменяла ее, а по рождению ты Грипян. А отец у тебя Феликс Абрамович.
   - О Боже! Я украинка и все тут. Не вздумай говорить, кто я и что я, особенно если тебя начнут донимать журналисты, иначе я погибла, мама, ты поняла меня?
   - Пойняла, доченька, - произнесла мать, обнимая свое дитя..
   Юля была тронута до глубины души. Даже дополнительные слезы потекли по ее лицу. Она заключила в объятие седую голову матери, сильно прижала к своей груди и поцеловала.
   - Да, мамочка, я уеду с вами в Днепропетровск и больше не вернусь сюда. И мы вдвоем уедем в Израиль, и там останемся, я там организую новую партию. Здесь меня и мою партию предали. Некий господин Морозовов совершил самое тяжелое, самое подлое предательство в истории моего государства, да будет проклято его имя, его род и само его существование на земле. А компромата никакого нет, я свободная как птица.
   - Что это за Морозов? Он хотит тебя заморозить, мою красавицу? Нет, кукиш тебе Мороз, ничего ты с моей Юлией не сделаешь, она не из тех, кто поддается заморозке.
   Юле даже наивность матери понравилась и казалась ей дорогой и очень своевременной. И тут перед ней возникла картина из детства: она была совсем крохотной, и, карабкаясь по детской лесенке, забралась на шкаф, посмотрела вниз, и дико заверещала. Отец не подошел к ней, он наоборот, бросился искать ремень, и только мать, услышав, плачь ребенка, все бросила и протянула руки. У нее страх отступил в мгновение ока, она спрыгнула прямо на грудь матери и ручками обвила ее шею. От матери несло каким-то кисловатым запахом, щекочущим ноздри ребенка, но этот запах казался ей таким сладким, родным и близким, что она на всю жизнь его запомнила. И сейчас от матери исходил тот же запах. Юля вдыхала его и наслаждалась им. Она еще раз обняла мать, крепко прижала ее голову к своей груди, пахнущий заморскими духами и несколько раз поцеловала в лоб.
   - Как хорошо с тобой, мама! - произнесла она волшебную фразу, от которой у матери две чистые слезинки вышли из сухих глаз и покатились по морщинистым щекам. - Если бы можно было уехать далеко-далеко, чтоб все и всех забыть, я взяла бы тебя с собою, мама. Ты мой самый близкий и самый дорогой человек на свете. Ты бы меня никогда не предала, правда, мама?
   - Экие глупости ты сказываешь. Стыдно так говорить, Юляшка-Букашка, - сказала мать, поглаживая дочь по правой щеке.
   - Меня предали, мама, - снова заговорила Юля, нарушая установившуюся тишину. - Подлые, неблагодарные люди, сколько я им сделала добра, а они мне вон как отплатили...
   В дверь спальни кто-то постучал довольно громко, и Юля увидела, что дверная ручка зашевелилась. Она вздрогнула, приподняла голову и громко произнесла:
   - Сюда нельзя! Никого не хочу видеть, кроме тебя, мама.
   - Да это я, Розали, - произнесла дочь и открыла дверь.
   - Ну, дочка пусть заходит.
   Розали присела у ног матери и, видя ее посеревшее лицо, да капельки пота на лбу, собрала все свои внутренние силы, чтоб успокоить мать.
   - Мама, брось переживать. Здоровье дороже. Если хочешь, можем уехать в Англию месяца на два. Развеешься, придешь в себя, а потом вернемся сюда. У тебя денег достаточно, кажись миллиард двести миллионов долларов, что тебе еще надо? Ты думаешь: премьер это все? Как бы ни так. Дождемся президентских выборов, тогда сразу в президенты. Тебя изберут, это точно. Вон, сколько депутатов по регионам избранно от твоей партии. Ты находилась как бы в изгнании, и люди тебя жалели. Ты больше половины голосов отобрала от Виктора Писяевича. Радоваться надо. Пусть этот Яндикович посидит немного в премьерском кресле. Ты объединись с партией президента, и ставьте тем трем партиям палки в колеса, где только можно, а правительству не давайте спокойно работать. Да и Писяевич вам поможет. Они с Яндиковичем никогда не сработаются. Писяевич - бандер, а Яндикович - москаль, попробуй заставить их найти общий язык. Да никогда в жизни.
   Аграфена Филипповна внимательно слушала внучку, но решительно ничего не понимала, что та говорит и начала зевать от скуки. Юля, наоборот, оживилась и даже наградила дочку скупой улыбкой.
   - Спасибо тебе, ты просто умница, вся в меня. Все, что ты сказала, безусловно, заслуживает внимания. Мне сейчас...даже не знаю, куда деваться. Ни Киев, ни Лондон мне не подходят. Возможно, я уеду с матерью, забьюсь куда-нибудь в глушь. За Днепропетровском есть прекрасное место, оно называется Орловщина. Там на берегу речки Самары поставлю палатку, и буду жить, к когда-то в молодости. Мы там под луной в жарком месяце августе песни пели, целовались, плясали на горячем песке, купались в чистой как слеза воде и мечтали о счастливом замужестве.
   - А ты брось политику, купи себе или построй домик на берегу твоей любимой реки в этой Орловщине, живи там и радуйся жизни.
   - Если бы все это было так легко, - сказала Юля, вытирая мокрые глаза.
   47.
   Перед отъездом она повидалась со своим первым заместителем Турко-Чурко, передав ему все полномочия и даже ключи от своего сейфа.
   Турко-Чурко все сморкался и вытирал глаза, хотя и сам не мог понять, что с ним происходит. С одной стороны, он становился самым главным в партии, а как поведет себя Юля, когда она вернется и вернется ли, а с другой стороны не хотелось брать на себя такую ответственность, а вдруг наделаешь ошибок, которые она, после возвращения, не сможет простить и что тогда?
   Эти чувства, пересекаясь, молнией сверкнули в его сознании, но он, будучи не совсем глупым и пустым человеком, решил, что некоторое беспокойство и даже слезы на виду той, кого он просто обожествлял, пойдут только на пользу.
   - Да что же вы нас покидаете, как мы без вас будем, да нельзя ни шагу шагнуть такой великой и популярной в народе партии, как партия вашего славного имени. Оставайтесь, сдайте билет на поезд или на самолет, мы вас будем с ложечки кормить, шампанским поить, а то и птичьим молоком, лишь бы остались и никуда не уезжали.
   - Саша, я не могу никого видеть, даже тебя...потому что мне стыдно тебе в глаза смотреть. Это я виновата. Мне надо было отказаться от должности премьера, а я все никак не могу допустить, чтобы страной командовал кто-то другой, пока я жива и здорова. Вот не могу и все, хоть ты режь меня на куски. Вот и получилось; пшик, короче получился. У великих людей обязательно что-то да не в порядке: если все хорошо в политике и в карьере, то плохо со здоровьем. Ленин был хороший, везучий политик, но с головой у него были проблемы. Сталин, так вообще везунчик, но рука укорочена, а рыхлое тело в пятнах, жил один как медведь в берлоге. Жену расстрелял, ее родных сгноил в концлагерях, сын у него алкашом вырос, а дочь уехала в Америку, наплевав на его авторитет и марксистские талмуды. Короче..., Саша, считай, что меня нет на какое-то время. Я поживу в палатке, в землянке, в темном лесу, стану кормиться грибами, дубовой корой, носить набедренную повязку, отключу все телефоны. Никто не должен знать, где я и что со мной. А когда приду в себя - появлюсь, как не в чем ни бывало, приступлю к своим обязанностям. Мое кресло займет Морозов или Яндикович, ну и пусть. Кто бы из них ни находился в этом кресле, я им не дам работать. Они не смогут работать, пока я в здравии буду ходить по земле. И ты мне в этом поможешь. Так, Саша, поможешь?
   - О чем речь? костьми лягу, голову положу на алтарь отечества. Родиной клянусь, матерью клянусь, своим здоровьем клянусь, - лепетал Турко-Чурко, покрывая поцелуями протянутую руку.
   - А как остальные члены партии?
   - У вас очень высокий авторитет в партии. Мне уже доложили, что все ваши члены в стельку лежат в блевотине с горя, охватившего каждого члена в связи с предательством Морозова и образованием новой, враждебной нам коалиции. А Ляшка-Букашка попал в больницу с сердечным приступом. Я тоже дурно чувствую себя. Жаль, нет Калашникова, а то расстрелял бы Морозова и его партию целиком и полностью.
   - Не надо, Саша. Мы их заставим лежать и корчиться от непроходимой головной боли, когда потеряют все, не только кресла, но и надежду получить новые кресла.
   - Позвольте облобызать ваши пальчики на прощанье!
   Это тронуло Юлю, и она сама приблизилась и поцеловала его в черную жидкую бородку. Турко-Чурко стал приседать и вскоре очутился на коленях. Сложив ручки, как перед изображением девы Марии, он прочитал стихотворение, состоящее из двух строчек, над которыми он трудился всю прошлую неделю:
   Юля, Юля, ты наша царица.
   Улетаешь от нас, как птица.
   - Ах, ты, мой поэт в единственном числе. Ни у кого таких ладных стихов нет, как у тебя. Ты прямо как Пушкин. Ты и поэт и рыцарь. Жаль, что ты женат.
   - Я разведусь...в течение недели. Позвольте мне это сделать в период вашего отсутствия.
   - Ни за что, Саша. Я не столь жестока, как ты думаешь. У тебя жена, дети, как это так можно. Да и я...плохая жена. Сейчас я к тебе хорошо отношусь, а не дай Бог, мы бы поженились, ты был бы несчастным человеком, как и мой муж.
   - Согласен быть им, только...
   - Все, Саша. Мне уже пора и тебе тоже. Поцелуй от моего имени всю нашу братию, я имею в виду каждого члена нашей славной партии.
   Турко-Чурко повиновался. Он кое-как поднялся, но идти самостоятельно не мог: кривые ноги не слушались его. На помощь пришли водитель и охранник, взяли его под руки и увели в сторону машины.
   Юля вернулась домой. Розали уже паковала чемоданы. Многие дальние родственники никак не могли понять, почему их знаменитая племянница собирает чумайданы и куда-то собирается уезжать.
   - Быка за рога надоть брать, а не нюни распускать, - сетовала одна старушка Пелагия Васильевна. - Мы вон войну пережили и ничего. А она в путь собирается. Из такого города, да еще министерское кресло хотит покинуть. Нейзя этого делать, милочка.
   - Да пущай едет, проветрится. Шо в этом душном Киеве делать? У кожного человека должон быть отпуск. Вот и пущай отправляется в отпуск. А должность? должность никуда не денется, было бы здоровье, а должность будет. Тем более такая должность как промьер, да тут ни днем, ни ночью нет покоя.
   До Юлии дошли последние слова, и она подумала, что старуха права. Это действительно так. Она любит делать добро людям. Вот и получится, что она не будет отдыхать ни днем, ни ночью, чтоб сделать всех богатыми и счастливыми, а ее никто не отблагодарит.
   И все же, непоколебимое убеждение, что только она может принести счастье и процветание украинскому народу, повергло ее в уныние, будоражило нервы и нацеливало на упорную жестокую борьбу за торжество справедливости.
  
   Отъезд на родину осуществлялся в два этапа. Всех родственников, близких и далеких она распорядилась посадить на поезд, а сама с матерью села в машину. За рулем сидел тот же водитель Гена, который отказался от сменщика. Они выехали рано утром и к вечеру уже были на месте.
   Аграфена Филипповна заснула сразу же на заднем сиденье и на первом же повороте приняла лежачее положение, пытаясь выпростать ноги, но лишь одну ногу удалось задрать к самому подголовнику, о который опирались кудрявые пряди светлых волос любимой дочери. Юля держала себя бодро и стала дремать только тогда, когда машина въезжала в ее родной город.
   На этот раз ничего не радовало ее в родном городе. Все казалось таким знакомым и привычным как материнская грудь в младенчестве. Она поэтому спокойно ехала с полузакрытыми глазами до самого дома. Мать жила недалеко от университетского общежития в двухэтажном особняке. Это был элитный микрорайон, где жила вся городская знать.
   Встал вопрос, как быть, показываться людям на глаза или везде появляться инкогнито. Она хорошо знала, что ей не дадут прохода, будут не только здороваться, но и просить автограф. Это конечно престижно, но это быстро надоест и еще больше лишит ее покоя, который ей сейчас нужен больше, чем воздух.
   Очутившись в родных пенатах, Юля приняла холодный душ, вытерла полотенцем все еще моложавое тело до красноты специальным полотенцем, затем направилась на кухню, подкрепилась дорогим французским коньяком и почувствовала, что ее силы восстанавливаются.
   Мать что-то похлебала и ушла в свою спальню. В доме было тихо и пусто. Вопрос о поездке за город она решить так просто не могла, минуя своих одно партийцев в городе. Пойти в университет, где она когда-то училась, походить по этажам, заглядывая в аудитории, особенно 54, 55, 56, повидаться с заведующим кафедрой Марксизма-Ленинизма Павловым, она тоже не могла, ведь там ее так же узнают и не дадут покоя.
   Вот если только прогуляться в Ботаническом саду, да в парке Шевченко и то в вечернее время, замотав голову большим платком, приобрести вид доярки, либо переодеться в мужской костюм. Но как быть с прической? Расстаться с роскошными волосами? Нет ни за что в жизни. "И вообще, могу ли я быть одна? - подумала Юля. - Великие люди, такие, как я, им, бедным, некуда деваться. Да меня даже под землей найдут. Ни деревенский платок, ни мужской костюм, не спасут меня от назойливой толпы в городе. А потом сюда начнут приходить. Многие знают, что мать живет в моем особняке, который я до сих пор содержу. Под окнами будут стоять и выкрикивать: наша Юля! Юля - наш президент! А я хочу отдохнуть...от людей, от славы, от популярности, ибо сил уже нет быть знаменитой".
   Юля размышляла, стоя перед балконной дверью за прозрачной занавеской и глядела на прохожих. Ей иногда казалось, что люди задирают головы на ее балкон, а если она выйдет, соберется толпа, потом пришлют целый полк милиции, набегут репортеры, телевизионщики. И поэтому она ушла вглубь комнаты и расплакалась, сама не зная отчего.
  
   48.
   Иногда мы думаем, что те политики, которые добиваются своих конечных целей и достигают этих целей, становятся премьерами или президентами, уже находясь в премьерском или президентском кресле, абсолютно счастливы, нашли себя в жизни и больше ни о чем не просят у Господа Бога. Да, они достигли сказочных материальных благ, коих хватит для несколько поколений; не только дети, но и внуки и правнуки не будут знать, по чем кусок хлеба.
   Как будто все есть - машины, дачи, дворцы, миллионы и миллиарды долларов в заграничных банках - и все же, чего-то не хватает. Чаще это отсутствие покоя, мира в семье, согласия с самим собой, внутренний гармонии, без чего любой человек не то человек, не то полу животное. Возня, в которой они погрязли, крепко запустила когти в душу и не отпускает свою жертву ни днем, ни ночью.
   Пока человек окончательно не пал и не превратился в двуногое животное, в нем еще живет, а коль живет, то протестует, пусть и слабо, против бесстыдной лжи и будит где-то в глубине души совесть, порядочность и прочие свойства, присущие человеку с большой буквы. Юлия, к сожалению, никогда не задумывалась об этом. Нравственное падение ее никогда не интересовало, этому мешала цель, которую надо было достичь любыми способами. Ложь вместе с продажностью никогда не шевелилась в ее душе и сердце, не шептала ей на ушко: остановись, ибо ты живешь безнравственно, у тебя продажная натура, напрасно прячешь за внешней оболочкой огромное количество грязи, - грязь все равно вылезет наружу.
   Юля пока была сильным человеком, и внутри у нее ничего не происходило. Ложь, как у других оранжевых авантюристов, под невероятным напором была ее основным орудием для достижения цели. И если она сейчас переживала, то причина переживаний была всего одна - отсутствие премьерского кресла. И если она о чем-то думала, то только о том, как бы добиться этого кресла. Пришлось пока утешиться малым. Это известность, это узнавание на улице, просьба дать автограф, это голоса избирателей, но все это не было вершиной власти. А если так, то грош цена этой известности, этой узнаваемости.
   Это толкало ее к более решительным шагам. Она хорошо знала, хоть и не была историком по профессии, что историческими личностями, а то и гениями становились как раз те, кто больше всего уничтожил живых, безвинных, себе подобных. Александр Македонский, Ганнибал, Наполеон - сколько бед человечеству принесли эти люди. А плюгавенький, картавый, маленького росточка человек Ленин, а малограмотный Джугашвили, стали гениями лишь благодаря тому, что уложили, уморили, изгнали из страны свыше шестидесяти миллионов своих сограждан, отняв у них право, не только свободно мыслить, но и право на жизнь.
   Юля думала, как бы ей поступить так же, во имя того, чтобы стать гением в юбке. Но иные времена, иные люди, иные нравы. Ничего не поделаешь. Приходится вытирать сопли и сожалеть о том, что живешь не в эпоху кровоточащего большевизма.
   Три дня она не выходила из дому. А на балкон только под вечер. В сумерках свободно рассматривала прохожих и как будто радовалась, хоть эта радость была ложной, что никто не стоит, задрав голову на ее балкон. И только неделю спустя она приметила мужчину среднего роста с небольшой рыжей бородкой, прятавшегося за кустом сирени. Кто бы это мог быть? Неужели ее вычислили? Она вернулась, потушила свет в комнате. Теперь ее на балконе не видно, а вот она из темноты хорошо видела. Тем боле фонарный столб освещал, прячущегося за расцветший куст сирени, человека.
   "Неужели меня караулят и хотят убить? - с ужасом подумала она. - Кто бы это мог быть? Убийца от Яндиковича. Но я так просто не сдамся. У меня тоже есть пистолет. А вообще надо вызвать охрану. Без охраны мне нельзя. Дура я несусветная, нечего было уезжать в одиночестве. Завтра же позвоню своим охранникам. Я им немалые деньги плачу, пусть работают".
   Пока она рассуждала, человек вышел из-за куста и подошел ближе к зданию в надежде разглядеть балкон с более близкого расстояния. И тут Юля пришла в замешательство, она не знала, что делать: не верила своим глазам.
   - Юрий Анатольевич, вы ли?
   - Так точно, Юлия Феликсовна, - отозвался Курвамазин.
   - Вас наняли убить меня? Сколько же вам заплатили?
   - Как можно, Юлия Феликсовна. Ни один мужчина не смог бы это сделать, ни за какие деньги. Единственное на что бы он решился, так это на то, чтоб поцеловать кончик вашего платья.
   - Я сейчас спущусь, - вдруг произнесла Юля и тут же пожалела о том, что сказала, да уже делать было нечего: слово не воробей, вылетит - не поймаешь.
   Во дворе дома была хорошая скамейка со спинкой, сработанная из светлого дерева - ясеня.
   Курвамазин долго жал руку Юлии и тут же расхрабрился так, что трижды поцеловал в пальчики.
   Юля уселась и повернула свое все еще миловидное личико к собеседнику и как бы застыла в ожидании.
   Курвамазин, лишенный всего и, прежде всего трибуны, которую он просто боготворил, начал речь в свою собственную защиту. Он еще в детстве заболел интересами народа, и это тянется до сегодняшнего дня, а ему уже за пятьдесят, но никто оценить не хочет его плодотворную работу. Он и его партия в несколько человек, находились в составе партии президента и он, будучи депутатом, выступил с парламентской трибуны свыше двух тысяч раз, а президент не оценил его по заслугам.
   - А вы, Юлия Феликсовна, тоже не заметили моих достоинств, хоть известно, что я, Курвамазин, самый выдающийся оратор двадцать первого века. И на выборах я потерпел решительное поражение, и даже не попал в депутаты, -жаловался Курвамазин. - Зная, что и вы в трауре по потере уже уготованного вам премьерского кресла, - продолжал Курвамазин, - я решил увидеться с вами и переговорить, поскольку теперь мы - родственные души. Вы обижены судьбой, и я обижен судьбой. Эх, капризная она эта судьба, я вам должен сказать. К примеру, этот еврей чик Ленин. Сидел себе в Швейцарии, кутил на чужие денежки, разгуливал с этой лупоглазой Надей, а потом, получив двадцать миллионов марок от кайзера Германии, и в закрытом вагоне поехал в Петербург совершать переворот. И совершил его и сел на трон, представляете? А мы..., сиротки несчастные, ничего подобного позволить себе не можем. Да где же здесь справедливость? Нет никакой справедливости. Или, к примеру, наш Виктор Писяевич. Кто он такой? Он счетовод всего-навсего. И вот, пожалуйста, на американские доллары купил себе должность. Я судьям Верховного суда носил деньги, вы не поверите, но это так. Клянусь вам. Да вы, должно быть, и без меня это хорошо знаете.
   - Что вы от меня хотите, Юрий Анатольевич?
   - Простите, я еще не кончил.
   - Я, кажется, малость, продрогла.
   - Тогда походим по переулкам-закоулкам, я способен держать речь и на ходу, вы в этом убедитесь.
   - Меня туфельки натирают, - покривила душой Юля.
   - Эх, жаль! Если бы я был помоложе, я взял бы вас на руки и в таком положении читал бы вам лекцию. Хотите, я отдам свой пиджак?
   Курвамазин уже скидывал с себя пиджак, но Юля замахала руками, запротестовала и даже отодвинулась в конец скамейки.
   - Нет, нет, что вы! А вдруг вы простынете, и вас, такого великого оратора, придется укладывать на больничную койку. Как страна будет жить без своего Цицерона?
   Эти слова Юлии еще больше вдохновили Курвамазина. Теперь он вскочил со скамейки и стоя за воображаемой трибуной, стал размахивать руками и так эмоционально выговаривать слова, что слюна изо рта брызгала к туфелькам Юлии. Юля улыбалась. Что-то близкое и знакомое было в его речи. Ведь Юля в предыдущем парламенте завидовала его ораторскому искусству и всегда хотела быть похожа на него. А когда она достигла этого, ей захотелось перещеголять Юрия Анатольевича.
   - Вы все еще хорошо говорите с трибуны, но уже довольно поздно, пора на покой, - сказала Юля, хорошо зная, что и эту ночь она спать не будет.
   Но великий оратор не слышал ее. Он дошел до того, что стал что-то доказывать с пеной у рта.
   Влюбленная парочка, проходившая мимо, притормозила. Кавалер долго улыбался, а потом заявил, что хочет позвонить в психушку, поскольку эти двое, должно быть муж и жена рехнулись и у них не все дома, короче что-то с мозгами.
   - Юрий Анатольевич, если бы это было возможно, я бы пригласила вас в свою спальню, вы бы там надо мной произносили речь, а я под ваше ораторское искусство, возможно, заснула бы. А то, знаете, я уже пятые сутки не сплю.
   Но Курвамазин продолжал свою речь, не слушая ее.
  
   49.
   Когда Юрий Анатольевич настолько увлекся, что перестал замечать и Юлю, она потихоньку отошла в тень, а затем и вовсе скрылась в подъезде. А там и до второго этажа недалеко. Войдя в свою спальню, она через занавеску, не открывая балконной двери и не зажигая света, посмотрела на ароматный, распустившийся куст сирени и увидела все того же немолодого человека, жестикулирующего руками. Это был все тот же Курвамазин.
   "Мудрый и нудный, - подумала она. - Интересно, придет ли завтра? И что с ним делать? Попытаюсь уговорить его идти в народ. Пусть там выступает и превозносит меня и мою партию до небес. Людей надо кормить обещаниями, ссылаться на трудности, которые может преодолеть только лидер. А если будет народ с лидером, то и он будет принимать участие в преодоление этих трудностей".
   Она легла, не раздеваясь, и заснула: ораторская речь Курвамазина подействовала на нее. Но сон был не глубоким и неполным. В три ночи она проснулась и побежала по малой нужде в туалет, а затем прилипла к балконной двери. Уличный фонарь, казалось, светил еще ярче, но за кустом и на скамейке никого не было: великий оратор, наговорившись вволю, отправился в гостиницу на улице Короленко.
   Юля сняла с себя одежду, повела по телу ладошкой выше пупка и ужаснулась: у нее немного выпирало брюшко. Значит, я еще не очень сильно переживаю, подумала она. Приоткрыв балконную дверь, постояла и почувствовала дрожь в спине. Юля быстро разобрала кровать, нырнула под одеяло. В тишине и темноте мысли роились, как пчелы в июне. Она анализировала свое поведение во время создания коалиции и никак не могла найти причину распада этой коалиции. Кто виноват, президент, Морозов, который предал, она ли? В том, что она добивалась единственной должности, что она хотела блага для страны, она не могла обвинить себя. Тут все было тип-топ, как говорится. История оправдает ее, если кто-то сейчас думает, что она слишком рвется к власти. Ведь рвется-то она не ради себя и своего благополучия, а ради интересов и процветания страны. Значит, Морозов во всем виноват. Это он переметнулся ради должности.
   "А может, он так же думал, как и я. Он ради интересов Украины рвался в спикеры. Почему бы ему ни уступить? И с ним легче было бы работать, чем с Пердушенко. Значит, Морозов не так уж и виноват. Тогда, кто же? Окружение президента. Вот кто виноват во всех бедах. Президент..., он слабоволен и болен, что с него возьмешь, на нем где сядешь там и слезешь. Он человек случайный в истории Украины. Я, когда его отравили, думала, что он не вынесет, и тогда я могла бы стать у руля государства. Украина уже была бы в Евросоюзе. Она бы цвела и пахла. Но не судьба. Как бы сделать так, чтоб можно было влиять на него? Я ласкала бы его всю ночь, лишь бы он внимал моим советам, но ему, похоже, уже ничего не нужно. И его супруга Катрин, должно быть, не обходится без любовников. Эх, куда не повернись везде рогатки, шипы, препятствия, - как их миновать, как их преодолеть? Хватит ли у меня силы воли победить всех и очутиться у руля ради спасения страны. Бедный-бедный мой народ, как он по мне страдает. Он знает, что я олицетворение добра и справедливости. Если даже я и прикарманю еще два-три миллиардов долларов, то это капля в море для страны в целом. Зато сколько я сделаю добра. Я заставлю россиян отпускать нам газ по пятьдесят долларов за тысячу кубометров, а на запад пусть они продают хоть по триста, я выгоню их из Севастополя, я изгоню русский язык из всех учебных заведений, а что касается русских, живущих в Крыму, то...пусть они убираются. Я там поселю татар. А россиян, живущих в Донецке, отпущу в Россию, либо заставлю их забыть и свой язык, и свою нацию. С Арменией я установлю контакт, поскольку мой папочка ... Я открою тюрьмы... тюр...тюр...тюр".
   На последних словах, не произнесенных до конца, она заснула, когда уже светало. И только в десять утра, раздался стук во входную дверь. Это был глухой, мощный стук, стук кулаком. Ее мать, страшно волнуясь, стала тормошить одеяло на Юле и произносить слово, которого она сама не понимала.
   - Какая-то Курва там стучится, то ли Кура, то ли Курва, мазила, я дрожу вся: у его может пиштоль быть, а то автомат Калашникова. Что делать, доченька? доставай свою коробочку и срочно звони у милицию.
   Юля кулачками протирала глаза и едва заметно улыбалась.
   - Мама, не волнуйся, это мой новый кавалер. Ему, правда, уже семьдесят, он ни на что негоден и только брехать способен. Поди, скажи ему пусть сядет на скамейку и ждет моего вызова. А сама приготовь чай, блины, открой банку икры и все прочее. Придется кормить и поить бездельника. Но это только сегодня, не переживай. Завтра я прогоню его совсем.
   Юля потратила на утренний туалет около часа и только потом открыла балконную дверь. Гость уже готовился произнести речь, жестикулировал руками, гордо смотрел вдаль, но слов еще не выговаривал.
   - Юрий Анатольевич, мы с мамой приглашаем вас на чай. Только произносить каких-либо речей в нашем доме не принято: у нас не зал заседаний, прошу учесть это.
   Курвамазин в мгновение ока взбежал на второй этаж и не стучал в дверную раму, а только нежно водил ногтями по дверному полотну.
   - Входи и веди себя хорошо с моей дочерью, - произнесла Аграфена Филипповна.
   Курвамазин обнял хозяйку и поцеловал в белую голову.
   - Свят, свят, - сказала она, проводя его на кухню.
   - Садитесь, - произнесла Юля, показывая пальцем на стул для гостя. - Так как вы мужчина, то ухаживайте за мной. Наливайте и не только мне, но и себе, угощайтесь всем, что видите на столе. И знаете, вы человек опытный, дайте мне несколько советов, потому что завтра я улетаю.
   - Куда?
   - На Багамские острова. Здесь мне не дают покоя. Я хочу побыть в одиночестве.
   - Побудьте, кто вам мешает?
   - Вы мне помешали. Теперь скажите, как вы меня нашли.
   - Если честно, то мы друзья с Залупценко. Он хоть немножко подслеповат, но видит все. К вам он хорошо относится и никому, кроме меня не скажет, где вы находитесь.
   - Да, ну и дела... итак я слушаю вас. Но давайте сначала выпьем. Ваш тост.
   - За нашу победу.
   - За победу, - подтвердила Юля, опустошая бокал с шампанским.
   Курвамазин решил встать, чтоб произнести речь.
   - Речей не произносить, - приказала Юля. - Давайте поговорим просто как нормальные люди.
   Слова "как нормальные люди" отрезвило гостя, и он спокойно начал:
   - Так как вас знают во всем мире, то вы должны обратиться за международной помощью. Помогли же нам американцы совершить оранжевую революцию, почему бы ни помочь восстановить ее завоевание? Съездите к Ангелине Меркель, а потом к Пеньбушу. Побеседуйте с ними тет-а-тет часика по два. Обещайте им все. Ракеты разместить на Украине как можно ближе к границам России, вхождение в НАТО и вообще, пусть Украина будет одним из штатов США. Не бойтесь. Нам с вами плевать на Украину и ее народ, мы должны дело делать.
   - А вы, оказывается, не только хороший оратор, но и отменный политик. Предложения, вернее, ваш совет я, конечно же, учту и пожалуй воспользуюсь им. Я думаю: нам нужны деньги. Американские доллары помогли нам сделать революцию, или переворот, как утверждают наши враги, почему бы им ни помочь спасти эту революцию?
   - Вы меня не забудете, когда станете президентом?
   - Что вы? как можно. Я уготовлю вам пост министра юстиции.
   - И оратора, правительственного оратора. Я все еще совершенствую свое ораторское искусство.
   - За нашу победу! - произнесла Юля.
   - За полную и окончательную победу, - добавил Курвамазин.
  
   50.
   Не состоялась Юля, как премьер. Писяевич изменил ей. От растерянности и безвыходного положения, она решилась, как она полагала, на важную акцию - разоблачения всех и вся посредством выступления с трибуны парламента.
   Эмоциональное, но по существу пустое выступление в парламенте, было воспринято, как выступление подурневшей крикуньи, из коего можно сделать лишь один вывод: простуженная дама рвется к власти всеми дозволенными и недозволенными методами. И самое удивительное было то, что депутаты от президентского блока впервые не поддержали ее и даже стали отворачиваться. Они как бы говорили: ты значительно подурнела, Юля. Прости нас, но на Майдане ты была совсем другая. Ты там утверждала одно: донецких политиков - в тюрьмы. Это было понятно как дважды два. А теперь ты рвешься к кормушке в одиночестве. Ну и рвись, шут с тобой, а мы Писяевича не дадим в обиду. Ты хочешь его убрать и сама сесть в его кресло, вот тебе - кукиш, дорогая.
   Юлю это страшно обидело. Как же так? Вместе на Майдане стояли рука об руку, и теперь заигрывать с партией Яндиковича? Ну, погодите, соколики, я вам тоже покажу дулю, дайте только дождаться случая.
   Решив этот немаловажный вопрос, Юля после заседания Верховной Рады собрала своих единоверцев, среди которых выпирали Дьяволивский и Пустоменко, она спросила, какую просьбу можно было бы удовлетворить со стороны правящей коалиции, если им в каком-то вопросе пойти на встречу.
   Этот переговорный процесс был возложен на Пустоменко, и надо сказать, что Пустоменко справился с поручением довольно успешно. Юля со своей партией проголосует в парламенте за значительное урезание прав президента, теперь уже явного соперника ее партии, и ее лично, и предоставления этих прав премьеру, а Юля взамен выставит свой проект об оппозиции.
   Президент, да и его партия в целом были шокированы таким, мягко говоря, предательским шагом со стороны Юлии, которая всегда лепилась к президентской партии, да и к президенту в первую очередь. Нет слаще кормушки, нет слаще власти вначале хоть мизерной, а там, по мере врастания в эту кормушку, аппетиты возрастают сами по себе.
   Вопиющенко не мог простить такого поступка Юлии и позвонил ей.
   - Что ж ты, сучка, козочка наделала? Ради чего ты предала меня и мою партию, хоть я теперь формально и не руковожу ею?
   - Писяевич, дорогой! да никогда в жизни. Чтоб я тебя предала? такого быть не может. А то, что я проголосовала за этот закон, так это с определенной целью. Пройдет какое-то время, и мы с тобой отправим этого Яндиковича и его правительство в отставку, а премьером стану я. Ты уступишь часть своей неограниченной власти мне, твоей лучшей подруге, - разве это так уж плохо? Я тебе отдавала и тело, и душу, а сердце, отнятое тобой, до сих пор вернуть не могу. Ну, улыбнись мне в трубку, я ведь все вижу. Вот-вот, молодец, так держать. И скажи своим придуркам, чтоб не каркали, как вороны, ибо все, что я делаю только на общую пользу -- твою и мою.
   - Так за такой закон ты могла проголосовать и во время своего премьерства, - произнес глупую фразу президент.
   - Витенька Писяевич, ну что ты как маленький ребенок, а еще президент великой страны. Ты наложи вето на этот закон. Вот и все. Получится: закон что дышло, куда сунул, туда и вышло. И это вето было бы наложено и во время моего премьерства, а чтоб его преодолеть надо триста голосов. Где я возьму эти голоса? Наши обе партии составляют меньшинство, разве ты этого не помнишь?
   - Разве?
   - Вот тебе и разве, мой ребеночек. Мне Яндикович со своей партией просто попался в ловушку. Я заманила его.
   - А, если так, то... Я, конечно, этого не знал, а мои помощники не догадались. Что ж! пусть так и остается. А мне надо собираться в путь.
   - Куда ты поедешь, мой бесценный?
   - В Польшу к своим любимым коротышкам Качинским или Корчинским, фиг их знает. Я знаю только то, что они ненавидят Россию, как и я. Мы с ними обсудим некоторые вопросы.
   - Какие, дорогой?
   - Я предложу им организовать музей советской оккупации. Я уже посоветовал грузину Сукаашвили, которому я уже продал свыше двадцати ракет, организовать такой музей, он с интересом отнесся к этой идее.
   - А если Москва организует музей оккупации страны Сталиным, как его там, Джугашвили? Он же не русский, как и Ленин. И Сталин - грузин.
   - А, пусть делают, что хотят, но у себя мы такой музей организуем, я об этом давно мечтаю. Я когда еще счетоводом работал на западе, поклялся, что такой музей будет организован. Ты одобряешь?
   - Писяевич, дорогой, я одобрю все, что бы ты ни сделал. Даже если ты взберешься на крышу Верховной Рады и начнешь там кукарекать или мочиться на прохожих, я со своей партией награжу тебя аплодисментами и криками ура. А ты поезжай, поговори, погуляй там, попарься в баньке с полячками, они, говорят, довольно сексуальны.
   - Что ты, что ты? я выше этого.
   - Не выше, а ниже, - хихикнула Юля.
   Окончив разговор с президентом, Юля покружилась по кабинету, а потом села в кресло и задумалась.
   "Такой скромный человек, вчерашний счетовод, находится у руля государства, а я в десять тысяч раз умнее его, вынуждена довольствоваться рядовой должностью. Ну что такое руководитель партии? Ерунда. Партия в любой день может расколоться, разбрестись, а я останусь с носом. Этого не должно быть. Эх, Витя, плохо тебя травили. Эта акция была сделана не профессионально. Ты ни жив, ни мертв, а находишься у руля, экая несправедливость. Что мне делать, что делать? Я не могу сидеть без дела. И не буду. Я начну пакостить правительству Яндиковича. Надо, чтобы он быстрее ушел в отставку вместе со своим правительством".
   Обычно человек не может устоять перед властью. Он способен совершить любой поступок ради достижения власти. Однако же, всякого человека тормозит совесть, его нравственные ориентиры и, как правило, никто не ведет открытую борьбу, утверждая, что только он, конкретно, достоин этого поста в государстве.
   Юля нарушила этот принцип. Она лезла напролом, не стесняясь. Где-то она клялась, что все, что она делает и чего добивается, так это все исключительно в интересах народа.
   Находясь не в лучшем расположении духа оттого, что еще не все, чего она хотела, складывалось в ее пользу, она схватилась за телефонную трубку, чтобы снова позвонить слабовольному Писяевичу, как раздался упреждающий звонок от министра МВД Залупценко.
   - Юлия Феликсовна, приветствую! Есть срочный разговор. Я сейчас подъеду.
   - О, Залупа, как я рада, что ты позвонил. Я лично приготовлю кофе. Срочно садись за руль и ко мне.
   Юля не успела положить трубку на рычаг, как в дверях показался толстый и красномордый министр МВД. Он значительно поправился.
   - Я позвонил, будучи перед вашей дверью, - сказал министр. - В виду неотложного дела возникла необходимость срочно увидеться для составления небольшого совместного плана. Значит, так...
   - Да сними хоть плащ, Залупценко, ты что? у нас нет пожара, куда так торопиться. А потом пожарные части не кому-нибудь, а тебе подчинены.
   Залупценко не снимая плаща, бросился в кресло, широко расставил ноги и начал без всякого вступления:
   - Разведка доносит, что меня хотят уволить. Я ничего не могу сделать. Но я не из тех, кто прощает. Я поеду на запад, соберу миллион человек и приведу в Киев, чтоб сбросить эту банду. А вы, Юлия Феликсовна, отправляйтесь в США, поплачьте там, скажите, что Яндикович хочет присоединить Украину к России, а народ Украины желает воссоединиться с Америкой. Потом возвращайтесь и начнем действовать.
   - Но, Залупа, в Америку не так просто поехать, как ты думаешь. И главное, там не добьешься встречи. Это все надо согласовывать заранее.
   - Через посла США в Украине. Если надо, я подсоблю. Кто осуществляет его охрану? Мы с им хорошо знакомы. Мы оба умеем ловить рыбку в мутной воде.
   - Залупа, я буду тебе только благодарна. Сколько пройдет времени, месяц, больше?
   - Скажу потом.
   - Попей кофе.
   - И сто грамм, - попросил министр.
  
   51.
  
   Юлю насторожило то, что президент России, несмотря на поток грязи, вылитой его коллегой Вопиющенко в адрес северного соседа, неожиданно приехал в Киев и имел довольно длительную беседу с Писяевичем, а затем и с премьером Яндиковичем. Она как никто из руководителей партийных кланов, была заинтересована в нагнетании политической и националистической истерии по отношению к старшему брату, свысока смотревшему из Кремля на то, что творится на Украине.
   И вдруг человек невысокого роста, бывший работник КГБ, которому удалось, довольно быстро навести порядок в стране после Ельцина, решил посетить Украину, хорошо зная, что министру иностранных дел Поросюку, да и президенту лучше бы видеть Путина в гробу, чем у себя в гостях. Министр иностранных дел Украины Поросюк требовал, чтобы Вопиющенко общался с Путиным только через переводчика. Писяевич отнекивался: ему не хотелось выглядеть эдаким недоучкой, но потом согласился. Переводчик был вызван, но когда ему сказали, что он будет участвовать в диалоге между двумя президентами, а именно переводить с русского на украинский и наоборот, он рассмеялся и сказал, что он этого делать не будет, потому что это в высшей степени глупо и некорректно. Любой украинец знает русский не хуже украинского. Президент пробормотал, что-то вроде того, что переводчик прав. Поросюк так расстроился, что целый день бегал в отхожее место по маленькому.
   И Юля расстроилась, но ее расстройство было более масштабным, более глобальным.
   "Зачем он приехал, что он хочет от нас? ведь не просто он так приехал, - думала она и ломала голову, но так и не могла найти ответа на этот сложный вопрос, имеющий стратегическое значение для государства, во главе которого она будет непременно стоять, возможно, через год-два. - Надо пригласить Турко-Чурко, он ведь работал в моем правительстве, возглавлял известное ведомство".
   Она тут же связалась с ним по телефону, и уже спустя тридцать минут, Турко-Чурко сидел перед ней в кресле и никак не мог отдышаться, после умопомрачительной спешки. Даже галстук у него был, правда, затянут на шее обратной стороной при не застегнутой рубашке на верхнюю пуговицу. Капельки пота блестели на узком лбу, а от висков стекали струйки пота к жирному подбородку.
   Юля тоже нервничала. Она видела состояние своего зама по партии и решила не задавать ему тут же вопросы, а спокойно откупорила бутылку боржоми, наполнила бокал кипящей пузырьками жидкости, и коротко сказала:
   - Выпей, Саша, это даст тебе возможность прийти в себя.
   - Я знаю, благодарю, хотя у меня...мочевой пузырь, будь он неладен. Я могу только пригубить. Но...что-нибудь случилось из ряда вон выходящее? Не томите душу, моя..., царица моего сердца. Мне вчера снился дурной сон, будто вы мне в довольно вежливой, только вам присущей форме, даете отставку. Сердце мое даже во сне так стало колотиться, что я проснулся, пил корвалол - не помогло. Пришлось прибегать к более радикальным мерам.
   - Нитроглицерину, что ли?
   - Так точно. Но говорите, ради Бога, что случилось, а то меня может хватить инфаркт.
   - Отставка, приставка, козявка..., брось ты все это, Саша. Мы с тобой политические соратники. Ты мой будущий министр иностранных дел, - какая может быть отставка. Я своих пристрастий, вернее, симпатий не меняю. Сегодняшний, а вернее вчерашний министр иностранных дел Поросюк мне крайне неприятен: у него вечно расстегнутая ширинка, хоть он и ненавидит Россию, как и мы с тобой. Я не согласилась бы с ним работать. А тебе я хочу дать задание. Ты бывший силовик, работал в моем правительстве, а потом этот дундук, которого травили-травили, да не довели дело до конца, дал мне крепко по зубам, да и тебе тоже, очевидно полагая, что мы не перенесем этой обиды и от переживаний очутимся в сумасшедшем доме. Но мы здесь, слава Богу, и еще покажем, кто мы такие. Так вот, Саша, в Киев приезжает российский президент, бывший работник КГБ. Это маленький, но чрезвычайно хитрый и ушлый человек, обведет нашего горе-президента вокруг пальца и вступит в контакт с Яндиковичем, который продаст нашу неньку Украину в вечное рабство Кремлю. Брось все неотложные дела, Саша, превратись на некоторое время в шпика и найди еще несколько надежных шпиков для сбора информации о целях визита, о переговорах, в том числе и тет-а-тет не только с президентом, этим безвольным бухгалтером из Ивано-Франковщины, но и с Донецким зэком Яндиковичем. Я понимаю, что это работа не одного дня. Придется потратить энное количество дней, а то и недель после отъезда российского президента. Тут важно все. Даже слова уборщицы, которая убирает кабинет президента и премьера, временного премьера, разумеется. Как только будет материал собран - звони, я тебя приму для доклада, даже если я буду кувыркаться в постели с новым любовником.
   Турко-Чурко побледнел и так раскашлялся, что Юли пришлось заливать ему горло жидкостью и стучать ребром ладони в область затылка.
   - Что с тобой, Саша?
   - Лю-лю- бовник! Каху-каху-каху. Ап...ап -чхии-и-и!
   - Да я пошутила, Сашок. А может, ты станешь моим любовником сразу же после доклада, обстоятельного доклада, разумеется.
   Турко- Чурко при этих словах соскользнул с мягкого кожаного кресла и бросился в ноги выдающегося политика современности. Юля только гладила его по затылку, прислушиваясь к звуку поцелуев, запечатленных на ее туфельках недавно приобретенных во Франции.
   - Ну, будет, будет, Саша. Вставай и принимайся за неотложное дело. Этот Путин, кажется, прилетает завтра. Вопиющенко недавно вернулся не то из Швейцарии, не то из Вены, где врачи делали ему массаж лица, замазывали морщины на его безобразном лице. Он, видите ли, хочет хорошо выглядеть перед своим врагом, который спит и видит неньку Украину в своем подчинении. Давай, дуй, Сашенька, мой красивый мальчик.
   При словах: "давай, дуй и мой красивый мальчик", Турко-Чурко вскочил, будто его пчела ужалила в мошонку и, приложив руку к пустой голове, строевым шагом направился к двери, лбом открыл дверь и скрылся с пытливых глаз Юлии.
   - С такими людьми я не только заставлю президента пойти на новые внеочередные выборы в Верховную Раду, но и выиграю эти выборы, а потом выведу всех своих врагов на чистую воду. А потом и Россию завоюю, пусть она побудет несколько веков под протекторатом неньки Украины и узнает, что такое потеря независимости. Правильно мыслят и делают руховцы. Они не хотят разговаривать в Москве или в Киеве с москалями на их грубом языке, а общаются только через переводчика. Это не значит, что руховцы не понимают русского языка, они его прекрасно понимают, но выказывают к нему пренебрежительное отношение. Эх, жалко Бориса Поросюка. Но все равно, я с ним заключу соглашение, и мы на следующие парламентские выборы пойдем рука об руку, плечом к плечу. - Юля стала даже прохаживаться из угла в угол, как великий вождь народов, когда принимал судьбоносное решение, сколько же врагов лишить жизни через повешение, а сколько путем расстрела. - Саша, ты мне только хорошие сведения добудь, а я такой скандал устрою: весь мир заговорит обо мне. А то, что-то тишина наступила, все молчат, в рот воды набрав. Даже то, что моя фракция проголосовала вместе с партией Яндиковича за закон о кабинете министров, помогла преодолеть вето президента, похоже, никто не обратил внимание. Так, пошумели немного внутри страны и затихли. А меня это не устраивает. Моя партия должна быть шумной, скандальной, она должна делать много шума из ничего, потому что только так можно завоевать популярность не только в своей стране, но и за рубежом. Надо блокировать заседание парламента в течение тридцати дней, а потом президент распустит этот парламент и назначит новые выборы, а на новых выборах победа за мной. Сашенька, мой дорогой, хрюшка ты моя упитанная, бульдожек мой верный, скорее иди в толпу, внедряйся в массу будущего избирателя, извивайся там, лги, как только можешь, только помни: ложь должна походить на правду. Это поможет тебе добыть нужные сведения о визите президента азиатской страны и его коварные намерения завладеть нашей трубой, нашим национальным достоянием, нашей гордостью, нашей независимостью.
   Юля устала от хождения до такой степени, что стукнула бом о косяк двери и со злости, в отместку, стукнула каблучком об этот поганый косяк и только потом плюхнулась в кресло, достала белоснежный французский платок и кашлянула в свое удовольствие.
   Ей звонили члены ее партии со всех концов, но она не поднимала трубку. А бывший зэк, член ее партии Ляшка-Букашка, возмущенный до глубины души, что на его звонки никто не отвечает, ринулся на крепость, в которой ютилась Юля. Он сначала подпрыгивал, чтоб заглянуть в окно, а потом, разнервничался еще больше и решил взять крепость с налету. Он нажимал на кнопку звонка со всей силой в течение целых пяти минут, и когда дверь, наконец, открылась и перед глазами, налившимися кровью, предстала его богиня в длинном плате, упал ей в ноги, заревел как разъяренный бык, которого не кормят, и коров не приводят.
   - Поднимитесь, Ляшка-Букашка, и объясните, что произошло, - произнесла Юля, скрестив руки у накачанных силиконом грудей.
   - Бу-у-у! Я всех регионалов расстреляю, у тюрьму попаду, но не дам разорить неньку Украину.
   - Ляшка-Букашка, дорогой мой! не надо регионалов расстреливать, их достаточно победить на следующих внеочередных парламентских выборах, мы же с вами демократы, не так ли, Ляшка-Букашка? Будем добиваться внеочередных выборов до тех пор, пока не победим. Возьмем измором украинский народ.
   - Сил у нас не хватит, у мене кишка тонка, божественная Юля.
   - Ничего, у меня не тонка.
   - Давайте станем мошенниками все, ведь вы же Ти-мошенница. Одна мошенница, остальные мошенники. И нас много. Можете угостить меня чаем, моя богиня?
   - Нет, к сожалению, у меня начинается совещание, вернее, проводится Политбюро нашей партии.
   - И я хочу в это буро. Запишите и мене.
   - Хорошо, Ляшка-Букашка, а теперь прощай.
   - А что мне делать, куда девать свою энергию? - спросил Ляшка-Букашка все еще стоя на коленях.
   - Иди в народ и агитируй за нашу партию, разъясняй людям наши цели и задачи.
   - Реве та стогне Днепр широкий, - запел Ляшка-Букашка грудным голосом и направился в народ.
  
   52.
   Мы, простые смертные даже представления не имеем, как усиленно работают спецслужбы, различные другие чиновники накануне приезда в Киев главы другого государства. Благо был бы запланирован приезд президента дружественной Польши или, скажем, крохотной Прибалтийской державы, которая спит и видит себя покорителем Кремля, а то, о ужас, сам президент враждебной России, что жить не может без неньки Украины, едет в ту же самую Украину. Вы думаете, что он просто так едет в Киев? Ничего подобного, он хочет покорить его. Что сделал Хрущев в свое время? Он вроде бы подарил Крым Украине, как табакерку, сделал эдакий жест доброй воли. А на самом деле Россия просто не могла справиться с этим мятежным Крымом. Пляжи пустовали, татары возвращались, города все ближе и ближе приближались к берегам моря и могли уйти под воду, вот и было принято унизительное для нашей страны решение навесить Крым Украине. А теперь, когда Крым сияет, когда там дачи лидеров украинской нации Писяевича и Феликсовны, президент России Путин под видом друга и старшего брата едет в Киев на разведку: уступит Писяевич Крым или по-прежнему будет кочевряжиться. Даже звезды предсказать не могут, как будут развиваться события. Надо работать, работать и еще раз работать, необходимо разведать.
   Юля сначала схватилась за голову, а потом вызвала Турко-Чурко.
   - Саша, нас не должен опередить Писяевич со своей разведкой. Ты один можешь сделать больше, качественнее, чем вся разведка президента вместе взятая. Ведь в Киев едет сам Путин. Каким путями добирается Путин до Киева, какая у него охрана, сколько разведчиков его окружает, с женой он или без оной. Кстати последнее очень важно, ты понимаешь Саша? ноги в руки, карандаш в зубы и айда. Кстати последнее, насчет жены очень важно.
   Целых две недели понадобилось Турко-Чурко для того, чтобы собрать хоть кое-какую информацию о пребывании президента России в Киеве и его секретных переговорах с премьером Яндиковичем. На сбор информации было потрачено много денег и очень мало времени. Что такое две недели? да это все равно что он ужин в забегаловке.
   И в президентской администрации и в приемной премьера нашлись шептуны за хорошее вознаграждение, но поток информации оттуда и оттуда был похож как две капли воды. Так в администрации президента сообщили, что гость излишне улыбался, что вызывает подозрение; он слишком смел, прямо как русский монарх. А в аэропорту, перед отлетом, слишком долго махал правой рукой провожающим. Работники приемной премьера сообщили то же самое, только твердо заявили, что гость махал не правой, а левой рукой и при этом топал правой ногой. Турко- Чурко собрал тоже такие же сведения и потому чесал затылок. Его явно не устраивала такая ситуация. С опущенной головой он вошел в кабинет Юлии и уже готов был расплакаться, но Юля подняла указательный пальчик кверху.
   - Стоп, я все знаю. Ничего радостного ты не принес, ты просто бездарный добытчик. Иди, тащи бабу Параску, - приказала Юля.
   Параска взяла не так уж и много, каких-то двадцать пять тысяч долларов и дала куда более ценную информацию, чем люди из окружения президента и премьера. Она не отрывалась от телевизора во время визита и заметила такую деталь: президент Путин оказался не только в объятиях Яндиковича, но и был им расцелован, как девушка. Тут-то впервые и прозвучало волшебное слово "труба" и еще что-то по поводу, то ли совместного, то ли индивидуального, то бишь самостоятельного добывания газа украинцами на территории России.
   - Ага, понятно; теперь все ясно. Русские снова хотят нас поработить. Они хотят получить дармовую рабочую силу, мол, добывайте дурные хохлы газ на нашей территории, да еще отдайте нам свою трубу, по которой мы будем качать этот газ в страны Западной Европы и стричь валюту. А дальше посмотрим, что будет дальше. Вот ведь как получается: вы нам трубу, а мы вам рабство.
   - Я ишшо подметила такую деталь, - сказала баба Параска, немного задирая юбку и запуская ногти выше колена, в то самое место, которое нещадно свербело, - Яндикович произнес такую впечатляющую хразу... "ето будеть заделка, э не так, он сказал: ето будеть сделка века"
   Турко- Чурко тут же записал эти слова в толстый блокнот.
   - Баба Параска, спасибо вам от имени всей Украины. Ваши слова войдут в историю нашего независимого государства. Вы давно заслужили себе памятник.
   - Я тоже так думаю и рада, что вы со мной согласны, а вернее, думаете в точности так же, как и я. И в связи с этим прошу ускорить работу по сооружению памятника бабе Параске. Он мог бы быть установлен на Майдане. Я там не одну ночь и не один день провела. Благодаря моим стараниям Виктор Писяевич стал президентом. А теперя я за Болтушку.
   - Болтушенко, вы хотели сказать.
   - Да, точно так. Пусть Болтушка займет этот пост. Я обращусь к звездам, что висят над Днепром с такими словами: "Звезды яркие, украинские звезды, висящие над нашим Днепром с нашего неба! сделайте так, шоб наша Юлечка, наша великая Жанна дАрочка яко мога быстрее стала заместь Виктора Писяевича, ибо только она способна исделать нищую Украину богатой страной, аки Куба, али Гондураса! Направьте ее путь по правильной и не тернистой тропке прямо к президентскому креслу, состоящему из сплошного золота". После такого обращения, звезды зачнут светить иначе. Над кабинетом Писяевича воцарится мрак, а над кабинетом Юлии засияет свет.
   - Ну, спасибо, баба Параска. Сегодня же я передам Юлии все то, что вы мне сказали. А дальше пусть она решает, как с вами поступить, какое благородство проявить в отношении знаменитой на всю страну бабы Параски.
   - Про памятник не забудь сказануть, вернее, замолвить словечко.
   Турко- Чурко слегка наклонил обнаженный и полностью облысевший лоб и удалился на доклад Юлии. Но по пути он подумал о том, что не мешало бы добыть что-то еще. Он чувствовал, что не хватает еще какой-то важной информации, а вот какой, поди разбери. И вот судьба. Ему навстречу шли два старика в военной форме солдата гитлеровской армии. Это конечно же были бандеровцы, воевавшие на стороне вермахта в годы Второй мировой войны.
   - Здравствуйте бойцы за вильну Украину, - произнес Турко- Чурко, бывший секретарь райкома КПСС.
   - Бардзо дзянкуе, - произнес старый генерал. - Барзо прошен пана, как добраться до пана президента Виктора Писяевича, нашего покровителя и защитника. Он обещал нам пензию, ветеранскую пензию. А такой пензии нам никто не платит по сию пору. А мы воевали за независимость Украины. Только мы понимали в это трудное время: Гитлер несет свободу украинцам.
   - У меня важный вопрос к вам, господа защитники украинской нации. Скажите, как вы относитесь к визиту российского президента в Киев?
   - Барзо прошен, повторите еще раз, барзо плохо стал слышать: возраст, гонения москалей, житье в землянке до освобождения Украины из рабства. Да и по сей день нервы будоражат.
   - Я про визит президента Росси спрашиваю, как вы...
   - Пльохо, барзо пльохо. Его не можно пускать на Украину. Он за трубой приехал. Он трубу уже получил...взамен разрешения копать яму на территории Росси и то у Сибири, где мерзлая земня, никакое бурение невозможно. Одна наша газета издающаяся в братской Польше так и озаглавила статью: "Путин поехал в Киев порабощать Украину".
   - Вы можете мне достать эту газету? А взамен я вам устрою встречу с президентом Вопиющенко.
   - Вот у меня эта газета, - сказал второй боец, львовский украинец польского происхождения.
   Турко- Чурко на радостях схватил эту газету и не говоря ни слова, бросил своих сородичей по духу и умчался в неизвестном направлении.
   Отойдя на некоторое расстояние, он присел на садовую скамейку развернул газету и к ужасу обнаружил, что газета на польском языке. Даже буквы чужие. "Гм, зря я драпанул от своих единомышленников. Они ведь могли бы пригодиться, перевели бы, а так, кто это поймет? Я польский не изучал. Я изучал украинский, будучи русским мальчиком. И немного немецкий. Кто мог знать, что пригодился бы и польский. Куда теперь, что делать? Надо ведь на доклад к Юлии, она, должно быть, ждет, не дождется".
   Он только собрался в путь, как перед ним возникли эсэсовцы, то бишь воины (УПА) украинской повстанческой армии.
   - Псе кревь, пан, ты зачем сбежал?
   - Статью прочитать собрался, но тут все на польском.
   - Так мы переведем.
   - Переведите, сначала устно, а потом письменно. Мне надо представить эту газету лидеру нашей партии Юлии...
   - Болтушенко, - подсказал генерал.
   - Болтушенко, - поправил Турко- Чурко.
   Воины УПА перевели статью, Турко- Чурко отвел их в приемную президента и только теперь полностью освободился. Осталась одна недоделка в его благородной миссии. Он не систематизировал всю полученную информацию, а идти с разрозненными мыслями в голове к своей хозяйке, даме своего сердца он не решился.
  
   53.
   Юля делилась своими предположениями об антигосударственной деятельности премьер-министра Яндиковича, который хочет, во что бы то ни стало продать газовую трубу москалям взамен предполагаемой нефтяной скважины в Сибири, где наши бедные граждане будут рыть землю до тех пор, пока не найдут газ под землей. В ее кабинете сидело два человека - Школь-Ноль и Пустоменко.
   Школь-Ноль подпрыгнул от радости, разразился одиночными аплодисментами, долго хлопал подслеповатыми глазами, и тут же предложил поехать во Львов для организации восстания под девизом "Геть москали".
   - Москали хотят дешевую рабочую силу, -- заявил Пустоменко, -- короче, они стремятся поработить наших рабочих, а потом и всю Украину. Не дадим Украину москалям. Геть, геть, геть! Вы, пани Юлия, великая Жанна, только что сказали: мой зам Турко-Чурко уже две недели изучает этот вопрос. Я предлагаю, для более лучшего понимания проблемы, которую можно назвать так: шпийон России Яндидикович незаконно, преступно занимает пост премьер-министра Украины. Потому как это дело нейзя опускать на самое дно проблемы..., значит, я предлагаю не колебаться...
   - Да выражайтесь яснее, господин Пусто-менко,-- потребовала Юля.
   - Бжим, бжим, бежим, - промямлил Пустоменко, запуская руку в то место, откуда растут ноги, потому что там чесалось.
   В это время без стука ввалился Турко-Чурко и, не ожидая приглашения садиться, бросил увесистый портфель на стол, прямо перед носом Юлии, затем извлек грязный платок из кармана брюк и громко высморкался. Юля закрыла личико ладошками, защищаясь от брызг мокрот.
   - Докладывай турок, здесь свои люди.
   - Значит так, российский президент действительно приезжал в Киев и наш покойный, простите здравствующий наш президент, принимал его не хуже, чем посла США, но улыбался при этом более скупо. И к тому же без переводчика. И это не может, не навести на мысль, что у них двоих что-то такое там промеж себя было. Путин сразу завел разговор про трубу, мол, вы нам трубу, а мы вам квадратный метр земли в Сибири для поиска газовых месторождений. Наш президент, ваш бывший и возможно будущий соратник по борьбе за независимость, покачал головой и задумался. В таком задумчивом положении он сидел минут сорок и уже начал посапывать, а потом вдруг встрепенулся и произнес: я и мои соратники, все, в кого оранжевая душа и оранжевые мысли - все мы должны подумать. Президент России нахмурил свои кагэбэшные брови, протянул руку и отправился к Яндиковичу. Тут-то оба шептались, целовались, как голубые и согласовали все вопросы по трубе. Русский президент так повеселел, что рот у него от улыбки не закрывался. Даже уборщице, которая случайно задела его шваброй он продолжал улыбаться. Беседуя с гражданами и с лицами, которые, так или иначе, вращаются в высших сферах, я сделал вывод, что продажа трубы угрожает национальным интересам Украины. Труба, это же ить труба. Каждый украинец, каждый гражданин независимой Украины может вылететь в трубу, не исключая и нас с вами, великая Жанна дАрк.
   - Благодарю, - сказала Юля. - Вы слышали товарищи. Теперь я разрешаю задавать вам вопросы.
   - Кто наиболее ценную информацию вам продал или так подарил? - спросил Пустоменко.
   - Племянница Виктора Бамбалоги Аурика.
   - Пше кровь, это племянница руководителя президентской администрации Бамбалоги? Так она проститутка номер один в Киеве. К ней приезжают ребята в основном из Венгрии, чтоб сделать санобработку,- сказал Школь-Ноль.
   - А еще кто? - спросил Пустоменко.
   - Баба Параска.
   - О, баба Параска, это же представитель масс. Какие же сведения передала баба Параска? Сообщите нам, а вы, Школь-Ноль запротоколируйте.
   - Охотно сообщу, - произнес Турко-Чурко. - Баба Параска видела, как Яндикович с Путиным целовались взасос и называли продажу трубы сделкой века. А потом она еще говорила, будто Яндикович чистил пальто Путину сапожной щеткой.
   - Все ясно, - произнесла Юля. - Я предлагаю следующий план действий. Мы блокируем заседание парламента в первой половине февраля. Мы поставим условие: или Верховная Рада принимает закон о запрете продажи трубы москалям, либо мы не снимаем блокаду парламента. Вы, друзья мои, готовьте статьи во все газеты, выступление на радио и телевидении, а также речь, с которой я выступлю на заседании парламента. Мы уже с вами умеем делать шум из ничего, а тут такой богатый материал. Вся страна всколыхнется от наших действий. Двадцать процентов избирателей сразу прибавится. За счет партии Регионов и даже за счет партии Виктора Писяевича. Надо как можно больше материала, надо прибавить, что можно еще прибавить? а вот: у Яндиковича была расстегнута ширинка, а у Путина рубашка в районе пупка.
   -- Га--га--га! -- обрадовались Пустоменко и Школь--Ноль.
   - Надо нарочно ошибиться и произнести не Яндикович, а Мудакович, - добавил Пустоменко, и снова все расхохотались. Юля так долго хохотала, что кофта, французская кофта, промокла от слез. Но этого организму показалось маловато. Внутренняя влага превращалась в жидкость, жидкости накопилось много, и она стала проситься наружу. Юлии пришлось подняться с кресла, и все еще хохоча, не говоря ни слова, направиться в нужник. А чтобы попасть в нужник, нужно было открыть входную дверь. И она со всей силой дернула дверь на себя. И тут она ахнула. На нее свалился депутат, член ее фракции в парламенте Олег Ляшка-Букашка. Юля не выдержала. Таким образом, оба очутились на полу. Ляшка-Букашка испугался и обрадовался. Очутиться сверху самой Жанны дАрк он даже и мечтать не мог. Но Ляшка-Букашка пролежал в блаженстве лишь несколько секунд и тут же свалился на пол.
   - Ты што, подлец делаешь? - спросил Турко- Чурко. - Я отрежу тебе твое хозяйство. Нечего пытаться госпожу испоганить.
   - Что ты тут делал? - спросила Юля, поправляя прическу
   - Я...,я слушал вас, как завороженный. Я хотел войти, но побоялся вашего неодобрения. Я пойду поднимать массы в Киеве. Я подниму весь коцомол Киева и Юга страны. Крым подыму. Айда на москалей! - скажу. - Вы, Юлия Феликсовна, простите мое невольное падение на вашу грудь, я больше никада не буду падать на вашу грудь в присутствии ваших помощников. Если када вы меня сделаете своим помочником, я буду верный вам аки пес, который питается крохами. И вам ето выгодно. Чем больше помочников тем легче работается и скука не одолевает. Честное коцомольское. Верьте мне Псоевна, то есть Феликсовна прошу пердонию.
   - Разрешаю поднимать всех на ноги. Пусть массы движутся к стенам Верховной Рады и кричат: Юля! Юля! Юля!
  
   Народ ждал открытия парламента, как открытия нового сезона театра сатиры. Ни один парламент в мире не был и не мог быть таким веселым и таким забавным как украинский. Здесь проходили не только кулачные бои, да блокирование заседаний, но и погромы имущества, связи, мебели,- здесь происходили драмы и трагедии личного плана. Граждане страны не только с умилением смотрели на спектакли, но и отдельные, замаскированные враги национальных интересов могли хохотать до упаду. Это случилось и со спикером парламента Морозовым. Когда Юля позвонила ему и сказала, что Россия угрожает национальным интересам Украины путем оккупации трубы и что премьер, этот предатель, продает эту трубу, а может уже, и продал ее, и что поэтому необходимо срочно в первый же день принять закон, запрещающий продажу трубы, он расхохотался.
   - И вы туда же? Я вас разоблачу! Я подниму вопрос о смещении спикера парламента. Нам нужен другой спикер. Им могла бы стать я. Партия президента поддержит меня в этом вопросе. Это я вам говорю со всей ответственностью. Вы не думайте, я слов на ветер не бросаю. Все знают, кто такая Юля.
   - Так что вы конкретно хотите, Юлия Феликсовна в кожаной тужурке?
   - Принять закон - вот что я хочу и все члены моей партии.
   - Так такой закон уже есть, он давно принят; разве вы не в курсе? Или вам просто хочется снова засветиться перед избирателями?
   - Это мое дело, что я хочу. А так знайте: моя партия блокирует трибуну Верховной Рады. Работать мы вам не дадим. У меня сто двадцать один человек, это вам не х. собачий.
   - Ну, Юлия Феликсовна, я давно знал, что вы сучка, а вот что вы- сука и все вокруг вас кобели неисправимые, я этого не знал, - сказал Морозов и снова расхохотался.
   - А вы- предатель. Зачем вы стояли на майдане рядом с нами? Чтобы потом предать интересы революции, интересы народа?
   - Да какая это была революция? Это был путч на американские доллары, да еще на доллары Березовского. А потом Березовского даже в Киев не пустили, а ведь он просился, слезно умолял.
   - Мы будем блокировать работу вашего парламента в течение тридцати дней. Таким образом, он окажется недееспособным и будет распущен. Тогда победю я. Вы даже сторожем не сможете устроиться. И в парламент, разумеется, не попадете.
  
   54.
   Чего только не слышали стены украинского парламента! Чего только не видели стены украинского парламента! Это не только скандирование и крики ура, когда лидеры фракций оканчивали свои пустые речи, но и кулачные бои, в кровь разбитые тупые морды, треск мебели, взрывы эпикард, полет сырых яиц в сторону председателя Верховной Рады. Это стук молотков во время заколачивания туалетов и много многое другое. Благодаря современным телекоммуникационным связям, каждая семья может удобно устроиться у экрана телевизора и смотреть бесплатный цирк. Цирк как таковой стал терпеть убытки и очутился на гране разорения...благодаря Верховной Раде неньки Украины.
   И здесь главным дирижером, как правило, была Юлия Болтушенко, самая изощренная политическая авантюристка двадцать первого века. Ради поста премьера, а затем и президента она готова была на все, вплоть до пальбы в зале заседаний Верховной Рады. Парадокс еще в том, что она подчинила себе столько мужчин, претендующих на самостоятельность не только в прогнозировании ситуации, но и самостоятельном мышлении. Стоило какому-нибудь Пустоменко или Школь-Нолю вступить в партию Юлии, как он превращался в попугая, способного не только повторять все сказанное Юлией, но и, глядя на выражение ее лица, сверкание ее маленьких глаз, угадывать мысли мамаши. Каждый депутат, опустошивший карманы, чтобы вступить в ее партию, старался понравиться ей. Конечно, она требовала не так уж и много -- полного послушания. В остальном депутат был свободен: он имел полное право самостоятельно чихать, сморкаться, отправляться на все четыре стороны после девяти вечера.
   Накануне 9 февраля после зимних каникул, Юля приказала своим депутатам заблокировать работу парламента. Приказание было встречено громом аплодисментов и на следующий день, едва рассвело, все депутаты блока Юлии были у стен парламента за сорок пять минут до открытия входных дверей. Шел мелкий, но противный зимний дождик. Школь-Ноль дрожал, так и клацал зубами, а Пустоменко прыгал на одной ноге так, что постовой милиционер уже собрался, было вызывать "скорую", полагая, что оба свихнулись, но депутат Ляшка-Букашка с обнаженной головой и в одной рубашке выкрикивал лозунги: да здравствует Юля, наша богиня! Слава нашим героям господам Путомелько и Школю-Нолю!
   Другие депутаты приободрились, и каждому хотелось выделиться, поэтому все наперебой начали произносить свои лозунги и даже при этом поднимать крепко сжатые кулаки. Наконец появилась богиня Юля. Ее тут же подхватили на руки и стали подбрасывать вверх. Юля визжала не то от щекотки, не то от радости. Наконец руки у депутатов устали, и Юля была опущена на землю. Она тут же велела им построиться в две шеренги и выступила перед ними с краткой зажигательной речью. И только в конце произнесла знаменитую фразу:
   - Герои Украины, на штурм парламентской трибуны строем шагом марш!
   К счастью дверь была открыта, и штурмовики Юлии поднялись выше, а затем вошли в пустой зал заседаний. Там еще было пусто. Теперь уже не требовалось команды: ребята заняли места президиума, а также трибуну, вооруженную микрофонами. Все. Даже танки не смогли бы разогнать молодчиков Юлии, поскольку танки на второй этаж не поднимутся.
   Юля же села на свое место, а ее ряд находился на значительном расстоянии от трибуны. Она видела перед собой группу в сто с лишним человек, готовых пойти за ней в огонь и в воду и даже, если потребуется отдать самое ценное - жизнь. Эти ребята готовы на все. Вон Ляшка-Букашка уже сжимает кулачки, они у него хоть и маленькие, но цепкие, он в чем-то смахивает на Гитлера и, безусловно, наводит не только омерзение, но и брезгливый страх на окружающих. Даже убеленные сединами депутаты слушают его, затаив дыхание, когда он выступает с трибуны и при этом размахивает ручками - тоненькими, немного кривыми, но бесстрашными как точеные штыки.
   Она случайно перевела взгляд на зияющую пустоту дверного пространства и заметила тень: тень мелькнула, исчезла, затем тут же резко появилась и из этой тени возникла фигура спикера парламента Морозова. "Ну что, Саша, доигрался?" - прогремел внутренний голос Юлии. Морозов вошел в такое родное помещение, которое теперь (впервые) не принадлежало ему. Он кисло улыбнулся и направился прямым ходом к Юлии, сидящий на своем месте в одиночестве.
   - Юлия Феликсовна, вы решили сорвать работу парламента? Как это...не хорошо с вашей стороны. Я просто вам удивляюсь. Я вас давно знаю; знаю, чего вы добиваетесь, знаю, насколько вы упрямы и непримиримы. Вы хотите занять мое место? Пожалуйста, я вам уступаю на сегодня и только на сегодняшний день.
   - Вот вам, господин спикер! - скрутила Юля комбинацию из трех пальцев.
   - Ну что же вы хотите, сказать можете?
   - Я хочу..., я немногого хочу. Я хочу выступить с трибуны внести предложение и мое предложение должно стать законом. А закон должен гласить: продажа трубы русским запрещается. Труба - это национальное достояние, и ее передача, ее продажа запрещена.
   - Так такой закон уже есть. Никто е может продать, или передать эту трубу.
   - Ничего, можно принять еще раз. Короче: да, или нет?
   - Пойдемте тогда в мой кабинет, я соберу представителей всех партий, и решим этот вопрос коллективно.
   - Вот это другое дело.
  
   Переговоры шли долго. Все пытались доказать бессмысленность, поскольку подобный закон уже существует, но Юля была неумолимой. В доказательство своей правоты она нашла две или три недостающие запятые в старом законе, которые следовало поставить, устранив, таким образом, существенный пробел, позволяющий трактовать закон, как кому вздумается. Кроме этого, по ее сведениям, президент России был необычайно весел в аэропорту Борисполь, когда возвращался в Москву. А это говорит о том, что Яндикович уже продал ему трубу.
   Тут руководители других фракций сдрейфили и решили: лучше принять данный закон, запрещающий продажу трубы еще раз, чем потерять национальную независимость в результате случайного перехода трубы в распоряжение российского Газпрома.
   Юля добилась своего. Руки ее поднялись над головой, дабы раздались рукоплескания, но она вовремя вспомнила, где находится, и перешла к укусам нижней губы.
   Войдя в зал первой, она показала пальцем на кресла, и ее молодчики тут же освободили трибуну, места в президиуме, и заняли свои кресла.
   Юля тут же побежала на трибуну. Развернув короткий план своей речи, она говорила минут пятнадцать и речь ее была настолько убедительной, что даже Морозов слушал ее с большим вниманием.
   После ее зажигательной речи выступили несколько депутатов от других фракций и все соглашались, что надо такой закон принять. Юля была уже на грани того, что ее будут считать героиней не только в Верховной Раде, но и во всем государстве. Да и она сама уже была на седьмом небе от счастья.
   Спикер поставил вопрос на голосовании, но прежде чем нажать на кнопку, он произнес фразу, сводящую на нет все усилия Юли стань новой героиней.
   - Я поддерживаю это предложение, хотя должен еще раз заявить на всю страну: такой закон уже давно принят, и то, что мы сейчас проголосуем, не внесет абсолютно никаких изменений в принятый ранее закон. Газовую трубу никто не собирался продавать и даже если бы нашелся такой ушлый политик, его бы ждало фиаско. Труба - государственное достояние, она нам досталась от советского союза. Эту трубу прокладывали не только мы, но и русские, казахи, татары и другие народы, населяющие Советский союз. А в принципе, раз Юля настаивает, она хочет известности, давайте проголосуем, кто за?
   За сохранение трубы проголосовали все депутаты, всех партий. Юля нахмурилась. Похоже все такого же мнения. Где же тогда ее инициатива? Где тот героизм, которого она добивалась.
   " А народ все равно не поймет. Что может понять баба Параска и ей подобные. А то, что я именно я вынесла этот вопрос и добилась его принятия - неоспоримо. Об этом будут долдонить все бабки на всех базарах, всех перекрестках. А нам это и нужно".
   Средства массовой информации, особенно пятый телеканал захлебывались от восторга. Юлю возводили до небес. Пятый телеканал даже пригласил посла России в Украине Виктора Черномырдина. Однако хитрый и сообразительный Черномырдин сказал очень просто и доходчиво:
   - Да что вы, друзья? Об чем речь, почему такой ажиотаж? Сама по себе труба - это груда металлолома, она без газа ничего не стоит. Кому она нужна? Да если вы ее предложите даром, Россия откажется: у нас металлолома полно своего, можем и вас обеспечить.
   Говоря эти слова, он победно улыбался, как улыбается отец над капризным ребенком, который требует, чтобы его пластмассовая кукла рассказала ему сказку про белого бычка.
  
   55.
   Потерпев поражение с трубой, а точнее сама вылетев в трубу, Юля очень серьезно задумалась и несколько критически отнеслась к своему поступку. Она решила больше к трубе не прикасаться, даже если труба будет гореть красным огнем, и синим пламенем. И тут пытливый ум подсказал ей трезвую мысль, требующую немедленного осуществления. Нет более простого и более благородного действия, дающего, как правило, ошеломляющие результаты, чем дипломатическая деятельность, а из меня дипломат получится отменный, решила она и тут же села к столу для составления плана. Правда, план поместился на бумажке величиной со спичечный коробок и включал всего несколько пунктов. Это встреча с послом США, улыбка до ушей при распущенных волосах, это просьба созвониться с Кондолизой Срайт, а так же с бывшим секретарем Олбрайт и положительно решить вопрос встречи Юлии с великими дамами в Вашингтоне.
   Она тут же набрала номер посольства. Ей ответили сначала на английском, потом на украинском и вежливо спросили, кто звонит и какая проблема интересует.
   - Это звонит Юлия Болтушенко.
   - Юлия Болташка? А кто такой Болташка?
   - Да это же я, руководитель самой крупной партии на Украине, я в оппозиции. Мне нужен посол. Срочно посла.
   - Он в процедурном кабинете. Врачи промывают ему желудок. Перезвоните завтра.
   - Это Яндикович его отравил. Я знаю, передайте, что звонила Юля и срочно просит его связаться со мной. У меня координаты врагов Украины и США.
   - Момент, - сказала девушка. - Один минута. Не вешайте трубка.
   Она грохнула дверью, а Юля еще сильнее прижала телефонную трубку к левому уху. Вскоре раздалось:
   - Хеллоу, Болташка. Моя толко закончил процедура. Надавил на копчик. Больно копчик, пошла на четыре буква. Юла, это не вам, это массажистка, она болно жмет на копчик. Ти, Юла, хошь на Америка, ти будешь просить помош на Америка. Твой партия самостоятельно не может взят власть в свои рукава? Кондолиза Срайт не будет брать для тебя власть. Сама бери, Ти мошенник.
   - Тогда хоть Олбрайт. Мне и Олбрайт сойдет. Я попрошу Олбрайт, чтоб она свела меня с этой Кодолизой, а потом уж Кодолиза с Чейни, а потом Чейни с Пеньбушем. Ну, Джонни, я прошу, я умоляю. Будь другом не только моим, но и всего украинского народа. Или ты хочешь, чтоб Украину захватили москали? Яндикович - агент Москвы, он незаконно пробрался к власти. Его надо смести. Надо поставить ракеты не только в Польше и Чехии, но и на Украине, да еще в Крыму.
   - Окей! ракеты это есть очен корошо. Я сегодня же звонить на Вашингтон, на Пеньбуш, на секретный информация.
   - Джонни, я приглашаю тебя в парилку на свою дачу, - сказала Юля тоненьким голосочком.
   - Окей, окей! Как толко копчик не болит, моя тут же тебе дзень-дзень и ты моя встречайт, и на баня - шик-шик.
  
   Юля получила огромное моральное удовлетворение от личного контакта с послом. Баня была великолепна, Юля великолепна, а посол...у него, кроме живота везде выпирали кости, а коленки походили на грибные шляпки, которые он все время прикрывали ладонями рук.
   - Джонни, ты великолепен, - врала она, угощая посла бутербродом с черной икрой. - Я думаю, ты уже договорился с Пеньбушем относительно моего визита в Вашингтон. Что Пеньбуш сказал? Ты говори все, как есть. Он, должно быть, очень обрадовался. Я знаю: он любит красивых женщин. А ты не ревнуешь? Впрочем, американцы не знают, что такое ревность.
   - Моя на Пеньбуш не звонит, не имеет права. Моя звонит толко на Кондолиза, - сказал посол, не замечая бледности на лице Юлии. - Моя звонил на Кондолиза. Кондолиза обещал подумать и выслать свой решений на электронный почта. Это будет через десять дней.
   - Я не могу так долго ждать. Сделай что-нибудь, Джонни. Ну, я прошу тебя, Джонни. Моя расплетенная коса может еще раз покрыть твою голову, а мои губы передать твоим губам волшебную влагу, от которой ты весь загоришься.
   - Сделать так, и я звонить на Кодолиза.
   Юля блестяще справилась с просьбой Джонни. Прошло не более получаса, и Джонни тут же стал нажимать на кнопку мобильного телефона. Гудки шли, но Кондолиза не отвечала. Возможно, она находилась у президента, а возможно в дамской, перед большим зеркалом, поправляла прическу.
   - Джонни, - сказала Юля, - а ты разве не знаешь, что в Америке сейчас ночь и твоя любимая Кодолиза спит, или находится в полете в объятиях друга, так же как я сейчас с тобой.
   - О, ес! Конечно, на объятии и ей надо делать звонок, когда в Киеве ночь. Моя так и сделает, потом тебе доложить. Ти укладывай сумка. Новый платье, новый прическа, новый туфля. Моя подарить тебе десять доллар на покупка новый туфля.
   Юля расхохоталась.
   - Я подарю тебе унты, а то ты у нас мерзнешь. Сколько я тебя не смотрела по телевизору, у тебя нос не красный, как у наших пьяниц, а синий, это от холода.
   - О, ес! Ти меня согревайт.
   - Извини, мне уже пора. Члены моей партии и дня не проживут без меня. Мой первый зам Турко-Чурко так привык получать указания, что спрашивает даже как домой добраться и во сколько на диван прилечь, поскольку ему там хорошо думается о народе.
   - Извини, я не все понимал, что ти сказаль. Я понимал толко член. Этот член на медицин. Он выносливый этот член. Мой член не выносит этот климат. Здесь рядом Чернобыль, а он влияет на член, на потенция.
   - Да, да, твоя потенция ни к черту не годится. Ты можешь только расстроить женщину, разбередить ее страсть. Но я тебе все прощаю. Ты сделай мне Кодолизу Срайт и больше ничего от тебя не требуется.
   Сказав эти слова, Юля соскочила с ложа любви и пошла одеваться. Джонни последовал ее примеру. Уже через двадцать минут они сидели в столовой и пили кофе. Юля с подозрением посматривала на своего гостя, полагая, что он ничего не сумеет сделать.
   Однако посол на следующий же день сделал так много, что Юля едва успела собраться. Даже билет на самолет до Вашингтона был заказан и доставлен в офис. Пять рабынь помогали Юле собраться. Кажется, все было хорошо, только как быть с прической, никто не мог решить. Распускать ли волосы, или оставить их веночком? Наконец, одна из рабынь, самая младшая по возрасту Дуся предложила самый лучший вариант: при встрече с Кондолизой прическа - веночком, а при встрече с Чейни - с распущенными волосами, поскольку Чейни все же мужчина и к тому же, не голубой, что очень важно.
   - А как же я сделаю так быстро то или другое.
   - Возьмите меня с собой, - предложила Дуся.
   - Как я тебя возьму, когда у меня только один билет на руках? - спросила Юля.
   - В чумайдан запихните, я буду тихо сидеть. А в Америке выпустите, я хоть одним глазом посмотрю, как там живут люди. Говорят: они в поднебесье. Ой, как страшно!
   - Эй, Маня, Маланья! живо доставайте чемодан, Дусю упаковать надо. В ноздри ей ничего не запихивайте, чтоб могла дышать. Лететь очень долго.
   Самолет вылетал так, чтоб после дозаправки в Европе, в десять утра быть в Вашингтоне. Юля так радовалась, что даже страх перед неизвестностью и трудности такого длительного перелета через океан нисколько не влияли на ее настроение. Она летела в сказочную страну, валюта которой господствует во всем мире, в страну, которая помогла не только морально, но и материально совершить государственный переворот на ее родине и теперь, когда результаты этого переворота упали до нуля, - она летела с надеждой, что добрые американцы помогут вернуть потерянную власть.
   Какие могут быть печали, страхи перед длительным полетом, если там ждет ее нечто необычное, нечто такое, от чего голова кружится. Сколько режимов смела Америка по миру, а смести режим Яндиковича, это проще пареной репы.
   " Я так и скажу: Яндикович - ставленник Москвы, а Москва хочет быть первой в Европе, а потом и на американском континенте. Разве вы можете на это спокойно смотреть? А если я, Юля, буду во власти, России никогда Украины не заполучить. Так и скажу: никогда! Олбрайт, хоть и не во власти, но она имеет большое влияние на Госсекретаря Соединенных Штатов. Кондолиза еще молодая, она послушается опытной старухи. А вот Джордж Пеньбуш... разве он не встретится со мной? Может, встретится, но тайно, не захочет портить отношения со своим другом Путиным. Короче, поживем - увидим".
   Вскоре принесли ужин и немного виски. Сотрудница посольства была особенно внимательна к Юлии и с пониманием отнеслась к тому, что ее рабыня Дуся, все еще находившаяся в чемодане, и после того, как Юля пожаловалась на свой внешний вид, согласилась на то, чтобы освободить Дусю. Дусю извлекли, и она долго не могла прийти в себя.
   - Нюхать, нюхать, - сказала стюардесса Дженни, доставая флакончик с какой-то жидкостью.
   Дуся, понюхав, быстро пришла в себя и заплела косу Юлии веночком.
   - О, окей! - выразила восторг Дженни.
   В салоне самолета стоял полумрак, за бортом была непроницаемая темнота. Можно было погрузиться в сон, но Юля не спала. Она составляла план встречи с каждым. Наиболее откровенно она будет вести себя с Чейни. Она постарается убедить его в своей преданности Америке и своем видении Украины в составе России, если Америка на этот раз воздержится от реальной помощи своим очередным друзьям. Грузии же идет помощь по всем каналам, президент Грузии Сукаашвили даже зарплату получает в американских долларах, почему бы и мне не получать. Я предоставлю территорию для американских ракет, для военнослужащих, исполню все, что только американцы пожелают.
   Уже под утро самолет встретил несколько воздушным ям подряд и трижды глубоко проваливался. Юля не на шутку испугалась и стала дергать Дженни за руку.
   - Дженни, что это? Звони Пеньбушу и срочно, мы идем ко дну.
   - Окей, оккей, - сквозь сон произнесла Дженни и снова заснула.
   - Ах ты, Господи, Боже ты мой, да что это творится?! Караул! Витя Писяевич, я погибаю, а ведь именно я хотела спасти тебя от нашествия москалей и порабощения ими матушки Украины.
   56.
   Самолет долго кружился, прежде чем приземлиться в аэропорту в Вашингтоне, а Юлю, как назло стало клонить ко сну. Не помог никотин нескольких сигарет, даже возбуждающие таблетки не подействовали. Дуся и Дженни щекотали под носом и в области поясницы - ничего не помогало. Политическая величина иногда улыбалась, да произносила какие-то нечленораздельные звуки, но не просыпалась.
   Доложили пилотам и охране, дежурившей у кабины летчиков. Те быстро нашли решение: положили гостью на носилки и вынесли к трапу, а у трапа уже дежурила машина с подъемником. Здесь, к удивлению всех, находился и посол США в Украине Тейлор. Как он добрался раньше Юли, никто не мог объяснить. Он сообщил, что вице-президент Чейни ровно в двенадцать дня вылетает в Никарагуа, поэтому Юля, если она хочет иметь с ним встречу, должна отправиться в Белый дом прямо из аэропорта. На завтрак, на макияж, на душ, смену платья не остается ни минуты.
   - Юля спать, спать. Ми ничего сделать не можем, - заявила Дженни.
   - Not a trouble (Но беда), - промолвил посол.
   Он вытащил телефон и набрал номер. Вскоре завыла машина, сделав остановку у трапа самолета, и из нее выскочили два дюжих чернокожих молодца в белых халатах.
   - Шприц, укол на попа, - сказал один из них. - Гость мертв, он давно умер?
   - Нет, нет, - заявил посол. - Не гость, а гостья. Большой гостья, красивый и молодой гостья. Этот гостья решил погрузиться в летаргический сон и это очень, очень жаль, поскольку нас уже ждет вице-президент Чейни. Сделайте так, чтоб она пришла в себя.
   - Момент, - произнес тот же человек в белом халате и поменял шприц.
  
   Юля проснулась сразу от укола: слишком длинная игла торчала на шприце и должно быть воткнулась в кость. Она вскрикнула, а потом не переставала кричать до тех пор, пока не увидела посла Тейлора.
   - Нас Чейни ждет, - сказал посол. - Терпеть, как политический неудача терпеть. Как Майдан на Киеф терпеть. Чейни ждет.
   - Ченя? какая Ченя? Мне не нужна Ченя. Везите меня в гостиницу. Я должна..., ну вы сами понимаете, я должна подготовиться к встрече с Олбрайт и Кодолизой Срайт.
   - Пеньбуш поручил Чейни, своему заму встретить вас, все обговорить, а потом доложить ему как-нибудь на досуге.
   - Почему как-нибудь? Вы что - хотите, чтоб Украину прикарманили? Тогда пусть как-нибудь.
   - Юлия Феликсовна, это не по протоколу, - робко возмутился Тейлор.
   - А мы составим протокол, это от нас зависит.
   - Я выражаюсь на дипломатическом языке.
   - А я на оранжевом. У меня нет другого выхода. На мою родину давят, ее хотят поработить. Яндикович русский шпион. Вы должны это понять.
   - Хорошо, хорошо. Как раз это и надо объяснить Чейни. Ми этот шпион поймать, посадить, нет, прижать, как это на Россия - к ногтю.
   - Ну, хорошо, поедем к Чене. Только я, должно быть, дурно выгляжу, - произнесла Юля, доставая маленькое зеркальце и приходя в ужас от своего внешнего вида. - Дуся, почему у меня такая прическа? правая часть совершенно расплелась и висит черти как, а левая наполовину держится на голове. Господин Тейлор, дайте мне хоть три часа времени, чтоб навести марафет. А Ченя подождет.
   - Не Ченя, а Чейни! Чейни, госпожа Юля, - раздраженно произнес посол. - А кроме того, времени у нас нет нисколько. Но есть такой выход: вы с девушками садитесь на заднее сиденье, мы поедем медленно. За это время вы наведете полный марафет и даже можете сменить платье.
   - На мужской костюм, - предложила Дуся.
   - Не можно. Госпожа Юля не мужчина, а женщина - вумен, вумен, а господин Чейни мужик, али музик. Они будут хи-хи делать, а не дипломатия разводить.
   В двенадцать дня по вашингтонскому времени три машины остановились у Белого дома. Вице- президент уже нервничал. Ему самому надо было время на сборы, поскольку в пятнадцать часов у него посадка на самолет.
   Юля уже шла коридорами в сопровождении посла, двух девушек с гордо поднятой головой. Посол, как и всякий мужчина, был склонен витать в облаках и потому не заметил, что у Юли на маленькой головке одна заплетенная коса в два раза толще другой. Дуся старалась заплести как можно плотнее, поэтому коса получилась гораздо тоньше, чем раньше. И левая щека была бледнее правой. Здесь Дуся постаралась на славу, не жалея краски.
   В приемной гостью ждали другие лица, поэтому ее пригласили с небольшим поклоном в кабинет вице-президента. Один открыл дверь, второй показал дверь, третий - переводчик последовал за ней в кабинет. Остальные остались в приемной.
   Чейни, как высокое лицо, поднялся, вышел из-за стола и протянул руку гостье.
   - Плиз, плиз, - говорил он, показывая рукой на кресло.
   Юля уселась, легко вздохнула, не прекращая улыбаться по-американски.
   После нескольких вопросов, как перенесла гостья перелет через океан, Чейни перешел к вопросам содружества между партией Юлии и Яндиковича. Слово "содружество" настолько поразило ее, что она сначала растерялась, а потом глаза и лицо налились злостью. А когда это оформилось в непримиримую борьбу за захват власти, ее прорвало.
   - Господин Ченя! Вас, должно быть, плохо информируют о положении дел в Украине. О каком содружестве может идти речь с Яндиковичем и его бандой? Он бандит, зэк и должен сидеть в тюрьме, а не руководить государством. Я приехала сюда просить у вас не только моральной, но и финансовой поддержки. Я думаю: миллиарда долларов хватило бы на Майдан номер два. Если я стану президентом страны, то это будет ваша страна, размещайте на нашей территории, сколько хотите ракет, направленных не только на Иран, но и в сторону Кремля. Я продала Криворож сталь индейцу, я отберу у него и передам в ваше распоряжение. Сделайте доброе дело, господин Ченя. Платите же вы президенту Грузии Сукашвили зарплату, почему бы вам ни выделить какие-то средства и Украине? Украина побольше Грузии, не так ли, господин Ченя?
   - Как ви сказаль: Ченя? Я совсем не Ченя, я - Чейни.
   - Простите, Чайна. Вы знаете, что Ченя, что Чайна, звучит почти одинаково. Но не в этом дело. А дело в помощи. Окажите помощь.
   - Мы уже один раз оказывали, разве это не помогло? Почему это не сработало?
   - Я пыталась отстранить Вопиющенко от руководства и стать во главе государства, но у меня сорвалось. Президент болен, он не может управлять страной. Страной управляют его бездарные помощники. Вы не на того ставку сделали, надо было на меня поставить.
   - Поставить на вас? О, нет, на вас нельзя поставить. И на Кондализу нельзя поставить, на нее можно лечь. А ми вам совет: проведите новые выборы, выставите новую кандидатуру в президенты и тогда все оккей.
   - Но мне нужно убрать Яндиковича. Научите, как это сделать. Яндикович русский шпион.
   - Шпион надо пиф-паф, устранять, но сначала победить на выборах. Ваш Майдан был политический авантюр и этот политический авантюр стоил нам два миллиарды доллар. Президент Пеньбуш нас не поймет. Ви, Юля Болтушко, меня простить. Мне вылетать в Никарагуа. А ви поговорит с Олбрайт, с Кондолизой, они мне доложить, я доложить на президент Пеньбуш, президент Пеньбуш примайт решений, наш посол Тейлор вам сказать результат.
   Чейни при этом встал и протянул руку. Юля схватила эту руку и стала покрывать поцелуями.
   - Ну, еще десять минут моя может выделить за счет скорость машины до аэропорта. Какие просьбы у вас еще.
   - Господин Чайна! Я буду хорошим президентом, лучшим президентом в Европе. Вся Европа станет полностью вашей, сначала будет находиться под вашим влиянием, а затем перейдет к вам полностью и окончательно. Только поддержите меня, я и только я выражаю интересы украинского народа, так же как вы американского. Я не могу выйти из этого кабинета, не заручившись вашей поддержкой, ну будьте мужчиной, господин Чайна! нельзя же отказывать даме. Это только дама может отказывать мужчине, хотя я не такая. Вы очень красивый мужчина и ни одна дама, в том числе и я не могла бы отказать.
   - Ну, хорошо, моя будет думать, как решить этот вопрос. Вы поедете в Киев и должны возмутить народ. Двадцать миллион вывести на улица и кричать: Юля - наш президент. Тогда и мы, в США, соберем много доллар и поможем вам, а ви нам разрешений на размещений ракет против Иран.
   - И против России.
   - Окей, окей.
   - Господин Чайник! еще одна просьба.
   - Мой слушает просьба, толко короткий, моя опаздыват.
   - Как только вернетесь из командировки в Нюкарагу, приезжайте в Киев, я буду вас не только встречать в порту, но и сопровождать везде и всюду. Таким образом народ поймет, что великая страна, на которую мы просто молимся, поддерживает не слабого президента Вопиющенко, а меня, современную Жанну дАрк, а если хотите и Маргарет Тэтчер нового образца.
   Последние слова она поизносила в тот момент, когда Чейни уже был в пальто и протягивал ей руку для прощания.
  
   57.
   Госсекретарь США Кондолиза Срайт не спешила встретиться с Юлей по многим причинам. Во-первых, Америка не Украина, во-вторых, гостья была более сексуальна, более симпатичная, хоть и небольшого росточка женщина, но с претензией на все европейскую известность, в-третьих, ей кто-то доложил, что амбициозная Юля назвала ее Контра-Лизой, а не Кондолизой, как это делают люди во всем мире.
   Вдобавок Госсекретарь не могла простить оранжевым то, что они даром потратили чужие деньги на оранжевую революцию и на очередных выборах проиграли с треском. Остался один Вонющенко, он пыхтит, выпускает пар из штанов в адрес России, но Россия смотрит на него как на десятое колесо в телеге.
   Теперь пожаловала Юля. Зачем? просить денег? никаких денег! Моральной поддержки? но дохлую утку, как ни поддерживай, она все равно дохлая.
   Наконец, по истечении двух дней, Юля не то зареванная, не то не выспавшаяся, вошла в кабинет Кондолизы и, не ожидая приглашения, плюхнулась в кресло.
   - Уважаемая Контра-Лиза, я так рада, так рада...,- начала Юля и осеклась.
   - Вы неправильно произносите имя нашего Госсекретаря, - сказал переводчик довольно крепкого телосложения с кислой улыбкой на губах. Госпожа не Контро, а Кондолиза. Вас неправильно информировали относительно имени второго человека в нашем государстве.
   - О, простите меня и спардоньте, как говорят французы. Вы, я надеюсь, хорошо знаете французский язык. Это можно русский не знать, а французский, да и английский - совершенно обязательно. Вот я, когда направлялась к вам на свидание, выучила целое предложение. Оно звучит так: сень кю вери матч.
   - Спардунить? What is it? (что это такое?)
   Переводчик выдул мокроту из ноздрей в белоснежный платок и только потом перевел то, что сказала Юля. Кондолиза нахмурилась и стала сверлить глазами Юлю. Юля смутилась. Она не могла понять
   - Я, должно быть, неправильно сказала предложение? Ах, да, вспомнила: Сенька в кювет Веру мочь.
   - Перейдем к делу, - предложила Кондолиза. - Какие у вас проблемы, с чем вы к нам пожаловали? И потшему с утра?
   - Я прошу у вас поддержки. Мне надо свергнуть правительство Яндиковича, распустить парламент, назначить новые выборы и стать президентом. Виктор Писяевич не тянет, а Яндикович хочет продать Украину России. Это никуда не годится.
   - Пожалуйста, Хилл, поддержи даму.
   - Да не то, совсем не то.
   - Ах, да, свергайте и становитесь президентом. Соединенные Штаты будут приветствовать такой шаг, - сухо произнесла Кондолиза.
   - Да, ну а как? без поддержки нам не обойтись.
   - Мы вас поддержим, Хилл, поддержи.
   - Я очень рада, - запела Юля, чтоб перешагнуть порог непонимания. - Сколько миллионов вы нам сможете выделить - сто, двести? Я думаю, мы в эту сумму уложимся и будем вам вечно благодарны. Наша территория для ваших ракет ПРО я предоставлю вам без звука, как говорится.
   - Ваша территория граничит с Россией, а у нас есть договоренности, мы с Россией стратегические партнеры. Так что сидите, и не рыпайтесь со своей территорией, она нам не нужна. А что касается денег, вы уже у нас хапнули, будь здоров. А толку - кот наплакал, как поют на Россия.
   - Но вы же сказали, что нас поддержите, - произнесла Юля с ужасом, засевшим в глазах.
   - Имеется в виду моральная поддержка. А это значит, что мы не будем вмешиваться в очередной переворот, происходящий в Киеве. Все. Время, запланированное на нашу встречу, истекает. У меня поездка в Алабаму, к сестре.
   - Дорогая, Контролиза, я вас прошу, переговорите с Чайником...
   - С Чейни, госпожа Болтушко, - поправила Кодолиза.
   - Ах, простите, госпожа...
   - Срайт.
   - Рай.
   - Пусть будет Рай, я не возражаю, - произнесла Кодолиза и нажала на кнопку под крышкой стола.
   Внесли жидкий, несладкий кофе и по одному куску печенья. Кондолиза выпила залпом, вытерла губы платком и уставилась на Юлю. Юля не притронулась к чашке. Злость на то, что поездка оказалась совершенно безрезультатной, закипала внутри, как каша в котле. Она стала поскрипывать зубами, но Кондолиза по-прежнему смотрела на нее сверху вниз.
   Юля вдруг сменила гнев на великодушие, схватила руку Кондолизы и стала покрывать поцелуями, а затем и лизать, поскольку смуглая кожа на руке показалась ей шоколадкой, лижи, сколько хочешь, а она уменьшаться не станет. Кондолиза почувствовав приятную щекотку, не стала одергивать руку. Юля при этом стала выговаривать некоторые слова на английском, но оформить в предложения никак не получалось. Кондолиза поняла только, что Юля клянется ей в вечной любви и преданности, но эта любовь и преданность сейчас для нее ничего не значили, и вдруг ей пришла спасительная идея: сбагрить Юлю экс-госсекретарю Олбрайт. Олбрайт славянка, во всяком случае, со славянскими корнями, она лучше поймет немного сумасбродную женщину с невероятными аппетитами, способную разорить Америку.
   - Окей, оккей, - произнесла она, поглаживая Юлю по маленькой взбалмошной головке, - моя тебе помочь. Один момент.
   И она снова нажала уже дважды подряд на кнопку под крышкой стола. Вошел молодой человек в униформе с сигаретой в углу широкого рта. Он остановился, переминаясь с ноги на ногу и опустив голову.
   - Миссис Олбрайт! подать сюда миссис Олбрайт.
   - Оккей! - произнес служащий и пулей выскочил из кабинета.
   Вскоре появилась старая с огромным животом и отвисшим подбородком женщина, которая тут же бросилась обнимать и целовать Юлю.
   - О, Юля! Украинише Жанна Одарка. Как там украинише рэволюшэн?
   - Плохо, миссис Лоб-брайт, - сквозь слезы произнесла Юля, уткнув голову, в огромный живот Олбрайт. - Так плохо еще никогда не было. Предатель Морозов ради должности спикера покинул наши ряды, ряды Майдана и перешел к Яндиковичу, русскому шпиону, в результате чего этот Яндикович получил большинство в парламенте и стал премьером, а я осталась с носом.
   - Демократик, демократик, выбор, болшинство, это корошо, как в США.
   - А по-нашему, это захват власти, предательство идеалов Майдана. Сколько денег ухлопала Америка на Майдан и все коту под хвост.
   - Подать сюда кот, я оторвать ему хвост, - произнесла Олбрайт, поглаживая ладонью по голове Юлию.
   - Бу-у-у! - в голос заревела Юля, опускаясь на колени и обнимая, колени Олбрайт. - Я осталась ни с чем. Я только руководитель прогрессивной партии, хоть и достойна большего. Помогите, пожалуйста. Уговорите вице-президента США Чайника выделить один миллиард на новый Майдан. Мы соберем народ и заключим шпиона Яуковича под стражу. Контролиза согласна. Вот она здесь сидит, может подтвердить.
   Юля подняла голову, но Кондолизы уже не было в кабинете. Юля не растерялась и добавила:
   - Должно быть, Контролиза в ванной комнате, она только что здесь была.
   - Демократик, демократик, - повторила миссис Олбрайт. - Кондолиза имеет права посетить тойлет в любое время, когда это потребуется. Да и вы, Юлия Болтушенко, пользуетесь такой привилегия: можете встать и отправиться на тойлет.
   - Благодарю вас за доверие, госпожа Долббрайт. Конечно, туалет в Белом Доме имеет стратегическое решение. Я знаю. И если рядом с дамским туалетом находится и мужской, то есть президентский, то я буду там дежурить, а вдруг я увижу Джорджа Пеньбуша?
   - Там охрана. Ми пока поговорить, а потом пойдем туда вместе: у меня мочевой пузырь очень слабый, я долго не выдерживаю. А как Майдан, там есть народ? Моя даст двести доллар, а ти отнесешь на Майдан и купишь булочка, чтоб революшэн был булка. Надо удержать революшэн. А почему революшэн не возглавит президент?
   - Он не может.
   - Потшему?
   - Плохо видит и совсем не соображает. Но миссис, мне нужно не двести долларов, а два миллиарда, ровно столько, сколько Америка выделила на первый Майдан. Поговорите с Чайником и Конролизой. Вы очень богаты, для вас два миллиарда все равно, что два миллиона или двести долларов.
   - Моя говорить, говорить. Доллар на демократик не жаль, не жаль, - произнесла Олбрайт и глубоко задумалась, а потом произнесла: - Момент. Ти говоришь, Вонюшшенко нэ способен на дела рэволюшэн? Тогда ти его сместить с поста президента.
   - А как это сделать? - обрадовалась Юля.
   - Это есть очень просто. Твоя возвращается в Киев: президент на шея, юбка задрать, трусы отбросить и вся красота на его испуганный глаз.
   - Так он ничего не может, он импотент.
   - Это неважно. У него есть язык: пусть язык сует туда, куда не может сунуть член. Но он будет весь дрожать, а ти говори: пиши приказ о роспуск парламент и назначать новый выбор парламент. Этот указ будет поза конституция. Ми на Вошингтон признаем Юшшенко неконституционный президент. Тогда президент на отставка. Тогда новый выбор президент и твой кандидатура на президент. И ти становишься президент.
   Юля не все поняла в данную минуту, но основное уловила интуитивно и подскочила от радости, а потом прыгнула на старуху и чуть не задушила в своих объятиях.
   - Я твой госсекретарь, - едва выговорила старуха от нехватки воздуха.
   - Да, да, я вас позову, вы будете моим вице-президентом и госсекретарем одновременно. Боже, какая вы умница! Я еще не встречала подобной женщины. Знаете, Мудлэн Олб-обобрайт, я срочно вылетаю в Киев. Я заставлю президента издать такой указ. И никого не подпущу к нему в течение недели, чтоб не уговорили отменить собственный указ.
   В это время вошли два человека с видео камерой.
   - Улыбаться, улыбаться, - приказала Олбрайт Юлии, раскрывая рот до ушей.
   У Юли вышла радостная улыбка, она снова бросилась на старуху и даже повисла на ней. Олбрайт согнулась и пустила слюну. В таком виде обе были засняты на камеру, но этого кадра никто не видел: режиссер запретил показ отснятой пленки, сдав ее в архив на вечное хранение.
   58.
   Поездка в Америку оказалась нерезультативной, цель которую поставила перед собой Юлия, не была достигнута. А ведь Юля была везучей не только в личной жизни, но и в политике. Везучая и деятельная Юлия на этот раз безрезультатно потратила сто тысяч долларов на поездку за океан, а вспомнить-то и нечего. Разве что объятия и слюнявые поцелуи Мадлен Олбрайт, сгорбленной старухи со вставными зубами, от которой несло кислыми щами. Юля осознавала это, сидя у себя в номере за тысячу долларов в сутки и усиленно жуя жвачку. Она сидела в одиночестве. Это одиночество и тяготило и устраивало ее. Не надо было ни с кем делиться грустными мыслями, выискивать причину неудачи и спрашивать совета, как поступать завтра.
   После завтра вылет, надо совершить покупки. Каждая безделушка, купленная за океаном, будет расцениваться в Киеве как нечто ценное, историческое и если такую безделушку подарить Марку, художнику, или своему первому заму, то он будет прыгать до потолка от радости.
   - Не хочу возвращаться домой с пустыми руками, - заявила Юля вслух для самой себя. - Я не привыкла так. Что я скажу в Киеве? Чем могу обрадовать президента, ведь мы обговаривали эту поездку, согласовывали ее цели и задачи. Я должна была возглавить новый Майдан, а он у себя в кабинете подписывал бы указы о роспуске парламента, об отставке правительства во главе с Яндиковичем, а теперь? что ж теперь - то? Если только уговорить его распустить парламент на основании того что...? На основании чего? А, на основании узурпации власти. Как хорошо в политике! запросто можно превратить яйцо в курицу, не помещая его под клочку, или в инкубатор, - обрадовалась Юля и высказала эту мысль вслух.
   Восприняв эту идею с особой радостью, Юля быстро накинула кофту на плечи и отправилась в магазин одежды, где купила около десяти пар мужских носков. Для себя она ничего не стала брать, надеясь сделать остановку в Париже, где можно будет посетить салон красоты. Зеркало подтвердило эту мысль. В результате расстройства психики ухудшилось настроение, разбушевались нервы, куда-то подевался глубокий сон, и это сказалось на выражении лица. У Юлии появилось несколько морщинок не только вокруг глаз, но и на щеках.
   Тут-то и возникла мысль сделать остановку в Европе. Все-таки Америка, хоть и богатая, но далекая и чужая страна, ибо, если была бы и ближе и щедрее, как скажем Польша, то не возникало бы трудностей с какими-то двумя миллиардами долларов, которые в мире уже стали обесцениваться.
   "А ведь я просила не для своих личных нужд, а для нужд народа, для того, чтобы народ, который так страдал и страдает от своих притеснителей, мог получить настоящих лидеров, болеющих за интересы всей страны и каждого гражданина в отдельности. Скупые американцы, а эта темнолицая Конролиза, так вообще Плюшкин в юбке. Ну, погоди, приедешь ты в Киев! я покажу тебе Кузь кузькину мать, как говорил Никита Хрущев, великий украинец".
   Обуреваемая этими мыслями она поднималась к себе на этаж и у входной двери увидела своего сопровождающего Полоскало, переминающегося с ноги на ногу и гундосившего на мотив какой-то похабной современной песенки.
   - А, Жанна д? Доярка, а я вас туточки дожидаюся и уже стал переживать не похитил ли вас этот Чайник, этот вице Пеньбуш. Я достал билеты. Сегодня вечером мы вылетаем с посадкой в Лондоне, а не у Париже, как вы этого хотели.
   - Что? повтори еще раз!
   - ...как вы этого хотели.
   - Отправляйся в аэропорт, сдай билеты. Я хочу лететь до Парижа, там, возможно, на недельку-другую останусь, а ты двинешься в Киев и передашь всем, что я решила остаться во Франции. Политическое убежище мне обеспечено. И замуж я выйду за Жака Ширака.
   Полоскало, будто обрадовался, потому что тут же, не говоря ни слова, исчез как муха, на которую замахнулись полотенцем.
   Он возвратился через два часа с билетами в руках. Пот лил градом с лица помощника Полоскало, который едва положил билеты на стол, попросился в ванную сполоснуться.
   - Иди, черт с тобой, только не разбрызгивай воду по ковру и по стенам.
   - А спинку натереть за мои старания?
   - Вот тебе, - скрутила Юля комбинацию из трех пальцев.
   Полоскало знал, что перечить хозяйке бесполезно. Первые шаги были сделаны назад и только, когда его пятки коснулись двери, Полоскало обернулся, осторожно открыл бесшумную дверь и направился в ванную. Юля в одиночестве, стоя на балконе, глядела на толпу, сновавшую вперед и назад, и ей показалось, что она в Киеве. Вдобавок раздался звонок по мобильному. Это звонил президент.
   - Все хорошо, Виктор Писяевич, меня принимали с помпой, даже ковровую дорожку стелили, да я рукой махнула: не надо мол, я человек скромный. Второе и третье лицо сказало так: разгоняйте парламент демократичным путем и так же демократичным путем избирайте новый парламент, который бы состоял из ваших последователей. Они дадут указание грузинскому президенту, тот объявит готовность номер один, и солдаты уже через два дня будут в Киеве. И еще многое другое, Писяевич. Когда приеду, поговорим, составим план блокады про кремлевского парламента и будем двигаться дальше. Сколько миллиардов долларов они нам выделяют? Ну, это сложная тема. Война в Ираке, подготовка к войне с Ираном; они были бы рады, если бы мы смогли им подбросить пару мульончиков. Я лечу, лечу, Виктор Писяевич, я сама уже соскучилась по вашему голосу, по вашей улыбке. Готовьте указ о роспуске парламента, когда я вернусь в Киев, чтоб он уже был подписан, а я его обнародую.
   Связь прервалась, и Юля потерла руки. Она тут же стала хлопать в ладоши. Появилась Дуся.
   - Что прикажете, госпожа?
   - Собирай вещи, и мы завтра едем. Прямо в Москву, то бишь, в Киев.
   - А у Париже будем гулять? я тоже хотела по магазинам пройтись, да кусьметику закупить, какой нет в Киеве.
   - Дуся, если самолет не остановится, вернее, не сделает посадку по нашему требованию, мы с тобой спустимся на парашюте.
   - Ой, как здорово. Лететь над Парижем и глядеть на женихов с высоты, - что может быть лучше, госпожа Юля?
   - То-то же! Я уже купила подарки своим замам. Упакуй их. Это мужские носки, посмотри, нравятся ли тебе?
   - Так это же женские чулки, они давно вышли из моды, - сказала Дуся, рассматривая покупки хозяйки.
   - Омманули, значит, - воскликнула Юля и погрозила кулачком в воздух. - Выбрось их в мусорное ведро.
   - Зачем? отдайте их мне, - попросила Дуся.
   - Забирай.
   Дуся не успела собрать вещи во второй чемодан, тут же исчезла с покупкой и вернулась только к обеду. За обеденным столом сидели - Юля, переводчик Дрымбалко, сопровождающий Полоскало и уборщица негритянка.
   На столе красовалось русское шампанское и русская водка.
   - Дрымбалко, разливай.
   - А мне? - жалобно произнесла Дуся.
   - Тебе не полагается, - сказала Юля. - Ты убежала, не упаковав чумайдан.
   - Я счас, я счас, сию секунду, - произнесла Дуся и бросилась к чемодану. Она из-под платья достала десять пар мужских носков, которые она купила в магазине гостиницы.
   - Ты что там прячешь?
   - Носки. Я купила десять пар мужских носков. Это мой подарок.
   - Ну, ты молодец, - произнесла Юля и налила ей полный бокал шампанского. - Мне надо было пригласить тебя к этой черной даме Контролизе, может, ты бы ее уговорила, а то мне не удалось.
   - Так давайте я пойду к ней. В каком номере она пребывает? Я ее раздену донага.
   - Уже поздно, она улетела в Китай.
   Дуся присела, приголубила шампанское и попросила еще. К концу обеда все оказались теплыми, одна Юля оставалась совершенно трезвой и потому скучной.
   Вскоре подъехало такси, и все четверо отправились в аэропорт. В аэропорту Юлю разыскал полисмен и вручил ей телеграмму от Мадлен Олбрайт. Бывший госсекретарь пожелала добраться до Киева без приключений и обещала, что если будет второй Майдан, она приедет в Киев, поприветствует молодых революционеров.
   Юля спрятала телеграмму с намерением показать Виктору Писяевичу в Киеве, как только тот подпишет указ о роспуске Верховной Рады.
   - Я добьюсь своего, громко произнесла она, протягивая паспорт на регистрацию.
   - И я добьюсь, - повторила Дуся вслед за своей госпожой.
  
   59.
   Еще, будучи в Париже, Юля узнала нехорошую новость, от которой веяло одиночной камерой с зарешеченным квадратным окошком. Эту новость ей сообщил муж, ставший, по сути, гражданским мужем, с которым их связывала только единственная дочь Розали. 20 февраля Верховная Рада приняла решение о создании специальной следственной комиссии по делу о прикарманивании, а проще о воровстве из казны государства семь миллиардов гривен Юлией Болтушенко.
   От этого известия ее бросило в жар. Она не знала, что делать, куда и к кому обращаться и в пылу гнева и страха решилась на крайнюю меру - блокировку работы Верховной Рады, как только вернется в Киев. Тут же возник план в маленькой головке, и этот план был чрезвычайно радикален.
   " Я обесточу зал заседаний, - размышляла она. - Мои враги не смогут работать в темноте. Да и микрофоны не будут включаться, дерите глотку Морозовы, Яндиковичи, симоненки. Вас никто не услышит. Не только друг друга не услышите, но и народ не услышит ваших безумных и злобных речей. Но это еще не все. Я объединю свою партию с партией Вопиющенко, и обе партии заставлю покинуть зал заседаний. Мы не будем принимать никакого обсуждения того или иного закона, пусть работают в одиночестве. Практически половина зала будет пустой. В этих условиях я заставлю президента распустить парламент. Что это за парламент, в котором отсутствует половина депутатского корпуса? Айда, Юля! молодец, Юля. Я покажу вам кукузькину мать. Еще придет время, когда я стану давать указания прокуратуре и следователям, кого из вас посадить первым и в какой форме допрашивать. Вы меня припомните. Яндиковича я посажу в первую очередь. Никто ему не поможет, ничто его не спасет. Вот вам и уголовная ответственность. Для того, чтобы меня привлекли, требуется согласие депутатов. А я вам устрою хороший танец, который кончится вашим поражением".
   Как только самолет приземлился в Киеве, она тут же набрала номер своего первого заместителя Турко-Чурко и велела ему собрать всех членов своей партии, а это почти сто тридцать человек.
   - Мы все ждем вас, наша богиня, - произнес Турко-Чурко. - Мы в сборе.
   - Я очень рада. Но только мне нужно привести себя в надлежащий вид, и к тому же я чертовски голодна.
   - Сколько времени вам потребуется для своих... великих и необходимых нужд? А то каждый из них просится, кто по маленькому, кто в столовую, а я отпускаю только на перекур.
   - Я думаю: мне хватит пять-шесть часов на все. Не забывай, Саша, что мне и речь надо подготовить.
   - Тогда я отпущу ребят на обед. Ведь они у нас капризные: у каждого свой ресторан, чаще расположен в разных концах города. Итак, в шесть вечера мы будем все в сборе.
   - Идет, - сказала Юля и выключила телефон.
   Но коварная и непредсказуемая Юля тут же позвонила президенту и попросила его немедленно принять ее по очень важному вопросу.
   - У меня процедуры, никак не могу выделить ни минуты свободного времени. Вот если только в шесть вечера.
   Голос президента был несколько гортанный, тревожный, вялый. Болит у него все, бедняжка, подумала она. "А что касается моих подчиненных, пусть ждут. На такую зарплату как у них, можно ждать не только сидя или стоя, но и головой вниз. Так-то мои голубчики. Пусть хоть кто-нибудь попробует пикнуть - всю жизнь будет жалеть".
   В шесть вечера президента еще не было: процедура была слишком сложная, болезненная. У врачей и массажистов дрожали руки, - все-таки перед ними был президент, а не какой-нибудь там избиратель, рядовой гражданин вильной Украины, который обязан отдать свой голос, за президента и его партию.
   Наконец, в половине седьмого президента внесли четыре человека на носилках. Юля вошла вслед за ними, чтоб помочь усадить человека в кресло.
   - Какой ты бледный, мой дорогой. Что с тобой сделали эти паскуды? Они, видать, перестарались.
   - Да, похоже, что так, - с трудом выговорил президент с полузакрытыми веками. - Но есть еще причина слабости. Сейчас весенний период, всякая болячка обостряется, и мои болячки начинают бушевать. Сказывается недостаток витаминов и солнечных лучей.
   - Давай съездим в Латинскую Америку, там много солнца. Придумай что-нибудь. Я буду за тобой ухаживать как за маленьким ребенком.
   - Не получится. Катя с меня не спускает глаз, как с маленького ребенка. Я рад бы вырваться, иногда такая мысль сверлит мой выдающийся мозг. Но потом приходишь к единственно правильному выводу: сие невозможно, ибо Катя сядет на самолет и тут же примчится ...в любую точку земного шара. И от этого никуда не деться. А теперь расскажи все по порядку.
   - Указ о роспуске Верховной Рады подписан?
   - Нет, и не будет такого указа. Я пока не могу прийти к такому решению. Такой указ мог бы привести к переизбранию и меня как президента. Я хоть и уверен в том, что за меня проголосует большинство населения моей страны, но все же, зачем рисковать, с какой стати? Катя мне постоянно говорит об этом.
   - Но я так поняла, что мы договорились? как же так?
   - Не расстраивайся, я еще буду думать. Может, созрею к маю, или к июню.
   - Тогда уже будет поздно. Ну, да ладно, я вижу: Катя имеет на тебя влияние больше чем кто-либо.
   - За плечами Кати Америка, не забывай об этом. Одно ее слово и американцы налетают на меня как мухи на навоз. Мне покоя от них нет. А мне нужен покой.
   Президент икнул, потом раскашлялся, потом начал громко сморкаться. Юля сидя скрипела зубами, потерла пальчиками виски и, наконец, сказала:
   - Ну, хорошо, возлюбленный мой. Я приняла еще одно важное для нас и для судьбы страны решение.
   - Какое, Феликсовна? говори скорее, не томи душу.
   - Я хочу своими силами подготовить почву для разгона парламента. Во-первых, моя партия заключает вечный союз с твоей партией. Мы объединяемся, соединяемся и работаем вместе. Любое решение партии Яндиковича в парламенте признается незаконным. Но это еще не все. Я хочу заблокировать работу парламента вообще. Блокируем трибуну. Срываем заседание.
   - А если завтра, скажем, они встанут раньше твоих депутатов и сами заблокируют трибуну, что ты будешь делать? Они окружат свою трибуну, и будут спокойно работать.
   - Я об этом уже думала.
   - И что же ты надумала?
   - Мы заблокируем электрощитовую, вырубим свет. Они в темноте не смогут продолжить работу. И главное, никто их нигде не услышит.
   - Оригинально, - сказал президент. - В который раз я убеждаюсь: ты умная баба. И если я совсем околею - я буду рекомендовать твою кандидатуру на высокий пост в государстве. Ты сможешь стать президентом не хуже, чем я. Может, в каких-то вопросах и потребуется моя консультация, но нет проблем, - я всегда приду тебе на помощь.
   - Ну что ты, дорогой. Лучшего президента, чем ты, нет в Европе. И было бы очень обидно, если бы с тобой что-то случилось. Чаще принимай процедуры, чаще езди за границу на всякие там курорты, а народ тебя изберет на второй, а то и на третий срок, я за это ручаюсь. Члены моей партии постановили: Вопиющенко Виктор Писяевич - наш вечный президент. Так что, не будем говорить о моей кандидатуре на этот пост. Я недостойна такой должности. Я баба, а бабье дело - кухня. Я поработаю немного, а потом вернусь на кухню, там мое место. Я знаю, что мои недоброжелатели из твоего ближайшего окружения нашептывают тебе, что я жду, не дождусь, когда ты сляжешь, либо подойдет время новых выборов, чтоб занять твое место. Я знаю одно: президентское кресло, вернее, президентский венец, слишком тяжелый для женщины. Ты же видишь, какая я хрупкая. Мне даже лидерство в партии тяжело дается. Я все думаю: кому бы передать жезл председателя партии и, к сожалению, не нахожу достойной кандидатуры.
   - Я могу подарить тебе Бориса Поросюка.
   - Так он же министр иностранных дел, - удивилась Юля.
   - Он слабый министр. Зациклился на национализме. Ему только дай волю, он сделает Украину польской колонией, а столицу Украины перенесет во Львов. Антикризисная коалиция его терпеть не может. Дважды голосовали за его отставку. И мне он не нравится: слюнявый. Хотя многие его идеи мне по душе и по сердцу.
   - Ты всегда говоришь не то, что думаешь, Писяевич. И мне Поросюк не нужен. Да и не время еще менять лидера такой партии, как моя. У меня сто тридцать депутатов в парламенте. А на следующих выборах я получу двести мандатов. Так что давай, объединяйся со мной, пока не поздно, а то рейтинг твоей партии все время падает, а моей растет. А так будем вместе, и народ повернется к твоей партии лицом. Ты только решись на роспуск парламента, а все остальное я беру на себя.
   - Я одобряю твои действия. А подписать акт о воссоединении наших партий, впрочем, я посоветуюсь с Катей, а потом тебе перезвоню.
  
   60.
   Юля вышла от президента в девятом часу вечера и направилась в свою резиденцию. У входа стояла баба Параска с лозунгом в руках "Юля - наш предзидент". Увидев своего кумира, выпустила плакат и стала аплодировать.
   - Кто писал тебе этот плакат? Там ошибка. Не предзидент, а президент. Одна буква лишняя. Ну да ладно, баба Параска. Ты настоящий представитель народа. От нашей партии тебе подарок.
   - Какой, пани Юлия?
   - Однокомнатная квартира в Киеве и прописка естественно.
   Баба Параска упала на колени и руками обхватила колени Юлии.
   - Пусти, меня народ ждет.
   - А я шо, не народ? Я самый что ни на есть настоящий народ, трудящийся народ. Слава тебе, народная любимица. Ты наш предзидент. Долой всех предзидентов, у нас есть свой предзидент, это Юлия Хвеликсовна. Ура-а!
   Юлии пришлось стоять и гладить по голове старуху, повязанную платком.
   - Хорошо, хорошо. Ты молодец, ты умница. В следующий раз встретимся, поговорим. А сейчас мне надо идти.
   - Можно, я с тобой?
   - Нас вдвоем не пустят.
   - Ну, тогда иди, а я тут постою с плакатом.
   - Баба, Параска, ты лучше иди к регионалам, к их офису и там постой часик с плакатом, хорошо?
   - И пойду, и буду тама стоять до утра. А иде моя фатира?
   - За Крещатиком. На следующий неделе получишь ордер, и наш человек отведет тебя.
   - Приходите в гости.
   - Обязательно, - произнесла Юля, направляясь к входной двери в свою резиденцию.
   --Вот тебе, а не квартиру, - сказала Юля и скрутила комбинацию из трех пальцев. Но баба Параска не пострадала: однокомнатную квартиру ей уже выделил Писяевич месяц тому назад, а Школь-Ноль сделал евроремонт за свой счет.
  
   Было девять часов вечера. Члены ее фракции сидели в креслах с полузакрытыми глазами, посапывали, постреливали, и только Турко-Чурко, да Пустоменко сидели за столом президиума, делая вид, что заняты составлением плана по случаю приезда своего лидера из загранкомандировки.
   - Члены..., встать, - скомандовал Пустоменко.
   - Члены фракции имени Юлии, встать навстречу своему лидеру! Ура! - подал следующую команду Турко-Чурко.
   Все проснулись, будто их окатили холодной водой из мощного шланга.
   - Хайль, Хайль! - вытягивая руки вперед со сжатым кулаком, кричали члены фракции.
   Юля села за стол президиума с небольшой сумкой, в которой хранились носки, купленные в Америке.
   - Ребята, я привезла десять пар носков в качестве подарка. Разделите между собой. Только без потасовки. Так, по-братски. Расчлените каждый носок на несколько частей. Саша, брось в толпу. А сейчас короткое совещание, очень короткое: я чертовски устала. С аэропорта направилась прямо к президенту Писяевичу по его вызову. Там была трудная, изнурительная беседа в течение трех часов. Вышла от него мокрая как курица и прямо сюда.
   Депутат Сивуля поднял руку с намерением предложить перерыв до следующего дня, чтоб дать возможность отдохнуть не только Юлии, но всем, но Юля продолжала речь, не обращая внимания на поднятую руку.
   - Значит, первое. Американцы дали добро на свержения режима Кучмы, вернее, Яндиковича, но денег не дали и не обещают. Война в Ираке, а теперь еще собираются Иран освобождать, так что придется самим раскошеливаться. По пути сюда мне в голову пришла мудрая мысль, мы должны объединиться с партией президента и совместными усилиями двинуться на бандитов, захвативших власть.
   - Законным путем, - сказал кто-то в зале.
   - Что?! может, я ослышалась. А то выкину, как скорлупу от вареного яйца.
   Раздался гром аплодисментов. Аплодировали все, в том числе и тот, кто произнес крамольную фразу. Таким образом, нельзя было определить преступника, предателя родины.
   - Значит, мы с Виктором Писяевичем подписали меморандум о воссоединении наших партий, выражающих народные интересы. Далее. Слушайте внимательно. Завтра мы заблокируем трибуну в Верховной Раде, не дадим им спокойно работать. Но..., не только трибуну, но и вырубим свет в зале, пусть попробуют работать в темноте. Если нам удастся парализовать работу парламента в течение двух - трех недель, президент получит основание для роспуска Верховной Рады, и тогда будут назначены новые выборы. А новые выборы - это наша победа. Таких наших сторонников, как баба Параска, у нас много; они находятся в каждом городе. Я становлюсь премьером, и тогда половина из вас становятся министрами, заместителями министра, начальниками отделов и так далее. Надо заблокировать не только электра щитовую, но и туалеты. Пусть оправляются в карман друг другу. Депутат Ковтушенко! вам предоставляется особе поручение, вы будете охранять вход в туалетную комнату. С любого депутата чужой фракции, за вход в туалет по малой нужде - пятьсот долларов, а кто по большой - полторы тысячи баксов.
   В этом месте раздался хохот, а потом и гром аплодисментов. Юля тоже стала аплодировать.
   - Остальные посты определит Турко-Чурко и расставит наиболее боевитых депутатов.
   - А я буду стоять у входа в дамский туалет! - закричал депутат Ляшка-Букашка из глубины зала.
   - Депутат Ляшка-Букашка-Замарашка, я не возражаю, но дам у нас в зале Верховной Рады единицы. Разве что Раиса Богатырева. Вот с нее разрешаю взять две тысячи баксов. Молодец, депутат Ляшка-Букашка.
   - И я хочу у дамского! Депутат Полохало. Буду стоять на смерть.
   - Саша, запиши этих энтузиастов.
   - Ребята, сейчас все по домам. Поставьте будильники на четыре утра. Вам надо одеться, умыться, перекусить и к шести утра к зданию Верховной Рады. У меня ключ от черного входа. Проникните и заступайте на посты. Дежурного электрика вышвырните из будки, выключите рубильник и заступайте на дежурство. У каждого туалета по три человека. Никого не пускать. Я приду к десяти. У кого есть вопросы.
   - А вас можно пропустить в туалет? - спросил уже назначенный на ответственный пост депутат Ляшка-Букашка.
   - Ты дурак, Ляшка-Букашка. Как можно задавать такой вопрос лидеру всей Украины? - спросил Турко-Чурко.
   - Встать, смирно! - скомандовала Юлия. - Вольно. Теперь можете быть свободны.
   Депутаты, гремя стульями стали покидать зал заседаний украинского самопровозглашенного правительства. Только замы Пустоменко и Турко-Чурко остались. Они ждали дополнительной команды.
   - Ну что ж мои дорогие заместители! Нам предстоит еще поработать.
   - Тема нашего заседания - цивилизованный, демократичный захват власти, - предложил Пустоменко.
   - Приблизительно, - согласилась Юля.
   - Как только будет распущен парламент и назначены новые выборы, надо добиться досрочного избрания президента, - внес предложение Турко-Чурко. - Это надо сделать, во что бы то ни стало. Наш президент не пользуется популярностью в народе, а у Юлии Феликсовны популярность растет с каждым днем. А после блокировки туалетов в здании Верховной Рады этот авторитет возрастет в несколько раз. Только Юлия Феликсовна могла прийти к такому, прямо скажем, мудрому решению. Парламенты других стран безусловно последуют нашему примеру. Надо бы еще намазать двери дегтем, чтоб все чихали. Этот чих распространится и на зал. Вот будет потеха.
   - Пока с этим повременим. А вот Пустоменко, как заместитель председателя, сидит в президиуме, рядом с Александром Морозовом, может воткнуть иголки в его кресло. Когда Морозов сядет, в его пятую точку вонзится сотня иголок. Как ты к этому относишься?
   - Никак. Я этого делать не буду. А что если разоблачат? Он на меня может подать в суд.
   - А я предлагаю устроить свист в зале, - сказал Турко-Чурко.
   - Свист можно, - дала согласие Юля.
   Пустое совещание длилось еще около часу. Все держались бодро. Под конец Пустоменко стал зевать, забывая прикрывать рот ладонью.
   - Ты меня проглотишь, - сказал Турко- Чурко.
   - Такого жирного поросенка даже волк не проглотит.
   - Не ссорьтесь, не расстраивайте нервы друг другу. Нервы вам пригодятся. Эти регионалы, коммуняки, да социалисты нервы нам еще попортят, будь здоров как. Давайте завершим нашу беседу небольшим чаепитием и разбредемся по своим конурам. Я думаю, что нас ждет блестящая перспектива возвращения власти, незаконно отнятой у нас в результате предательства Морозова.
   61.
   Юля сидела в своей квартире в большом кожаном кресле, поджав босые ноги под себя, и смотрела телевизор - десятый канал. В руках чашечка крепкого черного кофе, а рядом дымящаяся сигарета. Ее депутаты блестяще справились с поставленной задачей: свет в зале Верховной Рады потух, все замерло, все замерли. Заместитель председателя Мартынюк, который вел заседание, зашевелился первым, первым подал признаки жизни, хотя одним из первых понял, что началась атомная война и уже думал, что заснул навеки вечные. И вдруг руки зашевелились, стали шарить по карманам в поисках не то спички, не то зажигалки, но его рука вдруг очутилась на каком-то потайном пульте. Он нажал на этот пульт со всей силой и - о слава Писоевичу, включился аварийный свет. Он был правда слабенький, как умирающий больной, аккумуляторы хоть и большие, но давно разряженные, не смогли обеспечить освещение зала. Но микрофон скрипел, шипел, как раненый зверь, - заседание Верховной Рады не было сорвано полностью и окончательно, как планировала Юля.
   - Ну, подлец: из любого положение найдет выход, - сказала она и потянулась за рюмкой коньяка. В рюмке плавала жирная муха, и тонкая жирная пленка покрыла колышущуюся поверхность в рюмке: пришлось вылить содержимое на крышу стола не накрытую скатертью. На вызов явилась экономка Таня. - Что это мух полно у нас? ты не можешь распорядиться, чтоб у меня делалась уборка более добросовестно и качественно? Мухи...это враги нации, они с востока перебираются и комары тоже. Надо их перенаправить к Писяевичу.
   - А что, а что? а где эта проклятая муха? Это посол Черномырдин виноват: он нам насылает всяких мух.
   Таня взяла полотенце и стала молотить по стенам. Хозяйке это не понравилось. Ее стала раздражать пыль, висевшая как туман над полями.
   - Ладно, брось заниматься ерундой. Присядь лучше и посмотри, что творится в зале Верховной Рады. Позорище какое! И это они демонстрируют на весь мир. Ну, мало ли, света нет! А вдруг война? во время войны свет автоматически отключается.
   - Юлия Феликсовна! прислушайтесь, что говорит этот Мартынюк. Да он вашу фракцию обвиняет! Сколько сарказма в его словах и в его улыбке! Он горд и неприступен. Неужели ваши ребята и двери туалетов оккупировали? Позвоните им, и прикажите: пусть отойдут. Смеяться будут наши друзья за рубежом. А вдруг какому западному корреспонденту по маленькому захочется, а дверь туалета оккупирована, что тады? И еще. Если позволите, то я передам нехорошую новость.
   - Какую еще новость? молчи лучше, а то дам по башке.
   - Я пойду, - произнесла Таня и поднялась с места.
   - Сидеть! - приказала Юля. - Ладно. Давай трави.
   - Пожалуй, не стоит. Вы не признаете собственных поражений, а зря.
   - Почему зря?
   - Да потому, что за признанными поражениями, приходит победа.
   - Может, ты и права. Давай по рюмке. За нашу победу.
   - За победу, - поддержала Таня. Она опустошила рюмку и протянула, чтоб хозяйка еще наполнила.
   - Поухаживай за собой сама. Сегодня самообслуживание. Налей - опустоши и расскажи, что у тебя за новость.
   - Некоторые ваши депутаты собираются совершить побег и найти пристанище в логове вашего политического оппонента Яндиковича. Несколько депутатов из фракции президента тоже пополнят ряды вашего потенциального врага. И Кикинах в их числе.
   - Не может этого быть. Такого быть не может и не должно!
   Юля нервно наполнила рюмку и вылила в воспаленное горло. В глазах появилась влага, но это были не слезы, а соль от злости.
   - Я их выключу из своей фракции, я им покажу кукузькину мать. Как только я стану премьером, а в будущем и президентом, они у меня попляшут. Я им сделаю так, что они нигде не найдут работы, а если в той компании, компании предателей, найдутся богатые люди, я их разорю. Назови мне хоть одну фамилию. Я тебя не выдам, можешь не волноваться.
   Таня еще больше покраснела и снова выпила рюмку коньяка. Эта рюмка сделала ее более раскованной, алое выражение личика от расширения вен и учащенного сердцебиения.
   - Фамилии я назвать не могу...
   - Почему? Ты мне преданный человек, или ты работаешь на кого-то другого? Говори откровенно, я ведь всегда с тобой откровенна.
   - Я не могу назвать фамилию, потому что неуверенна, действительно это соответствует истине. Как только я узнаю - тут же скажу.
   - А черт! все что-то не так! - произнесла Юля и схватила мобильный телефон.
   Турко-Чурко, находясь в полутемном зале Верховной Рады, тут же поднес трубку к правому уху.
   - Саша, - произнесла Юля. - Сними пост возле женского туалета, а то бабы намочат нижнее белье. Их немного в Верховной Раде. Не будем их обижать, будем милостивы к ним.
   - И мужской надо освободить, - робко произнес Турко-Чурко.
   - Ты слишком добрый, Саша. А по какой причине?
   - Наши противники тоже выставили своих депутатов: таким образом, мы не пускаем их в туалет, а они не пускают наших из туалетов. Баш на баш получается, мы им дулю, они нам дулю. Хитрые уж больно. Боюсь: нам их не перехитрить.
   - Саша, не вешай носа. А что касается туалетов - поступай, как знаешь, но провокации не поддавайся. Говорят: нашим предлагают большие деньги, чтоб перешли на их сторону. Тебе никто не ничего не предлагал? Говори, не стесняйся, - ты ведь преданный человек, не правда ли? Мне и партии. В первую очередь мне, а потом уж партии. Ведь, что такое партия, Саша? партия это я, а я - это партия.
   - Что касается меня, то вопрос надо сразу же снять. Раз и навсегда. Меня не купишь ни за какие деньги. Потом у меня на вооружении ваша идея: вывести народ из нищеты. А когда он станет богатым, то и нам что-то подарит, не так ли? Я заканчиваю, а то председательствующий смотрит на меня, выпучив глаза.
   - Пошли его подальше, - посоветовала Юля.
   - Попробую, - сказал Саша, отключая телефон.
   Таня смотрела на свою хозяйку, раскрыв глаза. Для пущей храбрости наполнила очередную рюмку и вылила в себя, сильно запрокинув голову.
   - Фсе будет в порядке, Юлия Феликсовна. Смотрю я на вас и любуюсь вами. Хочу быть похожей на вас. Особенно характером. А то муж обижает: таскается по чужим бабам, очень поздно возвращается домой, подвыпивши, с покусанными губами и дамскими, свернутыми в колечки, волосами на пиджаке. А я..., я страдаю. Время еще самый раз кувыркаться в постели, летать выше облаков, или лететь в пропасть.
   - А ты найди себе хорошего мужика. Ты еще ого-го! Мужики - сволочи, особенно мужья. И толку от них мало не только в постели, но и в жизни. А любовник - это совсем другое дело.
   - А вы не будете...
   - Меня это мало интересует: твое тело - твое дело. Я и сама согрешила бы, да эта революция мне мешает. Жизни от нее никакой.
   - Откажитесь на время.
   - А народ? я не могу бросить народ в беде...
   Тут раздался звонок в трубке принадлежащий Тане.
   - Да, дорогой, - как можно тише произнесла Таня. - Через час могу подъехать. За город? О, с превеликим удовольствием.
   - Ах ты, сучка! так у тебя уже есть хахаль, и ты еще жалуешься. Ну, иди, иди. Денька через три чтоб была на месте.
   - Спасибо! - воскликнула Таня, вскакивая с места и обнимая хозяйку.
  
   Таня ушла. Юля выключила телевизор, почувствовав духовную усталость. "Что если прилечь? Закрою все двери, вырублю телефоны, занавешу окна. Получится маленький рай, а в раю - отдых от всех и от всего".
   Выполнив это, она прилегла на топчан и вскоре перешла в другой мир. Юные мальчики надевали ей на голову царскую корону, увешанную бриллиантами, но несколько шире, в результате чего она сваливалась набок и сильно тянула голову вправо. Две старухи, среди которых была и баба Параска, принесли много одежды, а Саша Турко-Чурко высокие ботфорты. Все это напяливали на нее и подносили большое зеркало. Ей не нравился наряд, но она не могла отрицательно покрутить головой: корона мешала. Потому все шло, как шло. На одевание ушло много времени. Потом далей ей большой жезл с изображением Степана Бандеры и президента Виктора Писяевича.
   Она шла, опираясь на посох. Маленький рыцарь открыл балконную дверь, она вошла на балкон и увидела внизу партию Яндиковича Морозова и Симоненко. Среди них посол России Черномырдин, а потом появился и президент Путин. Все они, склонив головы и сняв головные уборы, приготовились слушать коронную речь лидера восточной Европы.
   - Кар! кар! - прокричала Юля как ворона на прогремевший гром среди ясного неба.
   Раздались бурные аплодисменты и крики ура. Но Юля этим не была удовлетворена. Она хотела произнести речь, а глотка не слушалась. Увидев президента России рядом с Яндиковичем, она стала показывать на него пальцем и опять произнесла:
   - Кар! кар-карр!
   Видя перед собой одних противников, она стала размахивать кулачками, а те, что были внизу, начали хохотать и показывать на нее пальцами. Путин приложил указательный палец к виску и стал крутить, что означало: королева Юлия - того..., малость рехнулась. От обиды Юля проснулась, достала сигарету и закурила.
  
   62.
   Почти суточное дежурство у туалетов, да электро щитовой ничего существенного не принесли лидеру фракции Юлии Болтушенко. Обычно какой-нибудь скандальный шаг приносит известность лидеру той партии, которую он возглавляет. Юля рассчитывала на большее, но этого не произошло. Мало того, многие посчитали, что это сугубо авантюристический шаг. И эта авантюра удалась только частично. Было много шуму на пустом месте.
   Юля так расстроилась, что срочно улетела во Францию, где ее встречали выдающиеся второстепенные лица и даже наградили медалью за мужество постоянно лгать и изворачиваться перед своим и без того околпаченным народом. Юля цвела и пахла. Значит, не зря приехала, не зря ее депутаты дежурили у дверей туалетов, которые могли посещать только члены фракции ее имени и никто другой. А тут международная общественность помнит ее, награждает не только аплодисментами, но и медалями. Ни одного политического деятеля народ не встречает так радушно и так восторженного, как того, который толково крутит хвостом во все стороны, у которого язык гибкий, как змеиное жало. Пожалуй, славяне на втором месте после мусульман, где болтливое ничтожество достигает неограниченных высот и вечной любви граждан за ложь и лукавство.
  
   Однажды прогуливаясь по Майдану, Юля увидела бабу Параску с флагом и светящимися на нем буквами - "Долой!"
   - Кого долой, баба Параска? - спросила Юля.
   - Как кого? Яндиковича, кого же еще? Надоть этот Майдан заполнить народом и вынести решение - долой! Я первая приду сюда с флагом.
   - Молодец, Параска, я подумаю об этом.
   Юля вернулась к себе в офис, закрыла входную дверь на ключ и стала соображать. В ее аленькой головке созрел план. Надо убедить президента распустить парламент. Депутаты из ее фракции не просто бегут, их сманивают, им, должно быть, что-то обещают, не зря же они убегают. Если у Яндиковича окажется триста депутатов, тогда бесполезно будет протестовать, а надежду стать во главе правительства придется похоронить. Тогда коалиция национального единства сметет и президента. "Эту мысль я и подброшу Виктору Писяевичу. Он должен на нее клюнуть. Он хорошо знает, что больше ему не быть президентом. Никогда, ни при каких условиях. Его никто не изберет. Изберут меня. Я буду президентом, хорошим президентом. А пока мне надо убедить Витю, он мне пока нужен, я без него все равно, что топор без ручки, без топорища".
   Она тут же набрала личный номер президента и услышала знакомый приглушенный голос:
   - Подождите немного.
   Она ждала около двух минут.
   - Юля это ты? Я рад твоему звонку. Сам собирался позвонить еще на прошлой неделе, да все не нет времени. Это президентство ничего хорошего мне не приносит. Я устаю от многочисленных обязанностей, хотя этот Яндикович вместе с Верховной Радой шаг за шагом отнимают у меня полномочия. Я скоро стану английской королевой. Может, так и надо, я право же, не знаю. Я-то, может быть, давно бы согласился быть этой королевой, да супруга Катрин без конца зудит. Я и не знал, что такая зуда. Грозится бросить меня и укатить в Америку, если я добровольно стану английской королевой. А что я буду делать с детьми? Я знаю: ее там ждет Бжезинский и, похоже, она рвется к нему.
   - Ну и скатертью дорожка, - произнесла Юля и попыталась приступить к своей главной мысли. Но президент не дал ей договорить.
   - Знаешь, Юля, брось-ка ты все и срочно приезжай ко мне. А потом поедем к тебе на дачу, подышим свежим воздухом и обговорим сложившуюся ситуацию.
   - Через два часа я жду тебя, дорогой, - сказала Юля и захлопала в ладоши, выронив телефон.
  
   Спустя два часа нынешний президент и бывший премьер Юля сидели за роскошно накрытым столом и мирно беседовали на отвлеченные темы. Затем Юля перешла на освещение своего визита в Америку.
   - Знаешь, Виктор Писяевич, Америка любит нас. Я долго думала над этим, когда возвращалась домой, и самолет был над океаном, куда лучше падать, чем на твердую землю. Может потому что в Америке много украинцев. Они сохранили свой язык, свою культуру, неприязнь к москалям, они очень трудолюбивы, дисциплинированы, а девушки просто красотки.
   При словах "к москалям" Виктор Писяевич оживился и даже попытался пропустить рюмку коньяка, но почему-то поперхнулся.
   - И эта любовь, - продолжала Юля, не обращая внимания на собеседника, - принесет много дивидендов нашей, вернее, твоей стране, Виктор Писяевич. Ты только будь повнимательнее к расположению американцев. Они уже вынесли решение: Украине быть членом НАТО. Это судьбоносное решение для твоей страны.
   - Я очень рад, очень рад. И супруга Катрин говорит то же самое.
   - Плевать мне на..., - произнесла Юля и осеклась. - Однако следует сказать, что американцам не все нравится в тебе, Витя.
   - А что не нравится? что может не нравится? Моя супруга говорит то же самое...
   - Плевать мне, - снова повторила Юля и снова осеклась. - Нашим друзьям не нравится, что ты позволяешь этому москалю Яндиковичу, ставленнику Кремля, набирать популярность в народе. Скоро он станет президентом, вернее президентом и премьером одновременно. Надо признать, что экономика набирает темпы роста, зарплата поднимается, порядок в стране наводится. А этого не должно быть, это работает против нас. Он оживает, а мы с тобой погибаем. Депутаты наших партий бегут от нас и лепятся к партии Яндиковича, - ты разве не видишь этого? ты разве не понимаешь, что это наш закат?
   - А что делать? а что делать? Я сегодня спрошу, что думает по этому поводу Катрин.
   - Плевать мне...
   - Вот плевательница внизу, плюй туда. В моем кабинете тоже плевательница установлена.
   - Виктор Писяевич! прошу слушать внимательно. Я понимаю: ты устаешь очень быстро. Сказывается твоя болезнь. Может, кофе тебе подать? хочешь, я прикажу. Две минуты - и кофе будет перед тобой на столе.
   - Пожалуй, попью. А что делать, чтоб не было заката? нам не нужен закат. Я, как президент, протестую. Никакого заката. Только рос и еще раз рост. Будет рост - будет Евросоюз. Сами начнут нас звать. Об этом мне говорил премьер.
   - Плевать мне на премьера. Ты слушай, что я тебе говорю.
   - Слушаю, слушаю, а как же?
   - Так вот, американское руководство недовольно тем, что ставленник Кремля Яндикович, укрепляет свои позиции и имеет наглость заявлять, что Украина не готова к вступлению в военный союз под названием НАТО.
   - А что делать, что делать?
   - Распустить парламент, который поддерживает Яндиковича - вот что делать.
   - Боже мой, да что это такое вы, Юлия Феликсовна, говорите?! Как можно распустить законно избранный парламент? Конституционный суд, что скажет конституционный суд? Да это же ужас!
   - Наплевать на конституционный суд. К тому же, конституционный суд два года будет рассматривать этот вопрос. К этому времени нация расцветет под твоим руководством.
   - Моим? о тогда другое дело. А как это сделать? как разогнать парламент?
   - Издать указ о роспуске парламента. Я подготовлю проект и размещу его на сайте в Интернете. Увидишь, что с ними будет.
   - Подготовь и размести. Посмеемся вместе. А как настроены депутаты твоей и моей фракции?
   - Великолепно: они все за.
   Юля сама налила себе бокал шампанского и заправила коньяком. Ее личико порозовело, в мозгу закипела новая идея и она продолжила:
   - Так называемая коалиция Национального единства готовит еще одно преступление перед нашими партиями, всем украинским народом и перед всем человечеством.
   - Ах ты, Боже мой! какое же? Надо в суд, в международный трибунал, что ж это мы медлим?
   - Яндикович с Морозовым замыслили переманить от наших двух фракций депутатов, и они уже это успешно делают, чтобы добиться большинства в триста один голос. В этом случае твое вето на любой закон, на любое их решение не будет иметь никакой юридической силы. Ты понимаешь, что это значит?
   - Не совсем.
   - Они и тебя отправят в отставку. Американские друзья, вице-президент Чейни и госсекретарь Кондолиза Срайт в дружеской беседе, говорили мне об этом. Чейни мне все время целовал ручку, а Срайт - в щеку. Я вся обкусанная вернулась. Они сказали, что тебе объявят импичмент.
   - Ах ты, Боже мой! пичмент, да что же это такое этот пичмент? Это и есть досрочное прекращение моих полномочий? Ну, я им покажу кукузькину мать! Готовь указ о досрочном роспуске про российского, враждебного нашему народу парламента, я его тут же подписываю.
   - Вот молодец, вот молодец, наконец-то ты сал прислушиваться к моим мудрым словам.
   - Я тебя стал уважать и, пожалуй, любить, как Катрин. Ах, если бы она не была такой ревнивой! Готовь указ.
   - Не все так просто, мой дорогой. Сначала я подготовлю некую фикцию, некое подобие указа и помещу его в Интернете. Посмотрим на их реакцию. А потом выведу своих сторонников на Майдан. Их будет пятьсот тысяч. Они будут требовать от тебя таких решений, а я буду публично грозить тебе судом.
   - Судом? Ах ты, Боже ты мой! Да за что ж судить меня, президента, лидера нации?
   - Никто судить тебя не сбирается. Ты будешь еще двадцать лет президентом, а я премьером. А угрожать я тебе буду так для виду. Ты делай вид, что боишься, дрожи перед телекамерами. Будь артистом.
   - Не всякий великий человек может быть артистом.
   - А ты постарайся. И слушайся меня во всем.
   - А как же быть с Катрин? За спиной Катрин вся Америка.
   - И за моей спиной теперь Америка. Ты что думаешь, я зря туда ездила? Как бы ни так. Вице-президент Чейни влюблен в меня. Если бы не ты, Витюша, я бы, может быть, уступила бы ему...в интересах нашей нации.
   - Ну, ты могла...переспать с ним, я ведь все равно уже не гож, как мужчина. Как президент - лучше не найдешь, а как мужчина...что поделать, я человек скромный, никогда не скрываю своих недостатков.
   Тут раздался звонок по мобильному телефону. Дрожащий рукой президент нажал кнопку.
   - Говорит Виктор Федорович, - раздалось в трубке. Виктор Писяевич побледнел, а потом, как-то шепелявя, произнес:
   - Слушаю, господин Яндикович! Приходи завтра к десяти. Обо всем договоримся, нет проблем. Я пойду на определенные уступки, ты же меня знаешь.
   Услышав эти слова, Юля налила себе три бокала подряд и выпила все залпом. Виктор Писяевич стал прощаться.
   " Неужели все впустую? Нет, я обращусь к Бамбалоге и Катеринчуку. Пусть они тоже поработают".
  
   63.
   Юля приказала своим депутатам покинуть стены парламента.
   - Отпуск вам всем, мои дорогие. Вы зарплату все равно будете получать, потому что вы уходите в отпуск, когда парламент работает. Пусть они там сидят, дышат пылью, похрапывают в мягких креслах, а мы все на воздух, в небольшой загул, так сказать. Я-то буду работать день и ночь, а вас отпускаю к молоденьким подружкам. Глядите, чтоб жены не узнали, а то вернетесь с подбитыми глазами. А в Верховной раде установлены камеры - весь мир смотрит.
   - Я на море хочу, - сказал Пустоменко.
   - И я не против, - добавил Дьяволивский.- Я тоже поэт и прозаик одновременно. Роман о вас начну писать.
   - Куда хотите поезжайте, но чтоб 31 марта 2007 года были в Киеве, - приказала Юля. - А я оккупирую Львов - колыбель нашего, ныне здравствующего президента. Это его вотчина. Я у него ее отвоюю.
  
   Некоторое время спустя Юля выступала во Львове. Она хорошо выглядела и хорошо держалась. А улыбалась... как Кондолиза Срайт, простите, как Мирлин Монро. Мужское население не только щедро аплодировало ей, но и пожирало ее глазами.
   Потом был самый крупный и самый дорогой ресторан имени Степки Бандеры. Здесь столы уже были накрыты: бутылки шампанского в корзинах со льдом выставлены, русская икра чернела в глубоких пиалах, но называлась просто черная украинская икра, поскольку в этих краях ничего русского не было и не могло быть. А если и были русские блюда, как например русская икра, то они тут же становились украинскими, польскими и на худой конец венгерскими или чешскими. Ни в одном городе западной Украины жители не были столь преданы Степке Бандере и его националистическим идеям, как во Львое и даже в области.
   - О, русская икра! - воскликнула Юля и зачерпнула столовой ложкой. - Я так здесь у вас проголодалась, даже ниже пупка щекочет.
   - Пани Юля, это есть не русская, а украинская икра. Русской икрой отравиться можно. Здесь украинский дух, здесь Украиной пахнет, пани Юля. Прошен, пани Юля. На русский икра у нас аллергия, нам и задаром не нужен русский икра, пани Юля.
   - Э, не несите ерунду! Я по запаху чую: это русская икра, она славится во всем мире. Ваш нацизм и русская икра это разные вещи. Садитесь и черпайте ложками, она, икра то есть, только укрепит ваш дух в борьбе с Яндиковичем. Свергнем его, а потом разберемся.
   - Покорны, пани Юля. Только это не есть русская икра, скорее это есть польская икра, пани Юля. Русский икра может быть отравлена, она обычно бывает не свежая и дурно пахнет. Это уже доказано, пани Юля. И русского языка нет вовсе, пани Юля. Естм блатной говор.
   - А Гоголь?
   - Гоголь есть Украина. Москали в яме держали Гоголя и заставляли его на блатном языке писать.
   - Пше кровь, - произнесла пани Юля и все захлопали в ладоши. - А теперь можете мне задать любой вопрос.
   - Пани, очень благодарны. Вшыско едно благодарны. Скажите тольки, где деньги брать на поездку в Киев? И будут ли там кормить и поить, как в прошлую оранжевую революцию?
   - Это сложный вопрос. Америка в этот раз ничего нам не выделила. Придется своими средствами обходиться. А то ишь, на чужой телеге привыкли кататься.
   - Пани Юля, а где же взять эти средства? Лично у меня едва хватает, чтоб прокормить семью, - жалобно произнес глава администрации города Львова Мошонко-Пшеко.
   - Михал Кастратович! не морочьте мне голову и поправьте очки, они у вас на кончик носа сползли. Будучи мэром такого большого города на западе нашей страны, вы наворовали на семь поколений вперед.
   - Вы...пани Юля, прошен не обижать Михаила Кастратовича. Я не есть вор, пани Юля, я есть честный труженик и тружусь на благо всей Галичины...
   - Прошу со мной не спорить. Если вам дорога ваша должность и будущее нашей нации, да прием ее в Евросоюз, то будьте добры, хоть немного раскошелитесь. И не только вы, но и все подразделения, которые вы контролируете. Поднимите за это тост и произнесите красивую речь. Господа! слово для приветствия нашего форума предоставляется Кастрату Мошонко-Пшеко, ура, господа пшеки.
   Михаил Кастратович покорно встал, зажав в руке рюмку с коньяком и оглядывая всех подчиненных, торжественно чихнул на лысые головы и начал так:
   - Пановы! У нас в гостях великая женщина Украины Юлия Болтушко. Поприветствуем Юлю. Ура!
   После долгих рукоплесканий и криков ура, Михал Кастратович продолжил:
   - Великая женщина требует от нас не только единства в борьбе с востоком, но и финансирования этой борьбы путем опустошения наших кошельков. И это правильно, пановы. Лучше сейчас раскошелиться, чем потерять должность, которая дает нам возможность компенсировать потерянное. Я разрешу вам многократно пополнить сегодняшние затраты.
   - Бардзо дзянкуе, бардзо дзянкуе, - раздалось в банкетном зале, заполненном украинцами польского происхождения.
   Все опустошили рюмки до конца. Только Юля осталась с наполненным стаканом в руках.
   - Что, пани? пани чем-то обижена?
   - Почему никто не вспомнил мое имя? Это невежливо по отношению к гостье.
   - Пани Юля, вы должны знать, что дивизия "Галичина" находится на боевом дежурстве день и ночь, и если вам лично, вашему кавалеру с исполосованным лицом в боях с москалями, понадобится эта дивизия, она выступит по первому нашему зову, сядет на танки и ночью двинется на Киев.
   Юля слушала, как зачарованная и как только Мошонко-Пшеко закончил тираду, выпила бокал шампанского до дна и налила себе еще один до самых краев.
   - Это вы говорите серьезно или просто шутите? Я к шуткам не расположена. Когда речь идет о судьбе государства, шутки выглядят просто смешно. Однако, вы не производите впечатление шутника, Да и Виктор Писяевич шутников не любит. Он ведь вас назначал губернатором Львовской области.
   - Пани, как можно, - сказал Мошонко-Пшеко, прикладывая правую руку к сердцу, как это всегда делал его патрон президент Писяевич. - Да я, да чтобы я что-то такое замышлял, Боже сохрани. Можете спросить моего ксендза, он свидетель того, как я щедро молюсь за нашу неньку Украину и хочу, чтоб изгнали всех москалей, запретили русский язык - язык межнациональной вражды.
   - Верю, верю, - произнесла Юля, поднимаясь из-за стола и обращая ясные очи на входную дверь.
   - Куда вы, пани?! перекусите и поговорите с нами. Дайте нам указание, посоветуйте, что делать дальше, когда приступать к посевной, сколько принять членов в партию Писяевича, а сколько в партию вашего имени.
   - Я спешу. Меня ждет Виктор Писяевич...для доклада. И теперь у меня материал есть. Дивизия "Галичина" в его распоряжении, я так и доложу ему, а то он все боится распустить парламент.
   - Пше кровь! Да пусть он ничего не боится. Если этот москаль Яндикович выведет людей на улицу, наши ребята сядут на танки и в Киев.
   - А будут ли они стрелять в народ? - спросила Юля еще раз.
   - В народ нет, а вот в москалей... они всех расстреляют. За рубежом немного пошумят и забудут, а наша ненька Украина станет процветать на благо Евросоюза, который никак не сможет отказать нам в приеме. А это прекрасная кормушка. Они живут как у Бога за пазухой. Работают спустя рукава, пьют пиво и разъезжают по курортам, дам меняют и деньги не знают куда девать.
   Юля уже была в дверях. Внизу стояла ее машина, в которой дремал водитель. Пришлось долго стучать в боковое стекло, пока Гена не открыл глаза. Он лениво открыл дверь и сонным голосом спросил:
   - Почему так быстро вы покинули ресторан? Что-нибудь случилось?
   - Дуй в Киев и как можно быстрее. Дело государственной важности.
   - Какое, если не секрет?
   - От тебя никаких секретов у меня нет: ты преданный человек. Здесь мне предложили дивизию под названием "Галичина". Эта дивизия может разогнать любую демонстрацию. Я и хочу доложить президенту об этом, а то он все никак не может решиться на разгон парламента. А мне такой парламент не нужен. Этот парламент работает на Яндиковича. А мне нужен парламент, который бы работал на меня.
   - Это резонно, - сказал Гена. - Но, не лучше нам переночевать в гостинице, а утром, на рассвете двинуться в путь? Я не очень люблю ночную езду. И к тому же я отвечаю за вас. Кстати, где ваша охрана?
   - Охрана дрыхнет в гостинице Варшава.
   - Ну, вот и поедем туда. Может, пригласите в гости. Я что-то соскучился по ...
   - По ком? договаривай.
   - По вас, по ком же еще?
   - Ну, тогда поехали.
  
   64.
   Во второй половине дня, ближе к вечеру, автомобиль, в котором сидела Юля, приближался к Киеву. Была ясная солнечная погода, слегка дул прохладный весенний ветерок, но в салоне было так тепло, что пришлось не только расстегивать, но и снимать пальто. Юля, как великий человек, сидела за спиной водителя и большей частью глядела в окно. Навстречу бежали села и поселки городского типа, а там и окраины города.
   Местность довольна знакомая, но все еще чужая, президентская, а она не то что президент, но даже не премьер. Сердце сжималось от обиды и эту обиду невозможно простить. "Я все равно должна быть в выигрыше, - рассуждала Юля, глядя на бегущую навстречу дорогу. - Если так сложатся обстоятельства, что наряду с парламентом будут избирать и президента, то я выставлю свою кандидатуру и не сомневаюсь в том, что за меня проголосуют в подавляющем большинстве. Если же будут избирать только парламент, за мной большинство, я опережу Яндиковича, образую коалицию и автоматически стану премьером. В этом не может быть никаких сомнений. Я редко когда ошибаюсь. Морозов меня подвел, но это единственный раз. Я отомщу ему. Он у меня никогда спикером не будет, никогда".
   Подъезжая к столице, она связалась с президентом, услышала сонный голос и, не выговорив обычных слов приветствия, назначила встречу в десять утра.
   - У меня в десять делегация, - сказал президент.
   - Наплевать. Сообщение слишком важное. Встречу с делегацией перенеси на другой день. А то поручи Бамбалоге. Что он говорит, все равно никто не поймет.
   - Чехи у меня в приемной: посол танцует, а его первый зам в ладоши хлопает, мешают Бамбалоге ультиматум сочинить. И Залупценко перед зеркалом причесывается, морду разглядывает. Он так поправился. Ну да ладно, подъезжай, я всех быстро приму. Пока ты подкатишь, их уже не будет.
   - Залупценко пусть останется. Втроем обсудим, - сказала Юля, а пальчиком левой руки помассировала затылок водителя, что значило - прибавь скорость.
  
   Уже полчаса спустя Юля открыла дверь, за которой сидел Бамбалога.
   - О, привет, Коровья Лепешка, ну как дела? Сколько миллиончиков выделишь на оранжевую революцию номер два?
   - Сколько надо, столько и выделю.
   - Молодец, так держать. Витя у себя?
   - У него Залупценко. Они, кажется, там целуются, а может и того в раздетом виде.
   - Ничего, я буду третья. Там, где женщина - мужики разбегаются. Остается только один.
   На этих словах Юля открыла входную дверь, но президент сидел в своем кресле, а Залупценко утопал напротив и страстно доказывал, что соберет несколько дивизий в Галичине, и приведет их в Киев, дабы сбросить с поста министра, представителя партии социалистов, Василия Цушко.
   Он говорил так громко и так старательно, что слюна брызгала прямо в лицо президенту. Президент изредка вытирал обезображенное лицо белым вафельным полотенцем.
   - Здравствуйте, - громко произнесла Юля, стоя за спиной Залупценко. Но никто не откликнулся. Пришлось выжидать. Наконец, бывший министр полез в карман за носовым платком, и тут Юля схватила его за руку.
   - Ну что, соратник? Как дела? Ты все замахиваешься на лидерство, забывая, что есть такая скверная женщина по имени Жанна дАрк, которая является всенародным лидером, и как бы вы тут ни крутили, а с Жанной, то есть со мной, придется считаться.
   - Да что вы, Юлия Феликсовна?! Господин Залупценко, которому я собираюсь присвоить звание всенародного героя Украины, да и я тоже, как лидер нации, впадаем в скуку, если вас долго нет рядом. Вот вы вернулись из Львова и наверно нам принесли хорошую новость. А хорошая новость мне сейчас дороже моей супруги Катрин. И господину, бывшему министру, тоже нужна хорошая новость, он же лидер самообороны. На нас наступают...всякие Яндиковичи, короче весь юг и весь восток Украины против нас. Разве мы можем смотреть на это, спустя рукава? Так что, Феликсовна, докладывайте, а вы, Залупа-ценко, мотайте на ус, а то и запишите на диктофон.
   - У меня категорическое возражение. Никаких диктофонов, никаких записей. К черту записи. Информация короткая, но важная, а потому секретная. Никаких пометок, в том числе и вам, господин президент, делать не разрешается. Это может стать достоянием прессы и тогда: пиши - пропало.
   - Вот я поднимаю руки, - сказал президент, поднимая руки и переводя мутные глаза на Залупценко, - и ты, экс-министр, подними руки..., чтоб Феликсовна не подумала...знаешь, обычно одна женщина за двух мужиков.
   - В том смысле, что она способна нас двоих обработать. Но только исходя из своих побуждений.
   - Хорошо, хорошо, я вам верю, ребята. Так вот слушайте и внемлите. Солдаты из дивизии "Галичина" готовы по первому зову президента сесть за руль танков и примчаться в Киев, перемолотить, передавить, перестрелять всех Яндиковичей и всех тех, кто не за, а против нас, так что приказ о роспуске парламента можете подписывать хоть сию минуту.
   - Приказ? О, Боже! что будет, что будет, - произнес президент и схватился за голову. - Хотя...лидер нации имеет право подписать любой указ. Я могу подписать, а потом и отменить, верно ведь, господин Залупценко?
   - Верно, конечно верно, - произнес Залупценко, тараща глаза. - Я, как лидер самообороны, начну действовать...
  
   Парламент был парализован в течение нескольких месяцев. У премьера Яндиковича было подавляющее большинство в парламенте. Цифра могла подняться до трехсот за счет перебежчиков от партии президента и Юлии. Но премьер, хороший хозяйственник и неважный политик, очевидно не желавший расстаться со своей моралью, отказался от реванша по захвату власти в стране. На одном из брифингов он высказал пожелание о досрочных выборах, короче сдался на милость Юлии. Он не предполагал, что сотни тысяч его сторонников отвернутся от него и его партия потеряет много депутатских мест. Короче премьер показал свою нерешительность и потому от него отвернулись как на востоке, так и на западе.
   Юля была на седьмом небе от счастья. Она в очередной раз побежала к президенту и объявила, что отныне нет никаких препятствий для опубликования указа о роспуске парламента и о назначение новых внеочередных выборов в Верховную Раду.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   167
  
  
  
   167
  
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"