Валя Янко : другие произведения.

"Рожденные счастливыми" Часть 2 "Рожденные первородными" Глава 28-45

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  Глава 28
  
  
  Разряд повторился снова и снова. Когда мы втроем вскоре уже мчались под проливным дождем дорогою на запад. Санька сидел в своем новеньком детском кресле на заднем сиденье, и был несказанно рад тому, что и он теперь обладатель своего собственного места. Я изредка поглядывал на него в зеркальце заднего вида и при этом крепче сжимал руль, помня о вчерашних шокирующих разрядах. Люда время от времени менялась местами, переходя с переднего сиденья на заднее и наоборот.
  Хорошая по нашим меркам дорога закончилась в Ровно, а затем до самого Львова я неоднократно вспоминал слова Черчилля о том, что у нас нет дорог у нас есть только направления. Путь в Европу был по-настоящему извилистым и с ухабами. В Карпатах все изменилось к лучшему, и ровно в полночь мы благополучно прибыли в Чоп - маленький городишко на границе с Венгрией. Пограничные и таможенные формальности мы преодолели достаточно быстро и спустя час были уже за границей. Люда всматривалась в темное окошко автомобиля, переживая свое первое по-настоящему заграничное знакомство, а Санька безмятежно спал, так и не заметив перемены.
  Всю ночь мы колесили по дорогам Венгрии и на рассвете пересекли границу с Австрией. Ее нужно было пересечь всю по пути в маленький городок Брегенц на границе со Швейцарией. Я сам впервые был в стране давшей миру столько замечательных и талантливых своих представителей, живших не только в Вене, которую мы успешно миновали, но и в других ее уголках.
  Дорожные указатели с неизменной педантичностью раз за разом указывали дорогу на Линц - город, в предместьях которого вырос Адольф Гитлер. Человек, более чем известный своей ужасной судьбой.
  Люда задремала на заднем сидении рядом с Санькой, а я поймал себя на мысли, что передо мной действительно хорошая дорога, и она была такой же исключительной еще в то время.
  ...Перед глазами возник мальчик, поющий самым звонким голосом в церковном хоре. Его настоятель, сурового вида монах-бенедиктинец, энергично дирижирует взмахами рук, а мальчик зачарованно впивается в них глазами, боясь сбиться. Ибо в кирхе находятся педантичные бюргеры готовые уничтожить любого за безвозвратно потерянное такое дорогое сельское время. А еще впереди всех стоит знатный господин готовый пожертвовать солидную сумму на содержание монастыря. Мальчишка старался изо всех сил, но голос не выдержал и сорвался в хрипоту. Выступление церковного хора было сорвано. Ужас застыл в глазах мальчишки...
   Настоятель остервенело, за ухо стянул его со ступенек амвона под возмущенные и одобрительные возгласы присутствующих. Он изо всех сил старался показать бюргерам и особенно знатному господину, что за свои ошибки каждый должен понести свое суровое наказание. В маленьком монастырском дворике розгами, жестоко и неотвратимо. Солидный господин стоял и улыбался, глядя в полные ужаса глазенки мальчишки под хриплый душераздирающий детский крик. И мольбу о пощаде.
  Не пощадил и суровый подвыпивший отец. За всю трясущуюся и длинную дорогу до дома он едва не забил его до смерти за перенесенный им позор и унижение. Спасла мать, отняв обмякшее тело сына у пьяного изверга. Именно тогда, едва придя в себя, мальчишка и решил, что никогда не станет священником, вещающим с церковного амвона о добре, терпении и милосердии и беспощадно наказывающим розгами. Что-то надломилось в детском сердце, и оно окаменело, принимая жестокость, как неотвратимость....
  
  ...Примерно в то же самое время на другом конце света в маленьком грузинском городке Поти, так же жестоко был наказан розгами другой мальчишка, учащийся духовного училища Иосиф Джугашвили. Наказан за шалость совсем других воспитанников, наказан неразобравшимся настоятелем, который со своего амвона также вещал о добре, терпении и милосердии... Что-то надломилось и в этом детском сердце, принимая жестокость как неотвратимость за содеянное.
  
  Линц с его предместьями остался в стороне. Я чувствовал, что еще обязательно увижу ту кирху и амвон, с которого за ухо стаскивал будущего диктатора монах- настоятель, впоследствии утверждавший, что именно он привел мальчика к неограниченной власти над собой. Наверное, он не ошибался, сидя в концентрационном лагере в ожидании своей печальной участи. А выросший и возмужавший мальчик - фюрер Великой Германии его урок усвоил на отлично. В подранной во время публичной порки розгами рясе монах-настоятель был отпущен вещать с амвона о добре, терпении и милосердии. Вот только утешить его было не кому...
  Оставалось только восхвалять посеянную им самим неотвратимость возмездия.
  
  Я остановился на одной из придорожных стоянок, собираясь выйти размять ноги и прогнать сон, навязчиво проникающий в голову вместе с разными мыслями о вечном. И тут я заметил, как из сильно подержанного 'Опеля' вышел старый монах в потрепанной рясе и направился ко мне. За ним выскочили двое совсем разных, но в чем-то очень похожих мальчишек-семинаристов. Я невольно оторопел. Мне показалось, что это он - тот самый монах-настоятель шел ко мне сквозь прошедшее столетие. Монах меня о чем-то спросил по-немецки, а я не в силах был ему ответить и только махал руками, как когда-то он, дирижируя детским церковным хором. Он, как мне показалось, понимающе взглянул на меня и погрозил дряхлым пальцем, при этом жестко произнося какие-то непонятные грозные слова. Не хватало только розги. Мальчишки испуганно запрыгнули в машину. Монах отступил, и уже садясь в свой древний автомобиль, снова зыркнул на меня сверлящим взглядом, словно сожалея о нереализованном моем наказании. Он уехал, увозя с собой этих испуганных мальчишек...
  
  Наверное, все это мне только показалось, и не было никакого монаха, а я просто задремал на несколько минут. Когда я вышел из машины, на стоянку с другой стороны действительно заезжал старенький 'Опель'. Я сильно зажмурил глаза, а когда открыл их, то увидел, что 'Опель' исчез, а на стоянку заехал новенький 'Ситроен'.
  
  Продолжив дорогу в сторону Зальцбурга, я размышлял о двух мальчишках-семинаристах, поющих в церковных хорах, обучающихся добру и жестоко наказанных своим настоятелем. Не будь того первого наказания, может, и не надломилось бы... Скольких трагедий удалось бы избежать в судьбах миллионов и миллионов! У одного война и газовые атаки довершили начатое, у другого - революция и чистка рядов партии. Но у обоих было общее: это жестокое невосприятие чужих ошибок и промахов. За этим следовали розги, превратившиеся в концлагеря, и личное самоутверждение в собственной непогрешимости через ущербность других.
  Я и не заметил, как после Зальцбурга пересек границу бывшего тысячелетнего Рейха. Ее, границы, не было! Еще тогда, после аннексии Австрии, ее просто снесли, чтобы и потом никогда не вздумали восстанавливать. Они - немцы и австрийцы, вроде один народ, но такие совершенно разные. Одни постоянно возрождающиеся и ищущие власти, другие же до времени спящие и занятые собой. Но если же их разбудить и дать властвовать... Истории хорошо известны такие примеры.
   Я въезжал в Мюнхен - столицу Баварии. Здесь, именно здесь проснувшийся представитель этих других немцев - австриец Гитлер начал свой жестокий взрослый поход неотвратимого детского возмездия. Эта печальная история Мюнхена достаточно хорошо известна. Добавлю только один штрих: проснувшиеся бюргеры так и не вернулись к спячке. Сегодняшняя объединенная Европа находится практически в тех же границах тысячелетнего рейха. Отличие только в том, что в разное время создавались они по-разному. Та довоенная Европа - штыками штурмовиков, а сегодняшняя - банковскими счетами и обещаниями. Швейцария же опять нейтральна... и Англия почти в стороне, как и тогда. Заснувший на некоторое время Мюнхен, сменил рвущийся к финансовой монополии Гамбург, подтверждая стремление германцев к реинкарнации.
  Я удалялся от проснувшегося Мюнхена и приближался снова к Австрии, к Брегенцу. Здесь по причине близости Швейцарии таможенные и пограничные постройки не снесли. Они содержатся в полном порядке. Может вскоре и не нужно будет дополнительных виз, но пока банки Швейцарии хранят значительный мировой финансовый запас, аннексировать хотя бы говорящую по-немецки ее часть, будет невозможно.
  Мои размышления прервал гудок автомобиля едущего нам навстречу. В нем я заметил свою племянницу Алену и ее мужа Юргена- настоящего австрийца и уроженца этих мест, которые спешили нас встретить на подъезде к Брегенцу.
  
  
  Глава 29
  
  
  Курортный городок Брегенц примостился у подножья Альп на берегу самого большого озера в Европе и полностью соответствовал своему особому предназначению. По его тихим улочкам и широкой набережной неспешно бродили туристы, заглядывая в сувенирные магазинчики. Старинные двух- и трехэтажные постройки с чешуйчатыми деревянными стенами, сохранились с прежних времен. Когда долгими зимними вечерами аккуратно выстругивалась каждая отдельная чешуйка-плашечка. По соседству к ним пристроились пяти- и семиэтажные дома в стиле модерн. Городок с севера прикрывали горы, поэтому в нем было уютно и тепло. На вершине этой горной гряды примостился католический храм, в котором по старинной традиции и в настоящее время происходят венчания в национальных костюмах с полным соблюдением древних обрядов.
  На пороге современного дома нас, сопровождаемых племянницей с мужем, встретила моя родная сестра Лариса, с которой мы не виделись более трех лет с тех пор, как она уехала к дочке. Сестра совсем не изменилась, а даже как мне показалось, помолодела. Худенькая и восторженная она суетилась и старалась наше пребывание сделать наиболее комфортным и интересным.
  Мы выросли вместе. Она была старше и, как могла, помогала маме, которая после трагической гибели нашего отца нас воспитывала одна и часто болела. На время ее вынужденного отсутствия сестра для меня была всем. Она и сейчас для меня, как наша мама, которой уже с нами нет.
  Мы сидели на балконной террасе, и пили чай. Сестра держала на руках крохотного своего внучка Никитку. Наш Санька крутился вокруг них, стараясь вовлечь малыша в игру машинками. Юрген с Леной энергично обсуждали план нашего пребывания в Австрии и предстоящую поездку во Францию.
   А я, глядя на сестру и Саньку, невольно вспомнил трехэтажку в городке металлургов и шахтеров на Донбассе. На ее первом этаже находилась наша небольшая двухкомнатная проходная квартира, а в ней Лариса с подружкой наряжали меня такого же, как Саньку трехлетнего, в девочку. В дверь постучали, я спрятался за старенький диван. В большую комнату вошла медсестра и начала раздавать витамины, спрашивая, нет ли еще детей. Я не выдержал и выскочил из своего укрытия. 'Ой! Какая прелесть', - воскликнула медсестра и спросила: 'Девочка как тебя зовут?' 'Коля! Я не девоцька. Я пацан!' - гордо ответил я, и под общий смех получил витаминку. Медсестра ушла, а сестра, усадив меня на диванчик, снова и снова рассказывает мне одну и ту же сказку о том, как Ивасика-Телесика уносят лебеди. Я навзрыд плачу, а она меня, также как всегда, утешает, отдавая свою витаминку...
  
  Вечером того же дня мы всей нашей компанией отправились гулять на набережную.
  Я иду с Юргеном рядом, и мы пытаемся разговаривать... Он говорит по-русски гораздо лучше, нежели я по-немецки, поскольку длительное время работал в Киеве. Там собственно и познакомился с моей племянницей. Да и потом, уже вместе они более года жили в Москве и Санкт-Петербурге. Юрген с молодых лет хорошо освоил печатное дело и теперь руководил сетью фабрик, расположенных в нескольких странах Европы. Мы пытаемся, но разговор у нас клеится с трудом, и мы прибегаем к помощи племянницы, которая оба языка знает отлично.
  - Понимаешь, Николай, мы очень хорошо относимся к своей истории, даже если она иногда несимпатичная. Австрия была всегда, - четко произнес Юрген, - а Брегенц когда-то был древнеримским поселением.
  Он остановился у парапета на набережной, посмотрел на озеро и на немецкий городок Линдау, примостившийся на острове.
  - Вон там Линдау. Это уже Германия. А вон там, - продолжил он указал на противоположную сторону, - Швейцария.
  Юрген говорил, любуясь и гордясь тем, что именно ему и именно здесь посчастливилось родиться и вырасти.
  Гуляя по набережной, мы подошли к уличному кафе и сели за столик, а Санька рванул к качелям на детской площадке возле кафе. Я помог ему сесть за ограничивающие поручни и стал его раскачивать.
  Юрген очень внимательно смотрел на Саньку и на качели, сидение которых с истинно австрийской предусмотрительностью было окружено поручнями со всех сторон. Я перехватил его взгляд, и внезапно понял, что в этих простых качелях отобразилась вся его жизнь. Он сам долго был в таком же ограниченном поручнями сидении, которое сковывало движения и не давало свободы. Желание с детства оберегать ребенка и вводить в определенные строгие правила поведения - это их традиция, провоцирующая взрыв.
  Юрген подошел ко мне и совсем тихо сказал:
  - Я вырвался...
   От своей сестры я знал о том, что мать Юргена в одиночку поднимала своих шестерых детей, таких разных по характеру. А он особенно выделялся среди всех своей неудержимостью и стремлением вырваться во чтобы ни стало.
  Юрген показал на Саньку, пытающегося освободиться от поручней, и со словами:
  'Он тоже вырывается. Нужно помогать', - он вытащил Саньку.
  А я вспомнил о том, что и нас с сестрой очень часто в детстве пытались ограничивать эти самые 'поручни' - сытые и, казалось бы, заботливые люди. Они пытались меня определить в интернат, и только вмешательство деда - маминого отца, остановило их.
  ...Мама после пережитой трагедии часто болела и оставалась без работы. Пенсии на погибшего отца, которая была весьма скромной, едва хватало на жизнь. Вот тогда-то и пришли сердобольные дяди и тети, которые всей своей комиссией решили отправить меня в приют. Сестренка вцепилась в меня своими ручонками и не отпускала от себя, отталкивая 'благодетелей'. Мама плакала, уткнувшись в платок, не в силах подняться на ноги, а сытые холеные дяди и тети убеждали ее подписать какие-то бумаги. Они бы меня, наверное, забрали, если бы в этот момент не приехал дед. Он, не церемонясь особо, выставил эту комиссию за дверь под радостный победный крик моей сестренки. Они обещали вернуться с милицией, но дед уже собирал наши вещи, увозя нас всех к себе в рабочий поселок, находящийся совсем рядом - в шести километрах от городка.
  
  
  Глава 30
  
  
  На следующий день по предложению сестры мы на небольшом пароходике отправлялись в Линдау - немецкий городок, находящийся на острове и соединенный с большой землей узкой полоской моста, по которому пролегла и автострада, и железная дорога.
  Мы с Санькой и Людой расположились на носу на средней палубе и внимательно рассматривали окрестности Брегенца и возвышающиеся над ним Альпы. Санька крутился вокруг нас, и все норовил швырнуть за борт бумажный пакетик от сока. Я останавливал его словами:
  - Нельзя сыночек, - и грозил пальцем, а он убегал от меня и, дразня, высовывал ручку с пакетиком за борт. И он бы, наверное, все же бросил пакет, если бы не пожилой немец, который успел перехватить его руку и на мое удивление по-русски с сильным акцентом, повторил:
  - Папа сказал: 'Нельзя'.
   И так же как я погрозил пальцем. Я подошел к нему и поблагодарил. Он ответил по-русски, чеканя и выделяя каждый слог:
  - Пожалуйста.
  Кого-то он мне очень сильно напоминал, но я, лишь подметил это, не предав особого значения. Сам же, поздоровавшись, спросил:
  - Здравствуйте. Вы говорите по-русски?
  - Йохан фон Либбе, - представился он и добавил, - я прилежно учил русский в школе в Восточной Германии, в Лейпциге.
  'Я тоже учил французский в школе, английский в институте и немецкий самостоятельно, но увы...' - подумал я, а своему новому знакомому протянул руку и представился в ответ:
  - Николай. Мы приехали из Киева. А он, - я указал на сына, - Санька или Александр.
  Немец взглянул на Саньку и улыбнулся, а затем восторженно сказал:
  - Он белый..., я хотел сказать блондин, как и я.
  При этом многозначительно поднял указательный палец вверх.
  Действительно, несмотря на седину в нашем новом знакомом тоже угадывался блондин с голубыми как небо глазами. Я в ответ тоже поднял указательный палец и сказал:
  - Корни у нас одни - от Ариев, - а затем уже в пол голоса добавил, - вот только намешано много разного...
  Немец внимательно посмотрел на меня, потом снова на Саньку и, немного помолчав, очень отчетливо сказал:
  - Мы уже пытались воспитать арийцев, но пока не пришло то время, - он опять пристально посмотрел на меня, как бы проверяя, не отразится ли эта фраза на моем поведении, и не стану ли я раздражаться от услышанного.
  Я также не спешил с ответом, рассматривая живописный ландшафт и отдельные постройки, окружающие Линдау, а затем, повернувшись к Йохану лицом и глядя в его голубые глаза, отчетливо произнес:
  - То время пришло. С приходом нового тысячелетия - эпохи Водолея наступила новая цивилизация АРИЕВ, которые от арийцев отличаются умением ждать прихода своего времени. Я замолчал, все так же глядя на своего собеседника.
  Он неожиданно переспросил:
  - Вы сказали умением ожидать? - Он замолчал и призадумался, а затем также в задумчивости, глядя на меня, очень тихо сказал. - Мы, немцы, не привыкли ждать. Мы умеем хорошо брать и наставлять.
  Он замолк, но по-прежнему смотрел на меня. Я уже было, хотел его дополнить, но он рукой остановил меня и сам сделал такой необходимый для себя, да и не только для себя, вывод:
  - Нужно было тогда очень подождать этого времени и оно помогло бы нам все расставить по своим местам...
  Наш пароходик входил в акваторию порта Линдау. С одной стороны нас встречал Мудрый Лев - символ города, с другой стороны высился маяк. Когда пароход причалил, туристы дружно стали спускаться с верхних палуб. Новый знакомый протянул мне руку и как всегда отчетливо произнес: 'Спасибо!'. Я вежливо ответил: 'Битте!', вспомнив одно из немногих слов своего немецкого лексикона, и искренне пожал его руку. При этом немец снова многозначительно поднял вверх указательный палец другой руки и взглядом мне указал на Саньку. Я кивнул в ответ, и мы, как мне показалось с взаимным сожалением, расстались. Но как показало время ненадолго...
  Гуляя вместе с Людой, Санькой, сестрой, племянницей и маленьким Никиткой по удивительному островному городку Линдау, я мысленно продолжил свой разговор с пожилым немцем Йоханом фон Либбе.
  '...Арии, спустившись с Тибета и уйдя на Север, основали свои поселения на землях вблизи Днепра. Климат здесь был умеренным и земли плодородны. Эти места были настоящим плодоносящим райским садом. Эдемский же сад в междуречье Тигра и Евфрата - только небольшое его подобие, а вернее окончание. Основная же его часть располагалась на плодородных землях евразийского Черноземья. Земледельческая культура Ариев позволяла иметь им все необходимое для своего существования, особенно после их скудного тибетского питания', - сказал бы ему я.
  В центре Линдау мне на глаза попалось необычное здание, расписанное удивительными цветными рисунками. Праздничные картинки далекого прошлого дополнялись необычными сюжетами утверждения господства древних германских племен на этих землях. Над молодыми светловолосыми и голубоглазыми юношами-викингами угрожающе нависли темноволосые германцы, держащие в своих руках топоры. На другом рисунке светловолосые юноши не нападают, а, как мне показалось, защищают своих женщин и детей от одетых в шкуры зверей низкорослых существ с дубинами, в которых с трудом угадываются темноволосые захватчики.
  'А ведь и действительно, -сказал бы я немцу, - до тех пор, пока не пересеклись два пути: Ариев и Рафиев в южных и частично центральных районах европейской части континента, не появились бы захватчики и не понадобились бы и защитники. Рафии, уйдя с Тибета на юг, почти поголовно занимались скотоводством и питались мясом прирученных и убитых на охоте зверей. Это привело к развитию агрессии и стремлению к захвату новых плодородных пастбищ. Материальная культура Рафиев и кочевой уклад их жизни способствовали быстрому продвижению с палящего юга на умеренный север'.
  Я всматривался в эти картинки не в силах оторвать свой взгляд, двигаясь вдоль экзотического во всех отношениях здания. Я настолько увлекся, что не заметил, как почти что столкнулся со своим недавним попутчиком, Йоханом фон Либбе, который двигался в противоположном направлении и также внимательно их рассматривал.
  - Я знал, что обязательно здесь встречусь с Вами, - поприветствовал меня он и гордо добавил, - здесь истоки нашей воинственности и доблести. Воин Викинг-Атлант защищает свою землю от варваров охотников-пастухов. Они пришли ее захватить.
  И немец показал на соответствующий сюжет.
  - Мы хорошо знаем и помним об этом, - отчеканил он, а, увидев мой вопросительный взгляд, уточнил, - мы, арийцы, потомки викингов.
  - Вы те Арии, которые предпочли революционный путь своего развития, став воинами. Вы избрали путь наставления варваров, став арийцами, - я попробовал развить интересующую его и меня тему. - Но, наставляя других, вы во многом переняли их практицизм, став хорошими охотниками. Ведь вырастить зерно, а затем, перемолов в муку и смешав с водой, изготовить тесто, а после, раскатав его, высушить на солнце, чтобы превратить в хлебную лепешку, требует значительного времени. К тому же эта пища уступала по калорийности мясу убитого животного. Но вместе с мясом в поведении до этого миролюбивых Ариев и появилась агрессия присущая исключительно Рафиям - кочевникам и охотникам.
  - Это источник воинственного духа викингов, - браво начал фон Либбе, - их нетерпимости и агрессии к врагам, - снижая голос, продолжил он, - а также причина наших бед и поражений, - совсем тихо закончил немец.
  Я был рад, что этот вывод сделал он сам, а не я его ему навязал. В этом случае он бы его просто не принял бы.
  - Время нового возвращения к истокам наступило, - начал, было, я, но собеседник меня остановил, словно боясь лишиться своего неожиданного прозрения.
  - Необходимо, как в школе на уроке математики, хорошо проверить условия задачи, а не пытаться изменить ход ее решения с ошибкой в самом условии, - медленно и отчетливо произнес он и, похлопав меня по плечу, закончил, - вдвоем нам легче будет разобраться с условиями.
  - Вы немного умерите свой революционный пыл, а мы наберемся большей решимости в нашем эволюционном развитии, возрождая из небытия цивилизацию Ариев новой эпохи Водолея, - дополнил его я и, также похлопав по плечу, отправился догонять своих близких. Тем более, что Санька уже звал меня, крича на всю улицу: 'Папа, папа!' Фон Либбе помахал нам рукой и вдогонку громко сказал:
  - Мы еще увидимся!
   Я согласился, кивнув в ответ, не совсем понимая, где и как...
  Обратная дорога на пароходике была не менее увлекательной. Санька, восполняя утраченное время, водил меня по всему трехэтажному пароходику, то поднимаясь, то опускаясь с палубы на палубу. Проходя мимо окон одного из баров, как мне показалось, я увидел знакомого немца, однако тревожить его не стал. Ему, как и мне, необходимо собраться с мыслями перед предстоящей беседой. А возможно этой беседе суждено осуществиться только в моем и его воображении.
  
  
  Глава 31
  
  
   Немец появился на детской площадке в центре городка, когда под вечер мы с Людой и Санькой пришли туда.
  - Я был уверен, что в это время увижу вас здесь, - сказал фон Либбе, присаживаясь с нами рядом на лавочку. И улыбаясь, объяснил истоки своей прозорливости, - Мой отель совсем рядом, а такая интересная детская площадка только здесь, в центре.
  Я улыбнулся в ответ, сказав при этом, что очень рад его видеть. Вместе мы наблюдали за Санькой и Людой, которые преодолевали детские постройки - аттракционы. Мы не спешили возвращаться к начатой теме, понимая, что что-то должно послужить поводом к этому.
   Санька, прыгая и бегая, направился ко мне и, неожиданно споткнувшись, упал на землю. Мы вдвоем вскочили, но Люда нас опередила. А Санька, приземлившись на животик, судя по всему, не ударился.
  - Споткнуться и даже упасть еще не значит разбить себе голову, - многозначительно произнес мой знакомый и вновь поднял палец вверх.
  Я опять себя поймал на мысли, что этот жест и манера его поведения мне кого-то напоминает. Но кого? Я силился и не мог вспомнить.
  - И даже разбив голову, получив сотрясение, мозги от встряски проясняются, необходимо задуматься о причине падения, - поддержал я немца.
  - Причина всегда кроется в несовершенстве... - начал фразу он.
  - А еще в горделивости и заносчивости, - закончил ее я.
  - Вы на нас, немцев, намекаете? - спросил в упор Йохан. - Не можете принять наши энергичные наставления?
  - Энергичных гордецов и скрупулезных наставников и у нас хватает, а вот совершенствоваться всем не помешает, - ответил я, - только каждому в своем, чтобы потом поделиться с другими.
  - Мы, немцы, не раз пытались показать всем дорогу и даже заставляли идти за нами, но как это кончалось? - сказал Йохан, видимо понимая, что вопрос риторический.
  - А если не ЗА вами, а ВМЕСТЕ с нами с учетом разнообразия способностей и талантов, а еще и с желанием поделиться достигнутым? - спросил я, также предполагая ответ в самом вопросе.
  - Нам, с нашим обособленным образом жизни это очень нелегко будет сделать, - резюмировал он и добавил. - Мы не такие открытые, как вы в вашем стремлении поделиться последним с последним. Мы скорее отдаем то, что нам уже вряд ли пригодится.
  - На тобi боже, що менi не гоже, - тут же вспомнил я украинскую пословицу, но увидев, что мой собеседник не понял, я ее перевел. - Возьми то, что мне не надо. А у одного северного народа, у чукчей, есть такое выражение: 'Есть у долган такой обычай - ДЕЛИСЬ, и будешь ты с добычей...'
  Йохан улыбнулся и пошутил:
  - Мы достаточно спотыкались, - он указал на Саньку, который уже забыл о том, что падал. А после уже серьезно добавил. - Пришло время подниматься, и делиться своими достижениями. Объединив Европу, мы пробуем это делать.
  - Все с той же настойчивой педантичностью, и в тех же границах, с трудом сдерживая раздражение от напыщенной Англии, своенравной Франции и сумасбродной Италии. А, также придерживая Швейцарию в нейтралитете, - закончил вместо него я, видя, как он пытался аккуратно меня перебить.
  - Это не совсем так, а вернее совсем не так. Мы открыли границы тем, кто самостоятельно принял наши условия, но каждый вправе жить по-своему с учетом наших правил, - назидательно произнес он. А затем спросил. - Вы ведь тоже стремитесь к нам, но только не хотите принимать этих наших правил? Вернее, ваши руководители на словах их принимают, но очень мало делают.
  - Однажды не так давно нас заставляли жить по чужим правилам, но мы тогда серьезно отказались. Вероятно, поэтому и сейчас согласовывать правила общежития на земле и в Европе в частности необходимо и дружить необходимо, но не спотыкайтесь больше, да и меньше тоже. Время сделает нас соратниками в качестве примера для подражания другим, а не последними участниками непрочного союза, - попытался ответить я.
  Вечерело, и мы собрались идти домой к родственникам, но Йохан неожиданно предложил зайти к нему в гостиницу. Он хотел мне что-то показать и заодно сделать подарок Саньке. Мы согласились, надеясь вскоре уйти...
  Номер нашего нового знакомого отличался достаточной скромностью. Он, конечно, имел две комнаты со всеми необходимыми удобствами, но без излишеств. Там стояла современная стандартная мебель и все необходимое для походной жизни.
  По пути в номер Йохан заказал чай, кофе и бутерброды и мы, расположившись у журнального столика в креслах, пили, кто чай, а кто кофе и ели очень вкусные австрийские бутерброды.
  Йохан, как и обещал, подарил Саньке плюшевого щенка немецкой овчарки, который разражался звонким лаем, как только его трогали за живот. Санька был в восторге от подарка, и тут же, обняв собачонку, свободно расположился с ней в кресле. Люда сидела рядом с ним, и восхищенно смотрела на мягкую игрушку. Именно такие мягкие игрушки ей больше всего нравились с детства.
  Йохан отошел к письменному столу, стоящему в углу комнаты и, достав из него папку и альбом с фотографиями, предложил выйти на террасу-балкон, на котором стояли плетеные кресла и такой же плетеный столик. Мы присели и он, открыв папку, подал мне копию какого-то официального немецкого документа с гербовой печатью. Я посмотрел на бумагу и на Йохана, а он, продолжая что-то искать в бумагах, своим видом попросил меня подождать.
  Наконец Йохан нашел то, что искал, и, держа другой документ в руках, стал по памяти переводить первый документ, который был у меня.
  - Это копия моего свидетельства о рождении, на имя Ганса Ротенберга, согласно которой я рожден в 1945 году. Выдана она комендатурой города Лейпцига в Восточной Германии в 1947 году. Примечательно то, что мои приемные родители скрыли не только мой настоящий возраст, но и мою настоящую фамилию и имя, боясь навлечь на меня большие неприятности со стороны настоящих хозяев Восточной Германии.
  Увидев мой вопросительный взгляд, он подал мне второй документ и пояснил:
  - А это документ о моем настоящем рождении, выданный магистратом города Берлина в 1944 году на имя Йохана фон Либбе.
  Я бережно взял второй документ, который даже от времени не очень изменился.
  На нем красовался герб тысячелетнего Рейха, и красивым готическим шрифтом очень аккуратно были вписаны все необходимые официальные данные о новом гражданине арийского происхождения с указанием его родственников до четвертого колена. Меня очень заинтересовали имя прадеда Йохана. Он значился, насколько я мог прочитать латинские буквы, как Адольф.
  Йохан заметил мое замешательство и достаточно подробно пояснил:
  - Адольф - мой прадед по отцовской линии, а моя прабабка - Магда, с которой он сожительствовал, будучи еще совсем молодым человеком. Он обладал определенными художественными наклонностями и даже пытался поступать в художественную академию в Вене. Они не сочетались браком из-за полного отсутствия средств для содержания семьи у начинающего художника. Моя прабабка дала имя своего отца своему первенцу, а ее молодой сожитель узнал об этом гораздо позже. Немец перевел дыхание, а мне снова показалось очень знакомой история появления на свет его деда.
  Тем временем он продолжил:
  - Мою прабабку ее родители, дабы избежать позора, срочно выдали замуж за престарелого Артура фон Либбе, который был вдовцом, и в свои шестьдесят пять лет даже не помышлял о таком подарке судьбы, как юная девица Магда. Вот так и я стал фон Либбе.
  Он замолчал, а я вспомнил о Люде и Саньке. Извинившись, я вошел с террасы в комнату. Люда и Санька безмятежно спали, утомленные долгим и насыщенным событиями днем. Санька крепко обнимал нового плюшевого четвероногого друга, а Люда, опершись на ладошку, во сне чему-то улыбалась. Я не стал их будить и потихоньку вернулся на балкон.
  Йохан терпеливо ждал, перелистывая бумаги из плотной папки. Увидев, что я вернулся, он оторвался от бумаг и, глядя куда-то вдаль, как бы сам себе сказал:
  - Я бы так и остался Гансом Ротенбергом, если бы не случилось одно событие. После объединения Германий я оказался в западной ее части уже зрелым мужчиной с вполне устоявшимся отношением к нашим соотечественникам за Берлинской стеной. Мне казалось, что только Восточная Германия способна воспитать достойных представителей немецкого народа.
  - Вы были... - попытался спросить я, но он не дал мне договорить.
  - Нет. Совсем нет. Я не был членом партии и никак не был связан со ШТАЗИ - службой безопасности ГДР. Я просто искренне верил в идеалы социализма, да и сейчас от них отказался лишь отчасти. Мои корни прочно связаны с Австрией, а это абсолютно другие немцы. Они консервативны, обособлены и ортодоксальны. Они считают, что Австрия была всегда, а Германия новое более позднее образование. Это входит в нас с молоком матери. Затем важна традиция, форма, независимо, чем ее наполняют. Моя форма была до краев наполнена германским социализмом левых - проигравших в прошлом и наверстывающих тогда упущенное время с помощью Советов. Я не состоял в партии, по причине своего австрийского абсолютизма. Либо все, либо ничего. Часть меня не устраивала.
  'Наверное, его, Йохана, в школе дразнили 'господин Либо-либо', - подумал я, но затем опомнился, - это ведь по-нашему 'либо' созвучно с Либбе. Хоть, как знать, может и у них приняты прозвища по фамилии'. А спросить об этом я не решился.
  Йохан тем временем продолжал. Мое иностранное происхождение, да и близость в воспитании и, возможно, во взглядах, располагали его к откровениям, что не так часто встречается у скрытных от природы австрийцев.
  - Судьба меня, Ганса Ротенберга, привела в Мюнхен на объединенную конференцию левых. В этом городе, наряду с национал-социализмом, в то время очень сильны были левые радикалы. Конференцию бойкотировали новые крайние правые, в том числе и фашисты. Взаимного избиения не было, но в нас летели различные предметы разного веса и содержания. В меня попал мягкий пакет с какой-то очень плохо пахнущей краской, и я вынужден был вернуться в гостиницу. Зайдя в свой номер, я едва успел переодеться, как в дверь постучали. На пороге оказался почтенный господин, которого я не знал. Поэтому я спросил, что ему нужно и предупредил, что очень спешу. Он не стал настаивать и хотел уйти, но потом спросил, что я знаю об Артуре фон Либбе. Я пожал плечами и сказал, что вероятно ничего. Он попросил меня о встрече в другое время, пообещав, что у него есть что мне рассказать, и что это меня может заинтересовать. Я согласился, и вечером мы встретились в небольшом кафе. Не успели мы поприветствовать друг друга, как он тут же выложил старое семейное фото, на котором пожилой господин венчался с молодой девушкой. Надпись под фотографией гласила: 'Артур фон Либбе и Магда Гретхер'. Дата на ней не сохранилась, а вот год стоял '1908'.
  - Надо же сто лет назад, - проявил свой интерес к рассказу я, получая из его рук ту самую фотографию.
  Я оторопел, вспомнив и сравнив надпись на фотографии с той, которая значилась в документе о рождении. 'Артур фон Либбе' вслух прочитал я, а с фотографии на меня смотрел пожилой господин в национальном костюме и миловидная девушка с характерными веснушками, которые наблюдаются у некоторых беременных женщин.
  - Это ваши прародители, - спросил я и осекся, - вернее, прабабушка?
  - Да, - ответил немец. - Но только тогда я еще этого не знал, а фотография меня очень заинтересовала. Есть еще фото.
  С этими словами Йохан достал из альбома еще один фотоснимок, на котором стоял молодой парень, удивительно похожий на него.
  - Вот так и я замер, увидев эту фотографию, - сказал фон Либбе, заметив мое удивление.
  С фотографии на меня смотрел мой новый знакомый, но изрядно помолодевший и достаточно элегантно одетый в костюм, который носили в начале минувшего века.
  - Это Генрих фон Либбе - мой дед, - пояснил Йохан. - Он родился в 1908 году и был признан своим приемным отцом, а его настоящий отец даже не подозревал в то время о его существовании. Тот по-прежнему жил в Вене, продолжал зарабатывать акварелями на свое скромное существование, и очень скоро забыл о девице Магде, часто увлекаясь и расточая свою энергию на других молодых женщин. Мой дед родился либо здесь, в курортном Брегенце, либо в одном из ближайших городков, где у фон Либбе была своя небольшая вилла.
  Йохан увидел, что я удивленно посмотрел через окно на гостиничный номер, и сказал:
  - Вилла после смерти Артура была продана так, как кроме моего деда у него еще были дети, и они были вписаны в завещание.
  Я начал догадываться, кто тогда пришел проведать моего нового знакомого в гостиничный номер в Мюнхене, но, предвосхитив мой вопрос, он сам его представил.
  - Мой гость оказался моим сводным дядей, рожденным от младшего из родных сыновей Артура фон Либбе. Я очень не хотел ему верить, но сходство было просто поразительным. И еще одно обстоятельство заставило меня изменить свое имя и фамилию, а заодно и поверить другому документу о моем рождении.
  Фон Либбе снял легкий летний пиджак и, закатав рукав рубашки, оголил левую руку практически до плеча. На тыльной стороне предплечья была отчетливо видна наколка в виде вензеля, состоящего, как мне показалось, из двух буквы: латинских А и Н.
  Йохан, снова облачившись в пиджак, из папки с документами достал точную копию своей татуировки, изображенную на старом пожелтевшем листке бумаги. Теперь я отчетливо видел две буквы и попробовал их расшифровать:
  - Адольф..., - задумчиво произнес я. А с буквой Н комбинация не складывалась, и я сделал предположение, что это, вероятно, фамилия прадеда моего собеседника.
  Фон Либбе улыбнулся моей догадливости и продолжил свой рассказ:
  - Мой гость тоже попросил меня показать руку. Я был крайне удивлен тому, что он знает о моей наколке. И только после того как он предъявил мне вот этот документ, я согласился.
  Я еще раз взглянул на документ и спросил его о нем. Йохан показал на гербовую печать Кайзера Вильгельма, подтверждавшую его официальный статус, и объяснил:
  - Это авторское удостоверение на право пользование этим вензелем на произведениях искусства. Мой прадед оформил его еще в свой первый приезд в Вену, для того чтобы повысить статус своих картин. Вензель присутствовал на его первых венских работах, а документ случайно остался у девицы Магды. Она ревностно его хранила, как память о своем первом возлюбленном, - фон Либбе посмотрел на меня, как бы ожидая моего прозрения, но я лишь внимательно его слушал, поэтому он продолжил. - Все это мне поведал мой необычный гость, отец которого вместе с братьями использовал этот вензель и документ для того, чтобы лишить моего деда наследства после смерти его приемного отца Артура фон Либбе. Видимо у них это получилось, потому что Магда Гретхер вернулась в дом своих родителей, а об Артуре фон Либбе, ее законном муже, напоминала только фамилия моего деда и благородная приставка к ней. Необычный гость не был в ответе за своего родителя, поэтому я не стал его упрекать в недобром поступке. Они раскрыли тайну рождения моего деда, сохранив ему приставку фон и благородное происхождение.
  Йохан предложил мне далее просмотреть фотографии, а сам стал их подробно комментировать:
  - Повзрослев, мой дед примкнул к левому движению и стал помощником Карла Либкнехта, - он призадумался и, пожав плечами, предположил. - Может мое увлечение социализмом от него? А вот это мой дед, как видите, совсем еще мальчишка во время Мюнхенского путча. Коммунисты оказывали серьезное сопротивление фашистам. Их хорошо знали нацисты, и многие из них стояли в списках первыми на уничтожение.
   Со следующей фотографии на меня смотрели немного повзрослевший все тот же юноша и молодая девушка с младенцем на руках, а Йохан фон Либбе пояснил:
  - В 1925 году у совсем юных и молодых людей, Генриха и Эльзы, родился сын, названный в честь Либкнехта, Карлом. Они не были в законном браке, учитывая протесты родителей моей бабки Эльзы. Родители девушки очень хотели, чтобы их единственная дочь, получив столичное образование, удачно вышла замуж. Но дочь, приехав на учебу в Мюнхен, увлеклась революционным движением. Она встретила и полюбила молодого пламенного революционера - моего деда.
  Мой знакомый задумчиво перелистывал альбом, а с фотографий на меня смотрели молодые восторженные глаза его предков, участвовавших в митингах, собраниях и уличных битвах с нацистами. Следующая фотография со сценой уличного побоища и вызвала грусть на лице фон Либбе. Его глаза грозно сверкнули, а он прокомментировал смену настроения:
  - Во время одного такого побоища в период выборов в Рейхстаг в 1928 году моего деда забили металлическими прутами штурмовики Рема, а его молодую жену Эльзу за волосы утащили с собой в грязный подвал, где надругались над ней и едва живую выбросили в реку.
  Я смотрел на их молодые восторженные лица с фотоснимка, и неприятный холодок пробежал у меня по коже. Йохан понял это и закивал:
  - Вот и меня пробрал мороз от услышанного. И даже сейчас я его ощущаю... - он замолчал, успокаиваясь, а затем продолжил пересказывать своего необычного гостя. - Эльза ненадолго пережила моего деда. Так и не восстановив свое здоровье, она спустя неделю угасла.
  Он опять умолк. Я молчал тоже. Что творилось в его душе, я хорошо понимал, зная из истории о пьяных побоищах и бесчинствах штурмовиков, состоявших во многом из окопников и уголовников. Они дестабилизировали обстановку в кайзеровской Германии, только с одной целью: получения твердой власти и уничтожения коммунистов - своих основных противников и конкурентов в достижении этой самой власти.
  Йохан снова посмотрел на меня, как бы что-то подсказывая и не желая открыть это. Он надеялся, что я догадаюсь сам, но мои мысли были полностью поглощены его рассказом. Я едва заметно пожал плечами, а он снисходительно улыбнулся и сказал:
  - Всему свое время, - напомнив мне же мое высказывание, он вернулся к своему повествованию. - Еще, будучи очень больной, Эльза успела сообщить о случившемся своей свекрови и та тихо тронулась умом от потери своего единственного сына, а затем и невестки. Она, постоянно разговаривая с ними, как живыми, очень редко возвращалась к действительности. Периодически, скрываясь от престарелых родителей, на которых оставляла своего внука и моего отца, она приезжала в Мюнхен. И словно тень бродила по улицам города, произнося имена Генриха и Эльзы, а, садясь на уличные скамейки, подолгу разговаривала с детьми. Ее находили и отправляли домой, согласно имеющимся у нее документам. Так продолжалось достаточно долго, пока на одном из нацистских сборищ она не увидела молодого мужчину - повзрослевшего и возмужавшего своего первого возлюбленного...
  Из комнаты послышался голос Саньки, который, проснувшись, звал меня. Проснулась и Люда, которая искоса поглядывала на балкон. Фон Либбе понимающе посмотрел на меня и предложил отложить продолжение рассказа до следующего раза. Мы условились завтра встретиться на детской площадке. Прощаясь, я искренне пожал его руку, благодаря за откровения, которые и меня взволновали.
  
  
  Глава 32
  
  
  Придя уже за полночь к сестре домой, я очень долго не мог уснуть и все силился понять, на что так настойчиво намекал мне немец. С этими мыслями сон постепенно меня и сморил.
  ...По одной из мюнхенских улиц двигалась мирная демонстрация с революционными красными флагами. Во главе ее шел Карл Либкнехт. А рядом с ним находились Генрих и Эльза, громко распевая немецкий вариант 'Марсельезы'. Навстречу им агрессивно надвигались штурмовики Рема в коричневых рубашках со свастиками на рукавах. Они тоже несли свои знамена, но при этом прятали металлические прутья. Когда они уже совсем сблизились, из боковой улочки навстречу нацистам выскочила женщина, в которой я узнал Магду. Она бросилась к одному из наци, умоляюще указывая на своих детей.
  В холодном поту я проснулся и сел на край кровати. Догадка, словно молния, меня поразила... Неужели мой знакомый немец - правнук Гитлера? Того самого вождя нацистской Германии! 'Это просто невероятно! Неужели это он', - промелькнуло у меня в голове.
  Я встал с кровати и начал от волнения ходить по комнате в надежде найти опровержение своей догадки, но оно не находилось. Наоборот, вспоминая детали вчерашней беседы и осторожные намеки Йохана фон Либбе, я все больше утверждался в ней. Однако нужно было дождаться вечера...
  Весь этот день, с самого утра и до вечерней прогулки меня не оставляла ночная догадка. Я рассеянно рассматривал музей автомобилей 'Роллс-ройс', расположенный в соседнем с Брегенцем городке, в который нас привез мой австрийский зять Юрген. Среди большого количества машин находился даже ретро автомобиль, специально изготовленный для английской королевской четы, но и это я только отметил в памяти. Мои мысли были заняты другим...
  'Как, зная о своем происхождении, фон Либбе удалось скрыть его от рыщущих агентов всех мыслимых и не мыслимых спецслужб? Как эта правда не сломала ему жизнь. И не заставила искать выход, чтобы спрятать ее поглубже, а не рассказывать случайному знакомому?' - думал я, поднимаясь следом за племянницей и ее мужем вместе с Санькой и Людой, по Альпийскому ущелью, оборудованному еще в начале прошлого века для прогулок к красивейшему из ландшафтных водопадов.
  'Маленькая вилла Артура фон Либбе находилась в этом городке, на входе в это ущелье и вполне могло быть так, что маленький Генрих - дед Йохана фон Либбе - гулял здесь с матерью', - думал я, слушая перевод рассказа Юргена об этом чудесном уголке природы и о доме стоящем внизу.
  'Стоп!' - на одном из опасных поворотов тропинки перед входом в небольшой естественный горный тоннель меня осенило. От неожиданности я даже резко остановился. Люда, натолкнувшись на меня, тихо спросила:
  - Коль, ты чего такой рассеянный?
  Я не мог внятно ответить, поэтому только буркнул что-то вроде того, что не выспался. Но Люда, уже достаточно неплохо меня изучившая, покачала головой и предположила:
  - Жаль, что я не слышала вчерашней твоей беседы с этим немцем, а то бы наверняка знала, в чем причина твоей невнимательности и рассеянности. Сегодня я от вас не отойду, - пошутила она и подтолкнула меня в тоннель.
  'Стоп!' - продолжил размышления я, поднимаясь дальше по горному ущелью. 'Если он правнук, - я аж поежился от осознания его родового отцовского корня, - то у моего нового знакомого Йохана, судя по его вполне почтенному возрасту, могли быть не только дети и внуки, а возможно и правнуки... '
  'Последнее звено в реинкарнационной цепи?' - я опять резко остановился, благо Люда с Санькой прошли вперед.
  С десяток лет назад, уже в Киеве я познакомился с Василием Кривошеиным, одним из ведущих историков Украины. Он в то время готовился к защите докторской диссертации по несколько необычной теме. А именно о закрытых разработках советского периода относительно реинкарнационных генеалогических потомственных цепях. Я с большим удивлением для себя узнал о том, что в седьмом поколении повторяется полный набор умственных способностей и наклонностей характера человека, а в четырнадцатом - и умственных способностей и физиологических качеств. Об этом хорошо были осведомлены в свое время и Иоанн Грозный - первый русский царь, уничтоживший опричниной большое число соотечественников, имевших слабые реинкарнационные корни и Иосиф Сталин, также изрядно уменьшивший число своих революционных соратников и сомневавшийся всегда в интеллигенции, даже в седьмом поколении... Объяснение этому феномену очень простое и чисто практическое. В то время, когда отсутствовала письменная традиция, знания и приобретенные определенные навыки передавались из поколения в поколение. Способность их воспринимать проявлялась в каждом поколении в зависимости от их направленности Вот и получалось, что от прадеда, которого я мог знать, к моему правнуку, которого я тоже могу знать лично, простирается цепочка в семь поколений.
  Размышляя и вспоминая свою беседу с Йоханом фон Либбе, я спускался обратно по той же рукотворной тропинке, представляя, как именно здесь гулял внебрачный сын великого фюрера Великой Германии...
  'Стоп! - в третий раз остановился я. - Гитлер истово верил в свою реинкарнацию и даже общался в последние свои часы в берлинском бункере с тибетскими монахами, которые вместе с ним лишились жизни. Он свято верил в возрождение Рейха и в свое второе, более славное пришествие'.
  Тут меня окликнули, так как я совсем отстал...
  
  Вечером вместе с Санькой и Людой мы опять отправились на детскую площадку. Я с нетерпением ждал встречи со своим новым знакомым. Люда понимала, что со мной твориться что-то необычное, поэтому не досаждала вопросами, а, зная меня достаточно хорошо, ждала своего часа для моих откровений.
  Йохана на площадке не было... Не появился он ни через час, ни через два. Я совсем поник, и возвращался с прогулки, опустив голову, не в силах скрыть своего разочарования. Видя такое мое состояние, Люда предложила зайти в гостиницу и справиться не произошло ли чего с моим знакомым и не оставлял ли он для нас записки. Я согласился, так как начал уже волноваться о его здоровье.
  У администратора гостиницы нас действительно ждала записка от фон Либбе, в которой он сообщал о том, что срочно вынужден прервать на короткое время отдых и отправиться по делам. Он приносил свои искренние сожаления и просил сообщить через администратора о моих дальнейших планах, связанных с пребыванием в Брегенце и других городах. Для Саньки он оставил чудесную игрушку - красную машинку на батарейках, для Люды - коробку конфет, а для меня дополнительно письмо, которое вместе с подарками находилось в его номере.
  Возвратившись к себе, я с нетерпением раскрыл конверт и начал читать письмо, написанное практически каллиграфическим почерком на русском языке.
  'Дорогой мой друг, Николай! Неотложные обстоятельства делового характера требуют моего присутствия в Вене, куда я сегодня отправился, не имея иной возможности Вас уведомить. Я сожалею об этом и прошу меня извинить за беспокойство, вызванное моим отсутствием в условленном месте.
  Мое письмо нацелено утвердить Вас в догадке, которая, следуя русской пословице, 'Утро вечера мудренее', Вас, вероятно, уже осенила. Я тоже пережил это состояние неожиданного открытия и до сих пор нахожусь под его впечатлением. Я сожалею о том, что не могу Вам лично это засвидетельствовать, и нахожу наше временное расставание необходимым для дальнейшего взвешенного разговора, который обязательно состоится в случае, если я буду осведомлен о Ваших дальнейших планах на ближайшее время. Что-либо экстренное можете сообщить через моего личного секретаря, так как я не пользуюсь мобильной связью'.
  Далее стояла подпись 'Йохан фон Либбе'. Я взял в руку лист с текстом письма, чтобы положить его в папку, но мне вдруг что-то показалось. Поднеся бумагу к свету, я посмотрел через лист. В центре его виднелись водяные знаки, в которых четко угадывался знакомый мне вензель.
  'А и Н - Adolf Нitler', - расшифровал я и невольно поежился, сообразив, что мой знакомый, этот вензель, уже использует.
  'Значит, - подумал я, - он имеет на это право, и это право кем-то признано. Кем?' Ответа на этот вопрос я не находил. Оставалось ждать новой встречи с необычным знакомым, а о своих дальнейших планах я ему через администратора сообщил.
  
  
  Глава 33
  
  
  Ранним утром следующего дня мы двумя автомобилями отправлялись в Лион. Дорога в этот южный французский город заняла добрых шесть часов, пролетевших за созерцанием альпийских красот Германии, а затем и Франции. Я рассматривал пейзажи и одновременно размышлял о неожиданном знакомстве на маленьком пароходике, курсирующем по самому живописному озеру Европы. Это знакомство все меньше казалось мне случайным, особенно после того, сделанного мной в разговоре с Петром, предположения о возможном месте нахождения нацистских сокровищ. Все случайности по банальному определению - всего лишь непознанные закономерности. Настало время для меня попробовать эти закономерности познать, или хотя бы систематизировать, стараясь быть максимально объективным. Итак:
  1. У меня исчезает дочь, которая по Интернету знакомится с Петром и уезжает к нему, чтобы остановить сомнительный эксперимент, связанный с идеей рождения гениев.
  2. Я восстанавливаю добрые отношения с Татьяной - моей первой женой и, разыскав дочь, отправляю ее с помощью того же Петра домой.
  3. Я наконец знакомлюсь с этим Петром, который оказывается сыном другой Татьяны - моей второй жены, с которой мы восстанавливаем наши добрые отношения на дне рождения у Саньки.
  4. Петр посвящает меня в свои планы посещения Тибета для полноты своего познания чистого зачатия. Я вспоминаю о Мандеях - тибетском племени, в котором присутствует обряд чистого зачатия для рождения царственной особы.
  5. Вместе мы приходим к выводу о том, что пещеры Сомати - лучший хранитель тайн и сокровищ, зная об нескольких нацистских экспедициях на Тибет, включая и последнюю из них в конце 1944-го года.
  6. Достаточно своевременно пришло приглашение от сестры для посещения Австрии, причем именно Брегенца. На второй день своего пребывания здесь, по дороге в немецкий городок Линдау, в котором уже в наше время произошли кровавые нацистские выступления и осквернение христианского храма, я неожиданно знакомлюсь с Йоханом фон Либбе. Его откровения относительно своего происхождения также до сих пор остаются практически никому неизвестными.
  7. Потом происходит его неожиданное исчезновение. И это при общеизвестной немецкой педантичности и аккуратности! Он не мог не предположить, что после моего открытия в отношении его личности, два часа ожидания встречи на детской площадке были для меня невыносимы. Однако он не прислал администратора, а дождался, когда я сам приду за письмом в его номер. Зачем?
  8. А теперь последнее: ему было очень нужно знать мои ближайшие планы, чтобы, сопоставив их со своими, принять важное, возможно не совсем самостоятельное решение. Мне остается только ждать проявления этого решения...
  'Да, в общем, выстраивается достаточно стройная цепочка значимых событий, которые возможно связаны общей логикой, - попытался подытожить я, - но пока она, эта логика, просматривается с очень большим трудом.'
  Я отвлекся. Мы заезжали на заправку, а впереди нас ожидал платный и дорогой даже по европейским меркам французский автобан. Идущий впереди автомобиль давал мне возможность не следить за дорогой, поэтому я постепенно вернулся к своим размышлениям...
  'Петр по простоте душевной, или с другой какой-то целью, мог рассказать о нашем разговоре кому-либо и этот кто-то, поверив в предположение и зная о моем посещении Брегенца, направил мне этого немца с такой фантастической легендой. Причем немец вряд ли удержится от соблазна побыстрее выведать у меня, все, что я могу знать о пещерах и о сокровищах. Значит, этот кто-то обязательно проявит себя самым непредсказуемым образом', - предположил я, и задумался о всех возможных последствиях. Но, поразмыслив, пришел к выводу, что пока волноваться причин нет. Да и слишком уж фантастическая получается история. Мне почему-то показалось, что Петр не стал бы откровенничать.
  'Но, как известно, 'береженого и Бог бережет', - подумал я и посмотрел на спящих Люду и Саньку...
   Мы въезжали в Лион - старинный французский город, в котором, как и в Мюнхене, основательно бродили в свое время, да и до сих пор бродят очень острые националистические настроения. Да, детективчик у меня получился неважный, а красота Лионских улиц окончательно развеяла мои сомнения.
  Мы остановились в доме вблизи от центральной набережной реки Руан, или по-немецки Рейн, и, едва освоившись, отправились по ней гулять, прихватив с собой мою сестру. Юрген, Лена и маленький Никита остались отдыхать с дороги.
  Широкая набережная с различными спортивными площадками, а также детскими городками, с бассейнами и причалами для пассажирских судов - весьма популярное место у лионцев и гостей города. Сами французы менее чопорны, нежели немцы, а тем более австрийцы. Они, как и мы, спокойно переходят через дорогу на красный свет в любом удобном для них месте, стараясь уклониться от проезжающих машин.
  Нагулявшись вдоволь, мы вернулись в дом . Я всю прогулку ожидал, что меня окликнет мой знакомый немец, но, увы, он так и не показался, оставляя меня наедине с моими размышлениями.
  На второй день мы все вместе, включая наших малышей, отправились на противоположный берег в самый центр Лиона. Монумент с всадником на центральной площади напоминал о том, что этот город неоднократно был отмечен посещением королевских особ в разное историческое время. А карусель, между прочим, сохранившаяся с позапрошлого века, привела в неописуемый восторг Саньку, который успел на ней покататься и в самолете, и в машинке, и в ракушке...
  Возвратившись на 'свой' берег, мы, по настоянию сестры, отправились в центральный Лионский парк, который заслуживал нашего особого внимания своей природной красотой. Изрядно набродившись его аллеями, и, побывав, на огромной поляне, усеянной такими же большими клумбами разнообразных цветов, мы, еле волоча ноги, добрели домой.
  Знакомый немец снова не появился, и я стал о нем потихоньку забывать, подумав о том, не слишком ли рано я приступил к поиску закономерностей.
  
  
  Глава 34
  
  
  Третий день мной, Людой и Санькой, был посвящен самостоятельному посещению Лионского собора Нотр Дам - красивейшей старинной постройки, действующей и сейчас. Осторожно ступая под массивными вековыми сводами между скамьями для служений, держа одной рукой видеокамеру, а другой Саньку, я по неосторожности натолкнулся на пожилого мужчину.
  На мое нескрываемое удивление им оказался мой знакомый - Йохан фон Либбе, который, однако, ничуть не был удивлен, увидев меня. Он объяснил это тем, что пришел в собор, по-австрийски самонадеянно не сомневаясь, что именно здесь он и встретит меня.
  Я настороженно поздоровался, памятуя о своих сомнениях и предположениях. Немец приветливо ответил и пожал мне руку.
  - Вы специально за нами прилетели в Лион? - недоверчиво спросил я и добавил, - В своем плане я ведь Вам сообщил о том, что мы в скором времени вернемся в Брегенц. Вы, надеюсь, его получили?
  - Да, да, конечно получил, но я решил сделать Вам сюрприз. Я давно не был в этом городе, и с удовольствием воспользовался возможностью его посетить для встречи с Вами, - пояснил Йохан.
  Мое недоверие как-то само по себе начало улетучиваться.
  
   Йохан фон Либбе предложил после осмотра собора спуститься вниз и в одном из кафе вместе пообедать. Я согласился, и мы с удовольствием воспользовались в качестве гида услугами нашего немецкого знакомого.
  Спустившись вместе на нашем автомобиле вниз и едва найдя место для парковки, мы отправились в кафе расположенное за углом. Обедая, мы делились впечатлениями о городе и о его жителях и гостях. Сама обстановка и присутствие моих близких, не располагали к серьезному разговору, которого я очень ждал. Условившись с Йоханом о встрече на набережной под вечер, мы распрощались.
  Каково же было мое удивление, когда моего автомобиля не оказалось на том месте, где около часа назад я так успешно его припарковал. Теперь я искренне понимаю тех иностранцев, которые, не зная нашего языка, оказываются в подобной ситуации в Киеве.
  Знаками и жестикуляцией рук чернокожий официант из соседнего кафе показал, что машину забрала дорожная служба и что нам необходимо обратиться в комиссариат полиции, который находился в другом конце этой очень длинной улицы.
  Схватив Саньку, я рванул туда, и там, также с помощью рук и жестикуляции, я сообщил о пропаже автомобиля. Полицейский инспектор долго не мог понять чего же я, все-таки, от него хочу? Наконец, скорее догадавшись, чем поняв, он уточнил у кого-то адрес штрафной площадки, на которую оправили мою машину и записал его для меня на бумаге. Поймав первое попавшее такси, мы поехали искать наш автомобиль. Он нашелся на удивление быстро, в нескольких кварталах от нашего теперешнего дома. Заплатив положенный штраф, мы тут же отправились домой.
  По дороге мое внимание привлекли автомобильные коврики, которые после долгой дороги не чистились и не встряхивались от песка. Песка на них не было, а это значит, что кто-то их поднимал. Не переворачивали же машину, когда ее транспортировали! Приехав, я очень внимательно осмотрел всю машину, но других следов проникновения в нее я не заметил. Это событие меня насторожило.
  Поразмыслив, я решил, что на следующее утро мы отправимся в Голландию к подруге Люды, которая вот-вот должна была родить. До этого мой план предусматривал возвращение в Брегенц, а уже затем поездку поездом в Амстердам. Именно этот план был знаком нашему немцу, и, разумеется, о его изменении он не мог ничего знать.
  Остыв от пережитого и прихватив Люду с Саньку, я отправился на набережную в предчувствии важной встречи с Йоханом фон Либбе. Он меня уже ждал, прогуливаясь в условленном месте. Я не стал ему рассказывать о злоключениях с машиной, а, отпустив Люду и Саньку на детскую площадку, в упор ему сказал:
  - Я догадался, что означает вторая буква в вензеле на Вашей руке. Меня смутила ее русское обозначение 'эн', и только потом я понял, что это 'аш' или в данном случае 'гэ', - я остановился на мгновение и, пристально посмотрев на Йохана, выпалил, - 'Гитлер'.
  Никакого особого впечатления мои слова на него не произвели. Он только слегка улыбнулся и поправил меня:
  - Не Гитлер, а Гидлер. Полностью - 'Адольф Гидлер', 'А.Н.' - именно так подписывался под своими ранними картинами семнадцатилетний Адольф.
  - Почему Гидлер? - не удержался от вопроса я. - И почему нет еще одной заглавной буквы от фамилии Шилькельгрубер?
  Немец еще раз снисходительно улыбнулся, а затем очень спокойно пояснил:
  - Адольф очень любил своего настоящего деда - Иоганна Непомука Гидлера. Его отец, Алоиз, был незаконнорожденным ребенком Анны-Марии Шикльгрубер, которого вначале признал родной брат Непомука - Георг, скрывший эту любовную связь своей женитьбой на девице. Однако в последствие, Алоиз воспитывался именно Непомуком, и им же был усыновлен. В сорок лет Алоиз в фамилии отца и дяди изменил одну букву, чтобы навсегда похоронить эту незавидную для таможенного служащего историю. Его сын от третьего брака Адольф знал о настоящем своем деде Иоганне Непомуке Гидлере.
   Широко же известная и приписываемая Гитлеру фамилия Шилькгрубер принадлежала бабке Адольфа по отцовской линии. К нему она имела весьма отдаленное отношение и была недобросовестно использована сомнительными биографами, желающими подточить его австрийские корни.
  Немец замолчал, поглядывая на детскую площадку, где звонко смеялся Санька, спускаясь с горки. Я тоже молчал, ожидая продолжения начатой истории и разговора в целом.
  - Как видите, я не оставил места для Ваших основных сомнений, но я вижу, что у Вас еще есть вопросы, и Вы, если хотите, можете их мне задать? Я отвечу, если смогу.
  У меня действительно крутился на языке один вопрос, и я его задал.
  - Почему Вы - осторожный и аккуратный немец, первому встречному открыли то, что может пагубно отразиться на Вас и Ваших родных, узнай кто-либо настоящее Ваше происхождение?
  Я в упор посмотрел на него. Йохан фон Либбе также посмотрел мне в глаза и очень спокойно, как бы остужая мою горячность, ответил.
  - Я поверил Вам, - он замолк, давая мне возможность по-настоящему усвоить сказанное, а затем продолжил. - Вы мне сказали о цивилизации Ариев и дали возможность отличить их от арийцев. Вы сообщили мне о том, что у нас общие корни и нам необходимо вместе, дополняя друг друга, показать всем явление новой цивилизации и новой эпохи, не насаждая ее, а предлагая другим идти с нами. И, наконец, именно Вы явились для меня открытием, а не я со своей одиозной родословной для Вас.
  Я получил исчерпывающий и откровенный ответ, который развеял остатки моих сомнений и опасений. Протянув руку Йохану фон Либбе, я уже спокойно поблагодарил его. Он не стал отвергать мою руку, но, держа ее в своей, предложил:
  - Я Вам открылся, так откройтесь и Вы, - теперь уже он в упор посмотрел мне в глаза.
  - О своих родовых корнях я знаю не так много, как того хотелось бы, - пожав плечами, ответил я. - Родовую династию Валецких основал мой далекий предок шляхтич Остафий Мышкович в 1440 году, дав фамилию своим трем сыновьям по названию местечка под Гомелем, дарованного ему Литовским князем Ягайло. Две ветви рода обосновались в Польше, а одна так и осталась на Черниговских землях, до сих пор.
  - А в Киеве я живу на левом берегу Днепра, земли которого также относились к Черниговскому княжеству, - полушутя добавил я.
  Мой собеседник, как мне показалось, шутку воспринял снисходительно. Но руку мою из своей не выпустил, видимо давая понять, что он не получил исчерпывающего ответа.
  - Шляхтичи Мышковичи произошли от Калениковичей, а дальше мои корни теряются, и найти их мне пока не удалось. Наше советское прошлое, к сожалению, не способствовало сбережению корней, усредняя и превращая всех нас в единый советский народ или 'Иванов родства не помнящих', - продолжил я.
  Про Иванов мой собеседник, видимо, не совсем понял, но его рукопожатие ослабло, и я освободил свою руку.
  - Есть, правда, другое, несколько шутливое и более древнее объяснение моих корней, - я игриво подмигнул Йохану. - 'Калениками' на Руси издревле называли разудалых пьяниц и гуляк. В своей жизни я уже пережил этот период, как бы полностью подтверждая свои корни.
  Я улыбнулся, а Йохан в ответ открыто улыбнулся мне. Напряжение окончательно спало. К нам, наигравшись, подбегал, еще один из Калениковичей - Санька, даже не подозревающий какая бурная жизнь предстоит ему впереди.
  - Вы собираетесь в дорогу на север? - огорошил меня своим вопросом собеседник. Увидев, что я крайне удивлен, он добавил, - Ваша жена слишком тепло одета для юга Франции.
  'Вот уж действительно 'на вору шапка горит', - подумал я, - надо же, чуть было опять не заподозрил Йохана фон Либбе в излишней проницательности'.
  - А ведь мы действительно немного изменили свои планы и завтра утром отправляемся через Париж в Голландию, чтобы не возвращаться в Брегенц, а затем оттуда не ехать поездом, - вслух пояснил я свое замешательство.
  Йохан понимающе взглянул на мою жену, а затем предложил:
  - Я бы мог отправиться вместе с Вами в Париж, если Вы не станете возражать. Мой автомобиль прибыл сегодня из Брегенца вместе с водителем.
  Я обрадовался возможности скоротать время пути за продолжением нашего разговора, и поэтому сделал встречное предложение
  - Вы не станете возражать, если переднее место рядом со мной в моем автомобиле займете Вы, Йохан, а с Вашим водителем поедет моя сестра, углубляя свои познания в немецком и французском языках.
  - Не возражаю, - ответил мой собеседник, и мы расстались.
  
  
  Глава 35
  
  
  Снова встретившись утром, мы расположились по машинам, как и договаривались ранее и отправились в Париж.
  Впервые мы с сестрой, которая в отличие от меня очень настойчиво изучала французский язык, ехали в Париж. Видимо, прежняя русская благородная восторженность Парижем передалась и нам. Мы ожидали чего-то необычного и сказочного известного нам из романов Дюма и Бальзака, Гюго и Флобера...
  Йохан заметил мое приподнятое настроение и подогрел его тем, что предложил быть гидом нашего кратковременного пребывания в Париже. Мы с радостью согласились, поскольку с трудом представляли, как, пользуясь лишь картой можно пробраться в самое его сердце.
  После выезда из Лиона, наше возбуждение улеглось. Санька и Люда дремали на заднем сидении, а мы с Йоханом привыкли к тому, что нашу машину преследует машина с моей сестрой и его водителем. Я, было, попытался их пропустить вперед, но мой попутчик меня остановил, попросив, оставить все как есть.
  - Я не очень люблю, когда у меня перед глазами что-то находится, - объяснил Йохан. Я с ним был полностью солидарен, так как сам с трудом переношу свое 'хвостовое' положение.
   - Вчера Вы остановились на Каленниках, а я попытался помочь Вам в поисках Ваших корней, - продолжил Йохан. - Мои помощники неплохо потрудились, хотя времени было мало. Они нашли Калинники - городок в древней Византии, из которого происходил патриарх Калинникийский, живший в IV веке нашего летоисчисления.
  Я поблагодарил Йохана за помощь и добавил:
  - 'Калинниками' на Руси назывались небольшие рощи, где преобладала калина с ее яркими ягодами. Именно там, вероятно, и собиралась молодежь, распевая известную на весь мир песенку 'Калинка'. Это название ближе в языковом плане и выглядит более естественным. А Вам, Йохан, большое спасибо за совсем необычную версию.
  Было видно, что мое объяснение его не удовлетворило, и он заметил:
  - У меня есть достаточно времени, чтобы удостовериться в справедливости моего предположения. Помощники сделают для этого все, что нужно. Я очень хочу узнать все возможное, и рассказать об этом Вам, Николай.
  Фон Либбе смотрел в окно, мимо которого пробегали живописные пейзажи французских провинций. Я не стал его останавливать в его стремлении помочь мне. Мне самому очень захотелось разобраться и, в свою очередь, помочь ему в понимании феномена его предков. Глядя в зеркало заднего вида, на мирно спящего Саньку я сказал:
  - А ведь все мы когда-то были счастливыми детьми и не думали о тех сложных жизненных путях, которыми пришлось пройти нашим предкам, и которые проходим мы. В какой-то период происходит надлом, пусть в разной степени и в разное время, но это случается со всеми. А затем череда событий либо фиксирует, либо сужает его, либо превращает в пропасть - в зависимости от созидательного начала наших занятий.
  Я видел, что мой собеседник внимательно меня слушает, поэтому продолжил свои рассуждения.
  - Мне самому неоднократно приходилось выбирать между тем, что выгодно и сытно, и тем, что интересно и радостно. Долго, очень долго, как неприкаянный я бродил по пустыне жизни, не находя своей земли обетованной. И вот уже десять лет я не называю свое занятие работой. Видимо с вот такого возраста, - я рукой указал на спящего Саньку, - а может еще раньше, необходимо внимательно наблюдать к чему рука ребенка тянется и давать это ему, если оно не опасно для здоровья.
  Мой попутчик отвлекся от созерцания пейзажей. Он внимательно посмотрел через плечо на Саньку и задумчиво произнес:
  - Меня тоже с детства приучали к порядку, которого я не устанавливал. С меня очень строго спрашивали, если я вдруг его нарушал. Мои приемные родители старались изо всех сил, показывая мои достижения, которые рождались путем принудительного усердия. Я читал, когда другие бегали во дворе с мячом. Я бегал по стадиону, когда другие спали. Я спал, когда мои сверстники и сверстницы встречались по вечерам друг с другом. Был строго заведенный не мною порядок, который постепенно превращал меня в автомат, исполняющий чужою непонятную мне волю, - Йохан остановился, как бы готовясь осуществить свое очередное открытие.
  Я молчал и старался ему не мешать.
  - В раннем детстве я, не умея разговаривать, заставлял взрослых считаться со мной силой собственного надрывного плача, - продолжал мой собеседник, - но позже от меня вначале добились понимания их слов и языка, а затем и их правил поведения. Я испытал это на себе, воспитываясь у 'правильных' приемных родителей.
  В его словах проскользнула ирония, и я попытался его поправить, сказав:
  - Они то сами наши родители были таким же орудием чужой воли и сами были средством для комфорта других, тех стоящих на вершине социальной жизни светской или церковной. Интересы венценосных правителей сошлись в одном - они все, а мы ничто. Откровенное первоначальное рабство сменилось рабством сознательным - за жалкие крохи с барского стола или за современный уют и комфорт. Алгоритм работал практически безотказно. Потом и кровью зарабатывая свой хлеб насущный, бесконечно грешные простые люди, создавали могущества сегодняшним Рафиям, создавшим и навязавшим культ потребления практически всему человечеству.
  Я ждал его возражений. Йохан немного помолчав, сказал:
  - Еще не всему, если Вы говорите об этом, а я думаю о том же. Стадный порядок оскотинения человека, заложенный в алгоритме 'родился, крестился, учился, работал, копил, умер' - дает сбои. Свидетельство чего мы видим в стихийных молодежных протестах. Наркомания и студенческие выступления здесь во Франции - лишь крайности его проявления, поощряемые правителями. Явное не является опасным.
  Йохан остановился и затем обратил мое внимание на пригороды Парижа, в который мы въезжали с юга Франции.
  Эйфелева башня, Лувр, Елисейские поля, Собор Парижской Богоматери и многие другие выдающиеся места были отмечены нашим посещением во многом благодаря нашему знакомому немцу, который точно указывал маршруты нашего движения и места парковок. Из всего этого великолепного многообразия, горький осадок оставил лишь стеклянный куб посреди дворцовой площади Лувра, который нахально был назван Луврским музеем. Имея сомнительную репутацию во многом благодаря книге Дэна Брауна 'Код да Винчи', этот куб смешивал эпохи, заливая новое вино сомнительного качества в старые мехи. Подобное, с позволения сказать, произведение зодчества с названием 'Глобус' украшает Майдан Незалежности в Киеве. Венцом этого творения стала украинка в позолоте стоящая на шаре наверху огромной колонны - весьма символичное сооружение с учетом турецкой неволи и современной потребности в украинках в домах терпимости Европы и Азии.
  Париж сейчас, как и тогда в сороковые, ослепленный собственным блеском, просто не заметил своей современной оккупации евромарками. Англичане оказались прозорливее, не допустив евро к себе и не вступив в Шенгенскую зону. Положительным в этой финансовой оккупации было то, что она происходила мирным путем. Значит, трагические уроки истории не проходят бесследно. Однако уже сегодня Германия захлебывается от обилия собственных обязательств перед другими участниками Евросоюза и от нежелания принимать ими ее правила общежития - Конституцию. Даже в благополучной во всех отношениях Австрии сетуют о вступлении в Евросоюз, загубив на корню свое сельское хозяйство, а значит и традиции, а значит и свой собственный колорит, и главное корни. Франция более раскрепощена, но и более зависима от соседей, которые настойчиво диктуют свои стандарты жизни. Французы, демонстрируя свое предпочтение продукции своего национального производителя, выигрывают разве что, только в духах. Да и то по всему миру уже полным ходом продается китайская парфюмерия с французскими этикетками. Запечатанная в Луврский куб французская история окончательно подрезала ее многовековые корни, превратив самих французов в перекати-поле, и освободив, жизненное пространство для предприимчивых турок и арабов.
  Создав в Европе подобие Советского Союза, Германия совершила новый бескровный блицкриг, и вышла к границам Украины. Но она не учла уроков развала империи и своих прошлых ошибок. Полное отсутствие созидательной цели неминуемо приведет к тем же последствиям. Именно Австрии необходимо обратиться к своим же истокам и попробовать договориться со своими же сородичами-украинцами о совместном приближении цивилизации творцов и созидателей на смену уходящей Европейской цивилизации производителей и потребителей. Признаки этой смены цивилизаций уже видны тем, кто способен видеть, и слышны тем, кто способен слышать...
  Многое в том, что обсуждали мы с Йоханом, не сразу им воспринималось. Он возражал, но всякий раз соглашался с тем, что попытка втянуть Украину в Евросоюз чревата его полным развалом и разделением Германии на несколько частей. С Киевом можно и нужно договариваться, взаимно дополняя друг друга, но вот только с кем в Киеве? Вопрос так и повис бы в воздухе, если бы не возникло обоюдное чувство того, что всему свое время.
  Расставаясь ближе к вечеру на выезде из Парижа, мы вдвоем стояли, молча, глядя друг на друга. Нам было, что сказать друг другу, но и было о чем подумать. Так и не проронив ни слова, а, только крепко пожав руки, мы разъехались. Йохан в Германию, в Лейпциг, а я в Голландию, в Утрехт, - встречать новую, зародившуюся под сердцем Людиной подружки, жизнь.
  В голову пришли знакомые слова любимой песни и я тихонько ее запел себе под нос:
  'То повиснет над мотором синяя звезда,
  То на крылья брызнет дождь.
  За тобою остаются два твоих следа,
  Значит, не напрасно ты живешь...'
  
  
  Глава 36
  
  
  Почти незаметно промелькнула Бельгия и окружная дорога ее столицы Брюсселя, озарила мою машину с севера множеством огней. Въезд в Голландию обозначился небольшим щитом у дороги, который вполне можно было бы и не заметить по причине его общеевропейской символики. И только надпись в центре гласила о смене территорий и государств. Промышленная Бельгия сменилась малоэтажной фермерской Голландией, но самое главное то, что исчезли заборы вдоль трассы, сопровождавшие нас по всему пути следования, со времени въезда в Австрию.
  Утрехт, несмотря на вечернее время, встретил нас обилием велосипедистов на дорогах. Причем на очень простеньких в основном стареньких и явно самостоятельно покрашенных велосипедах. Позже я узнал, что легализация легких наркотиков в этой стране способствовала стремлению молодежи к нахождению легких заработков, в том числе проституцией и мелким воровством. Самым востребованным и легко сбываемым товаром стали велосипеды, поэтому голландцы и достали из пыльного небытия их почти антикварные прототипы. Но даже новые велосипеды тут же перекрашиваются вручную, теряя коммерческую привлекательность.
  Один раз в неделю, в ночь Королевы, со среды на четверг, Голландия превращается в подобие лавки старьевщика. Многие голландцы в эту ночь избавляются от ненужных и старых вещей, захламляющих жизненное пространство. Наш приезд совпал по времени с этим праздником потребительского освобождения от надоевших вещей. Еще вполне приличные вещи - от детской игрушки до видео и аудио аппаратуры и кожаной мебели, мы увидели перед входом в подъезд нашего нового временного жилища. Предприимчивые славяне из Польши, Чехии, Словакии, России, а также турки, метались на автомашинах с прицепами между этими кучами барахла, выбирая подходящий товар, для сбыта не насытившимся еще своим соотечественникам...
  Обо всем этом и не только поведала нам Наташа, подруга моей жены, которая во многом благодаря этим вещам обставила и наполнила свою съемную квартиру. Находясь уже не первый год на нелегальном положении в этой стране, она приспособилась находить возможность выживать и работать, убирая чужие дома и ухаживая за чужими детьми. Возвратиться в свой Переяслав-Хмельницкий она однажды попробовала, однако, не найдя себе достойную работу и главное зарплату, правдами и неправдами уехала обратно, встретив уже здесь свое счастье и, возможно, свою судьбу.
  Ее парень и отец ее будущего ребенка - Хусейн, турок, имеющий голландское гражданство, взялся помочь ей через признание ребенка, легализовать ее статус получением вида на жительство, которое открывает перспективу легального трудоустройства.
  Действительно, а сколько же наших девчонок и парней скитаются в поисках куска хлеба на чужбине? Не создав условий у себя дома для их выживания, мы неосмотрительно разбазариваем свой генофонд, разбрасывая его по всему миру. Не долго до того, что и остальным останется пойти по миру или создать свой мир.
  Амстердам во многом повторяет Утрехт, своей северной неторопливостью и обилием туристов, которые подобно нам, приехавшим на несколько часов, пытаются все успеть и, как правило, успевают. Программа минимум - посетить музей восковых фигур мадам Тюссо, проехаться на старинном экипаже вокруг центральной площади и обязательно посетить квартал красных фонарей, наполненный до отказа витринными девицами разного возраста и разных национальностей. Мы не стали исключением из общих правил. Сфотографировались в музее с группой 'Битлз' в полном составе, покормили соленой корочкой лошадей, возивших нас в упряжке, и старательно отворачивались от соблазнительных зазывающих взглядов жриц любви, все же исподтишка на них поглядывая. Возможно, к этому можно привыкнуть, окунувшись в наркотический угар подобно Амстердаму. Но нам, несмотря на экзотичность зрелища, привыкнуть невозможно, вспомнив о том, что и Христа родила женщина, а мать его детей, судя по 'Коду да Винчи' настойчиво и долго называли блудницей.
  Пошел дождь. Мы вернулись в Утрехт, поблагодарив нашего нового знакомого Хусейна, а также Наташу, которая мужественно сопровождала нас.
  В следующую поездку в Мадуродам - музей архитектурных макетов самых замечательных зданий и памятников Голландии, Наташа с Людой уже не поехали так, как все говорило о том, что могут начаться роды.
  Музей под открытым небом детских по размерам домиков с миниатюрной инфраструктурой, с движущимися поездами и машинами, с крутящимися аттракционами и передвигающимися людьми, оставил самые яркие впечатления, вернув меня и моих спутников в детство. Особенно восторгался Санька, перебегая от одного макета к другому. Они с Хусейном, как выяснилось, прекрасно понимали друг друга, при этом разговаривая каждый на своем языке.
  Поздно ночью все и случилось. Люда, пребывая с подругой в родильном доме, первая узнала о рождении Натальей сына Алпера для Хусейна. Поздравив их, и пожелав маме здоровья, а отцу терпения, ранним утром мы отправились через Люксембург и Страсбург обратно в Брегенц. Дорога домой всегда желанная и быстрая, хоть Брегенц и условно можно назвать домом.
  Бельгийский город Гуи, который попался нам на пути, своей серостью и тяжелым удушливым воздухом из-за металлургического производства, очень напомнил нам родной город на Донбассе, в котором нам с сестрой посчастливилось вырасти. Бельгия выглядела падчерицей мамы Европы, взяв на себя столь вредное производство в самом ее центре.
  Зато княжество Люксембург засветилось жемчужиной, а его столица только размерами уступала Парижу, ничуть не уступая по чопорности. Маленький кусочек Франции напомнил о себе высокой ценой проезда по автобану, а Страсбург наличием в нем Ассамблеи Совета Европы, в которой пять лет назад мне уже удалось побывать в качестве почетного гостя. Уже тогда чувствовалось настороженность англичан, небрежность французов, вспыльчивость итальянцев, безразличие голландцев и заигрывание поляков на фоне надменности немцев и настороженности австрийцев. С тех пор многое изменилось в поведении только поляков и немцев. Одни, став членом, стали больше требовать, а другие устали удовлетворять растущие требования этих новых членов за счет своего пирога.
  Германия встретила нас отменой всех ограничений, в отношении скорости на автобанах, и отсутствием указателей об объезде закрытого его участка, заставив изрядно заблудиться в лесах ее Альпийской части. Вежливые объяснения немцев, многие из которых пытались в своих объяснениях использовать русские слова, только усугубляли наше положение. И только наш родной 'авось' неожиданно вывел нас на нужное нам направление на Линдау. Характерно то, что заблудились не только мы одни, а и немцы, судя по их номерам на автомобилях. Карты и схемы в этом отношении им мало, чем помогали, и они положились на нас. И ведь не ошиблись.
  В это время совсем неожиданно объявился Петр, который позвонил на телефон сестры, так как наши с женой мобильные молчали по причине невозможности немедленного пополнения счета и оформления нового контракта. Я понимал, что звонок из Москвы стоит немалых денег, поэтому не стал ему говорить о своих встречах и впечатлениях, а только сообщил, что мы живы и здоровы, скоро будем в Киеве. Петр сообщил о том, что все сложности с проектом с трудом улаживаются. Я его хорошо понял, вспомнив об обещании подумать, о нулевом варианте разрешения его, а значит и моих обязательств. В голову лезли совершенно фантастические варианты появления детей, но ничего подходящего я предложить не мог, понимая значимость жесткой формулы 'деньги - товар'. Деньги уплачены, и качественный продукт должен быть доставлен в срок. От кощунства своих мыслей я поежился, несмотря на летнюю погоду. Но выход есть и он в товаре, значимость и стоимость которого для заказчиков будет выше. Осталось найти товар каждому по вкусу, а с этой задачей справиться будет легче. Есть на это достаточно времени...
  Я отвлекся, решив задачу в принципе, и вспомнил о моем немце, въезжая в Брегенц.
  
  
  Глава 37
  
  
  Увидев меня еще издалека, он помахал мне рукой, встав с лавочки на детской площадке.
  - А где Ваш удивительный сын и замечательная супруга? - поздоровавшись, спросил Йохан, едва я подошел.
  - Они с дороги остались отдохнуть, - также поприветствовав его, ответил я, и добавил, - я думаю, Вы их еще обязательно увидите.
  Справившись о нашем путешествии и получив исчерпывающую информацию, Йохан предложил мне продолжить начатый просмотр фотографий у него в номере. Я согласился, так как некоторые моменты его перевоплощения в фон Либбе остались невыясненными.
  Знакомый номер в небольшом отеле и знакомый администратор, услужливо предлагающий легкий ужин, вернули меня в обстановку недельной давности. Йохан достал фотографии из своей папки и, подавая мне одну из них, указал на маленького светловолосого мальчугана лет пяти.
  - Знакомьтесь, Николай. Это Карл фон Либбе мой отец и внук наци ? 1. Ему здесь пять лет, а он уже в черной форме штурмовика, - Йохан остановился, увидев мой вопросительный взгляд, а затем добавил. - Именно так! С четырех лет он стал одним из первых детей Германии, ее тысячелетнего будущего
  Легкая ирония послышалась в тоне моего собеседника, и он пояснил:
  - Моя бабка узнала в выступающем ораторе на предвыборном митинге нацистов своего первого и единственного возлюбленного. Проблески памяти вернулись к ней, и она пробилась сквозь толпу, крича во все горло его имя и махая руками. Он ее заметил и сразу узнал, несмотря на прошедшие без малого 20 лет. Ненадолго им удалось уединиться, но рассудок от потрясений и встречи у Магды снова помутился и Адольф едва понимал ее запутанную речь. Она плакала и повторяла имена Генриха и Эльзы, а затем, опустившись на колени, начала причитать о маленьком Карле. Гитлер догадывался, что речь идет о близких ей людях, но толком ничего не мог сообразить, поэтому распорядился поместить Магду в частный пансионат под непосредственное попечение своей младшей сестры Паулы. Сестра в очередной его приезд в пансионат и сообщила ему о том, что у него был сын, который трагически погиб вместе с молоденькой матерью его внука Карла. Карл с тех пор воспитывается у деда с бабкой, несостоявшихся его тестя и тещи. По просьбе Гитлера Магда и Паула увезли четырехлетнего Карла и определили в элитный приют для сирот, которые только начали создаваться по решению партии. Вот там и была сделана эта фотография.
  Мой знакомый взял у меня из рук фотографию и еще раз взглянул на прекрасного малыша, сразу повзрослевшего в униформе штурмовика.
  - В тайну его появления на свет, как и в тайну рождения его отца, была посвящена только Паула. Она собственно по просьбе Гитлера и досматривала, все более теряющую рассудок Магду, которая при виде Адольфа заливалась слезами и лишь бессвязно причитала, повторяя имена сына и невестки. Про Карла она совсем забыла, а о ее собственных родителях мой посетитель ничего не знал.
  Йохан снова достал фотографию молодых деда и бабки и, подав ее мне, тихо сказал:
  - Точно такая, а вернее обрывки такой же фотографии, были предусмотрительно выметены из номера убитого в ночь длинных ножей друга и сподвижника Гитлера Рема, - он остановился, взглянул на фотографию и добавил. - Паула очень боялась навлечь на себя гнев своего брата и только после смерти Магды, на похоронах которой присутствовал Гитлер уже в ранге канцлера Германии, сообщила о причине смерти его сына и невестки. Историки поспешили списать убийство Рема на его претензию на пост военного министра и зависть ближайшего окружения Гитлера. Была и совсем другая глубоко личная причина. Рем хорошо знал, кого именно его штурмовики забили по его приказу прутами и над кем надругались. Историю о Магде, как о первом своем увлечении, Гитлер не один раз ему рассказывал в минуты откровений. Про сына и его подругу разузнали молодчики Рема. Вот только не догадывался Рем о существовании маленького их сына - моего отца. Иначе бы некому было бы Вам об этом рассказать. Так глубоко, как Гимлер, военный офицер Рем не умел копать, да и не зачем было. Концы были спрятаны в воду, но Эльза еще немного пожила...
  Я хотел, было, его успокоить, но в дверь постучали, и услужливый администратор проскользнул в номер с подносом, на котором был легкий ужин. Есть не хотелось совсем, и ужин так и остался нетронутым.
  - Из прошлого осталась всего одна фотография моего девятнадцатилетнего отца - истинного арийца и офицера СС, воспитанного в полном соответствии с нацистской доктриной, - сказал Йохан фон Либбе и подал мне плотный снимок, с которого смотрел на меня настоящий викинг. Высокий стройный светловолосый и, по всей видимости, голубоглазый молодой человек с четкой военной выправкой и в черном строгом мундире войск СС.
  Прервав молчание моего собеседника, я аккуратно спросил:
  - Он, вероятно, попал под процесс над нацистами или...?
  Йохан не дал мне договорить.
  - Или! К нему домой в конце сорок четвертого пришли давние сподвижники Рема, которые знали истинную причину расправы над их вожаком. Они, не особо церемонясь, показали моему отцу фотографии, на которых его родители участвуют в митингах коммунистов и совсем другие, на которых забитым в крови лежит его отец и поруганная ими же мать. Детская память моего отца четко хранила их образы. Непрошенные гости настойчиво утверждали, что все это свершено по указанию самого Гитлера. О своем кровном родстве с ним мой отец, вероятно, ничего не знал, а сам Гитлер для него был с детства олицетворением божества. Гитлер часто посещал приют, но старался не выделять своего внука среди других воспитанников. Гитлер тщательно скрывал свое родство, издали, оберегая Карла фон Либбе. Эти люди были хорошо осведомлены о том, что Карл в конце тридцатых годов маршировал под знаменами гитлерюгенда вместе с Гансом и Софией Шоль. Брат и сестра Шоль позднее стали основателями тайного общества 'Белая роза', открыто выступившего против фашистского режима, который их же совсем молодых безжалостно повесил. Посетители осторожно предложили ему участвовать в физическом устранении нацистского вождя, рассчитывая на его месть за повешенных друзей и убитых родителей. Зная, что Карл может свободно быть допущенным к Гитлеру, они предполагали его использовать в качестве исполнителя готовившегося очередного покушения на фюрера. Гости предложили моему отцу подумать до завтра. Но, культурно выпроводив гостей и тщательно убрав после них, мой отец Карл фон Либбе застрелился... - Йохан замолк и отвернулся к окну. Стоял он долго и молчал.
  Я уже, было, собрался тихонько уйти, чтобы не беспокоить его своим присутствием, но он остановил меня.
  - Не спешите, я еще Вам не сказал о своем появлении на свет, - он повернулся и достал из пачки еще один документ на немецком языке и подал его мне.
  Я взял, однако кроме печатного текста и подписей, я больше ничего не мог понять в нем.
  Йохан фон Либбе пояснил:
  - Это обязательство моих приемных родителей воспитать меня и сохранить в тайне историю моего рождения. Я его нашел уже после посвящения меня моим неожиданным посетителем, - он приостановился, а затем неожиданно спросил, - Вы ничего не слышали о кровных детях фюрера?
  Он терпеливо подождал, пока я сообразил, о чем собственно речь.
  - Много разных небылиц приходилось мне читать о возможных детях фюрера. Эту идею ему принес, если я не ошибаюсь, Рудольф Гесс. Нет? - я вопросительно посмотрел на Йохана.
  Он только кивнул, ожидая продолжения моего ответа. Я же попробовал вспомнить.
  - Но после отлета Гесса в Англию идея так и осталась нереализованной. Гитлер считал всех детей рожденных по его плану от истинных арийцев детьми Германии, и о своих совсем не помышлял. Да и достойный процесс отбора его семенной жидкости тогда Гессом не был найден, - я замолчал так, как мои познания были исчерпаны.
  - Немного не так, - поправил меня мой собеседник, - достойный способ в последствие нашелся. Донором необходимой семенной жидкости был мой отец, которого во имя Великой Германии подвергли небольшой операции. Во имя же Великой Германии появился на свет и я. Гитлеру о его кровных детях в начале 1944 года напомнил Гимлер. Вот тогда-то и был в тайне даже от Гимлера призван мой отец и внук великого фюрера. Его семенная жидкость использовалась только раз, а моей матерью стала одна из сотрудниц рейхсканцелярии, впоследствии, вероятно, погибшая во время бомбежки. Ее имени, скорее всего, не знал даже мой отец. Да и мне пока его не удалось восстановить, так как нацисты умели хранить свои тайны. А эта тайна была самой оберегаемой, впрочем, как и сам способ моего бесконтактного зачатия.
  Фон Либбе прошелся по комнате, а затем, повернувшись ко мне, сказал:
  - Теперь Вы знаете все о моем рождении, и Вы вправе распорядиться своими знаниями, как Вам угодно, но я бы хотел Вас предостеречь. Для многих фюрер - это перевернутая страница истории. Так решили победители и с ними не стали спорить, но сейчас достаточно людей не согласных с победителями. И между ними мира и согласия уже давно нет. Они то и потребуют прямых доказательств, которых у меня, а тем более у Вас нет. Я бы не хотел подвергать Вас риску. А поэтому прошу сохранить в себе все мною рассказанное. Пока еще этому тоже не пришло свое время... - вновь повторил он такую знакомую нам фразу.
  Я молча кивнул ему в ответ и протянул руку для рукопожатию. Мы распрощались, но только до завтра, условившись вместе съездить в Инсбрук - столицу провинции Тироль.
  Я не спеша брел по ночному Брегенццу. В память всплывали отголоском самые значимые моменты нашей беседы.
  'У моего знакомого немца отобрали не только родителей и память о них, но и будущее, не оставив неоспоримых следов его родства. Вероятно, из всего, что знал я мог бы ему рассказать только о чистом зачатии Мандеев, о котором, видимо хорошо были осведомлены в высшем руководстве Рейха, но...' - думал я.
  'Еще не пришло время', - эта его последняя фраза навязчиво не шла у меня из головы.
  'Значит есть нечто, что дает повод для оптимизма, и это нечто, что он, Йохан фон Либе знает. Иначе он не стал бы мне рассказывать все о себе. Без определения будущего, прошлое не имеет никакого смысла', - заключил я, заходя в дом сестры. Люда с сыном уже спали. Я тихонько к ним присоединился, по дороге успокоив, разволновавшуюся моим отсутствием, сестру.
  
  
  Глава 38
  
  
  Рано утром, мы, как и договаривались, отправились в Инсбрук - столицу тирольских немцев. Горная дорога произвела на меня огромное впечатление. На склонах Альп примостились альпийские деревушки и старинные замки со сторожевыми башнями на самых вершинах нависающих над дорогой гор. В средине нашего пути находился небольшой курортный городишко, в котором ежегодно зимой катается на лыжах Президент России.
  'Жаль, что сейчас не зима, и я без лыж', - подумал я, а вслух заметил:
  - Я бы непременно вспомнил о своем письме, переданном президенту лично моим другом Саней Сульдиным, которое до сих пор так и осталось без ответа и Сани уже нет...
  Йохан тут же вспомнил притчу о том, как Бог во время потопа вот также посылал лодку своему ревностному служителю, а тот, так ничего и, не поняв, утонул.
  Обилие тоннелей и прекрасное состояние дорог даже в Альпийских горах сделало наше путешествие безопасным, и спустя два часа мы спокойно въехали в Инсбрук - окруженный со всех сторон горами город, в котором самолеты пролетают буквально над головой. Именно этому несказанно был очень рад Санька, который не уставал нам напоминать: 'Вив! Папа, вив!'
  Моя племянница продолжала свое украинское высшее образование в университете этого студенческого во всех отношениях города. Ожидая ее у главного корпуса университета, мой теперь уже добрый знакомый фон Либбе подвел меня к необычному памятнику представляющего собой орла, который был точной копией тех, с которых начинались фашистские кинохроники. По его сторонам крупно значились надписи: 'Честь', 'Верность' и 'Фатерланд'. Я уже, было, подумал, что в Инсбруке к власти пришли нацисты, но Йохан показал на две небольшие латунные таблички и перевел содержание одной:
  - Посвящается Густаву Фобсту активному участнику организации сопротивления нацизму 'Белая роза', погибшему в 1943 году в застенках гестапо, - а затем другой, -
  Памятник установлен в 1989 году бывшему студенту этого университета.
  Мои познания о тайном обществе 'Белая роза' были весьма поверхностными, поэтому я вопросительно глянул на Йохана. Он то после того, как узнал, что его отца именно представители этого тайного общества подтолкнули к самоубийству, наверняка знал о нем значительно больше.
  - После того, как основные зачинщики 'Белой розы' были казнены, по всей Германии по определению Кальтенбрунера стали возникать 'чертовы цветочные общества', или 'постсталингадский синдром' по его же определению. Видимо одно из таких обществ и возникло в стенах этого университета, а его активист Густав Форбст был также казнен нацистами, - пояснил Йохан.
  Но эсесовский девиз 'Верность, Честь, Фатерланд' и откровенно нацистский орел, на пьедестале, сошедший с фашистских штандартов не давал мне покоя.
  - Это скрытая ирония или действенное напоминание? - спросил я своего знакомого, указав на памятник.
  - Скорее и то и другое, - ответил Йохан и добавил. - Орел всегда был символом Австрии, пришедшим из древних Шумер, как символ защитника, закрывающего землю крыльями от вероломных захватчиков. А вот то, что его установили незадолго до разрушения берлинской стены именно студенты, и есть действенное напоминание о грядущем его возрождении. Возрождение символов есть основным признаком возрождения нации, а возрождение нации обязательно преследует восстановление, прежде всего, прежнего 'статус кво', что собственно вскоре после разрушения Берлинской стены и произошло в воссозданном Евросоюзе.
  - В результате мирного аншлюса Австрии и его в том числе, - дополнил Йохана я, указывая на гордого немецкого орла, который несколько отличался от другого орла, изображенного на гербе Австрии.
  - Герб Австрии стал предметом серьезного спора в начале 90-х, который касался необходимости изъятия у австрийского орла серпа и молота, оставляя лишь разорванные оковы. В результате оставили и серп, и молот, и оковы, - он тоже улыбнулся и посмотрел на памятник.
  К нам приближалась племянница, которая успешно уладила свои университетские проблемы и мы, оставив орла скучать в одиночестве, отправились на прогулку по чудесно сжатому горами городу Инсбруку, резиденции Леопольда - одного из Габсбургов. В его усыпальнице все другие представители династии выстроились в почетном карауле закованные в латы и в медь. Тирольские немцы, а особенно их костюмы и традиции очень напомнили мне наших гуцулов. Имея такой же веселый нрав, музыку и песни, они сохранили добродушное общение и открытость, чем отличались от иных своих соотечественников. Среди прохожих иногда угадывались тирольцы, в одежде которых присутствовали элементы национального колорита: то шляпа с маленьким пером, то платье со вставками из тканей различного рисунка... Но их было очень мало. Тироль, как и Австрия тяжело переживала новую аннексию и потерю корней.
  Нагулявшись вдоволь и послушав тирольских песен, мы уехали обратно в Брегенц. Всю обратную дорогу делились друг с другом полученными впечатлениями.
  Вечером того же дня мы опять были на детской площадке, на которой и встретились с Йоханом фон Либбе. Мы сидели на лавочке и наблюдали за Санькой, который облюбовал фонтанчик с рыбкой и пускал кораблике в образовавшейся небольшой луже. Точно такая же лужа, только размерами побольше и со странной статуей, представляющей собой фигуру без головы, красовалась в центре набережной Брегенца на большой площадке перед самым крупным летним театром на воде в Европе. И то и другое было данью авангарду, а статуя в луже без головы казалась его определением. Все больше 'безголовых' вещей появляется в нашей жизни, как дань перенасыщения эпохой производства и потребления, и все больше душа рвется к природной красоте, предчувствуя смену цивилизаций.
  Йохан видимо понимал без слов ход моих мыслей. Он вслух озвучил примерно то же, о чем я думал, взглянув в ту сторону, где была лужа и статуя.
  - В большой луже с потерянными головами оказались все мы... Ну что ж, будем сообща выбираться? - спросил он и взглянул на Саньку, который в этот момент, поймав все свои щепки-корабли, победоносно подбегал к маме.
  Я согласно кивнул в ответ и неожиданно спросил о теме занимавшей меня всю обратную дорогу из Инсбрука.
  - Кровных детей фюрера насчитывалось различными исследователями до тридцати душ, и все они с помощью СС эмигрировали из Германии: в США, Канаду, Австралию и Аргентину. Почему Вы оказались в Восточной Германии? Ведь все они, возможно, Ваши братья и сестры?
  Мой собеседник, в который раз не удивился моему необычному вопросу и снисходительно посмотрел на меня, сказав при этом:
  - Я не могу утверждать однозначно, но думаю, что нет. Если Вы знакомы с реинкарнационными цепями, то, вероятно, знаете о том, что наиболее полного своего наполнения они достигают лишь в случае, когда в этой цепи от прадеда через Вас к Вашему правнуку присутствует лишь один потомок мужского пола. Гитлер не мог этого не знать, а вся операция под названием ТОР и ее суперсекретный объект - объединение 'Лебенсборн' ? 1146 с родильным домом и малышами в нем, только дезинформация, успешно сработавшая на мое прикрытие. Неужели Вы думаете, что нацисты, даже 6 мая 1945 года, были не в состоянии вывезти всех этих кровных детей фюрера в ту же Аргентину, но вместо этого почему-то они стали раздавать немыслимо 'ценных' малышей в семьи австрийских и немецких бауэров? Рожденные от многочисленных истинных арийцев, а не от фюрера эти дети попадали в немецкие семьи - естественную среду своего обитания. Возможно, некоторые из них и выехали в последствии за границу, - Йохан пожал плечами и перевел взгляд на Саньку, а затем также неожиданно спросил, - как я понимаю, он тоже кровный один, Вы тоже один, Ваш погибший отец тоже один и дед Ваш тоже один?
  Я искренне удивился столь глубоким познаниям Йохана моей родословной, вновь поймав себя на той же подозрительности, и даже на время забыл о первой своей части вопроса.
  - Вы очень хорошо осведомлены. Даже я не могу с точностью утверждать этого... Но после случая или легенды, которую вместо сказки мне рассказывала моя прабабка, пани Елизавета, я склонен думать, что это так. Именно Санька - четырнадцатое звено в двойной реинкарниционной цепи, которое утверждает полное сходство духовных способностей и физиологических возможностей своего далекого предка по имени Антон. Он, влюбившись в простую девушку Аню, нарушил данное его отцом еще в младенчестве Антона обещание обвенчать сына с дочкой князя Стоцкого, с которым они вместе участвовали в походах, и из которых вполне могли не вернуться. Нарушение шляхетной клятвы было недопустимо. Но любовь клятв не признает, и Антон остался с Анной, которую его отец вынужденно, дабы не допустить того, чтобы его внуки были крепостными, выкупил у своего друга князя Стоцкого, сделав вольной. С тех пор, а именно с 1705 года, и до настоящего времени в нашей семье рождался или имел мужское потомство только один сын, - я остановился, так как мне показалось, что мой собеседник все это уже знает, а затем повторил свой вопрос, - И все-таки, почему Восточная Германия стала Вашей второй родиной?
  Йохан улыбнулся моей настойчивости, а затем, как бы рассуждая сам с собой, ответил.
  - У русских есть пословица: 'Ближе положишь - позже возьмешь', - он заметил, что я улыбнулся такому варианту пословицы, и, увидев мой отрицательный жест головой, пояснил. - Это я ее переделал для себя.
  - Я думаю, что Гитлер понимал то, что в самом пекле, а именно в Восточной Германии меня искать не будут, и я, также как иные 'кровные' его дети, попадал в естественную среду обитания, окруженный языком и традициями, которые невозможно воссоздать вне фатерланда. Обо мне забыли до того часа, когда рухнула Берлинская стена, а у меня появился правнук, - помолчав, он очень тихо добавил, - Седьмое поколение Адольфа Гидлера...
  Йохан, снова взглянув на Саньку, сказал:
  - Мне совсем нетрудно было догадаться о Вашей родословной, Николай, взглянув на свою. Есть еще одно косвенное подтверждение того, что у Гитлера не могло быть кровных искусственно зачатых детей. В обряд чистого зачатия Гитлера посвятили со слов тибетского ламы Раджи, который участвовал в первой нацистской экспедиции на Тибет в долину Кулу. Этот ритуал сохранился в первоначальном ее виде только у Мандеев, которые подобно нашим церковникам, определяющим день пасхи, по-своему исчисляют единственный день в году, когда оно может быть совершено в полном соответствии с ритуалом рождения царственной особы. Я не претендую на трон, но, достаточно изучив своего прадеда, склоняюсь к мысли об этом.
  Я знал о традиции Мандеев, тем более что проект Петра мне о ней достаточно полно напомнил, поэтому я попробовал поправить моего собеседника.
  - Мандеи под страхом смерти не могли раскрыть сущность ритуала, а этот ритуал должен был происходить на входе в пещеру Сомати. Иначе бы он не имел такой силы и значения. Войти в пещеру может только единственный монах, который с младенчества периодически ее посещает, а на ее входе может быть только специально подготовленная ним для совершения этого обряда девушка.
  Йохан снова не проявил своего удивления и теперь уже поправил меня:
  - Обряд действительно должен быть проведен тибетским монахом из пещеры Сомати с предварительной подготовкой девушки и в присутствии волхвов - других тибетских лам в точно определенный день солнцестояния. Место зачатия носит лишь определенный характер для того венценосца, чьи корни зачинаются, и на той земле, на которой ему служить людям. Все это не бесспорно, но иного объяснения у меня нет, - закончил он и, видя, как Санька и Люда с нетерпением крутятся вокруг нас, подал мне руку для прощания.
  Я ответил и, прощаясь, спросил:
  - Но ведь были дети, мальчик и девочка, у Евы Браун, настоящей жены Гитлера?
  Он коротко ответил:
  - Это невозможно, так как Ева не могла иметь детей, иначе бы она их завела сразу же после знакомства с фюрером. Ее любовь к нему общеизвестна, и она бы не устояла перед соблазном иметь маленького Адольфа рядом с собой, тем более что он постоянно ее оставлял одну. Вполне вероятно, что Ева Браун стала законной женой Гитлера, но то, что это произошло в ночь с 30 апреля на 1 мая 1945 года, весьма сомнительно. Об этом мы смогли бы поговорить при следующей встрече.
  Мы условились о том, что вместе проведем последний вечер моего пребывания в Брегенце.
  
  
  Глава 39
  
  
  Этот последний день нашего пребывания в гостях, наш австрийский зять посвятил нам. Вместе всей дружной кампанией мы отправились в Альпы на высокогорное озеро. Сама извилистая горная дорога на высоту 2500 метров над уровнем моря уже произвела огромное впечатление. Постепенно удаляющая равнинная земля, а неотвратимо приближающиеся снежные вершины Альп, нависающие скалы и ниспадающие отвесные обрывы вдоль края дороги дополняли остроту ощущений. Но отменная во всех отношениях дорога - заслуга прадеда моего немецкого знакомого, успокаивала своей безупречностью.
  Высоко-высоко в горах, где уже остро чувствуется снежная прохлада, я еще раз вспомнил о моем знакомом... На парковочной площадке перед зданием деревянной гостиницы рядом со своими сверкающими мотоциклами стояла большая группа достаточно зрелых байкеров, одетых, как и полагается, в черную кожу. В одном из них я, как мне показалось, узнал Йохана фон Либбе. Я даже направился, было, к нему, но вся компания, взревев моторами, стала стремительно отъезжать в противоположную от меня сторону.
  'Показалось', - подумал я и отправился с моими родственниками осматривать озеро и окружающие его горы.
  Чистый горный воздух и зеленовато-голубая гладь озера, отражающая в себе небо и склоны гор, на время отвлекли меня от раздумий о вечном. Вечное стояло передо мной во всей своей первозданной красе... До заснеженных вершин Альп, казалось, можно было дотянуться рукой, но иллюзия состояла в дополнительной тысяче метров вверх над уровнем моря. Рядом с нами не спеша гуляли, пощипывая сочную ярко зеленую траву, и звонко позванивая колокольчиками, альпийские коровы. Они здесь были настоящими хозяйками, бесцеремонно заглядывающими в открытые окна автомобилей с надеждой получить лакомство - кусочек подсоленного хлеба. На склоне горы в двух шагах от нас также спокойно паслись альпийские кони. Их передние ноги были без пут, таких привычных для нас...
  'А ведь действительно мы основательно запутались, производя и потребляя больше чем необходимо, накапливая жир в теле и пепел на голове', - подумал я и внимательно глянул на группу туристов с грушеподобными фигурами, стоявших у края озера возле небольшого водопада, спадающего с гор.
  'Скорее заблудились, или вернее заблУдились', - мысленно поправил себя я, делая ударение на втором слоге. 'И заблУдились основательно', - уже в полголоса подытожил я. Вода шумно бурлила на порогах и отвесно спадала с переката, образуя причудливый водопад. С шумом и брызгами разбиваясь о камни, она светилась радугой в ярком альпийском солнце. Видение зачаровывало своей естественной природной красотой, а в моей голове также бурля и перекатываясь, мелькали события и переживания последних дней, выстраиваясь в последовательную череду предположений и суждений:
  1. Судьба свела меня с правнуком самого одиозного правителя и вождя, заставив вспомнить слова из известной песни Владимира Высоцкого: 'Но виновен не жираф, а тот кто крикнул из ветвей: 'Жираф большой ему видней!'
  2. Пребывание в Австрии и других странах европейского содружества показало, что на практике кроме открытых границ никакого содружества то и нет. Есть только упорное стремление одних путем посул и обещаний воссоздать Великий Рейх в границах 1941 года, и небрежное, а порой и строптивое соглашательство других ценой потери исторических корней и традиций с заменой на турецко-арабский конгломерат производственных отношений.
  3. Повсеместно ощущается острая потребность в мощном совместном порыве и все охватывающей созидательной идее. Особенно остро это ощущается среди населения Австрии. Он как воздух сегодня необходим немцам и в наибольшей степени их австрийским прародителям, которые, нутром и корнями чувствуя приближающиеся перемены, готовы воспринять идею и мощно поддержать порыв.
  4. Такая созидательная идея и объединительный порыв родилась не случайно у нас - наследников Сынов Света - Ессеев - Ариев, и мы готовы ею поделиться с другими, в особенности с нашими прямыми братьями - наследниками Арийцев или теми ариями, которые научились ждать.
  5. Их цивилизационный путь в эпоху творцов и созидателей из эпохи производителей и потребителей может быть осуществлен по нашему образу и подобию. Для чего нам предварительно необходимо условиться в принципе и договориться о частностях.
  Продолжая путешествие по альпийским горам, мы остановились у отдельно стоящего придорожного гостевого дома. Возле самой дороги стояла скромная часовенка готовая принять странника и окружить его своим уютом и спокойствием.
  'Договоримся?!' - в полголоса сказал мне кто-то, я вздрогнул и обернулся, но вокруг никого не было. Я взглянул на расписные образа, а в ушах снова негромко прозвучало: 'Договоримся?!' Я вышел из часовенки, уже зная, о чем мы поговорим с моим немецким знакомым. Но разговор пришлось отложить...
  Мы достаточно поздно вернулись в Брегенц, и на мой звонок в отель мне ответил уже знакомый мне администратор. Он приторно вежливо сообщил, что господин фон Либбе уже отдыхает, и он не стал бы его сегодня беспокоить. Телефонная трубка замерла у меня в руке. Я извинился и положил ее на рычаг. Но, еще не успев прийти в себя от неожиданного ответа, я вздрогнул от телефонного звонка. Звонил Йохан.
  - Добрый вечер! - поприветствовав меня, он пояснил. - В ожидании нашей встречи я, сидя в холле на диване, задремал, а администратор решил меня не беспокоить, но я сквозь дрему услышал Ваш звонок. Вот только не сразу откликнулся. Извините!
  - Собственно извинять Вас не за что, - ответил я, - наше позднее возвращение из Альп, вероятно, и застало Вас дремлющим, поэтому простите и Вы за долгое ожидание.
  - Утром мы выезжаем в Мюнхен и далее на Вену, где, переночевав, отправимся, минуя Будапешт, домой. Я сожалею... - изложив свои ближайшие планы, начал оправдываться я, но немец меня очень вежливо перебил.
  - Вам действительно перед дорогой необходимо отдохнуть, поэтому я предлагаю нашу встречу перенести... - голос в трубке замолк, как бы раздумывая, а затем добавил, - на завтра. В Мюнхене, в пивной 'Расткеллер'. Вам известно это место на Мариенплац?
  Я действительно собирался посетить эту самую древнюю и самую знаменитую пивную Мюнхена известную еще и тем, что в ее стенах зародился так называемый 'пивной путч' Гитлера, поэтому я согласился.
  - Мы постараемся быть к ее открытию. Мне бы очень хотелось, чтобы посетителей почти не было. Шум и гам не способствуют положительному первому впечатлению и восприятию.
  - Я к вам присоединюсь, - ответил Йохан фон Либбе и попрощался.
  Я попрощался также, довольный тем, что наша встреча только переносится.
   Наш австрийский зять устроил нам экзотический прощальный ужин, поджаривая кусочки мяса на жаровне прямо посредине стола. Там же он предложил нам самостоятельно приготовить к мясу соус в отдельных глубоких керамических блюдцах. Отдельно на тарелках была выложена зелень и овощи, а в бокалах искрилось темно-красное австрийское вино...
  
  
  Глава 40
  
  
  Ранним воскресным утром мы, вместе с сестрой, которая взялась нас проводить до Вены, попрощавшись с племянницей, ее мужем и маленьким Никиткой, отправились уже знакомой дорогой в Мюнхен, который встретил нас абсолютным отсутствием прохожих на своих улицах. Воспользовавшись картой, мы достаточно быстро попали в центр и, припарковавшись, отправились в ближайшее кафе, которое только открылось, выпить кофе. Рядом на улице сквозь витринное окно кафе было видно огромное количество расставленных складных стульев.
  'Уличные концерты - еще одна давняя достопримечательность этого города. В летнее время на центральной улице они проходят практически в каждые выходные дни', - пояснила наличие стульев моя сестра. Выпив кофе, я на время отлучился в туалет, в котором стены и внутренняя сторона двери были расписаны короткими надписями и разрисованы красными и черными пятиконечными звездами.
  'В 1918 году со звезд и коротких надписей на стенах в Мюнхене началась немецкая революция. Затем поменяли только звезды на свастику... - подумал я, возвращаясь к своим. - У нас в Украине революционный фарс семнадцатого года, а у них фарс восемнадцатого со звездами в туалетах'.
  Неспешно прогуливаясь по центру Мюнхена, мы вышли на Мариенплац. Оглядываясь по сторонам, мы стали искать 'Ратскеллер', именно перед аркой-входом в который, мы и остановились. Знакомый голос нас окликнул:
  - Гутен морген! Вы на месте и точно в назначенный час.
  Из арки к нам подходил Йохан фон Либбе в сопровождении одного из официантов, которого он и отрекомендовал:
  - Это Карел. Он по национальности серб, а вот его мать - украинка. Правда, его познания в украинском языке весьма скромные, - Йохан жестом указал на него, а Карел в ответ отчетливо вымолвил 'Будь ласка!'
  Мы улыбнулись и прошли во внутренний двор знаменитой пивной. Другие официанты только начали сервировку уличных столиков. Они почтительно кивали нам и нашему немецкому знакомому. Мне показалось, что это было не только данью вежливости, но и данью их хорошего знакомства с нашим немцем.
  Перед входом в подвал стояла старая бочка с пивной кружкой сверху, а у входа нас встречал в услужливой позе гипсовый разукрашенный лев с развернутым меню в лапах. Пивная превзошла все, что мне рисовало мое воображение не только убранством, но и размерами, а также количеством залов, занявших под землей целый квартал. На стенах висели старые фотографии. Я стал внимательно всматриваться в них, но того, кого я искал, среди них не было. Вот только на одной из угловых стенок я увидел меню-счет, датированный 1941 годом. Официант-серб сопровождал экскурсию Йохана по подвалу своими комментариями. Он и сообщил нам о том, что нынешние руководители стран антигитлеровской коалиции, да и других порабощенных и не порабощенных стран, с удовольствием посещают эту пивную и неоднократно, справляясь о зале, где заседали путчисты и о стуле, на котором сидел их вождь.
  - Зал-то остался, а вот тот стул - нет. Но я их не разочаровываю, когда они трепетно опускаются в другой. Велика все же их тяга к господству, тем более, к мировому...,- сказал официант, а мы все понятливо улыбнулись.
  
  Мы сидели за одним из столов и из высоких стеклянных бокалов, с наслаждением пили знаменитое баварское пиво. Официант-серб не отходил от нас ни на шаг, готовый в любой момент выполнить любое наше пожелание. Постепенно в пивной стали появляться отдельные посетители. За соседним столиком от нас расположился неопрятного вида старик, который бесцеремонно уставился на нашего немца. Мы постарались не обращать на него внимания, но он отчетливо афишировал исключительно для нас свое присутствие, подмигивая одним глазом, кивая головой и указывая рукой на Йохана фон Либбе.
  В тот момент, когда мы, допив пиво, уже собрались, было, уходить, этот одинокий неопрятный старик остановил Йохана фон Либбе словами:
  - Я знал Вашего отца, - отчетливо произнес он по-немецки, - он воспитывался вместе со мной в гитлерюгенде здесь, в Мюнхене.
  Старик встал и оперся на палочку, уставившись в нашего немецкого знакомого, которому тот преградил путь к выходу.
  - Его звали Карл фон Либбе. Он был не совсем обычным воспитанником. Он был любимцем наци и нашего фюрера, который неоднократно приезжал сюда в Мюнхен, в приют и подолгу с ним беседовал, - старик перевел дыхание и продолжил, - мне известно, как его не стало, но я знал и то, что у него должен быть сын.
  Старик пошатнулся и ткнул пальцем в грудь Йохана, едва удержавшись на больных ногах. Официант-серб тут же услужливо поддержал его и предложил нам всем присесть за столик в небольшом отдельном помещении. Сестра мне тихонько из-за плеча переводила все то, что сказал старик. Йохан фон Либбе молча кивнул в знак согласия. И только Санька запротестовал и потащил Люду в детскую комнатку, оборудованную у самого выхода из подвала.
  Сев за столик в отдельной небольшой уютной комнате и заказав еще пива, мы внимательно вслушивались в отчетливо произносимые стариком слова.
  - Мне очень повезло с рождением. Я один из детей Великой Германии, - старик попытался, было встать, но мой знакомый остановил его, положив свою руку на его плечо. - Я не знаю своего отца и свою мать, но они первыми откликнулись на призыв партии и ее фюрера, и я появился на свет. Их судьба мне неизвестна. Меня воспитала Германия и мой фюрер.
  С этими словами старик опять попытался встать, но его опять остановил мой знакомый.
  - Закажите мне шнапс, - попросил он и указал на официанта-серба. - Они мне не дают... Я открыто говорю то, что знаю и думаю, но это не всем нравится.
  Йохан подал знак официанту, и тот беспрекословно подчинился, принеся спустя минуту на подносе бутылку шнапса и продолговатые рюмки.
  Старик не стал дожидаться, пока официант наполнит все рюмки, и после наполнение первой из них, коротко извинившись, тут же ее осушил. Все остальные рюмки остались нетронутыми, а старик гордо подняв подбородок, продолжил:
  - Вам повезло больше. Я очень хорошо знал не только Вашего отца, но и то чем он занимался. Мы сдружились еще здесь и после старались быть по возможности рядом. Близость и теплота его отношений с фюрером предоставляла и мне такую возможность. Я по-юношески завидовал ему, не подозревая, в чем кроется секрет такого расположения нашего вождя.
  Старик остановился и посмотрел прямо в глаза Йохану, но тот взгляда не отвел и не отреагировал, тогда старик, моргнув мне глазом и кивнув в сторону моего знакомого, продолжил рассказ. Шнапс подействовал, и он еще более разговорился:
  - Ваш отец, а теперь я в этом уверен, что он именно Ваш, был подвержен, как впрочем, и я, необычной операции по извлечению мужской семенной жидкости. Это было в начале сорок четвертого. Тогда наше ведомство очень было обеспокоено будущим нашего Рейха. Многие в отличие от нас слепо верящих котят понимали, что мы движемся к краху, и нужно было обеспечить кровную преемственность. Только призывами для отдельных пар этого было уже недостаточно. 'Энэрбене' - тайная лаборатория, благодаря опыту и знаниям Тибета обладала массовыми технологиями оплодотворения, а СС воплощало эти технологии в практику жизни. Реванш неофашизма и его появление как раз и пришлось на начало семидесятых, когда кровные наши потомки стали полнокровными мужчинами, - старик хмельным взглядом окинул Йохана и, удовлетворенный его моложавой статной фигурой, продолжил, - твой отец, несмотря на молодость, был скрытным парнем. Но однажды, уже после этой операции, он мне сказал, что знает кто претендентки на материнство, показав фотографии двух молодых норвежек.
  При этих словах Йохан фон Либбе приподнялся и уже был готов начать трясти старика, но тот, дотянувшись до рюмки со шнапсом, резким движением опрокинул ее в себя, победно глянув на нас всех.
  - Я был на квартире Карла после его гибели и нашел эти снимки. Они хранились у него очень тщательно. Я знал, сынок, что встречу тебя.
  При этих словах старик полез в боковой карман своего потертого сюртука и очень бережно достал старый помятый в нескольких местах портсигар. Мы зачарованно смотрели на его дряхлые руки, которым никак не поддавалась кнопка от застежки...
  Официант-серб даже двинулся ему помочь, но старик отстранил его.
  - Я сам! - застежка, наконец, поддалась, и портсигар открылся. - Вот они...
  С этими словами старик извлек из портсигара две сильно пожелтевшие от времени фотографии. С них на Йохана фон Либбе, который принял на ладони снимки, смотрели две молодые белокурые девушки.
  - Одна из них твоя мать. Я силился все это время их найти, но видимо это задача уже твоя. Я очень стар и очень счастлив, что помог моему другу фон Либбе, которого за его чистоту и веру мы в приюте называли двойным Либбе-Либбе (люблю-люблю).
  После этих слов старик встал. Взор его прояснился, лицо помолодело....
  - Я исполнил свой долг, - отчеканил он.
  Мы все тоже встали. Вставая, Йохан фон Либбе, не отрывал взгляда от фотографий. Я догадывался, что творилось в его душе именно в тот момент. Он встретил свою мать в образе этих двух молодых норвежских девушек, смотрящих веселыми глазами со старых снимков.
   Я был в шоке. Не прегради он нам дорогу, старик так и остался бы сидеть в этой пивной с помятым портсигаром в боковом кармане.
  Опрокинув в себя следующую рюмку шнапса, старик медленно опустился на стул.
  - А ведь я его видел... - задумчиво произнес он, многозначительно подняв указательный палец, и уставился на меня. - Он был здесь уже после всего.
  Нам стало казаться, что старик окончательно захмелел и у него помутился рассудок от осознания выполненного долга, но его глаза внезапно просияли. Взгляд загорелся и он все также, глядя на меня, продолжил, указывая на официанта-серба:
  - Вот они знают, что он был здесь! - старик метнул взгляд в сторону серба. - Я узнал его сразу, как только он вошел в сопровождении группы индийских туристов. Он отличался от них всем, а главное - глаза... Те же горящие глаза и взгляд волка. Он преобразился, как только зашел и безошибочно направился в тот самый зал и также безошибочно сел на то же место, где стоял уже новый стул, который вызвал раздражение на его лице. Они все это видели и тоже догадались, наложив в штаны.
  Старик кивнул в сторону официанта. Мы обернулись, но официанта действительно не было ряжом с нами. Он незаметно выскользнул из комнаты при первых же словах старика. Я глянул на старика, и наши взгляды встретились.
   Он кивнул, подтверждая мою догадку... Да, это был фюрер, только постаревший и в одеянии индусского раджи. Догадался и мой немецкий знакомый и сестра, которая ошарашено, переводила слова старика.
  Картинка из прошлого возникла сама собой... Два времени встретились: первое - наполненное верой и надеждой, подогреваемое решимостью, совершить поступок, от которого изменится мир. Его носитель молодой эксцентричный мужчина, способный зажечь группу своих сторонников. Крича и споря, они решают изменить существующий порядок течения жизни в их городе и их стране. Они выходят из подвала на улицу...
  И второе - за ними пристально наблюдает сухой и слегка сгорбленный индус, в котором легко угадывается европеец. Он покачивает головой и рукой пытается остановить мятежников. Он беззвучно зовет: 'Доди!' - так в детстве звала его любимая матушка...
  Вождь мятежников оборачивается. Он увидел старика, но соратники выталкивают его на улицу...
  Картинку прерывает голос все более пьянеющего старика:
  - Я вскочил и подошел к нему, глядя в его горящие глаза, а он также как в моем счастливом детстве прямо глядя мне в глаза, потрепал меня своей рукой по щеке. После он отвел руку в коротком нацистском приветствии, выполненном в исключительно только его манере. Я вскинул, вытянув руку, но он остановил меня и опять потрепал по щеке.
  Старик с трудом дотянулся до последней наполненной рюмки и медленно ее выпил. Положив руку на стол, он на нее опустил свою голову и, с чувством выполненного долга, тихо и умиротворенно застыл. Как нам показалось - навсегда...
  Официант-серб, уже появившийся в комнате, рукой предложил нам покинуть помещение, предоставив старика его заботам. Когда мы вышли, навстречу по длинному подвальному залу, весело смеясь, бежал Санька, широко расставив ручонки и не мигая, глядя на меня голубыми, как небо глазами... Мы вышли на улицу. И если бы не эти две пожелтевшие фотографии в руках Йохана фон Либбе, я бы подумал, что сон-сказка закончился.
  Я обернулся. На пороге стоял наш официант-серб. Я уже, было, собрался его спросить, но он понимающе кивнул в ответ, подтверждая реальность всего произошедшего. Сейчас и тогда ... А Йохан фон Либбе, как бы в подтверждение произошедшего протянул мне старый помятый портсигар старика:
  - Он Ваш, - сказал Йохан, аккуратно положив две фотографии в свой бумажник. А затем предложил:
  - Я очень хочу показать вам все с самого начала...
  В знак согласия я кивнул, и мы неспешно направились к автомобилю.
  
  
  Глава 41
  
  
  Дорога в маленький приграничный австрийский городок Брау-Нау на Инне заняла немного времени. Она пробегала сквозь ухоженные немецкие деревеньки, в которых совершенно не было видно их жителей.
  - В выходной день они стараются отдохнуть и не выходят за пределы своей усадьбы. В этот день не работают магазины. Лишь в праздники они ходят в гости, а еще некоторые из них с раннего утра уезжают проведать детей, которые предпочитают большой город с его разноголосицей и шумом, - пояснил Йохан.
  - Перемалываясь и утрачивая корни, дети крайне редко возвращаются назад, - дополнил его я, вспомнив опустошение последних лет в наших украинских селах.
  - Они не хотят быть, - мой немец указал на двухэтажные немецкие подворья с оранжереями во дворе и цветниками на окнах, - производителями даже высоко рентабельной сельскохозяйственной продукции, требующей монотонного кропотливого труда. Они вырываются из пут деревенской жизни в надежде устроиться в городе с его разнообразием предложений и возможностей приобретения новых навыков и умений.
  - Постепенно превращаясь в средство производства и наполнения чужих туго набитых кошельков, - вновь дополнил Йохана я, - при этом они утрачивают уникальную способность проявления своего природного таланта, рожденного не в городских джунглях, а на бескрайних просторах лугов и лесов.
  - Наши просторы, судя по проволочным изгородям, бескрайними не назовешь. Обособленность и закрытость снижает не только уникальную способность к проявлению таланта, а и нацеливает на норму прибыли минимально свою и максимально чужую, - усмехнулся Йохан и пальцем указал на придорожное поле цветов с характерными надписями 'Блюмен' и цены, а также с пластмассовой кассой для расчета за каждый вырванный самостоятельно цветок.
  - Есть достойный выход, - предположил я, - наши села своей бескрайностью, а ваши деревни своей обустроенностью готовы к новой репродуктивной миссии - центров материнства и детства. Наши, да и ваши господа в недалеком прошлом своих жен отправляли вынашивать, рожать и растить детей до школьного возраста в свое деревенское имение. На чистом воздухе, на коровьем молоке, на бескрайности просторов и на неограниченной любви матери вырастало достойное потомство, не имеющее стереотипа городских ограничений. Такой 'продукт' будет самым востребованным в новую эпоху творцов и созидателей.
  
  Брай-Нау на Инне показался неожиданно со стороны полноводной и живописной реки, мост через которую отделял его от пригородов. Сразу за мостом открывалась широкая главная улица городка, на которой мы и припарковали наши автомобили.
  Уверенно шагая, Йохан фон Либбе вначале направился к реке и, указывая на вымощенную булыжником набережную, пояснил:
  - В таком виде она была и тогда, когда шестилетний Доди прибегал сюда купаться с соседскими мальчишками, а его матушка, пережившая смерть троих своих малолетних детей спешила за ним вместе с совсем маленькой Паулой, чтобы быть всегда рядом. Благо их дом находился здесь же на центральной улице, невдалеке.
  Йохан совсем по-мальчишески, подпрыгивая и резвясь, спустился по лестнице на набережную и тут же, разувшись, сняв носки и закатав брюки, присел на набережную и опустил ноги в Инн. Он обернулся и подарил нам очаровательную улыбку шестилетнего мальчугана. Мы дружно помахали ему руками, а Санька, вырвавшись из маминых рук, бросился на его мальчишеский зов и, не разуваясь и не снимая носков, уселся на набережную и опустил ножки в реку. Мы рассмеялись, а я кинулся спасать будущий талант новой эпохи.
  Вернувшись на центральную улицу этого небольшого городка, в котором сбылась мечта Алоиза Гидлера и он, не только изменил букву в своей фамилии, но и стал таможенным служащим на границе с Пруссией, мы двинулись вдоль ее малоэтажных и разноцветных домиков, увешанных цветочными горшками. В отличие от деревень, маленькие кафе, расположенные посреди этой главной улицы городка были заполнены его жителями, которые внимательно нас рассматривали, угадывая в нас приезжих туристов.
  Приподнятое игривое настроение не покидало Йохана фон Либбе и он, проходя вдоль кафешек, кому-то, как давнему знакомому махал рукой, а кому-то кивал головой, слегка подмигивая. Завсегдатаи ему отвечали тем же.
  В своей средине центральная улица была перегорожена строением и, пройдя через арку, мы очутились в другой ее части с такими же маленькими кафе, но уже не посредине, а у края улицы. Пройдя не более ста метров, Йохан фон Либбе остановился у гранитного отшлифованного с двух сторон камня с хорошо выделяющимися надписями на немецком языке.
  'В назидание миллионам' - гласили они. Мы стояли перед домом, в котором родился, и в котором прошло детство Адольфа Гитлера.
  - Сейчас здесь народная библиотека, - пояснил Йохан, - она сохранилась в том же виде, что и была тогда при фюрере. В народных библиотеках Вены и Мюнхена он провел всю свою молодость, поэтому другого применения для своего родового гнезда он и не предполагал.
  К нашему величайшему сожалению двери библиотеки были закрыты, а ее хранитель жил от нее достаточно далеко и для его нахождения потребовалось бы достаточно много времени. Обойдя дом, мы увидели уютный дворик, который сохранился в том же виде, что и в конце позапрошлого столетия. Именно в нем и проходило счастливое детство Доди. В мыслях никак не вязались воедино этот дом, и этот дворик, и этот Доди, с тем фюрером Великой Германии и трагедией всего человечества.
  Йохан фон Либбе словно прочитал мои мысли:
  - У моего прадеда тоже было не безоблачное, но такое же, как у многих детей счастливое детство в этом доме. Клара после смерти троих своих детей - Густава, Иды и Эдмунда, души не чаяла в своем сыне и пестовала его как цветочек. Она мечтала о его священничестве и поэтому определила его с шести лет на воспитание в Бенедиктинский монастырь.
  Мой знакомый замолк и взглядом указал на окна второго этажа, из которого сквозь стекло проглядывало личико маленького шестилетнего мальчугана...
  
  ...Мама Клара собирает Доди в неблизкую дорогу. Она грустными глазами смотрит на него, понимая то, что с его отъездом в доме воцарится гнетущая тишина, нарушаемая лишь шумными и пьяными возвращениями домой с таможенной службы мужа Алоиза. Продолжатся его постоянные придирки из-за внутренней его неустроенности и карьерного непризнания его выдающихся способностей. Она спасала своего сына и надежду, отправляя его на воспитание в монастырь от притязаний и жестокости пьяного мужа, который мог часами читать хмельные нравоучения, добиваясь его беспрекословной покорности. Малейшая шалость мальчишки жестко каралась тут же. А мягкость и сентиментальность его поведения, а также его ухоженный стараниями мамы Клары вид, вызывал у отца Алоиза приступы неприязни и ненависти. На стареньком тарантасе мальчишку увозили в монашеский мир ограничений и запретов, послушаний и обетов...
  
  Именно туда за добрых сорок километров от счастливого городка детства Доди лежал наш путь. Местечко Ламбах и его величественный древний монастырь ордена бенедиктинцев находится на живописном месте в излучине речки и возвышается на ее высоком берегу. Грандиозность сооружения подчеркивается остроконечными шпилями и мощными стенами, обрамляющими монастырские постройки. За крепостными воротами располагается уютный и просторный монастырский дворик, украшенный цветами.
  Пребывание в нем ресторана, скорее всего дань времени, преобразовавшего таким образом постоялый двор для путников и странников.
  Уверенными шагами Йохан проводит нас полутемным коридором-террасой в храмовый зал с резными и лепными фигурами почитаемых святых отцов и изображениями Девы Марии с младенцем Иисусом. В центре зала возвышается площадка для службы, на которой располагаются и располагались в прошлом юные хористы...
  У меня перед глазами возникают образы:
  ...Больше других выделяется небольшого росточка мальчуган с бледным лицом и очень звонким голосом, который изо всех сил старается петь так, чтобы его заметили и похвалили. Среди присутствующих также выделяется очень важный господин аристократичной внешности, возле которого суетится монастырская знать. Видимо этот господин собирается сделать достаточно большой благотворительный взнос в бенедиктинскую общину, поэтому к нему и его настроению обращено все внимание присутствующих. Детские звонкие чистые голоса, отражаемые эхом высоких сводов и направляемые самим отцом-настоятелем, пронизывают и зачаровывают присутствующих. На лицо почтенного гостя накатывает блаженное удовлетворение от услышанного пения и вдруг...
  Самый высокий голос резко взлетает вверх по октаве, нарушая мелодичность и..., сбивая ритм, срывается на хрип. Отец-настоятель и почтенный гость обескуражены. Присутствующие готовы растерзать дерзкого хориста. Общее замешательство заканчивается тем, что подростка за ухо выволакивают в маленький дворик, который расположен совсем рядом, и отец-настоятель наотмашь хлещет мальчонку ладонью по щекам. А затем подоспевшему монастырскому воспитателю приказывает сурово выпороть маленького хориста за ослушание розгами. Пронзительный детский крик о пощаде не останавливает ревностного служителя и настоятеля. Почтенный гость спешно покидает монастырь. Выпоротого розгами в разодранной рясе мальчишку-воспитаннка выносят за монастырские стены и отдают его разгневанному отцу, который до самого дома продолжает начатую служителем жестокую процедуру наказания. Отставленный таможенный служитель Алоиз Гитлер не может перенести, свалившегося на его голову позора и всю свою хмельную злость вымещает на сыне...И только мать его еле живого отнимает у изверга...
  Картинка исчезает, оставляя горький осадок в душе. Йохан понимающе кивает головой:
  - Если бы не этот случай? Если бы не надломили тогда, те, кто первыми призывают к терпению и кротости? Если бы был понимающий взгляд отца Алоиза, вместо его хлыста? Может быть, и не надломилось бы тогда сознание подростка... с последующими уже взрослыми проявлениями ненависти и жестокости...
  Мне очень хотелось хотя бы кому-нибудь из обитателей этого величественного монастыря задать эти вопросы, но, увы, пройдя все доступные нам его залы-коридоры-террасы, мы так никого из его служителей и не встретили.
  'Опять спрятались', - подумал я, и только новый Римский понтифик - Бенедикт I усмехаясь, смотрел на нас с фотографических снимков, торжественно развешанных на толстенных монастырских стенах.
  Выходя в монастырские ворота, мы столкнулись с двумя туристами, которые, как и мы, пытались найти служителей для сопровождения.
  - Может им повезет больше, и они услышат эту мрачную историю практически из первых уст, - сказал вслух я, а Йохан продолжил:
   - Действительно, самые большие людские трагедии происходили под именем Христа и с молчаливого согласия церкви.
  Но нас так никто из монашеской братии и не услышал. Досадно и не ладно.
  Отъезжая от его стен, у меня в ушах стояла его звонкая тишина и надрывно старательный детский голос, резко переходящий в мятежную хрипоту и всеобщее восклицание 'Хайль!'.
  
  
  Глава 42
  
  
  Йохан фон Либбе уверенно указывал дорогу и спустя минут тридцать мы прибыли в городок Леондинг - предместье Линца, где после отставки и поселился таможенный служащий Алоиз Гитлер со своей семьей. Одноэтажный желтовато-коричневого цвета небольшой домик стоял у края дороги невдалеке от школы, кирхи и кладбища.
  Снаружи дом и дворик, в который с трудом удалось заглянуть, были ухоженными. Видимо, специально для меня Йохан поинтересовался у проходящего пожилого худощавого австрийца:
  - В этом доме можно снять комнату для приезжих? - и, постучав в двери, продолжил, - нам никто не отвечает.
  Прохожий окинул нас любопытным взглядом, наверное, думая, что с ним шутят или просто разыгрывают, и ответил:
  - Этот дом не сдается с весны 1945 года, со времени посещения его прежним законным наследником. В нем все также сохранилось и содержится в той же чистоте усилиями нашего муниципалитета. Мы ожидаем приезда нового наследника, чтобы решить судьбу дома по его усмотрению.
  Я обомлел, так как мне показалось, что прохожий пристально глянул на Йохана, но прохожий спокойно продолжил.
  - Он уже инкогнито приезжал сюда, и мне посчастливилось издалека его видеть.
  Пожилой австриец опять пристально посмотрел на Йохана. У меня уже было едва не вырвалось признание: 'Он перед Вами!', но Йохан жестом остановил меня, сказав:
  - Вероятно, еще не пришло время для такого решения. Память людская крепко держит все, что связано с прежним обитателем этого дома. Вон там школа, в которой он недоучился из-за нежелания воспринимать то, что не нравилось или методично вдалбливалось ученикам. После сурового монастырского воспитания и пережитого наказания, школа практически не воспринималась подростком. Он с упоением изучал историю у старого преподавателя Леопольда Петча - убежденного пангерманиста и ни во что не ставил многие другие предметы.
  Пожилой прохожий совсем не удивился познаниям Йохана и лишь добавил:
  - Школа также бережно сохраняется. В ней по субботам проходят публичные собрания общественности. Я вхожу в совет ее представителей, но сегодня воскресенье, и мы отдыхаем, - указывая также на запертую дверь школы, предупредил он.
  Йохан вежливо поблагодарил прохожего за рассказанное и предложил нам пройти на церковное кладбище, где под сенью старой раскидистой лиственницы нашли свое успокоение его прапрадед Алоиз и прапрабабка Клара. Возле могилки, аккуратно ее убирая, копошилась пожилая женщина, которая почтенно отступилась, увидев Йохана.
  - Ее всегда убирают и поправляет каждый, кто приходит к своим покойным близким. У нас своеобразное и позитивно сдержанное отношение к самому фюреру и его родным, - сказал наш случайный попутчик и в третий раз пристально посмотрел на Йохана.
  У меня сложилось впечатление, что он знает о наследственных корнях нашего доброго знакомого немца, и что только его молчание на этот счет сдерживает педантичного австрийца от любознательных вопросов. Тем временем прохожий продолжил:
  - Именно нам не за что его ругать. Он поднял из грязи нашу страну и все то, что мы сейчас имеем - его непосредственная заслуга. Нам нельзя им гордиться по причине вашей, - он кивком головы указал на меня, - вашей неприязни и чужой ненависти, но в этой школе и в этом доме он не был фюрером, а до поражений на Востоке вообще вел не весьма агрессивную политику. Однако, уверовав в свое мессианство и наткнувшись на непреодолимую преграду, Гитлер искал виновных в своем несовершенстве и нашел их.
  - Трагедия личности обернулась трагедией для человечества, - дополнил его Йохан фон Либбе, - а здесь в Леондинге он впервые пытался противостоять отцу, который настаивал на его хорошей учебе и бюрократической карьере чиновника. Здесь впервые, заявив о своем решении стать художником, он сдержал хлыст своего престарелого отца, не дав ни себя, ни горячо любимую мать в обиду. Он стал бы хорошим художником, но война, газовые атаки и послевоенная безысходность внесли свои коррективы.
  - И Гитлер стал нашим фюрером, а значит нашей объективной историей, к которой у нас беспристрастное отношение. Мы понесли наказание и принесли извинения всем, кого коснулось горе. Пришло новое время, требующее нового порядка, а значит нового вдохновенного вождя. Он уже на пороге... - пожилой прохожий преобразился, вытянулся, и как мне показалось, он вот-вот взмахнет рукой в приветствии 'Хайль!'
  Он вопрошающе взглянул на Йохана, видимо ожидая, привычного призыва, но Йохан фон Либбе хранил молчание, на его лице читалось абсолютное хладнокровие.
  - Еще не пришло время для новых вождей. Они еще слишком малы для этого. Заранее вспаханная почва не является предвестником большого урожая. Всему свое время, - из его уст это прозвучало как совет и инструкция одновременно для нашего воодушевленного прохожего, с которым на этом мы и попрощались.
  У меня на языке крутился вопрос, и когда прохожий скрылся за углом, я его задал, глядя в глаза Йохану:
  - Йохан, у Вас же есть правнук?, - и задумался.
  - Да, - спокойно ответил он, и добавил, - но он еще очень мал. Ему, как и Вашему сыну, три года, а зовут его Карл фон Либбе.
  Наши взгляды встретились, и мы отчетливо поняли, насколько хорошо мы научились понимать друг друга с полуслова. Его правнук с именем его отца, впитавшего в себя с малых лет арийское происхождение, как единственную форму своего существования, был рожден в седьмом реинкарнационном поколении. Его духовные наклонности, умственные способности и психологические реакции известны, но важно главное - как проявится и в чем реализуется его талант.
  Йохан фон Либбе словно прочитал мои мысли:
  - Имея определенную предрасположенность к духовному лидерству, моего правнука его родители окружили свободой выбора не только занятий, но и главное среды обитания. Он лишен режима как формы принуждения. Его оставляют в том месте, где ему хочется, и на столько, на сколько ему этого хочется. Единственное это то, что место и окружающую среду помогают ему выбирать они. Ведь у Вас, насколько я мог заметить, также?
  - Наша славянская традиция позволяет еще и шлепнуть по попке, если занятие сына явно мешает занятию отца, а особенно мамы, - пошутил я и взглянул на Люду, которая удерживала Саньку от беготни по церковному кладбищенскому двору. Санька вырывался и настойчиво пытался сбежать, за что и получил, наконец, легкий шлепок.
  Мы с Йоханом улыбнулись, вспомнив о нашем разговоре.
  - Я не являюсь хорошим знатоком и ярым приверженцем учения о реинкарнационном повторении судеб. Возможно, набор способностей и наклонностей совпадает, но среда их проявления несколько другая, поэтому и их воплощение может иметь совершенно иной результат, - словно немного оправдываясь, произнес мой немецкий знакомый. - Карл может стать художником, и в свои три года он рисует.
  Йохан аккуратно достал из бокового кармана, вложенную в твердый пакет небольшую акварель, на которой по-детски наивно было изображено дерево с зелеными пятнами листьев вверху и с голыми засохшими палками веток внизу.
  Рассматривая рисунок и улыбаясь детской непосредственности, с которой было изображено это весьма символическое дерево, я добавил к сказанному Йоханом:
  - А может стать духовным лидером нации, - я указал на пышную зелень на кроне дерева, изображенного его внуком и добавил, - Ведь именно об этом вопрошал Вас случайный или не совсем случайный прохожий. Он узнал Вас. Вероятно, в прошлый Ваш приезд сюда ему повезло, и он Вас видел, а слух об этом облетел весь этот городок.
  - В прошлый раз я был здесь с моим сводным дядей, который и рассказал мне всю историю моего происхождения. Уже позже я догадался, что поездка была ним подготовлена, и о моем инкогнито знал не только дядя. Нас впустили в дом, что не осталось незамеченным жителями городка, - Йохан глазами указал на небольшую группу людей собравшихся у входа на церковный двор и продолжил, - как и сейчас наше пристальное внимание к надгробию Гитлеров и случайная встреча неслучайного прохожего вызвала их интерес. Нам видимо пора в дорогу на Вену?
  Он вежливо улыбнулся, пропуская нас к выходу из монастырского двора.
  Поприветствовав, собравшихся местных жителей, и откланявшись им же, мы с сожалением уезжали из этого тихого австрийского городка. Мне вспомнилось одно из малоизвестных высказываний Гитлера и я его произнес вслух: 'Настоящий учитель тот, кто заканчивает свои дни истинным приверженцем Бога'.
  Йохан фон Либбе, снисходительно улыбнувшись, меня поправил: 'У большинства моих учителей, - говорил, вспоминая этот городок и эту школу, Гитлер, - было что-то не в порядке с умом, и лишь очень немногие из них кончили свои дни как искренние приверженцы Бога'.
  Я не стал возражать, а только вспомнил, что тот единственный преподаватель истории Леопольд Петч довершил надлом психики юного Гитлера.
  - 'Истинный' учитель научил мальчишку презирать свою историю, навязав историю другого, хотя и очень похожего, народа, - сказал я Йохану, который внимательно всматривался в околицы Линца.
  Йохан отвлекся от окна и ответил:
  - Дерево, пересаженное на другую почву, приживается, но плоды его бывают безобразными. Леопольд Петч - любимый учитель истории юноши Адольфа ненавидел Габсбургов и австрийскую историю, равно как ваши соседи россияне не признают историю Украины. Он то и довершил содеянное ретивым священником, изнасиловав сознание мальчишки революционными достижениями Бисмарка и исторической миссией немцев - арийцев высшего из народов.
  
  
  Глава 43
  
  
  Наша дорога лежала в Вену, где мы, прибыв поздно вечером, по настоянию Йохана остановились у его приятеля - известного венского адвоката. Его просторная квартира в самом центре Вены из окон, которой можно было видеть Штат-парк и гуляющие по нему пары влюбленных, могла вместить еще дюжину путников.
  Моложавый пятидесятипятилетний австриец Фридрих и его супруга Эльза встретили нас по-австрийски приветливо сдержанно. Наши распростертые было и резко сложенные объятья, даже дали мне повод усомниться в искренности приглашения, но Йохан настойчиво подталкивал нас пройти.
  Расположившись в отведенных нам комнатах, мы вышли в просторную гостиную, где уже был накрыт ужин.
  Наше первое впечатление о чрезмерной чопорности хозяев развеялось после того, как в комнату с шумом вбежали двое детей погодков - белобрысый мальчишка лет шести и русоволосая девчушка лет семи. А вот когда они совершенно без акцента с явным волжским выговором нас поприветствовали, мы оторопели!
  Оказалось Фридрих и Эльза, не имея своих, усыновили этих русских детей из Ульяновска три года назад, получив существенные льготы по налогообложению. Лена и Петя не были родными братом и сестрой. Они жили в одном детском доме и были выбраны Эльзой. Вся процедура оформления заняла полгода, и за каждого из ребенка они в общей сложности заплатили по пятьдесят тысяч евро. Для их воспитания из того же Ульяновска они наняли девушку по имени Оля, которая помимо этого получила возможность учиться в Венском университете. Вся эта история имеет свою горчинку так, как у девочки проявилась речевая патология в виде замедления развития речи. В свои семь лет она разговаривала на уровне трехлетнего ребенка, искажая и плохо выговаривая отдельные слова. Мальчик значительно ее опережал, но и у него иногда наступали приступы необъяснимого страха. Он забивался в самый отдаленный и полутемный угол и дрожал всем своим детским тельцем. Не отзываясь и не подпуская никого к себе, пока страх сам собой не покидал его. Дорогие врачи и их бесконечные консультации к видимым позитивным результатам пока не приводили. Фридрих с Эльзой даже подумывали о том, чтобы свой отпуск провести в Ульяновске, чему несказанно была рада Оля. Они хотели, чтобы русские врачи попробовали помочь их приемным детям. Было заметно, что, решив проблему снижения налогообложения своих доходов, они обрели более хлопотную проблему, связанную с патологией приемных детей.
  Я невольно вспомнил Петра и его проект, предполагавший рождение гениев. Наши новые знакомые стопроцентно подходили на роль его клиентов, но, увы, проект был сознательно Петром остановлен. Моя подсказка помогла, и Петр успешно возвращал в натуральном виде своим клиентам предметы их коммерческого вожделения. Лишь мой норильский знакомый не шел на соглашение, требуя неукоснительного выполнения контракта и рождения ему гениального ребенка.
  Глядя на детей, которые тут же подружились с Санькой, и предлагали ему всевозможные игрушки, я подумал о том, что врачебная помощь вряд ли им поможет. Этим детям очень необходима ментальная народная доброта и сверхтерпение. Чтобы капля за каплей избавить их от врожденной и приобретенной патологии. Необходимо не в отпуск, а навсегда вернуть их в Россию и там, в природном теплом окружении вернуть им здоровье и утраченное свое счастье.
  Я не вникал в смысл разговора, который шел за столом. Я машинально улыбался и машинально кивал головой, а также машинально отвечал на обращения. Я думал об этих детях, и о моем Норильском знакомом.
  Выйдя из-за стола и поблагодарив за сытную австрийскую еду, я прошел на балкон и позвонил Петру. Поздоровавшись и справившись о делах, я перешел к теме, которая меня взволновала.
  - Сынок, - уже привычно обратился я к нему, - мне срочно необходимо связаться с нашим норильским заказчиком. Мне кажется, я нашел ему достойное и хлопотливое, радостное и счастливое занятие напрямую связанное с детской гениальностью.
  Я неожиданно вспомнил о том, что многие признанные миром гении имели патологические отклонения в детском возрасте. Нерастраченная теплота и бесконечное ожидание ее приложения - вот то, что необходимо двум этим крошкам.
  Петр сообщил мне мобильный телефон и попросил не связывать воедино его проект и мое предложение:
  - Понимаешь, батя, - это 'батя' для меня было всем, - я бы очень не хотел, чтобы возвращение детей выглядело сделкой. Если твое предположение подтвердиться и дети будут искренне отданы и также приняты, вот тогда и я смогу вернуть взятое мной в оплату за несостоявшуюся услугу. Возвращайтесь скорее, а от мамы и от отца тебе привет.
  Дверь на балкон открылась, и на нем показались Йохан и Фридрих. Балкон был достаточно просторным, и мы комфортно расположились в плетеных креслах у такого же плетеного столика.
  Без всякого вступления я обратился к Фридриху, попросив Йохана перевести сказанное:
  - Детей необходимо вернуть в Россию и не на время отпуска, а до их полного выздоровления. У меня, кажется, есть семья готовая их с радостью принять и терпеливо выходить.
  Я замолк и пристально посмотрел на моего нового знакомого, пока Йохан переводил сказанное. Я не думал в тот момент, какое впечатление мои слова произведут на Фридриха. Главное - это дети, которые требовали моего посильного участия.
  Фридрих, медленно растягивая слова начал отвечать, а Йохан также медленно их переводить:
  - Мое желание и мой отпуск вместе с поездкой в Россию и был попыткой вернуть их на время в среду их первоначального обитания. Вы, вероятно, правы месяц - полтора не решает проблемы укоренившейся патологии, но если их оставить до полного выздоровления, то возможно ли оно? Наши далеко не глупые специалисты утверждают, что если у Питера все с возрастом может исправиться, то у Хелен все с точностью до наоборот - патология может развиться до полной потери речи. Оставить детей на длительный срок в России означает их отчуждение... - он умолк, ожидая пока мне переведут последние его слова, а затем откровенно и резко спросил, глядя мне прямо в глаза. - Готовы ли Ваши знакомые принять их навсегда?
  Я также пристально посмотрел в его глаза и спокойно ответил:
  - Я думаю, что они готовы, хотя пока и не догадываются об этом. Но не нужно спешить отчуждать и присуждать. Дети уже достаточно большие и самостоятельно смогут принять решение. Оставаясь у одних - помнить добром других и приезжая к другим - не забывать о первых. В их положении тепла и доброты не бывает много.
  Йохан, переводя сказанное, одобрительно кивнул головой.
  - Давайте спросим у первых, потому что вторые не будут против. Вы можете с ними созвониться? - спросил он у меня.
  Я утвердительно кивнул головой, набирая номер мобильного телефона моего норильского приятеля.
  Услышав ответ, я, преодолевая ком в горле, выдавил из себя:
  - Я нашел тех, кого вы с женой так долго искали. Жду в Киеве, прилетай.
  - Хорошо, - услышал я короткий его ответ.
  Мой приятель все понял и не стал меня расспрашивать, как и не стали этого делать Йохан и Фридрих.
  Весь следующий день прошел в приготовлениях и формальных хлопотах. Были оформлены необходимые документы на временный вывоз детей, собраны их рюкзачки. Этому неслыханно был рад Санька, так как новая компания ему очень понравилась. Нам показалось, что, обучая Саньку словам, Лена старалась их произносить правильно, и у нее это получалось... А Петя на правах старшего не выпускал Санькину руку из своей, страшась единственного, что ее могут у него отнять.
  Нам все-таки удалось всем вместе посмотреть в Вене здание художественной академии, куда так опрометчиво не был принят прадед Йохана.
  Уже перед самым нашим отъездом наш немец ненадолго отлучился и вернулся, подводя к нашему автомобилю маленького, такого же, как Санька белобрысого и голубоглазого, мальчишку...
  - Знакомьтесь, это Карл, - восторженно произнес Йохан, - он очень спешил, чтобы вас проводить.
  Двое мальчишек, Санька и Карл, не мигая, уставились друг на друга. О чем в этот момент они думали очень трудно понять. Но не о плохом это точно, потому что уже спустя мгновение они обменялись игрушечными машинками, которые держали в своих ручонках.
  - Я обязательно позвоню, - прощаясь, уже сидя в автомобиле, сказал я.
  - Я отвечу, - сказал Йохан, держа на руках маленького Карла, и добавил, указывая на Саньку, - а о нем я уже знаю значительно больше, нежели Вы предполагаете.
  Карл и Санька махали руками, пока машины не скрылись за поворотами.
  
  Заехав на восточный железнодорожный вокзал Вены, откуда сестра возвращалась в Брегенц и, проводив ее, мы всей дружной детской кампанией в сопровождении Фридриха и Эльзы выехали из Вены. Так мы проехали Австрию, Будапешт и на границе с Украиной распрощались и с ними. Фририх и Эльза понимали, что дети возвращаются домой...
  Нейтральная полоса промелькнула быстро и 'Доброї ночi' украинского пограничника приятно отозвалось в ушах. Наши детки, безмятежно обнявшись, заснули на заднем сидении автомобиля. Люда всматривалась в извилистую дорогу Карпат, а я перебирал в памяти со мной произошедшие события ...
  
  
  Глава 44
  
  
  Пропажа дочери обернулась для меня встречей с сыном, которому я в меру своих сил помог разобраться в сомнительной пользе его проекта 'Рождения гениев'. Петр самостоятельно пришел к выводу о том, что выдающиеся способности это только отдельные проявления, а сам бескорыстно реализуемый талант - это и есть счастье созидания по образу и подобию творца.
  Необходимым же условием будущего созидателя является его чистое зачатие, в котором исключено наслаждение как форма собственного удовлетворения и в котором, душевное состояние родителей нацелено на рождение новой созидательной жизни. Физиологическая форма проведения зачатия при этом носит вспомогательный характер, а вот место и время являются определяющими...
  '...Раннее утро и восходящее солнце весьма способствуют чистоте помыслов, а природа наших лесов и полей уединению от окружающего шума и соблазнов.
  Омытый родниковой водой, овеянный чистым воздухом и освещенный ласковым утренним солнцем, с чистотой помыслов родителей зачинается будущий талант, который впитывает в себя их любовь', - продолжая путь размышлял я.
  'Последующее нахождение его в лоне матери в природном окружении лесов и полей, с естественным ее питанием природными сельскими продуктами, а также предшествующий девичий опыт матери проявлений ее таланта и генетический отцовский набор способностей будут успешным проводником его во время внутри материнского развития'...
  Люда на время вывела меня из раздумий, предложив изменить маршрут с тем, чтобы заехать к родителям, где мы оставили Артема - нашего старшего сына. Я согласился и свернул, не доезжая Львова, на Тернополь. Проезжая бесконечные села и маленькие городки, я вернулся к своим размышлениям о том, что окружающая меня природа и есть естественный родильный дом, в котором только и возможно появление на свет новой жизни.
  В белесой дымке предрассветного тумана зарождался новый день, а вместе с ним рождались новые таланты. Рожденные в поле, рожденные на лесной лужайке они избавлены от чужого вмешательства. Помощь повивальной сестры, а все остальное в карете скорой помощи, стоящей в стороне на случай возникающих нашим несовершенством осложнений.
  Первое, что может и должен увидеть младенец, не лицо акушера, а естественный свет восходящего солнца и сияющее от счастья лицо матери, умывающей его лицо росой и омывающей крохотное создание подогретой своим телом родниковой водой.
  А затем не менее чем до года его пребывание вместе с матерью в живописной сельской местности на домашних продуктах и здоровом материнском молоке будет способствовать устойчивому иммунитету от психологических и физиологических отклонений и болезней.
  Я остановился у обочины и вышел пройтись вдоль оврага у края дороги, благо у нас это возможно без всяких ограничений.
  Без всяких ограничений на сельском просторе желательно дальнейшее развитие рожденного самобытного таланта. Его вдохновитель - сама природа, его учитель - родная мать, его наставник и пример - отец.
  Природа любого нашего края - это настоящий кладезь его вдохновения.
  Неограниченные просторы - пространство для полета его мысли, а утренний восход и вечерний закат солнца - начало и конец его созидательного существования.
  Родная мать его внимательный учитель, не прерывающий своих занятий ни на минуту. Только бы не мешать ей рекомендациями дошкольных учреждений и программами начальных школ, а дать возможность никогда не прекращать ее декретный отпуск. Она сама научит в радость, и читать, и писать, и рисовать, и петь. Научит и в радость любить Родину, а не в обязанность ее уважать режимным строем.
  Родной отец своим примером наставит юный талант на кропотливый труд для его созидательной реализации на благо себе и другим. Вот только таких примеров за всеобщей коммерциализацией мирового сообщества почти не осталось.
  Цель - талант, подменен средством - специальностью, которая связана только с навыками и умениями.
   'Дуся ты агрегат на сто киловатт', - почему-то пришли мне в голову слова уличной песни.
  - Разделенных на всю нашу грешную жизнь, - уже вслух добавил я.
   И только теперь я заметил торчащее из глубины оврага большое дерево, с ярко выраженным шрамом от содранной по живому коры...
  Именно здесь под Немировом шесть лет назад глубокой ночью у меня выстрелил передний левый скат на 'Жигулях', и я слетел с трассы в овраг. Перевернувшись в воздухе машина на багажнике сползла по дереву и носом уткнулась в землю, оставив мне жизненное пространство и не оставив ни одной царапины и ушиба на моем теле и голове.
  Я чуть ли не кувырком спустился на дно оврага и стал искать какие-нибудь остатки той аварии. Я нашел пластмассовый кусок стойки 'Жигулей', с которым и вскарабкался наверх. Люда с растерянным видом стояла у машины, и никак не могла сообразить, куда же я подевался.
  - Вот памятник моему второму рождению, - сказал ей я, показывая обломок пластмассы. - Отсюда начался мой путь размышлений и здесь я делаю свой главный вывод - менять необходимо среду обитания таланта, создав условия при которых и хлеб насущный, и одежда, и крыша над головой будут у всех и не будут началом и концом нашей жизни.
  Произнеся это, я мысленно почувствовал как плащаница знаний, переданная Елисеем учителям праведности, опускается на мои плечи...
  Я вздрогнул и оглянулся. Это Люда накинула на мои плечи легкую курточку. Начинался дождь.
  - На фарт, - тихо произнесла она.
  
  
  Глава 45
  
  
  Уступив настоятельным требованиям деда Ивана, отца Люды, мы обменяли в селе Саньку на Артема, и вместе с Петей и Леной под вечер прибыли в Киев.
  'Все будет завтра и послезавтра', - напевал я, получив сообщение вначале от норильчан, а затем и от Петра, которые следующим утром прилетали и приезжали к нам.
  Проведя практически целые сутки за рулем, я в прямом смысле слова валился с ног. Уже засыпая, я слышал, как Люда укладывала детей.
  - Спокойной ночи, - пожелал им я, а они мне ответили.
  Перед глазами медленно поплыли далекие образы и недавние события...
  Вот Петр с Яной кружат в свадебном танце, а мы, их родители, стоим, взявшись за руки, и смеемся их и нашему счастью быть вместе...
  Вот Аня с Викой и Гришкой стоят у входа в солнечный город. С ними еще один парень, которого я еще не знаю...
  Вот бывший следователь сооружает невероятный механизм со множеством шестерен и колесиков и неизменным предназначением вечного двигателя, а за ним придирчиво наблюдает Михалыч, время от времени кому-то грозя пальцем, со словами: 'Не мешай, а'...
  Вот Валерка стоит у здания какого-то ЗАГСа с большим букетом жарков, а с противоположной стороны улицы ему энергично машет руками Славка, как бы показывая, что те, кого он ждет уже в его машине...
  Вот моя сестра с племянницей, маленьким внучком и зятем проходят таможенный контроль вместе с грузовиком полным детских вещей, возвращаясь в Киев...
  Вот Йохан фон Либбе в компании как всегда хмельного мюнхенского знакомого и леондингского прохожего торжественно открывает двери того самого дома для посещения всеми желающими. При этом он очень энергично машет рукой мужчине со спины очень напоминающего его прадеда...
  Вот два мальчугана, Санька и Карлуша, держась за руки, смотрят на восходящее солнце, а вокруг них в ритуальном хороводе кружат девчонки - участницы несостоявшегося проекта...
  С улыбкой на лице я медленно просыпался. В окно комнаты действительно пробивался утренний свет. Я медленно сполз с кровати и перешел в другую комнату. Здесь я улегся на диванчик, свернувшись калачиком, и попытался снова заснуть...
  Я вижу, как весело смеется маленький Петя, а Леночка читает стихи всем четырем своим приемным родителям...
  Звонок!!! Еще звонок!
  Я вскочил, метнулся к двери и машинально открыл ее. На пороге стояла моя Анечка...
  - Здравствуй, папа. Вот я и приехала поступать, - промолвила она.
  В конце коридора показалась Люда и весело подмигнула Ане, сказав при этом:
  - Проходи, будем знакомиться.
  Я стоял как столб не в силах сказать хотя бы слово. 'Неужели все это мне приснилось', - вихрем пронеслось у меня в голове.
  - Неужели... - уже вслух я обратился к Люде, но в этот момент резко зазвонил телефон.
  Я схватил трубку, и услышал незнакомый голос, который на ломаном русском языке сказал:
  - Я, Йохан фон Либбе, готов участвовать в экспедиции на Тибет.
  Трубка медленно опустилась на рычаги...
  - Значит, правда Тибет, - вслух сказал я.
  В широко открытую дверь было видно всех. За ними вставало солнце...
  - Ты БУДЕШЬ жить в раю и на земле, - произнес я и взглянул на дочь.
  
   Уже скоро! Читайте продолжение "Рожденные счастливыми" - 3 Часть книги
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"