...Скачут серые в крапинку ступени под ногами, взлетает девчонка на пятый этаж. Подъезд огромен и гулок, он неизменно полон солнечного света или звездно-лунного сияния, квадрат шахты так и не поставленного лифта зияет торжественной бездной, если свеситься в эту пропасть, аж дух захватывает. Но Инка обещала не свешиваться и не свешивается! Да сегодня и некогда. Прыгает девчонка по ступенькам, стучат светлые косички по узким плечам.
Что такое десять лет? Возраст испытаний, познаний и отсутствия усталости. Вот и дверь: новенькая, высоченная, оббитая свежим дерматином. И сам дом новый, свежий и просторный, как будущий коммунизм. Построено здание на излете расцвета Первой Столицы УССР. Пусть столица теперь в Киеве, но и тут, у нас, ого, как современно и замечательно!
...Инка хватает сиротливо дожидающуюся на диване подушку и снова выносится на лестницу. Утренняя прохлада приятна, настежь распахнуты огромные окна, дробь сандалий отзывается горным эхом. Ждет почти загруженная машина во дворе. Ох, хлопотное это дело, сборы...
С переездом на дачу в этом году припозднились. То у папы не было времени, то институтская машина оказывалась занята. Уж июнь на исходе, а все в городе приходится жариться. Но ничего! Вот он счастливый день - вперед, на дачу!
...Взвывает пружина подъездной двери - Инка с подушкой в обнимку выскакивает во двор. Грузовик наготове: шофер помогает поднимать в кузов кадку с пальмой, папа с дядей Борей пристраивают ценное растение среди никелированных кроватных спинок, набитых выварок и матрацев. А как же, разве можно растение в квартире без надзора оставлять? Инка любит городскую квартиру, но только не летом. Нынче нужно на даче жить, и так последними приедем. Пора бы уж, пора...
Ночью прошел дождь, двор, просторный с юными тополями-свечами, еще не до конца просох. Маленькая Лидася изучающее тыкает пальцем в покрышку грузовика, бабушка вздыхает и оттирает палец внучки носовым платком. Ну а что такого - три годика, пора начального познания мира.
- Ну-ка...
Инка ахает, взлетая на папиных руках в высокий кузов. Дядя Боря, смеется, усаживает парашютистку с удобством, на рулон свернутого матраса. Бабуля с сестричкой садятся в кабину к шоферу - Лидася поедет на бабушкиных руках. Вот нет же у малой понимания, сколь поучительно смотреть как рулят. Ну ничего, наверху, с ветерком, даже лучше!
Папа одним движением вскидывает себя в кузов - приятно глянуть на отточенные движения сильного тела в белой парадной форме. Нет, папа не командир РККА, и не моряк-летчик, у него своя важная служба. Молотки и 'французские ключи' и крупные звезды на петлицах - преподаватель-железнодорожник. Если кто думает что это звание так себе, то очень сильно ошибается. Приравнивается к майору Красной Армии! Ведь без железных дорог ни туда и не сюда - передовая область техники, главный нерв огромной страны.
Папа одергивает китель и хлопает по крыше кабины:
- Поехали!
Грузовик выруливает к арке выезда - хочется пригнуться, Инка чувствует себя на немыслимой высоте, почти как на самолете раскачиваешься.
Ехать жутко далеко, за другой конец города. На Веснина полуторка останавливается, папа и дядя Боря 'заскакивают' в гастроном за провиантом. Инка спохватывается, лезет проверять собственную сумку, нет, ничего не забыто, все на месте: новый набор карандашей, компас, оловянный браунинг, '20 тысяч лье под водой'. Петрушка в сумку не втиснулся, но бабушка обещала за ним отдельно присмотреть - у Петрушки голова из папье-маше, нос и так покарябанный, как бы не случилось что с героем.
Ужас! К десяти годам обрастаешь такими количеством скарба, что даже удивительно. Инка застегивает свою потрепанную сумку, с таким трудом выпрошенную у мамочки. Мама уже три дня как проживает в поселке Научный - готовит дачу к приезду, мучается в 'диких условиях'.
Дядя Боря и папа загружают провиант, свертки из оберточной бумаги - большие и 'фунтики', дюжина ситро и прочее, выглядит многообещающе. А как пахнет круглый белый хлеб! Это же поэма, а не аромат. Темные бутылки пива мелодично позвякивают, но особого смысла в этой мелодии Инка не улавливает - оно же горькое! Ну да ладно - замысловатый мужской напиток.
...Просторна в воскресное утро улица Веснина, просторна Сумская, на которую выкатывает озабоченно порыкивающий грузовик. Отдыхает выходной, весь в утренней прохладе город, еще дремлют новые высокие дома, слабо шелестят листвой юные каштаны. Днем припечет, горожане потянутся в парки и скверы, но мы-то будем далеко, на свободе...
...Катит грузовик, грызет Инка упоительно вкусную свежайшую горбушку. Вот остается справа по борту громада площади Дзержинского, такая торжественная и ослепительная, со ступенчатым силуэтом Госпрома вдали. Вот так оно, большое путешествие, и начинается: от родных мест, к дальним, тоже родным...
...Стараясь не обплескаться непослушной бутылкой ситра, Инка размышляет над логикой Больших Путешествий. Вот всем хорош СССР, но для первооткрывателей тут трудности: почти все уже пооткрыто. Прошедший год для Инки выдался непрост: выбирался путь дальнейшего жизненного движения. В путешественницы или в летчицы? К летним каникулам пришло твердое понимание - в путешественницы и первооткрывательницы и никак иначе! Потому как многое на морях нужно открывать, особенно на северных. Моря Инка очень любила. В большей степени Азовское, поскольку до Черного так, в общем-то, доехать пока и не удалось. Ничего, доберемся этим летом - вот папа в отпуск пойдет...
Сияли трамвайные пути на спуске от площади Тевелева, стучали подковы колхозных телег, проносились 'эмки', урчал деловитый ГАЗ. В стороне остался шумный рынок Благбаза. Инка перебралась ближе к отцу, сидела на сильных руках, слушала, как папа дяде Боре о последних республиканских соревнованиях рассказывает.
- Так-що первое место по эстафете и полосе препятствий мы взяли уверенно...
Они похожи: папа и дядя Боря. Оба кудрявые, спортивные, 'мечта женщин' как неоднозначно ворчит мама. Боря в городе проездом - он студент, перешел на второй курс Краснодарского сельхозинститута. Будет виноград выращивать. Смешно - вон какой сильный, и вдруг 'виноград'?! Папа - главный по физподготовке главного городского института. По крайней мере, Инка твердо уверена, что институт инженеров транспорта самый главнейший. Ведь без его выпускников из города вообще не уедешь - вся железная дорога на них держится. А Полоса Препятствий это, наверное, самый современный вид спорта, он самое нужное для Труда и Обороны объединяет...
Кончилась длиннющая улица Свердлова, вырвалась машина на шоссе, словно барьеры перепрыгав узкие переулки окраины. Красота! Речушки и луга, рощицы и овражки, мелькают телеграфные столбы, словно те точки и тире, что пока не даются Инке. Сложная азбука эта Морзе, с нормальными буквами как-то попроще...
...Смотрит девочка в голубое и глубокое украинское небо, щурит то один, то другой глаз. Катится по небосводу летнее солнце, припекает, от ночного дождя и следа не осталось. Проносятся кроны высоченных придорожных тополей, зеленеет листва яблонь и шелковиц... Ничего, лето еще длинное. На дачах Инку давно ждет команда: народ сплошь знакомый, все дети институтских работников. В городе, конечно, зимой тоже встречались, но то ж совсем другое дело! Ого, поселок Научный это и пруд, и дубовый лес, и ощипывание смородины и малины, постройка планеров и всеобщая объездка пусть единственного-облезлого, зато вполне взрослого велосипеда. Тысяча неотложных дел! А когда ноги уже отказываются бегать, можно залезть на крышу и почитать. '20 тысяч лье' это только для затравки, на один зубок, у народа тоже книги есть, пойдет обмен...
...Сворачивает машина на улочку-грунтовку, скребут ветви груш по кузову и фанерной кабине. Сейчас-сейчас!
Смеясь, спрыгивают на траву у калитки папа и дядя Боря, прыгает в их руки нетерпеливая Инка, несется по дорожке вглубь сада:
- Мамуся, мы приехали!
Дача малюсенькая, в полторы комнатки. На летней кухне уже благоухает борщом и чуть-чуть керосином, ахает мама.
- Бог ты мой, уже приехали? Да я не все и успела...
Ковыляет, возмущенно голося, истосковавшаяся в тесноте кабины, Лидася, на ходу обеими руками цапает роскошные солнечноголовые одуванчики вдоль дорожки... Приехали!
И снова суета, расставление столов и стульев, сборка кроватей. Уж скоро и гости из города приедут, конечно, все свои, родственники, но все же порядок должен быть.
- Инуся, идем платье погладим, - говорит бабушка.
- Та ну его, завтра, - морщится девчонка.
- Morgen! Morgen! Nur nicht heute! Sprechen immer träge Leute - Завтра, завтра, не сегодня, так ленивцы говорят, - напоминает бабушка на двух языках.
Бабушка у Инки - немка. Понятно, не какая-то там чужая и иностранная, а дочь русского немца, заводского мастера, вышедшая замуж за совсем уж русского мастера. Это в старину было, еще при царе. Бабушка хорошая, но уж очень порядок и салфетки любит. У нее на комоде прям и тронуть ничего невозможно - миллиметр к миллиметру все расставлено.
Под присмотром упорядоченной немецкой мысли Инка, высунув кончик языка, гладит платье. Утюг увесист, бабушка чуть помогает, но так сама, все сама. В жизни очень даже пригодится, тут отрицать нечего. Поскрипывает аккуратнейше обшитая ветхой простыней гладильная доска, разглаживаются складки веселого ситца...
- Готово, бабуля! Я рванусь?
- Только коленки не посшибай. Vorsicht ist die Mutter der Weisheit - Осторожность - мать разума...
...Зелень садов, знакомые лица, крыжовник, почти уже ягодный, хотя на вкус трава-травой. Инка, сверкая белыми незагорелыми ногами - позор, конечно, но наверстаем, наверстаем, - проносится по улице, на ходу подтягивает спортивные 'локомотивские' трусики и бежит к косогору над станцией. Пора встречать!
Дневной 'пригородный' один, тут все и приезжают. Тетя Юсь и дядя Коля, дядя Тёма и сухенькая теть-Женя. По правде говоря, не совсем они дяди и тети, но к чему вникать и пунктуальничать? Степень родства простая - свои и родственники.
Инка ведет гостей по и так всем знакомой тропке. Болезненный дядя Тема, вздыхает, что 'крутовато' и лучше его взять за пухлую и мягкую руку. Да, здоровье очень ценная вещь.
- Знаешь, что я тебе привез? - заговорщицки шепчет добрейший дядя Тёма.
- Откуда же мне знать? - так же шепотом отвечает Инка.
Книжку он привез! Вон она из кармана пиджака топорщится. Очень хороший гостинец! Особенно если про путешествия. Пусть у дяди Тёмы диабет и иные хворости, но с памятью все хорошо - вот наверняка про приключения и странствия...
...Получает Инка книгу про Колумба и еще крошечный флакончик духов от тети Юси - мамина сестра сама очень красивая женщина и считает, что девочки с детства должны к изяществу приучаться. Не совсем это по-современному, но аромат у флакончика дивный. Лидася всем показывает нового зайца с плюшевыми ушами. Вид у игрушечного зверя задорный и воинственный - не иначе какой-то заяц-разведчик...
Но что такое зайцы и духи по сравнению с борщом!? Вот уж где аромат, так аромат! Тарелки горячущие, мама скромно улыбается - удался борщ. Глотая слюну, все следят, как тают в огненной гуще белоснежные острова сметаны. Теперь натереть чесночком горбушку 'темного' - в тишине и сосредоточенности. Здесь народ сплошь южнорусский, все: и умнейший дядя Коля - инженер-паровозостроитель, и пухленькая красавица теть-Юсь, все трут пахучие зубчики. Нету пред истинным борщом ни интеллигенции, ни студентов, ни школьников - все едоки!
- Ну-ка, ну-ка, - молвит дядя Коля, примеряясь ложкой к точно рассчитанной 'температурной периферии' тарелки...
Ух, вкуснотища! Все вздыхают, переводят дух, дядя Боря в восторге качает кудрявой головой...
...Зелень молодых яблонь прикрывает дощатый стол, играют солнечные пятна южного полдня на пустеющих тарелках, стаканчиках с янтарным пивом, перьях лука и ином замечательном. Все лето впереди!
Проезжает по улочке велосипедист, что-то кричит через символические невысокие заборы. Папа идет к калитке...
А когда возвращается... Инна запомнит его лицо на всю жизнь.
- Война. Утром немцы напали...
Тихо за столом, только Лидася что-то шепчет зайцу, пихая в вышитый рот чайную ложечку.
Почему война?! Воскресенье же. И почему с немцами? С фашистами, наверное...
...Так оно и кончилось. То время - Время-До-Войны. Еще на рассвете рухнули на города бомбы и умирали люди, горели аэропланы на аэродромах, и билась Брестская крепость. В этот полдень еще огрызались горящие погранзаставы, шли в первые контратаки наши красноармейцы и БТ, а здесь сидел на коленях у девочки игрушечный заяц, да грелось в маленьких стаканах недопитое пиво. Большая страна, пока еще боль по ее телу дойдет...
Заяц и Лидася ничего не поняли. Не знали они такого слова 'война'. Да и кто знал что война - ТАКАЯ?
...Дядя Боря погиб в апреле 44-го. Танки батальона почти прорвались к Севастополю, но наша пехота залегла. М3л был подбит на выходе из Золотой балки. Дядя Боря, командир машины, отправил заряжающего к своим, а сам остался с машиной. За ночь они с мехводом натянули гусеницу. На рассвете легкий танк был расстрелян немецкими 'восемь-восемь'.
Тетя Женя и дядя Тёма остались в оккупированном городе. Что с ними стало, никто не знает. Может, увезли их на душегубке ко рву в Лесопарке, а может, умерли от голода. Не осталось от людей никакого следа.
Инка до августа сидела под ночными бомбежками и ловила с пацанами ракетчиков-диверсантов, хотя и не особо удачно. В августе загрузились и двинулись в эвакуацию, и довелось девочке пожить в Средней Азии, а конкретно в городе Ташкенте, где много арыков, узбеков, дорогого урюка и всякого прочего. А еще там случилась скарлатина, которую с трудом, но удалось превозмочь.
Папа оставался в городе в дивизии ополчения, но со снаряжением и вооружением у дивизии не сложилось, и ополченцев распустили, в последний момент. Благополучно выскочил папа из города, добрался с последним эшелоном до Ташкента, вновь преподавал, писал заявления, чтобы сняли 'бронь', но не сняли. Немало неприятностей принесло родство с немцами, но какая теща есть, такая есть. Обошлось, хотя с продвижением по службе, эх...
В августе 43-го город окончательно и бесповоротно освободили. Институт вернули из эвакуации, Инка ехала с восторгом - Ташкент город хороший, но все ж чужой. Вот только и от родного города мало что осталось. Остро помнилось, как уходили, как оставалась безупречно чистая квартира, как лежали стопкой учебники на столике с салфетками. Квартира была пуста, хоть шаром покати, замок выбит, обивка двери истерзана мелкими осколками, а на лестнице нужно было осторожно обходить дырищу, пробитую не разорвавшейся, к счастью, авиабомбой. Во дворе ядовито зеленели россыпи винтовочных гильз, под тополем оплывали непонятно чьи холмики-могилы. За аркой лежали улицы в грудах кирпичей...
Что ж, такая война, считай, повезло. Уцелела предусмотрительно закопанная семейная посуда, да в соседнем крыле дома чудом отыскалась ореховая тумбочка от спального гарнитура - привет из сказочной До-Войны. Повзрослевшая Инна ходила после школы с одноклассниками в госпиталь, помогали чем могли. В некоторые палаты не пускали, но и эту сторону войны довелось посмотреть вдоволь.
...Добили Гитлера, отстраивался разрушенный город. Бабушка, тяжко болевшая, совсем угасла в 46-м - догнала ее голодная эвакуация.
Инка, да и подросшая Лидася, свою линию борьбы знали четко: школу одолеть с отличием, впереди университет...
...Геологом стала Инка, носила шинель и тужурку с петлицами. Практика, потом работа. Путешествия переименовались, отменилось это смешное название. Экспедиции! Крым и Сахалин, Уссури и Донбасс. И все-таки море... Прорвалась Инна в морскую мечту - океанолог. Первый рейс, дальше, дальше... Гибралтар и Босфор, Панама и Антарктида, Балтика и Ангольская котловина... Не имеет земной шар углов, потому и бывали везде советские НИСы - научно-исследовательские суда. Ну и не совсем научные тоже... Два знака ВМФ 'За дальний поход'...
Дел было много, думалось больше о будущем. Но тот солнечный день, когда у калитки сказали 'Война!', помнился как вчера. И очень хотелось, чтобы такого никогда больше не сказали.
Работала Инка, переводили ее по отделениям и институтам, пока не пришлось якорь бросить на сугубо сухопутной московской Якиманке. Но нельзя сказать, что в оседлой береговой жизни дел поубавилась. Тот возрожденный город Инна регулярно навещала, пока живы были родители, да и позже... Хотя самостийно и грустно там стало.
Давно все это было. Ушли люди, остались коробки с орденами и медалями. То июньское воскресенье стало легендой. Трагической, глобальной, стратегической. Вот только горечь вкуса размылась. А если глаза закрыть, на языке память покатать: солнце, вдруг замершее над головой, стаканчики ополовиненные, заяц удивленный. И люди уходят, уходят, уходят...