II.	ДО СМУТЫ.

Когда мы шли по воле Иоанна
в полон забрать мятежную Казань,
нам с бастионов суры из Корана
мулла кричал в октябрьскую рань.

Златая осень вниз плыла по Волге,
без брани покоряя племена.
Дни истончились, ночи стали долги,
под утро иней трогал стремена.

Мы с трепетом полки вели к восходу,
куда земля стелилась как ковер,
не зная, что на древнюю свободу
Иван худые помыслы простер.

Еще того не ведая, о море
мечтали втайне дерзкие умы.
С Европою сойдясь в ливонском споре
своей судьбы не разгадали мы.

Ты, Государь, для нас второе солнце,
безумие тебе затмило взор,
Смотри, Иван, ведут босых ливонцев,
в тверских снегах смывающих позор.

Ливония колени преклонила,
твою почуяв мертвенную длань.
Она себя сама приговорила 
платить сынами Юрьевскую дань.

Январь скрипит заржавленным забралом
над замками, которых больше нет.
И чудится в ночи за рижским валом
Московии блистательный рассвет.

На Новгород и Псков мы ополчились,
с тобою, царь, измену жгли огнем,
когда они к латинству обратились
и Августа назвали королем.

Виновны, нет, но кто теперь наветы
от истины сокрытой отличит?
Мы все его безмолвные клевреты, -
София Новгородская кричит!

По наши души, братья, хор опричный
в церквах заупокойные поет,
И кто из русских ныне не привычный
на Волхове детей спускать под лед?

Мужайтесь, за далекой Даугавой
звенят мечи, Литва скликает рать.
Куда уносишь нас, орел двуглавый?
Туда, где наши кости не сыскать.

Твоих сынов пожрало злое время,
по Угличу гуляет бабий вой,
и наше в землю брошенное семя
почувствует тот холод ледяной.