Аннотация: Неспешное погружение в глубины клинической смерти.
"Это всё абсурд, вранье -
череп, скелет, коса.
Смерть придет, но у нее
будут твои глаза"
Почти верная цитата из Бродского
Стены изменились. Туннель пошел трещинами, съёжился и стал пульсировать - сначала редко, а потом всё чаще и чаще.
Ныряльщик погружался, и ничего не мог с этим поделать - неведомая сила тащила его вглубь этого сюрреалистического колодца.
Но человек знал, что вскоре всё переменится.
Так и случилось.
Где-то на глубине, в самом сердце мрака, вспыхнула искра. Через секунду она переросла в яркий океан бушующего пламени, где лучи света стали осязаемы, а все эмоции перестали существовать.
Ныряльщик зажмурился.
- Сенсорная активность! Он погрузился, - девушка повернулась на стуле и указала на монитор, где один за другим возникали мутные образы.
Слайды были похожи на старые акварельные картины или плёнки древних кинохроник. Расплывчатые, неровные и смазанные, их словно подёрнуло рябью. Цвета искажались, а на половине фото - и вовсе отсутствовали.
- Время! - крикнул высокий седой старик.
- Пять минут.
Старик ничего не ответил - лишь посмотрел на мониторы, беспрерывно чертящие синусоиды вместе с прямыми линиями. Линий было больше. Врач погладил подбородок и замер.
- Полчаса, - озвучил его мысли техник, - И немедленная декрионизация.
Старик не ответил.
Ныряльщик открыл глаза и осмотрелся. Арктика. Голубые глыбы льда, ослепительные сугробы и монолитное стальное небо над головой. Впрочем с реальной Арктикой эта картинка не имела ровным счётом ничего общего. Холода не было. Облака не шевелились, и лишь едва заметно подрагивали. Точно также они могли подрагивать в окуляре дешёвой китайской видеокамеры.
Присмотревшись, можно было заметить и другие странности, но Ныряльщику было не до них - он бежал к Барьеру.
Двигался он легко: снежная корка не проламывалась под ногами, ветра не было и в помине. Собственно человек даже не оставлял следов.
Барьер, тем временем, приближался - Ныряльщику он виделся полупрозрачной серой стеной, сотканной из сжатого тумана. И каждый раз эта стена была разной. Полоса светотени, ржавый сетчатый забор, стена из белого мрамора, ленивая река, несущая тёмные воды... Образы были неисчерпаемы - теперь вот был туман.
Когда до Барьера оставалась сотня шагов, человек услышал голоса. Тихие речи рождались внутри головы и звучали необычайно звонко в этом мире-лишённом-звуков.
- Привет... - сказала девушка и рассмеялась.
- Ты мне за это ответишь! - рявкнул мужской бас и зашипел, как вода на раскалённой сковородке.
Парень вздрогнул и силой воли вытеснил шипящего недруга из своего сознания. Но на его место тут же пришли новые окрики. Они были самые разные - мужские и женские, старческие и молодые, знакомые и не очень. Человек старался не замечать их, но голоса не обижались и продолжали шептаться.
Барьер совсем близко.
"Вот бы подобраться ближе. Потрогать рукой. Заглянуть... хоть краем глаза"
Внезапно снег под ногами просел и пошёл волнами - словно камешек чиркнул по водной глади. В пустоту взвился смерч белой пыли.
"Чёрт!"
Барьер рассеялся. Небо закрыли чёрные облака, и неведомая реальность затрещала по швам.
"Как не вовремя!"
Снежные горы исчезали, будто срезанные невидимым лезвием. Неподалёку раскололась глыба льда, обдав Ныряльщика волной осколков. Небосвод рассекла молния.
Арктика исчезла в один миг - будто в кинопроекторе оборвалась плёнка.
Теперь вместо неё было "ничто" - так это называли. Пустота без цвета. Пустота ощущений. Потом Ныряльщик почувствовал движение. Появившийся желудок вжимался в зарождающийся позвоночник, а в отсутствующем (пока) горле возник тугой комок.
Фантом рухнул на кушетку и провалился в нёдра своего мёртвого тела. Сердце дрогнуло и застучало с упорством дятла. Уже за пределами сознания пискнули невидимые мониторы и сменили все прямые линии на синусоиды.
Максим глубоко вдохнул и осторожно приоткрыл один глаз.
"Темно"
Убедившись в этом, парень повернулся на бок - к застывшему возле изголовья доктору Хароновскому.
- Ну как?
- Как во сне. Сегодня я почти дошёл. Дошёл! Когда-нибудь я всё-таки перейду этот треклятый барьер, и вы не посмеете меня вытащить!
- Не перейдёшь! - отпарировал старик, - Ты слишком любишь жизнь, чтобы такое отчудить. К тому же ты связан контрактом.
Максим усмехнулся и обратил взор внутрь. Всё-таки приятно, когда у тебя есть лёгкие и можно дышать полной грудью! Волшебное чувство. "Там" такого нет.
Врач, тем временем, ждал ответа. Максим спохватился:
- Это верно. Но знаете, док - ТАМ "любовь к жизни" не имеет смысла.
Хароновский усмехнулся:
- Верно. Может, и я как-нибудь попробую.
Макс смутился - он прекрасно знал, что у шефа больное сердца, и что его билет на Глубину был бы в один конец. Поэтому решил переменить тему:
- Кстати! Где этот чёртов Костя!? Опять Арктику устроил со своим климатизатором! Ему-то хорошо - это не он бегал по льду в одних шортах!
- Расслабься! Ты всё равно не чувствовал холода.
- Эээх... Ну конечно - убедительный довод.
Девушка взяла Максима под руку, и они вместе покинули Институт Танатологии через боковой вход.
- Расскажи мне больше! - улыбалась Лена, - Я первый раз вижу такие чудеса! И не думала, что работать ассистенткой профессора так интересно!
- Ничего, новизна скоро сотрётся. Я уже свыкся. А что конкретно хочешь узнать?
- Всё! - девушка заправила непослушную прядку волос за ухо, словно та могла помешать ей услышать собеседника.
- Ну эээ, даже не знаю с чего начать, - протянул парень, - Я подключился к проекту год назад, и сегодня было моё юбилейное тридцатое погружение.
- Тридцатое!? Ты умирал тридцать раз?
- И столько же пробуждался, - кивнул Макс, - Это не предел. Предыдущий Ныряльщик отнырял больше сотни.
- А что с ним случилось? Почему ушёл? Уволился?
- Нет. С ним... произошёл несчастный случай.
Девушка заметила нотку напряжения в голосе спутника: - Несчастный случай?
- А тебе не рассказывали? Доктор Хароновский не пояснил тебе цель погружений?
Девушка покачала головой.
- Тогда придётся начать с начала. Ты, наверняка знаешь, что вернуть человека к жизни можно не всегда. Если с момента остановки сердца прошло определённое количество времени, в коре мозга наступают необратимые изменения. Правда, ещё в конце прошлого века, реаниматологи стали подмечать определённые закономерности. Ну, например: если человек тонет в ледяной воде, то время отпущенное на реанимацию возрастает вдвое. Вплоть до часа. Холод словно консервирует мозг. Понимаешь?
- Да. Я где-то читала об этом.
- Ну вот! Исследуя эту закономерность, Хароновский изобрёл фриз-блокатор. Ты видела его сегодня, не так ли?
- Кажется да. Это такой серебристый раствор? Тебе ввели его сразу после... смерти.
- Да. Это он. Фриз-блокатор реагирует с некоторыми ферментами, локально понижая температуру внутри черепной коробки.
- И это продлевает время... погружения!
- В яблочко.
- Кстати, а откуда эти термины? Погружение, ныряльщик, глубина?
- Ты когда-нибудь плавала с аквалангом?
- Нет.
Макс улыбнулся:
- Я тоже. А вот тот, первый, Ныряльщик был заядлым аквалангистом. Он и рассказал на что похоже состояние клинической смерти: ты словно плаваешь в теплой воде и постепенно опускаешься на глубину. Ясно? Ну ладно - на чём я остановился?
- На фриз-блокаторах.
- Аааа... ну да. Так вот - технология только с виду казалась идеальной. Вскоре после её распространения произошло несколько неприятных... инцидентов и появились знаменитые "ограничения".
- Да, я помню - запретили оживлять людей, если с момента их смерти прошло больше часа. Логично. А что за "инциденты"?
- Помнишь, про "несчастный случай" с моим предшественником? Да, да - с ним произошел подобный "инцидент". Однажды он погрузился, а вернулся "другим". Нет, внешне он не изменился. Разве что совсем чуть-чуть. Он мигом поседел, глаза выпучились, зрачки сжались в точку. Его трясло и бросало то в жар, то в холод. Он всё время пытался что-то сказать, но не мог. Потом он рухнул на пол и умер.
- Жуть! Но... но почему?
- Почему умер? Обширное кровоизлияние в мозг, осложнённое...
- Да я не об этом, - с досадой перебила Лена, - Почему это вообще произошло?
- Кто его знает? Это мы и пытаемся выяснить. То же самое происходило и с другими пациентами. Никто не выживал. Поэтому фриз-блокаторы и ограничили к применению: за негуманность. В правительстве посчитали, что лучше умирать тихо, чем корчиться на полу, с залитым кровью мозгом, - Макс понизил голос, - Мне говорили, что у того парня кровь даже из глаз капала. Ужас, ужас!
Девушка несколько минут молчала. Потом решилась спросить:
- Ведь до применения этих блокаторов никто не возвращался "другим"? Значит, мозг всё же разрушается! А тот парень наверное пробыл там дольше, чем... чем можно?
- Совсем нет. Я погружался и на гораздо большее время. И он тоже. Моё мнение - кровоизлияние вызывается Барьером. Хароновский тоже так считает.
- Барьером?
- Ну да. В посмертных галлюцинациях всегда присутствует Барьер. Точно также всегда встречаются Голоса, Туннель и Свет. Остальные видения - индивидуальны. Если в момент твоей смерти было холодно - увидишь снежную равнину. Если жарко - соответственно пустыню. Но Барьер есть всегда и у всех. Это словно граница между мирами. Он каждый раз представляется по-разному - и никто ещё не возвращался из-за него. Точнее возвращались... но другими.
Некоторое время молодые люди молчали. Затянувшееся безмолвие нарушил Максим:
- А ты не хотела бы... поужинать со мной сегодня? Я отличное место знаю! Обещаю не касаться нашей работы и прочей мистики.
Лена зарумянилась и провела ладошкой по волосам:
- С удовольствием.
И тем же вечером они встретились. На следующий день - снова.
К концу мая Лена рассчиталась с хозяйкой съёмной квартиры и переехала к Максиму.
На исходе августа - он купил обручальное кольцо.
Тридцать первого августа он заказал столик в том самом "отличном месте", где состоялось их первое свидание.
А в первый день дождливой осени его невесту сбил грузовик.
- Как ты? - спросил Хароновский, присаживаясь на стул, рядом с кушеткой.
- Нормально.
Угрюмый техник устанавливал по всему телу Максима многочисленные датчики. Ныряльщик не обращал на него никакого внимания - только смотрел в потолок, и его зрачки медленно расширялись.
Хароновского не унимался:
- Не ври мне, парень. Не ври старику. Если хочешь - я могу отстранить тебя от исследований. Найдём нового ныряльщика, обучим. В конце концов, ты не на каторге и вправе уйти.
- Нет, - выдавил из себя Максим и несколько раз моргнул, пытаясь закрепить тонкую сенсорную линзу.
- Уверен?
- Да. Я не подведу. Всё равно у меня нет желания жить. Лучше я буду умирать каждый месяц.
Хароновский покачал головой и, через силу, заставил себя выдать инструкции: - Сегодня мы будем отрабатывать поэтапную реанимацию. Возможно, видения на глубине будут отличаться. Время - обычное. Да, - спохватился доктор, - и не подходи к барьеру. В прошлый раз он чуть было не сцапал тебя!
- Лучше бы сцапал, - прохрипел Максим и закрыл глаза, - Начинайте.
- На счёт пять - включаем ингибитор. Когда услышишь число шесть - ты уже будешь мёртв.
- Два! - тонкая инсулиновая иголка вонзилась в предплечье.
- Три! - Максим в последний раз глубоко вдохнул и задержал дыхание.
- Четыре!
- Пять! - неприятное онемение в запястье и приятная беспросветная тьма перед глазами.
- Шесть! Ты мёртв! Вводим фриз-блокатор! И без глупостей!
"Последняя фраза не по инструкции, старина" - успел ещё подумать Максим и провалился куда-то вглубь подушки.
И тот час открыл глаза. Теперь он видел лабораторию так, как если бы находился где-то под потолком. Изображение было красочное, наполненное звуками и движением. Угол зрения расширился до трёхсот шестидесяти градусов, давая панорамную картинку.
Прямо под собой ныряльщик заметил собственное остывающее тело. Рядом стоял Хароновский и теребил в кулаке очки. Два оператора заняли свои места у компьютеров.
Когда Максим нырнёт - они начнут получать картинки загробной жизни. Это действительно было величайшим открытием Хароновского. Оказалось, что сенсорные органы человека продолжают работать и после смерти! Не особо долго, но продолжают! И даже получают информацию от удаляющейся души.
"Если она есть, эта душа" - беззвучно сказал Максим.
Он уже начал различать глухой рокот. Звуки приближались, и всё больше напоминали шум работающего парового локомотива. Когда звук стал непереносимым, всё оборвалось и Максим полетел вниз - прямо в тёмный туннель, который растворил в себе и лабораторию, и людей, и все останки реального мира.
Видение очень соответствовало его душевному состоянию. А иначе и быть не могло - Максим сам его создавал.
Осень. Холмы накрыла осень. Голые деревья и ковёр из съёжившихся листьев у их подножия. Безмолвие сумрачного дня.
Максим побрёл к Барьеру.
Сегодня он выглядел необычно. Преграду образовал дождь. Самый настоящий ливень - только капли падали ровной стеной. Макс словил себя на мысли, что зрелище очень напоминает поездку в грозу на машине с не работающими дворниками. Всё, что было за Барьером размывалось, но Ныряльщику казалось, что он различает какие-то призрачные огни.
Они манили его.
И в первый раз ему по-настоящему захотелось нарушить инструкцию. Бросится к Барьеру и войти в пелену дождя, прежде чем Хароновский сообразит, что к чему. И не успеет выдернуть его на поверхность.
"Лена... Где ты? Как ты? Мы рыбы из одного ставка. Почему же ты плаваешь на глубине, а я плескаюсь у поверхности?"
- Судьба, - родился в глубине сознания знакомый голосок. Ныряльщик обернулся.
Впервые Голоса обрели сущность и оболочку. Лена стояла в водопаде падающих листьев и смотрела на парня. Её волосы развевал неведомый ветер, а лёгкое платье колыхалось, как бывало когда-то...
Девушка прошло мимо опешившего Ныряльщика и двинулась к Барьеру. Она не шла, а как будто летела вверх по золотистому холму. У самой кромки дождя она обернулась и помахала рукой. В ту же секунду её волосы намокли и она сама превратилась в призрачную звёздочку по ту сторону водяной стены.
Максим упал на колени и припал лицом к сухим листьям.
Потом Барьер исчез; осень сломалась напополам и раскрошилась в небытие.
Тем же вечером, Ныряльщик сидел у себя дома и слушал грустную мелодию, ненавязчиво обволакивающую всё его естество.
"Почему её не было на снимках? Почему? Почему был дождь, была осень, но не было её? Это знак? Знак для меня?"
Внезапно он понял. Или просто решил, что понял. Ведь картинки создавало его собственное сознание.
"Я просто не хотел, чтобы другие ЗНАЛИ. Чтобы они не могли остановить меня"
И он пошёл на крышу.
Но Максиму не повезло.
Именно в тот вечер доктор Хароновский решил посмотреть всё ли в порядке у его Ныряльщика.
А заслуженный реаниматолог мирового масштаба не даст человеку умереть так просто...
- Доктор! Время выходит! - крикнул ассистент, - Он не вынырнет! Бессмысленно!
- Продолжайте, - прорычал доктор и взглянул на безжизненное тело Максима.
Ныряльщик выглядел ужасно. Весь в крови, со сломанной голенью, его тело казалось переломленным в районе грудной клетки. Впрочем, почти так оно и было.
А где-то на глубине, Ныряльщик стоял посреди светящихся дивным светом холмов и слушал музыку. Никакого шума, только мелодичный перезвон японских ветряных колокольчиков. Барьер смотрелся великолепно. Окружённый радужным сиянием, он лучился теплом и радостью.
Он был самим светом.
Ныряльщик мог поклясться, что там, за ним он видел улыбку. Её улыбку.
Он побежал вниз по склону и вошёл в радугу.
- Вытаскивайте! Вытаскивайте! - орал доктор, хотя внутренне содрогался от возможных последствий.
Если Максим вернётся "другим"... он никогда себе этого не простит.
- Вынырнул, - прошептал техник, и все сотрудники лаборатории разом повернулись распластавшегося на каталке трупу. В ту же секунду системный блок компьютера, считывающего данные, задымился и вспыхнул. Но на это уже никто не обратил внимания.
Ныряльщик закричал ещё до того, как открыл глаза. Искалеченное тело рухнуло на пол, и забилось в конвульсиях.
- Поднимите! Поднимите!
Его подняли. Хароновский заглянул Ныряльщику в глаза и готов был поклясться, что не увидел в них ничего человеческого. Глаза усыпляемой собаки. Глаза приговорённого.
Максим пытался шептать.
- Я не слышу, - сказал Хароновский дрогнувшим голосом.
- ... знал... что не позволишь... умереть... спокойно.. Так нечестно... И долго. Чертовски долго... Там было так хорошо.
И умер.
В тот же момент доктор всё понял. Посмотрел на дымящийся компьютер. Потом перевёл взгляд на мёртвое тело ныряльщика.
"Теперь всё на своих местах. Цель моей жизни оказалась переливающимся мыльным пузырём. Мы действительно выдёргивали людей с того света. С самого дна. Почему я не обратил внимания на временные колебания? Здесь у нас проходил час, но Максим воспринимал это время буквально как несколько минут... Но теперь ясно - за Барьером всё иначе. Я не знаю что там... рай ли? Ад ли? Но время там... "другое". Не наше время. Очень быстрое.
Сколько Максим провёл там? Объективно - пять минут. А субъективно? Сто лет? Тысячу? Миллион? Или целую вечность? Не знаю. Даже не могу представить - тысяча лет в плену мечты. Тысяча лет безмятежности. Тысяча лет абсолютного счастья. А мы вернули его. Сюда. В мир, где есть боль и холод. Это нечестно. Прости... Все вы - простите".
Хароновский опустил голову и покосился на дымящийся компьютер.
"Понятно, почему он сгорел - получить мгновенно столько информации. Информации за тысячелетия. А танатология? А исследования? Чушь. Мы изучали пустоту и никак не могли понять, почему ничего не видим. Посмертная жизнь - галлюцинация. Она у каждого своя. И каждый творит её сам. Правда длится она всего пару минут - и одновременно целую вечность. Вот и вся мистика".