Аннотация: В этом рассказе, я выступил в роли консультанта по жестокости и насыщенности.
Примечание: Я уже создавал тему с этим рассказом.
Однако, учтя конструктивную критику, замечания и советы
господина Вайсса, создаю новую тему, где представляю вам
слегка дополненный вариант "Симфонии".
Пылинки поблёскивали в лучах солнца, проникающих внутрь сквозь давно немытые стёкла. За окном был день. Пушистые облака плыли по высокому весеннему небу, отбрасывая вниз, на город, лёгкие полупрозрачные тени. Вслед за облаками откуда-то издалека, с гор, медленно полз плотный, тяжёлый и серый покров, постепенно закрывая всё большую часть неба.
Петя открыл глаза. Первым, что он увидел, было движение. Это слежавшаяся комьями пыль слегка колыхалась от его дыхания. Пол, на котором лежал Петя, был буквально завален ею. Из шевелящегося серого ковра поднимался выцветший, облупившийся плинтус, переходящий в ободранную, испачканную прикосновениями тысяч грязных рук, стену. Лежать на боку было неприятно, плечо успело слегка затечь, но тем не менее сильно болело. Он перевернулся на спину, поморщившись, когда плечо неприятно хрустнуло.
Свет за окнами начал медленно, еле заметно, гаснуть. Пряди грязной паутины в дверном проёме зашевелились от холодного сквозняка, в тёмном коридоре что-то зашуршало. Петя медленно приподнялся и повернулся на звук. Так и есть, это был он. Сегодня пришёл раньше времени, ведь ещё не ночь. Он стоял в коридоре, сереющий силуэт в пыльной затхлой темноте, маленький, с круглой лысой головой. Чернеющие дыры пустых глазниц смотрели на Петю, как и всегда, без тени чувств, неестественно широко раскрытый рот словно застыл в истошном вопле.
Петя зло ухмыльнулся.
- Снова ты, мразь,- сказал он серому человечку.
Стало ещё темнее, и человечек вошёл в комнату. Он остановился в нескольких шагах от Пети и посмотрел в окно. Остатки света бросили тень оконной рамы на его лицо, сухое, безжизненное и неподвижное.
- Чего тебе сейчас?- спросил Петя, поднимаясь на ноги.- Зачем так рано?
Человечек ждал чего-то. В стекло стукнула тяжёлая капля. Человечек радостно засуетился, бессмысленно хрипя разинутой пастью. Он прыгал вокруг Пети, шлёпая босыми ногами по грязному полу, звал его на улицу. Петя, видя его веселье, сам начал потихоньку заражаться им.
- Ну что же,- пробормотал он.- Похоже, пора прогуляться...
И, подтянув штаны, бодрым шагом направился в коридор.
Тучи свинцовой крышкой накрыли город. Капли дождя, срываясь с них, падали вниз, в грязь, на головы роющихся в собственных отбросах людей, бесцветных, жалких, однообразных. Они пили и жрали, а когда жрать становилось нечего, начинали жрать друг друга. Тупо, бессмысленно существовали они, не ставя целей, не задаваясь вопросами. Их масса, копошась, впитывала в себя всё, что могла и не могла переварить, и то, что оказывалось неудобоваримым, выливалось рвотой им под ноги. Город задыхался в грязи их невежества, в вони их мерзких похотливых душонок, бился в судорогах, порождая всё новые и новые ничтожества.
Петя шёл среди них, засунув руки в карманы грязной курточки, глядя себе под ноги, на начинающие скапливаться лужицы мутной воды. Он с наслаждением вдыхал их вонь, их протухшие, застоявшиеся мыслишки. Лёгкая ухмылка дрожала на его бледных губах. Щека дёргалась от нарастающего возбуждения. Его серый человечек бегал вокруг, подпрыгивая, проскальзывая между прохожих, исчезая в стенах домов и сипло хрипя из окон.
Сейчас он был почти похож на ребёнка, такого же, каким был много лет назад. Такого, каким был в тот день, когда впервые подошёл к Пете, пьяному, избитому, скулящему над расползающимися останками своей первой жизни.
- Почему ты плачешь, дядя?- спросил человечек...
Петя поднял на него глаза, вытер слёзы рукавом и поднялся.
- Я мёртв,- проговорил он,- Неужели ты не видишь? Неужели никто не видит? Когда человек остаётся совсем один - он становится мёртвым,- Петя бормотал ещё что-то заплетающимся языком, но мальчик подошел к нему и взял его палец в свою маленькую чистую ручку.
- Ты тёплый, дядя,- сказал он.- А тёплый - значит живой!
Петя поглядел в его зелёные глаза. Что-то странное начало происходить со всем вокруг, какой-то ритм пропитал мир, казавшийся до этого таким сумбурным и далёким... Да, тогда, в тот день, Петя впервые испытал этот восторг, услышал эту симфонию в хрусте ломаемой жизни. Чужой жизни.
Отогнав бесполезные сейчас воспоминания, Петя свернул в подворотню. Ноги дрожали от предвкушения. Весь омерзительный, поросший плесенью мир словно пел для него, играя на струнах дождя, отбивая барабанную дробь тысячами бессмысленно спешащих ног.
Подворотня изогнулась. За поворотом стоял человек, довольно крупный, с широкими плечами. Он повернулся к стене и старательно расстёгивал ширинку. Петя, пританцовывая, подошёл поближе. Человек, услышав его, обернулся. По его лицу, угрюмому, глупому, стекал дождь.
- Эй, ты чего уставился?- спросил человек, снова застёгивая ширинку.
Петя улыбнулся ему и сделал ещё шаг навстречу.
- Какого чёрта тебе от меня нужно, ты, тварь?- человек повысил голос.
Петя почувствовал, как он заводится. Ещё бы, подворотня - какое удачное место, чтобы выпустить пар, да и сам Петя казался незнакомцу как нельзя более удачным соперником. Невысокий, тощий, грязный, со странным, нездоровым блеском в глазах. Такого можно унизить, втоптать в дерьмо, не боясь последствий. Да, Петя чувствовал его мысли, такие обычные, такие мерзкие. Такие знакомые. Чувствовал и улыбался им.
Теперь их разделял всего один шаг. Глаза незнакомца налились кровью, и звериная натура, обычно кое-как спрятанная под маской человечности, выплеснулась наружу. Незнакомец со всего размаха ударил Петю в живот. Тот, согнувшись пополам, упал в грязь.
Пару раз пнув скорчившегося противника, человек отошёл.
- Ну вот, теперь полегчало, поганый наркоша?- спросил он.
Петя, хотя и задыхался от ударов, весело, истерически захохотал. Да, ему нужен был его наркотик, и сейчас он его получит. Дрожащей рукой он нашарил возле себя камень и крепко сжал в кулаке.
- Смеёшься,- голос мужчины прозвучал одобрительно. Ещё бы, ведь это означало, что веселье ещё только началось.
Он склонился над Петей, и тот нанёс удар. Человек отпрянул, схватившись за рассеченную челюсть. Петя резко вскочил и ударил снова, на этот раз в нос. Смачный, вкусный хруст привёл его в неописуемый экстаз, брызнула тёплая кровь. Перехватив камень поудобнее, Петя наотмашь ударил свою жертву куда-то в висок. Мужчина упал, а Петя, воспользовавшись моментом, нанёс ему удар ногой в пах. Затем ещё и ещё один... По брюкам корчащегося человека стало расползаться тёмное пятно. Петя, чувствуя, как от восторга темнеет в глазах, уселся на его грудь и стал наносить удары камнем по лицу, удар за ударом, следуя пульсирующему ритму агонизирующего города, вбивая поросячий визг своей жертвы обратно в глотку вместе с зубами и лохмотьями губ. Жидкость из лопнувшего глаза, смешиваясь с кровью и дождём, брызнула, упоительным фейерверком сверкнув в тусклом свете и затерявшись среди мусора, наваленного на дорогу.
Громадный оркестр гремел, заполняя собой всё. Кривые улицы извивались и пульсировали, миллионы капель барабанили по тысячам крыш, и, казалось, что не будет конца этому дивному вальсу нечистот, этой волшебной какофонии, этому танцу пришедшего в стройный порядок хаоса. Да, ради этого мгновения и стоило жить. Мгновения, когда всё вокруг обретало смысл и краски и играло, играло эту дивную, неповторимую музыку.
Петя поднялся, пошатываясь, и облизнул пальцы. Поглядел под ноги, на свой очередной шедевр, на ещё один маленький мазок по необъятной картине задыхающегося мира... Странно, но жертва ещё слегка булькала, захлёбываясь кровью, и слабо трепыхалась. Нет, в штрихе не хватала одного оттенка. И, спустив штаны, Петя принялся мочиться на то место, где раньше было лицо мужчины. Тот в последний раз дёрнулся, и, окончательно захлебнувшись, затих.
Петя поднял глаза к небу. Там, среди облаков, мелькали чёрные крылья стервятников, слетающихся над умирающим, пожирающим себя человечеством. Серый человечек стоял рядом и тоже смотрел вверх, скривив сипящую пасть в подобии улыбки, и дождь капал в его пустые глазницы.
Конца не было. Этот день, этот миг единения всего со всем, был лишь как зубчик на вращающейся шестерёнке: он не закончится, он лишь сделает круг и повторится вновь, неуловимо изменившись и непостижимо оставшись прежним. Оркестр смолкал, лишь слышалось откуда-то сверху хлопанье крыльев.