|
|
||
1. Всем персонажам на момент вступления в интимную близость исполнилось, как минимум, восемнадцать лет, иное - просто болезненный вымысел автора.
2. При написании данного рассказа не пострадал ни один кролик.
3. Применение в некоторых местах ненормативной лексики кажется автору совершенно оправданным, даже если оно совершенно не оправдано.
4. Жизнь прекрасна и удивительна!
Смерть Лоры.
история одной зимы.
Яркая, огромная, почти невозможная луна отражалась в темных водах южного моря. Тихая, немного душная ночь упала мягким покровом на уставший от дневных тревог мир. Ни одного порыва ветерка, ни одного движения в черных трафаретах уснувших деревьев. Покой проник во все поры, в самые тайные щели этого мира, он был разлит во вселенной, он нежно и цепко обволакивал предметы, желания, чувства, образы и порывы.
Лора открылась ласковому лунному свету. Темное серебро томно осыпало плечи и грудь, его прикосновения было нежным и трепетным. Легкий халат бесшумно упал вниз, на теплые шершавые плиты мраморного пола. Лора подставила свое тело луне - и луна ласкала его, как страстный и нежный любовник.
Стук в дверь. Просыпайся!. Она открывает глаза и оказывается в грязной зловонной каморке.
Мир, ЭТОТ мир, обволакивает ее своими звуками и запахами.
Была зима, и снег большими мохнатыми хлопьями падал на сонный город. Он укутывал деревья и крыши домов, медленно таял на мокром черном асфальте, безжалостно втаптывался в грязь хмурыми утренними пешеходами. Снег укрывал город белым мохнатым одеялом, скрывая шрамы неубранных улиц и язвы зловонных свалок. Он был чист, как помыслы младенца - и как младенец беспомощен. Пройдет совсем немного времени - и эти белоснежные покровы превратятся в грязное ветхое рубище, замаранное желтоватой жижей, покрытое копотью и рваными ранами проталин. Но сейчас - о, чудесный миг! - город погрузился в волшебную зимнюю сказку, он сиял непривычной и неестественной белизной и бредущие по его улицам люди смотрели по сторонам с грустным восторгом - как нищие дети на витрины роскошного магазина игрушек...
Чудо было явлено сонному миру, но внизу, в переходе метро, не было ни этого снега, ни этих деревьев, ни этих домов. Там была только мокрая грязь и серая, бесконечная и безразличная человеческая масса, бурным нескончаемым потоком двигавшаяся по тоннелю. Лора, странная девочка с грустными усталыми глазами, стояла у грязной стены, прося милостыню. Толпа протекала мимо - и Лора видела в ее полном внутренней энергии и обреченности движении странные знаки, понятные только ей одной. Она наблюдала за этим потоком, изучала его - как изучает лес опытный охотник, училась предсказывать его поведение - как бывалый моряк предсказывает приближение шторма по форме облаков и полету чаек. Толпа текла мимо, иногда - бурным горным потоком, иногда - медленно и лениво, как полноводная равнинная река. Случалось, движение замедлялось или прекращалось вовсе. Тогда толпа становилась похожей на запертое плотиной озеро. Буруны голов начинали мерно покачиваться из стороны в сторону, волны этого ритма неслись вперед и разбивались там, ударившись о невидимую преграду. Такой была эта толпа - и была она переменчивой и однообразной.
Иногда из нее вылетали монеты и падали в коробку, стоящую у Лориных ног, иногда вырывались протуберанцы зла и холода. Тысячи одинаковых серых лиц - толпа, шумная и бескрайняя, как море. И, как море, была она ласкова - и давала пропитание и возможность выжить, и как море была она зла и коварна, тая в себе опасности и угрозы. Лора стояла у грязной облупившейся стены и смотрела вдаль. Мимо нее бежала куда-то тревожная зыбь голов и шапок, девятый вал от прибывшего поезда несся вперед - несокрушимый, сносящий все на своем пути. Легкий бриз, пахнущий потом и грязью, ласкал Лорино лицо, играя волосами и складками одежды. Лора любила эту толпу, как любит старый моряк бескрайний седой океан - чудовище, дающее работу и хлеб, но отнимающее иногда жизнь...
Лора представляла этот человеческий поток, как бесконечное стадо, тупо и безразлично идущее на необъятную и невидимую бойню. И уже заточен нож для каждой из ожиревших глоток и вечно прибывает работа для усталого угрюмого мясника. Течет мимо Лоры однообразное монотонное стадо - и кислый запах грязных тел сливается с приторным ароматом дешевых духов.
Летят в Лорину коробку поблекшие монеты и мятые купюры, словно пытаются эти безликие существа - обреченные, не сознающие своей обреченности и гибнущие, не сознавая своей гибели, откупиться от самой судьбы. Но судьба презирает эти подачки, потому что она скоро, очень скоро, возьмет все, без остатка и без надежды, без чувств и без смысла. И тогда этот бесконечный бескрайний поток наконец закончится, превратится в тонкий ручей поздних гуляк, отчаявшихся бродяг и жаждущих близости влюбленных. Тогда можно было идти домой...
Идти домой... Да, идти домой. Чтобы, выйдя из монотонно шумящего ада перехода, погрузиться в пахнущий гнилью и перегаром ад ЕЕ дома. Усталая, постаревшая мать - уже успевшая выпить, или не успевшая еще протрезветь, грубо вырвет из ее рук дневную выручку. Прекрасно! Хватит еще на дозу мутного пойла... Мать трясущимися руками пересчитает деньги, а потом, словно опомнившись, обнимет и прижмет к себе дочь. Родная, любимая ты моя - и от этих слов, произнесенных неверным заплетающимся языком, слов пополам со зловонием и перегаром, Лоре все вокруг становилось противно до безразличия и безразлично до отвращения. Она уйдет в свою холодную грязную коморку и будет молча плакать, уткнувшись в серую подушку. Она ненавидела этот мир - и он отвечал ей своей ненавистью.
Этот день начинался так же, как десятки таких же безнадежных угрюмых дней, дней-калек, дней-нищих, дней-бомжей. Он был сонным и приторным, он зевал и потягивался, он сопел и покашливал, он был пуст, как дырявый мешок Деда Мороза.
Но именно этот унылый сонный бездельник приготовил Лоре странный сюрприз,
потому что в этот день Лора встретила Бегемота.
Она сразу почему-то подумала, что это - Бегемот. Тучный, неповоротливый мужик. Солидный, по всему видно... Лысина, очки в дорогой оправе, одет с иголочки. То есть, одет не щеголевато, не по последнему писку - но солидно, дорого. Был вечер - и человеческий поток уже почти иссяк. Он, как ожиревший ангел, спустился откуда-то сверху, а не вышел из чрева метро. Слишком чистые ботинки, небось на тачке приехал... чего ему здесь надо? - подумала Лора, а Бегемот стоял и смотрел на нее. Лора поежилась от этого взгляда, который был неприятным и располагающим одновременно. Вот уставился, козел... может быть, мент какой крутой - тогда сейчас начнется... документики... приемник-распределитель... Где твои родители, девочка?, или проще: Тебе человеческим языком говорят, гнида... и все такое.... Со своими, переходными, ментами Лора давно нашла общий язык, но ментовский начальник, решивший причуды ради спустится со своих блаженных небес на грешную землю, не мог предвещать ничего хорошего. Но Бегемот не был ментом. Он подошел к девочке и бросил в коробку у ее ног аккуратную новенькую купюру. Лора посмотрела вниз Ого! Щедро... - подумала она и, быстро нагнувшись, схватила деньги. Спасибочки - привычно жалобным голосом запричитала Лора.
Как тебя зовут? - спросил вдруг Бегемот.
Лоре этот вопрос не понравился. Дал деньги - спасибо. А теперь иди, куда шел... - подумала она, а в слух произнесла А тебе это нужно? .
Бегемот пожал плечами: Да не очень то и нужно... А это что - тайна?.
Да нет, не тайна... Меня зовут Лора. Бывало, что вечерами к Лоре начинали приставать датые придурки, обычно на предмет излить душу. Но Бегемот не казался придурком и, кажется, был трезв. Лора... Не совсем обычное имя - протянул он.
Да ничего, я привыкла - ответила Лора.
Потом они некоторое время стояли молча.
Что же он от меня хочет... - думала Лора, а Бегемот просто стоял и внимательно смотрел на неё.
Лоре стало как-то неуютно. Ну ладно, кажется мне уже пора... - сказала она, сама не зная, зачем вслух.
А что ты собираешься делать сегодня вечером? - спросил внезапно Бегемот.
Лору этот вопрос разозлил. Этого еще не хватало! Вот прицепился, придурок - подумала она, а вслух отрезала Сегодня у меня дела.
Но Бегемот не настроен был так просто отступать. Дела, вечером... Это - неправильно. Может быть, хочешь сходить в кино? Лоре, конечно же, хотелось сходить в кино. Вообще то она ни разу за свои тринадцать лет не была в кино, но с какой стати она должна была соглашаться на предложение первого встречного придурка?
Нет, спасибо, я сегодня занята - сухо ответила она.
Но Бегемот пристал, как банный лист... Ну хорошо, давай тогда я тебя довезу до дома на машине. Ты где живешь?.
Да, серьезный случай... - подумала Лора. Вся эта история нравилась ей все меньше и меньше. Разум подсказывал ей, что от навязчивого мужика нужно делать ноги. И чем быстрее, тем лучше.
Конечно, она сто раз слышала истории о таких вот добрых дяденьках, которые предлагают девочкам конфету, или тортик, или - вот как сейчас - покататься на машине... А потом... что потом - всем известно. В переходе продавалось достаточное количество дешевых газетенок. И недели не проходило, чтобы там не появлялось объявления о том, что пропала, мол, девочка двенадцати...тринадцати... четырнадцати лет. Вышла из дома и не вернулась. Одета была... и все такое прочее. А потом - расчлененный труп с признаками изнасилования. Да, Лора понимала, что от этого разговорчивого мужика нужно бежать, как от огня. Но Лора безумно устала за день - и переться домой через весь город на метро ей ужасно не хотелось. Не говоря о том, что ей вообще-то домой не хотелось. Можно было переночевать у Натальи - но Наталья сегодня работала. Такие мысли крутились в Лориной голове в тот момент, когда она неожиданно даже для себя самой сказала Ну ладно, давай прокатимся...А где твоя тачка?.
Кажется, Бегемот не ожидал услышать такой ответ.
Серьезно, поедем? - спросил он с нескрываемой радостью.
Лора кивнула головой: Ага, давай прокатимся.
Если в тачке еще кто-то сидит, то точно пошлю этого придурка на хер - подумала Лора, решив проявить хотя бы минимальную предосторожность.
Ну и на чем мы поедим - спросила Лора, когда они вышли на улицу.
Бегемот подошел к стоявшей на тротуаре крутой иномарке и галантно открыл перед Лорой дверь. Во попала... - пронеслось в Лориной голове. А у меня куртка грязная, я вам все сиденье испачкаю - вырвалось у Лоры от неожиданности. Но Бегемот только улыбнулся в ответ: Глупости, сиденья для того и существуют, чтобы их пачкали. Садись. Лора расположилась в удобном, приятно пахнущем кожей кресле. Так куда мы едем? - спросил Бегемот, вставляя ключ в зажигание.
Не знаю, куда хочешь... - снова неожиданно для себя сказала Лора.
Машина долго петляла по грязным промозглым улицам и, наконец, остановилась возле большого помпезного дома.
- Ну вот, мы приехали...
- Куда приехали?
- Ко мне...
- К тебе? А на хера мы к тебе приехали?
- Не выражайся... Мы приехали ко мне в гости... Ты же хотела зайти ко мне в гости.
Лора встрепенулась.
- Я хотела... Вы что-то путаете, дяденька!
- Ну не злись! Ты же хотела в кино...
- Ну, хотела. При чем здесь твой дом?
- Ну так у меня как раз есть отличный домашний кинотеатр - ни чуть не хуже, чем настоящее кино. Пошли, выпьем по чашке чая и посмотрим какой-нибудь фильмик.
- Знаю я ваши фильмики! Кино посмотреть - потом от триппера лечиться. Нет, спасибо, ешьте сами.
Бегемот начал злиться:
- Ой, какие мы пугливые! Не будешь рисковать - так и просидишь всю жизнь в своем вонючем переходе...
- Лучше сидеть в переходе, чем лежать в канаве с перерезанным горлом и ломом в заднице...
- Я похож на маньяка?
- А откуда я знаю, похож ты на маньяка, или нет? У маньяков что, на лбу написано, что они - маньяки?
- Ну чего ты боишься? Ну хочешь, позвони домой, скажи мой адрес...
Бегемот протянул Лоре мобильник. Звонить домой Лоре совершенно не хотелось. Вот пристал как банный лист... А черт с ним, изнасилует, зарежет - значит судьба моя такая - подумала она.
- Ладно, давай зайдем к тебе. Только учти, я умею за себя постоять - сказала она Бегемоту.
Он радостно улыбнулся:
- Ну вот и молодец! А то напридумывала всяких ужасов - лом в заднице, перерезанное горло... Я - обычный маньяк, без всяких там патологий и болезненных фантазий - и рассмеялся. Смеялся Бегемот заразительно - и Лора тоже невольно улыбнулась.
Они вошли в сияющий чистотой подъезд, Бегемот поздоровался с охранником и нажал кнопку вызова лифта.
- Какой у тебя этаж? - спросила Лора.
- Самый высокий, выше только Бог и космонавты.
- Ха! Бог и космонавты... А как же - бомжи? Они выше всех живут, на чердаке...
- В этом доме на чердаке живу я - и никаких бомжей! - с улыбкой ответил Бегемот
- Ага, Теперь я знаю, кто ты такой - Каролсон, который живет на крыше! А пропеллер у тебя есть?
Бегемот рассмеялся: Ж-ж-ж! Полетели со мной!
В это время двери лифта открылись, оттуда вышла одетая в норковую шубу старуха, держащая на руках маленькую, трясущуюся от холода собачку. Старуха поздоровалась с Бегемотом и он кивнул ей в ответ.
Двери закрылись и лифт помчался вверх, набирая скорость
- Какая смешная... - сказала Лора.
- Кто, старуха? - поинтересовался Бегемот.
- Нет, собачка... Такая маленькая и вся трясется...
- Старуха еще смешнее. Недавно завела себе любовника - мальчика лет пятнадцати... Так этот мальчик называет ее Моя киска или Моя крошка - а этой крошке уже лет сто пятьдесят, не меньше!
-Ну вот и мой чердак... Посмотри, какой вид! - Бегемот открыл массивную железную дверь. Лора удивленно огляделась.
- Ничего, неплохая квартирка... Если сделать ремонт - будет вообще супер.
Бегемот обиженно хмыкнул:
- Да что ты понимаешь?! Здесь сделан самый роскошный ремонт из тех, что только можно себе представить! Если бы ты только знала, какие бабки сюда вгроханы! Пол-года работы пидора-дизайнера, еще год - стройки. Когда я купил эту квартиру, здесь был просто ужас: абсолютно ровные стены, все такое отвратительно белое и блестящее - евроремонт, мать его... Я поставил перед дизайнером задачу: передать дух классической диссидентской коммуналки времен Брежнева. Стены должны быть обязательно кривые, с подтеками... Я хотел, чтобы здесь витал дух Окуджавы, Высоцкого, Галича... а впрочем, ты наверняка даже не знаешь, кто это такие... Ладно, вот посмотри, - Бегемот распахнул дверь в ванную - такой кафель теперь уже не делают. Его специально отковыривали со стен идущих под снос домов. А обои... специально воссозданы по старым образцам. Дали заказ на одну эксклюзивную фабрику в Вероне. А проводка... настоящая открытая проводка, на фарфоровых изоляторах. А чугунная газовая плита на кухне - моя особая гордость.
Лора пожала плечами:
- А я живу точно в такой коммуналке - с драными обоями, с кривыми стенами... а тараканы у тебя есть?.
Бегемот покачал головой.
- Так давай я тебе подарю - десяток черных, с мой мизинец размером...
Бегемот замахал руками:
- Нет уж, не надо - во всем должна быть мера.
- Жалко - грустно вздохнула Лора - А я обрадовалась, что смогу тебе что-нибудь подарить.
- Не переживай - Бегемот положил руку ей на плечо - У тебя еще будет возможность мне что-нибудь подарить. Ну что, пойдем посмотрим кино...
- Пойдем... Ну и где твой черно-белый Рубин? Бегемот удивленно взглянул на Лору. Лора усмехнулась:
- Ну если у тебя здесь такой стиль, то кино нужно смотреть только на Рубине. Бегемот развел руками:
- Во всем нужно избегать крайностей. Снимай куртку, вот так. Садись в удобное кресло... Что будешь пить? Кока-колу... или - шампанское?.
- Шампанское... - протянула Лора задумчиво - небось дорогущее, кислое...
- Ну, специально для тебя насыплю туда сахара - сказал Бегемот, доставая из шкафчика два вытянутых фужера.
На белой шершавой стене, словно по мановению волшебника, возникла картинка.
Стадо газелей мчалось прямо на Лору, медленно качались кроны пальм. Белоснежная яхта рассекала лазурное море. Ух ты, здорово! - невольно вырвалось у Лоры. Бегемот довольно улыбнулся: Ну что, не хуже, чем в кино?. Да, прикольно... - ответила Лора - от шампанского ее стало быстро развозить.
Бегемот легонько толкнул Лору, она потеряла равновесие и повалилась на диван. Мужчина со смехом плюхнулся рядом.
- Тебе сколько лет?
- Тринадцать...
- Ха! А выглядишь на все пятнадцать! Совсем, как взрослая...
- Стараюсь...
- А ты Набокова читала? Лолиту?
- Нет, не читала... А о чем это?
- Ну там один взрослый придурок - типа меня, например, влюбляется в девочку... ну, твоего возраста... и все такое.
- Не люблю читать всякие глупости про любовь. Любовь - это только в книжках и в фильмах. А в жизни все проще: завалил на кровать, вот как ты меня сейчас, ноги раздвинул - и всунул по самое не балуй... вот и вся любовь-морковь.
- Ну, я тебе ничего пока не всунул...
- Какая разница... Что я, не знаю, как все кончится... Будешь потом совать мне мятую сотнягу и просить, чтобы я ничего не рассказывала маме... А маме моей, между прочим, все это похера. Мама моя тебе сама даст за ту же сотню - и спереди и сзади и сбоку... Мама даст, а я - не дам! Убери руки! Ты понял, убери руки на хер!
Я на резко вскочила с дивана, одергивая юбку. Бегемот обалдело смотрел на нее.
- Нет, ты точно психованная! Да кому ты нужна со всей своей дурью!
Лора пристально посмотрела на Бегемота:
- А ты вообще кто?
- То есть?
- Ну, там - банкир, бандит... Ты - такой весь крутой - хата крутая, тачка крутая...
- Ну в общем-то, я - немного - банкир, немного - бандит... Честно говоря, я - политик. Депутат и все такое прочее. Сижу, протираю штаны, придумываю разные законы...
- И что, за это так хорошо платят?
- Платят - не очень... Но дают хорошо
- Ого! Как интересно! Ты что - Жириновский?
Бегемот рассмеялся...
- Нет, не Жириновский...
- Значит - Зюганов!
- Да нет. Моя фамилия не очень-то известна. Можно сказать, скромный труженик и все такое...
- Типа мента в переходе? Туда-сюда ходит и со всех имеет?
Бегемот опять рассмеялся...
- Ага, похоже. Можно сказать, помогаю людям. А люди, соответственно, помогают мне.
- А хата крутая, тачка... Это все откуда?
- Ну я же сказал: Я делаю приятное людям, а люди делают приятное мне.
- Здорово! А научи меня, что нужно делать, чтобы получить в подарок такую тачку и такую квартиру...
- Ну, не все сразу... Для начала, сделай что-нибудь приятное мне...
- Что, минет?
- Ты безнадежно пошлая и грубая девчонка! Мне будет приятно, если ты просто немного помолчишь!
Этот треп мог бы продолжаться до утра, но Бегемоту все это стало надоедать.
Он просто повалил Лору на диван и изнасиловал ее, преодолевая брезгливость и страх. Была боль, почти невыносимая боль. Еще было отчаянье, невыносимое тупое отчаянье. Лора царапалась, как звереныш, и, как звереныш, скулила. Она не просила и не плакала. В этой жизни она уже почти привыкла к боли. Наконец, Бегемот закончил и с пыхтением повалился на кровать. Первым порывом Лоры было схватить тяжелую вазу и размозжить Бегемоту череп. Но потом пришло какое-то тупое, холодное безразличие.
Лора сидела на краю кровати, тупо уставившись в шершавую белую стену. Бегемот тряс ее за плечи, просил прощения, предлагал какие-то деньги...
Лора молчала, сжав губы до синевы.
Бегемот помог Лоре одеться, они спустились вниз и сели в машину.
- Ты... ведь ни кому не расскажешь? - лепетал Бегемот.
Лора посмотрела на него, жалкого в своей подлости и трусости, и в ее глазах впервые сверкнула ненависть.
- Мне не кому рассказать...
Какое-то время они ехали молча.
- Ну вот и твой дом... Ты на меня обиделась?
- Я тебя ненавижу - ответила Лора удивительно спокойным, безразличным голосом.
- Это пройдет.
- Ты - подонок.
- Я загляну к тебе через несколько дней, до встречи!
- Пошел в жопу!
Бегемот появился примерно через неделю. Был вечер и Лора уже начала собираться. Бегемот просто подошел к ней и сказал "Пошли" и Лора пошла с ним, проклиная и ненавидя его. Они вновь были вместе и ей опять было больно. Но на этот раз вместе с болью и отвращением в Лоре возникло какое-то странное, необъяснимое чувство. Нет, это не было любовью, но это было некоторой болезненной, тлетворной, разрушительной привязанностью жертвы к своему палачу.
Лора устало потянулась.
- Я хочу курить. У тебя есть сигарета?
- Тебе еще рано курить.
- Ты - больной подонок. Тебе что, мало дорогих светских блядей?
- Глупая, зачем мне светские бляди? Если бы ты только знала, насколько они скучны, насколько отвратительны их силиконовые сиськи и куриные мозги... Ах, впрочем, силикон сейчас не в моде, зато куриные мозги относятся к разряду вечных ценностей.
- Мне кажется, что для тебя я - просто забавный зверек.
- А я для тебя - разве не забавный зверек?
- Нет, ты не зверек, ты - Бегемот.
- Это можно считать комплиментом?
- А чем хочешь, тем и считай. Я вот считаю тебя мразью, Бегемот.
- А я считаю тебя просто маленькой озлобленной дурой.
- Когда-нибудь ты заснешь, и я перережу тебе горло!
- Да? Интересно... А может быть, я именно этого и хочу? Может быть, я это все безумие затеял только затем, чтобы ты перерезала мне глотку? Думаешь, я не знаю, что ты меня ненавидишь? Да я хочу, чтобы ты меня ненавидела, я хочу, чтобы ты перерезала мне горло! Если бы ты только знала, как я ненавижу себя! Вот ты там сидишь - чистенькая, светленькая в своем грязном переходе... А я гребу говно, каждый день я гребу говно! Я общаюсь с уродами, рядом с которыми любой бомж из метро выглядит святым! Я хочу боли, простой физической боли! Понимаешь?!
И тогда Лора, повинуясь внезапному порывы ненависти и отчаянья, со всей силы ударила Бегемота по лицу. Удар получился совсем недетский. Бегемот некоторое время ошарашено смотрел на Лору.
- Ты же хотел боли? Вот тебе - боль.
В этот вечер они больше ни о чем не говорили. Бегеот молча отвез Лору домой. Он не попрощался и не обещал заехать. Но через неделю он появился вновь.
Они опять были вместе. Бегемот ласкал ее детское угловатое тело, он ныл и жаловался на жизнь, потом вдруг начинал обещать Лоре золотые горы...
Неожиданно для себе самой Лора обняла Бегемота: Прости, но... Я... люблю тебя! прошептала она ему на ухо. Он дернулся, как от удара тока:
- Не говори так, не смей так говорить! Я - чудовище, Я - урод, Я - подонок!
- Ты просто - слабый и немного ненормальный. Это - совсем не страшно. Ты - добрый, просто ты боишься самого себя...
- Что ты говоришь... Господи, что ты говоришь... Я ненавижу себя!
- Ты - смешной. Ты сначала делаешь глупости, а потом сам же из-за этого страдаешь... Как можно себя ненавидеть? Ведь ты сам сделал из себя то, что ты есть... Ах черт, я сама запуталась в своих мыслях.
- Лора... девочка... Господи, ты - святая, или просто дура! За то, что я с тобой сделал, меня нужно судить, расстрелять...
- Не переживай, ничего такого ты со мной не сделал. Наверное, это должно было случиться... Мне было больно, но я знаю, что в этот момент всегда бывает больно... Даже хорошо, что это сделал ты, а не какой-то вонючий бомж.
- Замолчи! Когда ты так говоришь, мне хочется выпрыгнуть из окна, вскрыть себе вены...
- Глупый... я ведь люблю тебя - и Лора поцеловала Бегемота в лоб - Пойдем, подышим свежим воздухом - у тебя ведь такая роскошная лоджия с таким клёвым видом не город!
Они вышли на воздух и холод обжег их обнаженные тела.
Бегемот поежился:
- Какой пронизывающий, ледяной ветер... Как здесь холодно...
- Вовсе нет, просто тебе так кажется. Ты - неженка, привыкший к свету, теплу, сытости и уюту. А ветер... ветер - это свежесть, он уносит прочь дурные запахи и дурные помыслы. А холод не дает падали разлагаться. Ого, какой чудесный вид! Отсюда город кажется таким беззащитным, беспомощным... Кажется, что можно просто взять его и раздавить, как таракана.
Бегемот обнял Лору
- Холодно...холодно...очень холодно в этом городе - бормотал он ей в ухо - Как здесь холодно и как здесь одиноко! У Наполеона было свое Ватерлоо, а у Акакия Акакиевича - свое.
Но разве масштаб трагедии определяет ее значимость для истории? Пойдем отсюда. Я замерз, да и ты можешь простудиться...
Лора устало улыбнулась.
- Ладно, мерзляк, пойдем - и потом проговорила нараспев ... И она идет, такая трогательная и невинная, по грязному заплеванному вокзалу, и подходит к жирному сладострастному субъекту, и спрашивает его наивно и бесхитростно: Дяденька, скажите, где здесь туалет?. И дяденька растаял: Пойдем, крошка, я тебе все покажу....
Вот такова жизнь, сука страшная, калечит она юные души и тела - направо и налево... По сути получается лажа, но сочная лажа, а не какие-нибудь там засушенные экскременты вашего Чайковского.
- Ах ты, чаровница, властительница пустых подъездов... - Бегемот обнял ее и повалил на кровать. Кажется, они были счастливы...
***
Лора проснулась. Было четыре часа утра. Бегемот сидел на кровати и плакал.
Лора ненавидела мужиков - тем более, когда они начинают рыдать, как последняя баба. Но сейчас этот немолодой уже, толстый и несуразный мужчина вызывал у нее какую-то невиданную, почти невозможную теплоту, жалость, нежность. Лора ненавидела себя за это чувство, но не могла его побороть - и это еще большее ее злило.
Она подошла ближе:
- Эх ты, плакса, чего разревелся...
- Я не знаю, не знаю, что мне делать... Я понимаю, это - глупо... Ты еще девочка, совсем девочка, я не могу с тобой об этом говорить...
- А трахать ты меня можешь? - Лора окончательно разозлилась - тыкать в меня своим грязным членом - это пожалуйста, а разговаривать со мной - так я мала еще!
Бегемот встрепенулся.
- Нет, я не то хотел сказать... Ты прости меня, прости, что я делал тебе больно. Я теперь к тебе совсем по-другому отношусь... Но даже не в этом дело. Выслушай меня, сядь рядом...
Он взял Лору за руку и притянул к себе.
Лора села рядом с ним на кровать - и странно, но впервые Бегемот не вызывал у нее отвращения.
Послушай меня, я расскажу тебе все - чувствовалось, что он давит в себе всхлипывания, но они все равно прорываются наружу -
Была просто обычная ночь - и сказать о ней больше совершенно нечего. За окном, кажется, шел дождь - или это просто ветер шумел в кронах деревьев, или это был очередной бред, ночной кошмар, переходящий в реальность, которая есть не более, чем часть этого кошмара, пропитанная им, как рубаха палача кровью. Я лежал один в бесполезно большой кровати, холодной и неуютной, закутавшись в несвежее, неприятное на ощупь белье и вслушивался в таинственные звуки ночи. Загадочно поскрипывали половицы, и скрип этот непонятным образом перемещался по комнате, то удаляясь, то приближаясь - и тогда я представлял себе страшное безжалостное существо - невидимое и всевластное в этой темноте. И это чудовище слепо - и именно незрячесть есть причина его ненасытной кровожадности. В безумии неутоленной ярости ищет оно мое горло - и не может пока найти, от чего свирепеет еще больше - и я слышу его тяжелое дыхание в потрескивании старых обоев - и вижу его контуры в бесформенных сгустках тьмы. Я знаю, что мне не уйти от него. Я уже почти чувствую прикосновение его холодных, пахнущих болотной тиной рук. Я пытаюсь закричать, но леденящий ком ужаса подступил к моему горлу - и я могу только беззвучно раскрывать рот в предчувствии неминуемой и ужасной гибели. И это длится вечность - и уже сама смерть кажется мне легким избавлением от невыносимого ужаса. Но наконец, собрав последние остатки воли, я разбиваю эту почти уже убившую меня тишину своим отчаянным, безнадежным и бессмысленным криком... И тогда происходит чудо, ибо от этого крика я просыпаюсь, но прежде, чем я прихожу в себя и начинаю что-то соображать, я вижу оскаленную сотнями зловонных и острых клыков пасть чудовища, приготовившегося к последнему прыжку. Я вскакиваю с кровати и пытаюсь бежать, но воздух становится вязким и упругим, он тормозит все мои движения, насмехаясь над любыми попытками бегства. Я снова обречен - и вновь просыпаюсь, чтобы опять оказаться в новом кошмаре, зная, что так будет всегда, пока смерть своим милосердным мечом не перерубит эту безумную цепь - и не дарует мне наконец долгожданную и выстраданную свободу. Но иногда мне кажется, что даже эта великая избавительница не сможет прервать это безумие - и там, за кромкой бытия, меня ждет все тот же непрекращающийся кошмар - и в этот момент я наконец становлюсь спокоен и безразличен ко всему - ибо у меня не осталось сил даже на страдание. И тогда я просыпаюсь.
И это пробуждение отличается от тех, которые были раньше.
Я вижу, что ночь кончилась - и бледный дождливый рассвет серой дымкой вползает в мое окно, а это значит, что начинается день - и в этот день мне предстоит выжить, или погибнуть - и предстоящие кошмары дня кажутся мне во сто раз страшнее и неотвратимее мучавшего меня ночью бреда.
Но все это уже не так важно.
Просто нужно заставить себя встать - и опять делать то, что всегда противно делать, ты понимаешь меня?
Лора сочувственно посмотрела на Бегемота.
- Наверное, понимаю... Мне тоже часто снятся всякие ужасы по ночам, но у меня они совсем другие...
Бегемот встрепенулся:
- Расскажи, расскажи мне пожалуйста про свои кошмары... - он крепко сжал Лорину руку.
Лора сморщилась от боли и сказала, вырываясь:
- Ты... Ты часто мне снишься по ночам - и я просыпаюсь в холодном поту, еще мне снится мать - как она бьет меня наотмашь по лицу, а потом начинает целовать и просить прощения, еще мне снится мой переход, где я прошу милостыню, менты, бомжи, грязь, вонь... Вот - мои кошмары, и когда они заканчиваются во сне, то тут де возникают вновь, уже в жизни. Я была бы счастлива, если бы чудовище из твоих снов пришло ко мне и перегрызло мое горло... Чтобы я не проснулась и не вернулась в свой кошмар...
Лора не могла говорить больше. Ее трясло, она скулила - тихо и безнадежно.
В эту ночь они не смогли больше заснуть. Утром Бегемот отвез Лору на работу, в метро...
Потом он вернулся домой, чтобы молча сидеть на кухне и пить кофе - чашку за чашкой.
Было около десяти утра, когда в дверь Бегемота позвонили.
- Здравствуй - не молодая и не красивая женщина стояла на его пороге.
Бегемот не сразу узнал свою бывшую жену. Она как-то осунулась, постарела, взгляд потух, под глазами появились мешки. Впрочем, может быть, он просто успел от нее отвыкнуть...
- Здравствуй, Наташа... рад тебя видеть.
- Я пришла поговорить с тобой, это очень важно.
- Я тебя слушаю внимательно.
- Я хочу поговорить о Лоре.
Бегемот резко дернулся.
- Откуда ты знаешь?
- К сожалению, знаю уже не одна я...Ты хоть понимаешь, что Лора - совсем ребенок. Она кажется взрослой, рассуждает почти как взрослая, но на самом деле ей всего тринадцать лет. Ты понимаешь, тринадцать! Ты уродуешь ее психику, мерзко и отвратительно уродуешь...
Бегемот нахмурился.
- Да, я уродую... А переход, в котором она просит милостыню - не уродует? А ты видела, как она живет? Я, видите ли, уродую! Да она и так изуродована до предела, я же наоборот пытаюсь ее вытащить из этого дерьма! Да, я хочу получить за это небольшое вознаграждение. Я не Мать Тереза, не святой. Но упрекать меня за это - просто смешно! Лора была замухрышкой, жалкой попрошайкой. Я заставляю ее следить за собой, теперь она хоть носит приличные чистые трусики... А ты знаешь, в чем она ходила до этого? Да от нее пахло, как от бомжа. Она была просто диким зверенышем.
Бегемот распалялся все больше и больше...
- А вы все, вы чем ей помогли? Ты пришла ко мне права качать? Делаешь из меня чудовище, насильника, педофила? Не получится! Да я для этой девочки сделал больше, чем вы все вместе взятые... Да, у меня есть свои странности. Но это - просто пустяк. Что, было бы лучше, чтобы ее трахнул какой-нибудь бомж? По крайней мере, я слежу за своим здоровьем, от меня она ничего не подхватит. Я многое могу ей дать, как мужчина. Да что ты понимаешь... Я отношусь к ней, как к дочери... Не смей шутить на эту тему! Да, я вижу в ней свою дочь... Да, наши отношения - инцест, чистой воды инцест. Ну и что? Вот с матерью, настоящей, биологической, я бы сказал, матерью у нее прекрасные отношения! Никакого инцеста... Правда, мать ее ненавидит, издевается над ней, бьет ее... заставляет идти и просить милостыню, которую сама же потом пропивает вместе со своими грязными мужиками! Но инцеста здесь нет, поэтому - все в порядке. Вообще, почему я должен перед тобой оправдываться? Ты кто такая? Что ты для нее сделала? Что вообще вы все для нее сделали? Все, хватит! Если хочешь ей помочь, то объясни, вдолби в ее упрямую голову, что ей нужно быть со мной, что я - единственный, быть может, шанс в ее жизни. И любой другой давно бы уже ее послал - а я терплю... Наверное, потому, что есть какие-то чувства...
Наталью сильно задели последние слова Бегемота:
- Да ты хоть понимаешь, что растление малолетних - это статья. И карьере твоей сраной - пиздец! Бегемот мрачно взглянул на женщину.
- Ты пришла меня шантажировать?
- Я пришла тебя спасти. На тебя дело шьют... Я не удивлюсь, если в твоей конуре уже стоит пара скрытых камер. Ты хоть представляешь, какой будет скандал?
- Кто?
- Угадай с трех раз...
- Понял... опять он?
- Да, твой лучший друг...
- Как они меня выследили?
- Ну не будь ребенком, ведь ты же и не прятался...
- И что же теперь делать?
- Для начала, отпусти эту девочку... Дай ей денег и отпусти.
- Думаешь, это так просто...
- Ничего, мне тоже было непросто расстаться с тобой... - Наталья вздохнула - Все равно, сейчас у тебя нет другого выхода.
И другого выхода действительно не было... Все это с самого начала было безумием, я просто расслабился, дал волю своей похоти - вот и все. Но... Лора же умная девочка. Я все ей объясню, она все поймет. В конце концов, мы потом сможем иногда встречаться, остаться друзьями. Нужно просто немного подождать. Нужно все выяснить, подключить связи, деньги наконец - замять эту некрасивую историю.... Так думал Бегемот, но, стоило ему на мгновение представить глаза Лоры, когда он будет ей это говорить, как его решимости приходил конец. День за днем он откладывал это финальное, неприятное объяснение.
В конце концов, Лора все поймет сама, она ведь такая понятливая. Если я не приезжаю, значит все кончено. Это же должно быть очевидно.
Но чем больше Бегемот думал о том, как все тихо и спокойно закончилось, тем поганее ему становилось. Внутреннее, устойчивое, непреодолимое чувство омерзения, какой-то всепоглощающей гадливости, заполняло собой весь мир.
Бегемот мерил шагами квартиру. Он выключил телефон, он ни кого не хотел видеть. Он пил коньяк - рюмку за рюмкой. Наконец, казавшийся необъятным запас выпивки был истощен. Ему было мало. Ему хотелось пить. Беспробудно, безумно пить - до блевоты, до забытья, до успокоения. Он наспех оделся и побежал в ближайший супермаркет за новой порцией бухла.
Он вышел на улицу и увидел то, что больше всего на свете боялся увидеть. Лора сидела на скамейке в маленьком скверике возле подъезда. Первым желанием Бегемота было бежать. Повернуться и бежать, пока Лора его не заметила. Но какое-то непреодолимое чувство обреченности не позволило Бегемоту это сделать. Он подошел к девочке. Лора увидела его и улыбнулась.
Я ведь даже не знаю, как тебя зовут, в какой квартире ты живешь....
Бегемот присел на скамейку. Сейчас он должен все ей сказать. Ведь это так легко. Здравствуй, Лора - начал он и эти слова показались ему самому бесконечно чужими и безнадежно бессмысленными. Лора вздрогнула, как будто она в этот миг поняла, почувствовала все то, что будет дальше. Она втянула голову в плечи, словно ожидая удара. Бегемот сделал глубокий вдох и продолжил все тем же чужим бесцветным голосом:
- Мы должны расстаться. Мои дела плохи, нам больше нельзя встречаться... Наверное, меня посадят... Меня непременно должны арестовать... - Бегемот говорил, сам не совсем понимая, что говорит.
Лора безразлично смотрела куда-то в пустоту. Слова Бегемота крутились в ее голове набором бессмысленных звуков.
- Ты понимаешь, мы должны расстаться! - Бегемот уже почти кричал.
- Да, понимаю - ответила Лора безразличным и бесцветным голосом, и добавила после небольшой паузы:
- Я беременна. Это, конечно, пошло, но это так.
- Ты - беременна? Это - пошло, это - отвратительно, это - нелепо, глупо, наконец! Какое безумие, за что мне все это... Господи, за что мне все эти наказания? Ты хоть понимаешь, что говоришь? Ты ведь ребенок еще совсем, ребенок - понимаешь? У меня дела плохи, у меня проблемы, серьезные проблемы... А тут еще ты! Да не верю я ни фига, что ты так вульгарно подзалетела, выдумываешь просто всякие глупости...
- Нет, не выдумываю. Вчера я была у врача. Впрочем, это, наверное, уже не важно.
Бегемот закрыл лицо руками, сотрясаясь в беззвучных рыданиях:
- Уходи, я ненавижу тебя... Я не могу без тебя, я люблю тебя, я ненавижу тебя... уходи... Зачем ты появилась в этой бездонной пустоте, ты стала моим безумием, лучом яркого невыносимого света... уходи... мне больно, когда ты рядом и еще больнее, когда тебя рядом нет. Я должен прекратить это безумие, этот кошмар, эту паранойю, иначе я буду раздавлен, уничтожен... понимаешь, раздавлен и уничтожен... уходи... так тяжело, невыносимо тяжело жить... прости меня, прости - и уходи. Слышишь! Уходи... безумие, обвал, крах, мрак... Пошла вон! ...
Бегемот бросился бежать по улице, а Лора осталась стоять на месте, не понимая и не чувствуя ничего, и ничего не видя перед собой, кроме промокшей уродливой тьмы.
Бегемот шел по скользкому намокшему асфальту и злой холодный ветер бросал ему в лицо комья мокрого снега. Он не знал, куда и зачем идет. Он просто двигался куда-то вперед, и в этом движении не было уже никакого смысла, ибо мир, его мир, раскололся и умер. Но остались смутные, тревожные воспоминания о странной, нелепой жизни - и эти бесформенные, исчезающие образы вызывали невыносимую, монотонную боль, и от этой боли не было спасения, он бежал от нее по пустым холодным улицам, но боль оставалась с ним, она была его частью, она чавкала грязью под его ногами, она хлопьями мокрого снега летела с неба, он искал спасения - и не находил его...
Наконец, он остановился. В наступившей тишине было слышно, как падает снег. Ветер завывал в грязных подворотнях, шелестел и шуршал, затихал и возвращался вновь. Человек стоял один, посреди пустого уснувшего города, посреди давящей тишины ночи, посреди вечного холода вечной зимы. Ему некуда было идти - и он ни хотел никуда идти.
Он толкнул дверь и вошел в грязный подъезд. Он не стал ждать лифт, бегом бросился вверх, по лестнице... Он спешил, боясь растерять чудом обретенную решимость... Сердце бешено колотилось в груди, но он продолжал подниматься вверх, делая иногда короткие передышки. Вверх, только вверх... Теперь - только вверх... Только бы хватило сил! Еще один пролет лестницы... Выше, выше! Вот и дверь на чердак. Замок сорван, отлично! Мокрая скользкая крыша. Теперь он может посмотреть на этот город сверху. Там, внизу, остались грязные, занесенные желтеющим в неверном свете фонарей снегом, улицы. Он посмотрел вниз - Да! Теперь, или никогда. Свобода, вечная свобода - свобода и избавление от невыносимой боли. Он разбежался и прыгнул в пустоту.
Ах, какой прекрасный момент умер, рассыпался в прах, распался миллионом угасающих искр, блекнущих, исчезающих в вечной безразличной пустоте миров.
Пока его тело, переставшее уже быть его телом, но превратившееся просто в жалкую, кувыркающуюся в промозглой пустоте нелепость, беспомощно и жалко падало вниз, он уносился куда-то ввысь, сливаясь с облаками, растворяясь в густом влажном воздухе, пропитанном ароматами пробуждения и тлена, а под ним мерцал отблесками немытых окон, скрежетал жестью проржавевших крыш, благоухал ароматами роз и жареного лука, шевелился тенями людей и автомобилей - город, чудовище, монстр, зловонный святой, развратный праведник, пожирающий, казнящий, отбирающий и дающий, вечный, живой, безумный, кошмарный, нежный, капризный... город, чадящий дымом дешевых папирос, сочащийся парами мутного спирта, погрязший во лжи, распятый и воскресший, самоубийца, изверг и палач... город, близкий и чужой до боли, до зубовного скрежета, до крика, до безумия, забытый и незабвенный, ночной кошмар, горячечный бред, экстаз, исступление, транс, кома, вкус детских обид и взрослых разочарований... город, близкий и незнакомый, растерзанный, забытый, проклятый, благословенный и вознесенный... растаял, исчез, погас, пожранный, раздавленный, стертый прожорливой сворой серых весенних облаков, призрачных и неотвратимых.
Так покинул этот мир Бегемот, и смерть его - нелепая, неуклюжая, глупая, мелькнула строкой газетных хроник - и забылась вскоре, раздавленная потоком свежих новостей.
Лора осталась одна, но она еще не понимала, что осталась одна. Она продолжала звонить Бегемоту, но в его большой опустевшей квартире никто не брал трубку. Он арестован - эта мысль огненным лучом пронзило сознание Лоры. Он арестован, ведь он же говорил, что его могут посадить... Теперь ему грозит опасность, его будут бить, пытать, его посадят в камеру к уголовникам... Он страдает. Господи, как он страдает! Он страдает и я должна его спасти. Я должна его спасти и я его спасу. Я спасу его и мы будем счастливы, ведь мы не можем ни быть счастливы.
Лора спит - и сон ее тревожный и рваный, как кровавая рана.
Лора проваливается в черный бездонный омут забытья - и странные уродливые образы всплывают из этой глубины распухшими телами утопленников. Во сне Лора обретает силу и власть. Иногда она видит себя во главе некой всесокрушающей революции, кровавого и безумного бунта... Как тогда она отомстит этому миру, этой бесконечной толпе безликих подонков...
Оттепель затопила город жидкой всепроникающей грязью, принеся запах гнили и тлена. Громадные глыбы снега и льда падали с крыш, калеча прохожих и радуя детвору. Усталые, безразличные дворники задумчиво смотрели на эту вакханалию потухшими грустными глазами. Город тонул в оттепели, город погружался в набухшую грязную снежную кашу, как Китеж в хрустальную бездну озера.
Но под землей, в подземном переходе метро, все оставалось по-прежнему. Разве что, стало больше грязи и труднее дышать этим влажным и липким воздухом. Запах пота стал сильнее и резче, а толпа - угрюмее и безразличнее.
Шли дни, и в мозгу Лоры созревал странный, безумный план.
Теперь она знала, что нужно делать. Почерневшая от боли, болезненная, злая решимость родилась в ней, калеча и уродуя, давая силы и отнимая последнюю надежду. Она не будет больше просить, она слишком много просила. Она слишком долго была жалкой, слишком много брезгливой жалости, сострадательного отвращения, участливой ненависти впитала она вместе с тлетворными испарениями безликой толпы. Слишком долго ОНИ переступали через нее, теперь она хочет увидеть ИХ лица. Цена не важна. Она должна его спасти и она его спасет. Она знала, что нужно делать. По неверным, ускользающим, туманным намекам, по едва заметному кивку головы, по взгляду, сверкнувшему из темноты, определила она место и время. Теперь она знает, кто ОНИ и что хотят.
Аслан живет в одной из комнат их бескрайней зловонной коммуналки. Аслан незаметен, как серая мышь. Он не пьет и не курит, его шаги в коридоре почти не слышны. Но Лора знает, что спрятано в нищей комнатке Аслана. Лора знает, что за люди приходят к Аслану и о чем говорят они на чужом злом языке. Да, Лора поможет им, а они помогут ей. Будет кровь, много крови. Кровь - это хорошо, кровь - это прикольно.
- Я знаю, знаю, что вы хотите сделать... Вы хотите взорвать поезд метро...
Аслан зажал Лоре рот рукой.
- Дура, ты понимаешь, что я теперь должен тебе перерезать горло!
Лора смогла вывернуться из железных объятий чеченца.
- Подожди, выслушай меня... Я буду с вами, я вам помогу. Я в метро знаю все ходы, я смогу незаметно пронести взрывчатку.
Лора выпалила все это скороговоркой, пока Аслан вновь не заткнул ей рот.
- Ты предашь нас, подойдешь к первому встречному менту и сдашь!
- Если бы я хотела вас сдать - давно бы уже это сделала. Я хочу вам помочь - и помогу, если только ты мне это позволишь.
Аслан затряс головой.
- Почему я должен тебе верить? Почему я должен верить, что ты готова убить своих соплеменников - свою мать, отца, может быть?
- Убить?.. - Лора задумалась - Убить... Да, я хочу убить их всех. Я ненавижу их всех, я ненавижу этих гадких тварей - жирных, трусливых и подлых... Каждый день в переходе я вижу тысячи этих рож, миллионы отвратительных харей. Уборщицы, училки, менты... Похотливые боровы, их протухшие жены, ненавидящие меня только за одну мою молодость. Воры, подонки, психопаты! За что я должна их жалеть? Они переступают через меня, как через опрокинутую урну. Они брезгливо бросают мне жалкие подачки - как будто выбрасывают мусор в помойку. Мать? Ты видел мою мать, когда она плетется в сортир проблеваться? Ты видел, какие вонючие бомжи пялят ее по пьяни? Ты что, думаешь, что ТАКУЮ мать можно любить? А отец... Я его вообще никогда не видела. Если он окажется во взорванном поезде - я буду только рада.
Аслан молча слушал девочку.
- Ну ты хоть понимаешь, что мы все погибнем? У нас - никаких шансов. Даже если они выполнят наши требования, все равно потом они нас убьют. Мы не боимся смерти - мы гибнем во имя Аллаха, мы будем мстить за своих убитых детей. Но ты, тебе ради чего умирать?
Лора стала вдруг очень серьезной.
- Есть человек, которого я люблю. Его хотят убить, вот так. Когда мы захватим поезд, вы будете, наверное, требовать, чтобы вывели войска, чтобы кого-то там выпустили из тюрьмы, может, потребуете денег... А я потребую только, чтобы его отпустили... Пусть ему позволят улететь куда-нибудь на юг, к теплому морю. А меня посадят в тюрьму. Может быть, лет на десять. Но ведь через десять лет я буду еще не такой уж старой... Я приеду к нему - и мы будем жить вместе, на берегу теплого ласкового моря. А у вас, в Чечне, есть море?
- Нет, моря у нас нет. Есть только горы, очень много гор и они очень красивые...
- Нет, я хочу море, обязательно море. А ты когда-нибудь видел море, Аслан?
- Да, видел - когда воевал в Абхазии.
- В Абхазии? Здорово! Я поеду в Абхазию. Мы будем жить там с Бегемотом на берегу моря, до самой смерти...
- С бегемотом? С каким бегемотом?
- А, это я так его называю, своего любимого. Бегемот - правда ведь смешно...
- Не очень смешно, если ты собралась погибнуть ради него...
- Ты смешной, Аслан. Ты все равно не сможешь этого понять...
- Понять? Почему же, понять я это смогу. Наши женщины идут на смерть ради своих любимых... Так чем ты можешь нам помочь?
И Лора рассказала ему все. Она рассказала, как можно незаметно пронести взрывчатку и где можно ее спрятать. Она рассказала, как можно заминировать отправляющийся в рейс поезд, как отвлечь внимание ментов и охранников. Она рассказала еще о десятках мельчайших деталей, пренебрежение к каждой из которых могло бы сорвать всю операцию. Аслан слушал ее со все возрастающим удивлением.
- Это невозможно! Я уже полгода готовлю операцию и не знаю половину того, что знаешь ты... Я начинаю верить, что Аллах послал тебя, чтобы помочь нам...
- Я просто хочу его спасти... - ответила Лора тихо, почти шепотом.
- Ты его непременно спасешь - с улыбкой ответил Аслан. Вопреки всякой логике, он поверил этой странной девочке.
Время пошло. Теперь Лора действовала четко и собранно, а ее глаза светились каким-то странным, зловещим огнем.
И вот, настал долгожданный день. Все прошло удивительно гладко - как будто сам Аллах вел их к заветной цели. Они захватили поезд, остановив его в туннеле. Здесь не было ни каких боковых ходов, поэтому подойти к захваченному составу можно было только со стороны переднего или заднего вагона. Но эти пути хорошо просматривались и простреливались. Теперь они все там, наверху - от самого последнего мента и до самого главного ментовского начальника, будут внимательно слушать Лору, незаметную жалкую нищенку из перехода. Они будут слушать ее почти так, как слушали бы проповедь Иисуса, если бы он снова пришел на землю. И так же будут они хотеть ее распять. Но разве это теперь важно... Важно то, что теперь им придется отпустить Бегемота. Лора представила, как они прейдут в его грязную, душную камеру и скажут: Ты свободен. Свободен, потому что этого хочет Лора. Маленькая грязная нищенка хочет, чтобы ты был свободен и поэтому нам придется тебя освободить. Вот так!.
Лора посмотрела по сторонам. Вот они - те, кто унижал, презирал - и просто не замечал ее.
Сначала эта толпа, эти испуганные, подавленные, растерянные пассажиры казались Лоре просто бледными безликими тенями, лишенными лиц, чувств и души. Она слушала их напряженное тяжелое дыхание, она ощущала исходившие от них страх и ненависть. Но она не видела их лиц, они были безлики, как была безлика текущая по переходу толпа. Как же Лора их всех ненавидела! Надменные, жалкие твари... Они смеют жить, они смеют радоваться жизни тогда, когда она знает лишь страдание и ненависть. Мгновение назад они брезгливо презирали ее. Сейчас они готовы ползать перед ней и просить пощады. Еще через мгновение они с радостью разорвут ее на части. Но ведь они, именно они отняли у нее детство, материнскую любовь... они отняли у нее теплое, ласковое море и этот божественный закат, и эту божественную луну.
Лора с ненавистью взглянула на испуганную, оцепеневшую толпу.
И в это мгновение из безликой, бесцветной, бесформенной массы беспощадным лучом яростного света вырвался взгляд. И тогда в колеблющемся, неверном, неясном тумане возникли, проступая сквозь копоть и мрак, глаза.
И эти усталые глаза светились грустью и состраданием. Лора различила лицо странного, немолодого и некрасивого человека. Человек просто смотрел на Лору и Лора не почувствовала в его взгляде ни ненависти ни страха, ни обреченности, но только безбрежную, какую-то нечеловеческую грусть и такое же безбрежное, нечеловеческое сострадание. И этот взгляд, один он, впитал за какое-то мгновение всю казавшуюся безграничной ненависть, всю казавшуюся неисчерпаемой злобу. И тогда Лора почувствовала внутри себя одну безбрежную пустоту, заполняющую собой все усталость.
Лора еще раз взглянула на этих, оказавшихся в ее власти, пассажиров.
И тогда она поняла, что они - просто люди. Усталые, напуганные, беспомощные люди. Они смотрели на Лору со страхом, с ненавистью, и даже с затаенной надеждой. Теперь Лора не была для них безликой нищенкой, вызывавшей разве что брезгливую жалость. Нет, теперь они запомнят, надолго запомнят ее лицо. Люди охали, стонали. Кому-то стало плохо, кто-то просил отпустить детей, кому-то нужно было в туалет. Лора смотрела на них растерянно - как смотрит на мир очкарик, потерявший вдруг свои очки. Лора пыталась вернуть пылавшую еще мгновение назад ненависть, но ненависть исчезла, растаяла утренней дымкой, оставив после себя лишь легкий неприятный озноб.
Теперь Лора вглядывалась в этих стоящих перед ней людей в мучительном желании вновь увидеть человека, чей взгляд изменил ее таким непостижимым образом. Но человек этот исчез, словно и не было его в этом душном обреченном вагоне.
Аслан ушел в кабину машиниста и там долго с кем-то разговаривал по рации.
- Ну что, что они говорят? - спросила его Лора.
- Ничего... ничего хорошего - ответил помрачневший Аслан - они не выполнят наши требования. Они просто тянут время, чтобы подготовить операцию.
- Давай отпустим, отпустим их всех. Какая теперь разница, зачем их убивать...- неожиданно для самой себя произнесла Лара.
- Нет! - в глазах Аслана впервые сверкнула злость - Пусть и они чувствуют боль, как чувствуем ее мы.
- Как хочешь... - Лора пожала плечами. Теперь ей не хотелось убивать этих людей. Ей хотелось только, чтобы они отпустили Бегемота. Просто отпустили и все. Ведь он не сделал им ничего плохого. Он просто не мог сделать что-то плохое.
Теперь время шло мучительно медленно.
Аслан вновь с кем-то долго беседовал по рации.
- Что он сказал? Они отпустят Бегемота?
- Послушай, Лора, мне тяжело это говорить, но твой Бегемот мертв...
- Мертв? Как мертв? - Лора ошалело посмотрела на Аслана.
- Говорят, что он упал с крыши и разбился...
- Нет! Это невозможно, они врут, ты врешь... Вы все мне врете! Он умер... Его убили! Убили! - Лора сорвалась на крик - Они его убили, вы все его убили - Лора выхватила у Аслана пульт управления взрывателем.
- Но если он убит, то мы все, все... тоже должны умереть!
- Лора! Не делай этого, ты с ума сошла! Мы их всех отпустим... Всех заложников... Мы так решили. Ты тоже - иди, они скоро пойдут на штурм и тут всё взлетит на воздух. Мы не сдадимся - и умрем за веру, мы готовы стать шахидами, но ты тут при чем? Беги быстро - возьми белую тряпку и беги! Тебе - тринадцать лет, тебя судить не будут, поместят в колонию для малолеток - и все дела... Ну, дай мне пульт...
Аслан протянул к ней руку, но Лора, дико озираясь по сторонам, как загнанный в угол волчонок, сделала шаг назад - и уперлась спиной в стенку вагона.
Аслан медленно приближался, пристально смотря в серые Лорины глаза.
Лора стояла, сжимая обеими руками пульт. Ее худое мальчишеское тело била мелкая дрожь, коленки тряслись, а в голове крутилась только одна мысль...
Жить дальше... Колония... Побои... Издевательства... Потом - свобода, опять - переход, приставания ментов и бомжей, водка, много плохой водки, ранняя старость... ее кожа станет дряблой, на лице появятся морщины... Лора вспомнила свою мать, лежащую в грязной постели в объятиях очередного вонючего урода...
Аслан уже дотронулся до пульта и властно потянул его на себя. Но в этот момент раздался крик Лоры Нет!.. Нет!.... и тихий щелчок переключателя. И тогда мир потонул в страшном, всеразрушающем грохоте огненного вихря.
Лора успела еще увидеть - не испуганное, нет - удивленное - лицо Аслана.
Потом была боль, так много боли, что это уже перестало быть болью, но стало разрушением и концом, гибелью и спасением...
Взрыв превратил поезд в груду искореженного металла, испепеляющий огненный вихрь пронесся по тоннелю, сметая все на своем пути.
Но сверху никто не услышал звука этого взрыва. Серые трафареты фигур продолжали свое унылое движение по скользким, липким тротуарам, поток чадящих, покрытых коркой грязи и ржавчины машин мчался куда-то вдаль. Зловонная вязкая жижа вырывалась из-под колес, забрызгивая стены домов и бредущих по тротуарам людей.
Солнце вставало над городом и его зловещий, кровавый диск проступал сквозь копоть и чад, как древняя фреска проступает сквозь побелку в поруганном, забытом храме. Мир был таким же, как мгновенье назад, и был он совсем другим - потому, что в наполненном зловонием воздухе, в растрескавшемся асфальте улиц, в серых грязных стенах домов, в безумии, в безысходности, в гибели - возникло сначала едва уловимое, но с каждым мгновением все более сильное, наконец невыносимое, мощное, всепоглощающее чувство. И это чувство, это ощущение, это состояние ширилось и росло, как смертельная раковая опухоль, пуская гибельные метастазы, приводящие к судороге, к конвульсии, к агонии. И тогда, внезапно и мгновенно, этот чудовищный уродливый мираж города заколебался и начал оплывать, как догорающая свеча, потом сетка трещин расколола его, как кусок старой пыльной штукатурки, наконец он весь обратился в дым, в туман, в смутный и неуловимый уже образ, колеблющийся и изменчивый. И, наконец, налетевший порыв свежего ветра развеял этот образ, превратив его в клочья облаков и ошметки грозовых туч.
На растоптанную, поруганную землю в величии и славе разрушения пришла весна.
Город, 2004.
Ответы на часто задаваемые вопросы:
1. Нет, автор не оправдывает терроризм.
2. Нет, автор не оправдывает педофилию.
3. Да, автор пользуется метро.
4. См. п. 1, 2, 3
5. И вам того же желаю.