Июль, как письменность Эгеи, расплываясь, бесследно пропадал за маревною отеплённой кисеёй. В частом безветрии с печатью одиночества перекипали тихо дни. Оковно стянутыми в недвижь вечерами солнце, натруженное томно каждодневною работой, тяжеловато выпадало за далёкий, махагоновый цветом закат. Тянулось невдолге над лентой враз темнившегося горизонта, выпадая сгустком апельсина за выпукловатый западный нос Африки, едва тыкаясь золотисто - хрупкими и тонкими лучами американских низких берегов. Ночами душными все окна в Балашихе раскрывались настежь и жизнь её напоминала рыбью, в перегретом, непроточном оказавшейся затоне. В росплесках марчивой истомы натужно оплавлялись в кротость дни. И до последней из декад настырно прогревалась каждодневность...
21 июля, в пятницу, у старых Ковалевых была под сбор подтянута почти что вся семья. Внучке Ларисе за день до этого стукнуло двенадцать. Ростом - еще подросток, но думами она была гораздо впереди многих ровесниц из-за неурядиц разложившейся семь лет назад как будто бы прочной семьи. Потому редко где была без дела. Летом ездила к отцовой матери, где помогала по хозяйству, наведываясь иногда в колхоз на летние подсобные работы. Так появилась у неё и юбка из кримплена, и хорошие, в рубиновых камнях, часы "Заря". Отец помимо алиментов наскоро по почте перевел ей двадцать пять рублей и выслал с выпуклыми розами по тисненью красивую открытку. Недолго думая, решили празднество творить у стариков, чтобы немного приподнять у бати настроение. Приехав с самого утра, Татьяна чуть ли не на одной ножке носилась между кухней и столом, помогая матери всемерно собирать в возможных вариациях домашности, хотя с зауженного выбора, слегка изысканную снедь и выставлять на стол умышленно изреженное видами все легкое спиртное. Василий, раньше попивавший что покрепче, уже месяц как не мог вставать с кровати. Ел кое-как. Нечасто. Отчасти - насильно. И так не полное до этого его лицо осунулось еще, барабанной иссушью мышечной ткани дрябло натянув на скулы кожу. Цвет её без доступа дневного света недели три как стал слегка буреть. Запавшие зрачки часто глядели равнодушно в ускользавший от него прекрасный, недоступный большей частью мир с углублённо ободнившихся до мумиозности глазниц. Усталость вперепашку разрыхляла в глубину лицо, усугубляя средней давности обморщенные складки.
Чудесная в звенящем туго выстое теплевших с постоянностью воздушных масс к пролетью вдруг да подналадилась пора. И день сегодняшний прилажен был к прежней картине. С доранья позднего воспрявшая напрочь погода сквозь манчивую свежесть зарождавшегося утра налегке, по почти чистому к закрайкам небосводу, сверхплавно прогоняла на восток перистую стайку легкокрылых облаков. Ленивевший по силе ветерок степенно прилегал на шёлк блестевшей от росы травы. Проводил парящий в зное день сквозь несколько своих отрывистых, скромных порывов. И в пышных, неуёмных цветом зеленях перекатилось складно на вторую половину довольно расстоявшееся средь теплыни лето...
Из всей родни старик в последний год заметно привечал только одну Ларису. Загодя собравшись в другой комнате, семейство порешило отрядить к нему как раз её. И благом было то, что повод позволял.
- Ты ж там к нему поласковее будь.- Сорочьим умоляла щебетаньем внучку бабка, не зная, куда теперь в волнении деть свои еще мозолистые от былой работы руки.
- Да про здоровье все-таки не спрашивай. Понятно?- Не отставала с правой стороны от нравоучений строжавшая от слова к слову мать.
- Про дядю Петю хоть не ляпни ничего. В командировке, помнишь, он. Длинной - предлинной.- Встревала тут же снова старая.
- Что вы ко мне пристали тут вокруг?- Вспыхнула девочка с серьезным недовольством.- Уже не маленькая я. И сама знаю, что ему сказать. Лучше вон тортика кусочек дайте отнести. Да чтоб со свечкой был. Мы с дедушкой ее задуем...
- Господи, да свечка где? Была ж. Так-так...
- На кухне у тебя в столе какая-то, помню, еще лежала.- Делится подсказкой дочь.
- Нет, та слишком уж большая, что в столе лежит. Ей не сгодиться к нынешнему делу.
- Вот и без свечки именинницу оставили...- В разговор вставлено твёрдо звонкое сопрано внучки.- Доверь теперь вам что толковое.
- Ага! Кажись и вспомнила...- Отрешённо молвила старуха, не выпавшей представ из темы поиска.- Вон та, возле иконы, точно подойдет. Рядом с помянником стоит. Достань-ка, дочь моя, её. Ставник - спереди - только не трогай.
- Это что еще за ставник?- Дочка, смутившись от неведения, подала резко голову назад.
- Большая, значит, свечка. Под образами ее ставят.
С водруженной над кусочком торта тонкой свечкой, колыхая по дороге к деду пламя чаще на себя, Лариса пронырнула в полутьму притихшей спальни. Поставив праздничный прибор на стол, подошла к кровати.
- Будь здоров, дедуля!- Бодрость в голосе разлилась приятно по объему. В нем плавно приглушёнными переходили то в оттенки, то в полутона, царя тяжеловесной гаммой от ядовитой зелени до тусклой палевой окраски, забившие почти кубический объем угнетающе - холодные цвета обоев, шкафа, стульев, сложенной на тумбочке одежды и прочих мелких атрибутов.
- И тебе того же, солнышко моё.- Навстречу сдавленный раздался шепот, почти не перешедший в речь.
- Как вы тут с бабулей сами?- Внучка старалась побыстрей привыкнуть к полутьме.
- Да что нам станется? Маемся с безделья потихоньку. Нам теперь - что? - сон да молитву подавай. Как бы и этоть...
- А ты что тут: вот так и прохлаждаешься без света?- Наклонившись, щекотнула его ссохшиеся губы незаметно напустившимся как будто бы из ниоткуда ворошком русых волос.
- Так вот выходит, Лорик...- Сморщил гармошкой недовольно в крыльях нос.- Не хочу себя таким на свету видеть. Да и глаза ослабли. Сколько ни силился, а упекли меня в постель эти болячки. Всякой заразой вволю наделили. Я что прикован цепью к этому покою.- Плотнее сфокусировал на внучке тусклый взор. Собрался крепко с новым духом.- Эх, милушка! Давлю теперь вовсю башкой подушку. Да ещё бабка, старого леса кочерга, напрочь своими назиданиями в корень замучила всего. Но что скажу тебе я откровенно: скрипучее дерево долго живёт.
- А ты уж хвост крючком держи. Не поддавайся...
- Ты-то как, свистуха эдакая?- Вымучил слегка улыбку.
- Ой, мне уже двенадцать стукнуло. Большая стала я.- Как прыгун перед встречей с водой, сплела внизу с довольностью ручонки.
- С учёбой дружишь как?
- С ней всё нормально.
- А что значит "нормально"?- Ехидненько, по-доброму да прорывается мелкий язвец сквозь сардонические нотки совсем короткого смешка.- Небось, как и у твоей бабки: утром с пальцем - девять. С огурцом в обед - пятнадцать.
- Нет, дедуля.- Хитрющей подковырки исковерканный пытается усвоить смысл.- Ниже четвёрок вовсе не сползаю.
- Хоть до новых веников тяни эти науки, какой бы тягомотиной они не показались. Вон дядя Петя весь букварь зазря скурил заместо чтива - а теперь вовсю быкам крутит где-то хвосты.
- Он его вправду и скурил? Там же страниц-то сколько!- Глаза девчушки под искреннюю веру вмиг расширяются к размеру пятаков.
- Это я так. Со скуки...- Скупо и мягко изливается с уст старика истина через телесное мучение духовного удовлетворения, на миг печальную срывая маску для улыбки.- Я за тебя так рад, ласка моя. Кх - е - е!..- Сипотца с загрудным свистом струйно вырывается из рта.- Поправь-ка под ногами одеяло да подсядь ближе ко мне.
- А торт?- Поднеженное лаской слабенького света за спиной, тянется ближе к старому лицо внучки. Касание руки означено легким, парным приливом телесного тепла. А он с поровну искрящейся в глазах мельчинкой благоглупости в ответ жадно сцеловывает из родного лишь на четверть человечка заметно укрупняющиеся каждый раз черты, пытаясь опознать в них с определённостью лишь строго ковалевское что-то, только своё. На этот раз подобностью отобраны брови и уши, мысленным слепком с тщательной неспешностью удовлетворённо посланные в соты памяти.
- Торт подождёт. Хотел бы что сказать...- Оттенок голоса еще не потерял витальности - привычной жизненной силы. Радость общения опять выводит старика на шумную и вездесущую орбиту бытия.
Внучка присела к краешку кровати. Глянула смело на осунувшегося после майской ихней встречи старика. Взяла своей рукой плавно протянутую им правую руку.
- Как только выкарабкаюсь я - махнём-ка мы с тобой куда подальше отдыхать. Одни... Туда рванём, где уж теплей всего. Там-то я до косточки последней самого себя прогрею. Тебя, водолюбивую такую, до вечера из моря выпускать не буду. Дорвёмся и до всяких - прочих из подобных удовольствий.- Ледяной алмаз прямого взгляда вновь становится добрей, плотнее притыкаясь к солнечному боку жизни.
- Чапу возьмем?
- Её возьмем... А этих всех наших матрёх в Балашихе оставим на хозяйстве. Кинем, как тех лишних баб из возу...
- Мороженого накуплю тебе целую кучу. Да всяких там конфет - сосалок, шоколадок - мармеладок.
- А ничего не слипнется?
- Не слипнется. Я для кого теперь, скажи, живу?..- Голос стал чуть посильней. Старый еще не верит в отвержение творительности, уже зависшее крепко над ним. Перекипает, мечется в житейской, скромной радости открытая, добром питающаяся щелочка в душе. Второй раз за день, будто на качелях, раздробился его образ. Чувства его легко подводят: бортики век снизу с успехом пробирает слезотворность, влажно застилает плёнкой взор.
Заслышав складное развитие событий, оставшаяся женская часть семьи пробралась тихо в комнату. Встали неприкаянно у входа. Чутко вросли в слух.
- Деда!- Внучка с выросшим в мгновенье интересом смотрит в глаза деду, будто ищет в них какую-то новую правду.
- Чегось, дитя моё?
- Я в день Победы на линейке всем нашим воен..., тьфу, ветеранам стих читала. Мне за него даже в классе "пять" Наталья Николаевна поставила потом.
- Да ты что?- В отживающих глазах зажегся слабый огонек.- Ну-ка, ну-ка, красотуля. Для меня же у тебя, я думаю, хоть что-то да осталось от него.
- А то! Весь полностью со мной приехал. Ничего, что махонький совсем?
- Золотник тоже был таким...
- Тогда вот слушай...- Привстала, чуть оправив юбку. Выстрелила скорым взором в слегка теперь собравшиеся две на переносице морщины пытавшемуся приподняться на локтях деду.- Твардовский!- Подковка детской челюсти торжественно вздёрнулась резко вверх. Застыла параллельно полу. Сглотнув слюну, стала умеренно и чётко стих раскладывать по строчкам:
Я знаю, никакой моей вины
В том, что другие не пришли с войны,
В том, что они - кто старше, кто моложе -
Остались там, и не о том же речь,
Что я их смог, но не сумел сберечь -
Речь не о том, но всё же, всё же, всё же...
Ком нервный подкатил заметно старику под горло и застрял под клином кадыка. Глазные впадины непроизвольно снова налились водинками слез. Ему вдруг стало жутко стыдно за себя и так же облегченно - радостно за близкого ему ребёнка. Свободная рука нашла, пошарив под подушкой, помятый носовой платок и занялась в носу и под глазами застыженной собой влажной работой. Извиняясь за нечаянную слабость, скрипящим голосом вдруг старый заругался на себя:
- Нечто очумел я, старый пень! Всем курам на смех в ровном месте мокроту, гля - кось, как развёл.- Отвёл стыдливо в сторону глаза как зеркало духовной смуты. Последние слова, корявя, перевёл на дробь - они будто летели глуховато полным белья тазом со ступенек - и растянул с фальцетом: невзначай дрогнула закрытая для покаяния душа.
Настя подошла чуть ближе. Спросила томным, извиняющимся тоном мужа:
- Васенька! Может быть, этого... Хоть чаю принести.- Стала вымаливать услугу.
- Пап, хочешь поесть?
- С тортом вот никак не справлюсь. Уходите, я кому сказал? Указчиков сегодня что-то много для меня...- Сурово поглядел сквозь раскустившиеся брови.
- Погодь нас прогонять!.. Тут вот одно дело на носу висит.- Требовательно встряла Настя.
- Валяй.
- Надысь будить тебя не стала. Не знаю, правильно ли так?..- Стала оправдываться, нервно комкая край синей, с выточками, старой юбки.- С почтой вчерашней извещение тебе какое-то пришло. Отписано, гляди, из нашего собеса. - Зашуршала возле тумбочки сложенной вчетверо белой бумажкой.- С круглой печатью по низу. Набавить будто тебе пенсию хотят. Читай вот, внученька, читай. Бери от самого начала. У тебя глазенки вон какие вострые...
- Не при ребёнке будет сказано...- Старик с суровостью ломает в прямой угол брови. Обе вместо козырьков нависают грозно скатами крыши над ресницами.- Подь на минутку, старая, сюда.
Не надеясь на добро, Настя молча подошла. С легкой тревогой за душою медленно нагнулась над супругом. Тот чуть слышно прошептал на ухо:
- Ты его, письмо-то, сраному начальству ихнему снеси да и повесь на одно место. Кгы! Кгы-ы!.. Пришла подмога, мать твою, когда уже и надышаться трудно. Зла моего всего на этих идиотов не хватает...
- А ты, Танюха, лучше своей матушке при мне скажи, чтоб надо мной она не причитала по ночам до воя с этим писанием своим. Толку- то что? Всё ведь кутьку под хвост идёт: я от причитаний сразу никак не засыпаю. Сколько ни просил - одно и то же. Как у той вредной соседки: ты её в дверь выпихиваешь, а она снова в окно лезет...- Вздохнул, будто свалил с плеча мешок с песком.
Уже, гляжу другой раз, так рассвет лезет в окно, а сон в глаза ещё не заходил.
- Хотелось лучше что-то сделать...- С ноткой благочестивости сказала ненатужно - складно, нечто сыпанула горсть зерна из-под полы.
- У голодной курицы тоже одно просо на уме.
- Только писание, давай, не трогай. Понимал бы в слове божьем что...- Огрызнулась было Настя, отмахнувшись согнутой в локте рукой.
- Куда уж нам, серым таким!..- Реакцией на тёртый хрен закрутил носом.
- Не ёрничал бы, Вася, ты над святым делом.
- И все равно: не стой тут над моей грешной душой, когда и без тебя тошно. А то сиднем у ног пристроится, что часовой при карауле.- Перевёл измотанный в недуге взгляд на дочь.- Зря солнце застит. Вздохнуть и то свободно не даёт.
- А ты-то думал - как? Что поднести. Прибраться где...
- Милые бранятся - только тешатся.- Соломоново решение внесла с собой Татьяна.
- Не надейся даже - вовсе не откажусь от слов господних. Ты так и знай.- Настя с натужностью вздохнула.- Давече сказывала бабка Спиридонова, что деда ихнего такие ж заговоры начисто от всех хвороб уберегли. А тот уже и жить не собирался. И если бы потом не баловался у Хлыщевых самогонкой, сносу бы не было плюгавому ему.
- Ишь ты, вертихвостка хренова! Завиляла уж хвостом. Как на чужих всю справно говорильню переводит.
- Пример чтоб был тебе...
- Оторви ты, Танька, от меня этот репей.- Заскрёб впалую грудь старик всей скрюченной болячкой пятернёй.- А то вертится нудной вороной на плетне.
- Старые - что малые. Одна забота...- Со вздохами зарезюмировала дочь.
- Оставьте-ка нас с Лориком вдвоем.- Полуусмешка кротко прогулялась на его осунутом лице. Пропала тут же на ввалившихся щеках. Запала в глубину морщин.
- Может, что-то...- Заикнулась было старая, намереваясь подойти на шаг.
- Разберёмся без сопливых.- Сказал резко. Настоятельно. Словно отрезал.
Женское шарканье и шорох сбились было в кучку. Переместились в створ двери. За ней пропали. Закрывшаяся дверь вновь разделила пополам семью в совсем другой пропорции.
- Любишь деда своего?- На стёганому одеялу слепо поползла рудо взбугрившаяся русельцами вен та же его рука, таинственно выискивая внучкину мягенькую руку на кровати.
- А то!- Воинственнной уверенностью бодро наполнился окрепший детский голос.
- Молодец ты у меня. Только вот меня чуток припёрло. Подправило как не в тот лад.
- Ну, ты давай лечись. Я буду ждать.
- Жди, моя ласточка... Может, что и получится у нас.- В холодноватости руки дернулись слабо хватом мышцы. Тылом Ларисиной ладошки шероховато поползла его уже почти бессильная рука. Запуталась на связке вен возле запястья. Легла внакладку к ней. Старик мечтательно, с суровой строгостью уставился в побелку потолка. Обводнённый блеск не выплаканных вволю слёз снова выдал его горестные думы.
- Ещё как получится!
- А ты живи. Живи и радуйся, моё дитятко. Маманю с бабкой всяко привечай да послушаниями балуй. Вот увидишь: всё у тебя будет хорошо. Ты ж у меня умница такая.
- И я так думаю, дедуля.- Ей захотелось вдруг его поцеловать. Но мысль, что это будет принято им как прощанье, заставила только обнять его за шею по привычке.
- Ну, я пошла. Ты тут быстрее поправляйся...- В её глазах щипнуло было от выжатых безволием слезинок. Но она, сморщившись, будто от боли, плавно отвела свой жалостливый взгляд от сбившихся возле ушей влажных его волос и тусклый блеск от затекавших в борозды лба испарин. Она нюхом вдруг учуяла чуть прелый, странновато - неприятный запах его тела...
Что-то живое и неистребимо - дорогое, бившееся в уходившем от него создании, еще держало старика в изрядно надоевшей ему в этом году жизни и ставило заслон на всякий недостойный для него уход. И робкие шажочки дорогого тельца с безотчётностью кидали вспять нахлынувшую память на волну воспоминаний про молочный запах ее пухлых губ в глубоком, милом и далёком детстве, нескладность первых слов, наивную, искристую весёлость всяческих первых поступков. Вся былая мимолётность отходящей вперёд жизни воспламенялась теперь в нем. Раскладывалась на мозаику кусочков. Он иногда даже жалел, что поступал не совсем так, как было надо. И посреди оставшегося времени, туманно отведённого ему, пропускал дотошно каждый миг прожитой им жизни и каждый свой поступок сквозь непредвзятую оценку наивзыскательнейшего личного суда. Корил себя за средний возраст, разбазаренный частично среди рано овдовевших чужих баб, старался вымарать, топя по забытью, не всегда оправданные пьянки. Жалел всё больше - только лишь сейчас - свою хранившую очаг старуху от не доставшихся ей на хозяйство после получек так нужных для семьи в те годы трёшек и червонцев. Хвалил себя за сруб, поставленный им девять лет назад сеструхе Клавке в деревне вместе со свояком. И горевал, что той в нём вдоволь жить не довелось. Хоть и была она на восемь лет его моложе. Тут же цеплялся краем мысли за предрасположенность, хранившуюся в генах деда - старожила. "Вот тут и путайся среди отписанного каждому из нас земного строка. Жизнь иногда такую вдруг закрутит чехарду, что сам потом хоть стой, хоть падай"...- Только и успел подумать он, как в двери снова показалась Настя.
- Иди, иди. Немного отдохни.- Ему сегодня стало жаль жену да и себя, совсем уж тягостно зашибленного ныне думами.
- Ты уж нам, как что, шумни...- Прокашлялась в ладонь на развороте.- ...Коли чего будет не так.
Всё царство женское на тесной, в шесть квадратных метров, кухне радость общения с болевшим приписывали лишь к одной Ларисе.
- Мам, может толкового какого из врачей к бате направить?
- Что ты, Тань! Ничего путного из этого не выйдет.
- Это чего ж?..
Рот старой - как с водой.
- Если не хочешь - так и скажи.
- Лорик! Выйди, доча, погуляй возле подъезда. Может, Таню Спиридоновых увидишь там. Ещё кого...
- Можно с мячом?
- Конечно же. Он под трельяжем.
Едва захлопнулась за дочкой дверь, как Татьяна коротко, но выразительно накинулась на мать с вопросом:
- Ну, и...
- Хочешь - не хочешь: какая нынче разница?- Глаза у матери печально сузились, будто от боли.- Сильно запущена болячка у него.- Вздохнула тяжело вдогонку.
- Откуда?..
- Кто ж его знает? Не проверялся вовсе ведь. Подзатянули мы невольно этим делом.- Смотрит. Глаза - в глаза. Все губы вытянуты в нить.- Невесёлая выходит песня!.. Нынче таких в больницу даже не кладут.
- Неужто рак?- У дочери, дрожа, крупнеют ноздри.
- Он самый, дочь моя... Ты думаешь, зачем я всё ему колю уколы несколько раз в день? На шкафчике, поглянь, лежит полпачки ампул.
- А что не говорила?
- Что с этого бы изменилось.
- Многое.- Татьяна обречённо уронила руки в подол платья.
- Вот и сказала...
- И как он это переносит?
- Когда лекарство действовать перестаёт, так он ужом весь корчится.- Повернулась к жидкой темноте, укутавшей иконницу в правом углу напротив входа.- Дай же ему всяческих терпений, вседержитель наш Угодник Николай!..- Вымаливала капелькой в который раз для мужа новоявленную, сплошь обманчивую благость.
Минуты три меж них невидимо взрастающим тетивным преднапряжением вставленной в лук стрелы билась натянутая туго тишина.
- Может, нам какую бабку в помощь нанять? Вся, глянь, измаялась.- Дочь с сожалением потом добавила в подвёрстку к предыдущему.- С лица уже почти сошла...
- И не выдумывай! Он точно не подпустит никого к себе. Да и не нужно это мне. Пустое это, дочь. Зараз от бати отстранясь, какой потом предстану перед богом. Такая, видно, моя доля. Хотя сам наш другой раз злится что есть мочи. Благим матом кричит, будто от меня, кикиморы, сбежит и леший. А я ведь понимаю, как его крутит. Саму мукой пронизывает насквозь...- Вышептала с силой нутряную боль, скопившуюся в ней за этот месяц с лишним.
- Может, мне отпуск взять?..
- Ребёнок без пригляда будет оставаться.
Мать прорвало на откровения. Повернувшись к дочери и многозначительно вздохнув, стала изливать той наболевшее:
- В прошлую пятницу, что на тринадцатое вышла. Да-да, точно... Заполночь было как раз.- Перешла таинственно на шепот.- Хотела было прикемарить. Уже и прилегла на краешке дивана. Как слышу: стонет он во сне. Не пойму совсем: так и укол ведь я ему вечером в одиннадцать вколола. Думала - хватит до утра. А он уже криком исходит. Ужом весь вертится. Зовёт, слышу, меня. Хорошо, что сразу догадалась позвонить в больницу. В трёх словах им объяснила, что здесь у нас да как. Минут через пятнадцать понаехали врачи. Один, поди, главней другого. Поняли, видно, сразу - дали что не то. Привезли и поменяли упаковку. На старой что-то почитали. И ушли. За дверью меж собою сразу разругались. Сказали на крылечке потом мне, что медсестра ошиблась... Ох, батя наш на другой день и разбоярился! Такую выдал нахлобучку утром с телефона главной ихней, что точно: мама - не горюй. Да складно трёхэтажными словами с разными по силе ебуками всё вдогон пулял! Такого я еще не видела его. А делать что? Скрутило с боли ведь всего - не разогнёшься. У самой доныне стон тот всё из головы не хочет выходить... Их для чего, скажи, по стольку лет учили? Это тебе не букву в слове переставить. Как же такому быть, чтоб срамота одна! Понаучились всякому да не тому, лекаря хреновы!
- Потише ты: папка ещё услышит...- Чего про Петьку нового известно? Он пишет хоть?
- Да что ему там станется? Сиднем сидит. Кукует. Давече в июне отписал - доматывает срок. А это ж тебе, милка, не клубок шерсти распустить на дюжину носков. Хотя прикинула себе я - к Новому году должен заявиться. Жаль, если только батю среди жизни не застанет... Наш-то к сентябрю, сказали, только и сможет дотянуть. От здоровья всё будет зависеть. А он его с самой войны сколько везде пооставлял. Кусками всё со всех сторон повырывало.
Пришедшая Лариса нагнала было на бабку страха, подытожив кратко разговор с больным:
- Деда мне сказал, что ты с весны сидишь в печёнках у него. И что курам на смех заговоры все твои. К архиреям всё просил, чтоб зря не подбивала. Наказывал, сюда чтоб деда Кольку и на выстрел не пущала. Что-то ещё хотел сказать, но сразу начал кашлять.
- А ты мне говорила - допустить к нему чужих. Ага, допустишь! Тут на свою законную собак окрестных рад бы всех повесить.
- К чужим, может, будет добрей...
- Нет! Сам-то горяч. Как ни скажи - характер крут. В карман конфеты не кладёт.
- А мне наобещал купить любых конфет.
- Так то ж тебе...
На том все разговоры оборвались. У Насти отлегло от сердца после объяснения болезни дочери. К Татьяне же сошло гнетущее предчувствие несчастья, подсасывающее неизменно крепкие пока что её жизненные силы.
Если жизнь воспринимать как дар, то это - самая большая справедливость для живущих. Из миллионов вариантов репродукции любой семьи в жизнь наугад пробьются только единицы. Уникальнейшая справедливость состоит и в том, что каждому живущему даётся лишь определённый срок для самовыражения и представления впоследствии для памяти себя. В неизбирательности жизни существует своя прелесть: никакой род, тейп, племя и т. д. не может сохраниться неизменным. Но все-таки несправедливо то, что из народов в неимоверной, постоянной жесткости религиозных, мировоззренческих, менталитетных и других противостояний выживают лишь сильнейшие. И совершенно нет никаких прочных, упрежденно верных форм развития мировых цивилизаций, гарантированно переживших без мер военного заступничества все для них лихие времена...
В восьмом часу амазонитовая густо напустилась в обнизь плавь. Червонная заря заката лизала за собой у горизонта гнетущие и неспокойные цвета. После отъезда дочери и внучки в пространственность двухкомнатной квартиры снова с натугою вселилась сжатость, неуют и затеснённость. Угнетающе повеяло серой тоской. Нахлынувшая с улицы первая, едва густеющая тьма грабастала к себе просвет с окна и насыщала от лучей теплом дышащей охрою воздушность мережную тканых кружев, абрисной сетью кинутых, мято уложенных у старика при изголовьи. Белой стеной напротив усиленной неровностью поигрывал наивно пепельно - серый тоном дневной свет. Трепетным косым мазком светился с незаметной тягой перехода вправо зайчик, где-то час назад весело спрыгнувший пятном на её плоскостный матово - сатиновый отлив от зеркала серванта. За поздним вечером одиннадцатый час всесильной равномерностью затушевал в однообразие округу, оставив у изножин фонарей рассеянную выжелть островков искусственного света...
В ночи куинджевской застыла тихая, недвижная краса. Всё в трёхмерном исчислении до самой из глушайших бесконечностей было скреплено печатью всесильно налегавшего безмолвия. Округой постепенно становилось угнетённо - душно. В густевшей обволоке парной плави воздуха старик покрылся влажно заблестевшим липким потом. Тяжеловато задышал. Ввергнувшись с запада, нежданно вметчивая, глыбистая туча крутым громадным вздымом вдруг страшно заслонила высь. Сквозь умолчь плотно залегла кругом тревога. Следом хлестнул слепо вкосую молодой секучий дождь. Бисерчатые, круглые капли с лёгким отбойным шумом недружно осыпАли подоконник. Ветер - свежун впорхнул в окно с пахучим, пряным запахом листьев аниса. Окружь притишилась. Сквозь ночь, медвяно пахнущую цветом липы, издалека цедился отрешённо - странно, мягко влитый лунный свет. С обременительной всесильностью налаживалась исподволь ко сну завоевавшая невидимо безликую предельность абсолютная, пугающая беззвучь...
Глава 17
Хитрющий до любой из выпадающих в жизни возможностей Большов перспектив своих, хоть даже средних, больше на заводе не предвидел. Авторитета за шесть лет почти не нагулял. К карьерной колее не подступился. Нагретые и тёплые места всё под кого-то постоянно уплывали. Как-то начальник цеха Усачёв то ли ради хохмы, то ли от излишка бодрости при благодушном настроении предложил ему пойти начальником токарного участка. Но выбираться из болота, созданного им себе, он вовсе со стоическим упорством не хотел. Дня три бедный мужик ломал свою тугую голову над способом, чтобы от изъявления такого отказаться. Загремел попутно на больничный. Первый день он отчасти страдал от несварения желудка. Второй и вовсе пролежал с некой такой желаемой вальяжностью в постели. На третий же его от нервного расстройства дважды прилично пронесло. Выйдя на работу, вынес из подъезда он вместе с собой ненужным в четверть восьмого поутру и всякий способ продвижения по службе сначала именно в цеху. Заводским стать карьеристом всё же быть ему хотелось. С кабинетом чтобы, средним по размерам. С массой не первых даже привилегий. С хоть какими, но правами чуть выше толпы. С папкой под мышкой, наконец. Но чтобы не за ним следили. Им не понукали. К тому же не командовали им. И эти мысли до приятности с упрямством вожделенно расслабляли его сплошь изворотливый и изощрённый ум. Пораскинув налегке мозгами, осознанно - решимо, но пришёл-таки он к той благостной мыслишке, что без дружбы здесь ему никак не обойтись. Был один чистый канал налаживания отношений - второй секретарь парткома завода Кирсанов, с которым он вместе учился в институте, но которого на дух не выносил, считая выскочкой и распоследним негодяем. Какие горизонты для своей придуманной карьеры в ближайших планах Владимир Николаевич предположительно не раздвигал, бились они до этого и весьма крепко по-пустому в правду жизни, обозначенной только одним: на какой козе подъехать к однокашнику. Мысли витали, но отдельно от решения. Так бы и длилось бесконечно долго всё это мечтание, если бы фактом не зажглась его жена...
В вечер на вторые посреди июля выходные сытый вынесли из гастронома прикуп и, не спеша особенно, состряпали втихую для себя Большовы нечто изысканное на ночь глядя. В столе заказов перед этим отоварились горбушой, палкой "Московской" колбасы, импортными курами, небезобразным в градусах хмельным и всяческой десертной мелочёвкой, заканчивающейся скромненьким песочным тортом "Сказка". И начиналось всё привычно и степенно с невинного, привычного уже пивка. Но тема жёсткой женской правды сразу клином вбилась от жены в степенный, чаще нисходящий в монотонность разговор:
- Значит, братец, так...- Выждала, пока он повернётся к ней немного испитым лицом.- Двух шибздиков тебе, как и хотели, я тебе сварганила. Видишь же: вымучилась напрочь, выбилась из сил, при соске с сиськой доводивши до ума. Что раздолбаев на пока из них не вышло -так то одна моя заслуга в том...- Закатывая нервно нижнюю губу, тяжко вздохнула.- А поднимать теперь-то будет кто? Не производитель ты ж какой? Отцом, никак, зовёшься.
- Кто бы отказался, но не я.- Гордо ответил, радостно глядя в её серые глаза.
- Тогда по-полному впрягайся в лямку, паря. Воду в семействе зряшно не мути. Не матери же Родине мне их придётся впихивать под юбку, пока ты пиво здесь вприхлёб с тараночкой засасывать будешь?
- Как поднимали, так и будем поднимать...- Под отрыжку после совместно выпитого литра местного пива - "рассыпухи" весело тянул в себя суть вместе с боком удачно и с икрой высушенной воблы в сторону от истины Владимир.
- Постой, постой! Я, может, что-то здесь не понимаю? Наверно, хватит уже выезжать лишь за мой счёт? Как работать - так иду я пахать с тобою наравне. Потом ты дома занимаешься плотно любой газетой на диване, а я встаю к плите. Стирку я ещё не присобачила сюда с уборкой.
- За это и хвалю тебя.- Нашёл как выкрутиться.
- И на том спасибо.- Задумавшись на миг, обременила продолжение снова созревшим злом.- Вчера кому я наказала вытряхнуть ковры, скажи на милость? Вместо этого ты с чмошниками дворовыми аж до моего прихода до посинения долбился в это ваше грёбаное домино. Знаешь же, пустяшная твоя душа, что оно нас точно не накормит.
"Ну, не скажи, голуба!- Вожделенно вспомнил он тот вечер.- Разжился бы я у тебя только к получке 0,8 - й "бомбой" с трёхсемёрочным портвейном. И те оставшиеся до него шесть дней пришлось бы просто вычеркнуть из жизни. А я такого просто не могу себе позволить."
- Опять меня ты допекаешь... Ты мне по совести скажи: могу я душу где-то отвести? Там, кстати, кандидат был от наук. Неглупый даже человек.
- Тебя уж допекёшь! Пачки таких вот кандидатов напропалую днями ошиваются у забегаловок, а потом безбожно мочатся в твоём родном подъезде.
- Так сразу и мочатся!- Голос его до средней меры неприятности становится дрожащим и скребучим.
- А то! Будет он узнавать, здесь ли живёт Большов, когда припрёт по-лёгкому сходить.
- Фу - у, как ты гадко это преподносишь!..- Лёгким возмущением и с убывающей тональностью полировал слова.
- Ну, по-другому я тебе скажу: полным мочевой пузырь вместе с собой домой не могут донести, по пути где-нибудь не разгрузившись... Так, я думаю, для твоего нежного ума сойдёт.
- Чего ты взъярилась? Смотри, как классно мы сидим. Птички чирикают вокруг. Солнышко справненько сияет. Воздух не пахнет маслом заводским... Чего ещё нам не хватает? Брось ты выяснять свои позиции по мелочам. Всё и так понятно: наливай да пей.
- У тебя не взъяришься! Привык вон на меня семейное всё скидывать, что на стожильную. Не живу, а без разгиба существую. Выбора лишь два под вечер остаются: встать с устатка на карачках или вовсе распластаться. Мало того: потом в постель ещё бодрой нужно ложиться.
- Опять в своё упёрлась ты. Хотя замечу про себя: последний пункт приемлем мною весь, без обсуждения!- С ухмылкой стал внимательно на свет рассматривать цвет пива.
- А пацанам - не забывай! - иногда ещё нужен отец.- Пилит по-прежнему...
- Так вот он я!- Загвоздить покрепче хотел речь, перегнав досужий взгляд на пену. Согласился мысленно с собой, что с её уровнем высотой в палец его уж явно развели с водой.- Как этот мудак жирный пиво разливает, так постоянно у меня что-то с желудком нехорошее бывает.- С позывом до упадка настроения расковыривает на изнанке правой ладошке заструпевшую совсем недавно ранку.
- Ты мне в глаза не заговаривай! Нечем ответить? А то бы выставил свой грех напротив моей совести...
- Я действительно хочу, чтоб честным был разлив. Пусть лучше этот лысый скряга не дольёт, чем набодяжит. На завод его бы, гада, затащить. Да чтоб сразу - и в литейку!.. Так ты об чём, прости, там говорила?
-... Чтоб не мотнёй одной от бабы отличался. А и свои усилия в супружестве рядом со мной ложил.- Жена опять ставит его на место, как расходившегося с дури мерина в стойло к конюшенным привычным яслям.
- А то и не ложу я их, когда стемнеет.- Явно чувствует в заушинах довольно вспотчивый эффект от неподобно вывернутой темы.
- Батюшки святы! Лучше бы помолчал. Ага?.. Впору тебе всерьёз побеспокоиться, что б твой дружок стоял не на один раз к малой нужде да и то всего на полшестого.- Потянуло к откровенности язык.- Ишь ты, Жуан какой в доме нашелся!
- Гляди, Натаха, доиграешься ты с этим у меня. Под руку попадёшь горячую ещё не в благой час...- С осоловелостью нейтрально и неспешно отвешивает в стороне назначенный скорей к декоративности кулак.
- Ох, для тебя ж начнётся этот час, когда пинком под зад скорость получишь!
Нить общения натянута до самого предела. Но он под хмелем безвозвратно перешёл ту грань восприятия, когда на этот вызов можно было обижаться. Жена же - ни в какую! Наталье же, конечно, ведомо, что муж всё превращает в шутку. Но её бесят уклоны от ответов. Ей уже становится не так приятно это питиё и она на два бокала отстаёт от мужа. Она бесцельно смотрит на деревья и думает, что послезавтра снова утром отведёт детей в детсад. Сядет в утрамбованный рабочими автобус, который вытряхнет её возле завода. После работы будет бежать в продмаг за молоком и бородинским хлебом, чтоб следом через две улицы рвануть за свитером и парою ботинок для Илюшки и стиральным порошком в ближайший промтоварный. А этот гад "нарежется" до самых чёртиков едва ли только с четвертинки "Старорусской" и будет что-то мямлить на диване в оправдание, лёгши туда даже в носках. Значит, она ту простыню опять будет стирать уже на два дня раньше, не забывая, что потом самой придётся встать с рядом с купленной весной "Окой" другим полуавтоматом со своим женским отжимом, сушкой и утюжкой. Со всех сторон, кроме земли, придавленную бытом женщину ещё бесило то, что в благодушии её мудак напрочь залитые "беленькой" бельма в странной привычке будет снова безвинно пялить в потолок. Интересным оставались только варианты. Понос на той неделе уже был. Потом в подъезде - лишь одному ему из четырёх пьяниц - прищемило утром руку. Следом некую каверзу он к её мозгам опять нелепицей пристроил, когда пришёл домой без куртки и зонта. Заодно без трети от аванса. В этот четверг болело уже ухо. Что ж то будет средь его задумок послезавтра, чтоб можно было складно отвертеться, представив новую фантазию на вид? А то, что это будет неизменно, она знала назубок: из шкуры выйдет, пОгань, а до визга поросячьего нажрётся! Это и занимало жёнушку до тягуче - клейких ниточек слюны, уже под интерес расплавленной стекольною ослабою сползающих из уголков рта...
- Обижаешь! Будто бы и не стараюсь в этом деле никогда.- Выкладывает тихо тщательно контролируемым голосом свой акцент.
- Старается он, поглядите, люди добрые! От тебя они только и выучатся что горькую с горлА хлестать, стрелять "бычки" по всем углам да через губы материться что есть мочи. Для этого большого-то ума не надо.- Безнадёжно отмахнулась под конец тонкой рукой.
- А кто, скажи на милость мне, с ними в цирк мотался?
- Так то ж было только раз! За полтора года...- Осуждающе мотнула головой.- Вспомни ещё, что еще было при царе Горохе.
- А в футбол играл с ними когда - ты этого не видела... Да и не пью я до потери пульса, как ты мне всякий раз вменяешь.
- Короче, не отлынивай, а напрягайся для семьи деньгУ крупнее зашибать. Ведь детвора растёт даже без спроса твоего. Андрею уже взрослое всё покупаю. Так что извини. И подвинься... Вертись перед Кирсановым, как вошь на гребешке. Плети там с ним какую хочешь дружбу.
- Вдруг да не срастётся ничего.- Мрачнеет потихоньку положительный до этого оттенок настроения Большова.- Скажет небось: вот, мол, до этого и знаться не хотел, а теперь встаёт вперёд родни.
- Захочешь - всё срастётся. С алкашами вон как ладишь.- Твёрдость внутримышечно вгрызается в изогнутый рисунок пухлых губ. Каменеет жёстко там под умолчь.
- Навязалась ты на мою голову. Заклевать живого рада.- Смотрит недовольно на бельмисто - жгучеее пятно от ночника на стенке с тем внимательным не к месту видом, будто увидел некую проединку на шубе.
- И не слезу. Не надейся!- Расходисто преогорчает нахрапистым, напрочь скребущим голосом. Готова стукнуть по столу, но боится то ли опрокинуть на бок начатую им только - только вот зелёную бутылку "Жигулёвского" уже из холодильника с названием колючим "Юрюзань", то ли перерождения всегдашнего ипохондрического настроя мужа на лихое.
- Плесни-ка мне ещё пивка. Моя репа от таких твоих нотаций аж трещит.- Морщит с расстройства две продольные кожные складки над почти прямым гребнем носа.
- Ты только погоди, не так ещё затрещит! Не сделаешь по-моему - всю плешь вот эту хлипкую твою напрочь проем. А по бокам назло такой плюмаж натру - шарахнутся в милиции...
- А с чем его едят, скажи хоть?
- Неделю гребешком будешь расчесывать, Большов. Ага?
Бедный Владимир Николаевич тихо приходит к правильному выводу. Молчит.
Жена не отстаёт. Грозит:
- Или в общагу снова выгоню. Там среди своих прошлых дружбанчиков - барыг тихо сопьешься до той меры, что даже и собаки не залают.
- Такого делать не посмей! Все, что промеж нами пробежит, даже кончиком наружу не высовывай. Это тебе не шуба для осмотра на базаре.
- То-то же! Смотри тут у меня...
- Может, каким стакашком беленькой наш междусобойчик и прихлопнуть? Что она там на второй полке будет выдыхаться.- Закрутил носом, что понюхал тертого хрена.- Пиво ж без водки - деньги на ветер.
- Обойдешься! Ишь ты, на что губищи раскатал. Прошлый раз во скольких чарках дно видал, не помнишь?
- Знаю, что вёл себя порядочно и чинно.- Выпячивает с удовлетворением ставшие масляными губы.- Никуда же не закатывался. Значит, в рамках прочно был...
- Ага, отродие хмельное! Так чисто врешь, что и веять не надо. Ну-ка, припомни, как после седьмой решил пойти зачем-то порыбачить, а очутился под конец весь нераздетый да ещё в ботинках на кровати. Потом, будь ты не ладен, к утру подушку обрыгал.- Осуждает бывшее раздолье мужа в поведении.- Ох и дала бы я тебе ужраться, коли не день рождения Андрюшки.
- Нехорошо тебе так делать, думаю я... Очень.
- Конечно же: что именно подушку не убрала и дала таким улечься. А дети-то, учти, всё это видят. Выводы делают свои. И я совсем не удивлюсь, если они тебе в кармане с аттестатом потом к чему-то сносному одними кулаками призовут.
- Разуть бы надо было для порядка.- Настаивает на кажущихся недочётах у жены.
- Ох, мы баре каковы? Приготовь ему, напои вволю да ещё помягче в люльку уложи.- Брови доползли до середины выпуклого лба.- Не хило ли?
- Если сказать в общем и целом...- Он для наглядности и впечатления начал мять сильнее заблестевшие от пива губы...- То порядочные жены это делают всегда.
- А порядочные мужики всегда несут домой такие же порядочные деньги.
На том и разошлись минут на двадцать по своим делам...
Падает, бывает, себе падает наседливый и густой снег на поликарбонатную теплицу. Уже и спайкой сросшейся как будто придавил весь полукруг. Ан, нет! Таится незаметно в рёбрах жесткости некая невидимая силища, способная скинуть разом всю эту массу наземь. Так и жена Большова до поры, до времени терпела все его художества с хмельным. В критической точке безобразий она привычно ставила ушлого супруга на место. Всё с неукоснительной решительностью ставилось накоротке на правильные рельсы и двигалось уже другим, подправленным ею путём вперёд, уже до новых алкогольных сбоев. При этом на работу муж ходил отглаженным до стрелок, надушенным приличным - из Москвы - одеколоном и в неизменно накрахмаленных рубашках. Здесь же практичная жена начисто, до самых ноготков, блюла столь безалаберного муженька, не закрывая перед ним любую из приличных перспектив интеллигента в неизменной пока, низкокачественной, жизни.
... Уже в спальне Большов пружинящими, по-мышиному лёгкими шажками не совсем "разобранным" добрался до постели. Разогретым на интимный подвиг лёг к жене. Тронул её легонько поначалу за плечо. Показалось - даже ласково. Другой разлапистой рукой тронул объёмистую грудь. Шершавая ладонь скользнула с бугорка к соску. Тот сморщился и возбуждённо встал торчком. Сам же Большов благополучно получил взамен тычок локтём по межреберью. Чуть поутих. Но не остепенился. Начал заходить с тыла. Соскрёб тихонько со спины Натальи засохший стержень старого чирья. Неуклюже помассировал плечо, лопатки. Жене же невтерпёж хотелось спать. Все эти приставания и ёрзанья на грани фола ей быстро и порядком надоели. Зная с доскональностью заранее все соблазнительные потуги упрямо возбуждающегося мужа, она с ужасом представила себе, сколько будет длиться у претендующего на положительный итог интима эта безудержная и неугомонная по сути катавасия пролога в известном стиле "ваша песня хороша: начинай сначала". В конце концов она взяла да и милёнку уступила... С мнимым возмущением под предвкушенным удовлетворением Наталья обнадёживающе законстатировала в не расплывшемся ещё уме: "Ишь ты, допадчивый какой! Таки не разогретой, а меня домогся, паразит.- Лишь слегка обрадовалась, очутившись возле вспотчивых его подмышек.- Ну, да и ладно. Пусть хоть где-то поработает как надо. Глядишь, что и получится, чтоб для обоих..." Сверху тяжелое и жаркое дыхание его ноздрей пропитывало расслабляюще - приятно запахом лёгких хмелин и табака подушку с нечаянно попавшим под неё примятым краем одеяла. Она тут же, брезгливо повернув в сторону голову с грубо нарушенной мужем причёской, в четвёртый раз за этот месяц на грани сна и бытия вбирала вожделенно по всемерно оголённым, всё шире раскрывавшимся тайникам чувств растекавшуюся огненно по чреслам разгорячённую, никак не утолявшуюся похоть мужа. Натомчивое, в позе прыгнувшей лягушки, растёкшееся тело женщины в этот момент летало в бесконечном сладострастии и не хотело больше ничего...
Уже влетая вслед за стонами в провал оцепенения, Наталья вдруг во всю себя приятно ощутила, что всё ж неплохо быть сейчас подольше и любимой, и доступной. И что за миг безмерно фееричного полёта в наднебесье иногда даже можно от Большова потерпеть то, что всего час назад не представлялось и в теории возможным. Воистину неисповедимы твои тропы, жизнь...
За окном вширь разостланная хмарь кутала почти невидимую чашу небосвода. Сизел совсем уж одиноко на далёком западе обрывок рваной, по-крупному надолго застывшей тучи. Жаркий охват пылающих стожаров истончался, уползая обнизью к другим краям. Заласканный парным теплом сходящего за горизонт бывшего дня простор незримо полнился нежнейшим, набегавшим вместе с ветром, дразнящим шлейфом холодка. В углах домов и под деревьями погуще нависала вся упрямая, уже сполна потёмистая ночь...