Стихает все. Давится умолчью. В уравновешенной степенности вплывая, под насыщенным желтком луны на постой встает глухая темь. Обьемностью всевластного наплыва бездыханная подкрадывается ночь...
Была суббота. Первый за декаду выходной. По колориту день пока показывался не совсем приглядным и нарядным. Размытыми, нечеткими предстали свето - цветовые отношения без устойчиво очерченных границ. Солнце к десяти часам было спрятано еще за не расходившейся высокой хмарью. Редкие его лучи, прорвавшись за края туч, размытыми пятнили бликами обметанное скуденькой растительной заметностью холодное приземье. Они же по-паучьи, обделенной мощью светлиною яично - охристого цвета наползали на громадные стены домов, втыкаясь и скользя нечеткими разводами едва заметно вниз...
Отстоит, припаздывает ныне несколько весна по времени от календарных сроков. Пестрит вокруг уныло серостью с ненасыщенными переходами в близко лежащие тона. Сиротливо просыхавшие от бисером накинутой росы и жиденькими очажками выбившиеся из земли живучие донельзя одуванчики никак не раскрывали лепестки. Со стянутым натуго венчиком приткнулся ближе к солнцепеку и затесавшийся невесть откуда обниженный, в четыре жирненьких кривых ростка проклюнувшись, кустик мать-и-мачехи. Рядом скукошенно, пригнувшись трепетно к стволу, едва колышутся под завернувшим к углу ветром метелки худосочного, без достающегося за березкой света, прикопанного на субботнике прошлым апрелем кипарисовидного трехлетки - можжевельника. Обновленная природа накрапом молодильным гнала липкие, натуго свернутые почки к неизведанной и новой жизни...
Маша вышла, улыбаясь, из подьезда. Приятно щурясь и согласная с собой такой - усмехающейся и предельно беззаботной - легчаво застучала каблучками по асфальту. В голове теснятся думки о песочном торте, газировке, каком-либо полусладеньком винце. Из разряда было чтоб "Тамянки", "Черных глаз", "Токая" или же "Котнари". Думалось о кое-чем еще из обязательной закуски. Обставить чтоб порядочно назначенную вечером знаменательную перед ожидаемым уже за днями предложением гулянку. Зазванных ею подруг набралось малость. Однако все - из наивернейших. Не завистливых никак. И полностью не из разряда сплетниц.
Толика будить не стала. Тот отсыпался после вчерашней подработки во вторую смену.
- А что это мы никого вокруг не замечаем? Уж не подались ли в княжны? Али чуток зазнались...- Навстречу шедшая знакомая девчонка из двенадцатого цеха поравнялась с Машей, косясь приятно - удивленно свежеоформленной в "гарсон" на Первомайке пышной прической.
- Ой, Натусь!..- Добродушно спохватилась та.- Было б с чего - точно давно б в хоромы сьехала.
- И что это мы прохлаждаемся одни да без охраны?
- Это я так, по мелочам. Схожу пораньше в гастроном...
- Счастливая ты, Маш!- Та мечтательно вдруг подняла глаза. Проблеск от оскользи пучка искристых солнечных лучей косо сверкнул, отбившись от зрачка.
- Да ну!..
- Вот тебе и ну. Все у тебя ладно. Тютелька в тютельку, впритирку сходится. А тут...- Напряженно изогнулась тонкая линия бровей. Ощутился в интонации заметно оттенок не показной совсем печали.
- С Игорем ли что не то?
- У него-то, милка, все в ажуре. Почти впору жировать да пальцы ставить веером. Таких, как я, в этой общаге нашей хоть лопатой в кучу загребай. Для ребят - целый малинник!- Словоохотливой свистушкой затрещала, занозливо засевшую обиду выворачивая из себя..- Глазам ихним другой раз некогда в кучку сойтись...- Кривовато от обиды улыбнулась.- Потому и не определится хахалек мой до сих пор. Все взвешивает. Примеряет.- Секунды в три укладывается томный вздох.- Важнее ему я или стакан.
- Ты потерпи. Авось и утрясется. Перебесится... Тут же подумала: "Бедняжечка! Сказано ж - она по нему сохнет, а он и не охнет".
- Куда уж! Второй год терплю. А толку что - мои года ж ничем не удержать. Ни заговором святочным сманить, ни за высокой загородкой схоронить.- Глубоко задумалась о чем-то далеко внутри подзатаенном.
На двадцать два года свои она пока что не тянула. Была Наталья по себе привычной и неброской красоты с посаженными правильно, немного пресноватыми цветом глазами. Не добранным до ее широкой кости оставался вес, из-за чего в плечах не пропадала угловатость. Ее еще немного молодили разбросанные густо по лицу веснушки.
- Ты меня тож пойми: кому охота в перестарках оказаться, чтоб папке потом с мамкой пятки на печи чесать? Зачем тогда уж из деревни было выбираться...- Голос спал почти на тихий шепот. Так выплеском последним из ведра тихо сливается вода.
- Вот что на духу тебе скажу: в старухи рано ты записываться стала.
- Так я тебе и поверила! Нет, если честно, то побаиваюсь. Не припоздниться бы... Из вашего молодняка вон сколько уж замуж выскочило. А я - ни "тпру", ни "ну". Стою который год на том же самом месте. Потом останется одна забава - мужичка себе между кривых с горбатыми сколь хочешь выбирать...- Полушагом подступила под просыпавшийся матовато сверху опятненностью нечеткой размыв солнечного света.- И как тебе мой этот причесон? Не "я у мамы дурочка" случайно?
- Да нет. Чего ж?.. И я б такую себе сделала. Только чуть короче.
- Тогда я почесала. Вечером в клубе ой как еще буду кадрам глазки строить!- Зачерпнула из души, вложив накоротке во взгляд, свежо сверкнувшее с природной неуемностью лукавство.- Пускай немного поревнует Игорек.- Озорно мигнув Марии, с элегантным выступом шагнула мимо. Той в этот миг вдруг показалась стать подружки истонченно - статуарной, предельно безупречной к выходу в любой высокий свет. "В каком же фильме я это видала"?- Просверливать начинала голову настойчивая мысль. Маше давно хотелось, чтоб вот так же повышагивать от самого бедра. Приложить к своему образу и новое начало. Она пыталась это делать. И не раз. Но скромность сразу - и откуда ж только бралась? - тут же в недвижь напрочь сковывала ноги. Лишними болтаться начинали руки по бокам. В испуганных глазах метался дикий ужас. Так что от затеи, кроме вмиг накинувшихся пунцом пятен на лицо, толком ничего не оставалась.
Идет дальше. Широким и пересекающимся с ней ходом под кокетливостью показной взывает к ней какой-то паренек:
- Девушка! А вам куда?..- Скалится крупными верхними зубами.- Может, и мне туда же.
Она не отвечает. Даже не глядит на парня. Ей теперь в других ребятах все неинтересно.
- Фу, диковатая какая! Чучундра деревенская...- Ретиво заключает тот с недоумением в обиде.- Зачем еще таких в город пускают?
"Да! Вот такая я"...- Гордится Маша про себя на повороте за углом общаги. Дальше идет. Все окружение ей - в прорись. Не видит всю приглушенную цветовую гамму дня. На не освоенное зрительно пространство накладывается образ Толика. Как в прокручиваемой назад пленке предстает его фигура, голос и глаза, непроизвольно возводимые ее умом до совершенства. За эти месяцы он стал ей до того любимым, близким и необходимым, расположившись значимостью средь ее родни. И невдомек ей было то, что совершенно чужой когда-то для нее парень встал вот так рядом и что, возможно, дети от него вскорости станут для Маши самым дорогим, что есть на этом белом свете. Но это был единственный из выходов в ее судьбе, предполагавший продолжение рода Хотеевых, хотя и в обособленном, по-чужому фамильярном виде...
Вшестером расположившись в комнате, где жил Медовский, все сходились медленно к столу, ставшим неким эпицентром такого значимого дня для новой пары. Торжество немного смазывалось межквартирной гипсобетонной перегородкой, через которую был слышен почти каждый чих из-за стены.
За ней сейчас часто упивающийся в дым раньше уволившийся старший лейтенант раскручивал на веселуху под вяло бренькавшую в некий такт гитару кого-то из припершихся на выдуманный случай собутыльников. Чужой гудящий голос скуповато горевал о некой легкомысленной девчонке:
В Москве ночные улицы -
В неоновых распятиях.
У ресторана умницы
Целуются в обьятиях.
Средь них и ты влюбляешься
С глазами неба синего.
В чужих ногах валяешься
В семнадцать с половиною...
Потом, видно в тугой наладке грифа, струны вдруг заскрежетали. Разобщенно. Грубо. И не совсем понятно. Одна из тронутых самых высоких даже задрожала. Минуты две за тем столом готовились запеть, подстраивая для мелодии лады. Потом вдруг в комнате грохочущим рвануло смехом, перешедшим вскоре в гогот. Тут же взревел магнитофон, изрыгая полностью блатные песни.
Сначала полилось:
Конфетки - бараночки.
Словно лебеди саночки...
Следом скоро, взвизгивая комаром, начала крутиться перемотка. Попало остановкой на кусок песни Высоцкого. Голоса свились в звучный клубок. Видать, удовлетворились. Ибо следом бодряще зазвучало:
...хоть не в болонии,
Зато не тащат из семьи.
А водку пьют из экономии
Хоть поутру, да на свои...
Потом в приглушенности скомкано приплыл оттуда необьемно - грузный звук разбитого стекла и скудный комментарий бывшего вояки про собутыльника из вовсе некой размазни, залитые "по некуда" глаза и не так расправленные клешни. И тут же - несколько невнятный, слабый голосок какой-то непонятной отговорки.
Здесь - дела другие. Приглашенный в третий раз Толиком Витек из ширпотребовского шестого цеха кивает на уже "гудящих" за стеной:
- Да, веселье так и прет тут у вас из всех щелей.
- За ихним шепотом нашего крика вовсе не слыхать.- Вставляет поговорку Машина сестра.
- Еще бы! Веселее не бывает... Нам тут одни лишь выгоды: ни тебе будильник покупать, ни колыбельные заказывать на сон. Да и на пьянку к Вадику незваным завсегда можно заявиться. И шестернуть на ту же пьянку коменданту, если мало будет наливать или выпроваживать слишком рано.- Заходится Толян.
- А если вдруг он телку приведет? Да залезут кувыркаться вместе с ней на вот такую панцырную койку.- Отзывается Сан Митрич, ухажер двоюродной сестры Марии.
- Тогда я здешним пацанам не позавидую... Га - га - га - га -а!- Под смех не успокоится дружок Толяна Витька, разливая по стаканам водку "Старорусскую".
- Нам с девчонками - так лучше вон винца того.- Подправляет скромной притишью ему на ухо девичий выбор худосочная Татьяна с не вполне развитой под возраст грудью.
- Тяжелый случай. Я опять про них, за стенкой. Если с девками сойдутся. Какие нервы мужиковские такое выдержат? Хоть выходи и волком вой с балкона.- Разворачивает державшуюся в уме тему Витька, косясь на бедную стенку.
- Или иди срочно за своей девчонкой.
Девушки, стыдясь, отводят взгляды. Похохатывают скудненько в прижатые к лицу ладошки. Маша не может смеяться. Только - только положила на язык кусок отваренной картошки. Медленно жует.
- Тебе-то есть куда уйти, Толян.- Хитро подкалывает Виктор.
- Немного рановато... Да, Машунь?- Толик ставит девушку в неловкость.
- Пока вы будете от дела отвлекаться, водяра выдохнуться может. Толян, командуй!
- Обойденных у тебя, случайно, не осталось?- Игриво сомневается чуть погодя Сан Митрич.
- Извините, сзр, но до шести считаю четко...
- Кто б сомневался...
- Тогда я предлагаю вам выпить за нас с Машей.- Толик привстал. Вытянул в руке стакан к центру стола.- Только "горько" больно не кричите, а то еще припрется Вадиково кодло удовольствие свое на новом месте подкреплять.
- Там уже, видно, полной мерой сны под храп считают...
- А если за добавкой понеслись? Но и такое может быть, что опоздают в магазин. Тогда что?..
- Придется по явлению считать и их гостями.
Кто-то еще бросался в адрес пары слегка напыщенной хвальбой, пустыми репликами, налегал на сыр и колбасу. Скучала неприглядно одна банка кильки с добавленным туда зачем-то прямо на заводе зеленым горохом. Развязанными языками решали впопыхах сиюминутное...
А Маше думалось о многом. Уже не только о своем. Об общем. Как они вместе появятся в ее деревне. Как пойдут на той неделе в загс. Как будут готовиться к ихней свадьбе. И еще многие вопросы неоговоренно уже вставали здесь же, за столом. Поди их все предусмотри...
Первые рюмки приняты всеми так же дружно, как и легко. Между всеми заодно с работой челюстей и говорится:
- Завтра после работы в "Святослав" пойдем лаковые туфли для тебя присматривать.
- Так кто ж против...- Приятно соглашается Толян.
- Каблук лучше чтоб средним был.
- Согласен...
- Хватит вам там про жениховское свое. Еще успеете...
- Мы для чего собрались?- Митрич под речь тут же делает умным лицо.
Предложение разбудоражило Витька:
- Тогда вам сразу: "Горько"!- Вскинулся, что поздний сом в реке.
- Да ну тебя!- Отмахивается Толик.- Потом...
- После первой страстно так не будет.- Философствует бодро тот.
- Потом, приятель, будет суп с котом.- Митрич твердо вворачивает в тему правоту и от себя.
Кое-как без счета пресненько, чуть выше детских вдохновений, пара мимоходом поцеловалась. Но в ее глазах на миг застыла только для него предельная, почти обнаженная выразительность. Чувства в сверхсознательной очищенности рвались навыпуск, на прогляд. Достигали апогея чудовищно чистой любви...
Опрастывая за вторым заходом недополненные рюмки, девчонки нераздельным оставляли чисто женский интерес любых из посиделок. Потише Вадикового аппарата снимал с бобин накрученные записи киевский магнитофон "Маяк":
...Не ломай черемуху у реки -
Красоту невинную сбереги.
- А если б анекдотик травонуть нам для приличного настрою...- Предвосхищенно тянет Митрич.
- Только не похабный был чтоб.- Разошлась с резоном Машина сестра.
- Какая там похабщина: кусок, оторванный от жизни.
- Знаем мы тебя... С кусками этими...- Не успокаивается та.
- И чтобы вместо матершины кашлял в тех местах.- Дополняет от себя Татьяна.
- Вот увидишь: и не кашляну. Потому что и огрызка повода тому не будет.
- Дай-то, боже...
- Нормальный анекдот. Из бородатых.- Обвел искристым взглядом накоротке весь женский контингент.- Значит, так.- Делает вид, что набирается духа.- Одесский трамвай. Давка. Мужчина пытается прокомпостировать билет. Но никак не может попасть в компостер. Стоящая между ним и компостером одесситка возмущается:
- Мужчина! Вы уже на мне лежите полчаса, а еще ни разу не вставили.
- А шо я сделаю, если он у меня мятый!
Скрипят тормоза. Трамвай останавливается. Все люди орут хором:
- Мужик! Суй, пока стоит!..
Ребята закатываются хохотом. Митрич вальяжно и с надрывностью даже гогочет. До слезы. Девчонки, что мышата, скромненько попискивают в кулачки. Смех вскоре потихоньку затихает. Гаснет. Плывут лениво голоса: кто что хочет, то и делает.
Витек успел с крутливой походью разжиться с Митричем уже и третьей скорой рюмкой, поэтому был еще как предрасположен к быстрым танцам. Что и сделал, пригласив Татьяну не на абы какую растанцовку, а на такой расклад, где из его разгоряченной головы могла бы выйти любая масса самых мыслимых импровизаций. Он начал лихо, но движения сначала из-за стола в середке, четырех кроватей по углам и узенького шкафа часто распадались почему-то на куски. Витек к тому ж еле успел поставить девушку напротив. Потому что сам уже стоял как на шарнирах. Сначала он согнул руки в локтях, начав выделывать что-то из боя петухов. Следом кинулся вприсядку, на последнем выпаде едва не вьехав в стул. Привстав, заканчивал уже размашисто и лихо выходом в "Цыганочке", поднасев в последнем из припевов на коленца из "Лезгинки":
- Эх - ха - а!- Только и вылетело из-под рыженьких усов под кулачный выносной тычок в ухо тому же Митричу. Бедные туфли его разношенного 41 размера что на арбузной разьезжают кожуре. Случаем редким сходятся перед очередным выкинутым па. И парень вновь который нарезает в этом танцевальном винегрете круг.
- Ты бы хоть поосторожней там, на поворотах... А то, глядишь, еще на шкафчик занесет.
- С Танюхой мы управимся... Ну-ка, скажи, я правду говорю?
- Управимся, конечно. Ты только далеко не отходи. Я ж руку не успею...
- Заметано, моя ты красота!- Целует впопыхах ее в левую руку, в которую у той едва успел вложиться обеспокоенно - предостерегающий от выкрутасов жест.
Витек изнемогает. Он разогрет. Жарко ему. Жажда ведет его к столу. Там наливает из бутылки газировку. Делает пару жадных глотков. Блаженствует с минуту.
А песня льется уже новая. Живая. И не хуже прежней:
- Не надо печалиться.
Вся жизнь впереди.
Вся жизнь впереди.
Надейся и жди.
У Митрича припев еще лежит на языке. И до того ему приятно, что он вдруг даже закатил глаза. Не расстанется никак с последней строчкой. Но песня выбралась к куплету новому. Ласкает слух других:
Тропинка в лесу запахла дождем.
Земля разомлела от солнечных дней.
Сегодня любовь прошла стороной,
А завтра, а завтра ты встретишься с ней.
Татьяна подошла к подружкам. Те не успевают посмотреть альбом Толяна. Их разбирают всех. Кроме Татьяны. Она садится. Медленно, скучно листает.
- Ты что, Танюх? Так это дело дальше не пойдет. Прошу-с...
Она уж и не знает, как ей быть. Потанцевать было б неплохо. Душу маленько отвести. Но если уж Витек пойдет с хмельным на перебор, тогда ей - кожей чувствует - мало уж точно не покажется. Придется с ним возиться здесь, что с маленьким. Отговаривать от нового подхода. Следить, чтоб не упал. Возможно, что и отводить. И как бы ей сейчас хотелось хоть и с тем же Витькой трезвым посидеть. Поговорить о неком деле молодом. Да посудачить праздно. Почувствовать к себе здоровый интерес...
- Итак... С чего мы начинаем?- Перегибает парень ее в талии назад. В поддержке наклоняет. Его свободная рука стрелой с картинностью отводится в другую сторону.
- Оп - ля!- Раскидывается звучно верх эстетического наслаждения Витька. Девчонка нехотя, но запрокидывает голову, покорно потакая эмоциональной сверхзаряженности партнера. Страх от неожиданности перешел в душевную приятность. Так внезапный и холодный душ мгновенно поднимает тонус.
- Ну ты, Витек, и номерочек отколол. Самого хоть целиком с таким в балет сдавай...- Открыто радуется Толик.
- Мы тут не гордые! Можем и так повыкаблучиваться.- В прежнюю позу возвратил партнершу. Но уже вспотел. За приличной долей хмеля нет бывших сил, чтобы как прежде куралесить. Только куда от этого уйти?
- Дамы приглашают кавалеров.- С нотками живого интереса тихой зазывностью вдруг предлагает свое девушка. Делает пару шагов навстречу.
Деваться некуда. Не отвертеться: танец и вправду медленный. Вводит девчонку в новый, уже белый танец. Плывут в подобии далеком. Она - куда б ни шло. Витек - почти елозит. Иногда - не без наступов и пролетов. Вульгарненько так. Заковыристо. Что с неким горем пополам. Матово виден блеск его вспотевшего лица, только что-то не подходит бремя танца до конца. Так и не дотерпев, плюхает Витек обоих боком на кровать и облегченно расправляет на ней тело. Берется тискать девушку. Иногда та похохатывает. Изредка - податливо визжит...
Посидели несколько минут. В кое-какой вяленький втянулись разговор. Но танцевать Витьку опять охота. Уже и выбитым из прежней колеи. Потащил опять с собой Татьяну в круг. С легкими и элегантными движениями девичьих рук удобно согласуются подтаптывания на скромном пятачке. Того же разожгло вовсю, что так и хочет маленько поноситься угорелым. Но ногам-то как тяжеловато. Вид - будто хочет телом выпрыгнуть из темно - синих расклешенных брюк с накладными модными карманами. "Один мешок с дерьмом, а не Витек"...- Думается встречно девушке. Но она только поддобряет взглядом потуги партнера. Обессиленный совсем, Виктор завязывет напрочь с этим делом. Окончательно радехонька тому и спутница.
Сан Митрич с Машиной сестрой, переступая ноги вольно севшей пары, выходят на коротенький балкончик.
- С заявой наши в загс когда пойдут, не узнавала?
- Я думаю - на днях. Маша вчера мне намекнула.- Таинственно шепчет сестра.
- А то любовь, гляди, того... Перегорит.
- Если б! Выйти замуж - не напасть. Как бы замужем не пропасть.- Легкая смешинка тоном выше обычного приятно изменяет ее голос. Он поворачивает к ней лицо. Глядит в едва подрагивающий черточками профиль. Его как чем-то пробивает. В полную недвижь столбенеет. Весь заворожен. Манит Сан Митрича тронутым в порывистом движении истонченным завитком волос и ожидающей чего-то, чистейшим чувством сотворенной ямкой на щеке с умягченным выплывом полуулыбки. И он уже вне ощущений, в диком позыве тянет руки к ней...
- Ручонки шаловливые-то уберем...- Предостерегающе - приятно отвечает та со вспышкой радости и моментально по спине поползшими мурашками.
Лейтмотив праздничного удовольствия проходит всеохватно через всю гулянку, достигая апогея ближе к вечеру. Крутил бобины вхолостую перегревшийся за шесть часов бедный "Маяк", пока продравший серые глаза Витек не захотел по-новой зажигать с Танюхой, вставшей с постели под помятым на ней сильно васильково - синим платьем. Отряхнулась чуть. Поправилась она. И к ней орлиной тенью вновь летит Витек. С меньшей ее охотой снова тянет на танцульки. Деваться некуда девчонке. Может, серьезное что в голове его зашевелилось. Ожидающе встает она. Маску улыбки - на лицо. И просит завести помедленнее что.
- Вот тут есть...- Удивленным смотрит на бобинную обложку Витек.- Мориа... "Пламя"... Во! Пугачиха... "Самоцветы"... Ласт... Еще, гля-ка, "Восточная"...
- Ищи ее. Ее...
- Ага.
Крутит усиленно ленту вперед. Лента попискивает и шуршит. Встает на пробу. И - опять слышен работающий реверс.
- Все: я врубаю. Где господа влюбленные у нас? Ау - у - у - у!
- Вы уж как-нибудь там сами...- Кричит с кухни Толян. Третья пара все еще толкется на балконе, хоть уже холодновато. Но им пока не до того. Сквозь темноту оттуда видно только увеличенное, слитное пятно, будто с выхолодка часом трогаемое дрожью.
Татьяна знала точно: временная связанность всех шестерых завтра пройдет. Обе сестренки снова разобьются в пары и лишь одна она, Татьяна, скорей всего, будет все так же засыпать тревожно под терзающую неотступно мысль: "А где же этот парень мой? И сам собой каков он. Да еще придет ли...- Теснятся мысли в голове.- Эх, Татьяна Александровна! Была уж - не была... Узнайте вы теперь и наших, луховицких! Чем же я хуже всех других? И нечего тут нюни распускать! В слезах вот только что на паперть выходить...- Неотступным шествует за ней пробудившееся враз веселье. Разбухает чудно, будто почки по весне.- Когда еще так отдохну и нагуляюсь"?- Она решительно противится раздумьям, отдавшись начисто этой прекрасной песне. Ей показалось, что и о ней там умилительно - надрывно, с такой пронзительностью жуткой под чирканьем заезженным винила подчистую изливал всю свою душу Ободзинский:
...Жду, что ты придешь,
А, быть может, нет.
Стоит мне тебя увидеть -
О, и как я счастлив...
Никогда еще в своей двадцатилетней жизни она не достигала ощущаемых сейчас вершин эмоций. Да так кружилась в переливах цвета, под благородной гаммой переполнявших ее чувств, что едва размявшийся Витек уже не знал, куда себя девать, удивленно хлопая перед ее лицом глазами. Вела уже она. Сознательно. Лихо. И четко. Все вокруг для Витьки показалось уже менее обьемно, слившись в пестрый, движущийся круг. Его к тому ж стало слегка подташнивать. Радовало лишь одно - пластическая ощутимость девичьего тела подушечками огрубелых его пальцев. Но Татьяна повернула резко в сторону другую. И он вдруг с облегчением пришел в себя. С холодеющим от страха лбом едва не помолился в душе богу за отвод от этой непотребности.
- Ну, ты даешь дрозда, деваха!.. Ху - ух - х... Вот так концерт...- Закусывая огурцом, переставлял все так же неумело свои ноги.- Ничего себе - е! Ты не так быстро хоть носись! Я ж уже путаюсь ногами...- Едва ли не хватается за оказавшийся вдруг рядом стул.
- Считай, что это тоже белый танец. И музыку я эту заказала.- Заливисто смеется.- Так что пока права тут все мои... В армии начальники вам говорят сам знаешь как: "Слушай меня да повинуйся".
- То ж если так... Выходит, правильно... Иду опять...
- Нет! Ты теперь должен мне сказать: "Беспрекословно слухаюсь, мой самый главный командир"!- Приятно удлиняется мягкий овал лица.
- Все точно! Приказ ваш понят! Дозвольте потихоньку танец продолжать...
- Конечно, разрешаю... Только не сильно прижимайся. Рукам тоже волю не давай. Нас не так могут понять...- В углу обуздывает строго его пыл, в сдержанности плавно снимая с худенькой груди его руку.- Мы можем танцевать хоть пять часов, но это ни о чем не говорит.- Твердо звучит законченная ясность мысли.
- Да, ты права... Конечно... Зря я...- Краснеет против воли. Чуть озабочен. Удручен. Видно: настырность и спесивость сходит. Подключается к работе ум. Нарастает впечатление. Изнутри слабо начинает тлеть едва заметный огонек мужского понимания и уважения, признания равной себе.
- Как скажешь...
- Так и говорю.- С налетом сожаления тянет вперед лицо.- Пока что рановато.- До придыха придерживает голос под задумчиво - серьезный взгляд. В тех таких умных трех словах она не закрывает к себе доступ. Одновременно обобщает, что знакомство можно и продолжить. При этом же тонально подчеркнув сначала и все ее неравнодушие к нему.
На кухне в это время воцарилась продолжительная тишина. Близость отношений между Машей и Толяном подчеркивалась здесь затяжным, одухотворенным и многозначительным молчанием. Держа руку в его руке, Маша в мечтах заглядывала вдохновенно за открывавшиеся, но еще не познанные ими жизненные горизонты. Глубина личных отношений пары постепенно достигала дна. Непознанность и недоступность раскалывались постепенно некой оболочкой скорлупы, обнажая истинность и отходя от обоюдных тайн. Подернутое тонко мягчайшей женственной прелестью лицо Марии казалось ныне для Толяна воплощением какого-то изящного, совсем не из окружающей их плотно серой жизни, идеала. Витала ощутимо до предела постигаемая вслед за временем торжественность и благоговейность изумления, заточавшаяся в интонации, движения и взгляды. Оттачивалась до предельности у пары законченная ясность мыслей и поступков. С недавних пор Маше казалось, что места их встреч и даже воздух проникались неизбывной, чудотворной аурой. Ей хотелось иногда что есть сил надрывно закричать:
"Милые люди! Ну что ж вы ничего не замечаете перед собой? Как все везде чудесно"...
Улыбками одаривала многих из друзей, знакомых с той неизбывно наплывшей безотчетно - чистой радостью, которой наполняются младенцы при виде дорогого материнского лица.
В жизни обоих наступал новый этап. Некая пустая страница будет заполняться теперь только ихними событиями, иними раздумьями, поступью именно ихней новой жизни.
В подпитке высочайших вдохновений и взаимопритяжения не показно, но более заметно проявляется местами сдержанная сила с утонченным психологически подтекстом:
- Странно как-то все у нас...- Грудное, женственно - изящное звучит сквозь незаконченную ясность мысли.
- И интересно. Я ж у тебя так близко первый парень.- В дрожащем голосе неотразимое с октября месяца сквозит очарование.
- Конечно...- Косясь, на грани гордости и слабенькой обиды тянет приятно голоском.
- Да все в порядке будет. Вот увидишь! Полный нормалек.
- Так свадьбу жду...- В благоговейном изумлении тихонько шепчет, украдливо глядя на Толика при легким поворотом головы. Под торжество момента начисто обнажены светлые черты характера. Настроение - что хочет через миг выразить вечное. Навесь ровных зубов фарфоровой сверкает белизной.
Его руки пропадают в еле ощутимом шелке сегодня сформированной укладки головы. Теплят ласкающе страстным манком ее заушины и мочки. Запах "Шипра" находяще опьяняет Машу. Вот и лицо Толика. Родинка на левой стороне его щеки быстро растет. И так же пропадает. Лица сливаются. С девичьей скромностью Маша замирает. В чувствительной нежности умягченно молчаливые соприкасаются уста. Под глубину его неровных, долгих выдохов и вдохов чистейшей обнажается взаимная любовь. Сердца колотит. Губы мнутся в страстном поцелуе. Втыкается в него упруго по-девичьи тугая грудь. Встали клубочно - что навек сцепились. Огромным миром не разнять. Невыразимо возмечталось Маше оставаться дольше так двоим, где глубина его дыхания до онемения ее самой, чарующе волнуя, колеблет трепетно в каскадах пышность воздушную шелчинок на ниспадавших завитках ее русых волос. В глазах, застыв, обнаженной представала выразительность...
Беспечно и не совестливо было здесь сейчас обоим. До непомерности свободно и легко. Они обременялись исподволь приятной тайной неизведанности, тревожно - сладким ощущением грядущего, чудного своей несопоставимостью в предстоянии заметных перемен....
А в окна комнаты снаружи все гуще бился занавесью индиго втихую завершающийся вечер. Сквозь пространственную глубину неверный сеялся голубовато - мертвый лунный свет, едва подчеркивая абрисы домов, кустов, деревьев и дорожек. Слева навеивало слабым холодком. Ветер робко теребил листву, загадочно обрызганную лунным светом и огрызавшуюся строгим шиканьем, устремляясь затем дальше. Чей-то резкий голос от Дома культуры всколыхнул тревожно окружь. Отлетая от стены, забился гулко в промежутке.
- И носит же нечистая кого-то. Приличным людям отдыхать мешает.- Нашелся что сказать Маше Толян, освобождая ее из своих цепких обьятий.- Дай-ка я его угомоню.
- Да на кой он тебе нужен! Пускай идет себе своей дорогой...- Под напряженный взлет бровей она шутя пытается его одернуть. Остается стоять в свободном и ничем не принужденном изяществе позы. Оттенок величавой грации ложится на стену.
Но Толян уже бежит к кухонному шкафу. Находит смятый целлофановый пакет. И с ним - оп-па! - сразу же под кран с водой. Вскоре из раскрытого на миг окна грузно летит этот пакет. Что минометные осколки, на асфальте разлетается низом вода. Снизу - настороженная тишина. Потом - возня, перебирающаяся в крик:
- Выходь, общаговская падла! Я те счас точно покажу, как в приличных местных пацанов своими сраными пакетами пулять...
Противный хриповатый голос разлетается меж зданий широковато - гулко.
- Что, б...шь? Вот то-то... Сиди - сиди. Как только выйдешь - одним разом все твои рога пообломаю.- Распалился, тут же и угомоняясь.- Так что узнаешь потом наших городских.
- Убирался бы, мужик, ты по-хорошему. А то я сейчас как разойдусь, что тебя потом придется по кусочкам собирать.
- Не знаю я, кому это так сильно помешал. Ты покажись хоть...- Тянет вверх лицо из темноты, осваивая зрительно пространство.
- Семенов! Давай-ка прекращай бузить. Видишь - люди отдыхают. Сгинь! Не то так приложусь, как выйду - мало не покажется.- Негодует кто-то на четвертом этаже.
Дерзит вызывающе напевом: "Куда, куда вы удалились"...
- ...Пошли с нуждой да провалились. Дай, Васюнь, его ко всему прочему еще и пузырем с-под пива шандарахнуть. Мозги отсюда чтоб поправильней вкрутить.
- Отвечать не хочется... Тут у нас есть как раз кусок ржавой селедки. С самой Октябрьской на балконе завалялся. Вонючий прям невмоготу. В рот никому не лезет. А вот выкинуть - не жалко.
- Чуток осторонись. Дай Генке кинуть....
- Но, но! Селедку, ишь, метнуть хотят.- Пялится чуть ли не доверху на все правое крыло взметнувшегося общаговского коробка подпивший.- Я тут смирно иду и ни к кому не пристаю...
- Радуйся, дурила, что тебе люди хоть внимания грамульку уделили.- Штурмом сознания несчастного скрипучим, грубоватым баритоном вдруг громыхнуло рядом из окна.
- Еще б! Конечно... Веселее не бывает. И водой всего облили сверху ни за что, и навтыкали по уши разной хреновины с белибердой. Чтоб я еще хоть раз пошел этой дорогой!.. Тлумачил же себе: "Куда тебя, Борисыч, к черту, понесло"? Скостить болвану путь поболе захотелось... - Чертыхался через шаг, неся в своей надломленной душе перезрелым ощущение неполной жизни. Отошел подальше. Прорвало.- Нетутеньки! Фиг вам!- Говорил как бы сам с собой, пространным упираясь в невидь взглядом. Неуравновешенно вышагивал будто слегка ошпаренным гусем с вертикально не встававшими никак ногами. Будто под ним шаталась шероховатая терпужно - зернистая плоскостность очерненного до вороньей углубленной синевы асфальта. Мямлил что-то еще себе под нос, возмущаясь нерешительно чуть искаженным миропониманием других. Драматически активно все переживал - что роль играл. Стряхивал попутно усыпанные отражениями звезд крупные брызги со своих донельзя запылившихся по всему вечеру ботинок.- Ноги моей не будет здесь отныне!- Воедино тут же собрал скомканные мысли. Зарекаясь, с подросшим возмущением, пространно на одном духу рапортовал.- И обходить - гы - ык! - десятою дорогой говнюшный ваш змеюшник даже своим детям накажу...- Начал суматошно рыться по карманам. Видно, все пытался там до сигарет добраться. Ничего не вышло. Шагнул с одутловатым, со дня вчерашнего не брившимся лицом в подчеркнуто - резкий по цвету желтый круг изножины фонарного столба. Вышел с облитой этим же преувеличенно ярким светом спиной. Перешел асфальт дороги, нырнув на косо набегавшую тропинку. Растворился, влившись темным силуэтом в еще кромешней темноту. Замкнулся напрочь там в свою неугасимую печаль. Проглочен нереальной мерою пространства.
Седьмым по счету днем подстывшего еще апреля решалось многое для Маши. Днем, что выдался немного неказистым и довольно хмуроватым. Итог чувственных взаимоотношений упрямо - находяще выплетался у них с Толиком во взбудораженный, захлестывающий напрочь разум чувственный клубок, где все было по сути ясно и предопределено. Так вырывается весной через плотину силу обретшая за паводком бурливая, освобожденная от мерзлых пут вода. Время фривольной легкости, ласканий и неопределенности в их отношениях с Медовским Анатолием постепенно отходило. Твердел и обставлялся всем серьезным тот четырехмесячный притирочный совместный путь. Торимой теперь дорогой ступать обоим было бы в чем-то тяжелей, однако же гораздо интересней. С зарядом бодрости и раскрепощенных чувств Маша постепенно привставала мысленно над непонятной ныне ей такой обыденной и мелкой, плотно окружавшей пару суетой...