О городе, где все это случилось, хочу совсем ни строчки не писать. Не нужно, видно, это. Потому, что не тактично в отношении народа. Он, бедненький, славу ему творит, годами полными из перепотевшей простоты сермяг не вылезая. А то, еще гляди, за опытом туда будет с весей других напропалую вся чиновничья братва таскаться. Можно сказать только урывком и не очень уж обьемно, что он почти совсем большой. Из самых наибольших. Раскрасивых. И там из всех имеющихся моек одну зачем-то пишут с большой буквы. Возможно, очень сильно уважают. А, может, просто в блатном месте поближе в мэрии стоит. Нет того времени, чтоб с этим слишком сильно разбираться. Спешу. Простите уж. Спешу... Паршины из тех, что были взрослыми, считали искренне и на совсем чистом глазу, что вчерашний день для всех них и не мало, а вполне удался. По одному из телевизоров тогда показывали выходящий четвертью в финал хоккей. В другой настырно пялилась мамаша с бабушкой, наслаждаясь рейтинговой чуть ли не на пол - России социально - занимательной программой. А за столом корпел старательно в хоккейном перерыве высокий, тощенький дедуля над уже вторым подряд почти разгаданным кроссвордом. Даже черный хомячок крутил задорно колесо в почти не замечаемой жильцами клетке. И хоть глава семьи был на работе, портрет его в строжайшем из надзоров постоянно вглядывался со стены во все углы притихшей спальни, разве что не чувствуя наплыв приятных запахов от еще дрязняще пахнущей жареной картошки, доносившихся остаточно из кухни. И вечер светлым заходил под любой брошенный на него взгляд в каждое из пластиковых белых окон высокой сталинской квартиры обольстительным по сути загляденьем. Играл вовсю лучами, искряще забираясь внутрь ее сквозь первыми дождями вымытые окна. Даже какой-то из пучков веселенько соскакивал на стену зайчиком от вазы на широченнейший дубовый стол. Тут же обдавал слепяще взгляд, дробя безжалостно мозаикой кусочной старое зеркало в прихожей. Один только Антошка ничего вокруг не понимал, капризничая за столом над манной кашей, заправленной погуще для него гречишным медом и пересыпанной, будто сухими тараканами, еще желтым изюмом. Малец доходил возрастом до того времени, когда свободно мог бы заучить простой стишок, но не умел еще завязывать шнурки на своих рыженьких ботинках. Дед уже довольно хмыкал под свой длинный нос, перевернув в конце листа подсказку к пяти клеткам странным словом "чучхе", когда внучок вдруг попросил его попробовать будто соленой ставшей каши. - Вот там, деда...- Кислая мина, хитро спадавшая с лица внука, заставляла старика невольно зачерпнуть каши побольше.- ...Совсем плохая.- Недовольное, как после оскомины, лицо ребёнка натужно подтянуло к скулам пухленькие щеки. - И тута...- Старый загреб кашу и оттуда. - Как будто не соленая. И вся приятная, я так тебе скажу.- Доел охотно все последки. Довольно и внимательно облизывая ложку, заметил нехотя и с шаткой искрой недоверия в глазах.- Это, внучок, тебе так только показалось. И тогда в квартире стали все, хоть чуть по-разному, но все ж немножко, если не вполне счастливыми. Ночью живущих там никто не потревожил, кроме заползших по стене на кухню сквозь вентиляционную решетку и одуревших от отравы у соседей снизу трех здоровенных рыжих пруссаков. Да еще ветер, разносившийся округой, своим взгально неприкаянным порывом потрепал белье на ихнем не закрытом от всего подобного балконе. Утром спокойствия хватило лишь на полчаса после исполненного гимна. А после... После началось такое, что проживавшим там отнюдь пришлось не только сокрушаться, но даже громко охать и кричать. Все началось с обыкновенного звонка в первую, общую на две квартиры, дверь. - Дзи - и - н - ...н - нь!- Позвонили так настойчиво, как оповещают о войне, потопе или о пожаре. (Гораздо подлинней переведенной на мелодию спартаковской кричалки). Только откуда ж им, напастям, взяться в это время, если враги насущные тоже в эту рань хотят поспать и так явно на квартиру наступать не собирались. Да и жилье своей неприкосновенностью, будто каким бетоном, обнесено у нас по всем статьям страною принятых законов. А в той семье законы уважали. И если бы весь свод их где приобрели, то точно положили б на иконницу поближе к Библии, доставшейся по женской линии от бабки. Из ближней от входной двери комнаты что есть мочи вылетает мать этого самого трехлетнего Антошки с засевшим в голове кусочком сна. Но, держа все в той же голове размытое понятие о крохотной суверенности их квартиры в праве защиты от воров, бандитов и подобного жулья, кидается на дверь с острейшим, жалящим вопросом, будто какой отчаянный боец на амбразуру: - Кто там? Ну, погодите... Обзвонились аж!- Не узнает прочно свой надтреснутый во сне, чуточку грубый, губным якутским инструментом дребезжащий голос. - Хозяева - а! Ау - у - у!..- Прислоненным волосатым ухом плотно закрывается весь фокус взору из квартиры.- Паршины здесь живут? - Ну, да - а... А что?- Силится она взглянуть в глазок забегавшим испуганно, страхом расширенным зрачком. Оттуда - будто ночь накинулась наплывом. - Так открывайте! Что вы пнями там стоите? Не видите, что приставы пришли. Кому я говорю?- Нарастает повелительный уже не падежом угрожающе - приказной тон, тяжестью следом прочно встав в октаву выше. - Еще чего? Это кто вы там такие, чтоб нам приказывать в своей квартире?- Огрызнулась грубо тем же сиплым голосом сноха, явно склоненным к неповиновению. Передала словами твердое право на демаркацию своей жилплощади от шедшего на приступ произвола. - Еще раз говорим: служба судебных приставов здеся стоит! Давайте открывайте по-хорошему... Кому мы - стенке, что ли - говорим?.. - А ордер есть у вас? И по какому, собственно, сюда пришли закону... На наш семейный кодекс чтобы наступать... - Повестка в суд у нас. Для Паршина Андрея. Кг - м - м!.. Такой у вас живет. - И что с того? Вы на часы глаза-то хоть разуйте!..- Хмурясь в недовольстве, решительно ломает брови пополам и бороздит продольно вмиг наплывшей мыслью не умытый еще лоб молодка. - Если сейчас же не откроете, тогда мы вынуждены будем дверь взломать!.. Вот так! Вы слышите? Таким имеем право. По эту сторону из теплого жилья слышится легкий шорох под глубокий нервный вздох. Слабо выдает себя морально - неустойчивой борьба с попыткой всхлипа. Потом вдруг женщину немножко начинает колотить. - Папуля, пап! Иди сюда: тут приставы какие-то ломиться начинают. Дверь саму уже ломать хотят...- Кричит невестка свекру впервые за четвертый год замужества, будто отцу родному. Голос ее в нервном напряжении дрожит, погуще наливаясь восстановившимися тембровыми спектрами красивого, едва ли не концертного, сопрано. Сама теперь - в полной истерике, с уже охваченной под ужас ситуации обеими руками головой. Прибежавший в одном тапке дед, пыхтя, лезет вперед. Щурит напряжено кожу на загорелых с прошлых лет висках и двух пигментных пятнах возле них, стараясь выглянуть в глазок наружу. - Какого они черта обьявились?- С раздражением тихо бубнит назад.- Чего им надо тут, ты не спросила? - Да бес их знает... Ничего ж не говорят. Только тараторят, чтобы открывали. - Ишь ты, какие умники нашлись!.. Ну-ка, чуток еще посторонись, Анют.- Проталкивается прямо под косяк.- Я им попроще выложу свое... - Куда вы делись там? Ау - у - у?- Звучит дерзяще вызов с лестничной площадки. - Мы никуда не делись... Здесь мы. Кучей встали... А согласно нашему главному закону я открывать никак вам не обязан. Но если вы и впрямь пришедши от суда, то оттуда нам должна сначала быть какая-то писулька. Эта, как ее... Повестка. К тому же нам хотя б заранее оттуда позвонили.- Расставляет плотненько весомые резоны друг за дружкой, будто гончар свою посуду по заготовленным для нее полкам. - Да открывайте наконец же! Мы вам предьявим документы...- Неуравновешенно трясут оттуда хлипенькую ручку. - Документы нынче на коленке делают в любом нашем подземном переходе. А вдруг вы и не те, кем поперед того назвались? А то из социальных будто органов, какие брата нашего потом до нитки обирают...- Речистость старого как прорывается чирьем созревшим.- Да натворите что, не приведи господь. Поди тогда ищи вас с этой ксивой. То ж почти, что ветер по полям ловить сачком...- Притих, подтягивая в лоб покруче аргументы.- Но если глубже поглядеть - так и сам суд в такое время не работает.- Добавил навернувшийся на ум прочный обрывок логики. - Вот вам мое удостоверение...- Нахрапистый летит с площадки мужской голос.- Глядите! Тут я весь в анфас... А рядом - сам стою. Совсем живой. - А с кем я сверю вас самих? По направлению хотя б. Никого же нет сейчас в суде... - Судам эти уже не верят, представляешь!..- Выше такого голоса бывает только крик.- Ломай, Вадимыч, коль не понимают! - Анютка! Тс - с... - Встав на носочки, шепчет дед снохе.- Уносим потихоньку ноги из предбанника. Быстрей, давай... Быстре - е - й! Дружно меняют диспозицию, бросая не глухую оборону. Дед по пути, не зная уж зачем, прихватывает за собой попавшийся под руку черенок, прикупленный под дачную лопату. Уходят. Судорожно щелкают двумя прилично вставленными крепкими замками за последней дверью. Старик сразу же застрял взглядом в глазке, определяя коротко рекогносцировку: - Ну-к прислушайся: что-то за шум там раздается непонятный... Как будто суетятся... О - о - о!- Вопрос встает проворно двумя такими ж буквами в вовсю расширенных глазах.- Будто чем жмут оттель... Жуткий скрежет вырванных деталей из замка первой двери соединяется на время с хряским и отрывистым жеваньем дерева на месте слома в самой середине брошенной дверной коробки. - Ах, вы ж негодники такие!.. Отродье бусурманское! Одно добро людское, знать, в своей конторе научили вас изничтожать! Нет, что ль, охоты куда боле руки приложить...- Перекипал звучноголосо старый в праведнейшем гневе. - Учтите! Все, что стоит там в нашей обувнице, будет до самых до носков теперь висеть на вашей совести. А сюда лезть даже не пытайтесь! Вот вам! Хренушки!- Сноха довольно водит фигой перед серым дерматином внутренней обивки. В странную, нервную радость выходит под конец энергия ее души из состояния глубокого минора. Состояние трактует, будто летчик снова рвется в высоту из глубочайшего пике перед землей. - Тут дверь железная. Вон слышите!.. Так что теперь себя лучше по головам побейте. - Стукнув кулаком в глухую дверь, смелеет наконец-то старичок. Машет рукой довольно быстро подходящей, уже дорогой взвинченной старухе.- Давай, звони - быстро! - в милицию. Пускай не ловят мух по околотку, а сюда едут по прямому делу разбираться. Та спешит невзрачным ходом с раздувшейся, бочкообразной полнотой дряхлеющего, в самую низость всаженного тела. В укате мягенько несутся укороченные ноги. Они ж и встали на седьмом шагу в углу прихожей... Она вцепляется ладонью в беленькую трубку. Набирает судорожно номер. - Алле! Ал - ле! Ой - ей! Беда у нас!. Это ноль два!..- Негодование хлещет волнительной струей вместе с обидой.- Ага. Дак Паршина здесь я. Семеновна Тамара. Тут к нам вот, эточки... Врываются почти средь ночи, понимаете? Какими-то еще судами козыряют... Нет, как будто. Ничего пока не показали... Да сколько, сколько! Двое будто их... Так и ломятся к нам этой шайкой - лейкой с полседьмого самого, вы понимаете... Наш адрес, то есть? Улица Шотмана, девять... Сорок восемь... Да, да. Мы очень ждем. У нас еще ребенок там. Пока что сам как спамши. Годик еще ему четвертый... А в дверь квартирную уж новой, приглушенной чуточку прослойной дверной ватой порцией посыпались удары кулаков. - Ох и накажем, если доберемся!.. Да вам перед законом... Нам чтобы перечить... Так прямо и поставим перед ним! - Мы и так всегда стоим с самых любых боков перед законом! Только от вас таких мы никакой правдой вовсе не прикрытые. А то, ишь ты, расхулюганились прямо вчистую, нечто какое подзаборное хамье. Слова любые из законов, нечто клоками выдираете да в морду нам суете. Там эдак точно не прописано...- Расходилась к высшей мере гнева пространным монологом подошедшая старуха. - За оскорбления ответ держать строго придется! - И удержу, коль надобно! У нас усердия на много хватит... А вам угомониться уж пора. И не долбитесь дятлами сюда зазря! Скоро вон вас милицией заарестовывать придут.- Уговаривает возбужденно старый. - В последний раз... Властью указано... Прислонением и к кодексу. Параграф вон ищи: в загибе он!.. Ага! За злостное неподчинение!.. Прямейший непорядок... Полное право к принуждению доставкой под конвоем...- Один извне будто захлебывается речью. Видно, полный горлопан. Голос усиленно звончает, как на хорах у певчего под службу. - Ишь ты! Поговорите еще там! Где дурачков найти хотели... Ну и дела: под какой куст не плюнь - там хоть какая власть, а все ж сидит. Да старается вовсю поизгаляться, все в тебе распотрошить. Тьфу, ты!.. - ...Противление постановлению... При исполнении, вы сами понимаете... Чревато мерой в соответствии данным статьям...- Преподносил другой с писклявостью противной, переплетенной с ужасающим фальцетом среди отрывков фраз. Вправляет смыслом выжимку из всех законов в странный, произвольный глум. - И не подумаем!- Злится вовсю теперь уже припавшая щекой к двери сноха, по слогам грубо - жестковато произнося слова.- Даже пальчиком не шелохнем... Вы еще должны поставить дверь сначала! - Что все милиция не едет? Ну, сколько еще ждать?- Дедок все больше не находит себе места, кружась в насыщенной злостью тревоге по прихожей. - Возьми-к еще раз позвони...- Резко кивает на супругу.- Ну и служба! Хоть в ошейнике их к исполнению веди. Старушка так же, вперевалку, по-утиному, спешит, чтобы найти на приставов управу у служивых, к тумбе с телефоном. С испугу безотчетно поправляет волосы на голове. Пронеслась. Уже в легкой одышке. Приостановилась перед тумбой. Чуть вздохнула. Вновь хватает трубку. - Ал - ле! Это опять в ноль два попала?.. Ну, да. Конечно. Извините вы уж нас, что сразу вас ноль два заместо всей самой милиции назвали. Но мы уже почти час с лишним, как назад звонили вам. Паршины мы опять... Записаны? Ага! Конечно же, должны б... Как ничего страшного? Дверь разнесли уже одну. А вы что: ждете, когда высадят другую?.. Тут же ехать к нам - всего несчастных два квартала! Каких-то пять домов. Черепахи, в стельку пьяные, и то бы приползли уже давно... И я не обскорбляю!.. Ага, приедут? Ждите... Когда нас тут всех без остатка перебьют. Вон и ребенок уже плачет что есть мочи... То-то же. Вот вас сюда б... Как так: все уши обжужжали? А кто тогда нас будет от таких делов оборонять?.. Ваших гвардейцев лишь за нашей смертью в сам раз под отпеванье посылать!.. Все, все! Ложу... Вскоре по обе стороны двери иссякли в криках притязания и аргументы. Все заметно успокоились. Устали. Попритихли. Но были все еще не склонны к миру. В натужно - долгой неприятности не вспугнутой росла, изрядно разбухала пауза. В жилье как установилась зыбко тишина и под нее с мелкой приглядкой на проблемный вход в квартиру всей семьей успели попить чай. Старая уже почти сварила щи и безотчетно принялась резать в ведро капусту для засолки. Уже и третий час успели разменять, как наконец служивых с некой круговой дороги будто бы совсем попутным интересом занесло. Они оголосились. Постучали посерьезней. Представились в глазок. Вошли. Присели. И взялись сразу же за протокол. Тем же занялись и приставы. Обе службы окликали невпопад и ненавязчиво хозяев засвидетельствовать повернутый по-разному до этого к себе закон. Но никто к слугам суда из всей семьи подписывать бумагу не пошел. И никаким из рассыпавшихся от тех каскадом убеждений ни искоркой не разгорался разговор. Из алфавита одного ложились сухим фактом с разных рук две совершенно не похожих правды. С мышиным шорохом шуршали ручки по бумагам формы А4. Запудриваясь кривотолком, приправлялась и ложилась сухо в эпизодах учеными словами передерганная, беспощадно изворотливая мысль. Раскатывались в буквах строчки на любой приставший к умам вкус. И постепенно протоколы дописались. Увязались, как могли, к параграфам. Уложились молча в папки. И выходило - все по-своему правы... В восемь часов скупо наносными обговорился новостями телевизор. С площадки лестничной загупали давно знакомые и уверенные до слепого распознания шаги. Вдруг прекратились. Как пропали... Пришедший с ночной смены муж Анюты удивился выше всякой меры изменениям на входе и двум разным навещенным их присутствиям: - А это что такое?- Не мог никак определить, на кого надо глядеть и начинать с чего ругаться. - Сынок! Ты представляешь: за тобой прилоскотали. Вот эти двое, из суда.- Тыкала пухлым пальцем на лупающего серыми глазами крупного пристава, примостившегося неудобно на краю пуфа. - Доставить, видите ли, им к себе тебя схотелось. Как хошь привесть в сам час повелевали - пусть даже на аркане.- С ленцой остывшим гневался отец. - Видать, насчет того ворюги, какого ты в метро поймал...- Робко высказалась мать, вытирая руки о цветастый фартук и отходя неспешно от стола. - Еще чего? Поймал - так и поймал. Спасибо бы пришли сказать. А явку - что же - обьявить нельзя?.. Зачем семью-то тормошить. Врываться... Или я подследственный какой?- Искал глаза у приставов. - Нам указали на привод... Судья Потапова. Марина Алексеевна. Приказ... Из федеральных, понимаете, она. Решением вчерашним... Вот определение.... - Заладил, нечто попугай... В задницу определение себе засуньте!- Взрываются совсем уж нетактично чувства у отца, грязня невидимо нарушенную, от всех насущных благ отвернутую ауру квартиры. - Ну, а дальше что?- Андрей развел на ширину прихожей руки. Будто мерил безобразие. - Сегодня заседание. Там показания, свидетельства, допрос и прочее какое. Без вас - вы понимаете - никак. Других свидетелей-то нет.- Робко предьявляет старший правоту. - А по повестке вызвать нельзя было?.. По-людски. И что б я - не пришел к вам, что ли... Дверь-то нам зачем, скажите, разломали?- Не помещалось все его негодование в громко разносившимся по воздуху приятным тенорком вопросе. - Мы, представляешь, сколько их просили...- Старая снова ткнула на другого, стоявшего несмело с черной папкой.- Чуть не ублажали. - Мы хотели бы...- Заикнулся было тот. Извиняющее и примирительно. - Что вы хотели, я уже вижу. И никуда теперь - даже ни шагу. Пока не извинитесь и в порядок дверь не приведете. Представляете: я им ворюг ловлю, а они моей семье концерт с вот этой ломкой заодно дают.- Глядит на лейтенанта из милиции, сидящего на кухне за столом.- Чем дверь...- Вздохнул.- Лучше б себе мозги повышибали. - Мы вас прекрасно понимаем. Сочувствуем, как бы и так сказать, по полной форме. Вот фиксируем детали и фактический обьем конкретно понесенного урона.- Равнодушно трафаретным высказал согласие служивый из милиции. -"...Повреждены: цилиндрический замок латунно - металлического вида. Одна штука..."- Мямлит тому все так же холодно в ответ изрядно тщетный, с меленькой чиновничьей душой, худой напарник. Через два дня начальство от души благодарило своих приставов. Попламенней облагодетельствовало словом. И даже грамоты оформило обоим. Привод в постановлении потом, как говорили, потихоньку отменили. Неприглядный вуалируя итог, все снова возвернулось вспять. С подправленной, учитывая промах, немного тактикой подхода... В милиции веских причин после доследственной проверки, необходимых для того, чтоб возбудить по факту правонарушений какое-либо уголовное из дел, найти совсем не захотели. Ветвям на одном дереве резона веского погрызться чаще не бывает... Жену после истерики Андрей отвез к психологу, где посоветовали провести несколько платных сеансов. Старая выпила за это время весь наличествовавший дома корвалол и даже подкупила валерьянки. У деда вылезли из головы ответы на кроссворды и он с такого горя стал даже немного попивать. У Антошки появился новый зуб, из-за чего он плохо спал подряд три ночи. Так же крутился в колесе хомяк, оставленный в тот день по недосмотру старших без орешков. А в остальном... Время в суде как бы застыло на исходном положении. Без той промашки. Опять пошли руслом процессы. Будто бы не было всего случившегося перед этим. Все треволнения остались в той, произволу не сдававшейся квартире. Достались проживавшим там... Дни подошли еще теплей. Небо подчистилось легчайшей и заплывшей аж до дна чистой лазурью. Сосками ощенившейся собаки набухли плотно почки на кустах сирени. Днями еще неугомоннее и веселей плывущее искрилось солнце. Воздух свежайшей прелестью пьянил дыхание. А в тех местах, что выдались повыше, даже поперла первая трава. На дачах зацветали скромно первоцветы. И жить по-разному, но все ж таки везде хотелось...