-- Cлава богу, издатель, наконец-то, назначил презентацию на субботу. Представляешь, первый же тираж и в твердом переплете.
-- Ну вот, кофе остыл... Нет, в субботу я не могу - у меня на кафедре доклад о диссоциативных расстройствах.
-- А мой - ничего. Дорогая, передай, пожалуйста, гренку.
-- Кстати, тебе будет интересно - у поэта Фернанда Песоа было семьдесят две личности, причем каждая из них имела свою биографию и роспись. А у некоторых был даже и разный почерк.
-- Хм... Я всегда говорил, что Франция сказочная страна - у нас бы его давно посадили бы в каталажку за неуплату налогов.
-- Ну, он не француз, а португалец. А во-вторых, трудно посадить человека, если, в большинстве своем, его никогда и не было.
* * *
"... Я, наверное, зря сказал Майку, что еду в Нью-Йорк, чтобы сесть на пароход в Рио. А что еще сказать восьмилетнему ребенку, который боготворит каждый ваш шаг и старается подражать во всем? Не сказать же ему, что я надеюсь переночевать у двоюродной тетки в Бруклине, а наутро отправиться в бюро по трудоустройству, практически мечтая о работе клерка за два семьдесят пять в час. Нет, так примеры для подражания не поступают. Так поступают несостоявшиеся писатели, выставленные за неуплату из съёмной комнаты на Палмер, которые не могут донести до издателя заказанный аж два месяца назад обзор World Fair в Квинсе. Особенно, если последнее происходит то ли из-за лени, то ли из-за страха оказаться посредственностью.
Начинался дождь. Лучше бы мы все же пошли по Джон стрит - до вокзала было еще с четверть часа ходу. Но я люблю ходить по Баярд стрит - здесь самые красивые и богатые дома города. Особенно мне нравится каменный дом с немного вычурными французскими окнами, серыми колоннами и, покрытыми почерневшей от дождей деревянной черепицей круглыми башнями, соединенными террасой на втором этаже. Два массивных каменных дымохода выдавали наличие старинных каминов в холлах. Что-то печальное, таинственное и, в то же время, гнетущее, как приоткрытая дверь фамильного склепа. Абсолютно не удивлюсь, если именно он навеял Эдгару По сюжет дома Эшерей.
Тем временем дождь усиливался. Неожиданно Майк, не поднимая голову сказал: - Решено, я поеду с тобой!"
-- Стоп, стоп, стоп!
Я прервал чтение и нерешительно посмотрел на стоящего рядом мистера Ванлента редактора университетского издательства, подрабатывающего классами литературного мастерства.
-- Очень неплохо, для первой попытки... наверное, - продолжил мистер Ванлент,
Боковым зрением я заметил, что за составленными в круг столами другие начинающие писатели слегка приободрились, а студентка по обмену из Дании за соседним столом уже открыла папку со своим опусом, вытащила изо рта жевательную резинку и старательно прилепила ее на углу стола.
-- Но тут еще две страницы... - начал было я.
Словно в ответ студентка из Дании недовольно заерзала, а мистер Ванлент с тоской посмотрел на нее, потом на часы, потом опять на меня.
-- Как-нибудь в другой раз. К сожалению, у нас мало времени. Но в целом это не читабельно. Это не детектив, не любовный треугольник, не биография известного человека, наконец. Нет-нет, скорее всего не опубликуют... Если вы, конечно, не замахиваетесь на великую литературу.
-- Нет, конечно, - стушевался я. - Но здесь в конце важная, на мой взгляд, мысль, что ответственность за кого приручили, оказывается, работает и в обратную сторону.
-- Мысль - это не динамично. А в качестве развязки и вовсе непонятно - сказал мистер Ванлент. - Читатель хочет эмоционального климакса, драмы, а не это: "...дождь усиливался". Итак, на следующий четверг... - продолжил мистер Ванлент, повернувшись ко мне спиной и игнорируя яростные взгляды из-за соседнего стола.
Конечно, любой другой воспринял бы это как неодобрение, насмешку, если хотите. Но речь же не идет о попытке заработать пару долларов за бульварный рассказ. На мой взгляд настоящий писатель должен не подгонять свои сюжеты под спрос, а бороться с такими ван-лентами за то,что действительно важно.
Мистер Ванлент смотрел в окно на аллею кленов, ведущих к школе и, не поворачиваясь к классу, спросил:
-- А вы знаете, как выглядит мир глазами человека, для которого время течет в обратном направлении?
Студентка из Дании незамедлительно подняла руку. То ли мистер Ванлент видел отражение класса в оконном стекле, то ли он пытался разглядеть что-то в сгущающихся сумерках, но, не оборачиваясь, он продолжил.
-- Нет, это не обязательно Путешественник Герберта Уэллса. Просто представьте причинно-следственную связь наоборот. От эффекта к действию, вернее, к нашему ощущению действия. Не в силах объяснить кажущуюся парадоксальность наблюдаемого, мозг человека в определенных случаях синтезирует причину к реальному эффекту из подручных ощущений, объектов или воспоминаний, которые хронологически случились намного позже. Естественно, таким людям кажется, что время для окружающих течет вспять. И наоборот...
В этот момент прозвучал звонок и звуки отодвигаемых стульев заглушили последние слова мистера Ванлента. После класса я спустился по паркетной лестнице, почерневшей от многих поколений каблуков и дорогих мастик. Эта лестница вела к отдельному входу для учителей, как это было принято еще лет сорок назад, благочинно разместившегося на противоположном парадному конце школы покрытым толстым ковром плюща. Рядом со входом в маленький чуланчик, где преподаватели раньше оставляли свои галоши и зонтики, висела табличка "Абсолютно никаких сигар и трубок". Меня обогнала датчанка, сказав вскользь, что работать в стол в моем случае могло бы быть и проявлением здравого смысла. Я хотел было крикнуть что-то язвительное ей вслед, но настроение у меня, не смотря ни на что, было просто отличное. Еще бы - после класса у меня было назначено свидание с девушкой, которой я когда-нибудь сделаю предложение.
* * *
- А почему в Рио? - спросила Лика, ее глаза светились цветом воды над коралловым рифом в солнечный день. Честное слово, я готов был на месте в нее влюбиться, хотя она мне не особенно до сих пор и нравилась. Хотя мне вообще ужасно симпатичны люди с зелеными глазами и каштановыми волосами. Они все такие словно заряженные положительной энергией, и вы, и все вокруг становитесь просто наэлектризованным. Нет, правда, вы когда-нибудь видели хоть одного зеленоглазого человека в депрессии?
- Рио? - переспросил я. - Ну, Рио - это символ, ну как на Луну или Марс. Только с Майком все должно быть реально, он же не идиот. Обидится и больше не вернется. Поэтому в Рио.
Кофейный бар, в который мы зашли, был декорирован в восточном стиле, хоть явно слизанным с Голубого Попугая Синьора Феррари, но, тем не менее, не без вкуса. По крайней мере, нет этого назойливого хрома и синего дерматина забегаловок какого-нибудь Хайтстауна. Лика обратилась к баристе:
-- Маленькую чашку кофе, черного без сахара. - она обернулась ко мне - а тебе?
Я посмотрел на цены написанные мелом на грифельной доске возле кассы. Ну, какой смысл вообще пить маленькую чашку, когда большая кружка стоит почти столько же?
-- Мне - большую, с молоком и сахаром. - я потянулся в карман за кошельком, но Лика уже расплатилась.
- Ты платишь в следующий раз, - улыбнулась она мне.
Терпеть ненавижу, когда за меня платят. Дожидаясь кофе, мы сели за деревянный резной столик в углу. Вдоль стены стояло несколько открытых мешков с кофейными зернами. На каждом из красовалась цветастая этикетка с улыбающимся негритенком на фоне радуги и кофейных плантаций. Волны драпированного толстым сукном потолка приглушали звуки кофемолки и шипенье новенькой экспрессо машины. Запах восточных пряностей наполнял уютный полумрак и располагал к беспросветному ничегонеделанью.
-- И все-таки, как заканчивается твой роман?
-- Если честно, не хочется и говорить. То через день мне хочется его переписать, а то через день - сжечь
-- Как тот сумасшедший русский писатель?
-- Хуже. Понимаешь, нет развязки. Вот смотри, моего героя останавливает то, что этот мальчишка тоже решил сбежать с ним. Как снег на голову, понимаешь? Герой уже перебесился и готов стать обычным гражданином - с девяти до пяти - апофеоз конформизма. А этот парень - бац! - и заставляет его бороться, ну, скажем, отнести очерк в редакцию, или строить свою реальность, не опасаясь быть посредственностью.
Лика держала на весу маленькую чашечку, закрыв глаза и наслаждаясь ароматом кофе. Хорошо, что у Лики ресницы не прямые и колючие, как солнечные лучи на детском рисунке. Может, она, конечно, и не слушала, но я, считая, что для писателя просто необходимо проговаривать свои сюжеты перед друзьями, продолжил:
-- Мой герой-то думал, что это он спасает Майка, который вообще живет на Ли авеню, с мамой алкоголичкой у которой бесконечная чреда Джонов и ноль времени на ребенка. Майк, может, даже игрушек толком никогда не видел. А все ведь не так - это Майк его в конце - концов спасает. Представляешь, какой перевертыш?
Торжествуя, я посмотрел на Лику. Ожидаемой реакции не последовало, и я продолжил:
-- А вот тут то, наверное, самое интересное. А что если мы подсознательно приручаем только тех, кто может нас спасти? Что тогда люди самодостаточные не способны на искренние привязанности, а глубоко несчастные любят весь мир? Это же может абсолютно поменять смысл всех отношений! Но это, к сожалению, никуда не годится...
Лика открыла глаза и пожала плечами - она видимо все-таки слушала:
-- Почему не годится?
-- Как почему? Нет разрешения конфликта, нет драмы.
-- А если бы Майк жил на Баярд стрит?
-- Ну это тоже стереотип. Только у меня займет не менее пяти страниц, что бы вызвать у читателя жалость к мальчишке с Боярд стрит. И скорее всего без какой-нибудь настоящей трагедии не обойтись.
-- Например?
Бессмысленность такого сюжета была совершенна очевидна. Я сказал что первое пришло в голову:
-- Ну не знаю, взять винтовку со стены и застрелить снобов-родителей?
Она пристально смотрела на меня. В ее глазах обозначился желто-зеленый оттенок - верный признак того, что она сердится. Нет, мне абсолютно нравится даже, как она сердится. Интересно, а когда люди решают, что они влюбились? Думаю, что это очень важный вопрос. Ведь, наверное, можно прожить с человеком сто лет и ошибочно считать, что влюблен. А можно и не знать этого, а вот так сидеть напротив смотреть человеку в глаза и комфортабельно молчать. Как понять: да или нет? Ну, на самом деле, наверное, если учесть и тех, кто не предпочитает влюбленность сексу, вариантов-то всего должно быть четыре. Ну как четыре смежные комнаты под одной крышей. Вот так и не решаешься войти в какую-нибудь комнату или же наоборот слоняешься из одной в другую. Или запредельный вариант - вы вот так слоняетесь, а предполагаемый партнер при этом в другой комнате или вообще на кухне. Так кто же ты такая, Лика?
* * *
В этом месяце в Принстонском госпитале можно было подзаработать: набирали волонтеров и давали две белые пилюли за неплохой обед из трех блюд в кафетерии и пять долларов в день. Стоит ли говорить, что для бедных студентов и не очень пока преуспевающих писателей такой обмен представлялся вполне привлекательным.
Я с некоторым подозрением смотрел в пластиковый стаканчик на дне которого перекатывались две белые пилюли.
-- Привет - сказала молодая женщина с каштановыми волосами, с улыбкой протягивая мне стакан воды. - Знаешь, ровно половина из них просто сахарные пилюли - плацебо - сказала она доверительным шепотом.
Мне показалось, ее лицо немного знакомым.
-- Так какую мне из них можно не есть - правую или левую?
Она рассмеялась:
-- Ешь, а то главная медсестра скандал устроит. Меня зовут Лика
-- Очень приятно. Меня - Холден. А ты здесь тоже подрабатываешь?
Молодая женщина немного замялась:
-- Ну, в какой-то мере, да. Только я вообще-то учусь в аспирантуре.
-- Ну, мы все тут, кто откуда. Я вот, например, пишу рассказы, так что, чувствую, здесь я не в последний раз.
-- Ух ты, как интересно. А дашь чего-нибудь почитать?
Не знаю почему, но сначала мне показалось, что подошла она ко мне неспроста. Какое-то время мы просто болтали в кафетерии на первом этаже госпиталя - по условиям контракта через три часа после пилюль нужно было пройти осмотр и сдать кровь. Обычно люди любят рассказывать о себе, и это часто помогает с малознакомыми людьми. Лика же задавала много вопросов и тщательно уклонялась от даже самых невинных вопросов о ней. Перед ней на столе лежал маленький блокнотик и карандаш. Как ни странно, она не очень интересовалась моей писательской стороной. Вот если бы у меня была возможность поговорить с настоящим писателем, пусть даже которого я никогда не читал и не слышал, я бы стопроцентно задал бы ему тысячу вопросов. Не то что я считаю себя и близко настоящим писателем, но, тем не менее, единственное, что Лика спросила:
-- А что ты последнее написал?
-- Да так... Еще пишу - целую новеллу, но мечусь между хэпиэндом и депрессивной развязкой.
-- А мне нравятся ироничные, легкие вещи.
Конечно, в другое время я бы согласился с ней, но легкие ироничные вещи никогда не принесут денег. Их даже никто не опубликует. Читатель хочет стать свидетелем чего-нибудь действительно ужасного, ну, скажем, гибель невинного котенка - как минимум. А лучше, когда на ваших глазах человек прыгает с Бруклинского моста или погибает в пылающем флигеле. Короче, эффект должен быть таким, что бы читатель был готов практически впасть в депрессию, но, закрыв последнюю страницу и вспомнив о своей какой бы то ни было скучной и однообразной жизни, облегченно выдохнуть и сказать "Господи, никогда еще в жизни я так не ждал воскресной газеты с купонами на распродажи!"
- Ироничные вещи подчас пишут люди глубоко несчастные. Они несчастны от того, что в реальной жизни остроумный ответ приходит им на ум ровно на пять минут позже, чем допустимо правилами приличия. Поэтому, придя домой, они записывают ироничные и изящные вещи. Моя бабушка называет это остроумием на лестничной площадке, - закончил я.
-- Холден, а ты действительно смешной, - сказала она, испытующе глядя на меня. Уголки ее губ смотрели вверх, отчего на ее щеках образовались очаровательные ямочки.
Осознав, что самым принеприличнейшим образом любуюсь этими ее ямочками, я немедленно смутился.
-- А сейчас ты чем вообще занимаешься?
-- Как ты еще не догадался? - она, казалось, была искренне удивлена.
Ну как, скажите, я мог догадаться - я же не господь бог, не телепат и даже не сержант принстоновской полиции. Трудно меня в этом даже заподозрить. И все-таки она почему-то удивилась. Почему?
-- Нет.
В этом месте ее лицо стало серьезным и, не обращая никакого внимания на меня, она раскрыла маленький блокнотик и сделала в нем какие-то пометки. Я вообще человек не подозрительный, но это уже было почти чересчур.
-- А это у тебя что?
-- А это... - мне показалось, что она улыбнулась как-то натянуто, закрыв блокнотик и спрятав его. - Это для моей работы.
Я понимаю когда путешественники или какие-нибудь журналисты ведут записные книжки. Или там Самуэль Клеменс, например, записывал все смешные высказывания и набрасывал свои персонажи для дальнейшей проработки. А может быть и не случайно ей нравятся легкие и ироничные вещи? Видя мое недоумение она продолжила:
-- Хорошо. По большому секрету меня зачислили в межпланетный экипаж на Марс.
Многие люди совершенно не умеют врать. Это легко определить, если некоторое время помолчать и предоставить им возможность добавить деталей к первоначальной лжи, стараясь прервать затянувшуюся паузу. Именно такое стремление к достоверности и выдает начинающего вруна. Это мне рассказывал Клифф - сержант полиции, у которого я снимаю комнату. Другой профессиональный прием, который Клифф использовал бы в этом случае, была бы просьба рассказать историю в обратном хронологическом порядке. Дело в том, что обыкновенный человеческий ум не может строить причинно-следственный связи шиворот на выворот, и даже самый заядлый лгун проколется. Конечно же, с другой стороны полет на Марс неплохое объяснение - я бы и сам записывал о чем и с кем я говорю, что бы потом рефлексировать и писать толстенный роман от чудовищной скуки многомесячного перелета.
Однако деталей не последовало, и я первый прервал затянувшуюся паузу, выбрав примиряющий тон. Улыбнувшись, я сказал:
-- Если бы я тебя не знал, я бы решил, что ты сумасшедшая.
К этому времени ее глаза стали почти кошачьего света:
-- Во-первых, ты меня не знаешь. Во-вторых, сумасшедшие, как ты бы выразился, часто говорят очень разумные вещи. А в-третьих, тебе пора на осмотр.
* * *
Я вышел из офиса главной медсестры в небольшом недоумении. На мой казалось бы, вполне резонный вопрос о положенных мне пяти долларах, она заявила, что возникли кое-какие осложнения в моем случае, и что некий Мэтью даст мне дальнейшие инструкции. Мэтью оказался молчаливым верзилой в синей госпитальной униформе. Он проигнорировал мое приветствие, честно сказать, вполне натянутое и безаппеляционно мотнул головой в сторону полутемного коридора уходившего вглубь госпиталя. Я вздохнул и последовал в указанном направлении. На каждых два шага Мэтью мне приходилось делать три, но он, не обращая на меня никакого внимания, не оборачиваясь, шагал вперед смотря прямо перед собой. Те, кто проектировал этот госпиталь, видимо, сильно намудрили: этот коридор без окон или даже кадок с зеленью уже сам по себе мог вогнать в депрессию и совершенно здорового человека. Без всякой на то видимой причины коридор поворачивал то налево, то направо, и мне казалось, что еще вот-вот и он либо сам себя пересечет или же мы опять упремся в офис главной медсестры. Двери по обе стороны были тщательно заперты и их медные ручки были отполированные до блеска, словно в вывернутом наизнанку саксофоне.
Неожиданно Мэтью остановился достал ключи и отпер одну из дверей. Там оказалась маленькая как в грошовом манхэтановском хостеле, но вполне уютная одноместная палата. Пропустив меня в комнату, он сказал:
-- Ну, в общем, тебе сюда. Завтра утром будет новый осмотр. Не забудь перед сном принять вот это. - Он протянул мне знакомый пластиковый стаканчик с пилюлями. - Ужин тебе принесут в шесть.
Я машинально взял стаканчик. Мэтью повернулся и собрался уже закрыть за собой дверь. я смог выдавить из себя:
-- А как же быть с парковкой? С меня не сдерут еще и суточную плату?
Мэтью живо заинтересовался:
-- А ты оставил машину на парковке для посетителей?
-- Да.
Тут Мэтью пристально посмотрел на меня:
-- А ключи у тебя с собой или ты их отдал парковщику?
Что-то во взгляде этого парня мне особо не понравилось.
-- Отдал парковщику - соврал я.
Я обычно не вру хотя бы потому, что у меня это сразу на лице написано, начинаю краснеть и добавлять ненужные детали.
-- Ну, хорошо, - Не двигаясь с места, Мэтью продолжал внимательно смотреть на меня. Боясь, что глаза меня выдадут, я намеренно потянулся, изображая сонливость, и с виноватой улыбкой сказал:
-- Сегодня рано проснулся. Да и ваши пилюли... - я оборвал фразу, почувствовав, что опять начал добавлять деталей.
Мэтью, все еще не двигаясь с места, оценивающее посмотрел на карманы моих джинсов и пластиковый стаканчик в руках. Я почему-то подумал, что надо запомнить это чувство сильного дискомфорта почти переходящего в беспомощность, что бы потом использовать в рассказе.
-- Хорошо. Я скажу парковщику, что бы он с тебя не взял дополнительной платы.
Он ушел, оставив меня наедине с моими мыслями. Интересно, он мне поверил на счет ключей? И вообще, что они себе позволяют? Развитие событий явно выходило за рамки договоренных пяти долларов в день да и любого контракта по большому счету. В конце концов, почему мне не объяснят, что происходит? Может испытываемое лекарство дало какой-нибудь побочный эффект и мое здоровье каким-то образом под угрозой? Но почему тогда мне опять дали те же пилюли? Я по-прежнему держал в руке пластиковый стаканчик - к моему неприятному удивлению, там теперь было уже три пилюли - две белых и оранжевая.
Подошел к двери, я с нехорошим предчувствием потрогал дверную ручку. К моему удивлению дверь оказалась не заперта. Надо немедленно бежать отсюда. Хотя именно этого они, скорее всего, и ожидают. Я нащупал в кармане ключи от машины. Нет, правильнее было бы ускользнуть рано утром, когда меняется смена медсестер, - так они ничего не заподозрят. Да и выспаться тоже бы не помешало.
* * *
Принстонское утро в ноябре, без исключения, начинается поздно и, как правило, предвещается мелким монотонным дождем или туманом. На мрачном фасаде городского госпиталя только несколько окон светились неярким дежурным светом необходимого для утренней смены медсестер. Будучи единственным пятиэтажным зданием, крыша госпиталя приподнимала тяжелую пелену дождя над ближайшими кварталами, просыпающимися для будничного дня.
Утренний час пик в Принстоне, скорее непредсказуем, чем безнадежен и происходит от совпадения трех, в общем-то, случайных факторов. С одной стороны, многие спешат к утреннему поезду на Нью-Йорк. И хотя большинство настоящих банкиров предпочитают жить в Уайт Плэйнс или восточнее метрополя, мелкие служащие преуспевающих страховых и финансовых учреждений облюбовали наш городок. С другой стороны дороги в городе узки и все ведут к центру, поскольку проложены еще в конце семнадцатого века, и совершенно не приспособлены к автомобилям. Причем я уверен, что обе центральные "транспортные артерии" вели прямехонько к кабаку, тогда единственному на ближайшие тридцать миль. Вообще удивительно, какую большую роль играла алкогольная зависимость в градостроительстве. Ну и последнее, но особенно ужасное для передвижения по городу на машине, это то, что местный университет находится на пересечении этих же центральных улиц и начало занятий идеально совпадает с расписанием утреннего поезда на Нью-Йорк. Таким образом, заспанные будущие Вудро Вильсоны или Альберты Эйнштейны пересекают вам дорогу в практически в случайном порядке, убивая у вас последнюю надежду перехватить пышку в сахарной пудре на Пенсильванском вокзале до начала утреннего заседания правления вашего банка.
При левом повороте с Франклин стрит машину неожиданно встряхнуло. Я притормозил и обернулся - на дороге ничего не было. Возникло гнетущее чувство, что это могла быть белка или кошка. Особенно неприятно, если это кошка, и ее хозяйка будет ее вечером искать. Очень неприятная ситуация. Конечно, я готов возместить ущерб, но встретиться взглядом с малолетним сыном хозяйки - увы, это выше моих сил! Сзади уже пристроились две машины тоже ждущие левого поворота. Может никто и не заметил? Главное не паниковать. В темно сиреневом плимуте-универсале сидел какой-то типичный клерк и доедал свой завтрак из пакета. Такому наехать на кошку - раз плюнуть. Ну почему он не мог на нее наехать - этот точно ничего не заметит. За плимутом следовал апельсиновый бьюик ривьера. Точно не было видно, но мне показалось, что молодая женщина за рулем что-то заподозрила и внимательно смотрела в моем направлении. Повернув на Уизерспун к большому облегчению я отметил что злосчастный бьюик отделяли уже несколько машин - кроме плимута еще старенький форд и еще парочка. Дождь усиливался и я переключил дворники на большую скорость. Под красным светофором на следующей улице, я машинально посмотрел в боковое зеркальце. Дверь бьюика была открыта и женская фигура под абсолютнейше проливным дождем шла в мою сторону, заглядывая внутрь салона каждого автомобиля. Это было очень странно. Но стал бы нормальный человек так кипятиться из-за котенка, которого, может, и вообще не было? Почему тогда она ищет меня? Однако мне повезло - сигнал светофора сменился на зеленый и, не доходя две машины, незнакомке пришлось вернуться.
На следующем перекрестке ситуация повторилась, женщина вышла из машины и опять пошла в моем направлении. Стараясь не выдать себя, я боялся обернуться и следил за ней через зеркало бокового вида. Поверхность зеркала была покрыта каплями дождя, из-за чего я не мог разглядеть ее лица, хотя я готов был поклясться, что никогда эту женщину не видел. Расплывчатая фигура передвигалась от машины к машине, настойчиво приближаясь, внушая ясное чувство тревоги и враждебности. Ясно, что дело не в котенке. Женщина уже поравнялась с плимутом, когда светофор наконец-то переключился. Нажав на газ и, чуть не сбив зазевавшегося на переходе мокрого студента без зонтика, я повернул на Нассау стрит. Привлекло ли это внимание? Ведь психологически убегающая жертва обречена. Единственное, что меня теперь интересовало, это как бы так подгадать, чтобы проскочить следующий перекресток до красного света. Старенький форд повернул на Александр стрит, а остальные проследовали за мной, когда на перекрестке Нассау и Баярд светофор предательски переключился на красный. Предсказуемо дверь бьюика распахнулась, и женщина уже уверенным шагом отправилась в направлении моей машины. Кого могла заинтересовать моя скромная персона? Почему они преследуют меня? Вполне возможно, что соглядатаев гораздо больше. Клерк в плимуте забросил свой завтрак и теперь внимательно следил за происходящим. Застрявший на переходе пешеход с черным зонтиком, несмотря на свой зеленый, стоял и напряженно смотрел в мою сторону. Краем глаза я следил как в боковом зеркальце приближается женская фигура. Невозможно было не отметить недобрую иронию происходящего - машины теперь расположились в последовательность цветов радуги. Плимут - темно сиреневый, за ним новенький форд - синий, потом студенческий шевролет тоже синий, но с голубым капотом, салатовый опять же форд, снобисткий ягуар цвета шампанского и бьюик незнакомки неприятно оранжевого цвета. Фазан-Сидит-Где-Знать-Желает-Охотник... Она остановилась у моей машины. Руки в карманах. Плащ совершенно намок. Я не мог найти сил, что бы поднять голову. Время тянулось как скрип дворника по мокрому стеклу. Не дожидаясь светофора, я отжал сцепление и повернул на Баярд стрит. Почему же ты охотишься на меня, охотник?
* * *
-- Сэр, как вы себя чувствуете?
Передо мной стоял пожилого вида полицейский в желтом плаще. Он смотрел на меня с сочувствием, почти как приходской викарий из церкви Святого Пола на университетского марксиста.
Сержант промолчал, сочувственно покачав головой. В воздухе пахло гарью. Не смотря на нескончаемый дождь на Баярд стрит толпились зеваки сдерживаемые несколькими полицейскими в таких же желтых плащах.
-- Простите, но я просто должен спросить. Вы не помните откуда стал распространяться огонь?
-- Простите?
-- Поймите, я вам очень сочувствую, но мне нужно составить протокол.
-- О чем вы? Какой протокол?
Он молчал.
Я поднял глаза. Ближайшие угловые башни и терраса выгорели до неузнаваемости. Окна на первом этаже были разбиты. Деревянная черепица прогорела и провалилась вниз. Два высоких дымохода возвышались обелисками над пожарищем. Машина коронера закрыла двери, и полицейские стали теснить толпу, что бы дать ей проехать.
Видение намастиченного темного паркета залитого солнцем из французкого окна и восторженные голоса из детской Майка промелькнуло и снова растворилось в дожде пахнущем гарью.