First, we take Manhattan.
                 Then we'll take Berlin

                        Leonard Cohen

Он из тех, у кого за войну искривилось сознанье.
Он запутался между реальностью злою и снами.
И, идя по Манхэттену, ищет пути к отступлению -
Где бы спрятаться, ночка-подруга пока не истлеет.

И мерещится, будто бы знамя со свастикой реет,
И немецкий сапог шаг чеканит вдоль бровки Бродвея.
Как овчарочий лай - повелительный тон, злобный выкрик.
Нет, не немец, не 'польский ублюдок' он, даже не выкрест.

Город трупов, восставших из всех небытийных окраин -
Кто сожжён был, замучен, расстрелян, смертельно изранен..
А за ними бредут их рассказы и их эпопеи - 
Будто ангела смерти они обманули, злодея.

Деревенская пани ему что-то шепчет по-польски,
Отдирая от ямы по-бабьи забитые доски.
До сих пор в подсознании спит на её сеновале,
Пусть война, как чумная беда, уж давно миновала.
...
А погиб он три года назад под завалами где-то,
И не выбраться больше ему из варшавского гетто...
Ведь у каждого мёртвого с искрой предсмертной, подкожно -
Жизнь проносится та, что была бы когда-то возможна...

31 мая 2012 г.

Навеяно 'Историей любви' Ицхака Башевиса Зингера