Отец Даниил открыл глаза в темноте. Перед взором еще мельтешили блестящие белые шляпки гвоздей, коими он накануне починял аптечный шкафчик, и немало с тем намаялся. Целый вечер - тук-тук-тук.
Отец Даниил, хватаясь рукой за перила, спустился вниз по зыбкой деревянной лесенке. В передней он завернулся в пальто и прильнул к дверному глазку. Но это было без толку, потому как на улице погода стояла - хоть глаз коли; фонарь же над крыльцом третьего дня лишился лампочки, а вставить новую было все недосуг.
- Кто там?
- К вам, батюшка, - отозвался низкий женский голос из-за двери, - простите, что поздно.
Отец Даниил замешкался. Пустить разве? Но больно уж час неурочный...
- Лучше не отмыкай. Вон, голос хрипатый какой. Нехороший.
Отец Даниил обернулся. Матушка стояла позади, рукою удерживая на груди углы шерстяного платка, и выглядела напуганной.
- Возьми... на всякий случай, - она, протянула ему маленький молоточек .
Пару секунд отец Даниил озадаченно смотрел на инструмент, которым работал вчера. Потом, сообразив, отшатнулся.
- Батюшка, - послышалось вновь, - мы из Максатихи. Два часа ехали. Горе у нас...
Батюшка принялся отворять.
На крыльце стояли двое. Лиц было почти что не разобрать в тусклой полосе света, лившегося из прихожей. Отцу Даниилу показалось, что женщине лет тридцать, не больше. Она глядела на священника в упор и молчала. Отец Даниил подумал: нет, прежде никогда не видел .
Ее спутник был старше, но смотрелся мельче и как-то незначительнее. Все прятал лицо в воротник, и только глазки быстро посверкивали под низко надвинутым капюшоном кожаной куртки.
От крыльца дома мимо церкви вела подъездная дорожка, и на ней сейчас стоял небольшой грузовичок.
- Сынок у нас помер. - сказала женщина. - Отпеть надобно, отче.
Священник услышал, как позади тихо охнула его матушка.
- Отчего к нам?.. - неуверенно спросил отец Даниил. - В Максатихе свой приход.
- О вас наслышаны, - ответила женщина, - о вашем великом радении. Не откажите, отче, сделайте все по уставу.
Добавь незнакомка что-либо о благодарности своей, отец Даниил вернее всего бы ей отказал. Но она молчала - и только все смотрела в упор.
И батюшка согласился.
Гроб поставили в церкви. Он был заколочен, шляпки гвоздей густо усеяли край крышки.
Батюшка вопросительно глянул на пришельцев.
- Под машину попал, - деревянным голосом проговорил незнакомец в куртке. - Нельзя открывать. Сегодня только забили. Нельзя, чтобы мать снова увидела.
--
Мой сыночек, - молвила, словно в забытьи, женщина.
Священник молча кивнул. После договорились о службе и похоронах, и уехали.
О сне и речи быть не могло. Отправив матушку в дом, отец Даниил затеплил свечи и остановился возле аналоя. Оглянулся - в темноте придела виднелся гроб, казавшийся отсюда совсем маленьким. Дерево обтянуто красной материей. Замки наложены тщательно. И - гвозди.
"Зачем?"
Батюшка со свечой подошел ближе.
Шляпки гвоздей порыжели, чего никак не могло быть, ежели они забивались только вчера. Это было странно.
Батюшка взволновался. Он вернулся к аналою, прикрыл глаза. Но и слова беззвучной молитвы не помогли; в душе нарастала тревога, замешанная на страхе.
И тут отец Даниил сделал то, чего никак от себя не ожидал. Он торопливо прошел ко гробу и, вытащив упиравшийся в спину молоточек, принялся противоположной стороной бойка, на которой имелся маленький гвоздодер, отпирать заколоченный футляр.
Это заняло больше времени, чем он рассчитывал.
Наконец крышка подалась. Батюшка, снова прихватив свечу, заглянул внутрь.
Мальчик был цел. Ни крови, ни увечий. Он казался живым.
Отец Даниил долго смотрел на него. В неверном свете тело словно плыло; лицо мальчика было свободно от грима. Оно дышало.
Батюшка прикоснулся к шее покойника. И тут же под пальцем ощутилось слабое трепетание.
- Господи мой Боже!
...Все остальное время, когда происходила неизбежная суета, пока крутились вокруг врачи "скорой и люди в погонах, отец Даниил мог выговорить только эти слова, и повторял их снова и снова: