Аннотация: О Речицких универсалах, сокровищах князей Вишневецких, возвращении на Волынь и о роковой беспечности, способной погубить самые лучшие замыслы
- Пане Славомиру, получается, что, не обретя поддержки литовской - затея князя Острожского сделалась бесцельной? - Подскарбий мстиславский вопросительно глядел на своего собеседника, и в его словах слышалось недоумение.
- Так, пане Стасю, помощи от Литвы мы не получили, то так. Но, как вы ведаете, Наливайка не распустил войско своё по домам, не вернулся в Дермань иль Острог и не занялся фольварками своими - наоборот, с прихода казацкого войска в Речицу началась настоящая история рокоша нашего...
- Я слышал, будто бы Наливайка из Речицы писал королю...
- Эх, пане Стасю, экий вы торопливый... Мы пришли в Речицу аккурат на Андрея Первозванного; как вы знаете, староста речицкий, пан Буйвид, командовал войском литовским, посланным на наше усмирение, но, оберегаясь от случайностей - я не говорю - струсив - отаборился в Рогачёве, в трех переходах от своего староства, высылая на полдень лишь сторожа да разъезды - впрочем, как делали и мы. И литвины, и казаки, встречаясь в поле - обыкновенно разъезжались без выстрелов, дабы не тревожить друг друга напрасным пролитием крови.
Приведя войско в порядок, на третий день стояния в Речице Наливайко собрал совет - в коем участвовали, кроме всех полковников наших, брат Наливайкин, Демьян, князь Флориан Гедройц, Павел Кмита, и приехавший из Киева католический епископ Иосиф Верещинский. Ну и я, грешный...
Прежде всего, Наливайка сказал, что положение войска нашего ныне таково, что более не можно продолжать собирать стации без видимой и ясной цели - иначе сие занятие превращается в обычный разбой, в коем, как известно, погрязло войско Лободы, вернувшееся из Валахии и не пожелавшее уйти на Сечь. Но что без литовской подмоги сбор Вального сейма есть такая же бессмыслица - не имеющая результата, окромя развязывания междоусобицы в коронных пределах. Чего никто из нас, при сём присутствующих, не желает.
Панство с сим единодушно согласилось. И полковник Немогай, встав, спросил у Наливайки - тогда что мы будем делать далее?
Наливайка промолчал и задумался, полковники же и прочие радцы вразнобой загалдели, предлагая цели одна другой зверовитее. Тогда встал Его преосвященство епископ Иосиф Верещинский, и спросил у старшины: "Паны рада, если более нет у вас цели в пределах Речи Посполитой - то, может быть, найдётся такая за её пределами?"
И тут все враз замолчали. Об этом никто доселе не думал - в том числе и Наливайка. Епископ продолжил: "На полдень от Брацлава, за Бугом и Кодымой, в междуречьи Днестра и Буга, лежит земля, доселе ничейная. До самого берега моря на ней от сотворения мира никто не обитал. По берегу моря, от Аккермана до Очакова, там встречаются лишь редкие турецкие хутора да татарские стойбища, а далее вглубь земли - нет ничего. За Днестром граничит с ней Молдавия и Буджак, за Бугом - Перекопская орда да Запорожская Сечь. Земля там такая жирная, что её на хлеб можно намазывать, есть реки - Баробой, Куяльник, Тилигул, хотя, не буду спорить, с водой там будет трудновато... Войска у нас, конечно, для покорения сей земли мало, но ежели уговориться с Лободой, ныне бастяющемся без дела по Брацлавщине - то сил хватит. Займём эту землю, пусть она будет Русью Побугской иль Поднестровской - и объявим её княжеством Русским. Земли там хватит на сотню тысяч переселенцев, и ещё на столько же останется. Вы же, казачество, будете для них щитом и мечом. И никаких униатских епископов, никаких иезуитов, никаких католических ксендзов - хоть я сам и католик - вам там не надобно! Это будет русское православное княжество, равновеликое Речи Посполитой, самоправное и вольное. Я закончил, панове. Думайте" - с тем и сел на своё место.
Скажу вам по правде, пане Стасю, о таком никто из нас доселе даже и помыслить не решался - виданное ли дело? Взяться строить собственную державу! Такое и в самом страшном сне не привидится...
Тут встал брат Наливайкин, Демьян. Речь его я тоже помню, потому что говорил он о делах житейских. Сказал он нам тогда: "Панове, то, что землю меж Днестром и Бугом надлежит нам занять - это дело. Но без земян, без хрестьянства - мы её не удержим. И вот что я вам хочу сказать, панове - в земле той не должно быть тяглых. Все будут вольными - только так мы залучим на земли те хлебопашцев. Войско - это хорошо, хоть я и сомневаюсь в Лободе и его гультаях - они лишь грабить мастера; но войско степи не распашет. Степь распашет селянин с парой волов, и чтобы он на землю ту пришёл, рискуя семьёй своею, всем маёнтком своим и самою жизнью - мы должны дать ему землю и волю. По три волоки на двор, надо - и по шести, а ежели худая земля иль неудобь - то и по двенадцати. И никаких барщин да оброков, никакого приневоленья иль тягот. Перешёл с семейством своим Кодыму - всё, тяготы твои остались на полночном берегу, отныне ты вольный хлебопашец. Бери землю, на какую глаз положил, паши, возделывай, сей пшеницу иль овёс с ячменём, иль паси овец, коров иль быков - твоё дело. Как обустроишься - пяти лет на это должно хватить - плати с хозяйства своего подать. Десятину - на войско, десятину - на церкви и монастыри, десятину - на державные надобности. Всё, боле никто ничего с тебя спрашивать права не имеет. Ежели примем мы такой порядок - то придут к нам посполитые и с Волыни, и с Подолья, и с Брацлавщины, да и с Литвы, думаю, будут. Я об этом уже давно думаю, но всё как-то не было предмета для обсуждения - а нонче он появился, благодаря его преосвященству. И мои слова прошу вас, пане рада, обдумать" - и с тем сел.
Тут встал Шаула. Откашлялся¸ оправил жупан - и начал, неторопливо да разважливо: "Панове, всё, что было сказано - доволи важно, но земли те, как ведает тот, кто ходил с нами на Килию - открытая всем ветрам степь. За Бугом и Днепром - Перекопская орда, за Днестром - турецкий Буджак. Соседи дюже опасные. Хорошо, с войском Лободы будет нас десять полков, самое большее - пять тысяч сабель. Это на Волыни - войско, там¸ за Кодымой - это понюх табаку. Турки в Венгрию в том году сорок тысяч янычар привели да пятнадцать тысяч конных спахов, татары, идя в Покутье иль на Валахию - ордою в двадцать тысяч сабель землю сотрясают. Я не против того, чтоб занять эту, как сказал его преосвященство, Русь Днестровскую иль Русь Побужскую, и сделаться там самовластными державцами - но чтобы удержаться там, наших сил не станет. Посему надобно одразу с Его Милостью королём замириться - да не собачится, не казаковать перед ним важно - а смиренно испросить дозволу на занятие той земли и предложить союз - де берёмся мы Речь Посполитую с полудня защищать, а Его Милость король нам за это дарует право на самовластное державство и ежегодные стации и военную подмогу в случае нужды. С татарами мы, даст Бог, сладим, а вот с турками.... Те, кто ходил под Эстергом - помнит, каков янычар в бою, не приведи Господь с ним в нём схлестнуться... Нужна будет нам подмога коронного войска. Без неё не удержим мы эту Русь Побужскую, иль Днестровскую. Это моё слово..." - С тем и сел.
Тут слово сказать попросился Степан Гнеда - былый мой есаул, принявший полк Мартынки; не по чину ему было говорить прежде старых полковников, но Наливайка ему кивнул. Впрочем, глупостей мы не услышали - наоборот, Гнеда хоть полковником был и молодым - но весьма толковым. Он спросил, на какие барыши Наливайка собирается содержать войско, ежели стаций более мы собирать не станем, да и там, куда хотим уйти - и брать-то их будет не с кого? Не помрём ли мы там всем войском с голодной смерти, поелику хлебопашцев там - и тех нет, даже Христа ради куска хлеба не у кого будет попросить?
Наливайка кивнул. "Разумно. Посему за Буг мы пойдем не одразу, отаборимся на зиму на Волыни, а пока будем стационировать - соберем бакшиш монетою и живым товаром у тех урядных да шляхтичей, кои за унию ратуют и в католичество из православия перешли. Хотят сделаться европейцами - пусть платят!" - и улыбнулся в усы. Все радные на том согласились - идти в пустую землю вовсе без денег и припасов суть безумие, а вот пополнить кошели и переметные сумы звонкой монетой, ячменём да овсом, салом да солониной - можно и за Кодыму уходить, княжество Русское учреждать.
Там же, в Речице, в этот же день Наливайка с подмогой брата Демьяна и Иосифа Верещинского написал универсал Его Милости королю - где всё, о чём говорили на раде, изложил, и испросил дозволу занять ту землю. Вот об этом письме вы, пане Стасю, и слышали...
- Я ещё слышал, что Наливайка пытал взять штурмом замок Вишневецких, но не осилил....
Старый шляхтич усмехнулся.
- Ежели б пытал - осилил бы, сие была затея Матвея Шаулы. Кто-то из дворовых Семашки, в Коростыне, поведал князю Петру Вероницкому, командовавшему сотней в полку Шаулы, что в замке Жабер, что на Ясельде, Байда, то бишь князь Димитрий Иванович Вишневецкий, после возвращения с Москвы оставил несметные сокровища. И будто бы и сам Жаберский замок был построен, чтоб этот скарб схоронить - де на берегу Ясельды, на холме, были отрыты глубокие норы, в коих обустроены каморы, облицованные тёсаным камнем, и вот в каморах оных - злато-серебро да драгоценные каменья, а замок уж после возвели, для лучшего сбереженья сокровищ. Князь Вероницкий о сём Шауле доложил, тот решил, что сделает Наливайке царский дар - и, взяв две сотни из полков Гнеды и Немогая, рысью пошёл к Жаберу. Тем паче, что тогдашний владелец замка, племянник Байды, Его Милость Константин Константинович Вишневецкий, незадолго до того по наущению иезуитов перешёл в католичество, так что наезд на Жабер был как бы и по праву. Но гарнизон замка отказался открыть ворота, попытка же приступа была им легко отбита - на стенах было, почитай, дюжина пушек и полсотни гаковниц, куда там легкоконным казакам... Шаула потерял семь своих убитыми и дюжину раненными - и отступил. К слову, сдаётся мне, что молва не брешет - иначе зачем в глухих болотах ставить замок и снабжать его артиллерией, как не для укрытия скарба? Иного оправдания не вижу...
Ну да это так, мои мысли. Мы в ту зиму собирали бакшиш по всей Волыни - не брезгуя и на Литву сходить, поелику имения изменников были по обе стороны рубежа. Обложили данью мы маёнток брата епископа, Яроша Терлецкого, что под Пинском, а потом и в сам Пинск вошли - городская чернь только что не плясала от радости при виде вступающих в город полков наших. В Пинске нам надобен был палац епископа Терлецкого - в коем, как о том ведал Флориан Гедройц, хранились скарбы сего ересиарха, хотя у казаков ох и чесались руки при виде иезуитского коллегиума - но Наливайка под страхом смерти запретил его трогать. Предатель Терлецкий и его скарб был нашей целью. Впрочем, в палаце пана епископа казаки нашли всякую мелочь - основную же ризницу с сокровищами и важными бумагами Кирилл Терлецкий перед отъездом в Рим перевез в дом купца Крупы. Но дворовые оного Крупы немедля казакам о сём донесли - и маёнток Терлецкого был ими найдет и торжественно вывезен на рынок, где Наливайка лично спалил целую груду долговых записей мещанства Пинского и округи на глазах всего посполитства.
Но тут забавам нашим пришел конец - в Пинск прискакал нарочный от Его Милости князя Острожского, и привёз дурные вести...
- Король объявил посполитое рушение? - спросил подскарбий мстиславский.
Старый шляхтич покачал головой.
- Сие было бы не так страшно - пока бы шляхта собралась, пока бы двинулась.... Его Милость король выслал приказ коронному войску идти на Волынь и истребить ватагу Наливайки. Впрочем, и посполитое рушение воеводств Волынского и Киевского он тоже объявил - но, как я уже сказал, сие было половина дела. А вот коронное войско....
- Так Жигимонт Ваза ответил на универсал Наливайки?
Пан Веренич кивнул.
- Именно. Пока Наливайка гулял по Волыни да Литве, пока собирал бакшиш с шляхты, купцов да жидов - королю сей рокош был не важен. Дело обычное, шляхетскими рокошами да наездами тогда вся Речь Посполитая кишела, суды были переполнены заявами подвергшихся наезду владетелей местечек, сел и замков...
И вдруг - самовластная русская держава под боком! Пусть на пустых землях, пусть в окруженьи турок и татар, пусть в безводных и безлюдных степях - но ведь лиха беда начало! Сегодня они перебиваются с хлеба на квас, а завтра? И как на эту державу будут смотреть православные подданные Короны? Посполитые, коим каждый год увеличивают и барщину, и оброк, чьих пастырей склоняют к унии - что они сделают? Промолчат - иль погрузят на возы чад и домочадцев, скарб и живность и подадутся на полдень? А православная шляхта, какая на войне - три четверти войска, что она предпримет? Опасный, опасный пример! Не союзниками видел нас Его Милость король - но злейшими врагами....
Наливайка огласил нам послание князя Острожского в Любаре, куда мы спешно ушли из Пинска; при нём тогда был всего один полк, Васильковича, да и тот - всего в две сотни сабель, остальные стояли кто где, по большей части казаки попросту разошлись по домам, зимою ведь никто не воюет.... Наливайка ругал себя последними словами за такую беспечность - но сделать уже было ничего нельзя, пока гонцы доберутся до всех сотников, пока те оповестят своих казаков - пройдет не менее недели, за это время Жолкевский с коронным войском будет уже на Волыни.
Из старшины в Любаре были полковник Василькович, обозный Януш Гонсецкий, Флориан Гедройц, сделавшийся при Наливайке чем-то навроде войскового писаря, и я, грешный. Вот впятером мы и решили, что ждать, чем всё обернется, нельзя, и надобно уходить на полдень, в Лабунь, перед тем разослав гонцов по всем таборам нашим, оповестив полковников и сотников о месте сбора. От Лабуни же решено было идти собравшимся войском на Брацлав, занять крепость, объявить её столицей новосозданного княжества Русского и там, опираясь на её запасы, либо выдержать осаду, либо, ежели Лобода примет наше предложение - дать открытый бой в поле коронному войску и силою принудить Его Милость короля признать княжество Русское. Как сказал тогда Наливайка, свобода оплачивается кровью, и ежели мы решили добыть волю и сделаться самоправной державою - надо решиться и на бой, пусть он даже будет последним. Как в воду глядел....
Меня Наливайко послал к Его Милости князю Острожскому - оповестить о наших планах и испросить помощи и совета. На следующее утро я выехал в Дубно - покинув табор наш вместе с полусотней казаков, посланных по местам стационирования наших полков и сотен с приказом срочного выступления на Лабунь. Наливайка решил сражаться с коронным войском - а это значило, что рокош наш превращался в самый настоящий мятеж. Жаль только, что той самой битвы я уже не увидел...
- Что ж случилось, пане Славомиру?
Старый шляхтич тяжко вздохнул.
- Беспечность, пане Стасю, беспечность и легкомыслие губят и не таких людей.... Подумал я, что всегда доберусь до Дубно вольно и невозбранно - и решил перед тем завернуть в Острог, навестить семью, предупредить, чтобы, в случае нужды, остерегались коронных жолнежей, ну и заодно оповестить Елену Ружинскую, жену Наливайки, чтобы была готова, собрав детей, бежать с Волыни - поелику муж её не сегодня-завтра будет подвергнут королевской баниции, лишен маёмасти и поместий, званий и пожалований.
- Так семью вы повидали?
- Благодарение Богу, повидал, и не токмо повидал, но и три дни прожил в неге и довольстве - за что расплатой стала беда: на четвертый день, отъехав от Острога версты на три, был я остановлен рейтарским патрулём - каковых Жолкевский разогнал по Волыни десятки. Я был один - вестовой мой был мною отпущен на побывку в Межерич, к матери, и добираться до Дубно должен был самостоятельно, пистоль мой в кобуре был разряжен, карабин мирно дремал в чехле за седлом, сабля спала в ножнах - а рейтаров было полтора десятка, настороженных, до зубов вооруженных, готовых ко всяким неожиданностям. Видите, как я себя оправдываю. - улыбнулся старый шляхтич. После чего продолжил, уже серьезно: - Так что о том, что творилось в войске нашем до конца апреля, я не ведаю, поелику сидел под замком в замке Долбунова, изо всех сил стараясь известить о своей беде Его Милость князя Острожского.
Не сразу и не без потерь - пришлось отдать рейтарскому десятнику золотой перстень, полученный от генерала фон Мансфельда в награду за взятие Эстергома - удалось мне отправить князю весточку о своём горестном положении. Надо отдать должное князю - немедля он выслал в Долбунов своего каштеляна, пана Нелиповича. Каковой поклялся начальнику стражи в моей полной непричастности к Наливайкиным злодействам и выкупил меня у рейтар за десять коп грошей. Из Долбунова мы тотчас же направились в Дубно - где я и предстал перед князем, было это накануне Лазаревой субботы. Весьма, надо сказать, символично....
От князя же узнал я о событиях марта и апреля, в коих не довелось мне принять участие. Его Милость поведал мне, что Наливайка и Лобода, наконец, соединились, но сие им не очень помогло, при Остром Камне они дали сражение Жолкевскому, каковое ни одна из сторон не выиграла. Поляки, как водится у них, объявили о своей победе, но ушли с поля боя к Белой Церкви, казаки же в полном порядке отошли к Переяславу. Наливайко при сём был ранен, Матвею Шауле ядром оторвало руку, но войско осталось в сохранности.
Видно было, что Его Милость вельми озадачен происходящим. Сказал он мне тогда: "Беда в том, что нет у казаков твердого единоначалия, всяк тянет в свою сторону; Наливайка ранен, Шаула не у дел, сейчас всем заправляет Лобода, а он - человек вздорный и ненадёжный. Коронное войско стоит у Белой Церкви и каждодни получает помощь и поддержку, казаки же в Переяславе лишь спорят повседни напролёт. Ходкевич перебил полк низовых казаков Кремисского у Канева, а Кирик Ружинский тянет к Жолкевскому пушки и лодки с Тетерева - чтобы польское войско могло переправится на левый берег Днепра, бо казаки спалили все лодки. Вот что, пан Славомир, - обратился он ко мне, - прошу я тебя - езжай в Переяслав, встреться там с Наливайкою, и, ежели он будет в относительном здравии - передай ему моё послание. Я сегодня его напишу, а завтра ты выедешь в Киев и далее на Переяслав".
Весь вечер я провёл в тягостных раздумьях. Очень скверно, что мы не смогли занять Брацлав - крепость сия была обильна запасами, отменно обустроена и была, в общем-то, неприступною - понятное дело, если бы коронные войска не подтянули бы такие же пушки, что были у цесарцев под Эстергомом. Отсидеться в ней мы могли вполне, двух- трехмесячную осаду крепость бы выдержала. А там у коронных войск кончились бы припасы, либо король перестал бы присылать им жалованье - что бывало неоднократно, либо ещё бы что случилось - и наша затея вполне бы могла увенчаться успехом. Но сейчас мы принуждены полагаться на благоволение Лободы - выше всего ставящего собственное благополучие; я бы не удивился, если бы узнал, что Лобода старательно пытает сговориться с Жолкевским - что и было на самом деле....
На следующее утро меня принял Его Милость. Протянув мне свиток со своей печатью, он промолвил: "Ежели будет опасность того, что послание это попадёт Жолкевскому - спали его немедля. На словах же, в сем случае, передай Наливайке вот что. Пусть он не теряет время в пустых спорах с низовыми казаками, пусть не тратит его на выбор пути. Пусть немедля снаряжает подводы, берет с собой всех, кому в Речи Посполитой жизни не будет - и уходит через Лубны на московскую сторону. На Ромны иль Гадяч, там будет видно. В Речи Посполитой вам не удержаться! На московской стороне сохраните жизни - ну а там посмотрим... Не верьте Жолкевскому! Не верьте ни единому его слову! Засим - с Богом, через три дня ты должен быть в Переяславе - ну а там, как Бог даст. Буду молиться за вас...."
Засим Его Милость меня перекрестил, поцеловал в лоб, выдал на дорогу мех с серебряной монетой и благословил.
Я выехал из Дубно, когда солнце уже было высоко - и через три дня был в Переяславе. Но ни Наливайки, ни войска казачьего я там не нашел - по сожжённому табору носились лишь испуганные хрипящие кони да везде валялось брошенное в спешке имущество - котлы, домашняя утварь, пики, шапки, упряжь, мешки с зерном да всякая переломанная дрянь. Ни казаков, ни поляков я не увидел....