Усова Татьяна Васильевна : другие произведения.

Темные воды

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    История скальда Эрсирен, девушки, живущей в мире викингов.

  Темные воды
  Роман Татьяны Усовой
  Нас ангелы дарили именами,
  Но силы тьмы повсюду шли за нами,
  И мы рождались, требуя без права,
  Богатства, счастья, гения и славы,
  И замирали, чувствуя спиною,
  Горячее дыхание земное.
  Екатерина Ачилова "Пути королей"
  1.
  У нас, на острове Кальм, стояло десять дворов. Одни побогаче, другие победнее, но все кальмийцы более-менее кормились со своего хозяйства, и нам с отцом тоже всего хватало. При нас жили Риндклесс и Велья, наши дальние родичи, и Кларм, их сын, что был на четыре года моложе меня. Этих людей отец пригласил перебраться к нам, когда умерла моя мать, а до того они жили на самом дальнем острове, который так и назывался: Диуг - дальний. Велья заботи-лась обо мне и была ко мне добра, но, конечно, полностью заменить мать не могла. Жениться снова отец не хотел, хотя ему не раз предлагали найти хорошую невесту. Говорили, правда, что в чужих краях он нет-нет да и заводил себе возлюбленных, и у них были от него дети, но даже если и так, он все-таки не на шутку любил мою мать и забыть не мог. Но мы почти не говорили о ней. Разговоры у нас чаще всего шли о разных землях; и тех, которые отцу довелось посетить, и тех, которые он знал только по слухам. А странствовал он немало: и до моего рождения, и после. Отец мой был гриуларом. Конечно, сочинить на случай гриулу-другую в наших краях умели почти все, даже хлопотливые и многодетные хозяюшки. Но Истинный Гриулар - большая редкость. И уж если о ком пойдет слух, главы знатных семейств, и даже короли с Побережья станут звать его к себе наперебой и богато награждать за песни. Моему отцу не раз предлагали пойти на королевскую службу и в Синкределе и в Дарфилире, но он отказывался, ссылаясь на то, что слишком привязан к дому, чем вызывал смех. Даже Велья над ним посмеи-валась, а я никакими расспросами не могла добиться толку. Ответ был один: вырасту, сама пойму, а сейчас об этом говорить не стоит. Наши острова назывались Журавлиными. Самым большим из них был Тидис, расположенный южнее Кальма. Но гальби Хлим, самый знатный и уважаемый на островах человек, жил не на Тидисе, а на ничем не примечательном острове Дирдиль. К Хлиму обращались, когда не могли решить какой-то спор. Но чаще всего дело удавалось уладить еще до того, как оно дойдет до Хлима. И наш гальби занимался больше своим хозяйством, а островитян почти не беспокоил. Происходил он от одного могучего вождя, который со своим народом заселил некогда Журавлиные острова, до того пустынные. Один из предков Хлима признал над собой власть королей Синкределя, и островитяне согласились платить королю дань и быть под его защитой. Но особой защиты никому на островах не требовалось, и люди мало-помалу нашли, что платить дань им в тягость. Да тут еще, около ста лет назад, в Синкределе начались раздоры, королям стало не до нас, и дань с Журавлиных островов поступать перестала. Властители Синкределя не раз и не два пытались вернуть нас под свою руку, да все не получалось: то война на Побережьи, то мятеж, то неясно, кому престол занимать. Так и сложилось, что вроде бы, мы подданные синкредельского короля, а вроде бы и нет. И почти все у нас хотели бы, чтобы так и осталось. Но в детстве я, конечно, мало об этом думала. Короли были для меня, прежде всего, теми, кто может лучше других оценить искусную песню и щедрее всего за нее заплатить. Мне всегда хотелось быть такой, как отец, и я часто спрашивала его, может ли женщина стать гриуларом.
  - Конечно, может, и даже обязана, если у нее большой дар. - Отвечал мне отец. - Но Истинных Гриулари еще меньше, чем Истинных Гриуларов, и жизнь у них особенно нелегкая.
  - Но почему?
  - Потому что любой женщине хочется рано или поздно завести семью и детей, а пока дети подрастают, их мать не больно-то может разъезжать по знатным людям. Но я вижу, с тобой еще рано об этом говорить. Возьмем-ка молоток и гвозди и пойдем чинить сарай.
  Поскольку моя мать не успела родить сына, я была для отца и сыном и дочерью. И помогала ему в любых хозяйственных делах. Пока я была мала, многого не требовалось: что-то подать, что-то подержать, и я смотрела на это, как на увлекательную игру. К тому же, за работой отец, если только была возможность, рассказывал что-нибудь особенно захватывающее или заводил песню: свою или чужую. Я немало их выучила с его слов. Однажды, когда Велья была с коровами на пастбище, а Риндклесс колол дрова, мы с отцом чистили хлев. Довольно неприятная работа. Да тут еще отец не в настроении и угрюмо молчит. Я задумалась. И вдруг сочинила гриулу. Очень смешную. Я давно уже ее забыла, помню только, что речь шла о наших коровах, которым тоже нужен чистый и уютный дом. Я долго повторяла гриулу про себя, и строчки словно щекотали мне горло. Наконец я не выдержала:
  - Отец, послушай!
  Он поднял голову: "Ну?". И я звонко нараспев прочла ему свое сочинение.
  Отец взялся за бока и рассмеялся. Уныния и грусти как ни бывало. Затем он вдруг стал озабоченным и сказал:
  - Я буду тебя учить. Из тебя выйдет толк.
  2.
  Занятия у нас происходили обычно вечером, когда были закончены дневные дела. Но и днем: на пастбище, в лодке, во дворе и в лесу я немало слышала о тонкостях ремесла гриулара. Стихам мой наставник уделял больше внимания, чем напевам. Ведь игрой на арфе гриулар только помогает себе лучше исполнить стихи, чтобы вернее вызывать восхищение у слушателей. Но, конечно, упражняться на арфе мне приходилось немало, и было это куда трудней и занудней, чем подбирать слова. Но мне ничем не хотелось огорчать учителя, и я в точности следовала его указаниям.
  - Как дом складывают из бревен, так песню из гриул. - Говорил мой отец. - Гриула может жить сама по себе. Но в песне она смотрится иначе. И песни куда больше ценятся. Дорогой камень хорош и на простой цепочке, но честь и хвала мастеру, который множество камней вправит в искусное ожерелье, достойное украсить короля. Гриулы бывают из трех, пяти, семи и девяти строк. Иногда допускаются шесть строк или десять, хотя это нежелательно. Но смотри, остерегайся сочинять восьмистрочные гриулы. Число восемь приносит несчастье. Особенно, в поэзии. - И при этом отец так мрачно на меня посмотрел, что я даже не решилась спросить почему. Хотя, как все дети, изводила своими "почему" кого угодно и по любому поводу.
  - Очень важно правильно выбрать гриулу для любой песни. - Наставлял меня отец. - Для насмешливых песен лучше всего подходят трехстрочные гриулы. Пятистрочная гриула наиболее уместна в хвалебной песни. И неважно, славит гриулар короля, гальби или просто доброго гостеприимного соседа. Семь строк хороши для песни-жалобы. Для спокойного рассказа подходит любая строфа, даже с четным числом строк. Созвучия в песне должны восхищать слух, но быть не в ущерб смыслу. Но смысл не должен быть слишком прост: немного искусства в песне, где обо всем говорится напрямую. Умный слушатель любит, чтобы ему загадали загадку. Однако если слишком увлечься, возможна опасная двусмысленность. Очень важно чувствовать меру.
  У меня от таких поучений голова шла кругом, но я верила, что со временем все само станет на место. Ведь ни у кого сразу не получается ни тонкое полотно, ни вкусное кушанье, ни добротные сапоги, ни нарядная резьба. Так и в отцовском ремесле лишь терпение и труд приносят плоды в положенный срок, как бы ни был одарен стихотворец. Я старалась не бояться назначенного пути. Ведь приучаются же наши островитяне с малых лет не бояться холодной воды. Попробуй, живя посреди моря, не научиться ни плавать, ни править лодкой, ни сети закидывать, ни собирать того, что море приносит. Пропадешь. А море слов и созвучий, хоть и опасно, но не гибельней того, что омывает Журавлиные острова. И если оно зовет, то хочешь не хочешь, а осваивайся.
  Но как с хозяйственными заботами, так и с гриуларским ремеслом: далеко не сразу наваливает-ся на человека всей тяжестью его ноша. В детстве все кажется игрой. А если и приходится делать что-то недостаточно заманчивое, рядом всегда взрослый, который не позволит отлынивать, укажет ошибки, поможет исправить. Но рано или поздно у каждого настает время, когда он многое решает сам. И кто ошибется, вызовет насмешки людей, а то и попадет в беду. В начале учения я, конечно, не до конца это понимала.
  Жизнь на Журавлиных островах состояла не из одних радостей. Были и труд, и горе, и тревоги. И море могло разбушеваться, и проходили слухи. Что поблизости лютуют разбойники, и ссоры между соседями случались, порой и до убийство доходило. Нет, у нас на Кальме не припомню такого, но о происшествиях на Тидисе и Баунне слышала. А вот скучно никогда не было. Ведь что ни день, то новости в любой из десяти семей на Кальме, и с соседних островов приходят вести, а то и с Побережья, и даже из дальних краев. Нет-нет пристанут где-то купцы с диковин-ными товарами, где-то играют свадьбу, или вернется домой тот, кого дано считали погибшим. Даже следить, как приходит весна, как ее сменяет лето, как потом настает осень, и наконец снова зима, всегда стоит. Ведь всякий раз это происходит по-разному. У нас на Кальме жили и такие, кто даже на Тидисе не бывал, хотя уж туда-то почти все зачем-нибудь да ездили. На Побережьи же, не считая отца, довелось побывать трем-четырем кальмийцам из тех, которых я знала. Любители посидеть дома не считали, что они что-то теряют. Но все-таки, осваивая отцовское ремесло, я предавалась чудесным мечтам о том, как буду когда-нибудь с верной арфой объезжать разные земли. Даже те, что лежат за пределами Пяти Королевств, и где говорят на непонятных наречиях.
  3.
  С самых ранних моих лет повелось, что если где-то что-то празднуют неподалеку, отец берет меня с собой. И тогда хозяйка кормит меня вместе со своими детьми, а потом мы играем где-нибудь в уголке, пока у взрослых идет веселье. И мы то прислушивались к их песням и разговорам, а то увлекались игрой и обо всем забывали. Если кто-то за столом, выпив лишнего, принимался буйствовать, какая-нибудь из женщин кидалась к нам и вставляла. Пока буяна не утихомирят. В некоторых домах имелись пристройки, сообщающиеся с онвой - главным помещением, откуда обычно плохо видно, что творится в онве. Но бывали дома, где нужно было выйти во двор, а там еще куда-то: в сарай или в кладовую. И уж оттуда-то через щели мы превосходно могли наблюдать, как буяна валяют в снегу, если праздник затеяли зимой, или поливают водой, если время летнее. Если же дом стоял близ моря, водили туда и окунали. Это казалось нам довольно веселым зрелищем. Но, конечно, я немало гордилась, что мой отец был осторожен и никогда не оказывался в жалком положении. Хотя любил и пиво, и мед, и даже редкие у нас на островах заморские вина вспоминал с теплой улыбкой. Гриулар, чуждающийся хмельного питья - нелепость. А как быть женщине-гриулари? Женщинам Журавлиных островов не возбранялось пить по большим праздникам, но не слишком много. А сколько следует пить гриулари? Наверное, чуть больше, чем обычной женщине, и чуть меньше, чем благоразумному мужчине.
  Вскоре после того, как мне исполнилось тринадцать, женил сына наш ближайший сосед. И, явившись пригласить отца, сосед и меня пригласил особо: я была теперь для этого достаточно взрослая. Позвали и Риндклесса с Вельей, а девятилетний Кларм остался смотреть за домом. Он, конечно, огорчился, что его не берут, но я пообещала принести чего-нибудь вкусненького и напомнила, что стеречь дом - ответственное поручение. Кто знает, а вдруг нападут морские разбойники? Кларм воодушевился и, провожая нас, от всего сердца пожелал нам приятно провести время. В тот день я впервые сидела за столом вместе со взрослыми и впервые попробовала хмельного питья; правда, самую малость. И все ждала, что меня прогонят к детям. Ведь отец предупредил, что допоздна оставаться за столом мне не позволят. И вот отец окликнул меня. Я встала и, глядя на него с другого конца онвы, сказала с грустью:
  - Да, отец.
  - Тут зашел разговор о том, что я тебя учу, Эрсирен. Хозяева хотят тебя послушать. Спой ту песню, которую сложила вчера.
  Я вышла из-за стола, поклонилась, и отец передал мне арфу. У меня дрожали пальцы. Я подула на них, встряхнула поочередно обе руки, и затем, ни на кого не глядя, а лишь следя за отблесками огня на стене, тронула струны.
  
  Любим мы на Кальме,
  Когда корабли
  Приходят, подобные
  Перелетным птицам
  Весной с вестями.
  
  Нечасто случается,
  Но честь для скитальца
  Коснуться рукой
  Камышей Кальма:
  И беды, и боль забыты.
  
  Отныне надежда
  На новую жизнь
  Не покинет путника.
  Пусть помнит об этом он,
  Остров наш оставляя.
  Такая вот нехитрая песенка из трех пятистрочных гриул. Когда я допела, все одобрительно зашумели, и мне удалось разобрать:
  - О да, она и вправду кое-что умеет.
  - У нее прекрасный учитель.
  - Какая гриулари растет на Кальме.
  Я не знала, куда деваться от смущения. Но вот одна суровая на вид старуха с Тидиса нахмурилась и покачала головой.
  - Трудная судьба ее ждет. Мало радостей приносит жизнь таким девочкам.
  У меня защипало в глазах. Я повернулась и выбежала вон прямо с отцовской арфой, пронеслась через пустой двор, вылетела в ворота, и мчалась все дальше по узкой неровной тропе, пока не оказалась на вершине утеса, вздымавшегося над морем. Там я села и заплакала. А внизу мерно рокотали волны. И тогда, поудобней устроив на коленях арфу, я провела по струнам пальцами, подражая голосу моря. Затем еще раз. И еще. И еще.
  - Да вот она где. - Послышалось сзади. Ко мне подошел совсем древний старик, самый старый из жителей Кальма. - Ты что, никак расстроилась? - Спросил он, присаживаясь рядом. - Пустое. Судьба у тебя, конечно, будет нелегкая, что правда, то правда. От своей судьбы еще никто не ушел. Но хоть какие-то радости тебе все равно выпадут. И, помимо обычных людских радостей - особые, не всем понятные. Иной раз нелегко разобрать, что радость, а что горе, что к добру совершилось, а что к худу. А у больших гриуларов и подавно. Так что выкинь все это пока из головы и живи дальше. Ладно? - А затем он взял меня за руку и опять повел в дом.
  4.
  Я взрослела, менялась, и теперь, возвращаясь домой, отец привозил мне не игрушки, а настоящие дорогие кольца, браслеты, серьги, подвески и ожерелья. Я радовалась им. Но как-то не особенно носила. Выяснилось, что это очень неприятно, когда на тебе болтается что-то лишнее. Что бусы вечно ударяются о стол, серьги цепляются за ветку, браслеты и кольца мешают свободно двигаться рукам. Другие девушки смеялись, стоило мне об этом только заикнуться. Все они почему-то быстро привыкали к украшениям, некоторые, даже идя в коровник их не снимали. И я перестала изводить подружек расспросами. Отец же, чуть у нас зашла об этом речь, заметил с улыбкой: "Это ты в меня такая". И объяснил, что металл, особенно, благородный, защищает от злых духов, но, видимо, у нас с ним есть какая-то особая могучая защита. И неудобство, которое мы оба испытываем - подсказка не делать лишнего. Ведь смешон любой, кто слишком суетится, желая уберечься: от холода ли, от людей ли, от духов ли. С тех пор я сложила свои сокровища в сундучок и лишь перебирала иногда. А привозить он мне стал то запасные струны, то хороший ножик, то краску, чтобы посуду расписывать. И рассказывал, где и как ловят птиц да удят рыбу, где что вышивают да плетут, вырезают да чеканят. И я слушала, боясь пропустить хоть слово. Особенно о том, где какие песни поют.
  Как-то, когда мне было лет пятнадцать, молодежь острова Тидис затеяла веселье. Как обычно, туда позвали юношей и девушек с нашего Кальма и даже с Баунна. Я, конечно, тоже поехала. Вечер выдался погожий, и танцы устроили прямо на лугу, недалеко от морского берега. Четверо музыкантов уселись в уголочке: один на пеньке, другой на камне, а еще двое расстелили старый плащ прямо на траве. Танцующие рассыпались по всему лугу. Некоторые уносились так далеко, что музыки было почти не слышно. Начали, как всегда, с большого общего танца, и лишь потом закружились пары. Едва заиграла музыка, я ощутила волнение и радость, но они почему-то быстро угасли. К третьему или четвертому танцу я вдруг перестала понимать, что и зачем мы делаем, какой смысл в этой музыке и этих однообразных движениях. Я встала, прислонившись к рябине, и принялась глядеть, как мелькают на лугу парни и девушки. И тут меня охватила такая глухая тоска, что захотелось немедленно бежать прочь. Я спустилась к морю и принялась ходить у самой воды. Мне показалось, что сейчас я сложу стихи, но они упорно не хотели сочиняться, а я все-таки пыталась вызвать их из небытия.
  Тут ко мне подошел один парень. Он был старше на пять лет. Тогда это выглядело, как большущая разница. Звали его Дугринд. Он принадлежал к одному из лучших семейств Тидиса и успел к своим двадцати годам немало поездить по свету. Чего о нем только не рассказывали. Он шагал мне навстречу, почти касаясь ногами белой морской пены. Взгляд у него был приветливый и дружелюбный.
  - Почему ты ушла? - Спросил он, когда мы остановились в шаге друг от друга. - Что-нибудь случилось?
  - Да нет, ничего. - Ответила я, не зная, как ему объяснить, и надо ли объяснять.
  - Мне сказали, что ты дочь гриулара Тинда и учишься у своего отца. - Он произнес это так, что трудно было понять, вопрос это или утверждение.
  - Да.
  - А еще говорят, ты из тех, кого позвал Гринд. - Он немного помолчал, я тоже молчала. Гринд был первым гриуларом. Арфа, которая в ходу в наших краях, так и называется "арфа Гринда". И считается, что даже теперь, когда Гринда давно нет в живых, он может выбрать и позвать того, кому суждено стать большим мастером. Но не помню, чтобы меня звали. Ни тогда в хлеву, ни позже я ничьего голоса не слышала.
  - Да, это нелегко, всю жизнь нести Проклятие Истинного Гриулара. - Продолжал Дугринд. - И знать, что от этого нет избавления.
  Я нахмурилась и сказала:
  - Отец утверждает, что это не проклятие, а благо. И что люди большие трусы, они вечно чего-то или кого-то боятся. Особенно те, кто любит похваляться своей храбростью и чуть что лезет в драку.
  Дугринд рассмеялся.
  - Ну, я-то лезу в драку, только если нельзя иначе. А если чего и боюсь, то не дара, которым наделяет людей Гринд, прокляты они или благословенны. К тебе еще никто не сватался, Эрсирен дочь Тинда?
  - Нет. - Отвечала я. - Как-то еще, знаешь ли, не к спеху.
  Это там на Побережьи девушек иной раз в четырнадцать лет замуж выдают. У нас на Журавлиных островах с этим не торопятся. У нас и двадцатилетняя невеста не считается перезрелой. И, хотя у нас тоже все решают родители, парни-островитяне все-таки сначала спрашивают девушек, а не сговариваются через своих родных с их родными у них за спиной.
  - Конечно, не к спеху. - Согласился Дугринд. - Но как ты смотришь на то, чтобы я попросил тебя в жены года через три? Не торопись отвечать.
  И я не торопилась. Я смотрела на него и думала, что он приветлив, спокоен, силен и ловок, много где побывал, многое видел, немало знает и умеет, к тому же, богат и родовит. Он будет хорошим мужем. Для любой девушки честь пойти за такого. Правда, его родители могут счесть, что я не лучшая невеста для него, но одно дело сын при отце и матери, а другое мореход, не раз подтвердивший свою удачливость. Уломает.
  - Думаю, мы бы поладили когда-нибудь. - Сказала я наконец.
  - Я тоже так думаю. - Обрадовался Дугринд. - А сейчас знаешь что? Я бы хотел показать тебе один танец, которому научился далеко-далеко отсюда. Идем.
  И он опять повел меня на луг. Подошел к музыкантам, что-то шепнул им. Те заиграли, не жалея сил. А мы с Дугриндом выбежали на середину, и он меня так завертел, что только держись. А потом стал подбрасывать в воздух и снова ловить. Я не видела и не слышала ничего вокруг, и, кажется, даже не понимала, кто я, а только и чувствовала, что бурное исступленное ликование, рвущееся наружу. Меня словно что-то вело. Я знала, что мое тело движется точно и верно, хотя танец этот отплясывала впервые, да и особенно хорошей плясуньей никогда не была. Но вот музыка смолкла, и мы остановились. Я еле держалась на ногах, все плыло перед глазами. Дугринд подхватил меня под руку и повел на край лужайки, где столпились остальные. Все глядели на нас с изумлением. Один парень сказал:
  - Так танцевать... Нет, Дугринд, ты одержимый. И она тоже. Не может человек так танцевать.
  Девушки сбились в стайку, шушукаясь и вертя головами. Стоило какой-нибудь из них встретиться с нами взглядом, она хихикала и прятала лицо. Музыканты снова заиграли. Кто-то попытался выйти на луг, но было ясно, что танцевать больше никому не хочется. Мало-помалу парочки начали разбегаться, и вот уже лишь несколько девушек сидело и шепталось, да толковали о чем-то своем четверо музыкантов. Мы с Дугриндом вернулись к морю. Сперва шагали молча. Затем Дугринд как-то сразу, без моей просьбы, стал рассказывать о своих странствиях. И я жадно слушала, ведь для меня с подобными рассказами не мог сравниться самый богатый подарок. Было уже поздно, когда Дугринд устал говорить, а я слушать. Молодежь с Кальма решила, что лучше не плыть домой ночью, а остаться до утра у здешних родных и знакомых. Я уверяла, что справлюсь с лодкой и не боюсь плыть одна, но меня не отпустили. Утром, провожая меня, Дугринд сказал:
  - Скоро приеду к вам в гости. Жди.
  Он и впрямь объявился через два дня но лишь для того, чтобы проститься перед отплытием. Его ждали новые странствия. Не знаю, говорил ли он с моим отцом о сватовстве, я вошла позже, и мне ни на что такое не намекнули. А потом мы сидели и болтали о всяких пустяках. И, разумеется, пожелали гостю счастливого пути.
  5.
  Прошло немногим больше двух лет. Как-то ранней весной отец взял арфу и снова отправился на один из наших островов, обещав скоро вернуться. В тот день, когда мы ждали его обратно, Велья месила тесто, а я собиралась варить бобовую похлебку, и тут вошел один сосед. По его лицу мы сразу поняли, что случилось несчастье. Я бросила бобы и поспешила навстречу соседу.
  - Что-нибудь с отцом? Что-то неладное? - Спросила я.
  - Да. - Еле слышно ответил вошедший. - Он был еще жив, когда мы его увозили. Умер в лодке. Не уберегли.
  Я усадила его на скамью, сама села напротив, и каким-то чужим хриплым голосом велела рассказывать.
  Выяснилось, что на пирушке, где пел отец, поссорились по пьяному делу два старых друга. Из-за чего схлестнулись, никто так и не понял. Только оба они слыли отчаянными рубаками, и как выбежали во двор и схватились за мечи, никто не посмел к ним подступиться. Точнее, никто, кроме моего отца. Отцу удалось их разнять, но при этом он получил смертельную рану.
  Пока сосед рассказывал, подошли еще двое и робко заглянули в дверь. Я знаком пригласила их войти. Когда рассказчик сообщил все что мог, я стала расспрашивать двух других, но они мало что добавили. Тогда я вышла и впереди всех двинулась к пристани. Те трое с трудом за мной поспевали. Тело отца, накрытое плащом, лежало на легких носилках близ пришвартованной лодки. Я припод-няла плащ, поглядела в холодные невидящие глаза и поцеловала мертвого в лоб. Я понимала, что это мой отец, гриулар Тинд. Но мне почем-то чудилось, будто передо мной лишь раскрашенная глиняная кукла, очень похожая на отца. А сам он уже где-то далеко-далеко. Хотя, конечно, еще не в Стране за Темными Водами. Он явится туда не раньше, чем похоронят тело.
  Еще до похорон я услышала ту мелодию. Не составило труда подобрать ее на арфе. Но слова не приходили. Ни одна гриула не складывалась, ни одна строчка. Я решила подождать. Отца похоронили там, где уже лежали моя мать Марвирис, Марулг, ее отец, его жена и два их сына, мои дядья. Мать я смутно помнила, других никогда не видела. Но почему-то мне всегда казалось, будто они куда более свои мне, чем родня со стороны отца, что жила на острове Баунн под главенством дяди Тарда, отцовского двоюродного брата. Я часто мысленно беседовала с матерью и ее родными, еще при жизни отца, и даже отец об этом не знал. Распоряжался на похоронах, конечно же, Тард. На похороны съехалось немало народу: весть о смерти прославленного гриулара быстро облетела Журавлиные острова. Но я старалась не разговаривать ни с кем, кроме самых близких. А когда стали поминать покойного, я только пригубила поднесенное мне питье и потихоньку ушла. Песня упорно не складывалась.
  Я немало робела при мысли, как мы будем теперь жить, но жизнь налаживалась. Правда, на всех теперь падало больше работы. Тринадцатилетний Кларм старался не отставать от других, хотя, конечно, не был еще таким работником, как Риндклесс. Всякий раз, когда я печалилась или вздыхала, Кларм говорил мне:
  - Ничего, Эрсирен, проживем. Не хуже других будем жить. И я тебя никогда не оставлю.
  Родичи с Баунна и с других островов звали меня к себе, но я отказывалась. Для меня и речи не могло идти, чтобы бросить дом и жить при ком-то, пусть не при чужих. Да и соседи привыкли ко мне и не хотели расставаться.
  Через несколько дней после похорон меня спросили, как бы я поступила с теми двумя, из-за которых погиб отец.
  - А как с ними можно поступить? Отца не вернешь. Пусть выплатят обычное возмещение и живут себе дальше - Ответила я. Но с этим не согласился дядя Тард. Да и соседи невольных убийц гриулара Тинда не пожелали их больше терпеть у себя на острове. И на других островах никто бы не согласился их принять. Поэтому мое заступничество не помогло, они были навеки изгнаны с Журавлиных островов. Никто не знает, что с ними сталось на чужбине. Наверное, сгинули.
  Наступило лето. Жизнь шла своим чередом, и я свыклась с потерей. Но песня, мелодию которой я выводила каждый день, сложилась только к середине лета.
  Темные воды
  Там вдали
  Каждого ждут,
  И должен однажды
  В них ступить
  Усталый путник,
  И бродом брести к берегу
  Отец мой милый,
  Ты мне немало
  Поведал, ведь ты
  Повидал свет;
  В пышных покоях
  На пустошах и палубах
  Гремели твои гриулы.
  Тяжело без тебя,
  Но терпеть стараюсь.
  Верю, что встреча
  В краю неведомом
  Настанет. Нескоро,
  Но нет сомнений,
  Друг друга найдем мы.
  Гринд наградил
  Грозным даром
  Дочь и отца
  Для чего, о том
  Узнать невозможно,
  Но зло и безумье
  Перед песней отступят.
  Безмерно огромен
  Мир, омываемый
  Темными водами.
  Того не ведаю,
  Где буду. Как
  Беды избегу -
  Тростник на ветру и только.
  Снова во сне
  Присядь со мной,
  Песню послушай
  И, прошу, подскажи,
  Как мне складывать
  Слова-камни,
  Добрый дом возводя.
  
  Темные воды
  Ты увидел;
  Слетелись стаи
  Со всего света.
  Летят, лепечут.
  И льются лучи.
  Прощай, ушедший к пращурам!
  
  Когда я спела это впервые, рядом никого не было, только ветерок шелестел в деревьях на холме. И спешила в сторону моря белая-белая чайка. Приблизившись, она вдруг свернула к западу, подлетела ко мне с юга, громко вскрикнула. Затем пошла на восток, оттуда опять на юг и наконец скрылась. Я почти не сомневалась, что она запомнила мою песню и собирается отнести ее отцу.
  Еще несколько дней спустя в предзакатный час я сидела с арфой на берегу, ничего не замечая, и вдруг послышались удары весел и скрип лодочного днища о песок. Это приехали люди с Тидиса. Увидев меня, один из них спросил, слышала ли я уже печальную новость.
  - О чем? - Не поняла я. - Что случилось на Тидисе?
  - Не на Тидисе. Ты помнишь Дугринда, того лихого бродягу, который с тобой танцевал?
  - Конечно, помню.
  - Его корабль разбился у чужих берегов. Никто не спасся. Говорят, то был Абурсаф, и Дугринд, по слухам, поспорил с одним купцом в Бельте, что проникнет туда. А Дети Тумана будто бы разгневались, наслали туман, и корабль налетел на скалы. Может, так и было, только что-то я не верю ни в каких Детей Тумана. Скорее, на Абурсафе живет обычное людское племя, недружествен-ное к чужакам, а туман сам приходит. Как тебе кажется?
  - Не знаю. - Ответила я. - Жаль Дугринда. Славный был парень. - И поразилась, как легко это у меня выговорилось. Жених, вроде бы. Но, если разобраться, я его почти не знала. Хотя, как будто, нравился он мне, могла бы и полюбить со временем. А вот времени-то и не хватило. Позднее я часто вспоминала веселого и дерзкого Дугринда. Но стихов о нем ни разу не складывала.
  6.
  Ближе к концу лета я опять сидела под открытым небом и пела сама себе. А когда замолчала, поразилась, как тихо кругом. Словно в мире нет никого, кроме меня. И тут обнаружилось, что совсем рядом стоят двое. Один с Тидиса. Другого я видела впервые. Он был немолод, в богатом плаще, и держался, как человек, привыкший повелевать.
  - Спой-ка что-нибудь еще. - Сказал он.
  - Ты приказываешь или просишь? - Вздумалось уточнить мне.
  Он густо расхохотался.
  - Эрсирен вся в отца, благородный Хартиг. - Развел руками тидисиец.
  - Я мало его знал, но, похоже, дочь многому у него научилась. - Заметил Хартиг и обратился ко мне. - Если это так важно, то прошу. Спой еще.
  Я спела. Он опять попросил спеть. И после третьей песни сказал:
  - Да, с такими песнями не стыдно явиться и к королю Рибальду. Если когда-нибудь окажешься в Тимбрунге, разыщи меня, Хартига сына Харклесса с Большого Ручья. Буду рад встрече и непре-менно представлю королю.
  Я, признаться, не была уверена, что в ближайшее время подамся в Тимбрунг и стану запросто расхаживать среди тамошней знати. Но я поблагодарила и сказала, что постараюсь запомнить его имя. Затем тидисиец молвил:
  - Я здесь по двум причинам. Во-первых, потому что тебя захотел увидеть благородный гальби Хартиг, который завтра едет домой. А во-вторых мне поручено передать приглашение на свадьбу. И, смотри, арфу свою захватить не забудь. Пора тебе уже дарить свое искусство людям, Эрсирен дочь Тинда.
  И объяснил, когда и у кого ожидается свадьба. Я сразу же спросила, придут ли туда родители покойного Дугринда. Тидисиец ответил, что да. Я усомнилась, обрадуются ли они моему присутствию. Он безмерно удивился и сказал, что никто на Тидисе не считает причиной несчастья наш небывалый танец, и что родители Дугринда ждут меня не меньше, чем все остальные. Я пообещала, что буду, и мы расстались.
  На свадьбу мы поехали вдвоем с Клармом. Море было спокойным, и чайки кружили в ясном небе. Кларм не хуже взрослого работал веслами, и на все мои предложения сменить его отвечал отказом. У причала стояло уже немало разных лодок. Некоторые были вытащены на сушу, но это, конечно, местные. Возле лодок, судача, толпился принаряженный народ.
  - О, гриулари приехала. - Оживились люди. - Дочь нашего Тинда. Иди, не задерживайся, Эрсирен. Тебя ждут.
  В доме меня встретили не менее приветливо. Невеста, уже готовая, подсела ко мне и принялась бессвязно болтать о том да об этом, но о женихе не упомянула ни разу. А когда в сопровождении отца и двух друзей вошел жених, невеста почему-то ахнула, залилась краской, и спрятала лицо у меня на плече. Женщины рассмеялись и стали ее поворачивать. Затем подняли и повели на середину. Кто-то спросил:
  - Все здесь?
  - Все. - Послышалось с разных сторон. - Пора начинать.
  Свадебный обряд у нас короткий: жениху и невесте задают по несколько вопросов и соединяют руки, а затем громко, чтобы все слышали, объявляют, кто и с кем вступил в брак. Я только не пони-маю, почему девушки, выходящие замуж, всегда так бурно выражают свое смущение. Кстати, разведенные и вдовы ведут себя иначе, благородней. Потом настал мой черед встать и спеть. Выслушав меня и похвалив песню, сели за стол.
  Почти всех я знала, и меня знали почти все. И кушанья, которые я особенно любила, едва ли не сами оказывались передо мной. Когда все более-менее насытились и утолили жажду, меня снова попросили петь. Теперь я могла петь все что угодно, и свое, и чужое. Та первая песня во славу молодых была моя, но если бы я не успела ее сложить, не возбранялось бы воспользоваться любой из тех, какие принято петь на свадьбах. Однако, удалось блеснуть, выдав им кое-что новое. Ну, а когда я во второй раз встала. Они выслушали песни три. Не помню уже, какие. Затем мне поднесли питья. Я почти не участвовала в разговорах, а больше прислушивалась. Отец не раз повторял, что хороший гриулар не столько говорит, сколько слушает. Всегда услышишь что-то такое, что пригодится.
  Упомянули Дугринда. Я насторожилась. Нет, никто не посмотрел в мою сторону, и мое имя не прозвучало. Говорили, что очень жаль, что это большое несчастье, что парень был всем хорош, но, увы, уж слишком безрассуден. Не поплывет разумный человек к Абурсафу из одного удальства.
  - А может, он и не к Абурсафу плыл? - Усомнился кто-то. - Да и есть ли он в море, этот Абурсаф?
  - Конечно, есть. - Вскинулся другой гость. - Если про какой-нибудь остров рассказывают небылицы, то это вовсе не значит, что остров выдуман.
  - Да поди разбери, что выдумка, а что нет. - Сказал тот самый тидисиец, который сообщил мне о смерти Дугринда. - Ведь если кто хоть чуть-чуть приврет, уже не знаешь, верить ли остальному. Но Дети, которые способны насылать Туман и творить прочие чудеса, это явная нелепость. А остальное похоже на правду.
  - А остров Сору? - Спросил кто-то.
  - А что Сору? В злых чародеев, которые обрели бессмертие, я ни за что не поверю. Но что там собирались какие-то неведомые жрецы для тайного поклонения страшным богам, это возможно. Может, конечно, и этого нет. Но сам остров вряд ли кто придумал.
  - А Гринд?
  - Думаю, он жил в нашем мире, но был обыкновенным человеком. Может, он изобрел арфу, а, может, и не он.
  - Какое там изобрел, арфа известна почти у всех народов этого мира. - Прозвенел новый голос, юношеский. Еще один голос добавил:
  - Он мог ее изменить. Раунгийская арфа отличается от нашей.
  - Или ее в Раунгаре изменили.
  - Может и так. Но Гринд был. И он был великим певцом. И, вполне возможно, отомстил за гибель родных. Но без чудес.
  - Так он что, прямо один пошел на обидчиков, как рассказывают?
  - Почему один? Наверное, силу собрал. Песни помогли ему обрести друзей. Но чтобы певец своей песней вызвал духа из дерева или скалы, и тот дал ему оружие и научил биться, да еще и так, чтобы одному против многих... Нет, это люди в старину напутали.
  - Точно напутали. Но я думаю, что Гринд и впрямь был в детстве слабым и болезненным. Это случается. Кажется, ребенок и вовсе не жилец, и вдруг вырастает крепкий плечистый мужчина и славный воин. Конечно, не лесные звери маленькому Гринду путь указали, а сам сумел убежать, когда подступили враги и стали жечь их дом. А насчет арфы, наверное, все-таки не сам он стал ее с горя делать, а встретил кого-нибудь, кто показал арфу, обучил игре и помог сделать свою. И, наверное, то был чужестранец.
  - Может, и свой. Но вот что скажите: Гринд действительно зовет тех, кого выберет, или так только говорят?
  - А об этом. - Заметил отец Дугринда. - Вон у нее спросите. - И все повернулись ко мне.
  - Я не слышала ничьего голоса. - Призналась я. - И видений у меня не было. Но, наверное, он все-таки зовет людей. Только иначе. Без слов. У тех, кто ушел за Темные Воды, есть свои способы говорить с живыми.
  - Это похоже на правду. - Согласились люди. И больше с расспросами ко мне не приставали. А я сидела и думала, дочего любят в наше время высказываться по поводу разных чудес. Что и того не было, и этого нет, и такой-то был обыкновенным человеком, и с тем-то на самом деле случилось не то, а это. А что гадать? Все равно не узнаем, как было. Помимо прочего, старые сказания сами по себе хороши, даже если в них много выдумки. Человек, конечно, не должен смешивать быль и небылицу, когда речь идет о сегодняшней жизни, о том, что рядом. А надеяться, что чудесные силы тебе помогут, порой просто опасно. Не хочешь пропасть - полагайся во всем на себя. И все же мы что-то потеряли с тех пор, как стали смеяться над верой в чудеса. Мы как-то невесело живем. Слишком много думаем о Темных Водах и о слепой злобе Рока. Принято считать, что отважные герои бросают ему вызов. Но с каким отчаянием. Я задумалась глубоко.
  - Гриулари, ты что приуныла? - Крикнул один из парней. - Пошли потанцуем!
  - Нет. - Я покачала головой. - Думаю, я больше ни с кем не буду танцевать. Уж больно хорошо нам двоим танцевалось тогда.
  - О. - С уважением сказал парень и отошел. Я выбралась во двор. Там плясали при свете плошек. У стены среди людей постарше сидели, глядя на танцующих, родители Дугринда. Я подошла к ним.
  - Прекрасная свадьба. - Сказала я.
  - Да, замечательная. - Откликнулись они. - Жаль, нашего старшего больше нет. Вот повеселился бы.
  - Вы не забыли... - И я запнулась. - Вы помните, как мы с ним тогда... Мы так танцевали.
  - О, еще бы не помнить. У нас был чудесный сын, и нам приятно, гриулари, что ты думаешь о нем. Загляни к нам как-нибудь. Ладно?
  Я пообещала их навестить и стала искать Кларма. Он слонялся один и, увидев меня, заметно обрадовался.
  - А я все думаю, где ты. - Сказал он. - Мне, честно говоря, домой хочется.
  - И мне. - Откликнулась я. - Скоро поедем.
  Народ уже начал потихоньку разбредаться. Я решила не прощаться с хозяевами: еще ночевать оставят. Мы с Клармом незамеченные покинули двор и двинулись к пристани, куда тянулось еще несколько человек.
  - Не боишься плыть ночью, гриулари? - Спросил один из них.
  - Чего бояться? Места знакомые. Море тихое. Фонарь есть. - Ответила я и быстро зашагала дальше, обогнав любопытствующего. Мы с Клармом спустились к мосткам, отвязали лодку и оттолкнулись. Я хотела сесть на весла, но он опять воспротивился, и пришлось уступить. Вода мерно заколыхалась, и лодка двинулась в сторону Кальма.
  7.
  Чуть позже нас какая-то другая лодка отошла от берега и устремилась вдогонку. Большая. На веслах сидели трое. Вскоре чужая лодка поравнялась с нашей.
  - Эй, гриулари! - Окликнул меня мужской голос. - Куда едешь?
  - Домой на Кальм.
  - Нам очень понравились твои песни. - Продолжал голос. - Их должны услышать наши друзья. Мы хотим пригласить тебя к нам.
  - Когда? - Спросила я.
  - А прямо сейчас.
  - Поздно уже. - Ответила я. - Давайте, я переночую дома, а завтра поеду к вам. Скажите только, куда.
  - Вот еще, гриулари! Думаешь, у нас не найдется, где тебя устроить? Поехали сейчас!
  - Нет. - Твердо сказала я. - Родные будут беспокоиться.
  - Пошли к ним кого-нибудь. Хотя бы мальчишку.
  - А может, мне самой заглянуть на Кальм?
  - Да, ты заглянешь, а потом тебя не дождешься. - С досадой произнес неизвестный. И уже по-другому, задиристо, словно подросток. - Или ты нас боишься?
  Ничто никогда не приводило меня в такую ярость, как подозрение в трусости. И что такое гриуларская неприкосновенность, мне, разумеется, хорошо было известно. И что тому, кто обидит женщину, не будет житься на Журавлиных островах. Ну, а уж о Первой Заповеди Гриулара и говорить не приходится. "Никому не отказывай в песне". Ни доброму соседу ни разбойнику, ни одинокому скитальцу ни королю. Даже врагу своему гриулар обязан спеть по его просьбе, если только слишком уж черного злодейства враг не совершил. Нарушив эту Заповедь, гриулар непременно навлечет несчастье на себя, своих родных и друзей. Искусство Мастера принадлежит всем, кто желает слушать.
  - Ты что это говоришь, а? Это кто боится? Мой голос тоже прозвучал как-то по-петушиному, хотя уж мне-то ребячествовать не подобало.
  - Вот это по-нашему! - Расхохотались все трое. И вдруг один из них - рр-раз! - и перепрыгнул к нам в лодку. Лодка заколебалась. Кларм замахнулся на чужака веслом и сурово прикрикнул:
  - Эй ты, а ну пошел обратно!
  - Осторожней малыш, лодка перевернется. - Добродушно пробасил наш дерзкий гость. - Не случится дурного с твоей гриулари, слово даю. А на весла лучше я сяду. У меня и сил и опыта больше. А ну-ка.
  Но Кларм ни за что не желал отдавать весла. Завязалась борьба, лодка опять угрожающе закачалась. Мальчик с веслами сидел на носу, я с фонарем на корме, а чужак вклинился посередине. Решив, что пора вмешаться, я перегнулась через плечо неизвестного, ухватила его свободной рукой за шиворот и чуть ли не ткнула фонарем в лицо.
  - Эй! - Он шарахнулся, оттолкнув меня. Блямс! Я упала и стукнулась о борт лопатками. Хлоп! Чужак ударил меня по запястью, фонарь вылетел у меня из рук и ухнул в воду. Плюх! Это полетел за борт Кларм. Его пихнул один из тех двоих, что оставались в большой лодке. А парень, что сидел в нашей, кряжистый и волосатый с огромным горбатым носом, ловко развернулся, обхватил меня ручищами и подбросил в воздух. Его приятели в большой лодке тут же поймали меня и усадили на скамью.
  - Ну, кажется, все в порядке, гриулари. - С искренней радостью и даже вполне доброжелательно сказал один из них. Приблизил голову. - О да, и арфа цела. - И крикнул тому, первому. - Молодец!
  А тот вытянул короткую шею вслед стремительно уплывающему прочь Кларму.
  - Эй, мальчик, не удирай! Ладно, слушай. Я оставляю лодку. Когда захочешь, вернешься. Рубашку не забудь отжать, простудишься. Людей попусту не будоражь. Если кто спросит, скажи, что гриулари Эрсирен гостит нынче у Сурма Одноглазого. Ну, прощай!
  Он опять прыгнул в большую лодку. Все трое налегли на весла, и лодка помчалась вперед.
  Услышав имя Сурма, я похолодела. На него жители наших островов косились с опаской. Правда, на самих Островах люди Сурма не бесчинствовали, разве шутили иногда: чужую корову на крышу поднимут или пугнут кого, и то если очень уж разойдутся. А вот в чужих краях всякого могли натворить. И никто не сказал бы наверняка, что они торговлей добыли, а что разбоем. Добро они спускали легко и быстро, и тут же обзаводились новым. В доме жило то больше народу, то меньше, но чаще дом бывал полон. Там постоянно мелькали новые лица. И, как правило, не из островитян. Но имелось у Сурма и несколько надежных старых друзей, на которых он полагался как на самого себя. Что ни год, то один из них, то другой складывал где-нибудь голову. К чести Сурма надо сказать, что он все же полностью не запускал хозяйство и не позволял тем, кого кормил, слоняться без дела от похода до похода.
  - Значит, поняла, гриулари, куда путь держим? - Спросил один из троих. - Прости, но не могли напрямик объяснить. Ведь не поехала бы.
  - Как это? Слышал о Первой Заповеди Гриулара?
  - А как не слышать? "Никому не отказывай в песне". Да молодежь нынче пошла хитрая. А случай упускать не хотелось. Люди Сурма не хуже прочих умеют выслушать и наградить хорошего гриулара.
  - Еще бы! - Захохотал другой. - Сурм как-никак на своей шкуре убедился, какая могучая штука поэзия!
  И тут рассмеялись все трое. Я к их веселью не присоединилась. И тогда первый сказал:
  - Ты, похоже, еще не слышала, как Сурм лишился глаза. А как раз тебе стоило бы узнать. - Он помолчал, уставившись на меня, и тогда я хмыкнула и кивнула. Он продолжил. - Много лет назад, будучи в Зеране, Сурм поссорился с одним тамошним гриуларом. И, вроде бы, виноваты были оба. Люди разняли их и велели гриулару уйти. Тот ушел, но вскоре вернулся. Сурм вышел на порог (а он в ту пору сидел в одном доме) и спросил, чего гриулару надо. Тот без лишних слов выкрикнул несколько гриул. Ну, я их не помню, да и не следует подобное повторять, но смысл примерно следующий: ты нахальный и дерзкий залетный журавль (то есть, с Журавлиных островов пришелец) двумя глазами смотришь и не видишь, каков мир, и каков я, стихотворец. Так пусть у тебя останется только один глаз, может быть, это сделает тебя зорким. Выкрикнул и быстро ушел. И что ты думаешь? В первой же стычке Сурму глаз выбили. С тех пор он поумнел, и к гриуларам всегда почтителен. Не сомневайся.
  - Варф у нас и сам гриулар. - Кивнул на рассказчика второй. А, то-то я нет-нет слышу о Варфе Носатом, он же Волосатый, чуть зайдет речь о проделках людей Сурма. Так это он и есть. Я вылупилась на Варфа.
  - Да полно, ну что я за гриулар! - Отмахнулся Варф. - Так, выдаю иногда стишки о том о сем. - Он опять выпрямился, глядя на меня в темноте. - До тебя, Эрсирен, мне далеко. Еще раз прости за нахальство, но мы привыкли своего не упускать. Мальчик не утонет и не заболеет. И лодка не пропадет, верно?
  - А фонарь? - Спросила я.
  - Дадим тебе сколько хочешь новых фонарей. - Торжественно провозгласил Варф, и все опять засмеялись.
  Но свой фонарь зажигать не стали, даже когда очутились вблизи острова Баунн, куда ехали. Они прекрасно знали, как плыть, и даже с закрытыми глазами не угробили бы лодку и не заблудились бы. В каждом их движении угадывалась спокойная уверенность.
  - А ну, гриулари, грянь что-нибудь. - Попросил Варф, когда берег был уже недалеко. И я грянула. Они, без устали работая веслами, подхватили. Так под музыку мы и причалили.
  8.
  Владения Сурма занимали оконечность острова Баунн, отделенную узким проливчиком. Через проливчик был устроен паром, но никто не смел явиться к Сурму без его приглашения. А иные и, получив приглашение. Нашли бы двадцать отговорок. Большой крепкий дом, стоявший на островке Сурма, был отлично заметен с моря. Мы подошли к дому в полной темноте. По дороге Варф поигры-вал незажженным фонариком и все шутил, что бережет его, дабы потом вознаградить меня за песни.
  В доме горел свет, и было шумно. Внезапно дверь распахнулась, и кто-то спросил с порога:
  - Эй, это вы, ребята? Вернулись? Все в порядке?
  - Да, все в порядке. - Ответил Варф. - Более того, мы привезли гриулари. Дочку покойного Тинда.
  - О! - Сказал тот и скрылся в доме, оставив дверь нараспашку. Шум поутих, затем стал пуще прежнего. На порог вышел кто-то другой.
  - Добро пожаловать в дом Сурма, гриулари. - Молвил он с наиучтивейшим поклоном. Не составило труда догадаться, что передо мной сам хозяин, хотя я его прежде не видела.
  Меня провели в онву. Все сидевшие за столом повскакали с мест и так завопили, что я чуть не оглохла.
  - Эй, парни! - Крикнул Сурм. - Очистите место для гостьи! Живо!
  Они зашевелились без лишней суеты, проворно и быстро. И вот меня уже усадили поближе к огню и поставили передо мной миску.
  - Благодарю, но я только что из-за стола. - Напомнила я, отодвинув миску рукой.
  - Это так. - Сказал Сурм. - Но хоть кусочек ты должна попробовать.
  Я уступила. Но действительно съела только небольшой кусочек. И выпила лишь крохотный глоток. Иначе я вряд ли буду в состоянии играть и петь.
  - Что нового на Кальме, дочь Тинда? - Спросил Сурм.
  Я довольно быстро изложила все наши нехитрые новости, они, конечно, мало кого увлекли. Затем хозяин стал расспрашивать тех троих о свадьбе. Они отвечали бойко, лихо, кое-что, пожалуй, преу-величили, кое-кого без надобности осмеяли, но в целом это было похоже на то, что я видела своими глазами.
  - Вот и славно. - Сказал Сурм. - Никто их со свадьбы не погнал, ни с кем не схлестнулись, вернулись живые-здоровые, да еще и с гриулари. - Все обернулись в мою сторону. - А ну-ка, дочь Тинда, спой нас все то, что на свадьбе пела.
  Я взялась а арфу. Слушали здесь ничуть не хуже, чем на Тидисе. И при этом глядели на меня, как глазеют на что-нибудь необычное и приятное зверушки или маленькие дети. А ведь кругом сидели сплошь здоровые как быки мужчины, косматые, бородатые, с грубыми красными ручищами и обветренными лицами, кое у кого виднелись старые шрамы. Так вот они какие у себя дома.
  - Уход Тинда был для нас, как и для всех горькой потерей. - Сказал Сурм, когда я умолкла. - Но вижу, он оставил достойную преемницу. Эй, Варф, открой вон тот сундук.
  Варф отпер сундук и чем-то зазвенел. Сурм подошел, склонился над сундуком и стал приговаривать:
  - Вот это. Теперь вот это. И еще это. - Из золотых вещей, скорее всего, где-то награбленных, Сурм выбрал ожерелье, несколько браслетов, узкий венчик и три кольца. И все это сам надел на меня крепкими и шершавыми пальцами. Я старалась хранить подобающий вид, хотя это мне нелегко далось. Конечно, при первом удобном случае я все это сниму и больше, наверное, не надену. Но отказаться от подарков было бы немыслимо. Гриулара, который отвергнет золото, где бы оно ни было добыто, все поднимут на смех. Что это за гриулар, если за свои песни он не получил хотя бы маленького колечка? Мне, конечно, было на что жить, к особой роскоши я не привыкла, и золото в моем хозяйстве ни к чему. Но таково уж наше ремесло. Не обойтись гриулару без встреч с теми, кто одаряет золотом, властители это или разбойники. Когда в детстве отец мне о чем-то таком рассказывал, это виделось иначе, даже заманчивым казалось. Что я понимала тогда? Я опять села, поблагодарив за подарки. Сурм попросил:
  - А теперь спой еще.
  У меня просили песен снова и снова. Было уже очень поздно, я еле удерживалась, чтобы не зевнуть, почти ничего не слышала и плохо видела. Да еще и золото давило, мешало играть. Но я старалась, как могла. Наконец кто-то заметил:
  - Сурм, она сейчас упадет.
  - А? - И Сурм воззрился на меня своим единственным светло-серым глазом. - Да, в самом деле. Прости, дочь Тинда. Мы люди грубые и неотесанные. Тебе давно пора отдохнуть.
  И они с Варфом проводили меня через двор к строению, где был наверху сеновал.
  - Забирайся. Лестница крепкая. - Сказал хозяин. - Можешь ее втащить. И дверь изнутри на засов запирается. Так что отдыхай спокойно, никто не помешает. А холодно станет ночью, в углу теплая шкура висит. Приятных тебе снов, гриулари.
  Я вскарабкалась по узкой крутой лесенке. Они простились и ушли. Засов оказался хороший и задвигался легко. А шкура не понадобилась. Может, к утру и похолодало, но я ничего не чувство-вала. А утром проснулась: тепло и уютно; сено сухое, мягкое и замечательно пахнет. И вот ведь забавно: я вчера свалилась и уснула прямо в подаренном золоте, и оно было на мне всю ночь! Но перед тем, как вылезти наружу, я его все-таки сняла и оставила на сене. А умываться решила сбегать к проливчику. И увидев, что никого кругом нет, даже окунулась, хотя вода уже была холодная: осень как-никак. Во дворе мне встретился Сурм.
  - А вот и ты. - Сказал он. - Я уже думал, сбежала.
  - Мыться ходила. - Ответила я.
  - К проливу? Как будто у меня во дворе умывальника нет. - Тут он заметил, что у меня намокли волосы. - А! Ну и гриулари. Сразу видно дочь Тинда. Вот что: сейчас парни зашевелятся, я их всех займу делом, потом поедим, а там видно будет. Тебя же попрошу, если хорошо отдохнула, сочинить что-нибудь во славу моего дома. К вечеру справишься?
  - В нашем деле главное - начать.
  Он хлопнул себя рукой по ляжке.
  - Ну, это в любом деле главное. Пристраивайся где удобней. Беспокоить гриулари здесь никто не посмеет.
  Я решила, что самое лучшее - вернуться на сеновал. Там и просидела, пока не позвали за стол. Перед тем, как спуститься, я не забыла опять надеть золото; не то еще обидятся. Песня уже намечалась, и начало было сложено. К счастью, никто ни о чем таком не спрашивал. Терпеть не могу разговоров о незаконченном деле. Не успели мы поесть, как вошел со двора старый раб и что-то шепнул хозяину на ухо. Тот нахмурился. Тот нахмурился. Затем приказал:
  - Передай им, чтобы подождали немного. Я скоро выйду.
  Раб скрылся.
  - Слышишь, гриулари? - Грозный Сурм вдруг лукаво улыбнулся и прищурил единственный глаз. - Там твои родичи явились. И разговор будет о тебе. Пойдешь со мной к проливу?
  - Конечно. - Ответила я.
  9.
  И вот, вытерев усы, Сурм встал и направился к двери. А за ним мы с Варфом. На том берегу про-ливчика стояли юный Кларм и Бауннский Тард, мой двоюродный дядя. Вид у них был решительный. Поодаль маячило еще человека четыре из Тардовой семьи и толпились любопытствующие.
  - Вот она! - Крикнул Кларм куда громче, чем требовалось.
  - Дядя Тард. - Поторопилась сказать я. - Все в порядке. Ничего неприятного со мной не случилось. Это просто их очередная глупая шутка. И не надо их ни за что наказывать.
  - А ну-ка помолчи. - Оборвал меня Тард и спросил Сурма. - Это правда?
  - Что шутка, пожалуй, правда. Но почему глупая? Разве глупо, что такому большому человеку, как Сурм Одноглазый, захотелось послушать новую гриулари и одарить ее золотом? И разве глупо, что Сурм, оценив ее мастерство, заказал ей песню, славящую его дом? Потерпи до завтрашнего утра, почтенный Тард. Завтра же отправлю твою многообещающую двоюродную племянницу хоть домой на Кальм, хоть к тебе за пролив. Да еще и с богатыми дарами. Ты мне веришь?
  - До сих пор, - заметил Тард, - ты знал меру в своих поступках здесь на Баунне. Но теперь я неспокоен.
  - Неспокоен? Почтенный Тард, я, к сожалению, не лекарь, настоев из трав не готовлю. Знаю, правда, одно успокаивающее средство. Оно верное, но после него, увы, снова с земли не встают.
  - Вот как ты заговорил. - Снова нахмурился Тард. - Ну а ты что скажешь, Эрсирен?
  - А то скажу, - у меня что-то задрожало в горле, и кровь прилила к щекам, - что оба вы ведете себя, как юные безмозглые забияки. Вам главное покрасоваться. Нашли повод и довольны.
  - Ого! - Хором пророкотали на том и на этом берегу. Я почувствовала себя уверенней.
  - Двоюродный дядя, ты старший у нас в роду. - Продолжала я. - И я признаю за тобой право спрашивать, что и с кем происходит. Но родительской власти надо мной ты имеешь не больше, чем над моим покойным отцом. Так уж получилось, что никто ее надо мной не имеет. Напомню, что я живу на земле моего деда по матери, старого Марулга. От него эта земля перешла к его дочери Марвирис, от нее к ее мужу Тинду, а от Тинда ко мне. Риндклесс и Велья люди менее достойного происхождения, и, скорее, живут при мне, чем я при них. А прочие никогда со мной в доме не жили, меня не воспитывали, опека надо мной никому отцом не завещана. И они могут только помочь мне по моей просьбе. А я сейчас ни о чем не прошу. Я молода, и мне нелегко, но как-нибудь проживу. Если хочешь, завтра же навещу тебя. А сейчас дозволь остаться тут и закончить обещанную песню. И не забывай, что важнейший мой долг - следовать Первой Заповеди Гриулара.
  - О, будь она неладна, эта заповедь. - Вздохнул Тард. - И отец тебя избаловал, Эрсирен. Но дочего вы с ним похожи. Поистине удивительно.
  Разве удивительно, что дочь похожа на отца? Такое часто случается. Дядя подумал еще немного и опять обратился к Сурму:
  - Позволь узнать, Сурм Одноглазый, ты гальби или король, чтобы тебя славили в песнях?
  - А чем я хуже их? Скажу не хвастаясь, иные короли передо мной трепещут. Но гриулари Эрсирен бояться нечего. Даже если песня не удастся, я не разгневаюсь, как некоторые короли. А песня, скорее всего, удастся. Ступай с миром.
  - С миром? А ты, Кларм, за мир или за войну? - Шутя обратился Тард к мальчику.
  - За мир. - Мрачно пробурчал тот. Затем вскинул голову. - Не думай, будто я струсил, Эрсирен. Просто воевать действительно не из-за чего. Успеха тебе.
  А дядя Тард вздохнул и сказал, обращаясь к бауннцам:
  - Тяжкое это дело, земляки, быть старшим из родичей гриулари.
  После чего все разошлись. Одни молча, другие посмеиваясь. А я принялась бродить вокруг дома, пристраиваясь то там то сям и все возилась с новой песней.
  К вечеру действительно было готово. Слушая меня, люди Сурма громко хлопали ладонями о стол, верно попадая в такт, а в промежутках между гриулами дружно трубили: "Ура!"
  Вовек не узнает срама
  Сурм, что средь моря серого
  Живет, горделив и важен,
  Гостеприимен и вежлив.
  Да будет в доме его вдоволь добра.
  С ним я в песне прославлю
  Его сподвижников смелых -
  Варфа, Варда и Вунтига,
  Всего бы им было вдосталь.
  Пусть повеселятся, прежде чем пасть.
  Назвать бы надо и Наргуда,
  Нарринда, Нира, Нурбальда,
  Рорана, Рурна, Нурмулга,
  Рамса и Ургира Храброго.
  Долго идущих одной дорогой...
  Ну, дальше еще перечислялись сурмовы молодцы, хотя не все имена легко было вставить. Это заняло еще несколько гриул. А конец был такой:
  Веселье вовек не иссякнет
  В доме, что всем известен:
  На Баунне в море бурном
  И на берегах любых,
  Где светят людям Луна и Солнце.
  А затем мои слушатели заорали, захлопали и затопали уже без всякого порядка. Иные вылезли из-за стола и заскакали по дому, лупя себя ладонями по коленям. Я даже испугалась, не рухнул бы дом. Но нет, его основательно строили. Выдержал.
  -О, как разошлись! - Ухмыльнулся Сурм. - Ну, гриулари, держи еще!
  И опять чего-то на меня понавесил и нацепил на руки. Да, непросто быть гриуларом. Может, другие и привыкли, а я себя чувствовала точно в оковах. Дальше пошел разговор о поэзии. И хотя говорили они не так тонко и умно, как мой отец, толк кое в чем знали. Особенно Варф. Он сразу заметил, что я ловко выкрутилась, толкнувшись с необходимостью назвать имена. Ведь мало того, что их надо расставить в наиболее удачном порядке, чтобы прозвучали. Образуются пустоты. Там, где не хватает созвучных имен, приходится подбирать какие-нибудь слова, как бы ненароком сказанные Да и поди перечисли тьму народа так, чтоб не занудно вышло. Это только кажется, будто перечни в стихотворстве самое легкое, хоть это и один из древнейших родов стихов. Сам он с этим всегда мучился. Но, к счастью, все у Сурма давно привыкли, что он слагает больше отдельные гриулы на случай. Это не связывает. А мастером быть не всякому дано. Он прочел кое-что. И недурное. А потом я опять пела и свои песни и чужие. И ни разу не забыла назвать сочинителя или напомнить, что он неизвестен. Немало в наше время, конечно, и таких певцов, которые все смешивают, полагая, что это неважно, но отец мне так поступать не велел.
  На сеновал меня отпустили не скоро, но раньше, чем вчера. А утром хозяин спросил меня, домой я собираюсь или к Тарду. И, услыхав, что к Тарду, проводил до паромчика и подождал, пока не переправлюсь. Мы обменялись добрыми пожеланиями, и я зашагала прочь: на одном плече арфа, на другом узелок с подарками, в руке фонарь (Варф сдержал слово). Едва я поравнялась с дядиными воротами, все кто там был, высыпали мне навстречу. Я рассмеялась, прошла во двор, развязала узелок и показала, что получила. Все только ахали, твердя: "Ну и ну". Тард нахмурился и покачал головой. Затем спросил:
  - А нам ты сегодня что-нибудь споешь, гриулари?
  - Разумеется, дядя Тард. Только, если ты не против, всего этого надевать не буду. Я бы предпочла отвезти это золото домой и положить где-нибудь. Если хочешь, выбери что-нибудь себе или тете.
  Он рассмеялся.
  - Да ладно уж. - Но все-таки взял вещичку-другую, после чего глядел веселей.
  Вечером за столом, помимо домочадцев Тарда, сидели гости: соседи узнали, что я буду петь, и сбежались послушать, кое-кто даже верхом прискакал. Дядя был доволен, хотя и прикидывался, будто сердит на меня. Зато Кларм не скрывал своего восхищения и не вспоминал, как его искупали в море. Среди слушателей оказался один почтенный и весьма уважаемый отец семейства с Диуга.
  - Эрсирен дочь Тинда. - Сказал он. - Я не посмею посмотреть в глаза своим домашним и соседям, если ты завтра же не поедешь ко мне.
  Я согласилась, только попросила кого-нибудь съездить с вестями на Кальм, а заодно передать Велье золото. Кларм ни за что не пожелал оставить меня, и ехать на Кальм вызвался один из домочадцев Тарда. Рано поутру он отплыл в одну сторону, а мы с Клармом в другую. Путь на Диуг не близкий, и плыли мы три с половиной дня, ночуя на других островах. Везде меня просили спеть перед сном хотя бы две-три песни. И я кое-что за них получила. А с Диуга меня не отпускали дней десять, всем жителям нашего самого дальнего острова непременно хотелось меня послушать и что-нибудь мне преподнести. Тем более, что на Диуге жила и благоденствовала семья, откуда была родом моя бабушка по отцу Эрсирен, в честь которой меня назвали. В этом же доме много позднее жили Риндклесс и Велья до того, как отец пригласил их на Кальм. Я знала этих людей, но видеться с ними мне доводилось нечасто - больно далеко ехать. Нынешняя наша встреча оказалась особенно теплой и, прощаясь, я сказала, что не прочь зимой увидеть их у себя.
  На обратном пути, как только мы впервые пристали к берегу для ночлега, в дом, где мы расположи-лись, вошел какой-то человек. По виду, бывалый воин.
  - Эрсирен дочь Тинда. - Обратился он ко мне. - Слухи о тебе ходят повсюду. Но как вышло, что ты до сих пор не посетила Дирдиль и не побывала у нашего славного гальби Хлима?
  - Меня туда не приглашали. - Призналась я.
  - Ну так я как раз для того и явился, чтобы тебя пригласить.
  - Коли так, скоро там буду. - Пообещала я. И утром, отослав подарки домой с верным человеком, выехала на Дирдиль в сопровождении Кларма и пригласившего меня воина. По дороге я сочиняла песню в честь Хлима. Поскольку я много слышала о нашем гальби, мне не понадобилось о нем расспрашивать. К тому мгновению, когда нос лодки коснулся прибрежных камней Дирдиля, я знала, что мне нечего стыдиться новой песни.
  10.
  Мне, конечно, уже случалось гостить в весьма славных семействах, но впервые я вступила в дом человека, носившего звание гальби. Так что, разумеется, я несколько робела. Гальби Хлим, которого порой называли Коротышкой, оказался и впрямь невелик ростом и как бы косолап, с излишне массивной нижней челюстью и крупным, пусть поменьше варфова, носом. Волосы у него были темные, жесткие и курчавые. Но он носил подобающую его положению одежду, а главное, держался с таким достоинством, что повстречай его кто угодно и где угодно, не возникло бы сомнений, что встреченный гальби. Мы прибыли в разгар дня, и Хлим уделил нам лишь немного внимания, распорядился, чтобы нас устроили и сказал, что с нетерпением будет ждать вечера. Дом Хлима был крупнее домов, которые я посещала прежде, и главное помещение в нем называлось не онвой, а залом. В сущности, разница была только в большем просторе и богатом убранстве.
  Народ теснился за столами, и все принялись радостно оборачиваться, когда я вошла. Едва я успела приветствовать хозяина, кто-то, сидевший с ним рядом, спросил:
  - Узнаешь меня, гриулари Эрсирен?
  Я всмотрелась.
  - Да. Ты Хартиг с Большого Ручья, приближенный нашего короля Рибальда.
  - Вашего короля? - Переспросил Хартиг. - Так вы, островитяне, признаете Рибальда своим королем?
  - Признаем. - Я чувствовала подвох, но что я еще могла сказать?
  - А что же дани не платите столько лет, а?
  Я испугалась, что ляпну что-нибудь не то.
  - Ну...Видишь ли...Плавать по морю нынче небезопасно. Особенно, если везешь добро.
  - А если король сам пожалует, тогда как? Получит что-нибудь?
  - Ну...Наверное, получит. - Я вконец растерялась, но тут меня выручил гальби.
  - Да полно тебе, Хартиг. Девушка за других не решает. Ее дело петь. Давай-ка послушаем.
  О, с каким удовольствием я взялась за арфу. Даже робости больше почти не чувствовала. Мне казалось, будто мое тело стало подобием морской раковины, и внутри него рокочет и дышит древнее морское эхо: слушайте, слушайте, что я могу. Как много могу, как много...
  Песня, конечно, понравилась. И, конечно, я потом пела по своему выбору. И Хлим меня, разумеется, одарил. Сидя за едой, я с кем-то разговаривала, кому-то что-то отвечала. Но при этом с большим трудом замечала, что творится вокруг. Тот мерный и торжественный шум внутри не прекращался, словно обещал неуловимую радость, я слушала его с волнением, понимая, что ждать радости придется еще очень долго. Но ведь он и сам по себе был прекрасен. Никто не приставал с вопросами, о чем я задумалась. Иначе, как бы я объяснила?
  Я гостила на Дирдиле пять дней. Увы, на второй вечер море звучало много слабей, а затем все стало как обычно. И мои песни вдруг сделались мне смешны. Да, я знала, что они хороши по меркам моих слушателей, но как далеки они были от того, о чем шептало Море Раковине. Вечером пятого дня, когда гости расходились, ко мне подошел Хартиг.
  - Гриулари, я завтра отбываю домой. - Сказал он. - Поедешь со мной в Синкредель?
  - Поеду! - Весело и решительно ответила я. И тут же поручила Кларму найти человека, который согласился бы предупредить домашних. И оказалось, что на Дирдиле как раз находится один из наших соседей, который скоро собирается домой. Так что все устроилось.
  На другое утро я очутилась на борту не какой-то там лодки, а настоящего большого морского корабля с мачтой и парусом. Но ветер выдался неблагоприятный, парус убрали и шли только на веслах. Дочего же много было этих весел. И тяжеленные. Я бы с таким не справилась. Происшествий по пути не было, других кораблей мы не встретили, и пристали в положенный срок к синкредельскому берегу. Усадьба Хартига располагалась к северу от гавани Тимбрунг, в нескольких часах пути оттуда, и корабль, как только мы высадились, пошел вдоль берега на юг. А мы: Хартиг, его сопровождающие и я с Клармом двинулись по тропинке прочь от моря к высокому холму, на котором маячили строения за оградой. Холм огибал этот самый Большой ручей. Хотела бы я знать, чем отличается Большой Ручей от Маленькой Речки. Дочего случайно порой люди выдумывают названия.
  Жена Хартига сперва глядела на меня с легким неодобрением, но постепенно смягчилась. И даже привязалась ко мне. Гостя у Хартига, я присматривалась, прислушивалась и старалась ничего не упустить, чтобы не осрамиться впоследствии в Тимбрунге. Не могло, разумеется, быть и речи о том, чтобы явиться к королю без песни в его честь. Расспрашивать о короле я начала еще в море. Ну кое-что мне, конечно, и дома довелось услышать, но немногое. Здесь, на Побережьи, я продолжала расспросы. Все откликались охотно, каждый желал чем-то помочь.
  Королю Рибальду пятьдесят лет, семнадцатилетним взошел он на престол и сразу же дал почувствовать, как суров его нрав и тяжела рука. Он подавил мятежников, и вот уже больше тридцати лет в Синкределе не слыхали о междоусобицах. Подчинил несколько областей на востоке. Добился того, что плавать у синкредельских берегов стало безопасно. Вот уже десять лет, как прекратились набеги на Синкредель с моря. Совершил морской поход в Зеран, насмерть поразил в бою зеранского короля Лигга. Правда, потерпел несколько поражений от дарфилирцев, с которыми у синкредельцев идет нескончаемый спор о границах, но об этом в таких песнях не упоминают. Не должно упоминать и о том, что не подает надежд столь любимый отцом юный Риндор. И что приближенные поговаривают: они, мол, после смерти Рибальда не Риндора предпочли бы видеть на престоле, а король гневается и пытается запретить разговоры, но по всему Синкределю об этом шепчутся. Рибальд знаток и ценитель поэзии, всегда щедро награждает гриуларов, это я, конечно, вставлю. А что ему случается нарушать договоры и пренебрегать старыми законами, а то и выдумы-вать какие-то новые и утверждать, будто они всегда были, об этом промолчим. Говорят, из себя он видный. О, это мне как нельзя кстати. С женой неласков, к родичам ее неприветлив, это не мое дело. О возлюбленной его лучше не упоминать, равно как и о том, что у трех женщин, с которыми он имел дело, сыновья куда достойней, чем Риндор. Что еще? Наши острова он пока не трогает, но это не стоит обращать ни в похвалу ни в насмешку, а не то как бы беды не вышло. Купцов не терзает пошлинами. Превосходно. Всегда готов пресечь измену, спуску никому не дает, но подданных не разоряет. И, хоть немолод уже, пусть долго будет здоров и благополучен. Ну, что-то выстраивается.
  Живя в Большом Ручье, я закончила песню, но, конечно, петь до поры никому не стала. Кажется, она удалась. Особенно я гордилась вот таким местом:
  Дорого путнику древнее
  Дерево у дороги.
  Пусть бесится буря. Любому
  Будет оно убежищем.
  Прильнула юная поросль
  К стволу и опоры просит.
  Нет королей равных Рибальду.
  Хартиг послал человека в Тимбрунг. Тот вскоре вернулся и сказал: там все благополучно, и король будет рад видеть у себя новую гриулари. Вся тамошняя знать хорошо помнила моего отца Тинда. Он обмолвился разок-другой, что обучает дочь своему ремеслу. И как-то король шутливо заметил: когда подрастет и выучится, привези к нам, послушаем. Но, конечно, будь отец жив. Он не стал бы спешить, а дождался бы повторной более настойчивой просьбы. И вот наконец мы собрались. Жена Хартига, которая вышла нас провожать, обняла меня и сказала: "Смотри, держись там осторожнее. Все-таки, король".
  Дорога шла среди лесистых гор, и к морю почти не приближалась, море лишь несколько раз показывалось где-то вдалеке. Осень была в самом разгаре, и среди темных сосен и елей ярко пылали березы, клены и липы, а у самой дороги красовались могучие дубы в бронзовом облачении. Хартиг сказал, что дубы в Синкределе вдоль больших дорог нередко сажают намеренно. Их здесь любят, а сами по себе они вырастают нечасто. В Ренунтире к северу от Синкределя они и вовсе не растут. В Дарфилире их заметно больше, но настоящее обилие дубов - много южнее, в Раунгаре, за пределами Побережья Пяти Королевств.
  В одном глухом месте дорогу перегораживало упавшее дерево. Увидев его, Хартиг нахмурился и сказал:
  - Постараемся перескочить. Здесь нельзя останавливаться.
  Кони Хартига и Кларма легко одолели преграду. Но мой конь и еще три из тех, на которых ехали люди Хартига, испуганно встали перед ней. И тут же послышался грозный боевой клич. Несколько человек, оборванных и грязных, но неплохо вооруженных, выскочило на дорогу.
  - Стой! - Крикнул один из них. - Кто шевельнется, живым не уйдет!
  Кларму удалось ускакать, но коня Хартига они все-таки поймали и остановили. Кларм тут же развернул коня и поспешил обратно к нам, крича: "Оставьте их, не поздоровится!", а Хартиг орал ему: "Скачи прочь!"
  - Прекратите спор. - Сказал предводитель разбойников. - Раз уж не сумели уйти, сосчитайте нас и подумайте, стоит ли сопротивляться. - Он указал на ближайшую обочину, затем на дальнюю. Там и там стояли за деревьями такие же оборванцы и целились в нас из луков. Их было заметно больше, чем людей Хартига. - Нам нужно только ваше добро. - Продолжал предводитель. - Мы всех отпустим.
  - Не хотелось бы мне с тобой делиться. - Задумчиво пробормотал Хартиг. - Нас немного, но, может, все-таки сразимся? - Те из людей Хартига, которые успели ускакать вперед, а затем остановились кто где, всем своим видом давали понять, что ждут только знака, чтобы кинуться в бой. Предводитель захохотал, а следом и все его оборванцы. Кларм придержал поводья по ту сторону преграды, виновато глядя на меня.
  -Эй, послушайте! - Крикнула я вдруг, не дав разбойникам отсмеяться. - А как насчет песен Вы их любите?
  Все воззрились на меня, и я, не дожидаясь ответа, откинула плащ и стала перетягивать вперед арфу.
  - Да ты никак гриулари?! - Воскликнул предводитель.
  - Гриулари. Хочешь, покажу свое искусство? Ну, так спеть? Спеть?
  Он шарахнулся.
  - Ой, нет, лучше не надо. Еще напоешь что-нибудь. Больно у тебя глаза недобрые. Знаю, знаю, что ты задумала. Нет, если ты гриулари, езжай себе дальше, а нас, неразумных, прости.
  Предводитель сделал знак, и его люди бросились врассыпную, и тут же скрылись за деревьями. Мы обвели коней вокруг преграды и поскакали своей дорогой. И тут на меня напал такой дикий смех, что удивительно, как я из седла не вылетела.
  - Ну и смешлива ты, Эрсирен. - Сказал мне Хартиг. - Мы легко отделались. Среди лихих людей есть и такие, кому неведом страх.
  Но от его слов моего веселья не убавилось.
  11.
  Гавань, которая издавна носила название "Тимбрунг", устроена не на самом Побережьи, а там, где река Тимбра впадает в Тимбрийский залив. Там купцы чувствуют себя в большей безопасности. Чуть выше устья через реку налажена хорошая переправа. Нам и ждать почти не пришлось, как нас перевезли, и вот мы уже ведем коней мимо Малых Причалов. У Малых Причалов швартуются скромные лодочки. Большие корабли подходят к причалам, что тянутся западней по берегу залива. Сразу же за причалами просторная площадь, где постоянно толпится народ. Одни судачат, другие торгуются, третьи проходят или проезжают, где-то поют и пляшут, но зеваки так плотно смыкают кольцо, что из-за спин ничего не видно, да и почти не слышно. Вот уж не подумала бы, что где-то может оказаться сразу столько людей. Но я старалась не очень-то разевать рот: гриулари подобает хранить достоинство. Площадь окружали постройки, поставленные чуть ли не впритык. Почти везде были лавки или мастерские. А наверху и на задворках явно жили люди. Какие-то женщины вешали белье, где-то стучал топорик, даже корова вдруг замычала. И говорили тут между собой не только на наречиях Побережья, которые жители Журавлиных островов легко понимают, но и на всяких совершенно диковинных языках. Здесь можно встретить даже пришельцев из Эрпиады и Кариффи далеко на юге. За площадью вдоль дороги дома стояли так же тесно, забор в забор, а кое-где и дворов не было, а просто строения стенка в стенку. Но мы быстро добрались до высокого частокола с воротами, которые охранял полусонный часовой. За воротами дорога поднималась вверх по склону, а вокруг виднелись и деревья и лужайки, да горы вдалеке. Усадеб здесь стояло немало, но все-таки, каждая по отдельности. Ближе к вершине холма они пошли гуще, но между заборами хотя бы проходы оставались. И вот мы придержали коней перед высокими резными воротами. По обе стороны от ворот - длинные-предлинные столбы.
  - Вот и Приют Четырех Ветров. - Сказал Хартиг. - Здесь живет король.
  Не таким уж высоким и крутым был холм, особенно, если сравнить его с горами поодаль, чтобы представить, будто здесь собираются на ночлег четыре ветра. Но мне показалось, что название неплохо придумано.
  Едва мы вошли, у нас приняли коней, и мы двинулись через широкий просторный двор. Посреди двора стоял торчком большой кусок серого гранита. Чуть мы с ним поравнялись, я увидела, что сторона его, обращенная к крыльцу, забрызгана свежей кровью. Лужица крови скопилась и на земле у подножия камня. К камню уже спешил откуда-то оборванный и тощий старый раб с котелком воды, тряпкой и метлой. Вот он подошел, приставил метлу к камню сбоку, опустил наземь котелок и, смочив водой тряпку, принялся вытирать камень. И при этом невнятно и горестно бормотал на неизвестном языке. Я так и замерла на месте.
  - Что стоишь? Идем! - Окликнул меня Хартиг.
  Дверь дома отворилась, и на крыльцо вышли двое королевских приближенных. Один из них покосился на раба, отмывающего камень, и сказал:
  - Не понимаю, какой в этом смысл. Ведь все равно Серый Камень долго чистым не простоит.
  - Так положено. - Ответил второй. - Королевский двор как-никак. Да и нам-то не все ли равно?
  - Не хотел бы я, чтобы меня однажды сюда поставили. - Признался первый, и оба зашагали дальше к воротам.
  - Ну идем же. - И Хартиг потянул меня за руку.
  На крыльце я спросила:
  - На каком языке говорит этот старик?
  - А кто его знает? - Махнул рукой Хартиг. - Он давно здесь, поди, позабыл уже и сам, откуда и кем был. Но все время говорит сам с собой на своем языке, чтобы хоть что-то не забыть. Здесь к нему все привыкли: он усерден и не брезгует самой грязной работой. А теперь молчи.
  И мы вошли.
  О, несомненно, этот зал не назвал бы онвой даже самый неотесанный из островитян. Зал был огромен. Резьба так затейлива, что глаз заблудился бы, прослеживая все узоры. Из конца в конец в два ряда --подвесные светильники. Позади каждого по стенам - металлические зеркальца: чтобы огни сияли ярче. Но пока что светильники были потушены, и горел только огонь в очаге. Король Рибальд сидел против входа в кресле с высокой резной спинкой. Он был рослым, крепким и ширококостным с резко очерченными бровями и бугристым лбом. Волосы темные проседью, прямые, до плеч, аккуратно подстриженные. В бороде побольше седины, но и она еще не полностью побелела. А глаза, словно тлеющие угольки. Или точно глаза зверя, затаившегося в чаще. Меня пробрала дрожь, когда я в них поглядела. Король был в парадном, покрытом шитьем, синевато-сером одеянии и пурпурном плаще с массивной резной золотой пряжкой. На голове золотой обруч, на груди золотая цепь, на каждой руке по браслету. Вокруг толпились приближенные. Один что-то говорил, другие внимательно слушали. Наконец говоривший умолк, и король сказал:
  - Сомневаюсь, что так нужно поступить. Но, может, кто-то предложит что-нибудь получше? А сейчас поглядим, кто к нам явился. Хартиг, это и есть юная гриулари?
  - Да, король Рибальд. - С глубоким поклоном ответил Хартиг. Я тоже поклонилась.
  - Значит, тебя зовут Эрсирен, и ты дочь гриулара Тинда с острова Кальм?
  - Да, король Рибальд. - Я постаралась, чтобы ответ прозвучал, как у Хартига. Король сдержанно улыбнулся.
  - Жаль, что нет больше Тинда. Надеюсь, убийцы его примерно наказаны. Мне известно, что они не хотели его смерти, но тому, кто поднимет руку на гриулара, нет прощения. Я еще от твоего отца слышал, что ты пошла по его стопам. Рад, что ты согласилась приехать и показать, каковы твои успехи. Сейчас я занят, но будь готова спеть в этом зале ближе к вечеру. Тебя позовут.
  И они опять стали совещаться, а мы с Хартигом пошли через какие-то другие помещения. Почти все они были соединены проходами. Кое-где виднелись крутые лесенки. Они вели в выгороженные наверху спальни. У нас на островах такие верхние каморки тоже устраивали. Но я нигде не видела, чтобы их было так много сразу. С одной из лесенок на нас едва ли не свалилась полная, богато наряженная, молодая темноглазая женщина.
  - Ой, вот она, вот она. Хартиг, это она, да? - Залопотала женщина, резко остановившись и с трудом удержав равновесие.
  - Да, госпожа Клессори. Это гриулари Эрсирен.
  - О, как я рада. - Госпожа Клессори оглядела меня и улыбнулась. - Какая славная. И на отца похожа. Скажи, Эрсирен, ты уже где-нибудь остановилась?
  - Пока нет. - Ответила я.
  - Будешь жить у меня. - Сказала она, почти что приказывая. - Я еще никогда не принимала у себя гриуларов. Хартиг тебя проводит. Или я пришлю служанку. То есть, на пиру я, конечно, буду, и постараюсь тебя послушать, но я не люблю засиживаться допоздна. А ты не должна себя ничем связывать.
  И, зовя кого-то по имени, она побежала по проходу.
  - Госпожа Клессори племянница королевы. - Пояснил Хартиг. - Ее дом здесь совсем рядом. Думаю, тебе там будет удобно. А сейчас нам надо поискать Харринда Щуку Он много спрашивал о тебе.
  Имя Харринда Щуки я уже слышала. Он служил еще прежнему королю, и теперь был в почтенных летах, но не утратил ни силы, ни сноровки, а ясностью мысли и догадливостью поражал всех, кому случалось с ним толковать. Хартиг нашел его в кузнице. Харринд стоял близ наковальни и о чем-то беседовал со старшим кузнецом, перековывавшим меч. Никто не услышал, как мы вошли. Но как только Хартиг позвал, Харринд обернулся и сделал шаг нам навстречу. Он был высок и подвижен, с длинной седой бородой и дотемна загорелым, точно из старого дерева вырезанным лицом. Глаза у него оказались голубые. Внимательные, с крохотными светлыми искорками. Но почему Щука? Ничего щучьего я в нем не увидела.
  - Я рад, что ты не забыл мою просьбу, Хартиг. - Сказал Харринд, когда Хартиг меня представил. - Как тебе нравится двор, гриулари?
  - Страшновато тут. - Откровенно заявила я, вспомнив кровь на камне и раба с тряпкой. - Не знаю, может, зря я сюда заехала.
  Харринд улыбнулся.
  - Правдивый ответ, но несколько безрассудный. Мне можно так отвечать. Но будешь беседовать с другими, думай и не спеши. Помни, где ты и кто ты. Ты молода. Скажи, Эрсирен, тебе хоть восемнадцать-то есть?
  - На днях исполнится.
  - Да, нелегко так рано остаться без отца. - Заметил Харринд. - А есть еще родные?
  Я объяснила ему свое положение, и меня несколько удивило, почему его волнуют всякие мелкие подробности.
  - Значит, сейчас при тебе только мальчик, а остальные далеко. - Молвил Харринд. - Здесь, в Тимбрунге, помощь и совет будут тебе куда нужнее, чем дома. Чуть что, обращайся ко мне. И не бойся лишний раз побеспокоить. Я только рад буду. Мне всегда не хватало дочери, одни сыновья. - Он печально усмехнулся. - Ну что? Согласна считать меня своим защитником?
  - Согласна. - Ответила я, и мы простились.
  Камень во дворе стоял чистый-чистый. Увидев, что я смотрю в ту сторону, Хартиг потянул меня за руку и сказал:
  - Перестань. Не маленькая. Серый Камень, ну и что? Идем.
  Он много куда водил меня, много что показывал, много с кем знакомил. И это продолжалось до самого пира.
  12.
  Уже смеркалось. В зале зажгли все светильники. Длинные столы стояли в три ряда. Король и несколько самых высокопоставленных приближенных занимали особый стол. Хартиг вывел меня на середину и отступил в сторону. Я поклонилась королю, а затем остальным.
  - Ну, чем ты нас порадуешь, Эрсирен с острова Кальм? - Спросил король.
  - Как и подобает в новом месте, я исполню песню в честь гостеприимного хозяина. - Ответила я. - И если она придется по вкусу, готова спеть что-нибудь еще. Сколько попросят.
  - Ты слышишь, Валлаг? - Обратился Рибальд к какому-то худощавому малому с тревожным взглядом, державшему на коленях золоченую арфу. - Сейчас сравним ее песню с твоей. И посмотрим, у кого вышло удачней.
  - Да, посмотрим. - Вяло ответил худощавый гриулар и насмешливо взглянул на меня: куда, мол, тебе, девочке, тягаться с мастерами.
  Этот взгляд меня раззадорил, и я запела поистине лихо. Мой голос разносился по залу, и я чувствовала, как настороженность и сдержанность тают, сменяясь доброжелательностью и теплотой. Точно после долгого ненастья вдруг пригрело солнышко.
  Но никто не хлопал, не кричал и не шумел, когда я умолкла. Здесь это было не принято. Король выждал немного, а затем среди полной тишины сказал:
  - Ты заслуживаешь награды, гриулари Эрсирен. Подойди-ка.
  Я повиновалась. И король надел мне на руку золотой браслет, покрытый резьбой. Знающие люди сказали потом, что это превосходная работа старинных эрпиадских ювелиров, и что такие украшения теперь редкость. По залу прошелестело тихое "Ах!"; король дорожил этим браслетом, и кому попало не отдал бы. А гриулар Валлаг, только что непроницаемо-отчужденный, вдруг закрыл лицо руками и весь затрясся. Один из сидевших рядом мягко взял его за плечи и что-то зашептал на ухо, видимо, утешая. Но почему этого Валлага так расстроил мой успех? А сам он какие поет песни? Послушать бы.
  - А теперь спой нам, что хочешь. - Вывел меня из задумчивости голос короля. Я спела еще несколько песен, после чего король предложил петь Валлагу. Песни у Валлага оказались хитрые-прехитрые, мне так не завернуть. Но может, и научусь еще, если жизнь выпадет длинная. Вот только голос у него все время как-то некстати взлетал и падал, а то и срывался, как у любого, кто в тревоге, и это еще больше мешало понимать песни. Может, он сегодня нездоров. А поди сошлись на нездоровье королю или посмей вовсе не явиться. Наконец король разрешил ему сесть. И обратился к приближенным.
  - Что скажете, кто лучший гриулар? Валлаг с Золотой Арфой или Эрсирен Кальминти?
  - Эрсирен Кальминти. - Послышалось почти отовсюду. Лишь некоторые ответили: "Валлаг".
  - А как тебе, Валлаг, понравились песни Эрсирен? - Спросил король Рибальд
  - Понравились. - Ответил Валлаг, опять собранный, но мрачный.
  - Ты словно бы чем-то недоволен? Или боишься, что я собираюсь тебя прогнать? Нет, Валлаг. Ты до сих пор верно служил мне. Будешь служить и впредь, пока сам не попросишься уехать. Но я хотел бы видеть у себя при дворе и эту девушку. Эрсирен, ты согласна?
  Мне стало не по себе. Как бы выпутаться?
  - Благодарю за честь, государь. - Ответила я. - Но дома меня ждут родные. Я не могу слишком надолго оставить их в тревоге. Мне, молодой, неопытной, а тем более, женщине, не подобает слишком надолго покидать дом. - И я опустила глаза, хотя для этого пришлось сделать над собой некоторое усилие.
  - Понимаю тебя, очаровательная гриулари. - С добродушной снисходительностью заметил Рибальд. - Но все-таки, подумай. И в любом случае, я не дозволяю тебе покинуть Тимбрунг прямо завтра. Погости хотя бы неделю.
  - С удовольствием, король Рибальд. - Промямлила я. Из головы у меня все не выходил Серый Камень.
  - Я знаю, что у тех, кого позвал Гринд, жизнь нелегкая. Но нелегка она и у королей. Как ты думаешь, кому тяжелее всего?
  - Королю, которого позвал Гринд. - Выпалила я.
  Тут-то наконец все рассмеялись, и мне стало полегче.
  - Умеешь ответить. - Похвалил меня король. - Самое странное, что такие короли действительно были. Но, к сожалению или к счастью, я не из них. Скажи, а ты хотела бы для себя иной судьбы?
  - Как-то еще не думала. - Призналась я. - Видишь ли, король Рибальд, хотя я и слагаю стихи с детства, мои гриуларские странствия начались только недавно. Все то доброе и дурное, что дает гриулару судьба, еще не явилось мне. Дозволь и мне тебя кое о чем спросить.
  - Спрашивай.
  - Вышло так, что песню в твою честь я сложила из семистрочных гриул. Не является ли это по-твоему недостатком?
  - Ничуть. - Решительно заявил король. - Конечно, такие песни чаще составляют из пятистрочных гриул, но использование семистрочных не является такой уж большой вольностью. А у тебя это получилось даже как-то по-особому мило. Ты, несомненно, уже многое умеешь. Слова послушны тебе, но при этом есть в твоих стихах какая-то приятная свежесть. Нечто, подобное утренней прохладе. То ли оттого, что ты островитянка, то ли оттого, что так молода. Скажи-ка. - И король хитро сощурился. - А из трехстрочных гриул ты сложить хвалебную песнь еще не пробовала?
  - Что ты, король Рибальд - Я так и встрепенулась. - Трехстрочная гриула для людей так прочно связана с насмешкой, что даже самая торжественная хвалебная песнь из таких гриул была бы воспринята, как обидная, где истинная сущность умело скрыта. Нет, я за такое не взялась бы...
  - А жаль. Я люблю, когда мои подданные придумывают что-то новое. Но попробуй. Вдруг получится? А сейчас можешь занять место рядом с Клессори, ты, похоже, устала и проголодалась.
  Я прошла в тот конец, где сидела Клессори и еще несколько знатных женщин, и они усадили меня посередине.
  - Ох, ну и вздумал же он тебя изводить. - Зашептала Клессори, обнимая меня. - И все-то ему знать надо. Давай, ешь. Ты справилась. Ничем его не рассердила. Умница.
  - А его легко рассердить?
  - Ну, еще бы. - И Клессори скорчила рожицу. - Я понимаю, тебе охота держаться от него подальше. Я позабочусь, чтобы ты пореже попадалась ему на глаза, пока ты тут. И все-таки, знаешь, тебе стоило у нас спеть. Теперь все короли станут говорить, что тебя принимал с почетом сам Рибальд Синкредельский. Это нелегкое, но важное испытание. Теперь для тебя любые дороги открыты. Да ты ешь, ешь, мало ли что я болтаю. Я ужасно болтлива, это правда.
  - Мне неприятно, что я огорчила этого Валлага. - Сказала я. - Ты мне поможешь с ним поладить?
  - О чем разговор? Конечно! Да ерунда, он просто тебе позавидовал. Привыкнет, что он тут не первый. Все будет хорошо, не тревожься.
  Клессори исчезла из-за стола как-то незаметно. Или я от усталости уснула с открытыми глазами и прозевала ее уход? Только вдруг я заметила, что народу в зале куда меньше, и женщин почти не осталось. Я подозвала служанку и спросила, уместно ли сейчас выйти. Она сказала, что да, и сама довела меня до дверей. Снаружи я столкнулась с гриуларом Валлагом. Он стоял и с кем-то разговаривал, пощипывая струны своей золоченой арфы.
  - Валлаг, не сердись. - Обратилась я к нему. - Я не желала тебе зла. И верю, что ты прекрасный гриулар.
  Он взглянул на меня исподлобья и резко спросил:
  - Ну так что же?
  - Не надо. Я не собираюсь никому тут перебегать дорогу. И все равно я скоро уеду. А если тебе из-за браслета обидно, можешь взять. Отдать?
  - Так тебе король и спустит. - Горько усмехнулся Валлаг. - Нет, кому он дал, тому и носить. Да что ты понимаешь, глупая девчонка? - И вернулся в дом, резко хлопнув дверью.
  - Почему он так? - Спросила я у остальных.
  - Не ожидал. - Равнодушно отозвался кто-то. Другой сказал:
  - Смотри, не подступайся к нему с разговорами. Еще пуще рассердишь.
  Я поблагодарила за совет и пошла дальше. Хорошо бы встретить Харринда. Что он скажет? Как раз тут он и появился. Я окликнула его.
  - А, это ты, Эрсирен? Поздравляю. Просто отлично.
  - А Валлаг?
  - Валлаг? А...Да, это неприятно, но ничего не поделаешь. Он упрям и самолюбив. Ты куда теперь?
  - К Клессори.
  - Нам по пути. - Обрадовался старик. - Эй, Хартиг! - Крикнул он куда-то во мрак. - Мы с Эрсирен уходим. Ты с нами?
  Хартиг присоединился к нам, а в воротах мы встретили служанку, которую за мной послали. Недолгая дорога вышла довольно веселой и приятной. Прощаясь с мужчинами у ворот Клессори, я подумала: кто знает, может, как-нибудь и вытерплю эти несколько дней.
  13.
  Считается, что в Пяти Королевствах живут более-менее похоже, но уж если доводится гостить то там, то тут, обнаруживается: что ни дом, то новая страна со своими порядками, мирными радостями, мелкими раздорами, и со своим особым населением. Клессори была окружена женщинами: родст-венницами, подругами, служанками, молодыми, средних лет и старыми. Не считая трех рабов, мужчин здесь вообще не было. А любой мужчина-гость, если и заглядывал, чувствовал себя неловко и долго не засиживался. Все было удобно устроено, чисто прибрано, полно каких-то странных душистых запахов. Почти везде виднелись прялки да ткацкие станы, работая за ними, женщины непрерывно чесали языками. Сама хозяйка с раннего утра садилась за прялку и, суча нить, давала указания домоправительнице, выслушивала просьбы и разрешала споры. Около полудня она покидала дом и возвращалась, как правило, к вечеру.
  В первое мое утро в Тимбрунге она сказала мне:
  - Это хорошо, что ты уже на ногах. Не люблю, когда люди залеживаются. Но, Эрсирен, если можно, не ходи никуда без меня. Подожди, освобожусь и покажу тебе, где тут что хорошего.
  Но я не скучала, пока хозяйка занималась делами. Я осмотрела каждый уголок в доме, все разузнала и порасспросила о всякой всячине. И о доме, и о хозяйке, и о короле, и о тимбрунгской знати. А затем еще и посидела с арфой. Наконец Клессори сказала, что готова. Мы покинули усадьбу вчетвером. При мне был Кларм, при Клессори ее доверенная служанка. Первым делом Клессори повезла нас в гавань. Стояла прекрасная погода, и народу толпилось еще больше вчерашнего. Клессори заглядывала во всевозможные лавки, приценивалась, хотя почти ничего не покупала, обменивалась с торговцами новостями и всяческими соображениями о жизни, и сообщала мне мимоходом, откуда этот торговец, что у него за товар, и что для какого случая следовало бы здесь выбрать. Бродячие певцы, плясуны и потешники Клессори совершенно не занимали, и она с явным неодобрением поглядела на меня, когда я попыталась задержаться в одном месте и прислушаться. Песня была неумелая, к тому же, певец явился из Бельты, самого южного из Пяти Королевств, а они там слова выговаривают, словно у них каша во рту, да еще и нахватались кое-чего у своих соседей раунгов. Но я бы и других послушала, а, может, и разговорилась бы с кем, если бы Клессори не потащила меня к воде смотреть корабли. И здесь она все знала: кто откуда, зачем пожаловал, какой корабль лучше годится для морского плавания, а какому легче пройти узким проливом среди коварных скал и мелей, какой быстроходней, какой поворотливей, какой надежней. Ее приветствовали, окликали, почтительно кланяясь. Некоторым она отвечала по-чужеземному, хотя, чувствовалось: не очень-то в себе уверена, разве что может с усилием собрать несколько слов. С одним корабельщиком-зеранцем у нее вышел длинный-предлинный разговор: о плавании, о товарах, о войне где-то на юге, о жене и детях, о северных дикарях, и не знаю, о чем еще. Мы с Клессори мало походили друг на друга, но любопытство к дальним краям и новой жизни было у нас общим. Только как-то слишком ее занимало, что сколько стоит, кто где слывет самым важным, да и в чужие семейные дела она встревала, пожалуй, больше чем следует. С одного корабля, готового к отплытию, кто-то крикнул:
  - Эй, госпожа Клессори! Нас скоро здесь не будет. Не хочешь ли напоследок подняться к нам на борт, корабль посмотреть?
  - Да полно вам! - Огрызнулась Клессори и быстро повела меня прочь, тараторя на ходу. - Вот запомни: корабельщики на вид славный народ, поболтать да посмеяться с ними это сколько душе угодно. Но на борт к кому-либо без особой надобности лучше не ступать. Опомниться не успеешь, как очутишься в открытом море среди чужих. А у них всякое бывает на уме. Хорошо еще, если только выкуп с родных стребуют. А ну как продадут куда-нибудь в Раунгар? Или заставят их проводить, чтобы напасть на кого-то было удобней, а там прикончат? Или предводитель пожелает взять в наложницы. Сперва заласкает, а потом надоесть ему, и бросит где-нибудь. Спасибо еще, если не прямо в море. Я здесь всякого наслушалась. Здесь, в Тимбрунге, осторожность никому не помешает.
  - Спасибо за предупреждение, Клессори, буду знать. - Усмехнулась я. Странно было, что она принимает меня за темную дурочку, но ведь не станешь же доказывать, что ты умная и сама знаешь. Ее страхи были не беспричинны, но несколько преувеличены. У нас на островах тоже ходили всякие россказни о чужих корабельщиках, но не принято было так бурно ахать и охать, тем более, что истинных происшествий случалось немного. Но, кажется, Клессори от самих этих переживаний получала удовольствие. Ей нравилось от души пугаться, а заодно и пугать других. Мы дошли до того места, где оставили лошадей под присмотром Кларма.
  - Теперь бы заглянуть к кому. - Пробормотала Клессори. - Куда бы...А, знаю! Хочешь в гости, Эрсирен?
  Я ответила согласием, и мы поехали к одной из ее подруг.
  - Не понимаю женщин, которые предпочитают ездить в повозках. - Заметила Клессори по пути. - Верхом куда лучше. И быстрей, и веселей, и не застрянешь нигде. Меня вот все называют Толстушкой, а в седле я, сама видишь, не хуже прочих. Я и на лыжах неплохо бегаю. Здесь у нас зимой столько снегу выпадает, что без лыж в лес и заглядывать не стоит. А в лесу зимой хорошо. На что уж неладно я жила с моим первым мужем, а как мы по лесу вдвоем на лыжах ходили, до сих пор вспомнить приятно. - И она мечтательно улыбнулась.
  - Так ты была замужем? - Спросила я.
  - Ну конечно. Как только шестнадцать минуло, вызвал меня король и говорит: нашел тебе жениха.
  - Почему король? - Не поняла я. - А твой отец? Он уже тогда умер?
  - Нет, отец был еще жив. Но король Рибальд считает, что браки всех сколько-нибудь знатных синкредельцев вправе устраивать только он. И если пронюхает, что заключили брак без его ведома, может расторгнуть.
  Я еще больше удивилась.
  - Но, Клессори, кажется, в древних законах ни о чем таком...
  - Кажется, там ничего такого нет. - Согласилась она. - Но король находит, что древние законы - такие древние, что их уже трудно правильно понимать, и всякий раз требуется истолкование. Ой, только больше о законах не спрашивай, у меня и без того голова кругом. - И Клессори рассмеялась, схватившись за голову обеими руками, не выпустив, впрочем, поводьев. - Короче, выдали меня за человека, который отличился перед королем, и которому полагалась награда. И не бил он меня, и не бранил, а жизнь не в жизнь у нас была. Разве что охота на лыжах. Думала я думала, и один старик, его уже нету, дал добрый совет. Поехали мы как-то ранней весной на дальние пастбища, возвращаемся, а там был один шаткий мостик через приток Тимбры. Кони идут себе шагом, я сделала вид, будто что-то не в порядке с ожерельем, подарком отца, сняла, стала вертеть в руках, да и уронила в воду. Покачнувшись. Прошу мужа: "Достань". Он разделся и прямо с мостика прыгнул в воду. Пока нырял да шарил то здесь то тут, я его одежду под камень припрятала, а как вылез на мостик с ожерельем - нашел все-таки, упорный был - говорю: "Вот беда, я по нужде отлучилась, а тем временем кто-то твою одежду украл". Он спрашивает: "Что делать?" Я говорю: "Если хочешь, я дам тебе свою накидку, до дому как-нибудь доберемся". Он согласился, завернулся в мою накидку, и поехали мы. А я пошла наутро к королю и говорю: "Не хочу жить с мужем, который вчера у всех на виду проскакал через Тимбрунг, закутанный в женскую накидку, да еще и на голое тело". Король пытался меня отговорить, но не очень настойчиво. А к вечеру собрал совет, выслушал свидетелей. Ну, и развели нас все-таки.
  - И давно это было?
  - Ох давно, и не спрашивай. Пожила я годик одна, скучно стало без мужчины. Только на этот раз я сама мужа выбрала. Сперва все шло хорошо, дня друг без друга не могли прожить. И вдруг начали ссориться и ругаться. Иногда даже дрались. Оба дрались. - Подчеркнула она. - Я бы себя просто так бить не позволила. Решила я снова развестись, да никак его не подловить было, хитрый оказался.
  - А он тебя не пробовал подловить?
  - Не пробовал. Он почему-то развода не хотел. В конце концов, съездила я к брату, потолковала с ним, брат в лесу засаду устроил. И вот поехал муж по делу, домой не возвращается, а потом принесли его, пробитого копьем. - Клессори тихонько вздохнула. - Оплакала я его, похоронили, и вот живу сама себе госпожа. Только не знаю, погожу еще немного и опять пойду замуж. Замуж выходить все-таки стоит.
  - А если опять не повезет?
  - Если не повезет, то от любого мужа всегда можно избавиться так или эдак. - Рассмеялась Клессори. Я. Должно быть, посмотрела на нее с немалым испугом, потому что внезапно она засмеялась по-другому, мягче и добрее. И добавила. - Эрсирен, ну ведь это жизнь. Такова уж она. Просто ты еще ничего не понимаешь, глупенькая. Не понимаешь.
  Я усомнилась, что это и есть жизнь, но делиться своими мыслями не стала.
  14.
  И вот прошла обещанная королю неделя. Завтра в полдень отходил корабль, которому предстояло отвезти меня и Кларма домой. А вечером король задавал пир, и мы должны были торжественно распрощаться. Я подготовила по такому случаю песню, восхваляющую Тимбрунг. В течение недели король звал меня к себе раза три. Я кое-что пела ему. Но больше мы разговаривали. Он многое знал, неплохо разбирался в стихах, и каждый раз, покидая его, я думала, что все идет, в сущности, как надо. Валлага я больше не встречала, только как-то он прошел мимо и постарался не дать мне с ним заговорить. Да еще один раз я услыхала с улицы, как он пел в одном дворе. Получше, чем тогда у короля и такую же затейливую песню. Но кое-кто из местных дал мне понять, что в Тимбрунге к нему охладели. А ко мне тянулись, звали в гости наперебой и жалели, что не хочу задержаться. Может, я и задержалась бы, если бы не страх перед королем. Но домой тянуло --сил нет.
  К королю мы явились все вместе: Хартиг, Харринд, Клессори и я. Кларм пожелал остаться дома. Во время пира я оглядывала зал и думала: вот этого я уже знаю, об этом слышала, вон у той мы с Клессори были в гостях, а тех двоих встретили однажды на лугу у реки. И представляла себе. Как буду описывать этих людей нашим соседям на Кальме. Еще в голове мелькнуло, что надо бы завтра до отплытия купить всем подарки. Я даже знала, кому что подойдет.
  - Клессори. - Шепнула я. - Поможешь мне завтра с покупками?
  Едва она успела кивнуть, заговорил король. Мы обратились в слух.
  - Мои добрые подданные. - Начал он. - Завтра наш гостеприимный Тимбрунг покидает юная гриулари. Она опасается, что ее уже заждались дома. Пожелаем ей счастливого пути. Печально, что она пробыла у нас так недолго. Гриулари Эрсирен, скажи, понравилось тебе в Тимбрунге?
  Я встала.
  - Тимбрунг славное место. Окрестности его разнообразны, гавань богата товарами, большие люди любознательны. Во многом сведущи и внимательны к гостю. И ты сам, славный король Рибальд, умеешь добиться, чтобы гость остался доволен. Мне будет о чем поведать дома.
  - Ну, коли так, Эрсирен Кальминти, то не сложила ли ты какой-нибудь новой песни, пока гостила в Тимбрунге, и не споешь ли ее нам?
  - Сложила, король Рибальд, и с удовольствием спою. - Я выбралась из-за стола и вышла на середину, опустив пальцы на струны арфы. - Помнится, ты, наверное, в шутку, предлагал мне составить хвалебную песнь из трехстрочных гриул, но нет, король Рибальд, не настолько я искусна. О чем ни пой, а слишком привыкли люди искать в трех строках насмешку, и даже если ее там нет...
  - О, насмешку можно спрятать где угодно, и не только число три на нее намекает. - Прозвучал вдруг голос гриулара Валлага.
  - Это ты о чем, Валлаг? - Удивился король. Валлаг встал. Он был бледен и порывист, точно юноша, впервые идущий в бой.
  - А о том, король Рибальд, что эта юная сочинительница ловко насмеялась над тобой и в семистро-чных гриулах. Помнишь то место про старое дерево и юную поросль, которая к нему прильнула?
  - Помню. - С недоумением ответил король. Ну и... Постой, ты думаешь, она имела в виду.., - голос короля стал резким, лицо нахмурилось. - А ну-ка, Валлаг, скажи прямо, о чем ты подумал?
  Валлаг потупился, как невеста.
  - Не смею, король Рибальд. - Выдавил он из себя.
  - Говори, гриулар! Молчишь? Тогда ты скажи, дочь Тинда!
  Я ответила с немалым удивлением:
  - В гриуле о старом дереве и юной поросли я всего лишь имела в виду, что поистине великий государь всегда наилучшая опора для подданного. Что если приходится искать покровителя, то стоит выбрать могучего и славного.
  - Только это? И больше ничего? - Король поднялся и оперся о стол кулаками. Глаза у него стали прямо страшные. - Эй, ты что молчишь? И вы все что молчите? Тогда я сам скажу. Вы все воздаете мне почести, когда я перед вами. А за спиной у меня шепчетесь о чем угодно. В том числе, и о моем юношеском грехе с мальчиком Улгом. Это так?
  Все молчали. И тут встал седобородый Харринд.
  - Король Рибальд, выслушай меня. - Попросил он.
  - Ну-ну. Один ты оказался смелым. Будешь сейчас за нее ходатайствовать, да?
  - Ты угадал, государь. - Харринд наклонил голову. - Видишь ли, я полагаю, что Валлаг неверно истолковал эту гриулу. Там нет обидного для тебя намека. Посуди сам, может ли юная девушка знать подобные вещи, да еще и намекать на них в стихах?
  - А кто знает нынешних девушек? Особенно, с Журавлиных островов. Они там все хорошо устроились, не поймешь, то ли подданные, то ли нет. И насчет того, как островитяне воспитывают своих дочерей и что рассказывают им о короле, я не уверен. Валлаг, так ты об Улге подумал, а?
  Валлаг еще ниже опустил голову и шумно выдохнул:
  - Да.
  - Отлично. Кто еще вспомнил Улга? Кто? - Король гневным взглядом обвел зал. Все прятали лица. Вот глаза короля встретились с моими. Я почувствовала, что благоразумней было бы отвернуть лицо, как все, но почему-то не смогла. Почему-то леденящий страх, который накатил на меня, не заглушил безмерного удивления. Я никак не могла взять в толк, что такое выдумал Валлаг.
  - Боитесь на меня смотреть, и правильно. - Продолжал король. - А теперь полюбуйтесь-ка на нее! Она одна смеет бесстыдно глядеть мне прямо в глаза. Видите? Видите?
  - Видим, король Рибальд! - С неожиданной и странной радостью воскликнул один из королевских воинов: кряжистый, лет сорока, с жесткой черной бородой.
  - Как это понимать, девушка? - Спросил король. - Ты не раскаиваешься в своем поступке?
  - Мне не в чем раскаиваться. - Твердо ответила я. - Я ничем не оскорбила тебя, король Рибальд. И ни о каком мальчике Улге никогда ничего не слышала. Объясни мне, кто он, и что у вас с ним вышло.
  Все громко ахнули, а кто-то даже взвыл.
  - И ты смеешь задавать мне такие вопросы?! - В ярости вскричал король. С неожиданным проворством он вскочил на стол, затем спрыгнул на пол и устремился ко мне. Еще с нескольких сторон побежали воины.
  - Взять! - Прогремел Рибальд, весь багровый и потный. Кто-то отобрал у меня арфу, двое других крепко схватили за руки. Все они шумно дышали. Лица исказились до неузнаваемости. И это те люди, которые меня слушали и радовались моему успеху?
  - Смерть ей. - Спокойней, но все еще с гневом провозгласил король. И словно эхо подхватило его слова: "Смерть ей! Смерть! Смерть!" Где Харринд? Где Клессори? Где Хартиг? Где кто-нибудь, кто меня не оставит? Женщин вообще больше не было видно, они разбежались. А мужчины повскакали с мест, толпились вокруг и грозно шумели.
  - Дайте сюда арфу. - Сказал где-то неподалеку Харринд. Чуть слышно прозвенели струны. Зашуршала ткань: Харринд спокойно убирал арфу в чехол. А Хартиг встал вдруг рядом с королем.
  - Государь, опомнись. - Произнес он. - Мы сейчас не можем решить, виновна ли гриулари.
  - Виновна! - Оборвал его Рибальд.
  - Но уж, во всяком случае, гриулару положена отсрочка. Гриулар, сделавший что-нибудь неподобающее, всегда способен исправить зло.
  - Это ты опять о ваших любимых древних законах? Да, король может дать отсрочку, если хочет. Но не обязан.
  - Король Рибальд, она молода. - Харринд протиснулся чуть поближе к Хартигу. Лицо его было опечалено, но он не боялся. - Мне нужно поговорить с ней. Долго, подробно и наедине. А потом следует дать ей время переделать старую песню или сложить новую. И когда ты оценишь, что получится...
  - Опять на своем хочешь настоять, зубастая щука? - Спросил его король. - Нет, не будет по-твоему. Смерть ей! И немедленно!
  - А, вот вы какие? - Вскричала я. - Вот каково ваше гостеприимство? Гостеприимство изголодавшихся волков в дремучем лесу! Будь вы достойными людьми, и будь ваш король мудрым правителем, никто не стал бы верить всяким нелепым оговорам. Так пускай же...
  - Заткните ей рот! - Заорал кто-то. Тут же чья-то ладонь легла мне на лицо. - Так. Не то сейчас наговорила бы: накликала бы мор, войну или пожары. - Рука приподнялась, и мне в рот стали запихивать паклю. - С этими гриуларами надо глядеть в оба. Тащите ее во двор! Живее! Эй, живее вы там!
  Меня стремительно выпихнули из зала и, то приподнимая, то волоча, помчались со мной сквозь кромешную тьму, а затем под звездами навстречу порывистому ветру к Серому Камню. Затормозили, словно не веря, что добежали. Я с разгону ударилась о Камень правой коленкой. Меня поставили на колени. Я вскочила. Снова поставили, а голову пригнули, прижав меня к камню лицом. Гранит был чистый, его накануне хорошо отмыли. Где-то сзади затрещали факелы. Чей-то голос сказал: "Правильно, больше свету". И еще один голос: "Глядите-ка, что с ним?". Все зашевелились. Меня отпустили. Я поднялась, развернулась и тоже поглядела.
  В нескольких шагах от Серого Камня катался по земле гриулар Валлаг. Что с ним? Припадок? Но зачем он тогда все это подстроил? Я-то думала. Он сейчас радуется: избавился от соперницы.
  Кто-то обернулся ко мне и крикнул:
  - Успела все-таки околдовать? Довольна, ведьма?
  Я негодующе замычала и поднесла руки ко рту, чтобы вынуть паклю.
  - Не дайте ей говорить! - Закричали вокруг, и меня опять схватили. Король поднял с земли Валлага, пихнул его в руки каким-то двоим и подошел ко мне.
  - Любому, кого ставят к Серому Камню, дозволяется просить о помиловании. - Сказал король. - Но тебе опасно давать слово, у тебя язык истинной гриулари. Хочешь пощады - проси молча. Нужно просто упасть к моим ногам и склонить голову.
  Но я не чувствовала за собой вины и яростно замотала головой. Да что он о себе думает? Да в своем ли он вообще уме? А еще король.
  - Король, она слишком испугана. - Сказал Харринд. - Ей надо прийти в себя.
  - Пусть приходит в себя за Темными Водами! - Рявкнул король. - Ну, так кто из вас ее туда отправит?
  Стало тихо. Свернув голову набок и скосив глаза, я оглядела толпу. И с удивлением заметила, что у всех дрожат руки, а взгляды устремлены прочь.
  - Как это понимать? - Спросил король. - Неужели только мы с Харриндом не околдованы? Харринд, а ну-ка обнажи меч!
  - Не могу. - Спокойно ответил Харринд.
  - Странно. Ты в своей жизни снес немало голов.
  - Мужских голов, король Рибальд. Прошу тебя...
  - Ну вот опять. Женщины и мужчины не головами различаются, гальби Харринд. А уж у гриуларов-то головы у всех равно мудреные. Ну что, мне что ли рубить?
  Харринд молчал.
  - Король Рибальд. - Сказал кто-то. - Недостойна она смерти от твоего меча. Ее бы надо посадить в бочку и бросить в море.
  - А что? Это мысль. - Оживился король.
  - Государь. - Обратился к нему Харринд. - А может, все-таки не в бочку? Может, пустить ее по морю в лодочке без весел? Думаю, она все-таки невиновна. И если я прав, море само ее вынесет.
  - Да, вынесет с твоей помощью. - Усмехнулся король. - Уж ты устроишь. Не много ли берешь на себя, гальби Харринд?
  - Ничуть, король Рибальд. Я старый человек. Мне уже нелегко переносить тяготы королевской службы. Пора бы и на покой. Не отпустишь ли меня?
  - Ну уж нет! Ты мне нужен, старик! И заикаться о том не смей!
  - А если так...
  - Ах ты, хитрец! Ладно, бросим жребий. Эй! - Король протянул руку. Ему тут же положили на ладонь мешочек, где что-то гремело. Король сунул в мешочек руку и, перебирая пальцами содержимое, забормотал. - Черный камешек - бочка, белый - лодочка, черный - бочка, белый - лодочка. Так. - Вынул руку и разжал пальцы. Камешек был черный. - Бочка! - Торжествующе воскликнул король.
  15.
  К морю меня везли на телеге. По бокам сидело вплотную два раба, здоровенные, мордастые и тупые, должно быть, из северных дикарей. Третий правил: тот самый старик. Которому полагалось мыть камень. И опять бормотал что-то на своем языке. Вокруг телеги скакало несколько всадников. Дорога была не та, что вела в гавань, а какая-то незнакомая, и такая узкая, что телега еле-еле поме-щалась на ней. Густые заросли подступали к самой дороге. На ухабах телега резко подпрыгивала. Рабы каким-то образом сохраняли равновесие, а стало быть, и мне упасть не давали. Заросли расступились, и впереди показалось море. Сзади послышался торопливый стук копыт.
  - Это я, Харринд! - Крикнул знакомый голос. - Пропустите меня! - Перед ним расступились, и он подъехал слева к телеге, катившейся теперь по открытому месту. - Вот твоя арфа, гриулари.- И старик поставил зачехленную арфу в телегу. - А это теплый плащ. Чтобы не замерзла в бочке.
  Рабы глупо захохотали. Разразились смехом и конные воины.
  - Я говорю вам, она невиновна. - Невозмутимо заметил Харринд. - И море ее куда-нибудь вынесет. Я это предчувствую. - Все затихли. Харринд продолжал. - А ты, девочка, не падай духом, иначе непременно пропадешь. Никакие силы не спасут того, кто отчаялся.
  Телега проехала еще немного и, миновав скалы, остановилась. На берегу горел костер. Человек, гревшийся у костра, вскочил и сказал одному из конных:
  - Сейчас будут. Надо подождать.
  Харринд склонился ко мне и принялся вынимать из моего рта паклю, предупредив:
  - Только ни слова больше.
  Вдоль берега шла лодка. На веслах сидели двое. Между ними угрожающе громоздилась темная бочка. Все вытянули шеи в их сторону. Они подъехали. Человек, гревшийся у костра, придержал лодку. Меня спустили с телеги и сказали: "Идем". Я шла молча и все время глядела на шагавшего слева седобородого Харринда. Он был тверд и спокоен, и это спокойствие передалось мне. Рабы-северяне цепко держали меня за плечи и бессмысленно таращились вперед. Часть конных спешилась и тоже двинулась к лодке, рассеявшись вокруг. И тут я вспомнила о Кларме. Как же я раньше о нем не подумала? Что же он будет здесь делать один?
  - Харринд, там у Клессори мальчик, мой родич... - Начала было я.
  - Я о нем позабочусь. - Пообещал старик. - Я помню.
  Мы поравнялись с лодкой. Харринд подсадил меня на борт. Один из рабов сделал ему знак отойти, и старый гальби отступил на шаг. Бочка была развернута выбитым днищем к носу, и теперь я оказалась прямо перед круглым отверстием. Рабы ступили в воду и, обойдя сидевшего на носу гребца, пихнули меня в бочку. Гребец поглядел на меня и грустно покачал головой. За плечом у него стоял Харринд.
  - Еще раз напоминаю: доверься судьбе. Ты истинная гриулари и многого пока что не совершила. - Сказал Харринд.
  И тут же круглое днище, словно само по себе поднялось и со стуком примкнуло к бочке. По нему несколько раз ударили кулаком. Затем послышались другие удары, более частые и звонкие. Это били молотки.
  - Все. Поезжайте. - Сказал кто-то. Гребцы взялись за весла и, чуть отойдя от берега, развернулись. Я потеряла опору под ногами и забарахталась на вогнутой поверхности. Наконец удалось сесть. Теперь лодка шла ровно и скоро. В бочке было черно, сыро, малость душновато, но зато изумительно пахло смолой. Если она такая просмоленная, дольше не потонет. Может, ее и впрямь успеет куда-то принести? Я закуталась в подбитый мехом харриндов плащ и устроилась поудобнее. Мой локоть наткнулся на арфу. Гребцы снаружи негромко переговаривались.
  - Король Рибальд суров, но это уж слишком. - Сказал один.
  - Да, это слишком. - Отозвался другой. - Жаль девчонку.
  - Слушай, а может, отвезем ее куда подальше и выпустим на берег?
  - Нельзя. Они смотрят.
  - Да что они увидят в такой темнотище? А если ее через залив переправить?
  - Откроется. Нет, лучше не надо. Я бы с удовольствием. Но послушай: если ей не судьба погибнуть, значит, выберется. А остальное не наше дело.
  - Да, пожалуй. - Согласился его собеседник. - Авось, не сгинет.
  Еще некоторое время они помолчали. Затем первый сказал второму: "Пора". Бочку повернули, приподняли и, громко крякнув, кинули за борт. Вокруг шумно заплескалось. Вода завертела бочку. Но понемногу верчение замедлилось, и бочка поплыла неведомо куда, слегка покачиваясь. При падении в воду я, конечно, стукнулась о доски, но плащ смягчил удар. И арфу удалось удержать. Теперь она подрагивала у меня под локтем. Я распрямилась, насколько могла и положила ее на колени. Долгое время я так и сидела, прислушиваясь к шуму моря. Мне вспомнилось, как в доме гальби Хлима я вдруг услыхала внутри себя тот удивительный ропот. Пенье Раковины. Оно не приходило с тех пор. Не удалось вызвать его и сейчас. Неужели я никогда больше такого не испытаю? Ну же. Ну. Бесполезно. Тогда я дрожащими пальцами сняла чехол и стала перебирать струны. Сперва наугад, а затем, наигрывая знакомые мелодии. А потом запела. Но не свою и не чужую песню, а просто какую-то чепуху и нескладицу, не стоящую внимания. Немного воды просочилось внутрь, но не больше, чем в не очень хорошую лодку, у которой все-таки есть надежда доплыть. Я играла и пела долго-долго. Но наконец начали уставать пальцы Я шевелила ими как могла. Чтобы не остаться в тишине и не поддаться страху. Но в конце концов усталость меня осилила. И сырость, несмотря на плащ, пробрала до костей. Я сжалась в комочек и впала в забытье.
  16.
  Проснулась я оттого, что бочка обо что-то стукнулась. Снаружи переговаривались негромкие голоса. Я так измучилась и окоченела, что у меня даже не было сил сказать: "Эй, осторожней, здесь человек". Они поставили бочку стоймя и выбили днище. Хлынул свет. Я зажмурилась.
  - Ох. - Сказал кто-то. - А ну-ка взгляните. - Сильные руки бережно подняли меня над краем бочки и снова опустили по ту сторону. Под ногами заколыхался досчатый настил. Я открыла глаза. Нет, не так уж было и светло, солнце еще только собиралось взойти: ленивое и неяркое солнце поздней осени. Да, я была на борту корабля. Впереди на мачте трепетал слабо наполненный широкий парус. Справа и слева от прохода тянулись скамьи. Кое-кто из гребцов, забыв о веслах, с изумлением глядел в мою сторону, но несколько весел с обеих сторон по-прежнему мерно взлетали и опускались. А вокруг, куда ни кинь взгляд, бескрайнее серое море, покрытое мелкими барашками.
  - Здесь еще и арфа. - Сказал кто-то. Я беспокойно обернулась. Человек, вынувший из бочки арфу, приветливо улыбался.
  - Поставь на мешки. - Распорядился тот, кто был у них за старшего и продолжал. - Девушка замерзла и еле дышит. Быстро растереть и переодеть в сухое.
  Стянув с меня отсыревшую одежду, они принялись тереть и мять меня с невероятной скоростью. Сперва я ничего не чувствовала, но вот стало больно, и я чуть слышно простонала.
  - Хорошо! - Сказал кто-то. Меня еще немного потерли. Затем быстро надели на меня сухую рубашку, меховую безрукавку, кусачие шерстяные чулки и завернули, точно младенца в пеленки, в плотный и грубый плащ с капюшоном, после чего усадили под мачтой на большой мешок, а сверху навалили чего-то мягкого и теплого. Поднесли флягу.
  - Выпей. Только, смотри, не глоточек. Все пей.
  Я медленно выпила, и стала даже немного жарко. Дали еды. Я толком не разобрала, что это было, и, начав жевать, поискала глазами их старшего.
  - Благодарю вас, кто бы вы ни были. - Сказала я.
  - Ты на корабле Орбальда, сына Орринда, короля Дарфилира. - Объяснил кто-то.
  - Меня зовут Эрсирен. - Сказала я. - Я дочь Тинда с острова Кальм.
  - Гриулара Тинда? Того самого? - Поразился Орбальд.
  - Да. И я тоже гриулари.
  Орбальд поглядел туда, где лежала среди клади моя арфа.
  - Эрсирен, тебе надо отдохнуть, поговорим потом. А сейчас только одно хочу спросить: кто бросил тебя в море?
  - Синкредельский король Рибальд. - Ответила я. - Он разгневался из-за песни. Меня оговорили. Мне позавидовал Валлаг с Золотой Арфой.
  - Вот как. - Орбальд нахмурился и обратился к своим. - Опять я слышу о синкредельском короле. Он далеко зашел.
  - Дай срок, остановим. - Свирепо пообещал тот, кто вынул из бочки арфу.
  - Ступай к рулю, Тиринд. - Бросил ему Орбальд. - Эй, все, чья смена - на весла! Время не ждет! А ты, гриулари, отдыхай. - И он побежал по проходу на нос. Я опять уснула, но теперь это был совсем другой сон, спокойный и добрый. Проснулась я еще далеко не вечером. Мне было удобно и тепло, и я себя прекрасно чувствовала. Увидев, что я зашевелилась, Орбальд подался ко мне.
  - Как тебе спалось, гриулари?
  - Отлично.
  - Снов не видела.
  - Нет. Или... Нет, не помню.
  Он присел рядом. Был он года на два постарше меня и, несмотря на высокий рост и крепкое сложение, смотрелся почти мальчиком: весь какой-то мягкий, улыбчивый, робкий, глаза синие-синие, волосы цвета бронзы и волнистые, точно море внизу, кудрявая борода едва пробивается, губы розовые, как незрелая клюква, пожалуй, слишком полные. В детстве его явно любили и баловали. Наверняка единственный сын у матери.
  - А теперь, пока есть время, расскажи обо всем, что с тобой было. - Попросил он.
  Я стала рассказывать. Подошел тот, кого он назвал Тириндом. У Тиринда и глаза и волосы были темными, почти черными, а лицо светлым, брови тонкие с изломом, скулы выступали. Был он худощав и немного резок в движениях. И рядом с Орбальдом казался совсем уже немолодым, хотя вряд ли прожил больше двадцати семи лет. Дослушав мой рассказ, оба переглянулись, и я, чтобы не услышать в ответ какую-нибудь многозначительную глупость, тут же предложила:
  - Если хотите, я эту песню спою. Сами увидите. Есть ли в ней что обидное.
  Они согласились, и Тиринд дал мне мою арфу. Песня им понравилась, я это по лицам увидела. И, не дожидаясь, что скажут, предложила спеть про остров Кальм. Спела и говорю:
  - Теперь следовало бы про ваш Дарфилир спеть, но, простите, нет у меня пока такой песни. Разве чужую...
  - Не надо. - Отозвался Орбальд. - Про Дарфилир мы и сами много песен знаем. А вот нет ли у тебя песни о прекрасной Вириайн, дочери Кубулга Ренунтирского?
  Я смутилась, Слухи о красоте Вириайн из Палгирсы ходили по всем Пяти Королевствам. Но мне как-то до сих пор и в голову не приходило спеть о ней что-то свое. Я печально покачала головой.
  - Если нет, то сложи нам такую песню. Много поют о Вириайн, но нам нужно, чтобы кто-то спел по-новому. - Сказал Орбальд. - Я и сам кое-что о ней сочинил, да только сочинитель я не ахти какой. - Он рассмеялся. Но когда он прочел мне свои стихи, я нашла, что они недурны. И спросила, видел ли он когда-нибудь Вириайн.
  - Да. Мне повезло. Наслушавшись рассказов и песен о ее красоте, я решил на нее взглянуть, и больше года тому назад прибыл в Палгирсу под видом купца, торгующего дорогими тканями. И нашел человека, который провел меня ко двору Кубулга. А когда король с королевой смотрели мой товар, одна востроглазая служаночка привела их дочь Вириайн. Да, Вириайн оказалась именно такой, как о ней рассказывают. И на меня поглядывала так, словно догадывалась, что я неспроста явился. Но отцу с матерью не намекнула ни словом. Увы, поговорить с ней о том, что у меня на душе, мне не удалось. Там было полно разного народу, и почти у всех ухо востро. Она выбрала отрез самой лучшей ткани и поблагодарила меня особо. - Орбальд немного помедлил. - Потом я уехал. И чуть добрался домой, стал просить отца, чтобы посватал за меня прекрасную Вириайн. Отец несколько встревожился и стал было меня отговаривать, но быстро уступил. А король Кубулг, хоть и с почетом принял отцовских послов, отказал решительно и твердою И все мы в Дарфилире сочли это оскорблением. А тут еще всплыло, что Рибальд Синкредельский потихоньку подступается к Кубулгу, так как хотел бы женить на Вириайн своего сына Риндора.
  - Этого слюнтяя! - Рассмеялась я.
  - Ты его видела? - Встрепенулся Орбальд. - Да, конечно, видела. И что, точно слюнтяй?
  - Сущая девчонка. - Подтвердила я. И Орбальд прямо расцвел.
  - Не получит он ее. - Заявил Орбальд. - Моей будет. Думаю, ты уже догадалась, куда и зачем мы едем.
  Я кивнула.
  - Я решил увезти ее во что бы то ни стало. - Продолжал юный Орбальд. - Самых надежных людей отобрал для этой поездки. Как все устроить, пока неясно. Прибудем в Палгирсу, осмотримся и что-нибудь придумаем. Вот только одно: не уверен я, правильно ли понял тогда ее взгляды. Конечно, если плакать будет, утешу и подожду, пока не привыкнет ко мне. Но все-таки дело много легче удастся, если она сама согласится со мной бежать. Верно? И вот плывем мы, а я все думаю, кто бы мог пробраться и поговорить с ней, да так, чтобы никто в доме неладного не почуял. Гриулари, тебя мне послала сама судьба. Не пойдешь ли ко мне на службу?
  - Пойду. - Без колебаний ответила я. Ибо мне сразу предоставлялась возможность и отблагодарить за спасение дарфилирцев, и посчитаться с Рибальдом. А главное, сердце замирало при мысли об участии в подобной затее. Я слышала немало сказаний о том, как увозили невест. И мне почти никогда не хотелось быть такой невестой, но кем-нибудь из похитителей частенько. Я попросила Орбальда рассказать мне о Вириайн как можно подробнее. И он много чего наговорил. Я выучила его стихи. А сочинением своих занялась на следующее утро.
  Мне ли петь о первой красавице
  Всех Пяти Королевств,
  Стройную Вириайн славить
  Под ропот струн полустертых?
  Выйдет ли Вириайн песню выслушать?
  Легок и золотист
  Локон на лоб упал,
  Вся, как заря, зарделась
  Но мыслями здесь ли?
  Верит ли Вириайн правдивой вести?
  Долго сидела в доме,
  Досуги деля с подругами,
  Милым отцу и матери
  Радостей было немало.
  Но ветер и волны о ней проведали.
  
  Море застынет, смирное,
  Месяц в мареве скроется,
  "Чья она?" - Хором вскричат
  Чайки на скалах.
  Ведь равных Вириайн никто не видел.
  Зверя от злобы избавить,
  Из оков узника вызволить,
  Помирить старых соперников,
  Поссорить верных друзей -
  Все в твоей власти, дивная Вириайн.
  
  Люди Орбальда, да и он сам, эту песню одобрили. Но песня о короле Кубулге, которую я также попыталась сочинить, получилась намного хуже. Тиринд успокоил меня, уверив, что Кубулг, который немало гордится дочерью, весьма небрежно выслушивает хвалы ему самому, и может даже вовсе не пожелать, чтобы я спела о нем. Так или иначе, если люди Орбальда были и раньше настроены решительно, то теперь решимость их возросла и озарилась радостью. Они гребли, не покладая рук, и корабль летел на север, словно птица. Странная птица: ей вздумалось возвращаться на север поздней осенью.
  В день, когда мы должны были причалить, я проснулась очень рано и, несмотря на глухую тьму, поняла, что уже утро. Ветер в ту ночь был попутный, и довольно сильный. Так что к утру уснули все, кроме Тиринда, стоявшего у руля. Я подошла к нему и спросила:
  - Как дела, кормчий?
  - Все как надо, гриулари. Вижу, тебе не терпится сойти на берег. Смотри, если там у Кубулга кто-то что-то почует, не миновать большой беды. Если бы я только мог пойти с тобой.
  - А разве ты меня спасешь, если угодим в западню? - Усомнилась я.
  - Мне одному не под силу. Надо, чтобы остальные пришли на выручку. - Признался Тиринд. - Но я о другом: мне страшно себе представить, что ты одна, а кругом враждебные лица.
  Я вспомнила недавние события в Тимбрунге.
  - Одних враждебных лиц не будет. Даже у Рибальда так не было. Ни Харринд, ни Хартиг не поддались наваждению.
  - Думаешь, то было наваждение? - Спросил Тиринд.
  - А что еще? В песне не было ничего такого, что могло бы вызвать гнев. А они поверили Валлагу. Я так и не поняла, что это за мальчик Улг, и почему мне не сказали.
  - Ну и не думай ни о каком Улге. - В голосе Тиринда прозвучало едва заметное раздражение.
  - Что с тобой? Ты что-то знаешь? - Догадалась я. - Так объясни. Ну? Что молчишь?
  - Об этом не говорят. - Тиринд еще заметней помрачнел.
  - Все они что-то слышали. Ты тоже. Значит, говорят.
  - Гриулари. - Тиринд посмотрел на меня с мольбой. - Неужели ты думаешь, что я могу девушке объяснять такие вещи? Если твой отец и все ваши островитяне ни словом не обмолвились. Ну не могу я, не проси, и перестань на меня так смотреть!
  - А что за вещи? Ну, был какой-то мальчик, и что-то не то с ним вышло. Убил его что ли Рибальд нечаянно? Бывает. Ну и что?
  - Да нет, хуже. Куда хуже. Ну как тебе сказать? Бывают мужчины, которые любят мальчиков. Это считается позорным.
  - И что? Мало ли кто кого любит? Все соседи любили моего отца.
  Тиринд застонал.
  - Да нет же! Это не такая любовь. Когда мужчина и женщина испытывают влечение. Они соединяются и рождают детей...
  - Но ведь у мальчика никто не родится. - Не унималась я. Я понимала, что этот разговор надо бы прекратить, но не в силах была остановиться. Тиринд молчал, мрачно вперившись в меня взглядом. И тут я сообразила. - Постой, ты хочешь сказать, что Рибальд забрался на этого мальчика, точно бык на корову?
  - Ну да. - Провыл кормчий, уронив лицо в ладони. - Ну да.
  - Но ведь... Да, конечно, это должно быть позорно. Но еще и нелепо. А главное, как они это делали? Ведь у мальчика нет дырки, куда можно вставить...
  - Там есть другая дырка! Престань! Не спрашивай больше. Поколочу. - Глухо мычал кормчий.
  - Какая другая дырка? - Сорвалось у меня. Но я сама тут же поняла. - Тиринд, прости, я дура. Я все время задаю какие-то ненужные вопросы. Забудь про это, забудь. Нам предстоит нелегкое время. Ну прости меня.
  Но он отвернулся и в упор не замечал меня до самой Палгирсы.
  17.
  Палгирса - менее оживленная гавань, чем Тимбрунг. Но все же дела тут шли неплохо. Располагалась она в глубине небольшой бухты, куда надо было входить, минуя скалистые островки. Крутые холмы подступали к самому берегу. Проходы между ними были длинными и узкими. Поэтому длинной и узкой оказалась и торговая площадь. А постройки торгового городка лепились по склонам, образуя ступеньки. Мы подошли к самому крайнему из причалов, справа от которого горбился, дробясь и резко поворачивая, совершенно пустынный и дикий берег, а слева виднелись остальные причалы, народ, товары и корабли. На наш приход обратили внимание только несколько зевак да угрюмый крепко сбитый малый, который помог пришвартоваться и дал Орбальду кое-какие советы: как здесь лучше торговать, куда стоит сходить и с кем нелишне свести знакомство: Орбальд опять назвался купцом. Перед тем, как сойти по трапу, я повесила свою арфу так, чтобы ее лучше видели. Местные зеваки заулыбались и сказали друг дружке:
  - О, гриулари приехала. Такая молоденькая, и не боится странствовать одна.
  Я весело помахала им рукой и поспешила удалиться. Было условлено, что я как можно скорее покину своих спутников и постараюсь держаться сама по себе, пока не удастся исполнить поручение. Я была в своем старом платье, которое давно уже высохло на морском ветру. В кошельке у пояса позвякивало серебро, им меня снабдили на корабле. Шагая через площадь, я колыхалась, точно на волнах, и мне казалось, будто настал большой и долгожданный праздник. Хотелось остановиться, расчехлить арфу и запеть прямо здесь как можно громче. Но я себя удерживала. В таких делах не следует спешить. Думая об арфе, я вспомнила, что на ней протерлись две струны. Не худо бы их заменить, чтобы не лопнули в неподходящую минуту. Я спросила какую-то женщину, где тут продают запасные струны, и она довольно охотно указала мне нужную лавку. Когда я вошла, пожилой мужчина с зеранским выговором беседовал с хозяином.
  - Еще бы. - Услышала я. - Что угодно мог бросить, только не арфу. Оба спаслись. Она, правда, пострадала малость, но теперь, сам видишь, как новая. Незаметно даже, что подклеена. - Увидев, что хозяин смотрит поверх его плеча, зеранец обернулся.
  - О. - Сказал зеранец. - Еще одна гриулари прибыла. Или ты музыкантша?
  - Гриулари. - Ответила я. - И мне нужны запасные струны. Хозяин, покажи, какие есть.
  Тот вытащил струны. Пожилой зеранец простился и сказал:
  - Надеюсь, мы еще увидимся у короля Кубулга, сестрица. С удовольствием послушал бы тебя.
  Я вспомнила Валлага. Зеранец мало на него походил. Наверное, мне как раз нужно побыть где-то вместе с другими гриуларами, чтобы отошло, чтобы не бояться впредь собратьев по ремеслу.
  - Вот эти я бы взяла. - Сказала я хозяину и уплатила, не торгуясь.
  - Откуда ты, гриулари? - Полюбопытствовал он.
  Такой вопрос можно понять и: "Откуда сейчас" и "Откуда родом". Я ответила, что с Кальма, одного из Журавлиных островов.
  - А, слышал, - оживился хозяин. - Совсем небольшой островок. И как только люди могут жить на таком клочке земли посреди моря? Говорят, там жил славный гриулар по имени Тинд, и его убили двое, которые выпили лишнего.
  - Гриулар Тинд - мой отец и наставник. - Ответила я. - Убийцы изгнаны. Они и сами были в ужасе от содеянного. Скажи, а в Ренунтире Тинд не бывал?
  - Я здесь торгую семь лет, и на моей памяти он в Палгирсу не заглядывал. Говорят, раньше наезжал раз-другой. - Сообщил хозяин. - Так ты сирота?
  - У меня есть родные. И дома кое-кто остался за хозяйством смотреть. А сюда я одна явилась. Скажи, а хорошо встречает король Кубулг заезжих гриуларов?
  - Неплохо. - Улыбнулся торговец. - А еще лучше его прославленная дочь. Думаю, можешь смело идти туда. Знаешь дорогу?
  Орбальд мне все неплохо объяснил, но я решила, что и торговца выслушать стоит. И он расписал дорогу настолько подробно, что прямо как нарисовал словами. Вот я и шла по незнакомым местам в чужой стране, и ни на одном перекрестке не помедлила. Листьев на деревьях почти не осталось, от земли веяло холодом, дорога под ногами была твердой и звонкой. И вот ворота. Да, с другими не спутаешь. Большие олени вырезаны совсем как живые.
  Король Кубулг, невысокий и тощий, с ехидными глазами и острым подбородком, собирался куда-то выезжать. Увидав меня в сновавшей по двору толпе, он прищурился и поманил меня пальцем. Я приблизилась и отдала поклон. Один из спутников короля предупредил на всякий случай:
  - Странница, это наш король Кубулг.
  Но, конечно, я узнала короля, которого мне как следует описали во время плавания. Я постаралась придать себе вид робкий и почтительный и не глядеть ему прямо в глаза. Есть у меня такая дурная привычка. Иной раз кто-нибудь изб соседей обрывает разговор, крича: "Не смей на меня смотреть, не смей! У тебя глаза страшные!" А я только пуще завожусь. Так что теперь я соблюдала особую осторожность, лепеча наиучтивейшее приветствие и называя себя.
  - Я всегда рад гриуларам. - Молвил король. - Сейчас я спешу по делу, а ты иди пока к моей дочери Вириайн. Она сумеет о тебе позаботиться.
  И уехал вместе с остальными. А ко мне подошла веселая молоденькая служаночка.
  - Я тебя провожу. - Сказала она. И вскоре мы входили в покои знаменитой красавицы. И не составило труда догадаться, какая из этих девушек Вириайн. Взгляд сам собой с порога устремился на нее; прочие оказались словно в тени, я их даже сосчитать не смогла бы.
  - Счастлива приветствовать прославленную Вириайн дочь Кубулга. - Сердце колотилось так, что почти заглушало мои слова. - Надеюсь, она не будет слишком строга, оценивая мои нехитрые гриулы.
  Вириайн рассмеялась звонко и чисто.
  - Я никогда и ни к кому не бываю строга. Отец ворчит, что я всех служанок распустила. - Веретено в ее пальцах так и мелькало. Мне доводилось видеть немало искусных прях, но такую впервые. Другие девушки старались не отставать, но куда им было до юной госпожи. Я стала глядеть на веретено. Если не остановится вдруг, и не прервется тонкая нить, и палец не соскользнет и не уколется, все будет хорошо. Будет хорошо.
  - Судя по выговору, ты с Журавлиных островов. - Продолжала Вириайн.
  - Да, госпожа, оттуда. Зовут меня Эрсирен, а ремеслу обучил отец, гриулар Тинд.
  - Ты из достойной семьи. - Ответила она. - Тинд посещал нас, но очень давно, я тогда была еще маленькая, и не умела толком слушать. А тебе много где довелось побывать?
  - Пока мало где, госпожа. На некоторых из наших островов и в Синкределе. А корабль, который меня сюда доставил, был дарфилирский. И за старшего там был один молодой купец.
  Вириайн вся изменилась в лице, но тут же овладела собой, улыбнулась и кивнула: мол, продолжай.
  - Этому купцу уже случилось один раз посетить Палгирсу. - Продолжала я. - Он рассказывал мне и о гавани, и о том, как добраться до короля, и дом этот описывал. Ну, и тебя, конечно. Он сказал, что здесь с ним обошлись весьма любезно, и что ты выбрала из его товаров превосходный отрез на платье. Позволь узнать, хорошее ли вышло платье из того отреза?
  Вириайн вдруг потупилась.
  - Честно говоря, я так и не удосужилась его сшить. Пока лежит в сундуке. Валси!
  Та самая служаночка, что меня привела, откинула тяжелую крышку и, порывшись, вынула отрез изумительной кариффийской ткани.
  - Ох! - Вырвалось у меня.
  - Да. - Сказала Вириайн. - Ткань хороша. И надо наконец решить, что с ней делать. Девушки!
  Все вытянули шеи, точно лебеди. Вириайн стала их посылать кого куда, а сама, расстелив на столе отрез, склонилась над ним, словно примериваясь, как раскроить. Едва мы остались одни, королевская дочь сказала:
  - Ну так кто же он, этот купец? И купец ли на самом деле?
  - Смотря, о ком ты. - Я на всякий случай спросила ее, как выглядел тот молодой человек. Она очень точно описала Орбальда. И тогда я подтвердила:
  - Да, это тот самый, кто меня вез. Сын дарфилирского короля Орринда юный Орбальд.
  Вириайн вспыхнула.
  - А, вот оно что! Я чувствовала! Я догадывалась! Ну, ну, говори!
  - Он просил тебе стихи передать. - И я прочла стихи. Которые выучила с голоса Орбальда.
  - Значит, он любит меня? Я так и думала, что это он на меня посмотреть приезжал. Много здесь таких бывало, да на что они мне? А за этим побежала бы на край света, только бы поманил...
  - Он для того и прислал меня, чтобы спросить, согласна ли ты с ним уехать. Не спеши с ответом, подумай. Послушай пока песню.
  Вириайн ловила каждое слово. Я понимала: для нее сейчас главное их с Орбальдом чувства. Но думаю, песня ей и сама по себе понравилась. Иначе бы она слушала. Хотя и внимательно, но не с таким лицом. Есть разница, и я ее знаю. Пока я пела, начали возвращаться девушки. Но вот я умолкла.
  - Песня хороша. - Сказала Вириайн. - Гриулари, а тебе никуда не надо с дороги? Идем. Девушки, к нашему приходу соберите угощение.
  Мы вышли, и Вириайн, улыбнувшись совсем иначе, по-девчоночьи лукаво, заговорила:
  - Слушай меня, гриулари. Сделаем так...
  18.
  Вечером у Кубулга собралось шумное застолье, мало похожее на пиры в Синкределе, но отличавшееся и от того, как это происходило у нас на островах. У нас принято было ни на миг не упускать друг друга из виду, и любой гость, даже случайно нагрянувший чужак, чувствовал себя как дома. А здесь все разбивались на кучки, галдели и жужжали, кто-то кого-то перебивал, не дослушивал или переспрашивал, явно неверно поняв; правда, до настоящих ссор не доходило. А сам Кубулг призывал к порядку возгласом и взмахом руки, лишь когда за столом совсем уж забывались. Из гриуларов, кроме пожилого зеранца и меня, присутствовало еще двое: один из здешних, другой с севера Синкределя. К счастью, он ничего еще не знал о происшествии со мной. Во всяком случае, не дал этого понять. Кубулг велел нам четверым петь по кругу, и чтобы каждый начал с песни о прекрасной Вириайн. Когда я спела свою, Кубулг рассмеялся и заметил:
  - Ну, можно подумать, моя Вириайн и за порог никуда не выходит! Нет, ветер и волны не только слышали о ней, но и видели ее не раз. Не одну, конечно. Имея такую дочь, следует ее надежно охранять. Не то мало кого принесут сюда волны и ветер, а?
  И все захохотали, не чуя беды. Я их даже немного жалела. Ведь, пока шло веселье, Вириайн и ее верная Валси подсыпали потихонечку в пиво всем и каждому сонного порошка. Получая от короля подарки, я с трудом удержалась, чтобы не дрогнула рука. Затея с побегом больше не казалась такой заманчивой, но отступать было поздно.
  - О, вот повесила это, да то надела, совсем другой у тебя вид, кальмийская гриулари. Как это ты без браслетов и бус сюда добралась? Что охраняет тебя от темных сил?
  - Вот моя защита. - Сказала я и повыше подняла арфу. Не потому ли и впрямь я не ношу украшения, что мешает странный дар Гринда? Он, вроде, не помеха другим гриуларам. И все-таки в ответе был смысл. И ответ понравился: раздались веселые и шумные возгласы. Вскоре король стал зевать и пробурчал:
  - Рановато что-то сегодня в сон клонит.
  Другие тоже больше не пытались подавить зевоту. И, немного спустя, стали расходиться. По дороге Вириайн пылко сжала мою руку и шепнула: "Кажется, удалось". А я прошептала в ответ: "Не радуйся раньше времени".
  Девушки быстро улеглись и почти сразу уснули. И все-таки Вириайн еще сидела на постели какое-то время, согнув ноги в коленях и, опершись ладонями о края ложа, и внимательно прислушивалась. Наконец она еле слышно произнесла: "Пора".
  Мы тихо встали: Вириайн, я и Валси. Осторожно оделись, подхватили кое-какие вещи, приготовленные заранее, взяли башмаки в руки и в одних чулках двинулись к выходу. Ничто не скрипнуло, не шелохнулось и не прошелестело. Дом словно вымер. Даже входная дверь не подвела: легко отперлась, без шума отворилась и выпустила нас во двор, где мы обулись. По двору бродили собаки. Одна из ни подбежала к Вириайн, та приласкала ее, что-то шепнула, и собака отошла. Две другие поспешили за первой. Вириайн добралась до угла, выглянула и сделала нам знак. Мы с Валси тут же присоединились к ней, вместе обогнули угол, пробрались хитрыми закоулками на задний двор. Темень стояла непроглядная: все небо в тучах, ни луны ни звезд, да еще и ни огонька кругом. Но мы как-то шли, хотя и больше наощупь. Наконец Вириайн шепнула: "Сюда". И повела нас к неприметному строеньицу, запертому лишь на один простой засов. Мы вошли. У дальней стены Вириайн завозилась и вдруг раздвинула руками доски. В заборе доски на этом месте тоже раздвигались. Мы легко выбрались наружу и, сбежав по мокрой траве к дороге, припустили под уклон в неведомом направлении.
  - Это наша с Валси старая-престарая тайна. - Похвасталась Вириайн. - Мы еще девчонками удирали этим ходом, если хотелось побродить где-нибудь одним.
  - И с вами ничего не случалось? Никто не нападал ни разу? - Спросила я.
  - Нет, что ты. Это, может, у вас на островах думают, будто все женщины в Ренунтире глупые тихони, сидят день-деньской по домам и слушаются отцов да мужей. Как же, как же...
  Я не стала ничего отвечать. Ведь мы еще не покинули Палгирсу, и я беспокоилась.
  Вириайн прекрасно знала все здешние тропинки. Окажись она робкой неженкой, шагу не привыкшей ступать без няньки, кто знает, куда бы нас занесло и на кого бы мы нарвались. Я здесь была чужая, а Валси, пожалуй, все-таки не доставало лихости. Но Вириайн одной ей известным путем провела нас точнехонько к гавани. Мало того, мы вышли к морю близ того места, где стоял корабль Орбальда. Мы подступили к самому краю причала, и я негромко позвала. С борта ответили. Затем на корабле осторожно зашевелились. И вот уже спущены сходни. Я поправила их и стала подниматься первая. На полдороге обернулась и подала руку Вириайн. Следом робко шла Валси. Человек, спустивший сходни, открыл фонарь и светил нам. Это был Тиринд. Он помог взойти на борт каждой из нас, после чего я сказала:
  - Вот и все.
  Орбальд стоял неподалеку.
  - Вириайн, милая, ты пришла. - Обрадовался он. - И так скоро. Просто не верится. Ты и впрямь довольна, что мы вместе?
  - Я долго ждала тебя, хотя и не знала, кто ты. Я верила, что ты за мной приедешь, и никто другой мне не нужен. - Ответила Вириайн.
  - И я приехал. - Прошептал Орбальд. Затем распорядился. - Готовьтесь к отплытию.
  Все принялись за дело. Нам удалось покинуть гавань незамеченными. Мы вышли в открытое море, благополучно миновав все опасные места, и взяли курс на юг. Но тут наше невероятное везение неожиданно кончилось. Ветер стал крепчать, затем задул резкими порывами, меняя направление. С неба полетел снег пополам с дождем и немилосердно захлестал по лицам. Волны вздымались все выше и выше. Началась качка. Вириайн, вцепившаяся в мачту, еще держалась, а вот бедной Валси стало совсем плохо. Ее вывернуло чуть ли не наизнанку. Я повела ее на корму и опустила головой за борт. Необходимость о ней позаботиться вовремя отвлекла меня, и со мной ничего не сделалось, хотя я впервые находилась на корабле в бурю. Корабль завертело, заколебало, зашвыряло. Мы с Валси лежали на мешках, поглядывая в сторону мачты, где осталась Вириайн, и я шептала служано-чке какие-то ласковые слова, успокаивая не только ее, но и себя. Кругом звучали еле слышные сквозь вой и свист команды, кто-то мелькал, пробегая то на нос, то на корму. Гребцы налегали на весла. Все были при деле, никто не лишился разума. Я отчаянно жалела, что от меня им нет никакой пользы, и старалась хотя бы никому не мешать. В какое-то мгновение надо мной вдруг склонился Тиринд.
  - Как ты, гриулари?
  - Пока жива. - Ответила я. - Если вы спасете корабль, за нас можете не беспокоиться. - И потрепала по голове юную Валси. Он сразу отошел, ведь у него дела было не меньше, чем у других. Мы давно потеряли счет времени и не знали, где мы. Понимали только, что корабль чудом держится, и если шторм кончится к утру, есть надежда уцелеть. Да, он кончился еще до того, как забрезжил поздний рассвет. Еще часа через два во мгле обозначились очертания неведомого берега. Мы осторожно пошли к нему. Корабль оказался так основательно потрепан, что следовало при первом же удобном случае пристать и заняться починкой. Но, увы, подходящего места все не было и не было, а затем, уже днем, как ни тщательно правил многоопытный Тиринд, мы все-таки наскочили на подводную скалу в нескольких шагах от берега. Днище оказалось продырявлено, и это означало, что корабль придется бросить.
  Как только выяснилось, что дело безнадежно. Орбальд велел спустить шлюпку. Вириайн и Валси надлежало, разумеется, переправить первыми. Пока их усаживали, несколько человек прыгнуло в холодную воду и вплавь двинулось к берегу. Я собиралась последовать их примеру, но Тиринд остановил меня.
  - Куда? Поедешь в шлюпке.
  - Вот еще. Тут и плыть-то всего ничего. Или думаешь, я боюсь холодной воды?
  - Старших над тобой нет. - Вздохнул Тиринд.
  - Гринд надо мной старший.
  - Да-да, хорошо он тебя бережет. Забыла, как тебя из бочки вынули еле живую? Уж не Гринд ли над тобой подшутил, гриулари: пропасть не дал, а до беды довел? Ладно, не обижайся, но поедешь в шлюпке.
  И я уступила. Мы все благополучно покинули корабль и прихватили столько имущества, сколько способны были нести. Убедившись, что все целы, Орбальд сказал:
  - Мы не знаем, где мы. Самое главное теперь - держаться всем вместе. Кого-то надо выслать вперед. Пусть пойдет Барвир.
  Барвир, темноволосый и неприметный, кивнул и двинулся по тропинке, заметно нас обогнав. Огромные деревья окружали тропу. Под деревьями на палой листве лежал мокрый снег, мало-помалу таявший под лучами неверного солнца. Барвир время от времени останавливался и делал нам знак: все в порядке, путь безопасен. И вдруг мы увидели, что он стремительно бежит к нам, предостерегающе взмахивая рукой. Мы остановились. Барвир добежал до нас и, понизив голос, выдохнул:
  - Быстро назад! Там внизу селение сурсилипов!
  У меня сердце замерло и ноги приросли к месту. Да кто в Пяти Королевствах не слышал об этих страшных дикарях, которые приносят в жертву своим идолам всех чужаков? Как далеко нас отнесло на север! И это за одну ночь!
  - Бежим. - Скомандовал Орбальд. - Сохраняйте порядок.
  Но было уже поздно. С деревьев с громким воем посыпались свирепые дикари с раскрашенными лицами, одетые в шубы мехом наружу, вооруженные дубинами и копьями. Их было по пять на каждого из нас, и схватка вышла недолгой.
  19.
  На подходе к селению лиственные деревья полностью исчезли, остались только хвойные. В основном, густые старые ели. Селение, располагавшееся в низине, было обнесено плетнем ровно по кругу. За плетнем виднелось что-то вроде больших муравейников, и самый крупный посередине. Когда нас провели в ворота, оказалось, что муравейники это крыши многоугольных домов, выступающие прямо из земли. Дома были наполовину врыты в нее, наполовину ею засыпаны. Вот уж и представить себе не могла бы, как в таких можно жить. Переночевать ладно, люди, случается, и под открытым небом ночуют, даже зимой. Но чтобы целый год день за днем... Против селения такой же плетень, только много меньше и с резными раскрашенными высокими столбами, окружал холмик. Посередине торчал истукан. Не поймешь, то ли птица, то ли зверь, то ли человек в жуткой маске. Я хорошо рассмотрела его в проем плетня, пока нас вели мимо. И вот нас усадили на гладкой и твердой площадке перед главным муравейником. Воины с копьями принялись, притоптывая, ходить вокруг и что-то заунывно петь. Время от времени пение обрывалось, и кто-то один выкрикивал несколько слов. За ним следующий. И так по кругу. Все население деревни сбежалось и расселось поодаль, глядя на нас, скалилось и хлопало в такт ладонями. Я вдруг поняла, что воинов слишком много на такую деревню. Наверное, они собрались из нескольких поселений. Что бы это значило? Близ входа в большой муравейник, двое, раскрашенные иначе, чем остальные, рылись в нашем имуществе. Из большого муравейника стремительно вылетел облаченный в длинное пестро расшитое одеяние человек с бубном в шапке, украшенной рогами лося и яркой зловещей маске. Он запрыгал и заплясал, приглушенно воя и неистово колотя в бубен. Порой он умолкал и задавал вопросы кому-нибудь из воинов. Ему отвечали. Вдруг один из тех, что осматривали наши вещи, встал и двинулся к шаману, неся в высоко поднятых руках мою расчехленную арфу. Воины обернулись на него, но продолжали пляску. Я выпрямилась во весь рост и крикнула:
  - Дайте сюда! - Уверенная, что они все равно не поймут.
  Шаман кинул бубен второму помощнику и взял у первого арфу. Внимательно оглядел ее. Провел рукой. Струны недоумевающе пророкотали.
  - Дайте ее мне! Сюда! - Снова попросила я, указывая правой рукой сначала на себя, а затем на арфу. Шаман медленно вошел в круг и приблизился ко мне. Все это время его помощник бил в бубен. Я взяла арфу. Тронула струны. Заиграла нехитрую, всем у нас на островах известную песенку. Плясуны остановились, бубен умолк, дикари прекратили скалить зубы. Лица стали настороженными и внимательными. Я запела. Шаман, выслушав первую гриулу, начал вдруг подпевать. Без слово и очень тихо. Песня кончилась. Шаман кивнул, взял у помощника бубен, негромко ударил в него и завел свою песню на своем невообразимом языке. Вслушавшись, я поняла, что не так уж и жутко это звучит. Просто напев непривычный, да и не принято у нас, чтобы голос так дребезжал и столь протяжно и напряженно взмывал вверх, а затем вдруг обрывался. Шаман умолк, опустил бубен и снова кивнул. Я исполнила другую песню. На этот раз подпевал не один шаман, но и кое-кто из воинов. Я замолчала, и снова запел шаман. После него опять вступила я со своей арфой, и напев подхватили почти все. Когда снова запел шаман, я начала ему подпевать неожиданно для себя самой. Шаман, довольный, тряхнул головой, и дикари вокруг радостно заулыбались и тоже закивали. Это продолжалось так долго, что у меня под конец сел голос. Мои спутники, осмелев, тоже стали подпевать то мне, то шаману. Мы уже поняли, что в жертву нас приносить не будут. У нас шел какой-то странный разговор, не требовавший знания каких бы то ни было языков. Все понимали всех. А в Тимбрунге мы говорили почти что на одном языке, и помогло ли это? И не является ли Серый Камень алтарем, на котором приносят кровавые жертвы? Только там, у короля Рибальда, вкладывается иной смысл в слово "чужак".
  И вот арфа едва ли не выпала у меня из рук. Кто-то подошел ко мне, похлопал по плечу. Кругом что-то забормотали. Меня поддержали и повели. Затем мы очутились внутри большого муравейника: я с моими спутниками, шаман с помощниками и еще человек пять. Внутри, под землей, оказались стены как стены. Вокруг всего помещения шла широкая лавка. Посередине пылал очаг. Дым поднимался к отверстию в крыше. По стенам висели маски. Под крышей были подвешены пучки трав, рыбацкое и охотничье снаряжение, на досках меж балками лежали мешки и свертки. Шаман знаками показал, что мы будем здесь ночевать, а утром нам вернут оружие и отпустят. Нас накормили. Было уже темно, и все-таки мы с Тириндом немного прошлись по деревне, а затем с одним из воинов сходили в святилище, где при свете масляной плошки как следует рассмотрели идол. Нет, не такой уж он был страшный. Скорее, смешно. Непонятно, почему такое нелепое существо они считают богом. У подножия идола лежали черепа и кости. Да, здесь были и человеческие, но больше звериных. И среди них череп оленя с огромными ветвистыми рогами. На него я особенно долго смотрела. Мы покинули святилище и, вернувшись, рассказали остальным, что видели. Остальные оказались не такими смелыми и выскакивали из дому лишь по нужде. Для отправления ее у сурсилипов (кстати, сами себя они называли ряйлнгаргу) было отведено строго определенное место: яма в зарослях за деревней. В другие места ходить запрещалось. Нет, не такие уж они были и дикари.
  Наконец мы разместились по лавкам и тут же уснули. Наутро явился шаман с помощниками. Они принесли нам припасов в дорогу. Мы собрались, разложили все по мешкам, и следом за шаманом вышли из дому. Шаман подвел нас к месту, где лежало оружие и позволил его разобрать. Затем, подозвав Орбальда с Тириндом, стал чертить на земле палкой, роняя порой какие-то слова: объяснял дорогу на юг. Я тоже подошла и склонилась над рисунком. Как я поняла, в двух днях пешего пути проходит граница владений Кубулга, куда нам вовсе не надо. Плыть не на чем. Стало быть, надо обойти Ренунтиру с востока. До следующего селения нас проводят воины, которые оттуда родом. Оказывается, наблюдатели еще утром заметили корабль и оповестили несколько селений. Из них собрались все, способные носить оружие. Ибо везде подумали, что это воины с юга явились их грабить. Но теперь ряйлнгаргу знают, что ошиблись, и желают нам счастливого пути. И все это они нам объяснили без единого понятного слова. Бывает же. И вот мы вместе с нашими проводниками двинулись к ближайшему селению. По дороге Барвир с усмешкой заметил:
  - А гриулары-то и впрямь, оказывается, способны творить чудеса.
  - Кто знает. - Сухо ответила я. - Может, чуда, собственно, и не было. Ведь что мы, в сущности, о них знаем? Они имеют причины нас не любить.
  Тут вмешалась Вириайн.
  - А мне кажется, чудо можно понимать по-разному.
  - И все-таки. - Сказал Орбальд. - Честь и хвала нашей гриулари. Хорошо иметь такую на службе.
  В новом селении нам дали новых провожатых. Неподалеку от ренунтирских рубежей удалось уточ-нить, как не забрести во владения Кубулга. И вот день за днем мы пробирались по чужим малолюд-ным местам, покрытым густыми зарослями, а дело тем временем шло к зиме. Благополучно обойдя королевство Кубулга, мы попали в страну Шингрис, раскинувшуюся к востоку от Синкределя. Здесь жили бок о бок представители неведомых народов и выходцы из Пяти Королевств. Ни короля, ни какого-либо единого правления в Шингрисе не имелось. Но здесь принято было строить дома, похожие на наши, многие понимали нашу речь, носили почти нашу одежду, а уж песни-то и подавно с удовольствием слушали. И дорогу объясняли подробно и вразумительно. Граница Синкределя пролегала неподалеку, но обойти его не представлялось трудным. А там долгожданный Дарфилир и веселая свадьба королевского сына Орбальда и королевской дочери Вириайн.
  Снег то выпадал, то снова таял. Но как-то под вечер разыгралась метель. Зима окончательно решила прийти, и дабы ничто живое не усомнилось в ее намерениях воцариться надолго, задумала понагнать страху. Мы брели, спотыкаясь, плечом к плечу по скользкой и ненадежной тропинке среди лесистых холмов, как следует завернувшись в плащи, накренившись вперед, почти ничего не видя и не слыша. Нигде ни огонька. Никакого жилья. Ни одного прохожего. Казалось, мы целую вечность блуждаем среди снежного вихря. Но вот метель улеглась, небо начало проясняться, и мы повалились прямо в снег, не в силах даже найти удобное место для отдыха.
  20.
  Наконец мы оказались в состоянии подняться, отряхнуться и продолжать путь. Ярко светила луна. Снег был чистый-чистый, отливал голубизной в тени, а на свету празднично искрился. Мы давно потеряли тропу, и пришлось брести наугад меж деревьев. На наше счастье, зима в здешнем краю еще только начиналась, и снегу не много нападало. И вдруг мы выбрались не просто на тропинку, а на хорошую дорогу, пусть заснеженную, но твердую и ровную. Мы радостно зашагали по ней, и немного спустя вдали засветился огонек. Мы ускорили шаг. Но вдруг Тиринд нахмурился, остановился и сказал:
  - Погодите.
  - Что такое? - С удивлением спросил его Орбальд.
  - Да кто его знает, не занесло ли нас в Синкредель. - Вздохнул Тиринд.
  - Ты думаешь... Хотя, конечно, такое вполне могло случиться. Да, осторожность не помешает. Но надо хотя бы расспросить, где мы. И как можно скорее.
  Они стояли вдвоем посередине дороги, а мы столпились вокруг.
  - Поищем укрытие неподалеку. - Предложил один из нас. - И пошлем кого-нибудь спросить о дороге.
  - Лучше двоих послать. - Вставил кто-то еще.
  - Двоих. - Согласился Орбальд. Тиринд едва заметно кивнул.
  - Я пойду! - Вызвалась я.
  - Еще чего! - Возмутился Тиринд.
  - Тиринд, не возражай. Женщина с арфой вызовет меньше подозрений. К тому же, чуть любой из вас заговорит, становится ясно, что вы дарфилирцы.
  - Она права. - Вздохнул Орбальд.
  - Но одну ее отпускать немыслимо. - Заявил Тиринд. - И я также против того, чтобы с ней шла другая женщина.
  - Да, но все мужчины у нас дарфилирцы. - Напомнила я.
  - Тогда пускай с тобой пойдет молчаливый мужчина. - Отозвался Тиринд. - Пусть он держится как слуга и, в крайнем случае, выдаст себя за немого.
  Вириайн и Валси тихонько захихикали.
  - Тиринд, я понимаю, что ты хотел бы идти с ней сам. - Сказал Орбальд, пригрозив пальцем госпоже и служанке. - Но позволь мне.
  - Нет! - Почти что выкрикнул кормчий.
  - Не перечь мне. Если что обернется не так, мне будет легче сдержаться и промолчать, чем тебе. А ты должен будешь увести всех. С Эрсирен пойду я.
  Еще двое или трое попытались предложить себя, но Орбальд был непреклонен. На всякий случай, Барвир поменялся с ним плащом: плащ у Барвира был очень простой, грубошерстый, темносерый и с большим капюшоном. Орбальд закутался, надвинул капюшон на глаза и зашагал за мной следом, старательно глядя себе под ноги. Остальные брели за нами, пока не нашли подходящее укрытие. Оно было шагах в пятидесяти от источника света: глубокая ложбина с замерзшим ручьем на дне, поросшая пожухлым тростником и окруженная густыми кустами. Мы молча простились с нашими спутниками и поспешили вдвоем на огонек. Дорога в этом месте была хорошо утоптана, на ней виднелись четкие следы сапог и копыт. Немного впереди дорога делала плавную излучину влево, огибая холм. Вправо от нее отходила тропинка, поднимавшаяся по склону к воротам отличной усадьбы. Вряд ли такие стоят на западе Шингриса. Или мы все-таки в Шингрисе? И усадьбу выстроил недавно какой-нибудь богатый переселенец?
  Я подбежала к воротам и храбро постучалась. Затем обернулась к Орбальду и приложила к губам палец, напоминая о молчании. Ворота приоткрылись.
  - Кто здесь? - Спросил какой-то старик. Пока трудно было понять, синкределец он или кто другой.
  - Странствующая гриулари. Я заблудилась и хочу расспросить о дороге на юг.
  - Проходи.
  И мы с Орбальдом вступили во двор. Здесь возились у сараев и пристроек человека четыре. Старик сказал одному из них:
  - Ступай и сообщи хозяину: к нам забрела гриулари, которая не знает дороги. И с ней слуга.
  Тот молча отделился от остальных и скрылся в доме. Прислушавшись, я поняла, что старик синкределец, но это само по себе не означало, что мы в их стране. Да и кто здесь на востоке меня узнает, мало ли женщин-гриулари бродит по Пяти Королевствам? А у тех, кто успел прослышать обо мне, есть все основания считать меня погибшей. Нет, обойдется. Главное не дрогнуть, не растеряться, ничем себя не выдать.
  - Не уверена, стоит ли беспокоить хозяина. - Начала было я, идя рядом со стариком к дому.
  - Стоит. - Уверенно ответил он. - Здешний хозяин питает большое почтение к гриуларам и учтив с женщинами. Он не простил бы, если бы мы наспех объяснили тебе дорогу, не дав ни поесть, ни обогреться. - И старик распахнул передо мной двери. Отступать было некуда, и я вошла. Орбальд последовал за мной. Закрыв входную дверь, старик в полной темноте обогнал нас и отворил дверь онвы. Нет, зала. Несомненно, зала. Помещение было слабо освещено и почти пусто. Лишь человек пять расположились кто там, кто тут, и я заметила, что все они при оружии. Сам хозяин сидел у очага и глядел в огонь. Рядом стоял тот, кто о нас доложил. Он сразу двинулся нам навстречу, молча кивнул, указав на хозяина, и вместе со стариком отступил к дверям. В дальнем конце зала были такие же двери.
  Как только мы с Орбальдом приблизились к очагу, хозяин медленно повернулся к нам, опершись рукой о колени, и поднял голову. Я едва не вскрикнула. Ибо это оказался никто иной как Харринд Щука.
  - Рад видеть у себя в доме гриулари. - Невозмутимо произнес он.
  - Я тоже счастлива приветствовать человека столь почтенного, - начала я, стараясь, чтобы голос не дрожал. Он почему-то прозвучал отрывисто и хрипло. - Но скажи мне поскорее, добрый хозяин, куда я попала?
  - Местность эта находится на востоке Синкределя и называется Бридгаль, усадьба моя зовется Дальний Косогор, а меня самого ты знаешь, гриулари Эрсирен дочь Тинда. Я верил, что ты уцелеешь, и счастлив убедиться в этом воочию. - И тут же сделал знак кому-то у себя за спиной. Двое из сидевших в зале вскочили и встали к дверям. Еще двое очутились у других дверей. Старик, который нас привел, двинулся к хозяину, готовый выслушать распоряжения.
  Я бросила быстрый взгляд на Орбальда: молчи, молчи во что бы то ни стало. Харринд заметил это и спросил:
  - Что-нибудь не так? Зачем вы переглядываетесь?
  - И это ты называешь гостеприимством? - Я указала на вооруженную стражу у дверей.
  - Простая предосторожность. До меня дошли странные слухи, гриулари Эрсирен. - Харринд встал и спросил, на этот раз жестко. - Сколько вас?
  - Двое. - Ответила я.
  - Девочка, я обращаюсь не к тебе. - Харринд шагнул и очутился против Орбальда. - Так сколько?
  Орбальд замычал, мотая опущенной головой.
  - Ты немой? - Удивился Харринд. - Почему ты прячешь лицо? А ну-ка! - И сдернул капюшон с головы дарфилирца. Тот отступил и потянулся за мечом. Харринд перехватил его руку и чуть шевельнул головой. Старик, что нас привел, и тот, кто докладывал, тронули Орбальда за плечи. При этом старик сказал:
  - Без глупостей.
  Харринд отнял у дарфилирца меч и скользнул взглядом вдоль клинка. Едва заметно улыбнулся. И тут же отдал распоряжение:
  - Хардуг, возьмешь побольше людей и как следует прочешешь окрестности. Если поблизости кто-то прячется - вообще, если наткнешься на чужих, задержи и доставь сюда. Если можно, без кровопролития.
  - Будет исполнено. - Ответил Хардуг. Я вспомнила, что так зовут побочного брата Харринда, человека, которому он особенно доверяет. Он тут же вышел, а следом тот, кто докладывал. Кроме нас двоих и хозяина, осталась только стража у дверей. Где-то рядом застучали шаги и загремело железо.
  - Харринд, - спросила я, - что это значит?
  - А то, - отвечал он, поигрывая мечом, - что я всегда верно служил моему королю, и не намерен изменять ему впредь. Успокойся и сядь.
  Я направилась в угол потемнее и села там, перекинув арфу вперед и положив на нее руки. Харринд бросил отнятый меч одному из четверых стражей, усадил Орбальда рядом с собой и предложил:
  - Давай-ка поговорим. Кто ты?
  - Меня зовут Клесс, и я сопровождаю госпожу Эрсирен. - Ответил Орбальд. - Мне известно, как отвратительно обошелся с ней твой король. Известно и то, что ты пытался за нее заступиться. Тем более странно, что ты именно сейчас вспомнил о верности королю. Думаю, ты себя этим только уронишь.
  - Там видно будет. - Усмехнулся Харринд. - Судя по всему, ты дарфилирец?
  - Дарфилирец.
  - Мне доводилось бывать в Дарфилире. - Задумчиво продолжал Харринд, рассматривая моего спутника. - В последний раз, нынче летом. Меня посылали с поручением к королю Орринду. И, кажется, я видел тебя при дворе. Ведь ты вовсе не Клесс, верно?
  Орбальд молчал
  - Хорошо. Я сам скажу, кто ты. Или я ошибаюсь. Но ты здорово похож на Орбальда, сына короля Орринда. Может, ты все-таки и есть Орбальд, а?
  Юноша едва заметно кивнул и опустил глаза.
  - Да что ты смущаешься, как невеста? Ты достойный молодой человек, просто тебе сегодня не повезло. Скажи, ты пытался когда-нибудь засовывать пальцы в щучью пасть?
  - Нет, конечно. - Орбальд даже отпрянул, вскинув веки.
  - А почему?
  - Все знают, что у щуки особым образом устроены зубы. Если что-то попадет ей в пасть, обратно уже не выйдет. И даже если щука давно выловлена и мертва, тому, кто неосторожен и сует пальцы куда не надо, не так-то легко освободиться. Но к чему... Хотя, понял, ты намекаешь, что тебя неспроста называют Щукой, Харринд с Дальнего Косогора. Ты не упускаешь того, что считаешь своим.
  - Да, разумеется. Я слышал, ты посетил Ренунтиру, Орбальд. Что нового в Ренунтире?
  - Если ты слышал о моей поездке, то должен знать и то, что в Палгирсе у короля Кубулга хватились прекрасной Вириайн. А что с ней случилось, ты тоже, наверное, догадываешься.
  - Она с тобой? - Спросил Харринд.
  - Да. Надеюсь и она, и мои люди уйдут. - Орбальд оглянулся на дверь.
  - Посмотрим. Так значит, гриулари, которая приходила к Кубулгу, а затем пропала вместе с Вириайн, и была Эрсирен дочь Тинда? И она у тебя на службе? Где же ты ее встретил?
  - Вынул из бочки, которая плыла по морю. А как Эрсирен угодила в бочку, ты знаешь не хуже меня. - В голосе Орбальда прозвучал гнев. - Я бы покинул такого короля, как Рибальд, на твоем месте.
  - Скоро покину. Я уже стар. Но я пока что еще на службе. А теперь я попросил бы тебя рассказать обо всем подробнее. Только не нужно восклицаний, каков старый Харринд и каков его король. Пусть это будет просто рассказ. Я слушаю.
  Пока Орбальд рассказывал, открылась дверь, и люди Харринда вели троих дарфилирцев из числа наших спутников. Харринд кивнул Хардугу, и синкредельцы усадили тех троих чуть поодаль и сели сами. Рассказ Орбальда кончился. Хозяин тут же повернул голову к брату.
  - А остальные?
  - Ушли. Женщины тоже. Никто не ранен, если не считать нескольких царапин. Но они еще попадутся. Сейчас главное предупредить соседей. А с утра можно заняться поисками как следует. Если даже кто-то и сбежит в Шингрис, не беда. Выудим.
  - Да, это можно. Но пусть те, кто доберется до Шингриса, делают что хотят. А соседей предупреди. Тех, кто завтра все еще будет в Синкределе, мы не упустим. - И Харринд лукаво улыбнулся. Я уже совсем ничего не понимала. Ведь ничто не помешало бы погоне зайти в Шингрис сколь угодно далеко, а след на снегу остается поистине великолепный, и до нового снегопада еще есть время. Довольно странно служит этот старик своему королю.
  Хардуг вышел, а с ним еще кое-кто. Трое дарфилирцев хранили угрюмое молчание. Они даже не пошевелились, когда Харринд обратился к ним с расспросами.
  - Какие у тебя неразговорчивые люди, Орбальд. - Улыбнулся он. - Но от ужина-то они не откажутся?
  - Я откажусь. Думаю, они тоже. - Сухо ответил Орбальд.
  - А ты, Эрсирен?
  - И я не буду ужинать. - Ответила я.
  Тем не менее, хозяин велел принести еды. Мы сидели, не прикасаясь к ней.
  - И что? - Спросил Харринд. - Вы так и будете морить себя голодом все те дни, что вам предстоит здесь провести? А ты, гриулари, не считаешь нужным подкрепиться перед дальней дорогой?
  - Перед какой дорогой? - Не поняла я.
  - Видишь ли, мне нужно послать вестника в Дарфилир к королю Орринду и передать ему, что его сын здесь, у меня. А именно тебе следовало бы как можно скорее очутиться за пределами этой страны. - Харринд заметил, как у меня вытянулось лицо и хитро подмигнул. - Да-да. Ешь быстрее и в путь. Я дам тебе лыжи и провожатого.
  Я подсела к миске и вопросительно взглянула на Орбальда. Он кивнул. Я принялась за еду.
  - Расскажешь там, в Лариге, что и как вышло. Думаю, короли о чем-нибудь договорятся. А пока... - Он немного помедлил. - Даю тебе слово, Эрсирен, все это время юный Орбальд будет оставаться здесь, под моей охраной, и здесь его жизни ничто не угрожает. Король Рибальд упрям, но я упрямей, и Орбальда ему на расправу не выдам. Но и на свободу не отпущу. А чем все кончится, зависит от Орринда. Ты поняла?
  - Да. - Ответила я. Вскоре я отодвинула миску. Харринд поднялся и сделал мне знак следовать за собой. Во дворе он крикнул:
  - Эй, мальчик!
  И тут откуда-то появился мой родственник Кларм. Я обрадовалась и кинулась к нему.
  - Как видишь, Кларм не пропал. - Сказал мне Харринд. - Он хорошо изучил окрестности, пока жил здесь. Лучшего провожатого не придумаешь. - Затем отпер сарай и выбрал для нас две пары лыж.- Если вам по пути удастся разыскать тех, кто ускользнул от Хардуга, не помешает, пожалуй, приобрести лыжи и для них. - Сказал Харринд, понизив голос. - В Шингрисе, не очень далеко от границы, живет один неплохой лыжный мастер. Эти лыжи тоже он делал. Дорогу к нему Кларм отыщет легко.
  - И ты считаешь, что ты верен своему королю, Харринд? - Спросила я, неся лыжи к воротам.
  - Верен, насколько это возможно. Понимаешь, девочка, служить такому властителю, как наш, очень непросто. Король обязан печься о благе Синкределя. Рибальд, увы, не всегда понимает, как это лучше делать. Стало быть, я обязан многое брать на себя. Ну ладно. - Старый Харринд вывел нас за ворота. - Прекрасная ночь, яркая луна, а ваши беглецы так разворотили свежий снег, что и слепой не собьется. Езжайте, и успеха вам.
  Мы спустились к дороге и надели лыжи. Все это время Харринд стоял на склоне, с улыбкой глядя на нас. Его седые волосы и борода под луной почти светились. Я подумала, что нас с Клармом не удивило бы, если бы старик вдруг взял бы да и растворился в воздухе. Но он не растворился, а лишь дождался, когда мы заскользим прочь, повернулся и, скрипя по снегу, зашагал к воротам.
  21.
  Да, след наши друзья-беглецы наворотили, Харринд не преувеличил. Неровная полоса изрытого снега поднималась из ложбины, тянулась через помятые кусты, расширялась и сужалась, разбивалась на отдельные цепочки и сливалась воедино, и все бежала, извиваясь, среди деревьев. Мы все шли, шли, шли. Кларм озабоченно проворчал, что у этих олухов могло бы хватить ума взять хотя бы чуть восточнее, раз уж они поняли, что забрались в Синкредель. Мы поравнялись с небольшим замерзшим озером. На его дальнем берегу рос густой ельник. Не доходя до ельника, след рассыпался и запутывался среди пригорков и оврагов. И понять, куда же направились беглецы, не представлялось возможным. Сообразили все-таки. Но как мне теперь их искать? Докричусь ли? Я крикнула. Ответа не было. Крикнула еще разок. Опять только эхо. Тогда я сняла с плеса арфу и расчехлила ее. Выбор песни меня не затруднил. Я запела о Вириайн. И когда я дошла до второй гриулы, кто-то подхватил слова. Это, конечно, была она, Первая Красавица Пяти Королевств. Она вышла из-за елок и помахала рукой. Мы с Клармом подъехали к ней, остановились и сняли лыжи.
  - Ты что не отзывалась? - Спросила я.
  - Не была уверена, что все в порядке. Опасалась ловушки. - Ответила Вириайн.
  - Но мое пение могло быть приманкой. - Рассмеялась я.
  - Нет. - Твердо ответила Вириайн. - Твоя песня звучала так, что у меня пропали все сомнения. Эй, выходите!
  И показались остальные. Отыскав взглядом Тиринда, я направилась к нему.
  - Кто теперь старший, ты? - Спросила я.
  - Думаю, что да. Вы попались?
  - Угодили прямехонько в щучью пасть. Это дом Харринда на Дальнем Косогоре. Там Орбальд и еще трое. А мне поручено рассказать обо всем королю Орринду. Это из-за меня вышло. Если бы меня не узнал Харринд...
  - Пустое. - Оборвал меня кормчий. - Насколько я понимаю, у нас есть немного времени. А отбить тех четверых нашими силами не удастся. И требуется поскорее покинуть Синкредель и не медля доставить к королю Орринду через земли Шингриса прекрасную Вириайн. И этот мальчик должен знать дорогу.
  - Еще бы. - С суровой важностью ответил Кларм. - Пошли быстрее.
  И мы двинулись за ним. Мы шли долго. Но не только Вириайн, даже служаночка Валси не проявила никаких признаков усталости. Кларм то и дело уносился вперед на своих лыжах и поджидал нас, затем, сказав что-нибудь коротко и по существу, снова убегал. Я шла с остальными, неся лыжи на плече. У одного поворота на высокой седловине близ развилистой березы Кларм сообщил:
  - Вот и граница. Но лучше еще малость отойти. Отдыхать рано.
  Мы спустились на ту сторону и шли еще часа два. И только после этого Кларм указал нам подходящее место для отдыха. Мы спали там, пока не взошло солнце, а затем двинулись дальше, к дому лыжного мастера.
  По пути я снова и снова мысленно возвращалась ко вчерашнему происшествию, а от него к буре, забросившей нас на север, к бегству из Палгирсы, и наконец к тому, как Орбальд с Тириндом вытащили меня из бочки. Случайна ли эта цепь событий? Нет ли моей вины? А если есть, насколько она велика? Мне все явственней начинало казаться: что-то я сделала не так, что-то упустила. Наконец я остановилась и воскликнула:
  - А, ну конечно!
  - Что такое? - Спросила Вириайн. Остальные с удивлением поглядели на меня.
  - Мне следовало сменить имя, как только я очутилась на корабле. - Объяснила я. - Как я раньше не догадалась. Ту, которую звали Эрсирен, унесло море. К Орбальду на службу пошла другая гриулари. Она не имела права на прежнее имя.
  - Ты думаешь? - Спросил Тиринд. Немного поразмыслил. - И что, ты хочешь сменить имя теперь?
  - Да. Кто-нибудь, дайте мне новое.
  - А что долго искать? - Подал голос Барвир. - Выкинь "си" и зовись отныне Эррен.
  - Эррен - это как раз то что надо! - Воскликнула Вириайн. - Лучше и не придумаешь.
  И все нестройно повторили "Эррен, Эррен".
  Мы продолжали путь. Теперь идти было легче. Почему-то не только я, но и все почувствовали, будто сброшена немалая тяжесть.
  Задолго до того, как мы подошли к дому лыжного мастера, ветер донес до нас приятный и горьковатый запах дыма. Вскоре мы уловили другие запахи: свежего дерева, навоза, чего-то кислого, чего-то едкого. Но дымом веяло особенно сильно, этот запах находил волнами, перекрывая прочие. А вот уже и видно, как дым курится над замшелой крышей. Ворота были распахнуты. Во дворе под навесом стояли лыжи: полностью сделанные и заготовки, а с самого края - доски, в которых будущие лыжи еще и не угадываются.
  Мастер топтался посреди двора и беседовал с Клармом, который в конце пути снова умчался вперед. Мастер был невысок ростом и крепко сбит. Его темная с проседью борода походила на пышный куст чертополоха. Брови были косматые. Глаза синие, приветливые. Разговор велся на невероятной смеси языков: мастер был родом не из Пяти Королевств и не с севера, а из семьи, явившейся в Шингрис откуда-то с востока. Не знаю уж, что за народы там обитают. Но если есть хоть несколько человек вроде него, наверное, и на востоке жить можно. Мы поклонились хозяину и стали ждать, пока Кларм с ним договорится. Платить за всех вызвалась Вириайн. Не берусь судить, единственная она в своем роде. Или у невест из королевских домов принято годами готовиться к тому, чтобы с кем-то сбежать, но в путь она снарядилась неплохо. Золота и серебра ей еще не на такую дорогу хватило бы. Все подобрали себе лыжи, надели их и длинной вереницей тронулись дальше. Кларм по-прежнему бежал впереди. Я за ним. Обернувшись, я заметила, что другие отстали. Остановилась. Вскоре меня нагнал Барвир.
  - Беги не задерживайся. - Сказал он мне. - У тебя важные вести. А остальные пойдут так, чтобы не оставить позади Вириайн. Она лыжница малость похуже нас. Счастливого пути!
  И я, не колеблясь, припустила за Клармом.
  Мы шли несколько дней. Иногда попадалось жилье, и нас впускали обогреться и поесть. Кларм на смешном ломаном языке, всякий раз по-иному, объяснял, что за ним идут другие, и среди них две женщины. Хозяева улыбались и кивали, обещая оказать нашим друзьям гостеприимство. Мы прощались и спешили дальше. И вот въехали в хорошо устоявшуюся лыжню.
  - Дарфилир уже рядом. - Сказал Кларм. - Видишь речку? Это Пограничная.
  Лыжня спускалась к речке и поднималась на другой берег. Мы разогнались на спуске, и без труда одолели новый подъем. Довольно скоро - речка еще и за деревьями не скрылась - показались длинные строения за оградой. От них по дороге нам навстречу вышли дарфилирские воины. Мы остановились, не доехав до них шагов пяти. Кларм приветствовал дарфилирцев и сказал:
  - У моей родственницы гриулари Эррен важные вести для вашего короля. Чуть позже сюда прибудут прекрасная Вириайн из Ренунтиры со служанкой и ваши люди во главе с Тириндом. Но Орбальда и еще троих захватили синкредельцы. Вам расскажут обо всем позже. Позвольте нам без задержек продолжить путь.
  Старший над воинами кивнул головой.
  - Да, я вижу, что время не терпит. Дорога дальше хорошая и ровная, вы вполне можете пересесть на коней, а лыжи оставить здесь.
  И мы задержались ровно настолько, сколько потребовалось, чтобы снять лыжи, оседлать коней и получить еды и питья на дорогу. Нас сопровождал один из здешних, звали его Виртард. По дороге я, не вдаваясь в полдробности, обмолвилась кое о чем. Он заметил:
  - Мы здесь в Дарфилире понимали, что решение Орбальда не очень разумно, но разве кто-либо может его отговорить, если он что-то задумает? Нелегкое время предстоит его отцу, нашему королю Орринду. И, вполне возможно, будет нарушен мир.
  Он сопровождал нас до самого Ларига. В отличие от Палгирсы и Тимбрунга, Лариг расположен не близко от моря, он стоит на крутом берегу широкой полноводной реки. Зимой река замерзает, так что в гавань Ларига корабли входят только летом, отчего она зовется Летней Гаванью. Зимой корабли останавливаются в гавани на Побережьи, прикрытой со стороны моря длинным и узким островом, напоминающим чуть изогнутый вал. Но, разумеется зимой во всех водах Побережья кораблей много меньше. Замерзают только заливы нашего моря, но само оно делается бурным и непредсказуемым. Лед на заливах часто ненадежен, но почти по всем рекам можно спокойно ходить и даже возить грузы на телегах и санях.
  Всю дорогу я мысленно перебирала события и ломала голову, как буду говорить о них королю Орринду, чтобы рассказ вышел кратким, и при этом ничего не упустить и не сбиться. С чего начать? Я не раз и не два принималась составлять свою речь, и чувствовала, что она никуда не годится. Когда мы вступили в ворота, и сопровождавший нас дарфилирец скрылся в доме, я все еще пребывала в растерянности. Народ во дворе поглядывал на нас с Клармом, но не заговаривал. Вернулся Виртард и велел следовать за ним. Мы вошли.
  Зал был поскромнее, чем у короля Рибальда, но и здесь резьба была хороша, а огонь пылал ярко. Король настолько походил на своего сына, что я даже вздрогнула. Хотя, конечно, заметно было, что сидящий передо мной человек на двадцать лет старше, и повадкой сдержанней, а глаза его, такие же ясные, чуть глубже запали.
  - Мне сказали, - произнес кроль после обычного обмена приветствиями, - что ты, гриулари, принесла печальные вести о моем сыне?
  - Да, вести нерадостные. - Ответила я, почему-то успокоившись. - Но он жив.
  И дальше разговор пошел сам собой. Время от времени король задавал вопросы, но не такие, которые могли бы сбить, а напротив, такие, которые помогают не упустить что-то важное.
  - Благодарю тебя, гриулари. - Сказал наконец король и глубоко вздохнул. - Раз уж мой сын взял тебя на службу, на службе в нашем доме ты и останешься. Не думаю, чтобы ты совершила какой-то промах. Причина несчастья неосторожность моего сына. Мы его, конечно, вызволим, но пока ему придется поскучать. А могло выйти много хуже.
  И король стал обсуждать с приближенными, кого послать в Тимбрунг к Рибальду. Выбрали троих. И тогда король отпустил нас с Клармом, а королева Урсори отвела в сторону и поблагодарила от себя, а затем велела проводить нас в дом своих родичей, бездетной супружеской пары. В этом доме мы с Клармом прожили довольно долго. Хозяева относились к нам как к своим детям, и порой их опека становилась мне в тягость. Эти добрые люди не понимали, что я росла не в совсем обычном доме и пользовалась несколько большей свободой, чем дочери в других семьях. Ссориться мы, правда, не ссорились, но случались трения. Нелегко давались мне и разговоры о доме. Оба супруга, особенно жена, ахали и поражались, как это столь молодую девушку отпустили на чужбину одну (Кларм почему-то был не в счет), и почему вообще дальняя родня с других островов не взяла меня к себе и не стала держать под присмотром до замужества. Но чем дальше, тем меньше они утомляли меня странными вопросами. И все же печаль во взглядах добрых хозяев свидетельствовала, что они, скорее, уступили и смирились, нежели поняли и приняли. Однако, мы как-то уживались.
  Между тем поступила весть из Синкределя, что договориться об освобождении королевского сына не удалось. Орринд готов был уступить любые спорные земли, но Рибальду этого было недостаточно. Он требовал, чтобы дарфилирцы передали ему Вириайн, ибо еще не оставил мысли о браке прославленной красавицы со своим сыном Риндором. Но на это ни дарфилирцы ни Вириайн пойти не могли. И переговоры топтались на месте
  Вириайн прибыла в Лариг вскоре после меня, и ее приняли с большим почетом. Она жила вместе с дочерьми короля Орринда, ни в чем не знала отказа и терпеливо ждала, когда наконец освободят ее жениха. Я часто виделась с ней. Обычно она посылала за мной. Но нередко мы встречались, ходя на лыжах или ездя верхом. Беседуя с ней об Орбальде, я с улыбкой думала: хорошо, что я все-таки не она. Насколько лучше быть дочерью гриулара с маленького острова, чем дочерью короля. И дар мой все же не одно проклятие. Ведь он дает мне свободу, люди совсем иначе относятся ко мне только из-за того, что надо мной сильнее любой другой власти, родительской или королевской, власть Гринда. Как-то мы разговорились с Вириайн о стихотворстве, и она спросила:
  - Что самое трудное в твоем ремесле, Эррен?
  - Славить королей. - Ответила я не задумываясь. Она немало удивилась.
  - Разве?
  - Ну конечно. Ведь чтобы воспеть короля, надо найти в нем достоинства, которых никто бы не оспорил. И строго умолчать обо всем, в чем король себя уронил. Бывают среди королей и такие, которые ничем не проявили себя; о них можно говорить, что они добрые правители, которые не тревожат соседей и не притесняют свой народ. Если король не дает покою подданным, говорят, что он твердой рукой наводит порядок в стране. Если забияка - отважен и предприимчив. Если его раз-громил противник - благородная жертва вероломства, которая ждет своего часа, чтобы отплатить. Короче, как можешь, так и выкручивайся. Причем, говорить надо по-хитрому, короли безыскусности не любят. А хитро сказанное можно понять по-разному. Идешь как по лезвию ножа. Вспомни, кстати, рибальдову бочку.
  - Да-да. - Пролепетала она, немного смутившись. И больше объяснений не требовала. Я была уверена, что она думает: нет, хорошо все-таки, что я не странница-гриулари, а королевская дочь.
  22.
  В один прекрасный день король Рибальд тайно отдал приказ схватить дарфилирских послов. Но те, вовремя кем-то предупрежденные, бежали. Им удалось благополучно достичь Дарфилира. Но это, разумеется, означало войну.
  Король Орринд объявил сбор войск. Один за другим потянулись в Лариг отряды. И вот наконец войско выступило к Пограничной. Перед началом боевых действий оба короля встретились у брода. Я видела эту встречу: прекрасная Вириайн пожелала поехать и взглянуть, а я находилась при ней. Мы стояли в отдалении, стараясь не попадаться на глаза и получше закутаться в темные плащи. Орринд подступил к самому берегу и сказал:
  - Что это значит, король Рибальд? Если мои посланцы чем-то не угодили тебе, достаточно было приказать им покинуть Синкредель. Но то, что пытался проделать ты, следует расценивать как вероломство.
  - Я никогда не клялся тебе в верности, король Орринд, и ты должен быть мне благодарен за то, что я вообще согласился принять твоих посланцев, выслушал их и так долго терпел их дерзкие речи. Да еще и после того, как ты со своим сыном оскорбили меня и короля Кубулга, отняв у отца прекрасную Вириайн, предназначенную в жены моему Риндору.
  - Ваши переговоры с Кубулгом велись в тайне, и я лишь волей случая прослышал о них. Да и, насколько мне известно, ничего еще не было решено. Мой сын молод и нетерпелив. Что странного в том, что он полюбил столь дивную красавицу и принял решение, от выполнения которого никто не смог его удержать? Полагаю, Орбальд заслуживает не осуждения, но снисхождения. И раз уж случилось то, что случилось, следовало бы выдать Вириайн за Орбальда, а королю Кубулгу и тебе я готов выплатить любое возмещение. О чем еще может идти речь?
  - Дарфилирцы всегда посягали на то, что для них не предназначено. И, когда можно, наносили ущерб Синкределю. А после этого говорили о мире и возмещении, как будто честь продается за серебро и другие жалкие подачки.
  - Король Рибальд, но если ты хотел войны, ты мог и вовсе не принимать посланцев.
  - Я сам знаю, что и когда мне делать, король Орринд. В последний раз предлагаю тебе: верни Вириайн и выдай мне всех тех, кто участвовал в похищении. И, в первую очередь, гриулари, которая теперь называет себя Эррен. Тогда будет мир.
  - Нет, король Рибальд. Верни мне сына и назначь возмещение. Таково мое последнее слово.
  Поскольку договориться ни до чего не удалось, протрубили к бою. Синкредельцы перешли замерзшую речку, но дарфилирцы отбили их. Затем дарфилирцы двинулись на синкредельский берег и оказались отбиты синкредельцами. Так повторялось несколько раз. К вечеру обе стороны разошлись, решив не возобновлять боя, пока не подойдут подкрепления. Мы с Вириайн уехали в Лариг. В течение нескольких дней слухов о заметных переменах не поступало. Война шла довольно вяло. В сущности, воевать жаждал только король Рибальд и кучка тех, кто был к нему особенно близок. А все прочие с обеих сторон словно лишь потакали его прихоти. И это могло бы показаться забавным, если бы Вириайн не страдала в разлуке с Орбальдом. Нелепое упрямство Рибальда все больше раздражало меня. Я сложила о синкредельском короле обидные стихи. И прочла их Вириайн, чтобы ее повеселить. Она пришла в восторг, захлопала в ладоши и воскликнула:
  - Ты должна непременно прокричать это у Пограничной, чтобы услышал Рибальд!
  - Пожалуй, лучше не надо. - Ответила я. Как-то не хотелось дразнить Рибальда. А вдруг он в гневе прикажет отнять у Харринда Щуки юного Орбальда и казнить? Но Вириайн не унималась.
  - Нет! Нет! Прокричи это ему! Так поступали все гриулары! Гриулару не пристало робеть и прикрываться речами о благоразумии.
  Я отказывалась, но о стихах прослышали и другие. Меня снова и снова просили их прочесть, а, выслушав, подстрекали ехать к Пограничной. Наконец я поддалась. Более того: сама не знаю, как вышло, но все вдруг стало нипочем. И мы поехали: я, Вириайн и еще несколько человек. Остановились мы в маленьком тихом домике чуть поодаль, и сразу же, в тот самый вечер, двинулись к реке. Один из сопровождавших нас мужчин вышел вперед и громко крикнул, сложив у рта ладони:
  - Эй! Здесь ли король Рибальд и его сын Риндор?
  - Здесь! - послышалось с дальнего берега.
  - Пусть выйдут. Мы бы хотели, чтобы они нас выслушали. Синкредельские воины на том берегу расступились. Показались Рибальд и Риндор, одетые по-походному.
  - Ну, так что у вас? - Спросил Рибальд. Мои спутники отошли, и я почувствовала себя улиткой, которая вдруг лишилась раковины. Стало холодно и одинокою А синкредельцы насмешливо глядели на меня и ждали. Тогда я, не теряя ни минуты и не делая никаких вступлений, произнесла как-то удивительно напористо и звонко:
  Не будет прибытку Рибальду;
  Беда любому, кто добрый дуб
  Рубит, не думая.
  Опасны ссоры с соседом;
  За садом своим смотрел бы,
  А себя не бесславил.
  Войну развязавший взвоет;
  Все силы его развеет
  Внезапный ветер.
  Оттепель. Слякоть. Лужи.
  Лыжнику неумелому
  Досталось. И поделом.
  Не успела я договорить, как что-то свистнуло. Один из спутников дернул меня за руку и бросил на снег. Над моей головой пронеслась стрела. Мы рванули прочь, пригибаясь и петляя. Но больше в нас не стреляли. Наверное, боялись попасть в Вириайн, которую узнали по смеху. Мы вернулись к своему пристанищу, и Вириайн, все еще смеясь, проговорила:
  - И за этого нахала и несмышленыша меня хотели отдать! Стоит и жмется к отцу. Точно цыпленок рядом с наседкой. Да еще и в гриулари вздумал стрелять. Вот так королевский сын!
  - Так это Риндор в меня стрелял?
  - Он, он. - Подтвердили остальные. - А отец вырвал у него лук и наградил подзатыльником за такую поддержку. Ха-ха-ха!
  Я почему-то ничего этого не заметила. Наверное, стихи помешали.
  - Да, никудышный мальчишка. - Согласилась я. - И что только отец с ним носится? Других сыновей что ли нету... - Тут мне пришла шальная мысль. - Эх, если бы удалось его сцапать, мы бы живо вызволили Орбальда.
  - Неплохо придумано! - Воскликнул кто-то. - Как бы это устроить?
  - А пусть его Вириайн поманит. - Предложила я. Она повернула голову ко мне. Глаза у нее были несколько растерянные, но на губах лукавая улыбка. А что? Она меня раззадорила, подбив на шутку, едва не стоившую мне жизни, почему бы мне ее теперь не раззадорить? Тем более, речь идет о спасении ее жениха. Пусть сама для него что-нибудь сделает.- А что? -Усмехнулась я. - Если гриулару положено себя под стрелы подставлять, то не подобает отсиживаться и вздыхать невесте королевского сына. Или ты сомневаешься в себе?
  - Я? - Так и вскинулась Вириайн. - Да ничуть!
  Среди тех, кто был рядом, когда я читала стихи, оказался и Тиринд. Вместе с нами он явился затем к дому и присутствовал при разговоре. Я догадывалась: ему не очень приятно, что я согласилась на эту выходку, хотя у гриуларов здесь свои права. Он хмуро молчал, прислушиваясь, но вдруг с улыбкой заметил:
  - Если так, завтра же устроим западню. Подбор и расстановку людей я беру на себя. Но при одном условии, Вириайн: пусть Эррен туда и близко не подходит.
  Так и договорились.
  Весь следующий вечер я послушно сидела в доме, даже во двор не высовывалась. Но вот дверь распахнулась, и влетел Барвир.
  - Взяли! Взяли! Удалось! - Крикнул он с порога. Затем хлопнулся на пол у моих ног и принялся рассказывать. - Вириайн подошла в темноте к самому берегу и стала так тоненько, так жалобно звать: "Риндор, Риндор". Он вышел. "Кто это?" "Это я, Вириайн. Мне надо тебе кое-что сказать". "Насмехаться надо мной пришла?" "Да нет же, ты многого не знаешь, выслушай меня. Только не здесь. Отойдем подальше. И не бойся. Ведь я тебя через речку не зову". Согласился. И пошли оба: каждый по своему берегу. Наконец Вириайн остановилась, огляделась и говорит: "Здесь можно. Слушай меня, Риндор..." И тут на него тириндовы парни сверху - прыг! Искупали его в снегу, и уж наглотался он снегу, думаю, не стоило и рот завязывать. И бегом с ним на дарфилирский берег. Вириайн перебросила косу назад и говорит: "Прости, но я так люблю Орбальда, что пришлось тебя обмануть". Ну и скулил же этот юнец. Его к королю повели. А я поскорее к тебе, чтобы обрадовать.
  Вскоре явилась разрумянившаяся, брызжущая весельем Вириайн. И мы говорили все о том же снова и снова. А затем я стала им петь. На середине песни вошел Тиринд. Я остановилась было, но он сделал мне знак продолжать. Когда я кончила, мы завели вместе одну старинную шуточную песенку о неосторожном и любознательном лисенке, угодившем в ловушку охотника. И только после этого Тиринд сказал:
  - Король был не очень доволен, что его заранее не предупредили об этой затее. Но я сказал что мы предпочли молчать, так как опасались неудачи. И он согласился, что это убедительный довод. И больше не скрывал своей радости. Риндор дрожал, как осиновый лист, но едва понял, что его жизни ничто не угрожает, принялся поносить всех подряд: и Вириайн, и меня, и короля, и Орбальда, а пуще всех тебя, гриулари. Я уж не стану передавать его слова. Король приставил к нему надежную охрану, и завтра же будет говорить с королем Рибальдом. Думаю, ни тебе ни ей не надо туда ходить, а еще лучше будет, если вы уедете в Лариг.
  Я согласилась, что не стоит дразнить синкредельцев нашим присутствием. Но возвращаться в Лариг отказалась. Пожелала остаться и Вириайн. Переговоры завершились еще до полудня. Рибальд быстро согласился обменять Орбальда на своего сына и позвал Харринда. А тот сказал, что предпочитает сам доставить Орбальда к месту, где произойдет обмен. И пусть лучше это будет не здесь, а на востоке. И поедут туда только по несколько человек с той и с другой стороны. Синкрелдельцев он назвал сам.
  - Но нам-то с Эррен разрешено туда отправиться? - В нетерпении спросила Вириайн.
  - О вас разговора не было, но я могу узнать. - Пообещал Тиринд.
  К вечеру разрешение для нас было получено. Наутро Харринд Щука выехал к себе на Дальний Косогор, а мы на восток. Нам пришлось подождать, ибо Харринду было так скоро не обернуться. Но вот наконец Барвир снаружи крикнул: "Едут!", и мы с Вириайн выбежали из дому, а затем вышли на дорогу. У самой реки стоял король Орринд, чуть поодаль юный Риндор под охраной четырех дарфилирцев. С синкредельской стороны к реке подлетели всадники. Остановились у спуска. Первым спешился сам Харринд, затем его люди, и только после этого Орбальд. Он был румян и свеж, но погружен в глубокую задумчивость. Харрид приветствовал короля Орринда, тот пожелал всяческого благополучия Харринду. Затем они переглянулись, кивнули друг дружке, и каждый сделал своим людям знак не двигаться. Харринд взял Орбальда за руку и повел вниз. Тот по-прежнему был как во сне. Зато Риндор, которого вел по склону король Орринд, подпрыгивал, точно жеребенок. Обе пары становились на льду. Разомкнулись руки. Орбальд и Риндор, неприязненно глядя друг на дружку, поменялись местами. А затем Харринд с юным Риндором молча поднялись на синкредельский берег, а Орринд с сыном на дарфилирский. Но все-таки Харринд обернулся и простился с нами, прежде чем синкредельцы сели на коней и ускакали. Мен он при этом по имени не назвал, но мне показалось, будто на миг его приветливый и доброжелательный взгляд задержался на мне. Хотя я, вроде, позаботилась о том, чтобы меня не узнали и вообще не обратили внимания. Когда синкредельцы скрылись, Орбальд замедлил шаг, опустил голову и сказал:
  - Отец, я был неразумен. Не гневайся.
  - Я и сам когда-то был молод. - Ответил король Орринд и обнял сына. И как только отпустил его, к Орбальду с радостным возгласом, кинулась прекрасная Вириайн.
  23.
  Свадьбу надолго откладывать не стали. Но уверена: то было бракосочетание, вполне достойное королевских детей. Весь Лариг ликовал, и я сама удивилась, как успела вовремя с новой песней. Наутро отец жениха выехал к своему войску, но Орбальд задержался еще на несколько дней, после чего простился с новобрачной и последовал за отцом. И все-таки мы знали, что ждать придется недолго. И не ошиблись. Мало-помалу война заглохла. Однако, и мир заключен не был. Пока что не могло быть и речи о каких-то новых переговорах. Даже насчет тех троих, которые по-прежнему оставались в заложниках у Харринда. Мы узнали только, что они пока вне опасности. А еще мне передали слова, которые сказал король Рибальд по возвращении в Тимбрунг.
  -Ни для кого не тайна, что расставить западню на моего сына это выдумка гриулари Эррен. Когда Эррен предстанет перед моим судом, а рано или поздно такое произойдет, она ответит еще и за это.
  Я попыталась рассмеяться, ибо знала: королю Рибальду непременно расскажут, как я встретила новость. Но, признаюсь, настоящего веселья не чувствовала. Рибальд не имел привычки бросать слова на ветер.
  Жизнь шла своим чередом, приближалась весна, и я стала испытывать щемящую тоску по дому. Тянуло домой и Кларма. Мы все чаще поговаривали, что неплохо бы вернуться, Ведь мы простились с домашними только для того, чтобы погулять на свадьбе на соседнем острове. Все остальное случилось как-то само собой. Конечно, отправься я намеренно в столь долгое странствие, это ни моих родных ни соседей не удивило бы, ведь все они знали, что я гриулари. Но все-таки вышло как-то нехорошо. Побаивалась я и недовольства Тарда, пусть он никаких прав надо мной здесь не имел. Они с моим отцом не очень-то ладили, хотя и не ссорились, но отец обратился бы к нему за поддержкой только в крайности. Так что и я, вроде, ни в чем перед Тардом не провинилась, и, кинься я к нему в случае чего с криком: "Спаси, дядя Тард, помоги!", он бы не посмел отказать. Тем не менее, я не была спокойна.
  Когда снег растаял, но река еще не вскрылась, в гавань на Побережьи прибыл корабль с острова Баунн. Я отправилась туда в сопровождении Кларма. И почти сразу нос к носу столкнулась с одним знакомым бауннцем.
  - Эрсирен! - Воскликнул он. - Вот так встреча!
  Я предупредила, что переменила имя, и стала спрашивать о новостях.
  - У нас все благополучно. - Ответил он. - И на Баунне и на других Журавлиных островах. Риндклесс и Велья, узнав, что я плыву сюда, просили передать поклон и сказать, что они очень рады твоим успехам, хотя, конечно, немало за тебя тревожатся, и хотели бы, чтобы ты, как только удастся, вернулась домой.
  - Я тоже хочу домой. А скажи: никто не сердится, что я так долго где-то пропадаю?
  - Ничуть.
  - А Тард?
  - Да что Тард? Он только рукой машет и все повторяет, что родичи-гриулары бывают у тех, кого наказывает судьба. И что он готов потребовать ответа от синкредельского короля, если только ты сама об этом попросишь.
  - О. - Сказала я. Довольно трудно было себе такое представить.
  - Ну да, конечно. - Бауннец, видимо, плохо понимал, что такое Рибальд, король Синкределя. - Мы все были возмущены, когда услышали, как обошлись с тобой в Тимбрунге. И не рано так поздно припомним это королю Рибальду.
  - Пока лучше не спешить. - Заметила я. - Но будьте готовы дать мне убежище. Надеюсь, что обойдется, но как бы мне скрываться не пришлось.
  - Можешь на нас рассчитывать, гриулари Эррен. - Пообещал бауннец. - С острова на остров переправлять будем, из дома в дом перевозить, сколько ни понадобится. Никто не выдаст.
  Я поблагодарила и добавила, что, скорее всего, недолго еще останусь на Побережьи. Не была, правда, уверена, что успею отплыть на этом же корабле. Но когда я пришла к Орбальду и попросила меня отпустить, он сказал:
  - Не могу. Ты мне очень нужна.
  А король Орринд удивился, неужели мне так плохо живется в Лариге. Я ответила, что всем довольна, но ведь у меня есть и дом. И все-таки ни король ни его сын не уступали. Когда бауннец отплывал, я передала ему все как есть, велела кланяться и родным и соседям, и самому гальби Хлиму, если он обо мне спросит. С грустью и тревожными предчувствиями провожала я в море тот корабль.
  Между тем побежали слухи, что король Рибальд сговаривается с королем Кубулгом о большом совместном походе на Дарфилир. И что намерения Рибальда таковы: Дарфилир разорить и присоединить к Синкределю; короля Орринда лишить власти и помиловать только, если попросит пощады; сына его Орбальда непременно казнить; прекрасную Вириайн вернуть отцу, пока не решится вопрос о ее новом замужестве; расправиться со всеми участниками похищения; а меня разыскать во что бы то ни стало и судить у Серого Камня.
  Король Орринд пребывал в немалой тревоге и несколько дней подряд созывал совет. Безусловно, все понимали, что следует, в первую очередь, искать союзников. Но что да как, и кого куда послать, это вещи, о которых на королевских советах спорят часами. Наконец были выбраны посланцы в Зеран и в Бельту, те два из Пяти Королевств, что располагались к югу от Дарфилира. Зеран, как известно, выдается в море и очертаниями походит на старую ложку, разбитую и обгрызанную. Народ там живет замкнутый и не склонный вмешиваться в чужие раздоры. Но храбрость свою и силу зеранцы не раз доказывали и у своих берегов и у чужих; нужно только уговорить их помочь. Король Зерана - одно название что король, у него очень мало власти; и более того, королей они выбирают не из одного рода, а из нескольких. Но при этом зеранцы поразительно хорошо понимают друг друга и легко принимают любые решения. Была надежда, что удастся к ним воззвать. Бельта, расположенная еще южнее, совсем маленькая страна. Некогда зеранские переселенцы отвоевали ее у раунгов. Из-за того, что бельтиане живут на самом краю нашей части Побережья, они малость чудные. В речи их, что вполне понятно, мелькают раунгийские словечки. И смешанные браки с раунгами для них дело привычное. Трудно предвидеть, как они встретят просьбу Орринда. Но Орринд никогда не причинял им зла, так что союз вполне возможен.
  А еще дальше совсем иной мир. Раунгар. Страна раунгов. Речь их совершенно непонятна, обычаи диковинны, песни протяжны, и смысл их темен даже для самих раунгов. Они то тихи, безмятежны и погружены в мечтания, то вдруг впадают в неистовство. В бою они как одержимые, но их подводит непостоянство. О непредсказуемом человеке у нас говорят: "Безумен как раунг". Жителей Пяти Королевств они называют "гуайхи", что означает забияки или драчуны. Взаимные счеты велики. И все же королю Орринду пришла мысль, а не позвать ли на помощь и раунгов. Дело в том, что с осени при дворе у него жил один раунг, присланный их королем. Я познакомилась с этим раунгом, как только явилась в Лариг, и как-то сразу стала учиться их языку: любопытно было. Так что теперь уже довольно сносно объяснялась. И вот в присутствии совета король спросил этого раунга, не согласится ли тот взять меня с собой в Лоэ к королю Дау для заключения союза против Синкределя и Ренунтиры. Раунг не возражал, но предупредил, что короля Дау нелегко будет уговорить. Ведь северные соседи всегда причиняли ему немалый урон. В любом случае, мне будут рады при дворе в Лоэ, и кому как не мне, оутали (так по-раунгийски называется гриулари, гриулар же оутэ) туда ехать.
  Ну а я, конечно, не посмела отказать. И правда, кому как не мне. Да и не худо бы взглянуть на таин-ственную страну, о которой ходит столько невероятных слухов. Стало уже совсем тепло, трава во-всю зеленела, птицы буйно щебетали, а на деревьях лопнули почки. И мы отплыли от дарфилирских берегов, взяв курс на юг. На корабле было несколько людей Орринда, раунг, которого звали Гоас, и мы с Клармом. При хорошем попутном ветре мы обогнули Зеран. Дальше пришлось, убрав парус, идти на веслах. Как-то, когда смеркалось, мы добрались до одной рыбацкой деревушки в Бельте, очень удобно расположенной, где решили заночевать. Нас тепло встретили, накормили и уложили в разных домах. Я легла рядом с хозяйской дочерью в доме посреди деревни и безмятежно уснула.
  24.
  Проснулась я оттого, что девушка-бельтианка трясла меня за плечи. Кругом было полно дыма.
  - Что такое? - Спросила я. - Пожар?
  - Да! Пришли гуайхи с моря и жгут деревню. А ты все спишь и спишь. Бежим скорее, может, еще спасемся.
  Я вскочила, кое-как набросила одежду и схватила арфу.
  - Что за гуайхи? Дарфилирцы? Синкредельцы? Островитяне? Ренунтирцы? - Спрашивала я, спеша за девушкой к выходу.
  - А я разве знаю? - Отмахнулась она. - Гуайхи они и есть гуайхи. Ах да, ведь и ты тоже... Прости. Но я правда не знаю. Бежим!
  Но ведь бельтиане и сами гуайхи. Их бы так назвал любой раунг. А для них гуайхи - что-то другое. Те, кто живет севернее? Или только те, кто нападает с моря? Поди разбери. Как я ни шалела, а мы покинули дом вовремя. Пламя уже трещало вовсю. Деревня вытянулась по дуге наискось от моря к лугам да полям. За ними был лес. Вдоль нашей стороны дороги стояло пять домов, напротив четыре. Дома, ближайшие к морю, ярко пылали. Два дальних еще только занимались. И мы, само собой, побежали прочь от моря. Несколько раз по дороге нам попадались убитые. Среди них было две женщины и одна маленькая девочка. У самого выхода из деревни лежал старик с зияющей раной во лбу. Рядом валялся топор. Непонятно зачем я наклонилась и подняла топор. Уже светало, и было хорошо видно, как по лугу бегут деревенские жители, а за ними с воплями гонятся пришельцы. Началось все это довольно давно. И надо же мне было так разоспаться!
  Один из пришельцев заметил нас, толкнул в плечо другого и пробасил на синкредельский лад:
  - Эй, Хурб, смотри, вот еще две. Сюда, сюда, к нам, куда это вы собрались?
  Они стали приближаться. Девушка взвизгнула и вцепилась мне в руку. Я шепнула ей: "Тихо" и подняла топор.
  - Гляди, Хларриф, у нее топор. - Прохрипел второй. И мне. - А ну бросай!
  - Эй, а кто вы такие? - Громко спросила я. До них было шагов пятнадцать. - Вас синкредельский король послал или как?
  - А кто ты такая, чтобы спрашивать? - Пролаял Хурб.
  - Гриулари Эррен Кальминти, если вы о такой слышали.
  - Ого! - Хором воскликнули оба. И еще несколько человек, бросив погоню за бельтианами, обернулось в нашу сторону.
  - Тебя-то нам и надо. - Вдруг радостно прогудел Хларриф. - Хурб, вот случай помириться с королем! Эй, гриулари, бросай топор, и без глупостей. Мы всего-навсего отвезем тебя в Тимбрунг. А уж что решит король у Серого Камня, не наша забота. Ну так бросай же, все равно отнимем.
  Бельтианка выпустила мою руку и прыгнула направо. Я, соответственно, помчалась налево, покрепче сжав топор обеими руками. Но грабители кинулись наперехват. Тогда я бросилась направо. Мне опять преградили дорогу. Снова налево. Опять неудача. Так и случилось, что они вынудили меня отступать все ближе и ближе к горящим домам. Они рассыпались полукругом и замедлили шаг, уверенные, что я никуда не денусь, глядели на меня, самодовольно улыбаясь, некоторые посмеивались, и то и дело кто-нибудь кричал:
  - Эй, ведьма, стой!
  - Совсем что ли спятила?
  - Бросишь ты наконец топор?
  Я продолжала отступать.
  - Да куда тебя несет? Изжаришься. Вернись, тебе говорят!
  Тут я описала в воздухе дугу топором, развернулась и бросилась в полный дыма проход между горящими строениями. Сзади слышались изумленные и негодующие вопли. Держа топор в опущенной правой руке, я левой накинула на голову плащ и, пригнувшись, что есть духу понеслась вперед. Дышать было нечем. Глаза и ноздри щипало. То справа то слева на дорогу с шипением падали тлеющие головни, а то и жарко горящие обломки досок. Плащ в нескольких местах задымился. Запахло паленой шерстью и волосом. Я думала только об одном: вперед, вперед, нельзя останавливаться. Перескочила через полыхающее бревно, метнулась в сторону, когда что-то тяжелое и черное с треском полетело вниз. И вдруг стало прохладно и запахло морем. Я откинула плащ. Горящая деревня осталась позади. Я стояла на сыром зернистом песке. Воздух был бледносиним. Мерно, как ни в чем ни бывало, плескалось море. Снова и снова накатывала на берег и разливалась тонким слоем белая пена. На волнах покачивалась лодочка, привязанная к воткнутому в песок колышку. Что-то пылало в море чуть правее меня. Корабль. Да это же тот, на котором мы плыли. Мы оставили одного на борту. Где они? Скорее всего, убит. Еще два корабля темнело слева. Это синкредельские. Остался там кто-нибудь или все кинулись на берег? Неважно. Я вдруг поняла, что должна сделать. Я выбрала взглядом подходящую жердь, из тех, до которых еще не добралось пламя. Подошла и ощупала. Сухая. Обрубила топором кусок, зажгла от горящего дома. Неплохо занялось. Прикрывая факел от ветра плащом, я двинулась к лодочке. Узел не развязывался, колышек не выдергивался, и я просто-напросто обрубила канат. Зашла в воду. Здесь было всего по щиколот-ку. А есть ли тут весла? Если нет, придется опять ходить, что-нибудь такое высматривать, а время дорого. Да вот же они, весла, на виду! Эх я, растяпа! Сначала пришлось брести в воде, толкая лодку на более глубокое место. Все, можно садиться. На дне лодочки обнаружилась удобная щель меж досок. Я еще малость расширила ее топором и ткнула туда свой факел. Только бы не погас. Ладно, погаснет - подойду к нашему кораблю и снова зажгу. Я взялась за весла и заработала ими, стараясь не шуметь. Лодка двинулась к корме ближайшего синкредельскоро корабля. Конец плаща я зацепила об уключину, чтобы прикрывать факел. Огонек не слишком разгорался, но и не гас. Темная корма закрыла большую часть рассветного неба. От досок густо пахло смолой. Хорошо. Я прислушалась. Никакого движения. Оставила весла, ухватилась рукой за выступ в кормовой резьбе и подтянула поближе свою лодку. Теперь корма нависала надо мной, и лодка покачивалась в ее тени. Пора. Я поднесла факел к месту, где в щели скопилось побольше смолы. Занялось довольно скоро. Я подож-дала немного. Подожгла еще в нескольких местах. По доскам заплясало веселое пламя. Отлично. Я отпустила корму, опять вставила факел в щель, взялась за весла и осторожно переместила лодку к корме второго корабля. Мне и здесь не пришлось много возиться. Молодцы, Хурб и Хларриф, и кто там с ними еще, не пожалели смолы. Я отъехала подальше в море и остановилась, готовая, если пламя угаснет, вернуться и поджечь снова. Но оно все разгоралось и разгоралось. И тогда я выбросила факел в море. А топор поудобней засунула под скамью, он мог мне пригодиться. Ничья голова не показывалась над бортом ни одного из синкредельских кораблей. Никто с криком не мчался к носу и не кидался в воду. Значит, там все-таки никого. Увлеклись. Хотя, много ли здесь, в этой жалкой деревне добычи? Наверное, им просто долго не везло, и злость разбирала. Пожар на кораблях они нескоро заметят, ведь корабли от них закрывает горящая деревня. А мне здесь больше делать нечего. Подамся-ка дальше на юг. Там видно будет. Я вздохнула и на этот раз налегла на весла как следует.
  Было уже совсем светло, и над водой поднимался белый пар. Мало-помалу он превратился в туман, но не настолько густой, чтобы пропал берег. Так что идти вдоль берега было нетрудно. Солнце уже встало, но его закрывали холмы и деревья. Затем начались скалы. Сперва с востока, с суши, а там и по другую сторону от лодки. Потянулись островки: маленькие и побольше. Проливы ветвились, как лесные тропинки. Туман стал реже. Но я в конце концов почувствовала, что не в силах больше грести. Решила причалить. Мне приглянулся один удобный остров, где зеленела веселая трава и росли деревья. Я подошла к нему, вылезла на берег и, собрав последние силы, втащила туда лодку. Затем, пошатываясь, побрела по крутой тропинке. Как только наконец попалось дерево, я привали-лась к нему и замерла, пытаясь отдышаться. От дерева веяло покоем и теплом. Я пригляделась: сосна. Одно из самых моих любимых деревьев. Прижимаясь к стволу спиной, я медленно съехала вниз. Села на мягкий мох. И вскоре незаметно уснула.
  Когда я открыла глаза, было около полудня. Первым делом я осмотрела себя. Нет, ожогов почти не было, так кое-где, мелочь всякая. Плащ в нескольких местах прогорел, пострадало и платье. Ну и, разумеется, и одежда и лицо и руки в саже да копоти. Волосы немного опалило справа. Я спустилась к воде, разделась, как следует вымылась. Морская соль защипала в царапинах и ссадинах. Отлично, от морской воды лучше заживет. Плащ я тоже выстирала, а платье только потерла пучком травы. Захотелось есть. Чуть поодаль под старыми соснами виднелась группа пушистых елочек. Я подошла к ним и принялась срывать молодые побеги. Они были кисленькие и вязкие, рот наполнился приятной свежестью. Вскоре и юная сосенка попалась. Для разнообразия я пожевала и сосновых побегов. Затем разыскала кислицу. Кажется, больше здесь ничего не попадется. Но все-таки хоть какой-то завтрак. Я обошла весь остров. Ни души, ни строеньица, никого и ничего, разве что птицы да белки. Но птицы еще не начали вить гнезда, так что яиц нет. И удочку не сделаешь, негде взять леску. Я пожевала еще немного зелени и вернулась к лодочке. Пора было ехать дальше. Я гребла до самого вечера. Островки исчезли, но берег был скалистый и неприветливый. В одном месте скала едва заметно вдавалась в воду, закрывая с моря устье безвестной речушки. И вдруг оттуда вышла лодка и быстро двинулась ко мне. Там сидели двое. Они крикнули:
  - Эй, ты откуда?
  - Из Дарфилира! Держу путь в Раунгар!
  - Как? Одна? - Удивились те двое.
  - Теперь одна. А вы что за люди?
  - Здешние рыбаки.
  Это походило на правду. И, в любом случае, мне от них было не уйти. Так что я остановилась и дождалась, пока их лодка не приблизится. Один из рыбаков всмотрелся в меня, присвистнул и спросил:
  - И где это ты так обгорела?
  - Там, чуть подальше, синкредельцы деревню сожгли. - Объяснила я. - Но со мной, как будто, все благополучно.
  - Давно не ела? - Спросил второй рыбка.
  - Давно. - Призналась я, и рыбак распорядился:
  - Греби за нами.
  Вскоре меня как следует вымыли теплой водой, смазали целебными мазями, переодели и накормили. А потом я стала рассказывать. В дом, куда меня привели, набилось полно народу. Мужчины хмыкали и качали головами, женщины охали, но меня никто не прерывал. Как только я дошла до слов, "вот и все", хозяин дома заметил:
  - Мы уже слышали о той деревне и о сожженных кораблях. И считаем, что ты оказала бельтианам большую услугу, гриулари Эррен. Ведь теперь, когда разбойникам из Синкределя не на чем отплыть, мы легко повыловим их, и они за все поплатятся. Мы не знаем, пока, что стало с людьми Орринда, но твой родич Кларм и Гоас из Раунгара, спаслись и поехали к нашему королю. Нам передали, что они считают тебя погибшей. Завтра с утра тебя туда проводят, если хочешь.
  Я, разумеется, согласилась.
  Утром явились двое бельтиан, которые должны были сопровождать меня к королю. Мне пришлось немного подождать, хозяйке хотелось как следует собрать меня в дорогу. Дом, где я ночевала, был не из бедных, и одели меня неплохо. Я попыталась объяснить, что больше мне ничего не нужно, разве немного еды, но мне надавали еще каких-то странных здешних вещей, и пришлось их все-таки взять. Оседланные кони уже стояли во дворе. Мы сели и поехали по хорошей ровной дороге. Был чудесный и теплый весенний день, горящая деревня вспоминалась с трудом. И корабли. Я подумала, что скоро и вовсе о них позабуду. В Бельте поменьше лесов и побольше лужаек да вспаханных полей, чем в Дарфилире, настоящих гор почти нет, а все больше плавные холмы, а то и широкие равнины, а народ живет заметно гуще. Куда ни взгляни: там двор, а тут целая деревня. На дорогах постоянно кого-то встречаешь. Причем, пришельцев с востока и юга ничуть не меньше, чем бельтиан. Сам король заботится о том, чтобы дороги содержались в порядке, а путникам ничто не грозило. Солнце уже садилось, когда мы подъехали к Сиргу, где он в то время жил. Неподалеку от Сирга в нашу дорогу вливалась дорога поменьше. Несколько всадников доскакало до развилки почти одновременно с нами. Мои спутники остановили коней, спешились и хором вскричали:
  - Счастья и многих лет жизни тебе, государь!
  Бельтианский король был высок и худощав с длинным узким лицом и необычного разреза светло серыми глазами, лет где-нибудь сорока. Когда меня назвали ему, он улыбнулся и молвил:
  - Я уже слышал о сожженных кораблях и рад, что ты жива, гриулари. Поспешим скорее в Сирг и обрадуем твоих друзей.
  Я увидела Гоаса и юного Кларма, как только мы въехали на королевский двор. Они брели куда-то мимо с понурыми спинами. Стоило мне их окликнуть, спины выпрямились, затем оба они обернулись. Лица их озарила радость, и почти тут же оба смутились.
  - Никогда не простим тебе, что не поискали тебя как следует, оуталь. - Сказал Гоас.
  - Главное, мы все-таки встретились. -Ответила я. Целый вечер мне пришлось рассказывать о кораблях и обо всем остальном, а затем отвечать на бесконечные вопросы. Как только вопросы иссякли, я сказала:
  
  Хурб и Хларриф
  Набросились храбро
  На гриулари
  С громким криком:
  Быть тебе ведьма
  За бурными водами
  У Серого Камня. И скоро.
  Пылало пламя,
  Головни падали,
  Но добежать
  До лодочки долго ль?
  Горят корабли
  Врагам на горе,
  Смерть отовсюду смотрит.
  
  - О! - Сказал приближенный Орринда, посланный в Бельту, и уже несколько дней проживший в Сирге. - А дальше как?
  - Дальше я пока не придумала, а может, и не надо. Хватит с этих забияк и двух семистрочных гриул.
  Все одобрительно зашумели
  Нам пришлось задержаться в Сирге на три дня. Принимали нас поистине великолепно. А когда я, выбрав минутку, подошла к дарфилирскому посланцу, он сказал, что король сперва не очень-то соглашался на союз с Дарфилиром, но теперь совсем иначе к этому относится. Происшествие с кораблями случилось поразительно кстати.
  - Я бы все-таки предпочла, чтобы этого не случилось. - Ответила я. - Синкредельцы на меня и без того злы.
  - Ты боишься их, гриулари? - Удивился мой собеседник.
  - Правду сказать, я не очень смелая. Сперва учиню что-нибудь, а потом за голову хватаюсь, как дальше жить. - Рассмеялась я.
  - Хватайся и дальше, но сперва убедись, что никто не видит. - Посоветовал мне посланец и шепотом признался, что и сам таков.
  25.
  До Раунгийской границы Гоаса, Кларма и меня проводили воины-бельтиане. А на той стороне за горушкой ждало несколько раунгийских всадников. Увидев нас и услыхав, кто мы, они восторженно завопили, и все, как один, подбросили в воздух дротики, украшенные цветными ленточками. Затем попрыгали с коней и, взяв их под уздцы, двинулись к нам. Мы тоже спешились и повели коней в поводу. Бельтиане простились и уехали. Начальник раунгийского отряда поклонился нам и сказал:
  - Мы давно ждем тебя, Гоас, тебя, оуталь с севера и тебя, мальчик. У нас в стране все наслышаны о том, что приключилось с вами по пути, и многим не терпится на вас взглянуть.
  И раунги опять что-то завопили хором. Мы взобрались в седло и поехали дальше на юг, в Лоэ. Да, здешние воины очень много шумели и кричали, носили какие-то странные прически, излишне порывисто двигались. Но, пока мы ехали, я привыкла к ним, и под конец уже не испытывала ни малейшей робости. Да и говорить по-раунгийски стала не в пример лучше, хотя и спотыкалась поначалу. Жители каждого селения, которое мы проезжали, сбегались на нас посмотреть, много где приходилось задерживаться и принимать угощение. Селения в Раунгаре довольно большие и почти всегда окружены невысокой каменной стеной. Отдельные дворы, если где-то и попадаются, тоже огорожены камнем. Деревянные постройки у них иногда встречаются, но куда больше домов, где стены сплетены их прутьев и обмазаны глиной, и только опираются о деревянные столбы. Столбы они красят. Иногда и стены разрисовывают. Но чаще белят. Дома бывают не только прямоугольные, но и круглые. Народу живет так же много, как и в Бельте. У моря куда больше, чем вдали от него, хотя селиться у моря небезопасно: то и дело кто-нибудь нападает. И чаще других гуайхи. То есть, мои земляки из Пяти Королевств. Но когда я спросила, считают ли они меня гуайхилью, мои собеседники рассмеялись и сказали:
  - Мирные гуайхи это совсем другое.
  Довольно странно это звучит: мирные гуайхи. Мирные задиры, мирные драчуны. А себя они звали то раунгами, то раунгийцами, то раунгарцами. Со временем мне растолковали, что раунгарцы это все, кто живет в стране, независимо от происхождения и обычаев, раунгийцы - те, кто следует раунгийским обычаям и говорит по-раунгийски, раунги же - потомки древнего племени, некогда явившегося сюда на кораблях и заселившего эти места. Здесь и прежде жили люди. Только малочисленные. Они все время дрались меж собой, недоброжелательно встретили раунгов, но отступили перед ними. Часть тех древних людей ушла, а те, кто остался, заключили мир с раунгами и постепенно смешались с ними.
  Каменная ограда вокруг Лоэ была выше, чем у других здешних поселений. Поверху ее шла стена поменьше с отверстиями для стрельбы, которые назывались бойницами. Со стороны моря имелись высокие и очень красивые ворота. Ворота, выходившие на восток, в сторону гор, были много проще и ниже, вроде как задний ход. Дворы лепились друг к дружке, как в Тимбрунгской гавани. Лишь немногие из них были обнесены простым плетнем, поверх которого, а то и сквозь который можно было превосходно все рассмотреть. Куда чаще встречались высокие наружные стены, глиняные, а то и каменные, украшенные там да сям побегами плюща. Над такой стеной могло быть вообще ничего не видно, могли виднеться лишь крыши красной, рыжей или бурой черепицы, а могли и верхние части двухэтажных домов. Не меньше половины всех домов были здесь двухэтажными. Ворота дворов стояли нараспашку по случаю мирного времени, и туда не возбранялось заглядывать, тем более мне, гостье желавшей побольше узнать о здешней жизни. Ни одного деревянного дома я не увидела, и даже хозяйственные постройки из дерева были редкостью. Королевский двор располага-лся в самой середине Лоэ. А в самой середине двора стоял дом короля, круглый и двухэтажный. Он был крыт малиновой черепицей, ее чешуйки ровно сбегали вниз от середины к краю, и вдоль края шел изгиб. Против главного входа стоял столб с золоченым шариком, и над ним на острие трепета-ло изображение ласточки. Такими же ласточками, только синими, были разрисованы беленые стены. А под крышей лепились ласточкины гнезда, хозяйки которых, недавно вернувшиеся с юга, деловито сновали туда-сюда.
  Парадный покой короля Дау был увешан дорогими тканями и устлан камышовыми циновками, поверх которых кое-где лежали мягкие ковры. Сам король оказался седым стариком, загорелым и горбоносым, со сверкающими глазами. Когда он впервые принял нас, он надел тяжелую золотую корону и длинную светлосинюю мантию. У нас в Пяти Королевствах властители носили на лбу только легкие обручи, а плащи их, даже парадные, были обыкновенной длины. Но мир велик, и повсюду свои нравы.
  - Я рад, что ты наконец вернулся, Гоас. - Сказал король нашему спутнику. - Рад и тому, что тебя хорошо принимали в Дафилире. Но еще больше меня радует то, что ты привез с севера гуайхийскую оуталь. Да еще и такую, у которой по дороге был случай весьма достойно себя проявить.
  Тут я покраснела. Король рассеялся и сказал:
  - Ты отважна, как воитель, и при этом скромна, как подобает девушке. Хотел бы я услышать, как ты поешь.
  - Мои песни сложены на нездешнем языке, король Дау. - Напомнила я. - И мне понадобится коротко рассказывать, о чем в них говорится. Как ты пожелаешь: сначала рассказ, а потом песня или наоборот?
  - Сначала пой, а потом будешь объяснять. - Не раздумывая, ответил король. Ему охота была сперва послушать, как звучит песня, в которой ничего не понятно. Как выяснилось, он считал, что истинная поэзия способна тронуть даже того, кто не знает языка и, думаю, был не так уж неправ. Но и пояснения мои слушал внимательно. Я долго ему пела.
  - Вы, гуайхи, поете резко и отрывисто. - Сказал наконец король. - Но в этом тоже есть музыка. Так бьются о скалы волны, когда поднимается буря. А наши песни ты уже слушала?
  - Немного приходилось. В них тоже звучит море. На вашем море другая погода. Больше всего меня удивили эти странные созвучия на концах строк.
  - Мы называем их дальфи. - Пояснил король. - У нас не так давно начали ими пользоваться, но они полюбились. В наших старинных песнях дальфи нет. Теперь без них почти никто не обходится. - И он пропел по-раунгийски:
  Ни синее море, ни белые скалы, ни зеленый луг не дает ответа,
  Куда я уйду, и что со мной станет, когда покину я землю эту.
  Тростник речной обо мне заплачет, журавль прокричит и скроется в тучах -
  И вновь об ином несвязные речи цветов полевых и кустов колючих.
  Я поняла почти все. То есть, почти все слова. И почти ничего, если вспомнить, что слова что-то означают. Но печаль этой странной песни пронзила меня, точно копье, и я вздрогнула. Король заметил, что у меня изменилось лицо
  - Да, оуталь. Нас всех печалят одни и те же мысли, и общие надежды то покидают нас, то к нам возвращаются. И у вас и у нас есть родные, друзья и соседи, которые помогут и поддержат в житейских делах. Но перед лицом судьбы каждый одинок: раунг, гуайх или кто угодно еще.
  В тот вечер мы говорили не только о поэзии. Однако, дела моего не касались. Гоас предупредил, что следует ждать, пока о деле не заговорит сам король. А король спросил меня, с чем послана, не ранее, чем на четвертый день.
  За это время я неплохо познакомилась с Лоэ и его окрестностями. Больше всего мне понравился морской берег. Скалы здесь действительно почти белые, местами они тянутся сплошной стеной, а кое-где стоят отдельно, и между ними сбегают вниз зеленые склоны. Есть скалы с острыми вершинами, а есть и такие, что образуют обрывы с продольными желобками, напоминающими складки длинных одежд, но почему-то не развевающихся, а застывших. Во время прилива, как и у нас, море почти везде плещется у самых скал. Но здешние приливы, куда сильней, чем на севере, и в отлив пляжи делаются просто огромными. Жители каждой местности отлично знают, где в какой час будет граница моря и учитывают это, когда надо привязать лодку или отправиться куда-то по воде или посуху. Раунгийская молодежь карабкается по скалам не хуже, чем белки по деревьям. Все они здесь любители собирать яйца морских птиц, отличных от наших. Правила, запрещающие брать все, чтобы птицы не разлетелись, и яйца не исчезли, куда строже, чем на Журавлиных островах, ведь народу тут много больше. Когда здешним юношам и девушкам просто нужно вниз, они тоже не трудятся отыскать удобную тропу, а лезут прямо по обрыву. И головы у них не кружатся. Я узнала об этом в первое же утро в Лоэ от девушки Сиэрль и юноши Клаэла, которых встретила у моря. Я шла вдоль берега, и вдруг услышала, как кто-то спускается. И, вздрогнув, подняла голову.
  - Эй, что ты смотришь на нас с таким испугом? - Крикнула мне девушка. Я ответила, и мы разговорились, как только они сошли на песок. Немного погодя, когда мы брели краем моря, юноша спросил:
  - Ты издалека?
  - Из Дарфилира. Это одно из Пяти Королевств, где живут гуайхи. Я оуталь и служу кролю. Мой король послал меня к вашему.
  -А, так мы о тебе слышали! - Воскликнули оба. - Это ты сожгла корабли тех свирепых гуайхов, что напали на деревню в Бельте, и помогла бельтианам отомстить.
  - Те гуайхи хотели схватить меня и доставить к моему давнему врагу. - Объяснила я. - Я всего-навсего спасалась.
  - Люди спасаются по-разному, когда приходит беда. - Рассмеялся Клаэл. - Ты выбрала самый безумный путь, и оттого он оказался самым разумным.
  - Это как? - Поразилась я.
  - А так, что истинно высокий разум граничит с безумием. - Ответил юноша. - Сам я всего объяснить не умею. Тебе бы наших старцев послушать. - Он так и сказал не старики, а старцы; то есть, старые люди, но какие-то особенные. Я не стала уточнять, кто они такие. Увижу - пойму. Мы еще немного поговорили, больше о Руангаре и здешней молодежи, и расстались друзьями. А потом виделись каждый день. Сиэрль впервые показала мне раунгийскую арфу, которая отличается от арфы Гринда и по виду, и особенностями настройки, и струн у нее на две больше. Но освоить ее тому, кто привык к арфе Гринда, нетрудно. К концу своего пребывания в Раунгаре, я с легкостью исполняла на ней раунгийские песенки, да еще и наши гуайхские напевы научилась подбирать. Для своих стихов тоже. Первое время я пользовалась чужими инструментами, они много у кого были, и предоставляли мне их охотно. Но, разумеется, чем дальше, тем чаще я подумывала, что хорошо бы приобрести здешнюю арфу.
  Переговоры, как я уже упоминала, начались на четвертый день. Мы беседовали с королем о красотах Раунгара, и Дау вдруг произнес с лукавой улыбкой:
  - Я как-то до их пор не удосужился спросить, что привело тебя, славная оуталь, в наши гостеприимные земли?
  Я сухо и коротко изложила свое поручение.
  - Мир и дружба с Дарфилиром - дело хорошее. - Заметил король. - Но стоит ли нашему народу ввязываться в войну, которая наших земель не затронет? Что мы получим?
  - Военную добычу. - Сказала я. Король покачал головой.
  - Наш счет к гуайхам велик. Мы не всегда знаем, кто и откуда приходит разорять наши берега, и в каком из Пяти Королевств у нас больше врагов, кто из них явился к нам по собственной воле, а кто по воле своего короля. Все королевства гуайхов нам не сокрушить. Но стоит ли воевать на стороне одних гуайхов против других? Военная добыча это хорошо. Но если дело обернется против нас, и либо гуайхи Синкределя отомстят, либо гуайхи Дарфилира разорвут договор и снова станут врагами, много ли проку в добыче?
  - Дарфилирцы договор не разорвут. - Уверила я короля.
  - Ты можешь этому верить, но я много старше тебя, и чего только не видел. Нам, раунгам, и свою страну оборонить трудно, да у нас еще и раздоров немало. Если мы пойдем на север помогать гуайхам Дарфилира, многое можем упустить и немногое приобрести.
  - Но разве гуайхи Дарфилира не защитят вас против других гуайхов и против кого угодно еще в благодарность за помощь? - Сказала я.
  - Не уверен. Помощь это славно. Но, в первую очередь, каждый должен уметь полагаться на себя. Иначе помощники, чего доброго, станут захватчиками. Я согласен дружить с дарфилирским королем и защищать от притеснений купцов из Дарфилира. А вот слать туда на помощь войско... Это трудно для нас.
  - А если не войско? Если просто небольшой отряд? Из тех, кто захочет сам?
  Король отрешенно улыбнулся.
  - Вообще-то мне надо подумать. Мы посоветуемся. Такие дела в один час не решаются.
  В дальнейшем мы не раз и не два возвращались к моему поручению, но по-прежнему не было никакой определенности.
  26.
  И все-таки время в Раунгаре шло для меня не впустую. Король видел, что я желаю вникнуть в их жизнь, вслушаться в их песни, разговариваю с людьми, повсюду хожу. Он поощрял меня, полагая, что я многому могу научиться. Я надеялась, что доверие между нами двумя со временем вырастет настолько, что все-таки удастся призвать на помощь раунгов, если окажется в беде Дарфилир.
  На седьмой день пребывания в Лоэ я как-то была одна на луг, и вдруг из-за кустов вышел Клаэл и сказал:
  - А, ты здесь! Оуталь, я говорил о тебе со старцами. Они хотят тебя видеть.
  - Когда?
  - Когда угодно. - Развел руками Клаэл. - Можно и сейчас. Идем?
  И мы пошли по тропинке через луг и рощу, а затем какой-то долиной, окруженной скалами, точно двор стеной, потом поднялись по уступам и попали в другую долину, куда выходили зевы нескольких пещер. Клаэл сделал мне знак остановиться, обернулся лицом к первой пещере и произнес:
  - Почтенные старцы, это я, Клаэл. Я привел к вам чужестранную оуталь, о которой рассказывал.
  - Мы выходим. - Ответил из пещеры звучный старческий голос. И один за другим вышли, опираясь о посохи три седых длиннобородых старика в поношенных грубошерстых одеяниях. Еще трое показались из второй пещеры, а из третьей двое. То есть, всего восемь. Число, которого у нас так боялись.
  Я поклонилась, и старцы ответили на поклон. Они медленно прошли под деревья и сели в тени молодой листвы: кто на камень, кто на пенек, а кто на поваленный ствол. На краю ствола пристроились и мы с Клаэлом. Минуту-другую старцы просто молчали, глядя неведомо куда, а я не решалась заговорить первая, так как почуяла, что у них тут свои порядки. Но вот один старец произнес по-нашему:
  - Нас и прежде посещали чужестранцы, в том числе, и жители Пяти Королевств. Но из гриуларов севера ты первая. Мы рады тебе.
  - Я тоже рада встрече. - Отвечала я. - Хотя Клаэл ничего не сказал мне о вас кроме того, что вы люди мудрые.
  - Не столько мудрые, сколько ищущие мудрость. - Поправил меня второй старец. - Мы считаем, что человек, даже если он немолод, должен больше учиться и меньше учить.
  - Но если кто-нибудь захочет поучиться у вас? - Не поняла я. - Как же тогда? Ведь обязанность старых учить молодежь.
  Старцы дружно рассмеялись.
  - Лучше всего усваивает урок тот, кого не учат. - Молвил третий старец. - Если же учитель назойлив, ученик отбивается от него и все понимает неверно. Да и много ли знает любой учитель? Туда ли ведет ученика?
  Я спросила, есть ли у них родные, и заботится ли о них кто-нибудь.
  - Каждый добрый человек нам, как родной. Люди дают нам кому чего не жалко, вот мы и живем потихонечку. А никакой другой заботы и никакого другого родства нам не надо.
  Я смутилась, и старцы это заметили.
  - Мы видим, тебе многое неясно, но всего не поймешь сразу. - Сказали они. - А ведь и мы хотели бы кое-что узнать о тебе. Спой нам все, что сочтешь нужным.
  Я начала с песни, в которой оплакивала отца. После этого исполнила песню о Прекрасной Вириайн. Далее о Кальме. Но не ту мою полудетскую песенку, а другие, сложенные позднее. Старцы внимательно слушали. Хотя только один из них, как выяснилось, понимал мой язык. Они просили меня петь еще и еще, пока я не почувствовала, что устала. И первый сказал:
  - Хватит. Теперь помолчим немного.
  Мы помолчали. Вскоре первый старец спросил:
  - Что ты слышала?
  - Шелест листьев и птичий щебет. Гуденье жука. - Ответила я.
  - И больше ничего?
  - Нет. А что? - Не поняла я.
  - Да, не много ты слышишь. Но есть люди, которые не услышат и этого. Бывают и такие, что слушают только себя, и даже речей другого не разберут. А для тебя ничто не потеряно, хотя душа твоя еще спит.
  - Как это? - Воскликнула я и оглядела их всех. Они улыбались.
  - Не расстраивайся. - Сказал первый старец. - У многих душа так и спит всю жизнь. И неизвестно, проснется ли потом, в ином мире.
  - Люди возлагают надежды на иной мир. - Подхватил по-раунгийски второй старец. - А того не ведают, что к странствию по дорогам иного мира нужно готовиться на здешних дорогах. И немало опасностей грозит тем из уходящих навеки, которые не дождались пробуждения. В этом мире человек немало платится, блуждаю вслепую, но там еще больше заплатит.
  - И что же делать человеку? - Спросила я. Мне было очень грустно.
  - Искать.
  - Как? Где? Чего?
  - Не все сразу, оуталь. Мы ищем, уединившись в пещерах. Пахарь за плугом. Рыбак, закидывая в море сети. Воин в боях и походах. Путей много. И, на первый взгляд, пути прозрения неотличимы от самых обычных путей, которые никуда не ведут. Твой путь через песни. Но ты еще в самом начале.
  Я опять оглядела их, а затем долину с деревьями, скалами, кустами и травами.
  - Так что же делает путь путем прозрения? - Спросила я, еще больше опечаленная.
  - Желание прозреть.
  Я удивленно вскинула глаза. Но ведь это так просто.
  - Ты думаешь, этого все желают? Ошибаешься. Во-первых, у многих такое желание не возникает ни разу. Во-вторых, даже если оно и пришло однажды, то что в нем проку? Усомнился человек, так ли живет, и тут же забыл о своей тревоге. Надо, чтобы мысль о пробуждении не покидала разум ни на миг, что бы ни происходило вокруг, и чем бы ни были заняты душа и тело. Тогда и только тогда что-нибудь переменится.
  - Но ведь это невозможно! - Вырвалось у меня.
  - А ты пробовала?
  Я покачала головой.
  - Вот видишь. - Старцы опять рассмеялись. - А говоришь. А ведь тебе кое-что дано. Хотя, пока ты мало о чем можешь сказать в своих песнях.
  - Людям в моих краях они нравятся. - Заметила я робко, словно оправдываясь.
  - Потому что им от поэзии немного надо. Но довольна ли ты сама?
  И я поняла, почувствовала, вспомнила, что почти всегда, как бы ни удавались мне песни, и что бы ни говорили слушатели, испытываю легкое затаенное недовольство. Словно долго шла вдоль стены, отыскала ворота, и даже вошла, но ворота оказались проделаны не там, где надо. А туда, на нужную мне тропинку не попасть. Я опустила голову, глядя в траву. Меня спросили:
  - Это правда, что у вас на севере боятся числа восемь?
  - Да. - Ответила я. - А что? Неправильно боятся?
  - Правильно. - Сказал первый старец. - Смотри. - И начертил что-то посохом на земле.
  - Что это? - Спросила я, посмотрев на знак, состоявший из двух соединенных петель.
  - Так мы обозначаем число восемь. Если сделать этот знак подлиннее, получатся крылья пчелы. Верно?
  - Да, похоже. - Согласилась я.
  - Пчела всю жизнь усердно трудится, собирая мед. - Продолжали старцы. - Мед сладок, но есть в нем и горечь. Пчела улетает далеко, но всегда находит дорогу к своему дому. Даже из запредельных пространств. А, говорят, она и туда залетает. Пчела отважно защищает свой дом и достояние, хотя знает, что, единожды ужалив, погибнет. Трудолюбие, мудрость, отвага, стремление в бесконечность, желание постоянно создавать нечто новое и прекрасное, дарить радость. Видишь, сколько благого в одной маленькой пчеле? А люди? Перед пчелой они глупые и тщеславные великаны. Перед лицом вечности малютки, но столь же тщеславные и слепые. Есть и такие, которые хотят все же преодолеть страх перед бесконечным. Но многие отворачиваются и накрывают головы плащами, как будто бесконечное исчезнет, если в него не смотреть.
  И опять смех, звонкий и чистый. Я тоже рассмеялась, плохо понимая чему.
  - Так вот. - Продолжал первый старец. - Я бывал в ваших краях. И много говорил там с людьми. И понял, что почти все у вас на севере боятся бесконечности. И поэтому пытаются не замечать ее. Число восемь напоминает о ней, вот у вас его и считают несчастливым. У вас полагают, что человек доказывает свою доблесть, бросая вызов судьбе. Да, есть в мире силы, которым следует бросать вызов. Есть причины воевать, бороться, упорствовать. Но всегда ли только это ведет человека к счастью, и прочно ли такое счастье? И призваны ли темные силы самой судьбой вредить человеку, или это человек будит зло своим неразумием? Мы пока что не много поняли в этом, но все-таки хотим понять. А что еще поразило меня у вас, так это разговоры: мол, этого не было и это выдумка, и о том неверно рассказывают, и все, мол, проще, обыкновенней, без всяких чудес. Мало кто видел чудеса, но означает ли это, что все в жизни просто, и ничего загадочного не случается? Вы и сами, как мне сдается, запутались. То ли человек все может, и все в его руках, то ли он игрушка могучих сил, которые над ним насмехаются. Да сам человек и доводит себя до беды, когда не думает ни о чем, только бы добиться того, чего хочется сегодня: любви женщины, золота, власти, почета, поклонения. А для чего? Чтобы заглушить страх перед бесконечностью, чтобы загородиться от нее. Люди брошены в мир одинокими и слабыми и не знают, что им с собой делать. Вот и хватаются за погремушки. Да так почти навсегда и остаются младенцами.
  Я не все понимала в этих темных речах, но старалась запомнить их и сохранить. То, что не нужно, я могу отбросить и потом. А пока я пребывала в смятении.
  - Так это число восемь. - Повторила я, указывая на знак. - А остальные?
  Старцы переглянулись.
  - Ах, да. - Спохватился первый. - Ведь у вас никто не умеет ни читать ни писать. И знаки для чисел вам тоже неведомы. - Он опять стал чертить посохом. - Вот, смотри, это знаки от одного до десяти. - Вынул из-за пазухи кусок древесной коры и заостренную костяную палочку. - Перерисуй то, что видишь. Завтра продолжим.
  Я понятия не имела, зачем мне это. Знала, что дома не придется пользоваться столь странной премудростью. И все-таки срисовала знаки, поблагодарила и спрятала кору. На этом мы простились, Старцы ушли в пещеры, а Клаэл проводил меня обратно.
  На другой день я опять посетила старцев. И, хотя в промежутке я почти не доставала кусок коры, чтобы снова посмотреть на знаки, почему-то все их запомнила. Старцы остались довольны. Они показали мне, как составляются знаки для новых чисел из уже знакомых. И, убедившись, что мне это понятно, предложили показать знаки, из которых составляют слова. Я вздрогнула и попросила:
  - Лучше не надо.
  - Боишься? - Поразились старцы. - А чего здесь бояться?
  И я решила, что раз вреда от этого не будет, имеет смысл согласиться. Так я и ходила к ним, и каждый раз они показывали по нескольку знаков. А когда я все знаки запомнила, стали учить, как из них складываются раунгийские слова. Сперва дело почти не шло. Но как-то, сидя на лугу у стен Лоэ, я вдруг увидела зяблика. Он летел в рощу, неся что-то в клюве. Я подумала: какое славное имя дали в Раунгаре этой птице: "Гриэн". Здесь ее любят и называют в ее честь дочерей. Среди родственниц короля Дау было две Гриэн. И вдруг я увидела, да, поразительно четко увидела, как это пишется. Я схватила острую палочку и нацарапала это слово на куске коры, а у меня теперь всегда было что-то такое с собой. Затем я подумала, а нельзя ли записать раунгийскими знаками и наше имя зяблика. И записала. Я прочла обе надписи вслух и долго-долго на них смотрела, не веря своим глазам.
  На другой день старцы увидели у меня этот обрывок коры, о котором я даже позабыть умудрилась, рассмотрели, заулыбались и закивали головами. Первый старец сказал:
  - А ты молодец, оуталь. Попробуй-ка еще.
  Я подумала и записала еще несколько наших слов.
  - Так. - Сказал старец. - Я бы написал чуть иначе. - И вывел. - Но, думаю, по-твоему тоже годится. Эти знаки придуманы не у нас. Мы их лишь переняли. И будем только рады, если их у нас переймут другие.
  - О нет. - Испуганно ответила я. - У нас в Пяти Королевствах, чего доброго, еще смеяться будут. А то навлеку на себя чей-то гнев. Нет, дома я вашими знаками пользоваться не буду. Разве очень понадобится. О что и зачем мне записывать? И кто прочтет?
  - Пожалуй, ты права. - Согласился старец. - Но рано или поздно знаки для записей придут ко всем. Видимо, еще не настало время. Но мы хотим, чтобы ты, пока ты здесь, познакомилась с нашими записями сказаний и поучений. Если это не придется тебе по вкусу, попробуй забыть. Что пожелаешь отвергнуть, отвергни. Но попробуй хотя бы всмотреться.
  И я кое-что успела увидеть до отъезда из Раунгара. Смысл почти всегда был темен. Старцы охотно толковали мне прочитанное, и кое-что прояснилось. Но, вероятно, они были правы, и моя душа еще спала.
  27.
  Однажды, когда я была у короля Дау, и он опять соглашался дружить с дарфилирцами, но сомневался, может ли нам помочь военной силой, доложили о прибытии посланцев из Синкределя.
  - Я приму их прямо сейчас. - Ответил Дау и обратился ко мне. - Ты останешься?
  - Если ты разрешишь. - Ответила я. И осталась.
  Ввели посланцев. Среди них я разу увидела Харринда и Хартига. Было и трое других, одного из них я смутно помнила. Он-то и вышел вперед, чтобы говорить.
  - Король Дау. - Начал он. - Синкредельских король Рибальд шлет тебе привет и свои добрые пожелания. У него все благополучно, но он занят подготовкой к большому походу. Ты и сам уже знаешь, какое тяжкое оскорбление нанесли дарфилирцы ренунтирскому королю Кубулгу и нам, синкредельцам, умыкнув прекрасную Вириайн, которая стала теперь женой Орбальда, сына короля Орринда. Все мы слышали, что увезти Вириайн Орбальду помогла одна гриулари, ее теперь называют Эррен. Эта Эррен была затем послана к тебе. По дороге сюда она сожгла два корабля, принадлежавшие двум родовитым синкредельцам, Хурбу и Хларрифу, и так как этим двоим и их людям было не покинуть Бельту, бельтиане истребили их. Зачем бы ни послал сюда Эррен король Орринд, о чем бы ты с ней здесь ни говорил и как бы ни был к ней расположен, но если ты выдашь нам эту гриулари, ты окажешь королю Рибальду немалую услугу. - При этом в мою сторону никто не взглянул, словно меня рядом не было. Я стояла неподвижно, хранила молчание и жалела, что вовремя не вышла. Посланец продолжал. - Нам известно, славный король Дау, что у тебя в стране не принято сразу говорить о деле. Но король Рибальд не дозволил нам медлить. Он ждет нас. Знаем мы и о том, как священна для раунгов особа гостя. Но, король Дау, ты принял как гостью женщину, виновную в преступлениях против ее короля. Мы не вправе приказывать и требовать, но просим подумать, а находится ли и впрямь Эррен с острова Кальм под защитой ваших древних обычаев, и стоит ли тебе ссориться с грозным властителем Синкределя. Он не угрожает тебе сейчас войной, так как должен бросить все свои силы против дарфилирцев. Но кто знает, что будет дальше. Подумай о нашей просьбе, король Дау.
  Король знаком показал, что все слышал и запомнил. Посланец говорил по-раунгийски, и слова выговаривал довольно скверно. Остальные молчали и никак не проявляли себя. Один из приближенных Дау дал им понять, что готов проводить их. Они сухо поклонились и следом за раунгом покинули зал. Король обернулся ко мне:
  - Что скажешь, оуталь?
  - Здесь решаешь ты. - Ответила я, похолодев и сжав руками арфу.
  - А я не хочу тебя выдавать. - Признался король.
  - Но боишься Рибальда? - Спросила я.
  - Рибальд мстителен и злопамятен. - Дау опустил голову и немного помедлил. - Но сам он до нас доберется нескоро, подданные его и ныне приносят нам немалый урон, а если я сейчас дрогну, станут, чего доброго, еще наглей. Нетрудно догадаться, каково мое решение, оуталь. - Лицо короля озарила улыбка, ровная и светлая. - Но отвечать слишком быстро не подобает королю. Я приму синкредельцев завтра.
  Мне было неспокойно, и, выйдя от короля, я направилась к морю. Я долго шла вдоль берега, и то хотелось встретить кого-нибудь из здешней молодежи, то избежать любых встреч. А еще я думала, что пойду завтра к старцам и расспрошу их, что они думают о сожженных кораблях и об остальном. И вдруг из-за скалы вышел Харринд Щука.
  - Ты ходишь одна, Эррен? - Спросил он. - Это неосторожно.
  - Харринд, я в стране, где кому-кому, а уж мне ничто не угрожает. - Внезапно развеселившись ответила я.
  - Ничто не угрожает? - Переспросил он. - А мы?
  - Вы здесь чужие. - Ответила я.
  - Да, но мы отчаянные люди. А теперь послушай: мы уже поняли, каков будет ответ короля. И, пока мы здесь, старайся держаться поближе к раунгам, одна не оставайся. А главное: не вздумай сегодня, а особенно завтра лечь спать там, где обычно ночуешь. Запомнила?
  - Запомнила. - Ответила я. Он собрался было уйти, но я его задержала.
  - Харринд, погоди. Объясни мне насчет кораблей. От прежних моих поступков и впрямь был урон королю Рибальду. Но ведь Хурб и Хларриф с Рибальдом поссорились. Стало быть, сгорели не его корабли, и погибли от руки бельтиан не его люди. Родные погибших вправе с меня спрашивать, но причем тут король Рибальд?
  Харринд сухо усмехнулся.
  - Все это звучит здраво, но ты и сама помнишь, что король Рибальд толкует законы по-своему. Он рассуждает так: если бы Хурб и Хларриф с ним помирились, корабли стали бы его, и значит, он, король, понес ущерб. Согласен, это странное рассуждение. Но Рибальд властитель. А каково с ним спорить, сама знаешь.
  - Какая нелепость! - Вырвалось у меня.
  - Мне не переубедить Рибальда. - С досадой произнес Харринд. - Все, что я могу, это предостеречь тебя. А как ты поступишь, дело твое. Честно говоря, я бы и сам на твоем месте сжег их корабли. Я ликовал, как мальчишка, когда мне рассказали о происшествии в Бельте. - Он весело рассмеялся и тут же помрачнел. - Но я служу королю Рибальду, гриулари Эррен. И еще раз повторяю: будь осторожна. - Он резко повернулся и зашагал прочь.
  Договориться о новом ночлеге труда не составило. И, хотя наутро выяснилось, что ночью происшествий не было, я на второй вечер условилась насчет совсем другого места, о котором никому не обмолвилась. Ведь Харринд не ради шутки меня предостерегал. Я не присутствовала на приеме, где король Дау отказал послам. В это самое время мы с Сиэрль и Клаэлом навещали старцев. Я рассказала старцам о кораблях в Бельте и спросила, как бы они поступили.
  - Мы не знаем. - Улыбаясь, ответили старцы. - С нами ничего подобного никогда не случалось. - Но, увидев, как я помрачнела, первый старец добавил. - Думаю, ты сама поймешь, если будешь себя время от времени спрашивать, правильно ли поступила. Тебе видней, горькая необходимость вынудила тебя поджечь корабли или ты без этого вполне обошлась бы. Но если корабли непременно следовало сжечь, стоит ли бояться того, что тебя призывают к ответу? Ведь главное не то, как расценивает твои дела король Рибальд, а то, как ты сама на них смотришь. Да, он может осудить тебя на смерть, но если ты считаешь, что смерти не заслужила, ты можешь либо умереть, храня спокойствие, либо скрыться от людей короля. Можно остаться здесь, в Раунгаре, можно отправиться в дальние страны, а можно и вернуться на твои острова под защиту соседей. Выбор немалый, и выбирать тебе.
  - Это так. - Согласилась я. Старцы опять помолчали, и первый сказал:
  - Так же обстоит с поступками, которые ты совершала раньше. У вас в Пяти Королевствах считается, что человек во что бы то ни стало должен совершать поступки, о которых все говорят. А здесь у нас люди разделились во мнениях. Мы восемь, например, думаем иначе: поступок совершается лишь тогда, когда он вызван необходимостью. В каждом лишнем движении и случайном слове таится опасность. Тот, кто вызвал чей-то гнев, бывает и невиновен, но тогда он не должен бояться. Отвага дана людям не для того, чтобы ее кому-то показывать, а для того, чтобы хватало сил жить. А жить надо, чтобы постичь себя и прислушаться к Великой Музыке Мира. Хочешь кое на что взглянуть?
  Я ответила согласием, и трое из старцев поднялись, сделав мне знак следовать за ними. Сиэрль и Клаэл остались под деревьями рядом с пятью остальными. Мы шли довольно долго. Кругом тянулись скалы, холмы, заросли колючего кустарника и нарядные дубравы. Внезапно где-то рядом зарокотало море. Да так упоительно, что у меня даже сердце дрогнуло.
  - Сюда. - Сказал мне первый старец, и я за ним следом ступила в узкий проход меж белыми скалами. Сразу же за проходом тропа стала круто спускаться вдоль белой стены. Скалы образовывали здесь нечто вроде половины высокого кубка; нет, не половины, менее чем трети не хватало. Теснина, через которую мы сюда попали, находилась ближе к северному краю белого колодца, а почти что против моря виднелся причудливый грот. Внизу, обегая вершины камней, плескалась вода. Мы спустились, медленно и осторожно пересекли заливчик по камням и остановились. Пенистая волна прокатывалась по заливчику, вбегала в грот, и тут же уходила обратно в море. Звук, который при этом возникал, был мне давно и странно знаком.
  - Это оно! - Воскликнула я. - То, что я слышала. Так вот оно.
  - Да. - Ответил первый старец. - Это оно. Слушай.
  И мы долго стояли молча. А море пело нам. Затем старец снова заговорил.
  - Помнишь, мы спросили тебя в первый вечер, что ты слышишь? Речь шла об этом. О музыке моря. Камень не пел бы, если бы море не будило в нем песню. И морские раковины не возникали бы, если бы не было моря, закручивающего их и заставляющего звучать самую пустоту. Так тебе знакома эта песнь?
  - Да. - Я путано, но коротко объяснила, что нечто подобное возникало во мне раньше, но совсем редко и ненадолго. А потом я теряла это и вернуть по своему желанию не могла.
  - Так и должно быть. - Ответил старец. - Так и происходит, когда душа спит, но предчувствует, что ей следует пробудиться. И услышать. Быть может, саму себя. А может, и то, что стоит за нею. Музыка, которая звучит в пустоте раковины и в пустоте, вымытой в скалах, лишь эхо музыки моря. А музыка, которая наполняет душу, без нее пустую - отзвук Музыки Вселенной. И через нее открывается дорога к тому, кто создал любую и всяческую музыку. Только не пытайся понять это сейчас. Время еще придет.
  - Тогда зачем меня привели сюда? Для чего поспешили? - Спросила я.
  - Ты не случайно очутилась в здешнем краю не раньше и не позже. И теперь будешь вспоминать, как стояла здесь. Мы думаем, это тебе поможет.
  Мы еще постояли, слушая, и наконец ушли.
  В тот вечер мне не хотелось петь песни Пяти Королевств. Я подобрала на арфе что-то мне самой неясное, походившее местами на протяжные напевы Раунгара. Мне подумалось, а не попытаться ли сочинить на моем языке что-нибудь в раунгийском духе. Но я знала, что у меня это не выйдет.
  Весной, когда радует глаз молодая листва,
  Море спокойно, небо безмерно, и земля нова,
  На высоких деревьях птицы вьют гнезда неутомимо
  Но я так боюсь, что счастье вновь пронесется мимо.
  Оно так близко, так рядом, но не знаю я, как мне быть,
  Если обрушится мостик, если порвется нить...
  Ну могу ли я сказать такое? Где найти слова? Их нет в наших наречиях.
  28.
  Мне передали, что отказ короля Дау посланцы приняли спокойно. Завтра чуть свет они собирались в обратный путь. Они держались замкнуто, ни с кем не вели бесед, принимали угощение и подарки, коротко благодарили и только. Один раз они прошли мимо меня по двору: все пятеро. И бесстрастно глядели куда-то мимо, пока мы находились на расстоянии, достаточном для разговора. Их молчание было недобрым. Затем я услышала, как они вполголоса обмениваются словами, мало что значащими. Когда они скрылись, я вздохнула и подумала, что Харринд точно не зря искал встречи со мной вчера на берегу. И, хотя, последовав его совету, спала уже в третьем месте, сон мой был чуток. И шум, раздавшийся среди ночи, разбудил меня. Я открыла глаза, приподнялась. Кто-то рядом ворочался, а кто-то мирно спал. Шумели не здесь, а где-то во дворе, близ какого-то другого строения. Да, кажется, близ того, где спали по ночам женщины королевского рода, и где я сама жила, пока гостила в Лоэ. Возникло побуждение выйти и посмотреть, но голова была тяжелой, тело неподатливым, глаза сами закрывались. К тому же, кто-то уже бежал туда через двор, крича: "Стой! Кто здесь?" Ответа не последовало, но кто-то явно припустил наутек. Что-то скрипнуло, хлопнуло, зазвенел женский голос. Я решила, что как-нибудь обойдутся без меня, снова легла и быстро уснула.
  А утром все только и говорили, что о том, как нынче ночью кто-то пробрался в покой родственниц Дау и, светя маленькой лампой, что-то там искал; второй стоял у него за спиной в дверях, а третий стерег во дворе. Одна из женщин проснулась и вскрикнула. В тот же миг дозорные заметили неладное, прибежали и спугнули неизвестных. Те скрылись. Никто так и не понял, в чем было дело. Потом один из дозорных добавил, что какой-то парень, которого они не знали, пытался их вечером чем-то опоить, но они перехитрили его и украдкой вылили питье, так как парень не вызвал у них доверия. При дворе, разумеется, решили, что, судя по всему, затевалось похищение, но кто и кого хотел похитить, гадать не стали. Король Дау быстро пресек разговоры, и они не возобновлялись после того, как Дау и его приближенные проводили в дорогу синкредельцев. Проводы были сухими и почти молчаливыми. Я, само собой, не присутствовала. От одного из провожавших я узнала, что в гавань вошел корабль с Журавлиных островов. И позднее, ближе к полудню, направилась туда, чтобы потолковать с земляками.
  Выяснилось, что корабль принадлежит одному тидисийцу, который был на юге и много чего привез на продажу. Немало народу сбежалось взглянуть на товар, но поскольку пока люди больше смотрели, чем покупали, тидисиец охотно и легко разговорился со мной. Он давно не был дома, и, вполне понятно, не знал последних тамошних новостей, а больше говорил о краях, которые посетил. Я спросила, что он думает о Рибальде Синкредельском.
  - А что о нем особенно думать? - Усмехнулся тидисиец. - Он король, мы подданные, и это ему о нас положено думать, а не нам о нем.
  - Разве? - Усомнилась я.
  Тидисиец лукаво улыбнулся и подмигнул. Тогда я заметила:
  - Рибальд не из тех королей, о которых можно забывать. Рано или поздно он напомнит о себе. Ты не боишься, что он однажды явится к нам на острова с войском?
  - Все возможно. - Тидисиец перестал улыбаться. - Если ему когда-нибудь станет до нас, поглядим, велико ли его войско. И либо станем биться, либо уступим, попросим прощения и выплатим, сколько ни потребует. Надеюсь, это еще нескоро случится. Хотя, ты права, гриулари. Не было еще в Синкределе властителя, грознее Рибальда. Послушай, осенью я был уже в плаваньи, но встретил на юге кое-кого. Мне рассказали о твоих с ним неладах.
  - Было такое. - Подтвердила я. И, не вдаваясь в подробности, кое о чем все же вкратце упомянула.
  - Сегодня утром, - сказал тидисиец, - отошел корабль в Синкредель. Я переговорил немного с корабельщиком. Он рассказал о том, что случилось в Бельте, и о том, что посланцы, которых он сюда доставил, должны любой ценой увезти тебя в Тимбрунг. Во время нашей беседы появились сами посланцы. И вид у них был недовольный. Их провожали король Дау и его люди, тоже мрачные, но выглядевшие победителями. Нетрудно было понять, что у синкредельцев сорвалось. Ну, а так как тебя у нас на Тидисе все знают, я, конечно, очень рад.
  - Да, мне опять повезло. - Заметила я. - Но угроза надо мной висит. И ведь, подумать только, с какой малости началось. Ты вот торгуешь тканями да уборами, ожерельями да посудой. А мой товар песни. Тебе всякие покупатели попадаются, простые и знатные, бывает, что и короли. И когда ты явишься куда-то со своим товаром, случается, что и смотреть не хотят, а иногда посмотрят да не купят, а то сразу расхватывают. А где-то ты свое добро покажешь да похвалишь, дашь время подумать; глядишь, и приобретут хоть что-нибудь. Но хулить товар, да еще и грозить смертью купцу за то, что не угодил, это еще что за обычай? Не понимаю.
  Тидисиец рассмеялся.
  - Все это так. Но как должно быть одно, а как есть другое. Не всякий решается стать купцом, хотя барыш все любят. И еще полбеды, если просто не сбудешь товар и потерпишь убыток. Море разбойниками кишит. И спасибо, если только ограбят да высадят на берег, а ведь недолго рыбам на корм пойти или стать из купца товаром. На суше нет-нет вспыхивают войны да распри, попробуй, пройди с добром. Король и знать где-то купцов привечают, а где-то требуют неслыханных пошлин. А разгневаются или заподозрят, что послан лазутчиком, умей удрать вовремя. И с добром и с жизнью расстаться легче легкого. А товар иногда нарочно хулят, чтобы ссора вышла. У людей всякое бывает на уме. Мы, купцы, и сами порой ведем себя, как разбойники. Смотря, куда попадем, и как у нас сложится. А у тебя товар особенный. Ты с самыми опасными покупателями имеешь дело. Хочешь не хочешь - привыкай, прилаживайся. Учись повадке, которая им по вкусу. И в любой час будь готова все потерять. Так-то, гриулари. Да что ты нос повесила? Может, и пронесет. Вот, взгляни, что у меня есть. - И он стал мне показывать ленты, платки да ожерелья. Непонятно зачем, я вдруг выбрала ожерелье и расплатилась: очень было красивое. Он сам надел его мне на шею. А как простилась и пошла обратно, чувствую: давит. Зачем, спрашивается, купила, если не буду носить?
  По пути мне повстречались Клаэл и Сиэрль. Обрадовались, замахали руками.
  - Оуталь, привет! О. Это ты купила? Как красиво!
  - Тебе нравится? Правда? - И я вдруг поняла, что делать с ожерельем. Сняла его и протянула девушке. - Прими подарок, Сиэрль.
  - Как. Но ведь оно дорогое. - Смутилась раунгийка.
  - Ну и что? Разве вы оба мне не дороги? Вы так много для меня сделали.
  - Да бери, бери. - Поддержал меня Клаэл. Сиэрль надела ожерелье. Юноша оглядел ее. - Ну, оно прямо как для тебя задумано. Сиэрль, ты в нем так хороша...
  - А без него нет? - Язвительно спросила девушка.
  - И без него. Но в нем еще лучше. Спасибо тебе, оуталь.
  - Спасибо, спасибо...
  Я рассказала своим друзьям о том, что случилось ночью.
  - О, эти гуайхи! - нахмурился Клаэл. - Оуталь, послушай, если будет война, и твой король не сможет защитить королевство, приезжай снова к нам. У нас для тебя место найдется.
  - А лучше вовсе не уезжай. - Подхватила Сиэрль. - Что тебе делать там, на севере?
  - Уехать мне все-таки придется. - Ответила я. - Но хотелось бы не навсегда.
  Дни шли за днями. Листва на деревьях давно потемнела и стала жесткой. Над дорогами чуть что вздымалась пыль. Обмелели мало-помалу озера и речки. Земледельцы опасались, что в полях сгорит урожай. Старики твердили, что давно не выдавалось такого засушливого знойного лета и озабоченно качали головами. То же слышала я и от пещерных старцев. Тем не менее, они хранили спокойствие, и с прежней учтивостью наставляли меня, пока еще есть время. Семейные люди наперебой зазывали меня в гости, охотно все показывали и рассказывали, как живут. Молодежь, собиравшаяся вечерами, когда спадет жара и закончатся дневные хлопоты, всегда радовалась моему приходу, и я с удовольствием пела и плясала вместе с остальными. Однажды они собрались под скалами у самой воды. Едва я показалась, все зашевелились, весело поглядывая в мою сторону и подавая друг другу какие-то знаки. Я подошла и поздоровалась, стараясь ничем не выдать любопытства. И тогда стайка девушек, окружавших Сиэрль, стремительно разлетелась. И я увидела в руках у Сиэрль отличную раунгийскую арфу.
  - Оуталь. - Сказала Сиэрль. - Когда ты надела на меня то ожерелье, я еще не знала, чем тебя отблагодарить. Но мы, конечно, недолго думали. Мы поняли, что приятнее всего тебе будет получить в дар нашу арфу. Мы выбирали ее все вместе, а мастер, который ее изготовил, просил передать, что ему случалось видеть и свирепых гуайхов, и мирных гуайхов, и гуайхов-певцов, но такую, как ты, он встретил впервые, и рад, что ты будешь играть на его арфе.
  Я поблагодарила и приняла подарок. И, разумеется, тут же испробовала его. Да, это была изумитель-ная арфа. И я сразу поняла, что туда, куда мне придется брать поменьше вещей, я пойду именно с ней, а не с арфой Гринда. Хотя последнюю не собиралась забрасывать. В тот вечер я впервые подумала, что надо собираться в обратный путь. И мысль эта была грустной: мне не хотелось покидать Раунгар. Раунгам тоже не хотелось расставаться со мной, в том числе, и старому королю Дау. Он проникался ко мне все более теплой привязанностью, и как-то сказал:
  - Я немало тревожусь за тебя, и с удовольствием не отпустил бы. Но разве тебя удержишь?
  - Если тревожишься, помоги дарфилирцам военной силой. - Ответила я.
  - А, ты все за свое. Я понимаю положение короля Орринда. Но ведь и я король. И у меня есть свой народ, о благе которого я обязан подумать в первую очередь. Вот что, Эррен. Я говорил с некоторыми нашими вождями. Среди них есть и такие, что не прочь предпринять поход на север. Но их не следует ожидать скоро. И они появятся лишь тогда, когда у дарфилирцев будет надежда на успех. Как я уже говорил, я не стану чинить им препятствий. Но не более того. И не забывай: для них важнее всего добыча и старые счеты. А каковы они в бою, я сам не раз видел. И, если честно, предпочел бы, чтобы дело решилось без них. А ты как думаешь?
  - Я лишь выполняю просьбу моего короля, говоря об этом. Послушай, король Дау, это странно: моим королем я называю вовсе не правителя, к владениям которого принадлежат наши острова. Более того, правитель этот мне враг. А я служу другому, который меня защитил. А тому, кому должна быть подданной, желаю поражения. Как ты считаешь, я изменница?
  Король вздохнул и покачал головой.
  - Ты молодая порывистая душа, и твои глаза широко раскрыты. Ты хочешь увидеть мир таким, каков он есть, а это непросто. Обычно люди видят то, что им положено видеть, им от этого легче, но это может однажды их погубить. Так или иначе, ты непохожа на тех, кого называют изменниками.
  - Благодарю тебя, король Дау, за то что разрешил мои сомнения.
  - Какое там. - Махнул рукой старый Дау.
  - Да, король. И теперь мне окончательно стало ясно, что я все-таки скоро уеду. Я нужна в Дарфилире.
  Мой отъезд произошел не наутро и не на следующий день и не через день. Но все-таки настал час отъезда, как все мы ни старались его оттянуть: и я, и король, и раунги, и Кларм, освоившийся и постоянно пропадавший среди своих здешних сверстников. Провожать мня явилась огромная толпа. Мы отплывали на дарфилирском судне. Владелец его выгодно поторговал в Зеране, Бельте и Раунгаре и спешил домой, пока не началась война: уладить кое-какие дела и забрать семью. А потом собирался податься то ли в Зеран, то ли к нам на Журавлиные острова. Он не сомневался, что дела в Дарфилире пойдут скверно, и не видел особого смысла в моем посольстве. Но говорили мы с ним мало: он был хмур, тревожен, и поглощен мыслями о своем. Гоас остался дома. При нас с Клармом были двое из тех, с кем мы отбыли весной из Дарфилира. Они явились в Раунгар чуть позднее нас после кое-каких приключений. Еще трое давно находились в Дарфилире. А прочих пятерых, скорее всего, давно в живых не было. Кое-кто из ехавших на корабле посещал прежде Лариг и знал меня. Но с ними у нас выходили только случайные и неловкие разговоры. Невеселая выдалась поездка, но нас хотя бы миновали обычные для путешествующих опасности: встречи с морскими разбойниками, бури, скалы и мели. Когда делалось особенно грустно, я закрывала глаза и снова вспоминала раунгарский берег, пеструю толпу, облаченного в парадное одеяние старого короля и брызжущую весельем порывистую Сиэрль, которая звонко прокричала:
  - Счастливого пути, оуталь! Приезжай снова!
  29.
  В Лариге стоял тот же невыносимый зной. И еще у Зимней гавани стало заметно, что дело идет к войне, а уж в Летней-то на реке только и слышалось, что звон железа, короткие отрывистые речи да конское ржание. Мы сдержанно простились с угрюмым судовладельцем и поспешили сойти на берег. На нас оборачивались, многие небрежно кивали. Кое-кто даже окликал по именам, но нерадостными были приветствия. И почти никто не задавал вопросов. Все сами догадывались, если и придут на помощь раунги, то нескоро. Я спросила у одного воина, здесь ли Тиринд
  - Он у короля. - Последовал ответ. - Тебя там ждут, когда бы ты ни объявилась.
  - Я мало чем могу порадовать. - Призналась я.
  - Неудивительно. - Ответил воин. - И все-таки хорошо, что ты снова здесь.
  Он вызвался меня проводить. По дороге я спросила, что слышно о синкредельцах.
  - Их войско в пути. - Сообщил он. - Послезавтра будут у Пограничной.
  - А ренунтирцы?
  - Идут с ними. Их довольно много. Но они будут стоять у реки, пока все не подтянутся. А это даст нам еще немного времени.
  - Когда выступаете?
  - Первые отряды выходят завтра. А там кто когда сможет. Мы тоже будет стоять у Пограничной: соберем силы, полюбуемся друг на друга, а там ясно будет, что и как. Да, недоброе время, гриулари, но если завтра перед походом ты нам споешь, это будет для нас большой помощью.
  - Спою. - Пообещала я
  Как только мы поравнялись с королевскими воротами, я послала Кларма с вещами в дом, где мы жили раньше. Воин двинулся вместе с Клармом, желая ему помочь. А я прошла к королю. Никто из встречных при виде меня не выказал удивления, хотя здесь еще не могли знать, что я в Лариге.
  У короля были и Орбальд, и Тиринд и многие другие. Из женщин я увидела только королеву Урсори, молча сидевшую поодаль. Воин, стоявший с копьем у дверей, отступил и сделал мне знак проходить. Я вошла и поклонилась, мне ответили короткими кивками. Говорил самый старый и уважаемый из королевских советников. Остальные слушали. Стараясь ступать потише, я направилась к королеве и села подле нее, не снимая с плеча раунгийской арфы. Королевский советник закончил свою речь, и король сказал:
  - Да, мы в трудном положении. Тем не менее, сделаем все, что в наших силах. Гриулари Эррен, - он обернулся в мою сторону, - я рад, что ты явилась, но зачем ты прячешься в углу?
  - Мне не хотелось мешать военному совету. - Ответила я, вставая. - Ведь я мало что понимаю в таких делах.
  - Ты только что с корабля? - Спросил Орринд.
  - Да. Король Орринд, прости, что я так медлила с отъездом.
  - Ничего страшного. Посланцы из Бельты и Зерана еще не вернулись. По слухам, там все думают и решают, стоит ли сюда идти, и какими силами. Посланцы не отступаются и, возможно, чего-то добьются, но как бы не слишком поздно. А ты чего-то добилась?
  - Мало чего. - И я пересказала слова короля Дау.
  - Так я и думал. - Вздохнул Орринд. - Но и за это тебя следует поблагодарить. А что еще ты можешь рассказать о Раунгаре?
  - Довольно много такого, что не имеет отношения к военным делам, король. В Раунгаре сейчас мир, и даже внутренние раздоры поутихли. На уме у людей все больше урожай, музыка, тайны бытия, рыба и овцы. Я многое видела, многому научилась, но об этом после победы, если удастся победить.
  - Я так и знал, гриулари, что тебе много пользы принесет поездка. О случае в Бельте я не спрашиваю. У нас об этом немало толковали, да и тебя, поди, повсюду измучили расспросами. Но мы здесь были довольны, что ты не растерялась и проучила синкредельцев.
  - Все довольны. Только я что-то не очень весела. - Ответила я. - Хотя, конечно, если бы Хурб и Хларриф со своими рубаками вернулись к Рибальду, его войско было бы теперь чуть-чуть больше.
  Присутствующие рассмеялись, это помогло рассмеяться и мне. Затем король спросил:
  - Я слышал, что какие-то синкредельцы ездили в Раунгар. Ты не знаешь, случайно, что они там делали?
  - Требовали, чтобы король Дау меня выдал. Но, разумеется, впустую. Раунгийский король твердо соблюдает обычай гостеприимства. Сикредельцы пытались увезти меня тайно, но я получила предупреждение. Не стану говорить, от кого, и надеюсь, что Рибальду не удастся отомстить раунгам.
  - Я тоже надеюсь. - Ответил король. - Если ты устала с дороги, можешь идти. Но не забудь завтра прийти провожать войска в поход. Воины ждут твоих песен.
  - Об этом я уже слышала. - Я простилась и двинулась к двери. Рядом, положив мне ладонь на плечо, шла королева Урсори. На пороге она шепнула мне: "Будь здорова" и снова вернулась на свое место. У нее были страшные глаза. Никогда я ее такой не видела.
  Супруги, родичи Урсори, уже успели подготовиться к моему возвращению. Ни шумных возгласов, ни расспросов не было. Только спокойная и уверенная забота о вернувшейся путнице, которой надо помыться, переодеться, поесть и отдохнуть. О предстоящем походе никто старался не говорить: мало ли чем он обернется. Но ни о чем другом разговора не получалось; все думали о войне. Поэтому беседа вышла неловкой и сдержанной. Я даже не решилась спросить, как себя чувствует Вириайн. До вечера оставалось еще немало времени, я просидела все эти часы дома, пытаясь отдыхать, но не больно-то отдыхая. То пристраивалась где-нибудь, обхватив руками колени, то расхаживала от двери к стене, то бралась за арфу. Что нас всех ждет? Что с нами станется?
  Немалым облегчением было лечь спать. Но еще большим вскочить чуть свет и, наскоро умывшись да одевшись, помчаться с арфой к месту сбора войск не сказав ни слова никому, кроме старой служанки. Хозяин тоже уходил с войском, но хозяйка должна была его снарядить. Когда я убегала, они еще только-только шевелились. Кларм догнал меня на полдороге.
  - Без меня уйти вздумала. - Проворчал он.
  - Не так уж и далеко я собралась. Ты бы меня нашел. Они еще не сейчас выступают, просто неспокойно мне.
  - А мне? - Спросил он. - Я уже почти взрослый, а попробуй упросить, чтобы взяли.
  - Будет еще случай повоевать. - Заметила я, взъерошив ему волосы. Он с досадой отпрянул. Кларм здорово вырос и окреп, но все еще оставался мальчишкой. Конечно, если уж очень упрям окажется, уйдет с войском. Но стоит ли? Ведь и здесь должен остаться кто-то хоть сколько-нибудь боеспособный. - Кларм, милый, ты будешь защищать Лариг и королеву, если вдруг случится неладное. - Сказала я. Он яростно фыркнул и передернул плечами.
  Самые беспокойные из жителей Ларига уже подходили к месту сбора. Им служило поле на том берегу. Туда-сюда беспрерывно сновали лодки и плоты. Переправившись, мы с Клармом подошли к кучке старых знакомых, только что расположившихся на краю поля и глядевших на север, в сторону Синкределя. Утро выдалось изумительное. Просто не верилось, что часа через три настанет палящая жара, и все замрет: щебетали птицы, на травах сияла роса, совсем как тогда, когда стоит мир. Но все больше конных и пеших воинов появлялось на зеленом лугу, ярко блестели доспехи под цветными плащами, устремились в небо сверкающие наконечники копий. Кто-то вставал в строй, кто-то расхаживал, окликая знакомых, кое-где воины присели, и закинутые за спину щиты коснулись ободками травы. Тягостное молчание кончилось. Теперь повсюду слышались смех и болтовня.
  - Эй, гриулари! - Крикнули мне. - Что ты там приткнулась? Давай сюда!
  - Сами давайте сюда. - Ответила я. Воины встали и подошли.
  - Ну что, простимся? - Сказал один из них.
  Я поднялась.
  - Спокойной вам дороги до Пограничной. А дальше как выйдет.
  - Может и вернемся. - Ответил один из них. - Но придем или нет, а тебе будет, о чем спеть.
  Я кивнула.
  - А, вот она где. - Раздвинув друзей, ко мне пробился Тиринд. - Прости, Эррен, даже с прибытием тебя поздравить не успел. Но ты-то мне добра на дорогу пожелаешь?
  - Конечно. - Ответила я. - Всякого и всяческого добра. И покажи синкредельцам, на что ты горазд, пока дышишь.
  Тиринд гулко расхохотался.
  - Если повезет, принесу тебе на пике голову короля Рибальда, и буду петь и плясать перед тобой, как безумный раунг.
  - Раунги не безумны! - Возмутилась я.
  - А, да, они твои друзья. Пусть не безумны. Но я безумен. Настолько, что хочу спросить, к кому на ваших островах мне обратиться, чтобы тебя посватать.
  - К Риндклессу. - Ответила я, так и покатившись со смеху. Странно было бы себе представить, как робкий Риндклесс, которым помыкает его собственная жена, станет решать такой важный вопрос. Тиринд понял меня правильно.
  - Если вернусь из похода, - сказал он, - объеду все Журавлиные острова и со всей твоей родней, сколько ее ни есть, переговорю, чтобы ни у кого потом сомнений не было, что брак заключен по всем правилам.
  - А меня ты забыл спросить? Разве может кто-то решать за гриулари?
  - Ну так решай. - Ответил Тиринд. - Когда надумаешь, дашь ответ. Здесь или за Темными Водами.
  - Там не женятся. - Заметила я.
  - Откуда ты знаешь? Ты там не была. Жди меня, гриулари.
  Тут пропела труба, и все побежали по местам. Король Орринд, прямой и суровый, стал объезжать войска. Орбальд стоял в строю и улыбался, не сводя глаз с отца. А на Орбальда, не отрываясь, смотрела прекрасная Вириайн. Она стояла среди провожатых между королевой Урсори и юной Валси. Я впервые увидела Вириайн по возвращении, и только теперь заметила, как округлился ее живот. Да, весной до отъезда я обратила внимание, что она стала какая-то тихая, румяная, и ходит, словно плывет. Но беременность тогда еще можно было скрывать, и я не поняла, с чего это она так переменилась. Теперь же, глядя на нее, подумала: хоть и недоброе настало время, хорошо, что они успели завести малыша. Кто знает, что дальше будет, не овдовеет ли Вириайн?
  - Гриулари Эррен. - Вывел меня из задумчивости голос короля. - Ты готова нам спеть?
  - Готова. - Я выбежала вперед, придерживая рукой арфу. - Только, король Орринд, у меня не было времени сложить песню для нынешнего случая...
  - Спой любую другую. - Перебил меня Орринд.
  - Спой какую угодно! - Подхватили воины. - Но непременно свою!
  Я спела одну за другой три старых песни, а затем опять зазвучала труба, и они тронулись. Я подошла к королеве Урсори и Вириайн.
  - Ну вот. - Молвила Урсори. - Давно я этого ждала.
  А Вириайн грустно посмотрела на меня и вздохнула.
  - Теперь у нас будет так пусто, Эррен. Перебирайся ко мне. Я хочу, чтобы ты была поближе.
  - Я бы с радостью. Но там, где я живу, хозяйка осталась одна, и...
  - Моя родственница тоже поселится у нас. - Объявила Урсори. - Сейчас нам надо держаться вместе.
  Пыль осела, и только тогда мы стали переправляться обратно в Лариг.
  30.
  И потянулись жаркие томительные дни, когда самая жизнь замерла, и все, чем пытались заниматься оставшиеся дома, валилось из рук. Затем приехал гонец. На голове у него была окровавленная повязка, рука на перевязи. Он поведал, что вот уже несколько дней, как идут бои то на одном, то на другом берегу Пограничной, и убитых немало с обеих сторон. Но король Орринд, Орбальд и Тиринд пока целы. Гонец переночевал в Лариге и чуть свет поскакал дальше в Зеран: торопить союзников. А еще два дня спустя прискакал другой всадник, налегке, даже без щита и копья, потрепанный и забрызганный кровью. Он не стал дожидаться перевозчика, а погнал коня в воду и, едва успел выбраться на наш берег, приподнялся в седле и крикнул:
  - Мы разбиты! Спасайтесь! Они вот-вот будут здесь!
  Я в ту минуту была на тропинке, бегущей к реке. Не помню уже, куда и шла.
  - Скачи к королеве! - Крикнула я всаднику. - Я буду следом!
  Нелегко было добиться, чтобы голос звучал спокойно и твердо, но, кажется, вестник немного собрался с духом. Он обогнал меня и скрылся за поворотом. А на северном берегу показалось еще несколько конных. Пока свои. И даже издали было заметно, в каком они жалком виде. Я ускорила шаг. То там то сям скрипели ворота. Высовывался то старик, то женщина, то подросток. Я твердо и сухо говорила:
  - Похоже, дело худо. Идемте все к королеве Урсори. - И, не оборачиваясь, спешила дальше. Подходя к королевским воротам, я услышала порывистый и взволнованный голос вестника. Он убеждал королеву, что нужно покинуть Лариг и спасаться. И как раз, когда я входила во двор, королева усмехнулась и ответила:
  - Спасайся сам, если хочешь. - И устремилась к дому. Я окликнула ее. Она обернулась.
  - Будем биться. - Сказала она, глядя мне в глаза. - Но тебе лучше уехать. И увезти Вириайн.
  - Королева... - Начала было я, но она как обрезала:
  - Ни слова больше. - И скрылась.
  Я обратилась к вестнику:
  - Ступай на конюшню. Пусть оседлают трех коней повыносливей. - И отправилась искать Вириайн. Она была у себя. Сидела прямо на полу и охала, заломив руки.
  - Валси! - Крикнула я. Никто не откликнулся. Я подошла к Вириайн. - А ну потише. Дитя выкинешь. Что Орбальд скажет?
  - Не придет Орбальд. - Всхлипнула Вириайн.
  - А вдруг он жив? Вот что: надо собираться. Возьмешь вот это, вот это, вот это. - Я забегала вокруг, бросая перед ней на пол самые нужные вещи. - Что ты тут расселась? Времени нет. Ну!
  Она вздохнула, прекратила плач и стала вязать узел. Послышалось мерное постукиванье. На пороге показалась королева Урсори. В правой руке она держала копье. Оно и стучало об пол.
  - Ты еще не готова? - Спросила она невестку. И пожаловалась мне. - Все слуги куда-то пропали. Даже Валси.
  - Королева, может, я здесь все-таки на что-нибудь сгожусь? - Спросила я.
  - Дело не в том, что не сгодишься. - Отвечала она. - До тебя Рибальд добирается, а за Вириайн требуется присмотр. Не перечь мне.
  - Воля твоя, королева. - Вздохнула я и помчалась за арфой. Не было и речи о том, чтобы взять обе. И я без колебаний выбрала раунгийскую, а с арфой Гринда простилась, отвесив ей скорый поклон. Вернее всего, она погибнет в пожаре... С арфой за плечом я устремилась к конюшне. И там наконец отыскалась Валси. Она стояла снаружи, приникнув к столбу и рыдала, закрыв лицо руками.
  - Валси, ты нужна королеве Урсори. - Сказала я.
  - Да-да, иду. - И Валси отделилась от столба.
  Конюх вывел оседланных лошадей. Следом шел вестник, говоря на ходу:
  -... и что только на меня накатило, сам не понимаю. У вас тут найдется для меня хотя бы дубина?
  - Сейчас сообразим. - Дружелюбно улыбаясь, ответил конюх.
  В отдалении показались королева и ее родственница. Они вели под руки Вириайн. И вдруг Валси бросилась перед Вириайн на колени.
  - Госпожа Вириайн, умоляю тебя, разреши мне остаться. Позволь мне защищать королеву. Здесь все были к нам так добры, как родных приняли. Надо помочь. Я знаю, мы все умрем. Но ведь с тобой будет Эррен, разве тебе ее мало? Можно, я останусь?
  - Встань, Валси. - Вириайн даже улыбнулась сквозь слезы. - Разрешаю. Останься.
  - О, благодарю тебя, госпожа Вириайн! - Пылко воскликнула девушка. Во двор входили жители, вооруженные кто чем, но больше ножами, топорами и кольями. Затем появилось несколько беглецов. Кое-кто из них не побросал по дороге оружия. А побросавшие, приободрившись, двинулись к кладовой, где уже чем-то позвякивал и громыхал старик-управляющий. Королева и ее родственница помогли Вириайн забраться в седло. Я была уже готова.
  - Прощай, королева Урсори, наверное, больше не встретимся. - Сказала я, поправляя ремень арфы.
  - Поезжайте. Пора. - Сухо ответила королева. И, лишь когда мы миновали ворота, вдруг крикнула вслед. - Прощайте! Берегите себя! Обе!
  Мы поскакали берегом на восток. Едва Лариг остался позади, на севере за рекой показались новые беглецы. Тоже конные: пешком бы еще никто не успел добраться до здешних мест. Около семи человек. Я велела Вириайн скакать вперед, подъехала к самой воде, выждала немного и крикнула, сложив ладони у рта:
  - Воины! Королева вас ждет! Она не уступит Лариг без боя!
  Они выпрямились в седле, и даже издали было заметно, как засверкали у них глаза.
  - Нас мало осталось! - Прокричал один из них. - Но отсюда мы не отступим ни на шаг! Прощай, гриулари!
  - Прощайте! И простите, что я не с вами!
  - О чем разговор? Мы вовсе не хотим, чтобы тебя сцапал Рибальд. Пусть он хотя бы здесь просчитается! И пусть Вириайн родит здорового сына! Скажи ей, что Орбальд жив! - Всадники стали входить в воду. Я спросила:
  - А король?
  - Короля убили. А Тиринда мы не видели. Прощай и помни: людям нужны твои песни.
  Я тронула поводья и поскакала вдогонку за Вириайн.
  Вскоре дорогу обступил лес. Она свернула круто к югу: широкая, хорошо утоптанная, с глубокими тележными колеями посередине. Было тихо. Лес точно вымер. Ни дуновения. Мы проехали около часу. Дело шло к вечеру. Жара немного спала. Потянуло легким ветерком. Он принес запах гари.
  - Это просто торф где-нибудь загорелся, да? - С беспокойством спросила Вириайн.
  - Скорее всего. - Согласилась я. Да, в самом деле, сюда еще никак не могли добраться синкредельцы. Они сейчас должны быть у Ларига, и вряд ли двинутся куда-то еще. Надо полагать, королева Урсори устроила им достойную встречу. И почему я не могу сейчас стоять с ней рядом?
  Внезапно конь Вириайн угодил ногой в яму. Вириайн покачнулась в седле и воскликнула: "Ой!". Я подхватила ее, не дав упасть. Хорошо еще, она повалилась в смою сторону. Ее конь отчаянно захромал. Я сказала:
  - Слезай.
  Так как мой конь был в порядке, я помогла ей пересесть и перекинула в свои седельные сумы ее пожитки; ведь у меня с собой почти ничего не было, места хватило. Коня, повредившего ногу, мы бросили. Я зашагала рядом с Вириайн, держа поводья. Так мы далеко не уйдем. Некоторое время я колебалась, а не погнать ли коня вперед, чтобы подальше увез Вириайн, а самой не пойти ли, как получится. Но она, словно угадав мои мысли, вцепилась мне в плечо и взмолилась:
  - Только не покидай меня, Эррен! Не бросай меня одну! Я боюсь!
  - Успокойся. - Ответила я. - Может, и не пропадем.
  В сумерках мы наткнулись на чей-то двор. Хозяин выбежал немедленно: усталый и хмурый. Увидев нас, он замер на полдороге, ахнул и крикнул, оборотясь к дому:
  Жена! Жена! Эй, сюда!
  Пока хозяйка, что-то ласково приговаривая, провожала Вириайн, я спросила хозяина, нет ли у него коня на продажу. Хоть плохонького. Хозяин угрюмо покачал головой.
  - Прости, госпожа, пропали наши кони. Вместе с моими сыновьями. Сам я тем не был, но сосед только-только примчался, конь под ним пал здесь неподалеку: вконец загнал. Сидим вот, беседуем. На ночь вас обеих приютим, дорогу дальше покажем, еды хоть какой соберем, а больше ничем не в силах помочь.
  Мы прошли в онву. Хозяйка уже где-то устроила Вириайн. В онве сидел у стола босой человек в одних штанах, запыленный и потный. Кожа на шее слева у него была содрана, на боку красовался синячище. Глаза злые-презлые.
  - Вот что. - Проронил он, увидев, что я сажусь в углу. - Выйди отсюда куда-нибудь. Я при тебе дальше рассказывать не стану.
  - Ты меня не знаешь? - Сурово спросила я, тронув рукой арфу.
  - Постой, постой... А, так это ты. Прости, сразу не припомнил: ты далеко стояла. - Он чуть подался в мою сторону. - Ну да, вот так встреча.
  - И что скажешь? Что я все дело погубила своими песнями?
  - Да нет, как ты могла подумать! - Он замахал руками, и голос у него изменился, стал робким и тихим. - А та, другая. Неужели...
  - О ней ни слова. - Предупредила я. - Рассказывай.
  Он рассказал, что день за днем дарфилирцы и синкредельцы кидались друг на друга, как звери, и он уже больше ни о чем не мог думать, только как бы задать им жару. Но вот однажды утром, перед тем, как возобновить сражение, синкредельцы вывели вперед троих заложников; тех самых, что оставались у Харринда после того, как он обменял Орбальда на Риндора. Насколько я поняла, Харринд вряд ли отдал бы их королю; не иначе как люди короля вломились к Харринду в отсутствие хозяина или применили какую-нибудь хитрость. В любом случае, трое молодых дарфилирцев, друзей Орбальда, были изрублены в куски на глазах у дарфилирского войска. Их родные, которые оказались среди воинов Дарфилира, обезумели от гнева и кинулись вперед, а за ними и немало других. Синкредельцы отступили, дав тем забежать подальше, а затем обрушились на них, отрезав от своих. Кое-кто из воинов Орринда бросился на выручку окруженным, кое-кто чудом не потеряв головы, упорно теснил синкредельцев в других местах, но внимание было отвлечено, и никто не заметил, как синкредельцы обошли дарфилирцев справа. А дальше все смешалось. Последовала жуткая резня, и те, кто уцелел, стали уносить ноги. Рассказчику повезло, неподалеку от места побоища ему, уже побросавшему все, что можно, удалось поймать чьего-то коня. Тот увез рассказчика от погони и почти что домчал до дому, да валяется неподалеку отсюда в кустах. И что будет с Дарфилиром, лучше не загадывать.
  - Но я надеюсь, никто не винит Вириайн? - Спросила я.
  - Что ты? Разве можно? Не будь Вириайн, Рибальд выдумал бы что-то другое. Он на наши земли давно зарится. Никогда не было у нас прочного мира с Синкределем.
  - А я ведь синкределка. - Сказала я.
  - Вздор. Всем известно, что ты островитянка. - Возразил беглец. - А чьи вы там подданные, никому дела нет. Хорошо вы устроились, поди вас завоюй. Ну ладно. Хозяин, а ужинать-то будем?
  - Сейчас жена что-нибудь принесет. - Ответил тот и глубоко вздохнул. - Вот так-то...
  Немыслимо было упрекать полуголого парня с ободранной шеей, что он не попытался поехать в Лариг и помочь королеве Урсори. Я ни разу не бывала при таком деле, потому и решила промолчать. За ужином я почти не глядела на него. Я думала о Тиринде. Мне казалось, что он не должен пропасть, и непременно найдет меня, если только продержусь, пока не подоспеет. Достаточно было посмотреть на него у руля, чтобы понять, на какие чудеса он способен. Если бы не он, нам бы не пережить ту бурю. Нынешнее ненастье пострашней, но он пробьется. И мы встретимся. Для нас с Вириайн главное теперь - добраться до Зерана.
  Наутро хозяева, как было обещано, проводили нас до первого поворота и подробно объяснили дорогу на юг. Вириайн отрешенно покачивалась в седле, а я, ведя коня, старалась быть внимательней, дабы избежать каких-либо досадных случайностей. Но, увы, когда уже перевалило за полдень, конь потерял подкову. Я подняла ее и кинула в седельную суму. Конь ковылял, но все-таки нес Вириайн на спине, а я все вертела шеей, ища, не покажется ли где какое строение или человек. И наконец приметила парнишку лет пятнадцати, стремительно порхнувшего от дерева в густой папоротник. Я повернула голову и крикнула:
  - Эй, мальчик!
  Никакого ответа.
  - Мальчик, не прячься! - Крикнула я. - Тебе нечего бояться. Я всего лишь хочу спросить, нет ли неподалеку кузницы. Нам надо подковать коня. Мы заплатим.
  Из папоротника высунулась вихрастая голова на длинной шее.
  - Придорожных кузниц тут нет. - Ответил ломающийся голосок. - Разве совсем далеко. Но кузница есть во дворе моего отца. - Парень встал и, топча папоротник, пошел к дороге. - Проводить?
  - Лучше беги вперед, предупреди домашних. А нам только скажи, куда поворачивать.
  - Ступайте прямо до высокой ели, под которой розовый камень. - Ответил мальчик. - А оттуда направо. Там рукой подать. - И его босые пятки зашлепали по дороге.
  В этой части Дарфилира люди вдоль торных путей, как правило, не селятся. А какая мелкая стежка ведет к жилью, а не просто на клюквенное болото или рыбную заводь, не так-то легко догадаться, если ты нездешний. Ну, а нынче, в связи с недобрыми слухами, народ затаился. Вот и случилось, что мы тащились с Вириайн точно по дикому краю, хотя, помощь могла найтись где-нибудь совсем недалеко за лесистой горушкой. Как теперь. И высоченная ель сама бросилась в глаза, и камень под ней разве слепой не разглядел бы, и тропинка, хоть и бежала изгибами да вверх-вниз, а мы по ней легко и скоро добрались до того двора. И в кузнице все было уже готово. Пока кузнец и его помощник возились с конем, хозяйка заботилась о Вириайн, а я наблюдала за работой. Вириайн передала мне золотую подвеску, чтобы расплатиться. Но когда все было закончено, и я предложила ее кузнецу, приходившемуся хозяину младшим братом, тот нахмурился и сказал:
  - А это прибереги. Золото вам двоим еще понадобится.
  Я не стала настаивать, поблагодарила и вошла в дом. Увы, коня на продажу не было и здесь. Мы долго толковали о новостях, нас неплохо накормили, а насчет того, чтобы добраться до Зерана, было высказано немало сомнений. Да и не было у хозяев уверенности, как примут нас в Зеране.
  - Они наши союзники. - Напомнила я.
  - Вчера были союзники, завтра, может, и враги. - Хмыкнул хозяин. - Я бы не стал искушать судьбу, а попытался бы отсидеться в глуши.
  -Спасибо, мы подумаем. - Сказала я, не желая спорить. Тут в онву влетел мальчик, и что-то тревожно зашептал отцу.
  - Точно десять? - Переспросил тот, помрачнев.
  - Угу.
  - И ты уверен, что синкредельцы?
  - А то кто же? Они.
  - Так. - Хозяин посмотрел на меня. - Ну-ка быстро, туда, к ней.
  И я без лишних слов поспешила в пристройку, где поместили Вириайн. Туда был отдельный вход со двора. Едва я успела вбежать и закрыть за собой дверь, как вдалеке послышался топот копыт. Он становился все громче и ближе. Кто-то что-то крикнул, спешившись, и заколотил в ворота. Хозяева отперли. Приехавшие повели коней через двор, оживленно переговариваясь и давая распоряжения хозяевам. Да, это были синкредельцы. Я подкралась к двери и поглядела в щель. Наружные ворота, главные двери дома и ворота конюшни были распахнуты. Хозяин стоял посреди двора, залитый светом клонившегося к западу солнца. Его брат, сын и двое работников бегали туда-сюда. Хозяйка и дочь что-то кричали из дому. Около десятка воинов, отменно вооруженных и бодрых, лишь немного притомившихся в пути, толпилось у конюшни. Старший что-то коротко заметил, и все они разразились громовым хохотом.
  31.
  Они устроили своих коней и пошли в дом. Хозяева продолжали хлопотать. Я шепнула Вириайн: "Сиди тихо, или мы пропали". Она кивнула, разулась и забралась с ногами на покрытый шкурой настил в глубине пристройки, предназначавшийся, очевидно, для спанья. Кто-то приблизился к нашей двери. Я прильнула к щели и увидела хозяйку. Тогда я повернула засов и, приоткрыв дверь, спросила: "Ну что там?". "Да, похоже, они надолго" - Озабоченно ответила хозяйка и скользнула внутрь. Притворила дверь. В руках у нее была крытая миска, на ней кринка с питьем, в подоле две лепешки.
  - Вот вам поесть. - Поставила все на стол. - Облегчиться понадобится- вон в то старое корытце, я потом отмою. На двор ни-ни. - Она подняла палец. Мы кивнули. - Здесь вас никто не выдаст, но если все-таки откроется, что вы здесь, стойте на том, что сами забрались без спросу. И мы вас не признаем. Так лучше для всех.
  Я согласилась, что она права. Она шепнула: "Может, и обойдется", указала нам, что постелить на ночь, и покинула нас.
  Между тем синкредельцам за стеной подали угощение. Шум в доме заметно усилился. То и дело наша пристройка содрогалась от мощного эха. Кто-то завел песню. Сбился. Завел другую. Его со смехом оборвали. Во дворе смерклось. Я постелила и убедила Вириайн лечь. Но ей, конечно, было не до сна, как и мне. Ее глаза тревожно и холодно блестели в темноте. Прошло какое-то время. На пирующих за стеной синкредельцев начало действовать выпитое пиво, и они стали по двое по трое выбираться во двор. Я слышала, как хозяин говорит кому-то: "Нет, гости дорогие, не сюда. Вон там у нас отхожее место, я провожу. Ну идемте же". А еще немного погодя кто-то стал вдруг ломиться в нашу дверь. Вириайн вздрогнула. Я вовремя опустила ладонь на ее раскрывшийся рот, а другой рукой погладила ей волосы. Она послушно сжала губы. Тут кто-то снова стал дергать дверь. "Сюда нельзя" - испуганно пробормотал хозяин. Грубый голос, в котором лишь слегка чувствовался хмель, ответил:
  - А почему это нельзя? Что у тебя там? Покои королевской дочери, а? - Последовал новый взрыв буйного смеха из нескольких глоток. Вириайн задрожала. Я снова погладила ее волосы.
  - Эй, эй, отворяйте! - Орали снаружи. - Что вы там заперлись?
  - Да поди там и нет никого. - Предположил кто-то.
  - Как это нет? Кто-то есть. Сейчас посмотрим, кто из нас прав. - Дверь затрещала.
  Я вскочила и, понизив голос - о, только бы не вышло визгливо - крикнула:
  - Эй, что такое? А ну перестаньте! - И снова прикрыла ладонью рот Вириайн: молчи!
  - Ага! Ага! - Торжествующе провозгласил первый синкределец. - Я же говорил! Эй, девушка, ты здесь одна?
  - Да одна. Я здесь ночую и прошу меня не беспокоить.
  - А, так это твоего коня я видел в конюшне. Я сразу смекнул: не хозяйский конь, кто-то приехал и прячется!
  Какое счастье, что у нас остался только один конь. Вот уж не думала, что это окажется кстати. Хотя, будь мы обе верхом, могли бы и не встретиться с синкредельцами.
  - Может, выйдешь? Повеселились бы вместе. - Произнес за дверью новый голос.
  - Не мешайте. - Отрезала я. - Вам и без меня весело.
  Тут первый воскликнул:
  - Слушайте, а голос-то знакомый. И разрази меня гром, если это не гриулари Эррен. Эррен, эй, Эррен, это не ты ли? Сознавайся, ты?
  Я похолодела. Но врать не стоило.
  - Да, я гриулари Эррен, и если вы не оставите меня в покое, я вас прокляну. У меня готовы две гриулы. Сказать?
  - Не надо. - Прорычал первый. - Если проклянешь, мы до тебя все равно доберемся, только хуже будет. Выходи!
  - Да, выходи по-хорошему. - Подхватил второй. - Король Рибальд может и помиловать, если уймешь свою спесь, а мы верно служим королю. Бежать тебе некуда. Ты попалась.
  Еще чей-то голос лепетал: "Подумайте только, кого мы поймали. Здесь, оказывается, ночует гриулари Эррен". Я сказала им:
  - Ступайте в дом. Сейчас выйду.
  И они нехотя поплелись в онву, оставив в покое нашу дверь
  Я наклонилась к Вириайн, и шепнула ей в самое ухо: "Что бы ни случилось, будь как мертвая", сняла с колышка арфу и, держа ее за ремень левой рукой, направилась к двери. Осторожно выглянула. Синкредельцев во дворе не было. Один, правда, сидел на корточках у входа в онву, поджидая меня. Ворота оказались на запоре. Из кладовой выбиралась нагруженная чем-то хозяйка. Я молча указала Вириайн на засов и вышла. Вириайн встала и заперлась. Я подбежала к хозяйке и попросила:
  - Напои их как следует.
  Хозяйка понимающе подмигнула. Синкределец, сидевший на корточках, приподнялся, опираясь рукой о косяк.
  - Эй, поживее! Тебя ждут.
  В дверь высунулся второй и крикнул:
  - Ну скоро она там?
  - Иду. Не видите разве?
  Они ухмыльнулись и дали нам с хозяйкой пройти.
  Чуть я возникла на пороге онвы, пирующие повскакали с мест и завопили:
  - Ура! Тысячу раз ура гриулари Эррен!
  - А почему "Ура"? - Сухо спросила я, снимая чехол с арфы. - Разве не вы считаете меня ведьмой и желаете моей погибели?
  - Кто и кем тебя считает, мы пока не договорились. - Сказал мне старший над ними. - А песни твои нам все нравятся. - И воины одобрительно загалдели. Старший продолжал. - Это умно, что ты не стала ждать, пока тебя выкурят, как лису из норы. Пока есть время, пой, а мы послушаем. А утром в дорогу. Король Рибальд сейчас в Лариге, путь недальний.
  - Лариг сильно пострадал? - Спросила я.
  - Еще бы. Они дрались как безумные раунги. Сама королева била копьем то одного, то другого, и подступиться к ней было не проще, чем к бешеному быку. Удивительная была женщина. Ее нашли потом и решили похоронить с почестями. Хоронили уже без нас, мы в Лариге не задержались. Надо же, спешили вдогон за одним, а наткнулись на другую! - Он усмехнулся. Я не стала уточнять, кого они преследовали, и синкределец продолжал. - Мало кто из дарфилирцев ушел живым. Королевский дом сгорел дотла, и многое другое пострадало, но все мы не спалили. Где переночевать есть. Тебя-то устроим. А судить тебя король и так и эдак будет у Серого Камня. Стало быть, еще нескоро. Сама понимаешь, у нас еще немало дел в Дарфилире. Ну так ты пой, пой. Или передумала?
  - Нет. - Ответила я. Да и как я могла бы передумать? А Первая Заповедь Гриулара? Я рявкнула на них. - Эй, потише! - И заиграла. Голос плохо повиновался мне, но я быстро распелась. Тем более, что слушали они с такими лицами... С трудом верилось, что совсем недавно они громили Лариг и убивали женщин и стариков. Они разинули рты, как мальчишки. И я велела себе ни о чем не думать. Ни о Тиринде, ни об Урсори, ни даже о затаившейся за стеной Вириайн. Я выводила песню за песней. Хозяйка неустанно подливала пива. Кто-то вдруг сказал:
  - А что это ты не пьешь, гриулари? Или во рту не пересохло?
   Если я увлекусь хмельным, не смогу петь. - Ответила я. Синкредельцы зароптали. - Разве чуть-чуть, - Я поднесла ко рту кружку и омочила губы. - А теперь слушайте еще.
  - Да-да, слушаем. - Загалдели воины. - Эй, тише вы, тише.
  Я все пела и пела: свое, чужое, старое, новое. Даже какие-то раунгийские песни пробовала выводить. Им было все равно. Хмель все сильней затуманивал им рассудок. Языки заплетались, глаза тускнели, многие клевали носом. Кое-кто захрапел, уронив голову на стол или откинувшись назад. Я пела, почти не слыша своего голоса, и удивлялась, как он еще не охрип. У меня гулко стучало в висках. Пальцы еле двигались. Старший приподнял голову и пробормотал:
  - Ну, гриулари, если король тебя не помилует, не знаю, что о нем и думать. Буду просить... буду просить... в ноги ему брошусь. - И так рухнул на стол корпусом, что затрещали доски. Стоявшая рядом кружка покатилась, упала на пол и разлетелась вдребезги. Я отняла руки от арфы и встряхнула кисти. Хозяин с улыбкой глядел на меня. Я спросила:
  - Ну что? Готовы?
  - Кажется, да. - Ответила хозяйка. - Мы так за тебя боялись.
  - Есть тут у вас погреб или кладовая с засовами покрепче?
  - Есть и погреб, и кладовая. - Заметил хозяин, оглядывая онву. - Но главное, есть на задворках отличный пруд. Сейчас мы их туда снесем.
  Вошли хозяйский брат и работники с веревками и мешком, где гремели камни.
  - Ой, да как это? - Вырвалось у меня.
  - А вот так. - Усмехнулся хозяин. - Нагрянули, целую прорву пива вылакали, с женой и дочкой моей заигрывали, приказывали, как у себя дома. Что я им, спущу? Нет, гриулари, пусть в пруду лежат. Не бойся, тебе этой грязной работой заниматься не придется. Ты свое дело сделала, а у нас рук хватает.
  Брат и работники начали вязать пьяных.
  - А пруда не жалко? - Зачем-то спросила я.
  - Почищу потом. - Широко улыбнулся хозяин.
  Какое-то время я сидела на прежнем месте. Затем схватила арфу и выбежала во двор. Мимо проносили связанных синкредельцев с камнями на шеях. Пока это продолжалось, да и потом, я, словно по волнам морским носилась туда-сюда, вцепившись обеими руками в арфу, точно потерпевший кораблекрушение в плавучую доску. И наконец совсем одна во мгле и тишине прислонилась к стенке и прикрыла глаза. Мягкая рука тронула меня за плечо. Хозяйкин голос проворковал:
  - Пошла бы и вздремнула до утра. Я провожу.
  С помощью этой доброй женщины я доплелась до постели, и больше уже ничего не помню. А потом вдруг у меня открылись глаза, и оказалось, что дверь распахнута настежь, и в нашу пристройку льется солнечный свет. Надо мной стояла Вириайн.
  - Все хорошо. - Сказала она. - Скоро едем. Вставай.
  В онве царили чистота и порядок, словно вчерашняя попойка была страшным сном. Во время завтрака хозяин заметил:
  - Не нравится мне, что приходится вас отпускать. Оставил бы у себя. Но сами понимаете: двор у меня богатый, приметный, кто угодно может завернуть. К счастью, конями я после вчерашнего разжился, одного могу подарить вам. Выберешь любого, гриулари Эррен. А остальные мне. За выпитое пиво. - Он рассмеялся. - Недурная плата. Паренек вас проводит. Желаю больше не встречаться с синкредельцами, и вообще всяческого благополучия.
  Я выбрала неплохого коня, и вскоре мы выехали со двора втроем: Вириайн, я и мальчишка. Он вез нас целый день по каким-то узким тропинкам, мы миновали немало дворов, и даже кое-какой народ в лесу повстречали, но разговоров почти ни с кем не вели, только здоровались. По дороге мы с Вириайн решили, что отныне она будет называться Ниррен, а я Эрси. Почему-то уходить далеко от своего настоящего имени мне по-прежнему не хотелось. Это было бы все равно что бросить арфу и не складывать гриул. К вечеру мальчик довез нас до нового ночлега. То было убогое жилище одной бедной вдовы, ее юной дочери и глухонемого сына. Они крутились с утра до вечера и кое-как перебивались. Главным достоинством их дома было то, что к ним никто никогда не заглядывал, даже соседи почти не появлялись. Я еще ни разу не попадала в такие дома.
  Мальчик простился и уехал. А добрые хозяева засуетились, не зная, как нам угодить. Я сказала им:
  - Да что вы, нам только ночь переночевать, а утром мы едем дальше.
  - Как это дальше? - Ахнула хозяйка. В такое время, одни, да еще госпожа Ниррен... Да с ней неладное может случиться. Остались бы. У нас тихо, безопасно.
  - Мы подумаем. - Сухо ответила я, дабы прекратить разговор.
  А наутро вдруг обнаружилось, что погода вдруг изменилась, и хлещет проливной дождь. Хозяйка твердо заявила, что никуда нас не пустит. Да и у Вириайн не было желания продолжать путь. К полудню дождь перестал, но день выдался прохладный, сырой и пасмурный.
  - Ну и дела. - Ворчала хозяйка. - То жарища изводила, а теперь вон что. Быстро кончилось лето.
  - Может, еще пригреет. - Возразила я.
  - Может быть. Но, боюсь, не стоит вам ехать в этот ваш Зеран. Если и доедете, кто знает, что там ждет.
  И мы остались. Дожди шли каждый день. Вириайн почти не выходила, а я все-таки бегала в лес. По утрам, хочешь не хочешь, а надо было отводить коней, чтобы попаслись на поляне, тут и в дождь приходилось укутываться и вылезать. Ну, а если переставало капать, мне хотелось податься куда-нибудь со своей арфой, чтобы никому в доме не мешать. Хозяйская дочка ходила работать поденно то к тем, то к другим соседям, и всякий раз возвращалась с ворохом новостей. Мы много чего услышали о разорении Ларига, но сюда приплелось немало вымыслов и домыслов. Однако, я не сомневалась, что королева Урсори погибла и погребена именно так, как рассказывали синкредельцы. И что Рибальд засел в Лариге. А молодой Орбальд добрался до Зерана, и его там хорошо приняли, но военной силой помочь не спешат. О Кларме я не услышала ничего. О Тиринде тоже. Я понимала, что никогда не сбежала бы с ним, как Вириайн с Орбальдом. Мысль о нем не вызывала у меня готовности все ради него бросить и от всего отказаться. Но он был мне небезразличен и, думая о нем, я испытывала ровную и несильную, но щемящую печаль. В один из этих хмурых дней я сложила песню:
  
  Свидимся скоро
  Иль сгинем бесславно -
  Весть не достигнет,
  Лишь ветка хрустнет.
  И глыбой на голову
  Рухнет погибель.
  Не найти мне тебя, нет.
  Крылья бы тем,
  Кто кров утратил.
  Внизу на земле
  Зло затаилось.
  А нам бы в небе
  Ни бед ни боли
  На путях птичьих.
  Жив ли? Ждешь ли?
  Жгу огонь, да не вижу.
  И воды не вымолвят,
  Видали иль нет.
  Потеряла я друга
  На неторных тропах
  Средь чащоб и урочищ.
  
  Я не пела ее никому, только деревья и птицы ее слышали. Я понимала, что могу выдать себя, если буду петь в лесу: мало ли кто забредет в эти места, а я, когда пою, не замечаю даже того, что перед глазами. Но разве могла я совсем не петь? Как-то я спросила Вириайн, по-прежнему не желавшую продолжать путь, не лучше ли нам расстаться. Она встрепенулась и вскрикнула:
  - О нет, нет, не покидай меня, как это я останусь одна среди чужих?
  - Я опасная спутница.
  - И пускай. Как-нибудь, Эрси, как-нибудь. Прошу тебя, не уходи.
  Я опять уступила.
  32.
  Как я и предчувствовала, настали опять ясные солнечные дни. Но теперь ночи были холодными, а кое-где в зеленых кронах замелькали желтые пятна и пряди. О том, чтобы трогаться в путь, теперь уже в любом случае речи не шло: срок родов Вириайн заметно приблизился. Я снова предложила расстаться. Но ответ был тот же. Шли дни. Листва пылала все ярче и отчаянней. Начался листопад. Хозяйская дочь рассказывала, что Рибальд то в Лариге, то в разъездах, из Зерана никаких вестей, а синкредельцы рыщут по домам, вылавливая тех, кто прежде служил Орринду, и ставят их перед выбором: пойти на службу к Рибальду Синкредельскому или быть повешенными. Меня тоже искали. И Вириайн. Никто не знал, что мы вместе, но уже где-то по соседству спрашивали и о ней и обо мне. Наши хозяева догадались, кто мы, несмотря на поддельные имена, и клялись нас не выдать. Но случай с десятью утопленными в пруду наружу не вышел. Иначе его поставили бы мне в счет, и о нем говорили бы. Радовало хотя бы это. Коней наших на случай, как бы кто не обнаружил их пасущимися на поляне и чего не заподозрил, глухонемой парень отвел к одним из соседей, у тех нашлось место в конюшне. Я предполагала, что если когда-нибудь мы все-таки вздумаем ехать, я либо сама схожу за ними, либо пошлю кого-то. Тамошний народ о нас не расспрашивал, а коей обещал вернуть по первому требованию. Вдова и девушка уверяли, что соседи у них надежные.
  Роды у Вириайн начались точно в рассчитанный срок. Хозяйка решительно выставила меня из дому, и я бродила вокруг да около со своей арфой и почему-то изрядно зябла. Хотя, вроде, привыкла в любой холод сколько угодно оставаться вне дома. Глухонемой охотился в лесу, а его сестра опять работала у соседей. Она вернулась, когда уже стемнело. Я указала головой на лачугу и предупредила: "Туда нельзя".
  - А. - Догадалась она. - Началось, да? Хорошо, мы туда не пойдем.
  И мы еще какое-то время побродили вместе. Не удержавшись, я все-таки побрюзжала по поводу отсутствия при доме бани, куда можно было бы отвести роженицу. Нет, у нас на островах никто не докатывался до такой бедности. Хотя вообще-то еще удивительней другое: в этом доме не меньше, чем в любом другом блюли чистоту, довольствуясь кадушкой, выставляемой на середину онвы. Смущаться здесь было не принято: мог, например, сосед заглянуть, когда хозяйка мылась и беседовать с ней как ни в чем ни бывало. Девушка не обиделась на меня, и мы быстро заговорили о другом. А когда захотелось спать, пошли в хлев. Там стояла одна-единственная корова. Прежде здесь же держали и наших коней. Теперь в свободной половине хлева как-то сама собой скопилась всякая всячина, нужная в хозяйстве. Хотя, до того она, вроде, хранилась в других местах. Среди этого добра нашлось и кое-что, чтобы утеплиться. Легли мы поближе к корове, и нам спалось просто замечательно. А утром обнаружилось, что здесь же, в хлеву, спит и глухонемой. Мы осторожно переступили через него и выбрались наружу. Вскоре во двор выглянула хозяйка.
  - А, уже встали. - Сказала она. - Все хорошо. Родился мальчик, здоровый и крепкий. Она спит. Идите посмотрите, только тихо.
  Вириайн назвала сына Орриндом в честь погибшего деда. Малыш был поистине замечательный: веселый, ясноглазый и не из крикливых. Грудь он взял сразу и ел хорошо. Молока у Вириайн хватало. Дочь хозяйки, правда, обмолвилась, что неподалеку на днях родила одна женщина, у которой молока вдоволь, но Вириайн и слышать не желала о том, чтобы отдать сына кормилице. Она без конца склонялась над мальчиком, что-то лепеча и напевая, и лицо ее озаряла нездешняя радость. Вириайн забыла обо всем, для нее не существовало больше ничего, кроме маленького Орринда. Хлопот с ним было немало, пришлось в них участвовать и мне, ведь у наших хозяев и без того хватало дел. И к лучшему. Не доведись мне без конца стирать пеленки и таскать воду, я бы вся извелась от безнадежности и бесчисленных страхов за себя и других. А так, вроде, идет какая-то вполне обычная нехитрая жизнь, и, может, что-то доброе еще ждет впереди.
  Прошел месяц. Я развешивала перед домом пеленки, и вдруг на лесной тропе показалась хозяйкина дочь, бежавшая что есть духу. Увидав меня, она отчаянно замахала рукой. Я бросила пеленки и поспешила ей навстречу.
  - Что-нибудь неладно? - Спросила я.
  - Ой, скорее, скорее! - Выпалила девушка. - Они идут! Сейчас будут здесь! Ой, скорее!
  Я устремилась к дому.
  Вириайн, что-то певшая малышу, умолкла, увидев меня на пороге.
  - Уходим. - Сказала я. - Сюда кто-то едет.
  Вириайн кое-как оделась. Я тем временем укутала ребенка. Она взяла его у меня и бросилась к дверям. Я схватила арфу и последовала за ними.
  - Сюда! - Крикнула девушка. - Скорее! Скорее!
  И мы побежали по лесу, прыгая с кочки на кочку. Вскоре где-то неподалеку от лачуги зацокали копыта, кто-то что-то закричал. Но ни мы их, ни они нас не увидели. Очутившись в самой чаще, мы остановились, чтобы отдышаться. Малыш сердито захныкал. Вириайн присела на поваленное дерево, обнажила грудь и поднесла к ней сына.
  - Какой славненький. - Сказала девушка. - И надо же было ему родиться в такое время. Что с ним будет?
  Я попросила рассказать, что она видела.
  - А что рассказывать? Меня послали на речку. И я еще с берега увидела, как подъезжают синкредельцы. Вернулась потихонечку, слушаю. А они выспрашивают хозяев, как к нам проехать. Хозяйка говорит: мы там не бываем, а вот парень оттуда. Только он глухонемой. Ну, брат там тоже помогал. Они подступились к брату и рычат: веди, не то хуже будет. И тогда я, не мешкая, бегом напрямик. Вот успела. - Она встревоженно улыбнулась.
  - Значит, уходить отсюда надо? - Спросила я.
  Девушка вздохнула.
  - Да, придется. Теперь здесь покоя не будет. Синкредельцев не иначе как кто-то навел. Но не те ближние соседи. И не те, где ребенок родился. Не знаю, кто.
  Что-то еще было не в порядке, но что именно, я почему-то не могла сообразить несколько мгновений. Затем поняла.
  - Погоди, а кони? - Сказала я.
  Девушка ахнула и схватилась за голову.
  - Но ведь ты еще не знаешь наверняка? Может, пробраться туда за ними? Не сейчас, ближе к вечеру.
  Девушка отчаянно замотала головой, и Вириайн поддержала ее.
  - Не надо. Отойдем подальше и где-нибудь купим новых. У меня хватит. - Она даже собиралась показать что-то из своих драгоценностей, но я махнула рукой. Малыш наелся и задремал. Вириайн опять завязала ворот рубахи и поправила все, что было надето сверху. Я спросила:
  - Ну так что, сразу и пойдем?
  Она кивнула. Мы поднялись. Тут снова заговорила девушка.
  - Госпожа Ниррен, послушай, ведь малыша с собой через лес тащить нельзя. Отдай его добрым людям. Выкормят. Как о своем станут заботиться. И никто не узнает, что чужой, что тому не близнец. Отдай, не то мало ли что.
  Вириайн глубоко вздохнула.
  - Да, ты права. Придется.
  И мы зашагали к тому двору, где жила будущая кормилица. Разумеется, с маленьким Орриндом туда бегала одна девушка, а мы обе ждали в кустах. Наконец она вернулась.
  - Вот и устроилось. Я же говорила. А теперь слушайте, как вам идти...
  Темнело теперь совсем рано, и уже сгущались сумерки. Деревья облетели. На дорогах в полдень делалось мокро и грязно, а по ночам подмерзало. Девушка немного проводила нас и простилась. Я спросила, не случится ли беды из-за нас с ней и ее домашними. Она только рассмеялась, пожелала нам счастливого пути и побежала домой. Идти с каждым шагом становилось все тяжелее. Мы с большим трудом не потеряли тропу, и все-таки брели еще очень долго, пока наконец, выбившись из сил, не устроились где-то на куче валежника. Утром мы поглядели друг на друга и безудержно расхохотались. Кто бы, увидев таких растреп и замарашек, догадался, что перед ним королевская дочь Вириайн и прославленная гриулари Эррен? Мы продолжили путь, смеясь и болтая. Затем я все-таки притихла. Но Вириайн по-прежнему предавалась веселью. Постепенно это начало меня раздражать, но я не могла ее утихомирить. Около полудня мы приблизились к месту, где тропика пересекала большую дорогу. Расшалившаяся Вириайн беспечно побежала вперед. Но, выскочив из-за деревьев, вдруг остановилась, всплеснула руками и с перепуганным видом устремилась обратно, ко мне.
  - Эрси, бежим, синкредельцы! - шепнула она на бегу. Я осторожно выглянула. Три воина спешили по дороге к нам. И мы с Вириайн рванули напролом через кусты, даже не глядя, куда нас несет. В какой-то миг под ногами возникла тропинка. Мы помчались туда, куда она вела. Вириайн быстро начала уставать. Когда-то она неплохо бегала, но за время, что носила дитя, утратила былую легконогость. Мне то и дело приходилось замедлять бег, чтобы не оставить ее позади. А те трое были бегуны хоть куда. Они гнались за нами молча, спокойно, уверенно, и таким недобрым чувством веяло от них, что я уже не сомневалась: эти не отступятся.
  Тропа сбегала по склону к болоту и тянулась дальше среди замшелых кочек.
  - Ни шагу с тропинки. - Предупредила я Вириайн, когда мы очутились внизу. Она, тяжело дыша, неслась за мной, постанывала и приговаривала: "Не могу, ой, не могу, ой, сейчас упаду!"
  - Перестань! - Огрызнулась я через плечо.
  Наши молчаливые преследователи были все ближе и ближе. И вдруг Вириайн остановилась и весело произнесла:
  - Вот и все.
  - Еще что выдумала! - Крикнула я, обернувшись. - Вперед! Мы уйдем от них! Уйдем!
  - Нет. Все. - Повторила Вириайн. Внезапно она громко рассмеялась и крикнула преследователям:
  - Я Вириайн дочь Кубулга, но вашему Риндору меня не видать! - И, покинув тропу, побежала по чавкающим мхам.
  - Стой, куда ты? - И я поспешила за ней.
  Ее ноги стали вязнуть. Болото хлюпало, шипело и шевелилось вокруг нее. Я догнала ее, но она меня оттолкнула, сделала еще несколько судорожных полушагов-полупрыжков и провалилась по пояс.
  - Кончено. - С радостью сказала она мне. - Прощай, Эрси.
  - Не смей! - Воскликнула я. Бежать дальше было невозможно. Я упала на живот и поползла. По дороге мне под руку подвернулась коряга. Я подхватила ее и, подобравшись поближе к трясине, протянула конец Вириайн.
  -Держись! Ну же!
  - Нет-нет. - Отмахнулась она. - Я устала. Я ухожу. Прощай. - Она была уже по грудь в трясине. Ее быстро продолжало засасывать. Я не могла подползти еще ближе и схватить ее руками. Она улыбалась и глядела в небо. Я взмолилась:
  - Вириайн, одумайся.
  - Нет. Пусть живут без меня. Пусть воюют без меня. Мне пора. - Тут она рванулась вниз, и голова ее скрылась. Зеленая ряска задрожала на поверхности, затем все успокоилось. Я отползла от края трясины и оглянулась на тропу. Трое преследователей стояли, не двигаясь. Они боялись лезть в болото. Почва подо мной была зыбкой, не стоило ни вставать на ноги, ни останавливаться. Я стремительно поползла среди кочек, пытаясь, по возможности, еще сильней отдалиться от тропы. Те трое медленно зашагали по тропе, не спуская с меня глаз. Наконец я очутилась на местечке потверже и замерла среди кочек и осоки. Один из синкредельцев велел:
  - Вылезай.
  - Не вылезу. - Ответила я, приподняв голову. Они взирали на меня с насмешливым любопытством. Один из них заметил:
  - У нее арфа.
  - Да. - Отозвалась я. - Я гриулари Эррен Кальминти. И я вас спрашиваю: как вы могли совершить такое черное дело - погубить Прекрасную Вириайн?
  - Это не мы. - Оторопело отвечали синкредельцы. - Она сама. Мы не хотели. Мы бы отвезли ее к Рибальду с большим почетом. Но она выбрала смерть, должно быть, помешалась.
  - Нет вам прощения. - Сказала я.
  - Теперь не поправишь. - Усмехнулся один из троих. - Послушай, не тяни время. Иди сюда.
  - Нет.
  - Мы не уйдем. А ты далеко не уползешь. Так и будешь валяться в грязи?
  - Так и буду.
  - А ты подумай. - Мягко сказал старший из них. - Я стреляю без промаха. Расстояние здесь сущий пустяк. Я жду. Решай.
  Он взял лук, положил на тетиву стрелу и стал целиться. Со всех сторон меня окружали кочки да трава, кое-где и кусты росли. Я не знала, хорошо ли он меня видит, но все было возможно. Я снова опустила голову, стараясь вжаться в мягкий мох.
  - Ну, что-нибудь надумала? - Спросил вкрадчивый и насмешливый голос. Я промолчала, и голос объявил. - Стреляю.
  Но стрела просвистела совсем с другой стороны. А тот, на тропе, вдруг тяжело рухнул. Я снова приподняла лицо, чтобы взглянуть. Он лежал, раскинув руки, его лук и стрела валялись рядом, и еще одна стрела, чужая, торчала у него в горле. Второй сказал третьему:
  - Их пятеро. Бежим.
  И они пустились наутек, бросив тело товарища. Я оглянулась, ища неведомых пятерых. И вскоре их увидела. Они стояли , вероятно, на какой-то другой тропе за рядами кочек. И в одном из пятерых я сразу узнала Тиринда.
  - Где вы были? - Спросила я. - Почему не пришли немного пораньше?
  - Не успели. - Ответил Тиринд. - Эррен, ползи вон к той березке. Осторожней. Затем свернешь чуть правее. Ну. Хорошо. Теперь сюда. Сюда. Ну, а здесь уже можно встать.
  Я встала и побежала к ним. Тиринд положил руку мне на плечо, а другой бережно поправил волосы. Он молчал. Я спросила:
  - Ты знал, что мы где-то здесь?
  - Да ничего я не знал. Лежал раненый в одном доме. Потом ушел в лес. Нашел пристанище тут неподалеку. Идем.
  - Вириайн там. - Сказала я, указывая на трясину, где она утонула. Тиринд спросил:
  - Вы были вместе?
  Я кивнула. Мы еще немного постояли посреди болота, мысленно прощаясь с Вириайн, а затем повернулись и пошли.
  33.
  Пристанищем им служила ветхая кособокая лачужка. Но щели в ней были тщательно заделаны, ниоткуда не дуло. Жарко пылал очаг. Я сидела перед огнем одна, переодетая в мужское платье, поношенное, но добротное и чистое. А та одежда, в которой я ночевала в лесу и ползала по болоту, висела рядом и сушилась: я только что отстирала ее в ручье. Я расчесывала волосы старым деревянным гребнем и думала. Кто знает, окажись я упрямей и оставь Вириайн, ее могли бы и не выследить. Или вместо того, чтобы позволить ей задержаться у доброй вдовы, следовало схватить ее в охапку и волочь в Зеран. Или прекратить сегодня утром эти глупые смешки и не позволять ей выскакивать на дорогу. Тиринд и его друзья на какое-то время оттянули для меня развязку. Но надолго ли судьба оставила меня в покое? Почему я не ушла в трясину следом за Вириайн? Мало того, пыталась ее остановить. Что держит меня на этом берегу, почему так долог и труден мой путь к Темным Водам? Холод, ледяной холод и мрак окружают маленький теплый мир, де живет человек. Для чего человек снова и снова берется за дело, ищет то одного то другого, а, устав, присаживается перед огнем и греет ладони? И не тот ли огонь, что трещит в очаге, однажды сжигает дом? Нет, пока хозяева внимательны, пока не устали, дом будет стоять. Хозяева этого дома, моего нынешнего приюта волею обстоятельств оказались вне закона. У нас их называют ренгумами. Ренгумы долго не живут. И я теперь одна из них. Или - и раньше? Нет, теперь совсем другое. Что же, раз привелось стать ренгумом, так уж настоящим. Я вскочила, схватила свои женские тряпки и швырнула в огонь. Они зашипели. Повалил дым. Я подбросила хворосту. И все-таки горело плохо. В лачугу вбежал Тиринд.
  - Что такое? - Вскричал он. - Что здесь творится?
  - Горит моя прежняя жизнь. - Объяснила я. - Нет больше женщины по имени Эррен, Эрси, Эрсирен, или как там. К вам присоединился юноша по имени Эртинд. Скажи, у тебя ножницы есть?
  - Нет. Откуда?
  - Тогда давай нож поострее.
  - Зачем?
  - Надо остричь волосы.
  Он замахал на меня руками.
  - Об этом и думать не смей!
  Я умоляюще уставилась на него. Он покачал головой. И тогда я сказала:
  - Тиринд, отец рассказывал мне, как олень бежал от собак и попал в густую чащу. Его рога стали задевать и ломать сучья, мешая бегу. Он пытался прорваться, подпрыгнул и вдруг повис, зацепившись рогами. Я слушала и думала: полностью повис, или его задние ноги все-таки доставали до земли. Но это неважно. Все равно собаки его задрали. Увы, олень сбрасывает рога только раз в год.
  - А потом у него отрастают новые. - Подхватил Тиринд. - И довольно быстро. Такие же большие и ветвистые, как прежде.
  - Мои волосы тоже отрастут, если понадобится отпустить. - Отвечала я. - А сейчас мне надо обрезать их покороче.
  Он вздохнул, помолчал немного и сказал:
  - Я сам обрежу. Чтоб криво не вышло. - И взял нож.
  Он резал мне прядь за прядью, неторопливо и бережно, затем стал ровнять, и все ему казалось, что еще немного криво. Наконец мы собрали остриженное до единого волоска и бросили в огонь. Запахло паленым волосом. Тут вошли еще двое и уставились на нас в изумлении.
  - Ого. - Сказал одни, принюхиваясь. - Здесь кто-то занимается колдовством.
  - Ты прав. - Ответил Тиринд. - Здесь девушка Эррен превращается в юношу Эртинда. И, кажется, у нее есть на то причины.
  - Что же, ей видней. - Вздохнул тот. И протянул мне руку. - Здравствуй, брат мой Эртинд.
  Двое остальных тоже быстро переварили новость. И если первые три дня мои названные братья то и дело сбивались, то в дальнейшем об Эррен все позабыли, а слова "Эртинд" и "мальчик" стали звучать легко и непринужденно. В один из тех дней между осенью и зимой Тиринд как-то подошел ко мне в лесу и спросил:
  - А как насчет сватовства? Ведь я от него не отказываюсь.
  - Тиринд, я не сомневаюсь, ты стал бы мне хорошей опорой. Только, понимаешь, еще дожить надо. Если когда-нибудь жизнь наладится, и будет мир, мы поедем на Журавлиные острова, и там сыграем свадьбу. Только вряд ли нам так повезет.
  - А я не теряю надежды. - Ответил он. - И, сдается мне, мы еще будем счастливы.
  Я поведала ему о Дугринде и высказала опасение, что гибель моего первого жениха - недобрый знак. Тиринд рассмеялся.
  - Чепуха! Проклятие Истинного Гриулара тут не причем. Дугринда сгубило его собственное проклятие, которое гоняло его по свету. На мне тоже проклятие. Но одолеет оно меня или спадет, это мы еще посмотрим. А пока не будем больше об этом говорить.
  Каждый день они ходили на охоту. Чаще на обычную дичь. Но случалось, что и на синкредельцев. И тогда приносили что-нибудь из оружия, доспехов или одежды. А то немного хлеба или еще чего-то такого, чего у нас в лесу не водилось. Я оставалась смотреть за домом. Вообще-то я не раз просилась с ними, но Тиринд был непреклонен.
  - Нечего тебе соваться туда, где жарко, мальчик. - Ворчал он. - Успеешь еще.
  - Да, но я не приобрету опыта. И если сюда нагрянут...
  - Перестань. И запомни: здесь старший я. Ты можешь спорить хоть с королями, хоть с драконами, но меня будешь слушаться.
  Как-то незаметно настала зима. Небо хмурилось и низко-низко нависало над лесом, но снежная белизна так сияла, что я щурилась, не в силах на нее глядеть. Мне все чудилось, будто не было прежде такой зимы и такого снега. Будто это сама земля надела траур по Прекрасной Вириайн. День за днем я напоминала себе, что следует оплакать Вириайн в стихах, и вот наконец удалось сложить эту песню.
  
  Вириайн, мужу верная,
  Навстречу другому не выйдет.
  Лучше в болото. Люди,
  Вы ли болтали: "Любовь,
  Нежность, надежда". На дне она.
  Не отогреют гриулы,
  Горечи не развеют.
  Где она? Сгинула, гордая.
  Снова повсюду снег.
  Странные снятся сны.
  Косы твои, красавица,
  Густым кустарником стали,
  Речи текут ручьями.
  Была ты, как белый голубь,
  Как легкое облако,
  Да любовью погублена.
  Все замерло. Зима.
  Слезы, и те замерзли.
  Но не вернется Вириайн
  Вместе с весной.
  Не рассмеется средь сосен.
  Канула. И как не было.
  Покинула нас навек.
  Дочь короля Кубулга.
  
  Почему-то у меня никак не получалась обычная песня из одинаковых гриул, и словно само возникло это странное сочетание пятистрочных и трехстрочных. Сперва оно меня удивило, и только. Но я, чуя неладное, все думала, думала, и в конце концов схватилась за голову. Ну еще бы. Пять и три будет восемь. Не на беду ли нам всем я сочинила такое? Я поделилась своими сомнениями с Тириндом.
  - Пустое. - Фыркнул он. - Пять и три восемь, но ведь гриулы не восьмистрочные. Не терзайся. Лучше спой.
  - Ну, смотрите, как бы беду не накликать. - Предупредила я, обводя взглядом всех пятерых. И спела. Им понравилось. И они стали меня уверять, что запрета я не нарушила, и все в порядке. Но тревога не проходила. И позже, оставшись одна, я поняла, что дело не в запрете, а в том, что мне опять вспоминается Раунгар, восемь старцев и слова: "Твоя душа еще спит". Да, я по-прежнему сочиняла песни со спящей душой, море не пело во мне, и странно было слушать похвалы. Да, я владею ремеслом, я отличная гриулари. И только? Может, больше ничего и не требовалось, но отмахнуться от старцев и позабыть все то, о чем мы беседовали, я не могла.
  34.
  По мере того, как глаза привыкали к белизне снегов, я становилась спокойней. Были мгновения, когда казалось, будто я всегда вот так и жила в лесу, а мое прошлое мне привиделось. Смешным и нелепым представлялось то, что когда-то я носила женскую одежду и длинные волосы. И вот уже начал прибывать день, когда названные братья юного Эртинда не вернулись в положенное время. И всю ночь их не было. Наутро они объявились, но вчетвером. Без Барвира.
  Я ничего не стала спрашивать, но, когда я протянула руки, чтобы принять у Тиринда запорошенный снегом плащ, Тиринд покачал головой.
  - Быстро собирайся, Эртинд. - Сказал он. - Надо уходить. Нас выследили.
  Сборы были недолгими. Мы взяли только то, что нужнее всего в пути. И двинулись прочь, ступая по снегу след в след. Тиринд подпер лесной корягой дверь лачужки и пошел замыкающим. И лишь когда мы наконец сделали привал в темном ельнике, Тиринд заговорил:
  - Мы нарвались на засаду. Во время схватки кое-кого из нас окликнули по имени. Стало быть, это не случайность. Барвира убили. Нам удалось унести его и запутать след. Потом мы пришли в одно место, где живет надежный старик, и вместе с ним похоронили Барвира. Мы очень боялись за тебя, Эртинд, но не могли раньше вернуться. Иначе бы они пришли за нами.
  Я спросила, сколько было синкредельцев, Тиринд сказал, что одиннадцать.
  К вечеру мы дошли до двора, куда нас впустили переночевать. Мы устроились на сеновале. Около полуночи меня разбудил шум. Какой-то поразительно знакомый голос орал внизу во дворе.
  - Ну уж нет! Если мы решили здесь ночевать, значит так и будет! Имей в виду, нам терять нечего. Покойником больше, покойником меньше, невелика разница! Ну? Что скажешь, старая крыса?
  Я пробормотала вполголоса: "Да это же Сурм". Тиринд зашевелился и спросил:
  - Ты его знаешь?
  - Встречались. - Ответила я.
  - А ну-ка. - Сказал Тириинд. - Я с ним поговорю. - И стал пробираться к двери. Остальные, оказывается, тоже проснулись. Они задвигались, пропуская Тиринда, и помогли отпереть дверь. Тиринд встал в дверях и крикнул вниз:
  - Эй, кто тут буянит, добрым людям спать не дает?
  - Добрым людям? - Переспросил Сурм. - Это вы - добрые люди?
  - Ну, это как посмотреть, Сурм. - Усмехнулся Тиринд. - Если кто с нами по-доброму, мы с ним тоже.
  - Э. - И Сурм захихикал. - Я тоже не прочь платить добром за добро, да мало от кого добро видел. Так ты меня знаешь?
  - Сам я нет. Но есть тут у нас один мальчик. Говорит, встречались.
  - Что еще за мальчик? - Полюбопытствовал Сурм.
  - Это я, Сурм Одноглазый. - Подала я голос. - Только встречались мы с тобой не в нынешнем моем существовании, и не вспоминай, кем я был. А теперь я мальчик, и зовут меня Эртинд.
  - А... О...Э-э. - Сурм, похоже, совсем оторопел. - Я рад встрече, мальчик Эртинд. Много вас там?
  - Пятеро. - Ответил Тиринд. - Поднимайся сюда, поговорим. А ты, хозяин, иди спокойно в дом. Они никого не тронут.
  Хозяин ушел спать, а Сурм шумно полез на сеновал. Один из нас засветил огонечек. И вот в темном проеме показалась всклокоченная голова с единственным глазом, ярко сверкающим в левой глазнице. Тиринд протянул Сурму руку, и тот ввалился на сеновал.
  - У, как вы тут устроились. - Проревел он. - А хозяин-то мне ни слова, что у него уже есть постояльцы. Мальчик Эртинд, дай мне на тебя поглядеть. О, да ты и впрямь замечательный мальчик. Кто бы мог подумать. Вот так встреча. - И он повернул голову к Тиринду. - А ребятам сюда можно?
  - Их много? - Спросил Тиринд.
  - Со мной двенадцать.
  Вскоре они один за другим забрались к нам, и стало довольно тесно. Двери мы заперли, чтобы не дуло. Тиринд коротко объяснил Сурму, кто он такой, как мы очутились в лесу, и почему пришлось уходить.
  - А. - Заметил Сурм. - Я так и подумал, что добрые люди на сеновале вроде нас. Куда податься думаете? Мы решили уходить в Зеран. Может, присоединитесь?
  - Нам бы тоже надо в Зеран. - Ответил Тиринд - Похоже, синкредельцы нам здесь спокойной жизни не дадут. А мы еще можем понадобиться королю Орбальду.
  - А что, есть на Побережьи такой король? - Захохотал Сурм.
  - Орбальд жив, и от своего наследия не отказывался! - Прикрикнул на него Тиринд. - И мы от службы ему не освобождены.
  - О как! - Крякнул Сурм.
  - Да, Сурм Одноглазый. Ты, конечно, волен поступать, как хочешь. Хочешь, пойдем каждый своим ходом, хочешь, до Зерана вместе, а там распрощаемся. Но я иду туда, потому что мне надо к Орбальду.
  - Ну, ладно, ладно. - Загудел в темноте Сурм. - Я пошутил. Со мной все шутят, я тоже люблю шутить. Одна не очень удачная шутка мне в свое время глаза стоила. Вот она... То есть, он, ваш мальчик, как-нибудь, наверное, расскажет. Я согласен идти в Зеран вместе, и по дороге буду думать, что дальше. Может, чего и надумаю.
  - Отлично, договорились. - Сказал Тиринд. - А теперь давай спать.
  Все кое-как устроились и довольно скоро захрапели. Я испугалась, что этот мощный храп помешает мне уснуть, но, тем не менее, уснула, и пробудилась лишь тогда, когда все вставали и выбирались наружу. В доме уже задвигались. Хозяйка в накинутой на плечи бараньей шубе пробежала в коровник. Затем, позевывая, вышел хозяин. Тиринд принялся расспрашивать его по дороге. Старик отвечал толково и подробно. Мы, особо не задерживаясь, покинули наш приют и опять зашагали по лесу. Светало. Рядом со мной оказался Сурм. Я спросила его:
  - Ты давно с Баунна?
  Он неистово захохотал.
  - Меня там с весны нет. И больше не будет. Выпихнули.
  - Изгнали? - Переспросила я.
  - Ну, а ты как думаешь? Они только и ждали, к чему бы придраться. Их можно понять, я беспокойный сосед. Но ведь мы, как могли, старались никого зря не трогать. Вышло так, что Варфа - ты его, кстати, помнишь? Ну-ну, того самого - Застали в кустах с одной девушкой. Девушка пошла с ним в кусты по доброй воле, мои люди дома никогда не забывались. Но кому до этого было дело? Поднялся шум, и в конце концов нам велено было убираться. Но это еще полбеды. Летом на Побережьи случилось кое-что похуже. Я потерял корабль.
  - Да, не позавидуешь. А что с ним случилось?
  - Его у нас отняли люди Рибальда.
  - И вы им позволили? - Спросил, оборачиваясь, Тириинд.
  - Их было много. - Развел руками Сурм.
  - И что потом? - Спросил еще один из нас.
  - А потом я решил свести счеты с королем Рибальдом. Точнее, сперва его люди гоняли моих парней то туда, то сюда, но в конце концов нам удалось прорваться в Дарфилир. Это благодаря тому, что их война отвлекла. Вот только, пока мы добирались до поля боя, дело уже решилось без нас. Но мы все-таки набросились на этих чванливых синкредельцев и маленечко их поучили. А потом отступили, кое-кого потеряв, и с тех пор болтаемся здесь по лесам и пытаемся учить всяких-разных. Поразительно тупые ученики, любое терпение с ними потерять можно. А нас все меньше и меньше. Но никто, слышишь, Тиринд, никто из встречавшихся с Сурмом не скажет, что он плохой учитель.
  В тот день мы натолкнулись на нескольких синкредельцев и легко их одолели. При них оказалось кое-что съестное, и нам вполне хватило на обед. Двое из людей Сурма поменяли сапоги. Ну, и немного серебра нашлось. Сурм позвенел-позвенел серебром и задумчиво сказал:
  - Все это я отдал бы за семнадцать пар лыж.
  - Думаешь, без лыж не уйдем? - Спросил Тиринд.
  - Может, и уйдем. Но ведь на лыжах быстрее. И дороги держаться не надо, беги себе прямо лесом. А если где завал, объедем. Лыжи это почти корабли, только сухопутные. Э-э-эх!
  Больше в тот день происшествий не было. Мы все шли, шли и шли. Ночлег попался неплохой, да еще и ужином добрые хозяева накормили, а утром дали кое-чего с собой. Мы шли. Под ногами скрипел снег, светило неяркое зимнее солнышко, и Зеран был с каждым шагом все ближе.
  И вдруг совершенно внезапно из-за поворота вынырнуло несколько синкредельских лыжников.
  - О! - Сказал Сурм и спросил Тиринда. - Отнимем?
  - Здесь на всех не хватит. - Покачал головой Тиринд.
  - Потом еще добудем. Эй, вы! - Обратился он к тем. Да, это и впрямь были синкредельцы, посланные Рибальдом вылавливать таких, как мы. Отдавать лыжи без боя они не собирались. И тогда ренгумы набросились на них, не дав им высвободить ноги из креплений. Так поступать, безусловно, не полагается. Но одно дело, когда вступают в схватку два обычных враждебных отряда, и другое, когда повстречаются беглецы, которых повсюду подстерегает смерть, и королевские воины. Скоро все было кончено. Двое синкредельцев, правда, сбежали. Восемь остались валяться на дороге. Мы собрали лыжи. Одна оказалась сломанной, так что нам досталось не восемь, а только семь пар. Требовалось раздобыть еще десять. Сурм пришел в веселое настроение и все повторял:
  - Добудем. Непременно добудем. Уж если везет, так везет.
  Мы пошли дальше. Я глядела на улыбающегося до ушей Сурма и мрачно думала: довелось же брести одной дорогой. Что бы сказали мои родные, узнай, с кем я связалась? Я даже поежилась.
  - О чем задумался, Эртинд? - Окликнул меня Сурм.
  - Да так. - Ответила я.
  - Ты как-то странно на меня смотришь, малыш. Словно не рад, что мы попутчики. А что делать? Ты ренгум и я ренгум, а у всех ренгумов одна судьба. Кем бы они ни были раньше, и что бы о себе ни мнили.
  - Что ты, Сурм. - Начала было я.
  - Перестань, малыш. Ты гриулари. То есть, гриулар. А я разбойник. Водиться со мной тебе не положено, разве спеть по моей просьбе. Это правда. Но ведь и я не всегда был разбойником. Понимаешь, жили мы вдвоем с братом. И был он на десять лет старше. Между нами родилось еще три девчонки, все они быстро повыскакивали замуж, и когда отец умер, их в доме уже не было. Отец все оставил брату, ну а я оказался при нем. До того мы еще кое-как ладили, а дальше началась не жизнь, а одно мучение. Вскоре брат женился, и они вдвоем задумали поставить меня на место. Как будто один человек может знать, где место другому. Я не выдержал и сбежал. А было мне тогда пятнадцать лет. Пристал к отчаянным людям, скитался с ними, много чего у них набрался. Лет двадцать спустя разыскал меня один земляк: брат умер, принимай наследство. Принять-то принял, а, понимаешь, привык к такой жизни, какую вел. И не смог уже тихо-мирно сидеть и хозяйствовать. И вот доигрался: ни дома, ни корабля, да еще и юный Эртинд на меня глазами сверкает.
  - Прости, Сурм, я не нарочно.
  - Прощаю. Но и ты меня прости за резкость, малыш. Ты ведь тоже неспроста дома не усидел. Это тебе только кажется: само вышло. Ну или там: Гринд позвал, а его даром не бросаются. Зря что ли гриуларский дар зовется еще проклятием, а? Ведь что-то тут есть. Гриулары бывают и разбойниками и честными людьми, но у любого истинного гриулара общее с разбойником то, что ни один ни другой не умеют разговаривать с королями.
  Я фыркнула.
  - А почему вообще с ними надо как-то по-особому разговаривать? И потом, ведь разговаривала же я с Орриндом, с раунгийским Дау, с королем Бельты.
  Сурм рассмеялся.
  - В том-то и хитрость, что короли бывают разные. Есть и такие, которые сами умеют с любым поговорить, и такие, к которым надо уметь подладиться, вроде Рибальда. И с этим, брат Эртинд, ничего не поделаешь. Уж такая у нас судьба. - И замолчал.
  35.
  Ворота были широко распахнуты, и мы еще издали увидели под навесом лыжи: не меньше двадцати пяти пар.
  -Ого! - Присвистнул Сурм. - Я же говорил: нам везет!
  В разведку послали одного из людей Сурма. Тот вернулся и сообщил, что в доме веселятся синкредельцы, что хозяева сбились с ног, им прислуживая, и гостям вовсе не рады, как сказал белокурый мальчишка, с которым разговорился наш разведчик. И этот самый мальчишка обещал покараулить, пока мы будем красть лыжи.
  Тогда решено было распределить семь уже имеющихся пар, и, соответственно, семеро оставались с лыжами в укрытии, а десятеро должны были пойти и стянуть себе лыжи из-под навеса во дворе. Так и поступили. Я, разумеется, оказалась среди тех, кого ставили. Они побежали во двор быстро и бесшумно, один за другим. Лыжи под навесом задрожали, заколыхались. Я испугалась, что все посыплется. Нет, удалось не загреметь. Но случилось нечто непредвиденное. Вдруг раздался пронзительный крик, и кто-то, взлетев над забором слева, прыгнул во двор. Выяснилось, что двое синкредельцев куда-то уходили. А потом, возвращаясь по тропинке, которая от нас, оставшихся в укрытии, была не видна, заметили неладное сквозь щели. Один перемахнул через забор, предупреждая тех, что в доме, а другой побежал за подмогой. Мы из кустов разглядели его спину, когда он был уже далеко. Воины тут же повыскакивали из дому. Завязалась схватка. Те, что стояли со мной рядом, велели мне смотреть за лыжами и не высовываться и тоже помчались во двор. А затем на дороге показались новые синкредельцы. Я, разумеется, крикнула, что они идут. Но синкредельцы быстро перерезали ребятам дорогу. А двое кинулись в мою сторону. Я схватила лыжу и бросилась им навстречу. В это время кто-то из ренгумов перепрыгнул забор, и один из синкредельцев до меня не добежал. С другим я встретилась и хлопнула его лыжей по голове. Он шарахнулся. Я повернула лыжу ребром и ударила еще раз, куда чувствительней. Он попытался достать меня мечом, но только перерубил лыжу. Затем один из ренгумов, подскочив сзади, опрокинул его в снег и отобрал меч. Я кинулась к воротам, дико вопя, и заколотила кого-то обломками лыжи. Потом в руках у меня вместо обломков очутилась дубина, и я почему-то ничего не слышала. А потом рядом отчетливо прозвучал голос Тиринда:
  - Эй, не увлекаться. Уходим.
  И тут же зарычал Сурм.
  - Идите, я их задержу!
  И мы побежали. Все вместе. Среди кустов и деревьев. Перебираясь через завалы, перескакивая через замерзшие ручьи, кубарем скатываясь в ложбины. В конце концов, мы очутились в чаще среди пригорков, кочек и бурелома. И кто сидел, кто лежал, а кто топтался по снегу, шумно дыша. Самым последним съехал по снежному склону Сурм и объявил:
  - Оторвались. Двоих потеряли. А сейчас надо идти. Будет погоня.
  Мы шли очень долго, почти не останавливаясь. В месте, где наш неудобный путь пересекался с хоженой дорогой, мы натолкнулись на преследователей, которые уже нас поджидали. Ведь у них была возможность значительно обогнать нас, пустившись в обход. А то, что мы стремимся в Зеран, всякому было ясно. Не принимая боя, мы резко свернули, полезли в чащу, и снова от них оторвались. Ночью нам даже удалось немного вздремнуть, но в том-то и дело, что пробираться до самого Зерана исключительно нехожеными дебрями мы не могли. Дороги, тропы и дворы требовались хотя бы для того, чтобы определять, где мы, тем более что здешних мест ни один из нас толком не знал. А те, чьи лыжи мы пытались стащить, оказались людьми на редкость упорными. Да еще и, наверное, гонцов разослали. Уж очень часто случались теперь неприятные встречи. И двигались мы не на юг, а на запад. Благодаря находчивости Сурма и Тиринда, враги не могли нас настичь, но медленно теснили к морю. Не знаю уж, сколько времени это продолжалось, я потеряла счет. Еда и сон сделались чем-то случайным. Я в постоянном оцепенении то шла, то бежала, стараясь не отставать и не быть другим помехой. Больше всего я боялась: вот кто-то заметит, что с ног валюсь, и вздумают нести. Этот страх был сильнее страха перед погоней. Погода, как назло, стояла ясная, снегопадов не предвиделось, стало быть, нечего и надеяться замести след. Разве что где-нибудь ненадолго прервать, пробежавшись по утоптанному участку или прогулявшись вдоль поваленного ствола. И вот в морозный солнечный день, когда на деревьях поразительно красиво мерцал пушистый иней, мы вышли к заливу. Он был покрыт льдом, как и большинство заливов и заливчиков нашего незамерзающего моря. Разумеется, в сторону моря на северо-запад лед становился все тоньше и тоньше. К юго-востоку залив сужался: сперва плавно, затем довольно резко. Дальний берег был вполне отчетливо виден. И Сурм и Тиринд узнали это место: залив отделял Дарфилир от Зерана. Шагах в трехстах от нашего берега темнел каменистый островок с кривыми деревьями - хорошенькая вмерзшая в лед горушка. Вдоль нашего берега, сравнительно пологого, высился ровный снежный вал. Поодаль, у нас за спиной, сосны обступили уютную полянку. На полянке уже показались преследователи. Чуть больше, чем нас, но не такие измотанные. Да и кто поручится, что сзади не идут другие? И поэтому Сурм с Тириндом опять решили не принимать боя. Нам ничего не оставалось, кроме как двинуться через залив по льду. Перемахнув через снежный вал, Тиринд сделал несколько шагов вперед и крикнул, обернувшись:
  - Лед крепкий. Выдержит.
  Мы последовали за ним. Да, лед просто отличный. Я затуманившимся взглядом смотрела себе под ноги, поражаясь, как это до сих пор мне не доводилось ходить пешком ни по каким заливам, разве что речку замерзшую перебегать. Время от времени кто-нибудь оглядывался и сообщал, что преследователи не отстают. Хотя и не приближаются. Но вот я посмотрела вперед. Островок находился прямехонько у нас на пути. Я, собрав силы, догнала Тиринда и заметила:
  - Не нравится мне этот островок.
  - Да. Обойдем. - Согласился Тиринд. Мы были уже на полпути к островку и свернули, разумеется, к югу, туда, где лед крепче. Это дало преследователям некоторый выигрыш. И все-таки надежда уйти у нас сохранялась. Но тут из-за островка с дикими воплями выскочили новые враги и бросились нам наперерез.
  - Не уйдем. - Сказал Тиринд. - На них.
  И мы схлестнулись. Кругом вопили, кричали, рубились и просто лупили друг друга чем ни попадя. Люди валились на лед, тут же вскакивали. Местами лед зловеще трещал. Подоспели те, что шли сзади, и сражение окончательно превратилось в беспорядочную всеобщую свалку. Я сжимала дубину обеими руками, крутила ею в воздухе и время от времени кого-то задевала. Самой мне не досталось ни одного удара: меня бдительно охраняли мои спутники.
  - А, ты так! - Проревел впереди и чуть левее меня Сурм. - Получай!
  Враги обступили его со всех сторон. С того, что стоял против Сурма и отвел копье для удара, был только что сбит шлем. Сурм высоко подпрыгнул, его топор просвистел в воздухе и раскроил синкредельцу череп. Приземлившись, одноглазый разбойник не устоял. На него навалились двое. Лед затрещал и зашевелился. Сурм раскидал тех двоих, но стал проваливаться. Выбраться на более прочное место ему не дали. Он попытался заграбастать в каждую лапищу по синкредельцу, чтобы потопить вместе с собой, но они вырвались, и Сурм один ухнул в образовавшуюся полынью. Как раз в этот миг я подлетела к самому краю полыньи. Кто-то был сзади. И он замахивался. Я чувствовала это спиной. Стремясь оторваться от него, я перескочила полынью. Когда я уже приземлялась на другой стороне, в голове мелькнуло, что делать этого не следовало. Но раз уж прыгнула, оставалось только без задержки мчаться вперед. Кто-то подлетел сбоку, и я его ударила. Кто-то другой выбил у меня дубину. И тут же сам упал: на него набросился Тиринд. Теперь до моей дубины было не дотянуться; над ней возились, хрипя и рыча. Близ одного синкредельца, который валялся и стонал, я увидела какие-то палки. Подскочив, схватила одну из них. Мчась дальше, я обнаружила, что это не палка, а обломок копья с крупным и острым наконечником. Тем лучше.
  Кто-то ринулся мне навстречу. Кто-то другой отбросил его и знакомым голосом крикнул: "Беги!". И я побежала. Позади тяжко стучали шаги, от которых потрескивал лед. Бросив взгляд через плечо, я увидела ухмыляющегося длинного синкредельца с мечом и щитом. Отбежав еще немного подальше, чтобы не подоспели другие, я что есть силы ударила его обломком копья. Синкределец подставил щит, и наконечник увяз. Длинный воин захохотал и занес для удара меч. Разжав руку, я отскочила и упала на четвереньки. Меч вошел в лед. Воин, кряхтя, стал его вытаскивать, но меч застрял крепко. Я поднялась, но не успела ступить и шагу, как подлетел другой синкределец, молодой и темноволосый, с непокрытой головой, и со всего разгона швырнул меня на лед. Уже падая, я с ужасом вспомнила об арфе. Она болталась на спине слева, почему-то в последнее время я даже не ощущала ее, словно то была часть меня. Так вот, теперь я левой рукой потянула ее вперед и прижала к левому боку, а сама завалилась на правый. Мне удалось уберечь от удара арфу, но сама я больно стукнулась о лед головой. В голове зашумело, перед глазами поплыл туман, но сознания я не потеряла. Оба синкредельца навалились на меня. Арфа вдруг куда-то исчезла. Меня перевернули, стали выкручивать руки. Я почти ничего не чувствовала, и мне было совершенно все равно. Я не понимала, как это умудрилась так надолго упустить из виду свою арфу, подарок Сиэрль. Синкредельцы связали меня, и длинный, взяв меня за ноги, быстро потащил по льду. Тут я увидела арфу в руках у второго, темноволосого, помоложе. Шапку я потеряла уже давно. Капюшон, разумеется, съехал, волосы растрепались и намокли. Хорошо, что я их все-таки остригла. Кроме той полыньи, в которой скрылся Сурм, на месте недавнего побоища виднелось еще несколько. В одну из них двое спускали покойника. Кого-то волокли к берегу за ноги, как и меня. Еще кого-то вели бегом, подталкивая в спину. У снежного вала меня поставили на ноги, встряхнули и приказали:
  - А ну пошел!
  Я кое-как перевалилась на ту сторону и заковыляла вперед по суше. Синкределец, посмеиваясь, пихнул меня, затем обернулся и крикнул своему темноволосому товарищу:
  - Эй, что ты там застрял?
  - Арфу смотрю. Чудная какая-то. Раунгийкая что ли?
  Тут я повернула голову и, стараясь, чтобы голос звучал низко и хрипло, выкрикнула несколько бранных слов по-раунгийски.
  - Наверное, раунгийская. - С безразличием подтвердил длинный. - Идем скорее, потом рассмотришь. Хмар очень зол. Заставили они нас побегать.
  Хмаром звали того самого из приближенных короля Рибальда, который громче всех требовал моей смерти после того, как меня оговорил Валлаг. Что же, если главный здесь Хмар, значит, это скоро кончится. Только бы меня не узнали. Жаль, капюшон не надвинуть. И не попросишь никого, ведь я раунг и не понимаю их тарабарщины.
  - Я возьму ее себе. - Сказал темноволосый, нагнав нас.
  - Если Хмар позволит, бери. Мне ни к чему. Ну и оборванцы. Ни плаща целого, ни приличной пары сапог. И в карманах почти пусто. Тебе везет, хоть арфой разживешься. О, красивая, наверное, немало стоит.
  Раздался голос Хмара, поторапливавшего своих людей. Да, тот самый. Я так быстро идти не могла, у меня ноги подкашивались. Меня взвалили на плечо и понесли бегом, а потом сбросили в снег на знакомой уже поляне среди сосен.
  - Это все? - Спросил Хмар.
  - Все. - Ответили ему. - Остальные подо льдом.
  Хмар прошелся мимо нас, считая вслух и, сказав "Восемь", умолк. Я огляделась. Здесь был Тиринд, двое из его людей и четверо людей Сурма. Все мокрые, вся вывалялись в снегу, почти у всех кровь на рукаве, на коленях, на губе. А у одного из носу. И он то запрокидывал лицо, то нырял головой в снег, чтобы остановить кровотечение, и при этом громко сопел. У Тиринда оказалась ссадина на лбу, а глаза были поразительно ясные, даже улыбчивые. Я встретилась с ним взглядом. Уголки его губ едва заметно шевельнулись.
  Все мы и вправду смотрелись жуткими оборванцами. Видимо, те, кому удалось обновить сапоги или плащ ушли под лед.
  - Чего мы ждем? - Спросил кто-то из синкредельцев.
  - Харринда Щуку. - Ответил Хмар. - Он сейчас здесь недалеко и хочет на них посмотреть.
  - А что на них смотреть?
  Хмар усмехнулся и пожал плечами. Услышав о Харринде, я поежилась. Этот-то меня узнает, этого не обманешь. Я снова поглядела на Тиринда и, склонив набок голову, указала глазами на свой капюшон. Тиринд понял меня и стал пододвигаться, чтобы взять капюшон в зубы и натянуть мне на лоб. Хмар заметил это и рявкнул:
  - Не двигаться! - И поглядел в ту сторону, откуда уже показались всадники. Я замотала головой, стараясь посильнее растрепать волосы, чтобы закрыли лоб и глаза. Парень, завладевший моей арфой, попробовал было щипать струны. Хмар прикрикнул на него. Харринд и его спутники уже спешивались шагах в пятнадцати от нас. Один остался держать лошадей, остальные четверо двинулись следом за Харриндом. Харринд небрежно кивнул Хмару и медленно обошел нас. Губы его шевелились. Наверное, считал. Когда он поравнялся со мной, я уперлась взглядом в снег. Харринд замер.
  - Что ты собираешься с ними делать, Хмар? - Негромко спросил он.
  - Всех повешу. А что? Разве имеет смысл куда-то их тащить?
  - Что же ты их тогда под лед не спустил?
  - А то, что если будет видно, как они здесь висят, кое-кто призадумается и, возможно, образумится. В Дарфилире станет спокойней.
  - Так. Скажи, а этого юнца ты тоже намерен повесить?
  - Конечно. - Ответил Хмар. - Если этот юный раунг оказался достаточно взрослым, чтобы ввязываться в наши распри, значит, он достаточно вырос и для того, чтобы болтаться на суку.
  - А, так он раунг? - С некоторым удивлением спросил Харринд. Затем поглядел на темноволосого с арфой. - Чья это арфа? Не его ли?
  - Была его, теперь моя. - Ответил парень. И нехотя передал арфу Харринду, когда тот властно протянул руку. Затем Харринд подошел ко мне.
  - Ну что, мальчик, покажешь свое искусство, если я тебя развяжу? - Спросил он по-раунгийски. Он владел этим языком не хуже меня.
  Я низко и хрипло произнесла несколько словечек покрепче.
  - О, ты неплохо ругаешься. - Заметил Харринд. - Но я хотел бы узнать, как ты поешь. Я очень люблю раунгийские песни. - Передав арфу сопровождающему, он развязал мне руки и стал их разминать. - Ну так как? Споешь?
  - Пусть тебе голодные волки поют, бешеный гуайх. - ответила я. - А я скоро буду петь моим дедам и прадедам, которые меня заждались. А пока я в дороге, поберегу голос. И так простыл. Сам слышишь: хрипит.
  - Слышу. - Ответил Харринд. - Ну что же, тогда я сам спою. - И взялся за арфу. Он неплохо играл. А когда запел, я не поняла сперва, что это такое знакомое:
  По морю хмурому
  Не мерян путь,
  Но вы свой парус
  Поставили снова...
  Да это же моя песня! Совсем старая, сочиненная еще дома, на Кальме. Странно было слушать ее в исполнении Харринда. Но первую гриулу он вывел еще более-менее верно, а, дойдя до второй, начал путать слова, а напев переврал прямо до неузнаваемости. Я не выдержала и закричала:
  - Не так! Неправильно!
  Харринд звонко рассмеялся.
  - Неправильно? Ну так покажи, как надо. - И протянул мне арфу. Все повернули к нам головы и уставились на меня в изумлении. Вот это называется попалась. Харринд знал, чем меня можно пронять. Деваться было некуда. Я взяла арфу, провела пальцами по струнам и запела. И тут же забыла обо всем на свете. Более того, я вдруг опять услышала, как поет море, и ощутила себя закрученной полой раковиной, где живет морское эхо. Струны пророкотали в последний раз. Я уронила руки. Арфа мирно покачивалась на ремне.
  - И ты, Хмар, хотел повесить такую гриулари? - Спросил Харринд.
  - Ведьма она. - Буркнул Хмар, глядя на меня исподлобья.
  - Вздор. Мне случалось встречаться с ведьмами. Они совсем не такие. Кстати, одна из них предсказала мне гибель в неравном бою за неправое дело. И, похоже, не ошибалась. А теперь вот что: если тебе непременно надо кого-то вешать, у тебя их достаточно. Эту я забираю.
  Хмар что-то промычал.
  - Идем. - Велел мне Харринд. Я не тронулась с места.
  - Ну? - Сурово сказал он, кладя руку мне на плечо.
  - Что "ну"? - Огрызнулась я. - Хватит с меня. Дай мне спокойно умереть вместе с моими друзьями и моим женихом.
  - С женихом? Вот как? - Удивился старик. - Очень жаль, но я не могу этого позволить. И никого больше не могу избавить от петли. Простись с ним, только быстрее.
  Я присела на корточки против Тиринда. Он улыбался.
  - Вот видишь, как обернулось. - Сказала я.
  - Да. - Ответил он. - Но мы однажды непременно увидимся за Темными Водами. Пусть нескоро.
  - Но как? Ведь нам не дают уйти туда вместе.
  - Не обязательно уходить вместе. Я буду помнить о тебе там, а ты обо мне здесь. И наверняка сложишь песню. Разве этого недостаточно?
  - Да, я сложу песню. - Ответила я. - Но как же... Ведь если ты будешь висеть тут непогребенный, твоя душа не найдет дороги.
  - А я упрямый. И, кто знает, может, однажды, меня все-таки зароют. Особенно, если я стану пугать прохожих. В любом случае, спасибо тебе, Харринд, что не позволил ей нарушить Заповедь.
  - Заповедь здесь не причем! - Вскинулась я. - Если бы нас собирались обезглавить, я бы не имела права отказать в песне. Но повесить это совсем другое. Не смейся, это не моя выдумка, я слышала о таком.
  - Да я не над тобой смеюсь, гриулари. Я рад, что знал тебя, и обещаю: буду тебя ждать, где бы ни оказался. А теперь уходи. Нельзя тебе на такое смотреть.
  - Вот именно. - Подхватил Харринд, взяв меня под локти и приподняв. Он искоса поглядел на Тиринда. - Кажется, я тебя знаю. Ты Тиринд Кормчий, один из тех, кто ездил на Вириайн. Вы славно повеселились тогда, и пусть недолгим оказалось веселье, вас не забудут в Пяти Королевствах. Прощай.
  Харринд и его люди быстро повели меня к лошадям. Я все оборачивалась, чтобы поглядеть на Тиринда, и поэтому часто спотыкалась. У людей Харринда было две запасных лошади, и на одну из них указали мне. А я вдруг почему-то упала в снег. Меня подняли и усадили в седло. Харринд сказал:
  - Имей в виду, бежать тебе некуда. Единственной безопасное место для тебя сейчас - мой дом. Поехали.
  Когда мы тронулись, я снова стала смотреть назад, а чуть только поляна пропала из глаз, ткнулась носом в лошадиную гриву. Больше некуда и незачем было глядеть, ведь дорогу выбирала не я.
  36.
  Было тихо. Только глухо ударяли о снег копыта, и ветер уныло пел в соснах. Прошел час, или, может, два, и Харринд вдруг заговорил.
  - Больше тридцати лет назад, когда Рибальд только-только занял синкредельский престол, против него поднял мятеж один из его побочных братьев. Мы разгромили мятежников. Надо признаться, они сражались доблестно. Особенно их предводитель. Он получил несколько ран, был захвачен и предстал перед молодым Рибальдом. Мне понравилось, как держится побежденный. И, когда воины Рибальда стали колоть его ножами и насмехаться над ним, я попытался их унять. Рибальд поглядел на меня и сказал: "Разве теперь мы не вольны поступать с ним, как нам угодно?" Я ответил: "Он, быть может, и заслужил смерть, но оскорблять его никто не вправе". "И какую смерть он заслужил, Харринд?" - Спросил молодой король. "А вот такую". - Ответил я и снес несчастному голову. Неприятно лишать жизни безоружного, я всегда предпочитаю, чтобы противник мог защищаться. Но я много лет состою на королевской службе, и порой вынужден совершать поступки, которых не одобряю. Но я никогда не заходил слишком далеко. - Он немного помолчал. - Хмар все носится по Дарфилиру и вешает, вешает, вешает. Хорошо, что у него нет времени придумать что-нибудь похуже. Когда-нибудь его самого повесят.
  И больше я не услыхала от него ни слова до самого вечера. Когда мы наконец доехали до ночлега и спешились, я встала у стены и заявила, что в дом не пойду, а останусь тут.
  - Так ведь замерзнешь. - Заметил Харринд.
  - И пускай.
  - Не выдумывай. Идем, Эррен.
  Он правильно выбрал имя. Мальчик Эртинд был то ли спущен под лед, то ли повешен. К Эрсирен возврата не было: бабушке по отцу не понравилось бы, какой я стала, и мне не стоило носить ее имя. Эрси опять не то, в ней должны быть легкость и беспечность. А вот имя Эррен ко мне прочно пристало. И как только я это поняла, я согласилась идти в дом.
  Никто не обратил на меня особого внимания. Даже, несмотря на то, что, что Харринд попросил хозяйку остричь мне ногти. Слово ренгум означает на одном древнем языке "Не стригущий ногтей". Тем, кто уходит из мира людей в лес, можно подстригать волосы и бороду, а ногти обрезать не положено. Иначе лес не защитит. Зато любой, кто встретит человека с отросшими и обломанными ногтями, сразу понимает, что перед ним отщепенец, за убийство которого никому и нигде отвечать не придется. На твоей стороне может быть лишь что-то одно: либо лес, либо люди. А если изгнанник решил все-таки вернуться к людям, он не может обрезать свои ногти сам. Это должен сделать кто-то, кто не уходил от людей. И лучше женщина. И бросить обрезки ногтей в свой огонь. И отныне вернувшегося опять должно судить по людским законам. Когда кто-то другой стрижет тебе ногти, это всегда болезненно. Я то и дело морщилась, отворачивая лицо. Хозяйка шептала мне успокаивающие слова и понимающе улыбалась. Но это было в порядке вещей. И в мирное время люди, случается, уходят в лес или выходят из леса. А тут еще такая бедственная война. Когда ногти были в порядке, хозяйка показала мне, где умыться. Затем подобрала для меня за столом не слишком освещенное место. И не досадовала, что я плохо ем. Никто в доме не спрашивал у Харринда, как меня зовут, возможно, никто даже не заметил, что я не юноша. За едой Харринд подробно рассказывал хозяевам, где бывал, и что видел. Я слушала вполуха. Понемногу меня разморило в тепле. И я незаметно задремала. Потом меня куда-то перенесли и уложили.
  И, уснув по-настоящему, я увидела золоторогого оленя. Он мчался по лесу, уходя от собак. Его длинные ноги мелькали так быстро, что он словно летел. Лес становился все гуще и темнее. Наконец тьма сделалась непроглядной. Сучья то и дело трещали, когда олень проламывался вперед. Но золотые рога сияли так ярко, что их даже издали видели охотники, а собакам и того было не надо, они легко и резво бежали по следу, ныряя под сломанные ветви. И вот олень совершил отчаянный прыжок и повис. Золотые рога померкли, но все еще светились во тьме чащи. А собаки прыгали вокруг и заливались торжествующим лаем. Я вскрикнула и пробудилась. Один из людей Харринда поднял голову.
  - Что такое?
  - Да просто скверный сон. Где Харринд?
  - Сейчас придет.
  Вошел Харринд, разрумянившийся от мороза, и сказал:
  - Все проснулись? Отлично. Пора вставать.
  Я поспешила во двор, и тут же меня окликнули: "Куда?"
  - Как куда? - Огрызнулась я. - Вон туда.
  Харринд велел хозяйке и ее дочери проводить меня и посторожить снаружи. И это было не очень приятно, но я не спорила. По дороге обратно я умылась снегом. Потом нам дали позавтракать, и опять Харринд что-то обсуждал с хозяевами, а остальные молчали. Мы поехали дальше, и когда стало уже совсем светло, я спросила:
  - Харринд, а для чего оленю рога?
  Харринд воззрился на меня в немом изумлении.
  - Как для чего? Рогами олени бьются весной за подруг, рогами защищаются от врагов.
  - Но почему тогда олень бежит от собак вместо того, чтобы их бить?
  - Потому что не всегда и не от любого врага можно защититься. Особенно, если быть одному против многих, пусть даже невеликих ростом.
  - Какой смысл бежать? Ведь в густой чаще рога оленю только помеха.
  - А, вот ты о чем. - Усмехнулся старик. - Оленю, даже если он убегает, не следует поддаваться страху и нестись напролом в самую чащу. Олень, который уходит от гончих с умом, может спастись.
  - Но ведь олени сбрасывают рога.
  - Раз в год. Чтобы потом выросли новые. Чем старше олень, и чем мощнее у него были рога, тем быстрее растут.
  - Харринд, но ведь, кажется, рога бывают только у самцов оленей?
  Харринд печально поглядел на меня и заметил:
   Далеко на севере живут олени, у которых рогами увенчаны оба пола. И никто не знает, отчего это.
  Но все-таки меня не оставляла мысль, что то ли я по ошибке родилась женщиной, то ли Гринд ошибся, наделив меня своим коварным даром. Словно каменный жернов на шею повесил. Что же, хоть он и Первый Гриулар, и мудрее многих, но такой же человек, как и мы. Или из-за Темный Вод все иначе видится?
  Я очень боялась увидеть Лариг, но путь наш лежал через него. Нет, это оказалось не так страшно. Следы пожаров укрыл снег, и виднелись лишь уцелевшие строения, да наскоро подправленные из тех, что лишь тронуло пожаром, да кое-какие совсем жалкие, возведенные заново. Здесь оказалось не так-то просто найти ночлег. Но в конце концов Харринд с кем-то договорился. Мы заняли небольшой сарай на задворках той самой усадьбы, где я жила у королевиных родственников. Их самих я не увидела. И вообще никого из знакомых. Только синкредельских воинов, и тех мельком. Едва мы расположились, пришел какой-то слуга и сообщил Харринду, что его требует король.
  - Так он еще здесь? - Спросил Харринд.
  - Да. Но завтра уезжает. Он хочет с тобой поговорить. И лучше поторопись.
  Харринд ушел, и его довольно долго не было. Потом я уже сквозь сон услышала, как он входит и укладывается.
  А потом мне приснился Серый Камень. Меня подвели к нему и попытались поставить на колени. Но я вдруг рассмеялась и легко-легко вскочила на вершину Камня. "Разве подобает так вести себя у короля?" - Спросил кто-то. Я ответила: "А что мне терять?" Двор был полон вооруженных мужчин. Я разглядела среди них Хмара, его людей, тех троих, что гнались за нами с Вириайн (включая и убитого), еще кое-каких, с кем довелось встретиться, но не нашла ни Харринда ни Хартига. Двери распахнулись. Король Рибальд в парадном облачении вышел во двор. "Что это значит?" - Спросил он, увидев меня на Камне. "А это значит, король Рибальд",- ответила я, - "что я не признаю за тобой права меня судить. Ты, конечно, можешь покончить со мной одним ударом, но хотя бы не придавай вида законности беззаконному делу. А, если хочешь, я предъявлю тебе свои обвинения. Но их много, и тебе придется долго слушать". Все недобро рассмеялись. Король ответил: "Я не стану тебя слушать". Я сказала: "Так я и думала, король Рибальд. Но шею подставлять не намерена. Достань как сможешь". Король выхватил меч, подпрыгнул, размахнулся...И вдруг оказалось, что это не меч, а посох. Конец посоха задел меня по плечу. И тут же моя голова поникла под тяжестью ветвистых рогов. Я не видела их, но вдруг стало много светлее: рога были золотыми и светились. Я покачнулась. Но тут же легко-легко спрыгнула с Камня и побежала. Воины расступались, мрачно и бесстрастно глядя на меня взорами мертвецов. Описав по двору полукруг, я помчалась к воротам, стоявшим почему-то нараспашку. Прямо от них тянулась прямая-прямая дорога, терявшаяся в тумане. Король сказал: "Как только ты очутишься за воротами, я спущу собак. Уйдешь от них - твое счастье". Пока я бежала к воротам, мое тело оставалось человеческим. Но там, снаружи, ноги удлинились и стали тонкими-претонкими, ступни сократились и обросли копытом, одежда растаяла, руки превратились в пару передних ног и ударили копытами по земле. Тело покрыла короткая рыжеватая шерсть, сзади возник хвост. Я побежала еще легче и быстрей, лишь изредка касаясь дороги. А дорога была твердой и звонкой. Стройные деревья проплывали в тумане. Отчаянно лаяли собаки. Они были близко. Я вспомнила, что надо не терять головы и смотреть, куда я бегу. И даже туман меня не сбил. Я не свернула в чащу, а понеслась лугом. Собаки начали отставать. Лай их звучал все тише и жалобней, а затем вдруг прекратился. Я бежала все дальше и дальше по равнинам и холмам, перепрыгивая не только ручьи, но и большие реки. Наконец, устав, я замедлила шаг. К этому времени я достигла большого светлого озера. Дальний берег его пропал в тумане. Белая мгла делалась все гуще. Я шла вдоль берега, и этому не было конца. Остановилась. Прислушалась. Тихо. Я издала протяжный и трубный олений зов. Никто не откликнулся. Только эхо. Пронзительная печаль охватила меня, и я проснулась. Надо мной стоял Харринд.
  - Ты плачешь? - Спросил он.
  Я вытерла слезы и подняла голову.
  - Вторую ночь какой-то вздор снится. Про оленя.
  - А, бывает. - Сказал он. - Вставая. Скоро едем.
  Когда я ходила облегчаться, меня опять сопровождали две женщины. Я уже встречала их прежде, они служили той самой королевской родственнице. Я спросила о хозяйке. Они ответили, что жива, была ранена при разгроме Ларига и уползла в лес. Отлеживалась у добрых людей, а осенью вернулась. Дом был разграблен. Но саму хозяйку по возвращении не трогали. Только вечно кто-то у нее стоит. Она старается поменьше попадаться людям на глаза и сделалась очень молчалива. А мужа ее убили. Кларм получил рану, один человек его унес, и дальше след моего родича затерялся.
  Когда мы вернулись, Харринд каким-то странным голосом спросил:
  - Что так долго?
  - Поговорить было надо. - Ответила я и только тут заметила неподалеку короля Рибальда. Он стоял, окруженный воинами, и держал под уздцы коня, нетерпеливо бившего копытом.
  - Это она? - Спросил король и воззрился на меня, словно впервые увидел. - Так это она? Ну и ну.
  Больше он ничего не сказал, но все смотрел на меня и смотрел. Я тоже его разглядывала. Ничуть не изменился, такой же, как был. Только во сне он мне привиделся каким-то странным, а наяву он грубее, измотаннее и поменьше ростом.
  - Сущий звереныш. - Бросил он наконец. - Ладно, Харринд, забирай ее. Сейчас я здорово занят, пусть побудет у тебя, пока я за ней не пришлю. - Вскочил в седло и умчался вместе со свитой. Вскоре поехали и мы.
  - Знаешь, о чем мы говорили вчера? - Спросил меня Харринд по дороге.
  - Обо мне. - Ответила я.
  - Не только. Еще о Журавлиных островах. Король, оказывается, подумывает о том, чтобы разорить твой Кальм.
  Я вскрикнула.
  - Успокойся. Я отговорил его. Но, сама понимаешь, кое-что зависит и от тебя. Если ты все-таки вдруг бежишь, и тебе чудом удастся покинуть Синкредель, то неважно, вернешься ты домой или уедешь в чужие края. Кальм пострадает.
  Немного погодя я спросила:
  - А если когда-нибудь король поставит меня у Серого Камня и решит предать смерти, ему достаточно будет этого? Он не тронет никого другого?
  - Думаю, что нет. - Ответил старик.
  - Я готова просить его пощадить моих соседей. Но боюсь сказать что-то не то.
  Харринд рассмеялся.
  - Да, ты уж скажешь. Нет, Эррен, я намекнул ему, что если он разорит хотя бы один из Журавлиных островов, сколь угодно малый, жители стальных пойдут на смерть лишь бы отомстить. А ведь у него еще есть надежда взыскать с вас дань. И я обещал ему, что позже, когда здесь будет поспокойней, я этого попробую добиться.
  - Как? - Вырвалось у меня. Я знала своих земляков. Они были отнюдь не любители делиться с кем-то своим добром, если нельзя получить что-то взамен. А покровительство короля, как уже говорилось, для островитян значения не имело. Что такого мог сделать Харринд?
  - Есть у меня кое-какие задумки. - Уклончиво ответил он. - Об этом как-нибудь потом.
  Около полудня мы выехали к перекрестку, где стояла большая прямая сосна. Еще издали я увидела: на ней что-то болтается, и сперва показалось, что это просто груда тряпья. Но, когда мы оказались поближе выяснилось, что повешенный. Он уже давно висел. Глаза выклеваны, одежда истрепана, тело истерзано; хорошо еще, ветер не в нашу сторону. Меня стало мутить. Я уткнулась в конскую шею. Где-то далеко-далеко Харринд спросил:
  - Может, снимем?
  - Не стоит. - Ответил один из его людей. - Так его бросать не годится, а могилу будет рыть нелегко: земля замерзла, провозимся неизвестно сколько.
  - Ладно, поехали. - Согласился с ним Харринд и обратился ко мне. - Это сейчас пройдет. Не думай ни о нем, ни о тех, что были с тобой. Думай об оленях, о морских раковинах, о пчелах, о Раунгаре. Я никогда не мог понять, почему их старый король Дау весельчак весельчаком, а стихи сочиняет грустные. Видимо, никому в этом мире не прожить без печали. "Зачем я родился, если все равно однажды умру?" И любят же эти раунги забивать себе голову странными вопросами. Сущие дети.
  - А ты что, знаешь, зачем мы рождаемся? - Спросила я.
  - Нет. Этого никто не знает. Просто, раз уж мы родились, надо жить. А чтобы придать жизни какой-то смысл, мы совершаем поступки. И наши поступки порой заводят нас очень далеко. И чем дольше мы в пути, тем больше наживаем врагов. Друзей мы тоже приобретаем, но настоящих верных друзей у каждого из нас не так уж и много, а беды грозят со всех сторон. Мало кто из нас доживает до преклонных лет и умирает своей смертью, гриулари Эррен. У людей друг к другу беспрерывные счеты. Порой я спрашиваю себя, уж не в людях ли таится та темная сила, которая однажды сокрушит мир.
  Я содрогнулась. Когда-то, еще в детстве, один соседский мальчишка рассказал мне, что мир однажды погибнет. И я, не дослушав, закричала и замахала на него руками. А он стал дразниться, корчить рожи и выкрикивать про всякие ужасы. Кончилось тем, что мы подрались. И вот теперь я закрыла глаза, пытаясь представить себе беспредельный холод и мрак. Но нет. Не получалось. В черной бездне трепетала березовая ветвь с молодыми клейкими листочками, и невидимый свет озарял ее, а в трепете этом угадывалась беззвучная мелодия еще не сложенной песни. И я вдруг сказала:
  - Мир не погибнет. Кто-нибудь всегда будет петь, чтобы остановить разрушение.
  - О. - Старый Харринд посмотрел на меня, словно впервые увидел. - Вот это говорит Истинная Гриулари, та, которую позвал Гринд.
  Ближе к вечеру я попросила остановиться и подождать меня немного. Мы остановились. Все спешились. Двое из людей Харринда двинулись за мной следом и встали на самой обочине спиной к деревьям. Я отошла в лес на несколько шагов. Они не шевелились, но, казалось, оба слушали спиной. Наконец я все-таки выбрала место и присела в снегу. Вернувшись и снова взобравшись в седло, я сказала Харринду:
  - И что? Так теперь и будет? Не стоило, право, забирать меня у Хмара.
  - Ничего не поделаешь. Привыкай. - Ответил Харринд.
  - Ну, знаешь ли. Сам ведь предупреждал, что мне бежать и пытаться не стоит. Как это понимать?
  - Гриулари Эррен, - доброжелательно заметил Харринд, - я уже достаточно стар, чтобы знать: роковые случайности чаще всего врываются в нашу жизнь там, где мы непредусмотрительны. А на мне сейчас двойная ответственность: за твою безопасность и за безопасность тех, кому опасна ты.
  - Я опасна?
  - А как же. Не всякому за долгую жизнь удавалось натворить столько, сколько натворила ты к девятнадцати годам. Не спорю, у тебя были причины и помогать Орбальду, и жечь корабли, и делать все, что ты делала. Но сколько можно повторять: я служу Рибальду Синкредельскому. Я охотно был бы тебе другом, но ты враг моего короля. Ты не хотела этого, но разве хотел кто-то другой? По крайней мере, тебе ни разу не приходилось валяться связанной трое суток и все это время ходить под себя. А я такое испытал в Зеране много лет назад, когда был чуть старше тебя. Потом меня держали в одном доме. Я ходил оборванный, грязный, подбирал объедки. Никто не замечал меня, но стоило попытаться бежать, и оказалось: очень даже замечают. Дважды меня ловили почти сразу. На третий раз я ушел далеко. Они пустили по следу собак. Когда собаки настигли меня и вцепились, я подумал: конец, сейчас загрызут. Но нет, отлежался. В конце концов родные выкупили меня. И за хорошую цену. И тогда я дал себе слово, что никогда не посмею дурно обращаться с пленными.
  Я переваривала этот рассказ несколько минут, затем сказала:
  - А мне приходилось слышать, что зеранцы славный народ
  - Да, славный народ, когда с ними не воюешь. - Согласился Харринд. - И кто только не оказывается славным, если можно хранить мир. К сожалению, это не всегда получается.
  Наконец мы прибыли к месту ночлега. Нам сразу сказали, что в доме лежит в жару и бреду больной, и что лучше не тревожить его, но мы можем выбирать между кладовой и сеновалом. Мы предпочли сеновал. Ужин нам принесли прямо туда. Харринд спросил хозяйку, что с больным.
  - А кто его знает? - Ответила та. Весь горит, задыхается. До утра, может, и дотянет, но вряд ли выкарабкается. Его к нам вчера привезли. И, как ты думаешь, кто это? - Хозяйка помедлила, сделала таинственное лицо и объявила. - Валлаг с Золотой Арфой. Да-да, тот самый. Он был когда-то славным гриуларом, кто о нем не слыхал. И вдруг дела у него пошли все хуже и хуже. Говорят, удача покинула его вскоре после того, как он оговорил эту бедную девушку с острова Кальм. И песни стали не те, и с близкими ссора за ссорой, можно сказать, на ровном месте спотыкаться начал. Неразумно он тогда поступил. И ваш король тоже хорош: поверил, не усомнился, слушать никого не пожелал. Помяни мои слова: королю еще тоже достанется.
  - Хозяюшка. - Ласково оборвал ее Харринд. - Да знаешь ли ты, кто тебя слушает?
  - Ну, я поняла, что ты на королевской службе и большой человек в Синкределе. Что из того? Если умен, сам должен понимать: правду говорю.
  - Что же, короли, как и все остальные, за что-нибудь платят однажды. Но, может, и девушке есть, за что платить?
  - Слишком дорогую цену. - Фыркнула хозяйка. -Может, она и колдунья, но Истинные Гриулары все не без этого. А бывают колдуны и ведьмы, которые ни гриулы не сочинят, а людям от них сплошной вред. А короли, не иначе, как тоже с пеленок с опасным даром. Иначе как бы они в короли вышли. Вот моему мужу никогда не быть королем. Вообще кто колдун, а кто нет, сказать трудною Это уже как сложится. Но из Валлага его чудесная сила мало-помалу начала выходить, и вот теперь настолько вышла, что не жилец он. Мы, конечно, ходим за ним, как положено, да скоро придется провожать за Темные Воды. Ладно, заболталась я, мне пора.
  И она поспешно слезла вниз и побежала в дом к больному. Утром, когда мы уезжали, Валлаг был еще жив, но совсем плох. Мы скакали дальше, а я все ломала голову: ну вот что тогда дернуло его мне вредить? И что помешало потом исправить? А главное, что он приобрел? С чем остался? И возникла вдруг какая-то тихая радость, что со мной хоть этого пока не было. Ведь это, наверное, страшнее всего.
  37.
  Уже неподалеку от Пограничной потребовалось подковать одного из наших коней. У кузницы толпилось несколько синкредельских воинов. Старший из них искоса взглянул на Харринда и предупредил:
  - Подождать придется.
  - Подождем. - Ответил Харринд, спешиваясь. - Но нельзя ли разрешить мальчику войти и обогреться?
  - Пускай греется. - Добродушно улыбаясь, разрешил тот. И я вошла в кузницу. Там заковывали в цепи одного явно знатного дарфилирца, недавно выловленного в лесу. Я осторожно взглянула на него и отступила в дальний угол. Дарфилирец рассмеялся:
  - Что с тобой, парень? Зашел погреться, так уж вставай поближе к огню.
  - Вот именно. - Подхватил синкредельский воин, стоявший рядом с кузнецом. - Давай-ка сюда.
  Я подола к огню. По дороге угол моей арфы, висевшей под плащом, задел воина, и я сказала:
  - Прости. Я не нарочно.
  - О. - У синкредельца вытянулось лицо. - Так ты не парень?
  - Нет. Просто мне удобней одеваться по-мужски. - Я откинула плащ и поправила арфу. Оба, и страж и пленник, пристально поглядели на арфу, а затем мне в глаза. А кузнец знай себе стучал молотом.
  - Я догадываюсь, кто ты. - Сказал пленник. - Я помню то утро в Лариге, когда мы отправлялись в поход. И твои песни.
  Синкределец не оборвал его, а стал глядеть на молот в руках кузнеца, давая понять, что разрешает нам побеседовать.
  - Мои песни принесли вам мало добра. - Вздохнула я.
  - Брось! - Решительно возразил дарфилирец. - Все знают, что не в них дело. Я, к примеру, думаю, что именно они помогли мне тогда спастись. И потом, уже в лесу, мы их пели. А вот в последнее время впали в уныние и перестали петь. И, как видишь, я попался. Остальных, кто был со мной, уже нет. А меня вот решено везти в Тимбрунг. Послушай, да ты ведь видела Серый Камень. Каков он?
  - Ну, он большой, серый. - Начала я. И вдруг прыснула. - И очень-очень чистый. Его моют после каждой казни. Там к этому делу один старый раб приставлен. Так что кровью от Камня даже не пахнет. Наоборот, от него веет приятной свежестью. А в том месте, куда опускают шею, образовалось удобное углубление, гладкое-прегладкое. Когда моя шея там лежала, я думала: его нарочно сделали. Но потом поняла: само получилось.
  - Правда? - По-мальчишески задорно переспросил этот сорокалетний рубака. - И после того, как мне снесут голову, Камень тоже помоют? О, ну ты меня порадовала. Когда меня туда приведут, буду думать о тебе. А ты куда едешь?
  - Я не еду. Меня везут. На Дальний Косогор. Понимаешь, Харринд Щука забрал меня у Хмара, а остальных повесили. Мы тоже были в лесу. Здесь теперь их души или все-таки ушли, а придется им меня подождать. Король еще не скоро призовет меня на суд. Когда я встану у Серого Камня, тебя уже не будет.
  - Не понимаю я этого короля Рибальда. - Хмыкнул дарфилирец. Если он уже один раз тебя там ставил, мог бы обойтись и без второго. Да еще говорят, ему твои песни по вкусу. Или он боится, что старому рабу дела не хватит?
  И мы вдвоем стали хохотать, как безумные. А синкределец по-прежнему оставался безучастен. Но вот кузнец кончил работу. Дарфилирца вывели из кузницы. Я двинулась следом. Когда они все подошли к коням, дарфилирец обернулся и крикнул:
  - Да, чуть не забыл: я Лестранд с Лестрандовой Протоки. Вспоминай меня!
  Его, как мешок, навьючили на коня и увезли. Кузнец вышел из кузницы с гвоздями и подковой и занялся новой работой. Конь, которого держал один из людей Харринда, вел себя очень спокойно. Я - наверное, не прошло еще внезапное веселье - спросила Харринда:
  - А на меня ты не собираешься надеть цепи?
  - Пока нет. - Ответил он. - Но имей в виду, что у меня в усадьбе тоже есть кузница, и если с тобой будет слишком много хлопот, непременно посажу на цепь, как злую собаку.
  Вскоре мы выехали. И через небольшое время доскакали до Пограничной. Место было незнакомое: прошлой зимой мне случилось побывать и заметно западней отсюда, и немного к востоку, но не тут.
  - Харринд, а где летом шли бои? - Спросила я, оглядываясь.
  - Там же, где и в прошлую зиму, на западе. Не вытягивай шею, все равно не увидишь.
  - Я думаю о тех трех заложниках. - Призналась я.
  - Я тоже. И никогда себе не прощу, что перед началом похода не переправил их тайно в другое место. Король прислал за ними, я отказал. Затем мне нужно было ехать. А потом мы бились день за днем с утра до вечера, и до последнего мгновения, пока их не вывели, я даже не знал, что они там. Сама догадываешься, что я испытал. Позднее я вздумал заговорить о том случае с королем, но он грозно нахмурился и спросил: "Ты требуешь от меня объяснений, Харринд Щука?" Я ответил: "Прости, король Рибальд, тяготы королевской службы для меня, старика, уже настолько непосильны, что я забылся". Этим и кончилось. - Харринд вздохнул. - Но уж с тобой-то постараюсь не оплошать, гриулари Эррен. Ты только смотри, веди себя тихо и помни: у Серого Камня и где угодно еще найдется, кому за тебя просить. А ты постарайся думать о другом.
  - Постараюсь. - Пробурчала я.
  И мы переехали по льду Пограничную. И сразу почувствовалось, что вокруг другая страна. Здесь не было ни повешенных, ни занесенных снегом пепелищ. Здесь вооруженные путники держались менее заносчиво, а люди, занятые хозяйственными делами, более спокойно и твердо. Здесь легче отыскивался хороший ночлег, и куда больше любопытных взглядов устремлялось на нас. Хотя Харринду никто не смел докучать нескромными вопросами. Как-то мы ехали мимо одной усадьбы, где женщины пели за работой. Я прислушалась и невольно вздрогнула: то была одна из моих песен.
  - Как это? - Спросила я Харринда.
  - Что как? Твои песни поют везде. Разве ты не знала?
  - Да. Но ты сам говорил: меня в Синкределе ненавидят и, вздумай я бежать, тут же попалась бы.
  - Я этого не говорил, Эррен. Для жителей Синкределя, как и для твоих друзей в Дарфилире, ты, прежде всего -Истинная Гриулари. Тебя есть за что бояться, тебе есть за что завидовать, кое-кто и смерти твоей ищет, но никто не может устоять перед твоими песнями. Только вот, понимаешь, одни с тобой не сталкивались и считают, что ты лишь жертва гонений и неправедного гнева. Другие же, знающие тебя, особенно, из тех, кому дана власть, хотели бы, чтобы ты и песни сочиняла, и была совсем другой, нежели ты есть. Хотя, на самом деле, не будь ты собой, Эррен Кальминти, ты либо ничего не сочинила бы, либо складывала что-то совсем иное. Им этого не объяснишь. К счастью для них и для тебя, есть я, человек, который в силах кое-что понять.
  И все-таки из осторожности Харринд не называл меня никому из встречных и никому не позволял со мной беседовать, пока мы не добрались до его дома на Дальнем Косогоре. Это случилось под вечер в пасмурный день, когда холодны ветер пронизывал до костей, у обочин взвихривалась поземка, а за оградами отчаянно и скорбно исходили лаем собаки.
  У ворот нас встретил Хардуг, который, увидев меня, ничуть не удивился, и помог мне сойти с лошади. Мы отряхнули снег и вступили в дом. Харринд спросил брата:
  - А где Ойя?
  - Сейчас придет. - Ответил Хардуг и позвал. - Ойя! Поскорее!
  И вошла женщина, громадная, здоровенная, но с удивительно мягким и добродушным лицом.
  - С приездом, Харринд. - Сказала она, искоса поглядывая на меня. Голос ее звучал не по-здешнему певуче.
  - Ойя, вот это и есть та самая гриулари Эррен, о которой ты столько слышала. Жить она будет наверху в том конце. - Он указал куда-то рукой. - Она должна быть все время под присмотром. Из дому пусть выходит когда угодно, но в сопровождении не менее чем одной женщины и одного мужчины. А за ворота ни шагу. Ну, а теперь помоги ей устроиться.
  - Вот как. Значит, ты не мальчик, а девочка. Ну что же, пошли, Эррен. - Да, как-то странно она говорила. Бельтианка что ли?
  Я поплелась за ней в дальний конец дома. Мы поднялись по крутой лесенке и оказались у входа в каморку. Дверь запиралась на засов, как изнутри, так и снаружи. Половину каморки занимало ложе с теплой постелью. У дальней стены впритык к ложу стоял сундук. В стене несколько колышков. На один я повесила плащ, на другой арфу.
  - Принести переодеться? - Спросила Ойя.
  - Зачем? - Не поняла я.
  - Ну как это? Не дело, чтобы женщина без надобности по-мужски разгуливала. Выбор здесь невелик, но если поискать, что-нибудь для тебя найдется.
  - Не нужно. - Сказала я. - Я решила, что больше никогда не стану носить женской одежды.
  - И чего только эта молодежь не выдумает. - Вздохнула Ойя и ушла, заперев меня снаружи. Позднее, когда было подано на стол, она явилась за мной, и мы обе спустились вниз и прошли в зал.
  - Сегодня у нас нет гостей. - Сказал Харринд за ужином. - Но вообще-то ко мне часто кто-нибудь захаживает. Так что будь готова исполнить свой долг гриулари.
  - Нет у меня больше ни перед кем долга! - Взорвалась я. - Тот, у кого отняли все, кроме жизни, никому ничего не должен!
  - И что же, ты можешь не петь? Совсем не петь? Даже стенам и половицам? - Удивился старик.
  - Нет. - Призналась я.
  - Нет? Ну так значит, у тебя еще не отнят дар Гринда. И, стало быть, нет у тебя права нарушать Первую Заповедь Гриулара. Не ты ли по дороге сюда сказала, что будешь петь, даже если вокруг начнет рушиться мир?
  - Разве? Я действительно что-то сказала насчет песен и гибели мира. Но не это. Не помню уже, что именно. Да, гриулар обязан петь даже врагу, если только не совершено самое черное зло, но я не хочу быть гриуларом.
  - Попробуй не быть, тогда и поговорим. А вообще-то это мудрое правило. Ведь даже враг перестает быть врагом, когда слушает песню. Вражду, конечно, можно возобновить, но у песен особая жизнь.
  Я сухо сказала:
  - Хорошо. Буду петь. Только за столом меня с ними сидеть не проси.
  Харринд пообещал, что сидеть за общим столом я буду только тогда, когда сама соглашусь. А во всех остальных случаях еду мне будут приносить.
  38.
  Первое время на новом месте я скверно спала и почти не ела. Каждый шорох заставлял меня вздрагивать. Увидев, что кто-либо заходит или заезжает во двор, я тут же мчалась в свою каморку. Прогуляться Ойя выводила меня буквально силой: мало радости топтаться по одному и тому же месту и видеть только верхушки деревьев над забором. Даже на арфе я играла как по обязанности, хотя никто не стоял у меня за спиной. Случалось, что, взяв арфу и начав какую-нибудь песенку, я вдруг замирала и впадала в мрачные раздумья. Пальцы от них делались непослушными, как у новичка.
  Гости начали являться со следующего вечера. И я, как обещала, выходила к ним с арфой, стараясь ни на кого не глядеть. Я пела не им, а Тиринду, Вириайн, отцу и другим, которых утратила. Или тем живым, которых не было рядом. Я знала: гости приходят посмотреть на меня. Все равно, как если бы Харринд поймал в лесу медведя и привязал во дворе. Какой страшный, какой большущий, да, стоит на такого поглазеть, и бояться нечего: авось, не сорвется. После трех или четырех песен вдруг становилось тихо, тогда я поворачивалась и убегала. А Ойя приносила еду в каморку и ворчала, сидя рядом, что скоро я ослабею настолько, что ветер станет валить меня с ног.
  - Они так смотрят. Я не могу..., - роняла я, опуская голову.
  - И пускай смотрят. С тебя что, убудет? На меня вот с детства все оборачиваются. Ничего, привыкла. - Ойя повела могучими плечами. А я ведь песен не сочиняю, в штанах не разгуливаю и ни одного корабля не сожгла.
  - И ты о кораблях? Не надо, Ойя!
  - Что не надо? Правильно ты сделала, что запалила их. Я ведь бельтианка. К нам в свое время по реке точно на таких вот кораблях явились. Все спалили, родных моих погубили, а я, хоть и была всегда сильной, как мужчина, не отбилась. И привезли нас в Тимбрунг на продажу. Мне повезло, меня купил Харринд. Сколько прошло-то с тех пор? Лет сорок. Я полюбила его сразу - да-да, не смейся, полюбила и до сих пор люблю. Сына нашего давно уже нет в живых. И жена Харринда лет десять как умерла. Не нравилось ей, что между нами происходит, но не обижала. Справедливая была женщина. И волю оба они дали мне с радостью. Но идти было некуда. Вот я и осталась тут. Привыкла. Многое изменилось с тех пор. Но корабли все шныряют туда-сюда. Все бы их сжечь, как те два, чтобы людей в неволю не увозили. А если доброму человеку куда надо, пусть сушей едет.
  - Но, Ойя, - возразила я сквозь смех (А смеялась я впервые после встречи в кузнице в весельчаком Лестрандом), - ведь на мои острова без корабля не попасть.
  - На острова зимой по льду можно ездить. - Не задержалась с ответом Ойя.
  - Море не замерзает. Ведь это не река, не бухта и не залив. - Объяснила я.
  - А, ну тогда несколько кораблей можно оставить. - Уступила она. - Но пусть их будет поменьше. Ну, развеселилась? Вот и хорошо. А не то бродишь, будто настал твой последний час.
  Она еще несколько раз пыталась уговорить меня одеться по-женски, но ничего не добилась. В конце концов, она принесла мне новое мужское платье, хорошее и удобное, и попросила не ходить больше в лохмотьях. Не такими уж и лохмотьями стало все то, что я надела в лесу, но я уступила. Волосы начали отрастать, и я снова остриглась. Мне хотелось оставаться такой, какой видел меня Тиринд в последний раз. Глядя, как Ойя управляется по хозяйству, я все удивлялась: она, большая и сильная, прожила вполне обычную женскую жизнь, а я, цыпленок, по ее выражению, почему-то не могу. Я незаметно пришла в себя. Недавнее прошлое отступило. Потери вызывали не щемящую боль, а ровную грусть. Да и радости вспоминались с трудом. Как будто кто-то мне обо мне рассказал вечером у огня. Даже о Тиринде я думала спокойно, как если бы он куда-то уехал. И одновременно он был рядом, стоял, невидимый, за плечом. И однажды мне удалось обратиться к нему с песней.
  
  Пора бы исполнить просьбу
  Спутника невоспетого.
  Был он до жизни жаден,
  И не жалел уходя.
  Ни о чем. Не впал он в отчаянье.
  Не дали нам разделить
  Дорогу дальнюю.
  В доме чужом живу
  И жду чего-то
  В шепот и шорохи вслушиваясь.
  
  Но теперь, тебя утратив,
  Не с темным трепетом,
  С улыбкой, легкой,
  Словно луна на убыли,
  Вспоминаю снег, тобой вспененный.
  
  И земля под ногами стала еще тверже. Теперь я даже насмешливо улыбалась порой, поглядывая на харриндовых гостей. Ведь у меня была маленькая тайна. Меня оберегало незримое присутствие того, кого у меня попытались отнять.
  - Вижу, ты меняешься к лучшему. - Сказал мне как-то Харринд. - Завтра ожидается один высоки гость. Очень важно, чтобы тебе удалось тронуть его песнями. Смотри, не подведи.
  Я сидела у себя, когда этот высокий гость приехал. Скрипели ворота, шумели и бегали люди. Раскрылись главные двери. У порога раздался топот. Высокий гость и его свита прошли в зал. Застучала посуда, загомонили веселые, довольные голоса. Затем ступеньки застонали так, как их заставляла стонать только Ойя.
  - Иди. - Сказала она мне с порога. - И ничего не бойся.
  Я не поняла смысла этих слов. Но когда с арфой через плечо вступила в зал, вся похолодела. На почетном месте сидел не кто-нибудь, а король Рибальд. Ойя легонько толкнула меня локтем, и оцепенение прошло. Я учтиво поклонилась и прошла туда, где, как правило, стояла или сидела, когда меня слушали. Харринд обратился ко мне с обычной просьбой. Я взглянула ему в лицо и вспомнила вдруг те его слова об олене, который сможет уйти от собак и не погибнет в чаще, если не потеряет голову. Хорошо, я не потеряю голову. Пальцы стали послушными, арфа зарокотала. И мне представились травы, колышущиеся в тумане, озаренном луной. Олень должен выбрать верную дорогу, хотя времени на раздумья нет. Один неверный шаг, один пропущенный или поспешный поворот, и все пропало. Но ведь такому быстроногому и ловкому зверю совсем нетрудно уйти. Он бежит. И гончие отстают, отстают. И все, что осталось: луна, туман, деревья и травы. Но надо бежать все дальше, пока несут ноги. Песня за песней, точно перелет за перелетом. И нет больше тяжелой ноши. Голова легкая, шея прямая, попробуй, достань меня, самонадеянный Рибальд. Я далеко. Туман развеивается. Луна вот-вот зайдет. Скоро рассвет. О, как сияют реки посреди нехоженой чащи. Нет, кроме Темных Вод, есть и Светлые. Ну, конечно, есть.
  И вдруг я увидела покрытые резьбой деревянные стены и отблески огня на них. А затем поднесенный мне сияющий кубок.
  - Выпей, гриулари Эррен. - Сказал голос Харринда.
  Я медленно выпила, а затем села за стол. Мне чего-то положили в миску. Хотелось уйти, но не было сил. Тишина вдруг прекратилась, все заговорили, я почти не разбирала слов, как если бы они объяснялись на чужом языке. Наконец я сказала Харринду: "Хозяин, позволь мне удалиться, я устала". И перед тем, как покинуть зал, обвела присутствующих медленным взглядом и улыбнулась.
  Утром, когда я уже давно привела себя в порядок и сидела, не думая ни о чем, за мной явился сам Харринд, и мы спустились вниз. Король стоял посреди зала, готовый к отъезду.
  - Гриулари Эррен Кальминти. - Провозгласил он. - Я дарую тебе прощение.
  Мне бы радоваться. Но я вдруг почувствовала обиду. И ответила, сделав полшага вперед.
  - Прощение? Но простить можно только виновному. А виновен ты. И я тебя простить не могу, король Рибальд.
  Король остолбенел.
  - Харринд, что это такое? - Прогремел он наконец.
  - Безумие. - Ответил Харринд и махнул на меня рукой. - Уходи!
  Я удалилась. Они еще какое-то время говорили в доме, затем во дворе. И вот наконец король и сопровождающие его вскочили в седло. И, удаляясь, забили о снег копыта. Захлопнулись ворота. Лязгнул тяжелый засов. Я сидела и думала о том, что после всего, что случилось, королевское прощение - словно пощечина. Уж лучше бы меня и впрямь поставили к Серому Камню. Или отвели в ближайший овраг и удавили. Но нет, я не жалела, что так распелась вчера в зале. Харринд дело говорил: пока гриулар жив, он обязан помнить, что он гриулар. А короли, даже самые гневные и несправедливые, для того и существуют, чтобы слушать гриуларов, давать им повод себя прославить, оценивать их искусство со знанием дела и вознаграждать. Но милостей гриулару не нужно. Особенно, от того, кто причинил ему столько зла. Конечно, странно было бы себе представить, как Рибальд просит у меня прощения или отдает мне в чем-либо отчет. Но он мог бы просто промолчать. Или высказаться как-нибудь иначе. Конечно, суд и казнь были бы плохой наградой за мои песни. И все-таки, что меня за язык потянуло? Не натворила ли я опять бед? Ведь Кальм под угрозой.
  Снаружи спиной к моей двери сидела Ойя. Время от времени она тяжко ворочалась. Харринд спросил ее, ступив на лестницу.
  - Как она там?
  - Сидит тихо. - Отвечала Ойя. - Не понимаю, что они все так на нее взъелись. Сожгла каких-то два корабля. Ведь не двадцать два.
  - Она только и делает, что сжигает корабли. - Вздохнул Харринд, поднимаясь. - И больше свои.
  Ойя отодвинулась и Харринд постучал. Я открыла. Он вошел и сел на сундук. "Сейчас разнос устроит" - Подумала я. Но он молчал. И я спросила:
  - Что с Кальмом?
  - Боишься за соседей. - Харринд улыбнулся. - Не бойся. Он пощадит Кальм. Не из милосердия. А чтобы мне проще было разговаривать с Хлимом о дани. И ты нужна для того же. Король понял наконец, какая ты ценная заложница.
  Сперва у меня отвисла челюсть. Затем я вскипела.
   - Но это значит, что я буду сидеть здесь и год, и два, и пять...
  - Разумеется. - Подтвердил Харринд. Лицо его опять стало непроницаемым. - Если даже островитяне уступят немедленно, надо позаботиться, чтобы они не отступились. И тебя можно будет освободить не раньше, чем через несколько лет.
  - Но я этого не вынесу.
  - Тебе не нравится быть заложницей. А мне, думаешь, нравится тебя стеречь? Но, видишь ли, люди такие необузданные и неразумные существа, что без заложников не решается ни одно дело. Ты думаешь: "Ну, почему я?". А тебе не приходило в голову, что ты и без этого заложница? Да-да, одаренные люди это те, кого некие могучие силы отдают роду людскому в залог того, что дом рода людского - этот мир - не будет разрушен. Пока они рождаются и служат другим своим даром, у мира есть надежда.- Куда хватил. Я только и сказала, что "Ох!" А он продолжал. - Эррен, можно подобрать себе и обувь по ноге, и платье по росту, выбрать меч, что словно прирастет к руке, и лук по силе. Но невозможно выбрать мир. Существуют и другие миры, но мы почему-то рождаемся в этом. Разве случайно?
  - Король Рибальд это не весь мир. Это всего-навсего один король в одной из стран.
  - Всего-навсего король. - Усмехнулся Харринд. - Пусть так. А валун, который катится с горы, всего-навсего валун. Но неужели ты будешь стоять у него на дороге и ждать, пока он на тебя накатит?
  -Так ты не считаешь, что король разумен. - Обрадовалась я.
  - Он король. - Сурово произнес Харринд. - Об этом не говорят. А вот тебе следует быть умнее. Ты так прекрасно держалась вчера.
  Слух о королевской милости и о моем ответе разнесся повсюду, и теперь стало приезжать еще больше гостей. Как ни странно, насмешка даже во взглядах их не угадывалась. Временами глаза их выражали искреннее дружелюбие. Любопытство их утратило всякую назойливость и стало по-детски простодушным. Теперь я куда с большей охотой пела им и даже сидела за столом
  Однажды я вошла в зал, и мое внимание сразу привлек один гость: худой, длинный и белокожий; его светлые с рыжеватым отливом волосы спускались много ниже плеч. Одет он был не по-здешнему. Причудливое, и явно знакомое шитье украшало рукава его рубахи. У верхней рубахи, шерстяной, имелся глубокий вырез спереди. На шее покачивалась золотая цепочка с подвешенными к ней изображениями летящих птиц. Уж не раунг ли? Он заговорил. Да, точно раунг.
  - О нет, об этом я ничего не слышал. - Сказал он по-нашему сидевшему рядом синкредельцу. - Но давай помолчим. Ведь сейчас будет петь Эррен.
  И улыбался все время, пока я пела. Затем поднялся и сказал:
  - Оуталь, я приехал из Раунгара, и зовут меня Баэ. Наш король Дау, зная, куда я направляюсь, просил повидать тебя при случае. И передать: он помнит о тебе, и рад будет помочь, если больше некому окажется тебя вызволить.
  - Вот как? - Поразился его сосед. - А говорил: не знаешь, пойдут ли раунги с Орбальдом.
  - Раунгам вовсе необязательно приходить сюда, чтобы ее освободить. - Рассмеялся Баэ. - Король мог иметь в виду что угодно другое. Во всяком случае, ни король Дау, ни я, ни мои родные воевать с синкредельцами не будут. Да и неизвестно, пойдет ли Орбальд за Пограничную. Может, ему покажется достаточным отвоевать Дарфилир.
  - А как насчет добычи? - лукаво спросил Харринд. - В Дарфилире похозяйничали синкредельцы, да и кто станет грабить союзников? Кое-что можно отнять у врага в бою, но этого мало. И зеранцы, и бельтиане помогут дарфилирцам только, если предстоит поход на Синкредель. О раунгах я уже не говорю.
  - Ну, значит Орбальд пойдет в Синкредель. Или допустит туда союзников, а сам останется дома. - Добродушно ответил Баэ. - Но станет ли участвовать в деле хотя бы один раунгарский вождь, и кто из них сюда рвется, об этом не спрашивайте. Мне знать неоткуда. Я прибыл сюда, как мирный путник. Аст! - Крикнул он. И к нему подошел подросток-слуга с арфой. Баэ взял арфу и продолжал. - Если почтенный хозяин позволит, я тоже хотел бы спеть. Знаю, не всем здесь понятен наш язык, но думаю, если песня моя хороша, она вас порадует.
  Все возгласами и взмахами рук выразили желание послушать. Харринд с улыбкой наклонил голову, и оутэ запел:
  Редкостная удача еще не волшебство,
  И, как ни много ты видел, а не повидал всего.
  В самой горькой печали искра надежды есть,
  Не кончена жизнь, покуда при нас и разум и честь.
  Грозно гудело пламя, небо окутал дым.
  Где они, кем недавно ты был так нежно любим?
  О чье плечо опереться, чтобы подняться опять?
  Все гонят лодочку волны, и к берегу не пристать.
  Что, баловень удачи, к потерям ты не привык?
  Та, что лукаво манила, вдруг показала язык?
  В объятьях другого ныне та, что шептала "Люблю"?
  Но не глупо ли было поверить ей во хмелю?
  Недобро ухает филин. Чащоба темным-темна.
  За плотными облаками надолго скрылась луна.
  Как быть тому, чья дорога - неверный звериный след?
  Но снова ты путь продолжишь, едва забрезжит рассвет.
  Под эту песню я снова, как наяву, увидела зеленые луга, яркие цветы, белые скалы и зеленовато-синие с пенистыми гребнями волны, налетающие на красноватый прибрежный песок, юношей и девушек с развевающимися по ветру волосами, нарядные черепичные крыши Лоэ и самого старого Дау в тяжелой золотой короне. Он лукаво улыбался, глядя в неведомую даль. И мне отчаянно захотелось снова попасть в его страну. Пусть не завтра. Но несколько лет взаперти - это выше моих сил. Да не будет нескольких лет. Даже если дарфилирцы не вторгнутся в Синкредель. Королю Рибальду придется либо выпустить меня, либо расправиться со мной, а мою голову отослать в Дарфилир, чтобы устрашить Орбальда. Только Орбальд не из пугливых.
  Песня проняла всех. И больше никто не задавал раунгу коварных вопросов. Потом, когда расходились из-за стола, я подошла к Харринду, чтобы уточнить, верны ли слухи о готовящемся походе.
  - Да. Им много подтверждений. - Сказал Харринд. - Молодой Орбальд собрал наконец войско и от союзников добился достаточной помощи. Но неизвестно еще, как у него пойдут дела. Скоро мне прибавится хлопот. Но Хардуг и Ойя пообещали, что в мое отсутствие будут стеречь тебя еще строже. И чуть что, отправят в темный погреб на хлеб и воду.
  В ту ночь я видела приятные сны, а утром вышла во двор проводить Баэ. Он ехал дальше на север. А его слуга, мальчик Аст, вдруг вложил мне что-то в ладонь. Я раскрыла ладонь только у себя в каморке. В ней оказалась незатейливая деревянная свистулька.
  39.
  Стояли морозные ясные дни. Солнце слепило глаза. Синие тени лежали на снегу. В лесу с утра до вечера заливалась синица. Я очень много времени проводила во дворе, глядя на посеребренные инеем верхушки деревьев. Ойя не скрывала удовольствия. Харринд был готов в любой час выехать в Тимбрунг. И выехал, как только пришла весть, что Орбальд и союзники вступили в Дарфилир. Вместе с хозяином ускакала и большая часть его воинов. Но кое-кто остался сторожить дом и меня. Харринд опасался не только чего-либо с моей стороны, но и того, как бы кто в Синкределе не вздумал со мной расправиться. Некоторые по-прежнему считали меня ведьмой, и какие-нибудь самозванные мстители вполне могли налететь на усадьбу. Особенно, если синкредельцам придется туго. Впускать гостей или нет, и звать ли меня в зал, отныне предстояло решать Хардугу. Первые три дня никого не было. Затем нет-нет да стали заезжать. По разговорам выходило, что у Орбальда силы немалые, а среди союзников больше всего зеранцев, поменьше бельтиан и совсем немного раунгов. Зеранцы вооружены лучше прочих и тверже всех в бою. Дарфилирцы охотнее других слушают короля Орбальда, даже когда его приказы им не по нраву. Бельтиане то воодушевляются, то гаснут, и Орбальд предпочитает, чтобы они действовали совместно с дарфилирцами. А вожди раунгов не слушают никого, и даже общего командира у них нет. Они устраивают внезапные и отчаянные налеты, заметно отрываясь от прочих войск, и уносятся, прежде чем синкредельцы успевают их как следует проучить. Раунги, в отличие от жителей Пяти Королевств, не спешиваются перед боем, а мчатся на врага прямо верхом. При этом, разумеется, легко погубить коней, но тех, против кого выступают раунги, бешеная скачка со стрельбой и метанием дротиков, способна немало устрашить. Они еще и лица раскрашивают, словно дикари, испускают пронзительный боевой клич, а, возвращаясь после налета, поют непонятные им самим жуткие песни
  Еще в разговорах мелькало имя Клестарда. Клестрад был двоюродным братом Клессори. Ему недавно исполнилось тридцать два. По каким-то причинам Рибальд с давних пор невзлюбил его. И Клестард то странствовал в чужих краях, то сидел у себя дома, а при дворе не появлялся. Однажды Рибальду занесли, что Клестард замышляет мятеж. Правдивы были слухи или нет, но Рибальд поверил. Тем более, что Клестард приходился родственником не только королеве. По слухам, отцом его был тот самый побочный брат Рибальда, который некогда предъявил права на престол, потерпел поражение и погиб. Рибальд приказал схватить Клестарда и привезти к Серому Камню. Но тот вовремя бежал в Зеран. И с тех пор служил тамошнему странному королю, которого у них принято без конца одергивать. Эх, в Синкределе бы такой порядок завести. Когда в Зеране появился Орбальд, Клестард, похоже, понял, что настал его час. Подумывал он раньше о престоле или это только наветы, а уж теперь-то он явно о чем-то договорился с Орбальдом. Они шли вместе.
  Дальний Косогор находился в глухом углу близ восточных рубежей Синкределя. Но теперь и здесь непрерывно ездили: на юг к Пограничной, на север в Восточную Ренунтиру, на запад в Тимбрунг, на восток из Тимбрунга. Хардуг впускал путников строго по выбору и ввел порядок сдавать оружие. Такого прежде не полагалось. Харринд все-таки не король, а только гальби, пусть один из самых знатных в Синкределе. Но по нынешним временам боязнь за свой дом, да еще и в отсутствие хозяина, казалась оправданной. Другие тоже так поступали. Меня звали вниз и вовсе нечасто. Как-то Ойя явилась недовольная и сказала:
  - Они очень просят. Думаю, если хочешь, можешь спуститься.
  И я спустилась. Правда, не то чтобы с особой охотой. Вообще-то Первую Заповедь Гриулара можно толковать по-разному. Можно, к примеру, считать настоящей просьбой о песне только ту, с которой желающие послушать обращаются к гриулару сами, а не через посредника. Можно считать, что гриулар вправе отказаться идти туда, куда зовут, и потребовать, чтобы слушатели явились сами (подобной уловки, видимо, опасались в свое время люди Сурма). Можно спеть издалека из безопасного места. Явиться к слушателям, которых опасаешься, под охраной надежных друзей. Короче, существует много гриуларских хитростей. Но у меня сейчас не было надобности к ним прибегать. Мне ничто не грозило, и для напоминания о долге гриулара не требовалось больше увещеваний Харринда. Приезжих было шестеро. И они неплохо слушали. Но за столом я не осталась. И вот, когда я уже снова сидела у себя и ужинала, за дверью раздались возбужденные голоса.
  - Нельзя! Нельзя! - Гудела Ойя. - Хозяин не велел.
  - Ойя, добрая Ойя, мне надо только немного с ней поговорить. Разреши. Совсем ненадолго. - Уговаривал негромкий мужской голос.
  Я отодвинула засов и встала на пороге.
  - Что такое, Ойя? Пусть говорит. Здесь, на лестнице.
  Ойя пожала плечами, пропустила гостя к лестнице и вышла. Судя по всему, осталась за дверью: ходить бесшумно она не умела.
  - Говори, я тебя слушаю. - Сказала я, взяв в руки лампу и осветив лестницу. Воин был темноглаз и темноволос, с тонким носом и трепещущими ноздрями. Щеку его обезобразил свежий шрам.
  - Не узнаешь меня? - Спросил он.
  Я покачала головой и ответила, что нет.
  - А ведь мы встречались? Помнишь залив? Поляну среди сосен? Хмара помнишь? Я был с ним.
  И тут до меня дошло. Ну, конечно. Ведь это он бросил меня на лед, а потом хотел забрать мою арфу. И сочувственно кивал, когда его товарищ ворчал, что мы скверно одеты, и нечем поживиться.
  - Да, мы виделись. - Я постаралась, чтобы мой голос звучал бесстрастно. Не знаю, удалось ли. - Но зачем об этом теперь вспоминать?
  Держась рукой за стену, он поставил ногу на вторую ступеньку, миновав первую, а свободную руку упер в колено и сказал:
  - Ты главного не знаешь. Я живу здесь неподалеку и зовут меня Вирмар. И мне с детства твердили, что мой отец гриулар Тинд с острова Кальм.
  - Так ты мой брат? - Я даже не сильно удивилась. Бывает.
  - Да. Брат. И покрыл себя несмываемым позором. Если бы мне тогда знать. А я думал: что за нахальный мальчишка, сейчас я его проучу. Не уйдет. А Хмар тебя вздернул бы не глядя вместе с остальными. И арфу я взял бы. Срам какой.
  - Нет здесь никакого сраму. - Возразила я. - У братьев и сестер, которые не знали друг друга бывало и хуже. Случалось, они соединялись и детей рождали. Нас хотя бы от этого судьба избавила.
  - Думаешь, это вернет мне покой? Нет. Теперь, когда я наконец добрался до тебя и сказал тебе все, я знаю, что мне делать. Прощай.
  Он убрал ногу с лестницы, повернулся и выбежал вон. Я позвала:
  - Ойя!
  Она тут же явилась.
  - Ты все слышала?
  - А как же. Пойти за ним?
  - Да. Пойди. Или пошли кого-то.
  - Хорошо. - И Ойя немедленно пропала.
  Сперва я ждала ее на лестнице. Затем в сопровождении Хардуга и одного из рабов вышла во двор. Искры сверкали на снегу и в воздухе. В лесу потрескивали деревья. Наконец за воротами послышался шумный топот, и голос Ойи крикнул: "Эй, отоприте!" Она вошла, неся на спине Вирмара, словно мешок зерна. За тесьму ее передника был заткнут обнаженный меч. Хардуг поглядел на Ойю, особенно внимательно осмотрев меч, и присвистнул. Ойя приоткрыла двери дома и крикнула внутрь:
  - Эй, примите этого дурня!
  Кто-то, похоже двое из его товарищей, тут же взяли его и втащили в дом. Ойя подошла к нам, вынула из-за тесьмы меч и передала Хардугу.
  - А ну-ка полюбуйся.
  - О. - Сказал Хардуг, поворачивая оружие в вытянутой руке. - Добрый меч.
  - Прекрасный меч! - Фыркнула Ойя. - Просто замечательный меч! Он этот меч в сугробе за воротами припрятал перед тем, как войти, чтобы тебе не отдавать. Ножны там и ныне валяются. Ну, а как вышел отсюда, я за ним. Вижу: порылся в снегу, меч достал, ножны бросил и дальше идет с мечом в руке. Даже не слышит, что я рядом. Спустился в овраг. Туда, где два пенечка и развилка между ними. Сам знаешь. Поставил туда меч острием вверх, разбежался. И тут я его хвать за штаны! Тряхнула как следует, на закорки себе взвалила и говорю: "Еще чего выдумал. Не для того тебе меч дан. Я у нас на дальнем Косогоре таких безобразий не допущу". Ну вот, и принесла его. Жаль парня, совсем запутался, но пусть лучше живет. Успеет еще за Темные Воды.
  Всю ночь товарищи присматривали за Вирмаром, а утром увезли. Он захворал, и на войну не поехал. Говорили, что, выздоровев, он вернулся домой и жил замкнуто. Но больше попыток покончить с собой не предпринимал.
  Зима была уже на исходе, когда Рибальд собрал силы у Ларига. Орбальд с союзниками разбил его без особого труда. И все же немного спустя синкредельцам опять удалось сплотиться и дать бой на подступах к Пограничной. И опять они проиграли. Снега бурно таяли, и лед стал ненадежным. Синкредельцы навели переправу и отступили. Они сумели разрушить переправу, прежде чем дарфилирцы смогли ею воспользоваться. А там все кругом уже настолько потекло, что ни о каком продвижении вперед не могло быть и речи. Синкредельцам тоже стало не так-то просто перемещаться по стране. Король Рибальд с сыном сидели в одном доме на юге Синкределя. К ним постепенно подтягивались новые отряды, но многие из тех, кто готов был помочь Рибальду, ждали, пока станет немного посуше. Разумеется, все знали, что мир заключить не удастся, и даже не пытались ни о чем таком просить Орбальда. Кубулг Ренунтирский начал вдруг намекать, что ренунтирцам защита Синкределя ничего не дает, а самим им вторжение не грозит. К тому же, синкредельцы виновны в смерти его дочери. Уж лучше бы с самого начала оставить все, как есть. Было, правда, не совсем понятно, почему Кубулг завозмущался именно теперь. Ведь о несчастье с Вириайн ему сообщили еще в начале зимы. Так или иначе, но, когда подсохло, синкредельцы остались одни, а против них двинулось мощное союзное войско, где каждый жаждал мести или добычи или и того и другого. Я слушала разговоры и удивлялась, почему они меня не радуют. Ведь с каждым часом близилось мое освобождение. Я попыталась выразить это в стихах. Стихи вышли престранные: вроде раунгийских с дальфи на конце, но в целом звучащие так, как это принято у нас, они не легли бы на раунгийский напев.
  Скоро ли сердце успокоится?
  Сумрак развеется? Страх скроется?
  Веселья былого весне не вернуть.
  Но виден ли, ведом ли верный путь?
  А дальше не пошло. Все-таки сочинять в таком роде я не привыкла. Больше всего меня пугало, что строк четыре, и каждая из них легко разбивается надвое. И тогда их получается восемь. Но никак не приходила в голову пятая, коротая оказалась бы здесь уместна и связана концевым созвучием либо с двумя первыми, либо с двумя последними. Или пятая и шестая, связанные по-новому между собой. Словом, на какое-то время у меня пропала охота подражать раунгийским оутэ.
  Однажды на дальний Косогор прискакал вестник. Я увидела, как он въезжает во двор, и сразу поняла: синкредельцы опять разбиты. Хардуг принял вестника в зале и разрешил мне остаться и послушать. Да. Полный разгром. Кто убит, кто бежал.
  - А как мой брат? - Спросил Хардуг.
  - Твой брат и его люди отступили с достоинством, ничего не бросили, отбились от дарфилирцев и уехали лесной тропой. Велели ждать их. Но объявятся лишь ненадолго. Харринд считает, что обязан защищать Тимбрунг, даже если это безнадежно.
  Кратчайший путь к Тимбрунгу лежал отнюдь не через Дальний Косогор. Но, видимо, Харринд надеялся, что враг пойдет вперед не очень быстро, так как будет грабить, где и что только можно.
  После получения этих вестей те, кто остался в усадьбе, удвоили бдительность. Часовые круглые сутки сменяли друг друга в дозоре. Ворота отпирались только в особых случаях: чтобы кого-то быстро впустить или выпустить. Мне запретили даже приближаться к забору и, чуть я увлекалась, Хардуг, Ойя или кто еще дергали меня за руку. Как-то меня одолела задумчивость в отхожем месте. Почему-то именно там мне вечно что-нибудь лезет в голову. Хотя, казалось бы, любой человек, забравшись в это сооружение, должен мечтать только о том, чтобы скорее его покинуть. Но я размечталась о чем-то совершенно ином, мне самой неясном. И вдруг Ойя снаружи постучала по загородке и крикнула:
  - Эй, что ты там застряла? А ну-ка.
  - Иду, иду, Ойя. - Ответила я, выскакивая и поправляя одежду. - Просто задумалась некстати.
  - Смотри у меня. - Вздохнула она, ведя меня к дому под взглядами часовых.
  Да, конечно, сами особенности этого сооружения предназначают его для побегов, покушений на свою и чужую жизнь, и многого другого, что затевают люди, утратившие свободу. Озабоченность Харринда и Ойи на этот счет была понятна. Ведь хоть благоразумие и подсказывало мне, что следует ждать и следить за событиями, но и людям, более мудрым и зрелым, чем я, что-то способно вдруг ударить в голову, особенно, если весна действует. Однако, меня по-прежнему задевала эта непрестанная слежка. А как подумаешь, что дарфилирцев могли остановить, и мое заточение продлилось бы несколько лет, прямо не по себе делается.
  Все были в тревоге. А женщины знай себе месили тесто, что-то резали, чистили, скребли, или жужжали где-нибудь неугомонные веретенца. Что же, придут чужие или свои, будет править тот или иной король, заведут в стране те или иные порядки, а людям всегда нужно будет поесть и одеться. А если все разорят и сожгут; жаль добра, конечно, пропадет, но тут же понадобится новое. И те, кто уцелеет, поставят дома на новом месте. А в домах этих начнут, как только смогут, чистить, скрести, печь да варить. А там плести, прясть, ткать, кроить и шить. Хорошо, что они все-таки есть, спокойные мирные люди, и что их не так уж и мало.
  40.
  Было чудесное солнечное утро, и дом стоял нараспашку. Ворота, конечно, были на запоре, и пере ними топтался часовой, но даже во дворе зеленела кое-где молодая трава, а лес, еще лишенный листвы, шумел по-иному, светло и торжественно. Просто не верилось, что идет война. Я сидела у входа в зал и перебирала струны. Мне вспоминались самые разные песни. Сильнее всего хотелось спеть ту, которую я слышала от Баэ. Увы, я ее не помнила, ведь мало что запоминается с одного раза. И я решила спеть другую раунгийскую песню.
  Еще из тумана не выплыли луга, леса и холмы,
  Еще на ходу зеваем и головы клоним мы.
  Еще не пригрело солнце, и ветер в кустах не шумит.
  И день, что вот-вот забрезжит, от нас свои тайны хранит.
  От берега лодка отъехала, ударил копытом конь.
  Упала алая ягода в подставленную ладонь.
  И где-то запахло травами, а где-то теплой смолой.
  И чайки неутомимые опять парят над скалой.
  Как странно, что нам потерями любой день и час грозит,
  И, если к чему привяжемся, потом душа заболит,
  И, если с кем повстречаемся, разлука нам суждена,
  А там, где был дом когда-то, теперь чужая страна.
  Слетела пестрая бабочка и села тебе на грудь,
  Должно быть, в краю неведомом вздохнул о тебе кто-нибудь.
  И, может еще нескоро, но ты увидишь опять
  Всех тех, кого в этой жизни случилось тебе потерять.
  От берега лодка отъехала, ударил копытом конь.
  Не тронь пестрокрылую бабочку и муравья не тронь.
  Кто знает, какие вести они сюда принесли
  От тех, что в стране запредельной теперь приют обрели.
  Пока я пела, мне было слышно, как кто-то стучится, как часовой позвал Хардуга, как с кем-то разговаривают через ворота, а затем отпирают и впускают кого-то во двор. Но как-то не обратила на это особого внимания, слишком была увлечена песней. А затем и вовсе провалилась куда-то. И лишь, отняв руки от струн, заметила на полу нездешнюю тень. Подняла голову. Посреди зала стоял путник в грязном обтрепанном снизу плаще. Лицо у путника было осунувшееся и потемневшее, глаза его запали, взгляд их был угасшим и все-таки недобрым.
  - Самое время для раунгийских песен. - Вымолвил путник. - Раунги рыщут по стране, творя бесчинства, и, хотя их всего горстка, те, кто их позвал, даже не пытаются их удержать. Орбальду бы со своими дарфилирцами справиться. Да, я слышал, гриулари Эррен, что раунги тебе друзья. Ты их ждешь? Ты рада?
  Пока он говорил, я узнала его.
  - Король Рибальд. - В недоумении произнесла я.
  - Я больше не король. - Ответил Рибальд. Я беглец. Ренгум. Легкая добыча для любого, кто жаждет крови. Ты довольна, гриулари?
  - Ничуть. - Сказала я. - Чего ты хочешь? Ты пришел за мной? Решил отправить меня за Темные Воды, пока еще есть время? Я готова. - И я поднялась, поставив арфу к стене.
  - Нет. - Усмехнулся Рибальд. - Я своему слову хозяин. А тебя я помиловал.
  - Я уже говорила, король Рибальд, прощают и милуют виновных. А таким, как я, положено давать ответ.
  - Ты и теперь о том же? - Поразился он. - Мне нечего ответить. Да и времени нет. Все мои беды начались с тебя, гриулари Эррен. Да, оговорить могут всякого. Но требовать от короля объяснений? Нет, не досадная случайность определила твою судьбу. Так или иначе, а я побежден. А теперь скажи гриулу, которая меня добьет. Ну? Я жду.
  Я растерялась.
  - Но... Но гриула не готова. Ведь их не говорят вот так сразу. Они не складываются в единый миг.
  - Разве? - Удивился король Рибальд.
  А он еще слыл знатоком поэзии. Чего только не бывает!
  - Ты что, никогда не складывал гриул? - Спросила я.
  - Складывал. Но я думал, что у Больших Мастеров все иначе. Что они способны думать гриулами, чуть только захотят. Что же ты не смеешься, гриулари Эррен? Ты даже не улыбаешься. Что ты молчишь, а?
  - Эй, ты! - В зал ворвалась Ойя. - Кто тебе позволил ее пугать? Тебя впустили в дом, разрешили отдохнуть, а ты что затеял, жалкий бродяга, не сумевший защитить свое королевство, а?
  Король Рибальд растерянно отступил. Ойя продолжала бушевать. - Досталось тебе, а? Будешь у воды, не забудь на себя полюбоваться. Вот ты и получил по заслугам, разбойник! А скоро все твои разбойничьи корабли сгорят. Да! Все! Ни один синкределец больше не выйдет в море и не станет грабить чужих берегов. Теперь запылает!
  - Ойя. - Сказал старый Хардуг, входя со двора. - Не нужно. Он отдохнет и уйдет в Шингрис.
  Тут в ворота опять постучали. Хардуг навострил уши, и вдруг лицо его просияло.
  - Это Харринд.
  - Да. - Отозвалась Ойя.
  Хардуг снова вышел во двор. Ойя последовала было за ним, но задержалась на пороге, недобро поглядывая на короля. Рибальд мрачно осмотрелся и сел, опустив голову и подперев руками лоб. Вскоре вошел Харринд.
  - Вот и я. - Сказал он мне с порога. И тут же устремил взгляд на Рибальда. - А это кто?
  - Харринд. - С укоризной произнес Рибальд, выпрямился и поглядел на него.
  - Король Рибальд? И что ты тут делаешь, позволь узнать?
  - Я зашел отдохнуть и попросить проводника в Шингрис. - ответил тот. - Не стоит насмехаться надо мной и звать меня королем.
  -Разве тебя уже лишили престола? Или ты пал за Синкредель?
  - Я бежал. Этого достаточно.
  - Да я помню. Тебе случалось отступать. Но бежать ни разу. Ты не можешь понять, как это случилось. Бывает. С самыми доблестными бойцами. Но не пора ли остановиться и опомниться, король Рибальд? Неужели ты без боя отдашь Тимбрунг?
  - Нет смысла спешить в Тимбрунг, старик. Я остался один. Все меня покинули.
  - У тебя есть я и мои люди. Это уже неплохо. А могут подойти и другие.
  Король расправил плечи. Лицо его стало светлее.
  - Харринд... Да, Старая Щука, разумеется, мы собираемся и едем в Тимбрунг. А там пусть будет что будет. - Он резко повернулся и вышел.
  - У тебя все в порядке? - Озабоченно спросил меня Харринд.
  - Да. Спеть тебе что-нибудь?
  - Времени нет. - Вздохнул старик и позвал. - Хардуг, эй! - Тот вошел. - Я снова уезжаю и, скорее всего, больше не вернусь. Никому не отпирай, будь готов с кем угодно сразиться своими ничтожными силами. Ее даже во двор не выпускать. Но если явятся дарфилирцы, которых пришлет за ней молодой Орбальд, или сам он приедет - не препятствуй. Они пощадят усадьбу. А усадьба кому-нибудь да пригодится, даже если падут двое последних из моих сыновей. Хотя бы тебе с Ойей.
  - Да что ты, брат. - Начал было Хардуг.
  - Выполняй что велено. - Оборвал его Харринд Щука. - А теперь прощай. И ты, Эррен прощай. И ты, Ойя Великанша. И все остальные.
  Он вышел, и шаги его застучали во дворе. Возня и беготня продолжались еще какое-то время. Затем Харринд, его люди и кроль Рибальд уехали. И стало тихо.
  Дарфилирцы явились несколько часов спустя. Я была у себя в каморке. Ойя заперла меня снаружи, а сама уселась на пол, привалившись к двери спиной. Точь в точь, как тогда, когда я получила помилование. И вдруг задрожали от ударов ворота, загомонили голоса. Ойя зашевелилась, сбежала вниз, стала у кого-то о чем-то спрашивать, опять тяжко взбежала по лесенке и радостно объявила через дверь:
  - Эррен, они приехали. Собирайся. Там Хардуг с ними разговаривает, вот-вот велит тебя выпустить. Будь готова.
  Я взяла свою арфу, надела плащ и сказала:
  - Вот я и готова.
  - Так быстро? Постой, а, может, все-таки принести тебе женское платье? Ну сколько можно?
  - Нет, Ойя. Я отвыкла от женской одежды. Мешать будет.
  - Ох, упрямая. Ну как знаешь.
  Хардуг что-то крикнул снизу, и Ойя отодвинула засов.
  - Выходи, несмышленыш. И как это может быть: такая гриулари, а ведет себя, как маленькая.
  Мы спустились им вышли во двор. Хардуг коснулся рукой запоров и объявил тем, снаружи.
  - Теперь отойдите. Сейчас она выйдет.
  Ворота приоткрыли ровно настолько, чтобы мне проскользнуть, и тут же захлопнули у меня за спиной. Загремели запоры. Затем голос Ойи вдруг прокричал:
  - Смотри, Эррен, не забудь сжечь все эти проклятые корабли в Тимбрунге! Сожги их корабли!
  - Постараюсь, Ойя. - Ответила я.
  Дарфилирцы ждали в нескольких шагах от ворот. Одни в седле, другие, стоя рядом с конями. Их предводитель низко поклонился мне.
  - Гриулари Эррен Кальминти. Король Дарфилира Орбальд сын Орринда поручил мне, Линвиду сыну Ларпи, препроводить тебя к нему.
  Этот человек кого-то мне напоминал, но я не могла сообразить кого. Юноша с пробивающимися усиками и несуразной растительностью на подбородке подвел мне коня и ломающимся баском предложил:
  - Давай помогу.
  Он словно говорил это старой знакомой. Я забралась с его помощью в седло, затем вгляделась в суровое и важное лицо и вдруг воскликнула:
  - Кларм!
  - Ну да, это я. - Расплылся в улыбке юноша. - Рад тебя видеть здоровой и невредимой, дорогая родственница. Поехали.
  Скача рядом со мной, он рассказывал:
  - Рана у меня была скверная. Я валялся в жару, бредил, мне все казалось, что я у синкредельцев, или что они вот-вот придут. Добрые хозяева просто с ног сбились, выхаживая меня. О Лариге ничего не буду говорить. Слышала поди уже и про гибель Урсори и про пожар. Оклемался я кое-как, едва ли не к зиме, и меня лесами да болотами проводили в Зеран. А там я пришел к Орбальду и попросился на службу. И он меня взял. Сборы на войну тянулись так долго, что я боялся: разговорами и кончится. И решил: если к весне дело не двинется, сговорюсь с теми, кто посмелее, и попытаем удачи. Но нет, Орбальд и сам не подвел, и от союзников кое-чего добился. Союзнички у нас, правда, больше грабить да горланить охотники. Нет, конечно, дарфилирцы тоже добычу берут, не с пустыми же руками из похода возвращаться, а у многих дома разорены. Но Орбальд следит, чтобы безоружных не убивали, скотину не резали без надобности, над женщинами не измывались, домов не жгли. А за прочими разве уследишь? И разве послушают? Орбальд им не начальник. Всякое случается. На наших друзей раунгов я насмотрелся. И ведь предупреждал нас старый Дау, что лучше их не звать.
  Тут снова зацокали копыта, и послышался пронзительный голос, распевающий дикую песню. Мы были недалеко от перекрестка и, подъехав к нему, увидели отряд, примерно, такой же, как наш. Впереди скакал золотоволосый воин в развевающемся алом плаще. Конь его взлетал, будто в танце. Да и сам всадник устремлялся корпусом то влево, то вправо, взмахивал свободной от поводьев рукой и подкидывал острый дротик, заставляя его вертеться, а затем снова ловил. И пел по-раунгийски.
  Разбегаются прочь испуганные косули,
  Разлетаются стройные лебеди,
  Рыбы, и те уходят на дно.
  Это вышел на охоту большой серый волк.
  Матерый зверь ищет добычи.
  Неустрашимый обитатель леса,
  Грозный соперник медведя.
  Не заступай ему дорогу.
  Могучи его лапы и остры клыки.
  Неугасимое пламя снедает его изнутри.
  Нету ему покоя.
  Не препятствуй его кровавой охоте.
  Немало добычи надо ему,
  Чтобы тело насытилось.
  Но никак он не может насытить вечно голодную душу.
  Не заступай ему дорогу,
  Не то сам станешь его добычей.
  Это была старинная боевая песнь, сложенная в те времена, когда раунги еще не пользовались дальфи. Мне уже приходилось слышать эту песню в Раунгаре, но там, на мирной лужайке тихим летним вечером, она звучала не так пугающе. Мы придержали коней. Всадник в алом плаще приветливо заулыбался и помахал нам дротиком. Вскоре его отряд подъехал к перекрестку и тоже остановился.
  - Линвид, ты ли это? - Спросил раунг, весь сияя. - Тебя ли вижу, дорогой друг? Откуда ты едешь и с чем?
  - Я еду с Дальнего Косогора, мой друг Эур, и везу к королю Орбальду гриулари Эррен. Вот она. - Линвид указал на меня, и я наклонила голову.
  - Как, этот юноша вовсе не юноша, а прославленная Эррен? - Воскликнул раунг. - Я никогда не видел тебя, оуталь, но мне немало рассказывали о тебе еще дома. Мы явились сюда в Синкредель, чтобы посчитаться и за раунгов, и за дарфилирцев, и за тебя, сестра Эррен. И если ты еще не видела, как мы умеем мстить, скоро увидишь. Недобрая выдалась для Синкределя весна, не засевают здесь нынче поля. Нынче мы пришли сеять, и посев наш - гибель и разрушение. О, удивительные времена, оуталь Эррен, не думал, что доживу до них. - Он чисто и звонко рассмеялся.
  - Я тоже не думала, что доживу до таких времен. - С грустью ответила я. - Прошу тебя, Эур, как бы велики ни были твои обиды, не заходи слишком далеко. Хотя бы давай пощаду тем, кто ее просит. Обещай быть милосердным.
  Раунг порывисто взмахнул дротиком.
  - Да, обещаю тебе это, оуталь. И другим поведаю о твоих словах. Будь здорова, радуйся весне и солнцу! --Он пришпорил коня и ускакал, а следом - его неистовые воины. И опять зазвучало в лесу:
  Не заступай ему дорогу,
  Не препятствуй его великой охоте.
  Если бы я знала! - Вырвалось у меня, когда мы поехали дальше.
  - Никто не мог знать. - Ответил Линвид. - И теперь не исправишь. Начнем хотя бы с того, мог ли Орбальд не увезти Прекрасную Вириайн. Мы немало беседовали об этом на Лестрандовой Протоке.
  Услышав о Лестрандовой Протоке, я наконец поняла, кого так поразительно напоминает мне Линвид сын Ларпи. И невольно воскликнула: "А!" Линвид догадался, чем вызван мой возглас, приветливо поглядел на меня и молвил:
  - Да, Лестранд Неугомонный с Лестрандовой Протоки мой близкий родич. Все у нас любили его. Он был казнен в Тимбрунге этой зимой и перед смертью вспоминал тебя. Еще осенью Рибальд приказал поймать его и доставить в Тимбрунг в оковах. Когда приказ был наконец выполнен, Рибальд предложил Лестранду пойти к нему на службу. Даже дал две недели на раздумье. Как будто кто-то не знает Лестранда. Я славно отомстил за своего родича, гриулари Эррен, и теперь возьму не больше синкредельских жизней, чем потребуется для полной победы. Можешь мне верить. Один пленный синкределец рассказывал о твоей встрече с Лестрандом. Лестранд был бы рад, что я с тобой познакомился.
  41.
  Сожженный дом на опушке леса, убитая лошадь поперек дороги, растрепанная рыдающая старуха, не способная вразумительно ответить ни на один вопрос, несколько нагих порубленных тел в ложбине под кустом. Не так уж много, если едешь по стране, вроде той, какой стал Синкредель после вторжения Орбальда, короля, которому я служила. Самого страшного я не видела и увидеть не хотела бы. И рада была, когда мы наконец доехали. Орбальд расположился в добротном доме, хозяева которого были счастливы принять у себя дарфилирского короля, ибо это защищало их иму-щество, а, возможно, и жизни. Вечер был стылый, и когда мы входили в дом, я дышала на озябшие руки. Орбальд, сидевший у огня, сразу заметил это. Едва я успела его приветствовать, он крикнул:
  - Иди сюда, погрейся!
  И все расступились, с уважением глядя на меня. Кое-кого я узнала, но было немало и новых лиц. Я подошла к очагу, села и протянула к огню руки. Не рассчитала и едва не обожглась. Наконец удалось выбрать подходящее расстояние. Все ушло в туман. Был только огонь, я и голос короля Орбальда. Король спрашивал, как я доехала, как со мной обращались у Харринда, затем о жизни в лесу, о Тиринде, о неудаче с лыжами и драке на льду залива в нескольких сотнях шагов от Зерана. Я боялась, что он спросит о Вириайн, и наконец спросила сама:
  - Ты уже знаешь о ней?
  - Знаю. - Коротко ответил Орбальд.
  - А сына удалось разыскать?
  - Пока нет. Отыщется. Как называется то место, и как имя кормилицы?
  Я объяснила. Он поблагодарил меня. Затем, немного помолчав, сказал:
  - Не думал я, когда плыл в Палгирсу, чем это обернется. И все-таки, Эррен, я был счастлив, пусть недолго. И то, что сделала для меня ты, неоценимо. Это отвратительная война, но ты, гриулари, не должна ни о чем жалеть. Ты останешься у меня на службе.
  - Если ты позволишь, король Орбальд, я бы поехала домой на Кальм. Надо приглядеть за хозяйством. Я очень долго отсутствовала. Не сейчас, конечно, попозже. Когда ты возьмешь Тимбрунг, ты снизойдешь к моей просьбе?
  Король вздохнул.
  - Очень не хочется тебя отпускать, гриулари. Но я подумаю. Может, и позволю уехать, если найдется корабль. Но не навсегда. Я желаю, чтобы ты оставалась гриулари короля Орбальда до тех пор, пока он правит. Ты обещаешь мне, что вернешься и будешь всегда являться по моему зову, дочь Тинда?
  - Я не люблю давать обещаний, король Орбальд. - Ответила я. В его голосе, когда он задавал последний вопрос, проскользнуло что-то чужое и неприятное.
  - Не пообещаешь - не надейся, что отпущу. - Пригрозил король. И он не шутил. Да, молодой Орбальд тоже изменился. И, боюсь, не к лучшему. Он взглянул на меня с удивлением и спросил немного мягче:
  - Ты чем-то недовольна, гриулари Эррен?
  - Мне бы хотелось держаться подальше от королей. - Откровенно призналась я.
  - Даже от меня? Гриулари, я не Рибальд, я не посмею поступить с тобой неподобающе. Но повторяю: не дашь слова вернуться - не отпущу, а покинешь меня самовольно - пошлю за тобой людей, которые приведут тебя с края света. Подумай.
  - Да, я подумаю, король Орбальд.
  - А теперь вот что. - И он рассмеялся смехом прежнего озорника Орбальда. - Если ты согрелась, гриулари Эррен, пришло для тебя время спеть своему королю.
  Я послушно взялась за арфу, и стало легче. Хотя не шумела витая раковина, и бег оленя был усталым, а тяжесть золотых рогов не давала поднять повыше красивую голову. Да, не всякий дом хорош, но так ли просто выйти из-под крыши в дождь и в ночной мрак? Темным Водам еще долго придется плескаться, пока я не стану искать брод.
  До самого Тимбрунга я почти все время была при Орбальде. Мне много и часто приходилось петь, и даже, когда я начинала песню через не хочу, я постепенно входила в нее, как в реку, и плыла по течению, а на берег выбиралась уже обновленной. Король предпочитал мои песни, но не возражал и против чужих. Как-то я спела ему по-раунгийски, и он задумчиво сказал:
  - Нет, в этих раунгах что-то есть. Управлюсь с делами, надо будет съездить и навестить их веселого старого Дау.
  - А меня возьмешь? - Не удержалась я.
  - Непременно. - Твердо ответил он.
  Случалось, что горстка синкредельцев налетала на отбившийся от основных сил отряд или обстреливала дарфилирцев из засады, но никакие их значительные силы продвижению Орбальда не препятствовали. Из всех домов, попадавшихся на пути молодого дарфилирского короля, выходили люди, чаще женщины, и просили защитить их. А взамен предлагали все, что только в состоянии были предложить. Орбальд останавливал коня, говорил, что согласен взять дом под свое покровительство, склонившись с седла, принимал приношения, порой немалые, и перед тем, как отъехать, чертил на воротах свой знак: стрелу с большим оперением. Ну, а уж там, где ему случалось хоть немного отдохнуть, люди были поистине счастливы. И благодарили судьбу, что сам Орбальд проехал через эти места, а не зеранцы, не бельтиане, и уж тем более не свирепые длинноволосые раунги с их коварным чародейством. И вот наконец вдалеке на холмах показались частоколы и крыши Тимбрунга. На дальнем краю зеленого поля, под безлистыми еще деревьями, выстроилось войско короля Рибальда с самим королем во главе. На Рибальде был все тот же грязный плащ, в котором он явился на Дальний Косогор. И таким же мрачным, хотя, решительным и гордым, было его осунувшееся лицо. И старый Харринд стоял поблизости от своего короля.
  - Ты хочешь биться, Рибальд? - Выкрикнул Орбальд, подавшись вперед.
  - Да. - Ответил тот. - Начинай же, не медли.
  Дарфилирцы стали спешиваться и привязывать коней в роще. Рощу пронизывал солнечный свет, только в лощине, поросшей елями, было темно, и среди молодой травы белели первые цветки ветрениц. Я стояла под старой березой, на которой виднелось большое и растрепанное прошлогоднее гнездо. Оно пока что пустовало.
  - Сейчас не время грезить, Эррен. - Сказал Линвид, проходя мимо. А Кларм ухмыльнулся и махнул мне рукой, спеша на поле. Видела бы его сейчас Велья. У Орбальда было много больше людей, чем у Рибальда Синкредельского. И все веселы, бодры, отлично вооружены. Исход, в сущности, был предрешен. И все-таки первый дарфилирский натиск не смял синкредельцев. Те не желали отступать ни на шаг. Король Рибальд рубился молча, но то и дело слышался голос старого Харринда, подбадривающего воинов. В конце концов, синкредельцы, которых осталось около половины, все же начали отходить. Харринд кричал им, что есть еще возможность встать на Тимбрунгской дороге, где-нибудь в узком месте меж двух оград, не доходя до королевской усадьбы. Тут слева раздались гиканье, вопли и топот копыт. Это поскакали на синкредельцев своевольные раунги. Не более пятнадцати всадников. Но синкредельцы не выдержали, шарахнулись к середине, и началась сумятица. Харринд пытался восстановить порядок, но отступление расстроилось. Потом все как-то очень быстро умчались за деревья вверх по склону в Тимбрунг. Внизу на поле остались только мертвые, раненые да те немногие из победителей, которые не поспешили вперед, а бродили туда-сюда, обирая врагов и отыскивая своих близких. Кони невозмутимо паслись в роще. Я вышла на поле. Арфа была расчехлена и висела на груди. Я придерживала ее левой рукой. Какой-то пеший раунг едва не налетел на меня, вовремя отскочил с моей дороги и воскликнул:
  - Прости, юный оутэ!
  - Я оуталь Эррен. - Поправила его я.
  - О! - Воскликнул он. - Так это ты? Смотри, Смотри, Эррен, вон туда вверх!
  В руке у него была пика, а на пике что-то торчало. Сперва мне показалось, что это сморщенная тыква. Нет, голова. Окровавленная голова со всклокоченными волосами и бородой, темными с проседью. Я не сразу узнала это лицо. Его исказила жуткая и неподвижная гримаса. И едва не спросила, кто это, но вдруг все-таки поняла.
  - Король Рибальд?
  - Да, король Рибальд. И это я его сразил, Лайм из семейства Нвиниарау. Запомни мое имя, оуталь.
  - Запомню. - Пообещала я, и он побежал дальше, высоко поднимая голову на пике.
  - Эй, что с тобой? - Окликнул меня Кларм.
  - Ничего. - Я подошла к нему и оперлась о его руку. И мы пошли дальше вдвоем. Там, где заканчивалось поле, мы увидели у сухого, без коры, посеребренного непогодой дерева троих дарфилирцев, а между ними кого-то связанного с петлей на шее. Увидев нас, все четверо обернулись, и я признала в связанном Хмара.
  - Вы хотите его повесить? - Спросила я.
  - Ты рада, Эррен? - Спросил Хмар.
  - Нет. - Ответила я. - Но удивительно, что Харринд Щука как раз такой конец тебе и предсказывал.
  - Так ты Эррен? - Один из дарфилирцев подался вперед. - Вот так встреча. Я Тиндвир, старший брат Тиринда. Если бы не этот, мы с тобой породнились бы. Надеюсь, ты не станешь за него просить?
  - Н стану. - Успокоила я его. А Хмар вдруг усмехнулся и сказал:
  - И правильно.
  Мы с Клармом зашагали по Тимбрунгской дороге. Сперва вокруг было пусто. Разве мертвые здесь или там, да где-нибудь распахнуты ворота, и шум драки доносится из-за дома или изнутри. Затем стали попадаться кучки воинов, пытающихся куда-то вломиться. Где-то их упрашивали изнутри, а где-то в них летели стрелы и камни.
  Мимо проскакало несколько всадников. Кое-кто из них окликнул меня, затем они скрылись. Мы шли все дальше. Несколько воинов подступилось к воротам одной из усадеб. Их предводитель колотил древком копья в ворота и орал:
  - Эй, отоприте! Все равно войдем! Хуже будет!
  Из-за ворот ответил голос, столь же мощный, но более спокойный:
  - У тебя что, глаз нет? Не видишь, знак поставлен?
  Стучавший в ворота поискал взглядом знак и наконец нашел: два кружка один в другом, полуденное солнце.
  - Разглядел? То-то. Здесь я, Клестард. В этом доме живет моя родственница Клессори, я взял ее под защиту.
  - А, прости, мы уходим. - И воины начали отступать от ворот.
  - Клессори! - Позвала я. - Клессори! У вас все целы? Вас не тронули?
  - Эррен! - Поразилась она. - Сейчас, подожди, они уйдут, и я отопру.
  - Не нужно. Я сейчас заходить не буду. Но, если хочешь, потом вернусь.
  - Да-да вернись. Надеюсь, ты еще нигде не устроилась? Я бы хотела, чтобы ты пожила у меня. Смотри, не забудь.
  Я простилась, и мы зашагали к Приюту Четырех Ветров. До него отсюда было рукой подать. Мало сказать, что ворота стояли настежь, одна створка была сорвана и валялась под забором. Входя, я едва не споткнулась о чье-то тело. Весь двор был завален павшими, и нелегко было разобрать, где синкредельцы, а где их противники. Яростная схватка шла у самых дверей дома. На крыльце. Или, точнее, на его обломках. Там так густо теснились, что я никого не могла разглядеть. Но затем послышался знакомый голос.
  - Да, вы славно бьетесь, но куда вам против меня. Ага, получай. И ты.
  - Это Харринд. - Сказала я Кларму. Он кивнул. Я кое-как добрела до Серого Камня и остановилась. Он весь был забрызган кровью. Споткнувшись, я ухватилась за него рукой. Рука соскользнула. И теперь на ней появилось большое и жирное темнокрасное пятно и несколько пятен побледней на кончиках пальцев. Я вытерла ладонь полой плаща и посмотрела внимательней. Мне удалось найти место, где не было крови, и я все-таки оперлась о Камень.
  Какой-то человек, отделившийся от маленькой толпы, шел через двор. Я спросила:
  - Он там один?
  - Харринд? Да. Но нам не войти, пока он держится. Отчаянный старик. Прости, я спешу. - И куда-то убежал. Затем двинулись куда-то еще двое. Они обогнули угол и скрылись. Кто-то в толпе сказал:
  - Харринд, опомнись. Если ты сдашься, наш король Орбальд пощадит тебя. Бросай меч.
  - Не брошу. - Ответил Харринд.
  Я поколебалась, но не стала вмешиваться. Еще по дороге к Тимбрунгу Орбальд уверил меня, что, если только удастся, постарается не лишать Харринда жизни. Но Харринд решил по-своему.
  На крыше появились двое, державшие большой кусок полотна. Они собирались накинуть его Харринду на голову. Стояли и примеривались. Из-за угла дома выбежал Орбальд.
  - Вы еще не кончили? - Громогласно и сурово спросил он.
  - Он не желает сдаваться. - Ответил Линвид, отделяясь от толпы.
  - Всем отойти. - Приказал Орбальд. Толпа у дверей дрогнула и рассыпалась, и я наконец увидела Харринда. Он получил множество ран и, казалось, не замечал этого.
  - Харринд, что я скажу моей гриулари, Эррен Кальминти, если придется тебя убить?
  - Что я умер с честью последним из защитников этого дома. - Спокойно ответил Харринд.
  - Последний раз предлагаю тебе сдаться, старик.
  - Я не сдамся. - И он опять поднял меч. - Ну что же вы? Подходите.
  Тогда Орбальд приказал своим людям:
  - Сдавить щитами.
  Они проворно построились и, сомкнув щиты, с трех сторон двинулись на старого Харринда.
  - А, вот вы как? - Голос его прозвучал устало и насмешливо. - Поздно. Я ухожу.
  Он пошатнулся. Снова взмахнул мечом, но как-то неловко. Увидел меня, и глаза его засветились.
  - Ты пришла, девочка? Как видишь, все сбылось. - И рухнул как подкошенный, выронив меч.
  Те, что были на крыше, соскочили вниз. Харринда подняли и понесли в угол двора. Я покинула Серый Камень и, перешагивая через трупы, заспешила туда. Дарфилирцы ворвались в дом и чем-то загремели внутри. Орбальд направился к дому, громко призывая всех к порядку. Шум не прекрати-лся, но стал потише. К раскрытой двери бежали все новые и новые кучки народу. Образовался затор.
  - Но ведь в доме есть и другие двери. - Заметила я. - Почему же...
  - А их заперли и чем-то завалили изнутри. - Объяснил один пожилой воин. - Они тут все хорошо продумали. Вообще-то надо было все-таки пробраться и зайти старику за спину, тогда бы взяли.- И, раздвинув других, скрылся в доме.
  Мы с Клармом добрались до Харринда и склонились над ним. Он лежал на том самом полотне, которое на него хотели бросить с крыши. Лицо его было безмолвно. Казалось, он спит. Рядом с почтительным видом толпились четверо дарфилирцев. Один из них сказал:
  - Мертв. И пока трудно понять, какая рана оказалась смертельной. Но, думаю, у него разорвалось сердце.
  Это было похоже на правду. Я села, прислонившись спиной к деревянной стене. Арфа стояла у меня на коленях. Спокойное лицо Харринда было совсем рядом. Где-то неподалеку топтался Кларм. Мы все молчали. Из дому слышался голос Орбальда, отдающего распоряжения. Вдруг с заднего двора с визгом выбежала молоденькая служанка. За ней гнался здоровенный парень, похоже, зеранец. Я вскочила и перегородила ему дорогу.
  - Гриулари! - Выдохнул он, останавливаясь. - Только не напой мне какую-нибудь болячку. Я ничего плохого не хотел. Я ее не трону, только молчи.
  - Хорошо, не буду петь. - Пообещала я. Служанка, всхлипывая, остановилась рядом с Клармом. Я сказала зеранцу:
   Нынче многие женщины потеряли мужей. Достаточно подождать немного, и ты себе какую-нибудь найдешь. Сама позовет. Ведь тебе не нужна непременно эта?
  Он покачал головой и встал поодаль. Из дому выглянул Орбальд.
  - Ты здесь, Эррен?
  - Как видишь.
  - Нам не удалось сохранить жизнь Харринду. Мы пытались.
  - Я видела. Что теперь будет с Синкределем?
  Орбальд пожал плечами.
  - Решат они сами. Но я пообещал Клестарду, что поддержу его, если он потребует престол. А он пообещал кое в чем уступить. Кстати, Журавлиные острова отойдут к Дарфилиру. К осени буду на Дирдиле, и пусть лучше Хлим заранее приготовит дань. - Он повернулся и опять скрылся в доме. Служанка горько рыдала. Я указала ей на старого Харринда.
  - Вот о ком надо плакать. Оплачь его, не жалей слез.
  И она что-то залепетала, склонившись над Харриндом. Веселое солнышко сияло на иззубренных мечах, измятых шлемах, пробитых чешуйчатых панцирях и оковке щитов. Легкие тени трепетали на стенах, заборе, лицах убитых и живых. Но ни одна тень не падала на омытый кровью Серый Камень. А сам он отбрасывал тень, глухую и мрачную, и под него немало натекло. И вдруг послышалась знакомая невнятная речь. Это старый раб с котелком воды и тряпкой, прихрамывая, карабкался через мертвых. Наконец он добрался до цели, обмакнул тряпку в воду и принялся невозмутимо мыть и тереть Серый Камень. Вряд ли он делал это по приказу. Сейчас некому было приказывать.
  - Гляди, гляди, что это он? - Спросил зеранец.
  - Здесь так полагается.
  Я отделилась от стены и направилась к Серому Камню. Старый раб даже не поглядел в мою сторону. Он тер Камень и все бормотал слова родного языка, который умудрился не позабыть за много лет. В сущности, старик был не более безумен, чем любой из нас. И я вдруг зачем-то спросила:
  - Скажи, старик, настанут когда-нибудь другие времена?
  Он поднял голову, широко улыбнулся и произнес с важностью:
  - Гапрен тирк вирфмад.
  И почему-то мне показалось, будто я что-то поняла. Я крикнула на весь двор.
  - Вы слышите?! Слышите? Будет иначе!
  Зеранец с сомнением покачал головой. Служанка плакала. Кларм пошел ко мне. А в воротах вдруг появился высокий худой человек в броне, но без шлема, с темными вьющимися волосами до плеч, густыми усами, но без бороды и со скорбным пламенем в больших темных глазах.
  - Эррен. - Позвал он. - Я за тобой. Клессори заждалась. - И я сразу поняла, что это сам Клестард, хотя прежде видела его лишь несколько раз издали и с волосами, убранными под шлем. Я сказала:
  - Здесь Харринд. Он погиб так, как ему предсказывали.
  - Где? А, вижу. Что же, он прожил большую жизнь. Его похоронят. И всех остальных. А сейчас тебе здесь нечего делать. Идем.
  И мы втроем покинули королевский двор: Клестард, я и Кларм.
  42.
  Едва мы вышли на дорогу, как потянуло гарью со стороны гавани. Я встрепенулась.
  - Что горит?
  - Корабли. - Ответил Клестард.
  - Надеюсь, они не все подожгли?
  Клестард пожал плечами.
  - Какие-нибудь останутся. И, в любом случае, ты едешь домой не завтра.
  Я поколебалась, но все-таки решила, что не стоит мчаться в гавань и смотреть. Я слишком устала. Я заметила:
  - Ойя была бы довольна.
  - Что за Ойя? - Не понял Клестард.
  - Вольноотпущенница Харринда, которая много лет ему служит.
  - Не та ли, о которой говорили, что она сильна, как медведь? - Догадался Клестард.
  - Она самая.
  - А, так это она кричала через забор о кораблях. - Ухмыльнулся Кларм. - Только ведь можно и новые корабли построить.
  Вскоре мы уже сидели за столом в доме Клессори. Клессори была какая-то тихая, с опухшими от слез глазами, и уж всяко теперь никто не завал бы ее Толстушкой. Она подробно расспрашивала обо всем, что мы видели, и печально кивала, слушая. Когда я упомянула, как старый раб пытался снова отмыть Серый Камень, она бросила выразительный взгляд на Клестарда.
  - А когда ты станешь королем, его тоже будут все время мыть, да?
  - Постараюсь, чтобы его требовалось мыть пореже. - Пообещал Клестард, помрачнел и опустил глаза.
  - Но все-таки, его будут мыть? Будут? - Не унималась Клессори.
  - Чего ты хочешь, сестра? Королевская власть нелегкое бремя.
  После ужина Клессори увела меня в уголок, где стояла прялка, и села, привалившись к моему плечу.
  - Вот так, Эррен. Я не думала, не думала, что такое выйдет. Мой третий муж... Да разве я знала, что можно так полюбить? И я его потеряла. Он лежит там, там..., -она указала куда-то рукой. - Нет, больше я никогда не выйду замуж.
  И мы еще долго сидели с ней вдвоем. А назавтра в полдень пошли туда, где погребали мертвых. Как ни странно, а у меня была голова погребальная песнь. Хватило сил. Когда мы собирались, Клессори покачала головой и предприняла безуспешную попытку уговорить меня одеться по-женски.
  - Нет. - Твердо сказала я. - И не проси.
  Я рассказала ей о Тиринде. Она выслушала молча и ничего не ответила. Но за дни, что я провела в ее доме, разговоры, как мне следует одеваться, больше не возобновлялись
  Народу на погребение собралось немало. Но я плохо следила за происходящим. И не очень представляю себе, как спела, вроде, слушали меня не хуже, чем остальных гриуларов. Мысли мои носились где-то далеко-далеко. И я даже вздрогнула, когда рядом прозвучал голос одного из приближенных короля Орбальда:
  - Гриулари Эррен, король будет ждать тебя сегодня ближе к вечеру. За тобой зайдут.
  Я что-то ответила, и опять словно уплыла куда-то. Затем Клессори взяла меня под руку, перед нами появился Кларм с лошадьми, и мы шагом поехали обратно. Дома я опять пыталась сочинять песню, не очень довольная той, что сложилась к похоронам. Но ничего не выходило. И арфа жаловалась, что устала не меньше меня. Но пальцы не могли оторваться от струн и найти себе другое занятие. Вошел посланный короля Орбальда. Я надела на арфу чехол, и мы пошли. Орбальд расположился в зале покойного Рибальда. Там было много народу. Клестард, все такой же угрюмый, что-то с кем-то обсуждал в углу. Он пока еще не стал здесь хозяином. Орбальдов приближенный провел меня по извилистому пути между кучками людей. Подходя, я услышала, как голос Орбальда перечисляет знакомые названия мест, и поняла, что он отправляет гонцов за сыном. Король как раз отпустил их, когда мы очутились рядом с его сиденьем. Затем улыбнулся мне и спросил:
  - Что скажешь, Эррен?
  - О чем? Серый Камень снова совершенно чист. Я и не думала, что старику опять удастся его оттереть.
  - Да, это удивительно. - Согласился король. - Но я о другом. Ты не станешь меня упрекать за то, что пролито столько крови? - И поглядел на меня с некоторым вызовом.
  - Ее могло быть куда больше, хотя никто из нас этого не хотел. - Заметила я.
  - А за то, что я прибрал к рукам твои Журавлиные острова и намерен все-таки заставить твоих земляков поделиться со мной добром?
  - Жителям Журавлиных островов все равно под чьей они властью. Никакой пользы в королях они не видят и не увидят. И я их убедить не смогу. Ведь я сама не прочь быть чьей-то подданной только на словах. Но ты в своем праве, Орбальд. Что же, попробуй чего-то добиться от Хлима.
  - А от тебя? Ты согласна поклясться мне в верности?
  Я покачала головой и сказала:
  - Я не хочу себя связывать.
  - А домой поехать хочешь?
  Я молчала.
  - Неужели это так трудно? - Продолжал он. - Принести присягу королю, с которым уже и так связала судьба?
  Я вспомнила, как он вынул меня из бочки, и какое у него тогда было мягкое и улыбчивое лицо. О теперешнем Орбальде мне уже удалось услышать от кого-то здесь, в Тимбрунге: "Этот новый король Дарфилира уже начал показывать зубы". Что же, такого, в сущности, и следовало ожидать. Он будет действовать мягкой лапкой, где можно, но, где не получится, не постесняется ни когти ни зубы в ход пустить. И добьется со временем всего, что ему ни потребуется, куда вернее, чем такие, как Рибальд. И землякам моим не удастся его провести. А я буду его гриулари еще много-много лет. Все между нами определилось еще тогда, на корабле. Вынув меня из бочки своими руками, он словно дал мне вторую жизнь, и стал для меня чем-то вроде старшего родича. Отнять добычу у моря - это куда больше, чем спасти кого-нибудь от разбойников или от диких зверей, и даже больше, чем вынести из пламени. Такой долг никогда и ничем не может быть выплачен. Да, я его гриулари. Но требовать клятвы - ребячество. В молодом дарфилирском властителе есть что-то от малыша, который, увидев понравившуюся ему вещь, пытается запихать ее себе в рот. Наконец я сказала:
  - Старый Харринд не требовал с меня обещания, что не сбегу. Он просто меня охранял.
  И Орбальд улыбнулся той своей давней улыбкой.
  - Что же, Эррен, я тебе уступлю. Постараюсь сам позаботиться, чтобы ты меня не покинула. Сейчас можешь отправляться домой на первом же корабле, который подвернется. Ну, а дальше: будь готова явиться по первому моему зову, не забудь спросить моего разрешения на любую поездку в чужие края, и главное - пока я жив, можешь петь любому, но ни к кому не поступай на службу.
  Условия были приемлемые. Я повторила их, подтвердив, что все поняла. Да, странно устроен мир. Пока мы еще дети, мы мечтаем, что вот вырастем большими, и обретем наконец свободу. Но вырастаешь, и обнаруживается, что, пока дышишь, ты все время попадаешь в чьи-нибудь лапы, грубые или мягкие. И даже гриулар, самый свободный из свободных людей, от этого не избавлен. И все-таки дар Гринда больше благо, нежели проклятие. И я его ни на что на свете не променяла бы. И как хорошо, что Темные Воды пока далеки, а я дожила до этой страшной, но такой солнечной и зеленой весны.
  Перед тем, как отпустить меня, Орбальд преподнес мне золота из своей военной добычи. Не очень хотелось принимать это золото, но отказаться я не посмела: что скажут соседи? Но раз уж взяла, надо будет постараться поскорее его раздать. Кто знает, а вдруг жуткие толки о людях, которые хранили-хранили золото, и от этого однажды превратились в драконов, не вымысел? У нас любят повторять, что это вздор, как и любые старые байки. Но кто-нибудь проверил? Я лучше проверять на себе не буду.
  Еще несколько дней я провела в захваченном союзниками Тимбрунге. Клессори теперь почти безвыходно сидела дома, занималась хозяйством и вспоминала своего третьего мужа. И я верила: дело вовсе не в том, что они недолго прожили вместе и не успели друг другу наскучить. Я сочувствовала ей, не слишком бурно, но вполне искренне. А по Тимбрунгу ходила все больше в сопровождении Кларма. Тимбрунг не сильно пострадал. Но, разумеется, теперь здесь было много скорбных вдов, в гавани неважно шла торговля, и никто нигде не веселился. Из кораблей действительно сгорели только синкредельские. Но всем прочим было пока запрещено покидать гавань. Зато первое же судно, которое отбывало после снятия запрета, направлялось на Дирдиль. Как только владелец узнал, что ему предстоит взять на борт меня, он обрадовался и объявил, что если так, зайдет сначала на Кальм и высадит меня прямо там, чтобы мне было удобней. Я поблагодарила и внесла задаток.
  В день отплытия я ненадолго зашла в Приют Четырех Ветров, чтобы взглянуть на Серый Камень. Он по-прежнему сиял чистотой. Клестард, которого я встретила во дворе, перехватил мой взгляд и сказал:
  - Да. Пока удалось его не забрызгать. Я слышал, ты уезжаешь. Доброго пути, гриулари Эррен.
  Орбальд тоже тепло простился со мной и велел Линвиду проводить нас с Клармом на корабль. А еще нас вызвались провожать Клессори и ее любимая служанка. По дороге Линвид все наставлял Кларма, чтобы тот дома не ленился упражняться во владении оружием, ведь Линвид пока не очень многому успел его обучить. К счастью, у нас на острове жили большие умельцы, которые молодежь в покое не оставляли. Я вмешалась в разговор и пообещала Линвиду, что Кларм еще станет воином хоть куда. А Клессори больше молчала.
  У причала собралась толпа, всем хотелось взглянуть на отплытие корабля, ведь этого не происходило уже столько времени. Внезапно я услышала женский голос:
  - Сегодня уезжает гриулари Эррен. И это хорошо. От нее очень много беспокойства.
  Я обернулась, но не нашла в толпе говорившую. Кларм дернул меня за руку.
  - Перестань. Пусть себе болтают.
  Мы распрощались с провожающими и взошли на борт.
  43.
  Плавание выдалось на редкость удачное, и попутчики подобрались славные: не прочь потолковать о том о сем, но, когда не надо, не беспокоили. Между собой они тоже неплохо ладили. Я не то чтобы угрюмо молчала всю дорогу, скорчившись над своей арфой, но немало времени провела, глядя в воду и думая. Мысли приходили больше невеселые, но не тревожили и не терзали. Но вот, уже не очень далеко от берегов Кальма, я снова услышала Песнь Раковины. И она звучала мощно и торжественно, как никогда прежде. Я полностью погрузилась в нее. На миг привиделась тесная долина в Раунгаре и восемь старцев под деревьями. Голос одного из них повторил: "Твоя душа спит", а затем умолк, затерявшись в Песни. Песнь звучала все тише и тише. И вот я опять на корабле, и чайки летят за кормой. И тогда я совершила нечто немыслимое: сложила восьмистрочную гриулу. И, мало того, произнесла ее вслух.
  Всякий потерями платит
  За избранный путь.
  Но бьются волны,
  И брызжет белая пена.
  В глуби, глухой и темной
  Гибель таится.
  Но солнце встанет, и с нами
  Поделится силой.
  Услышав, что я говорю, одни заохали, другие покачали головами, а владелец корабля только сказал:
  - Ну, сейчас начнется...
  Но ничего не началось. Только усилился попутный ветер и легко-легко погнал корабль к маленькому острову Кальм, приютившемуся под боком у большого Тидиса. Когда мы причаливали, судовладелец заметил:
  - Вот оно как. Выходит, и в древности люди ошибались. Но все-таки думаю, что жить надо по древним установлениям. Хотя кое-что и проверить нелишне.
  Я с ним согласилась. На берегу у нашего скромного причальчика стояло несколько человек. Все наши старые соседи. Три-четыре женщины, стиравшие поодаль, тоже поглядывали на корабль. Спустили сходни. Корабельщик сказал:
  - Ну, прощай, гриулари. Может, еще увидимся.
  Я сошла на берег первой. За мной Кларм. И мы тут же стали со всеми здороваться. Один из соседей заговорил о чем-то с корабельщиком. А мы вдвоем зашагали к дому. Навстречу уже шла Велья. Приветствуя меня, она с неодобрением скользнула взглядом по моему мужскому наряду. Но она давно привыкла: если мне что-то ударит в голову, спорить бесполезно. Соседи тоже посудачат и успокоятся. Наверняка найдется кумушка, которая спросит: "Как же, а вдруг к тебе свататься не захотят?" Ну, так я ей отвечу, что у меня жениха убили, и больше разговоров не будет.
  А Велья положила руки на плечи Кларма и обронила:
  - Вырос-то как. Не узнаешь.
  - Матушка, ну уж это ты выдумала. - Ответил Кларм, расплываясь в счастливой улыбке. Затем брякнул мешком и сообщил. - Мы золота привезли.
  - А что вы еще могли привезти, непутевые? - Фыркнула его мать, и стало легко-легко.
  Еще немного спустя я сидела в доме на своем старом месте, следила, как булькает на огне уха и слушала Велью, отчитывавшуюся по хозяйству. Дела шли неплохо, могло быть хуже. С завтрашнего утра я тоже погружусь в привычные заботы. И глядишь, отступят странные события почти двух последних лет. Вот только, увы, ненадолго все это: на лето, на год, отсилы на два. А там, даже если король не вызовет и ничего не случится, все равно потянет куда-нибудь. Угораздило родиться непоседой, что тут сделаешь? К счастью, есть в чужих краях славные места. Взять хотя бы Раунгар. Хорошо бы выбраться туда снова, пока еще жив их веселый старый Дау.
  Конец
  Санкт-Петербург, 1997- 2002.
  33
  
  
  21
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"