Ушаков Игорь Алексеевич. Жизнь и смерть Иуды Искариота

ЖИЗНЬ И СМЕРТЬ ИУДЫ ИСКАРИОТА

(ЭКСТРАКЦИЯ ИЗ РОМАНА "СЕМЕЙНАЯ САГА")

Встреча Пророка с Магдалиной

... Оставив Назарет, пришел Пророк в Капернаум приморский, что на берегу моря Галилейского, и поселился в нем. Городишко небольшой, зеленый, проживали в нем в основном рыбаки да торговцы.

Проходя однажды близ моря, увидел Пророк двух братьев Симона и Андрея, закидывающих сети в море, ибо были они рыболовы.

- И много ли рыб выловили вы? -- спросил их Пророк.

- Да не скажем, что много, но и что мало сказать не можем: по способностям нашим...

- Идите за мною и сделаю я, что вы будете ловцами человеков.

Поразили братьев слова те, Симон уверовал незнакомцу сразу же, а Андрей последовал безгласно за братом старшим, хотя и невдомек ему было, что значило ловить человеков и зачем их вообще ловить. И, оставив сети свои, пошли они за Пророком. И нарек Пророк Симона Петром, что значит "камень", ибо вера его была тверда.

Идя далее, увидел Пророк других двух братьев, Иакова и Иоанна, брата его, в лодке с отцом их, Зеведеем, починивающих сети свои. Призвал Пророк и этих братьев, и они тотчас, оставив лодку и отца своего, последовали за ним.

И ходили они по всей Галилее, и учил Пророк в синагогах, а также исцелял он всякую болезнь и немощь в людях. И пошел о нем слух по всем окрестным царствам, и приводили к нему всех немощных, одержимых различными болезнями и припадками, и бесноватых, и лунатиков, и расслабленных, и он исцелял их.

Исходила от Пророка сила необыкновенная, слова его душу пронзали, оставляя след вечный. И увидевши, его с первого же раза люди верили ему и шли за ним безропотно и без колебаний душевных. И следовало за ним множество народа из Галилеи, и Десятиградия, и Иерусалима, и Иудеи, и даже из-за Иордана.

И взяв учеников своих, взошед Пророк на гору, сел на камень, и когда сел, приступили к нему ученики его, и он отверзши уста свои, учил их заповедям, исполнение которых приведет их в Царствие Небесное: не убий; не прелюбодействуй; не кради; не лжесвидетельствуй; почитай отца и мать; люби ближнего твоего, как самого себя...

И слушали его ученики и дивились, откуда в нем сила такая и убежденность берутся и сколь разумны речи его.

И поставил из них двенадцать, чтобы с ним были и чтобы посылать их на проповедь, и чтобы они имели власть исцелять от болезней и изгонять бесов. Двенадцати же учеников имена суть сии: первый Симон, называемый Петром, и Андрей, брат его; Иаков и Иоанн Зеведеевы, коим Пророк нарек имена Воанергес, то есть "сыны громовы"; Филипп и Варфоломей; Фома и Матфей-мытарь; Иаков Алфеев и Леввей, прозванный Фаддеем; Симон Кананит, прозываемый Зилотом, и Иуда Искариот, который - по преданию - и предал Пророка.

И более всех лелеял Пророк совсем юного еще Иоанна, поскольку светел тот был и чист душою. И Иоанн любил Пророка, как брата своего старшего, и разрешал ему Пророк возлежать рядом с собой и преклонять голову курчавую его на грудь свою. Но и все остальные ученики были для Пророка, как братья, хотя видел он и греховность некоторых помыслов их, и дела не всегда праведные, но прощал им все за ту веру, которую они имели в него и в его учение.

И так шествовал Пророк вместе с мытарями и грешниками по всей земле Галилейской, а фарисеям и книжникам, вопрошавшим, хорошо ли, что он ест и пьет с такими людьми, отвечал: "Не здоровые имеют нужду во враче, но больные. Пришел я призвать к покаянию не праведников, но грешников".

Многих калек поставил Пророк на ноги, многих от падучей исцелил, слепых прозревал, плюнув им в очи, даже умершего воскресил, сказавши: "Не почил он, а заснул сном глубоким. Велю тебе, человек, встань и иди!" И встал тот человек и пошел, ибо велика была в Пророке сила творить добро.

А до кого не спускалась милость Пророка, тот прикасался сам к краю одежды его и исцелялся этим.

И вот остановились Пророк с учениками в доме одном на отдых и на ночлег, а в доме том проживали сестры Лазаря, оживленного Пророком после смерти. Одна из них - старшая, которую звали Марфой, тут же начала трапезу готовить для странников, а младшая, звали которую Магдалина, подошла к Пророку и из алавастрового сосуда возлила ему на голову мирру, а потом, разув ноги его, стала их мазать маслами благовонными да миррой, втирая их в иссохшую кожу ног его и отирая ноги его своими волосами. И дом наполнился благоуханием от мирра. Разомлел Пророк, прикрыл глаза, а Магдалина продолжала нежно втирать масла ему в ноги от пальцев до щиколоток, от щиколоток до колена, от колена и выше...

Пророк речи ласковые стал говорить Магдалине, а та, сидя у ног его, ловила каждое его слово. Марфа же, подошед, спросила Пророка:

- Пророк! Или тебе нужды нет, что сестра моя праздно внемлет словам твоим, а я одна забочусь об угощении вам, странникам? Скажи ей, чтобы помогла она мне!

Ответил ей Пророк:

- Марфа, Марфа... Ты заботишься и суетишься о многом, Магдалина же, сестра твоя, ублажает душу мою. Не хлебом единым...

- Да и не тебе одному она ублажает и душу, и тело своими ласками... Да поди, едва ли не каждый Божий день! Да и не кается никогда перед Богом...

Тут отвечает сестре Магдалина:

- А что мне каяться, ведь не ворованным - своим торгую. А коли Господь сотворил меня женщиной, то мне на роду написано с мужчиной быть. Не греховным содомством занимаюсь я, нечего меня и корить.

И сказал Пророк:

- Не тронь ее, Марфа. Искупила она грех свой добротой своей, отпускаю ей...

И сказала Марфа на то:

- А ты кто такой, коли грехи отпущаешь? Не тот ли Богов сын, которого пришествия ждут все?

И ответил Пророк:

- Ты сказала, не я сказал...

И тут опять Магдалина не удержалась, добавила:

- А коли Господь хочет, чтобы продолжался род людской, который бы его прославлял да молился на него, то благословить он должен сами грехи детозачатия и деторождения. Без оных изойдет род человеческий до полного исчезновения, а то ли воля Господня?..

Посмотрел на нее Пророк, поглаживая свою бороду, и сказал Магдалине, чтобы шла она с ним и с его учениками вместе, но держалась бы чуть в стороне, поскольку не пристало женщине быть мужчинами окруженной у всех на виду.

Потрапезничал Пророк с учениками своими, и стал на ночь укладываться.

И прошла ночь, и настало утро. Пророк с учениками встали и пошли. И Магдалина встала за ними и пошла, скромно потупив очи долу.

И пошли они дальше ловить человеков в сети Божии. И Магдалина ходила с ними.

Магдалина и юный Иоанн

И ходил Пророк по земле Иудейской и творил добро, исцеляя прокаженных и калек, изгоняя духов нечистых из бесноватых и воскрешая умерших. Много чудес сотворил он, многих обратил в свою веру. Длинными вечерами он, собрав учеников своих, среди коих где-нибудь в уголке неприметном таилась и Магдалина, читал им свои проповеди да рассказывал нравоучительные притчи.

И вот однажды, когда все ученики спали праведным сном младенцев, Магдалина прокралась к ложу Пророкову и возлегала рядом с ним... Среди ночи пробудился Пророк оттого, что что-то жгло неведомым огнем его тело. Хотел было подняться, да не смог: будто тяжестью какой его придавило. И почувствовал он на щеке своей жаркое дыхание, и слова ласковые запали ему в ухо. И узрел он - более мыслию, нежели взглядом - Магдалину, склонившуюся над ним и опирающуюся руками на плечи его. И отдался он ей безропотно, а она творила дело свое страстно и умело. И сказал про себя Пророк: "Истинно говорю, коли сотворил Господь женщину женщиной, то не грешно то, что она делает сейчас со мной".

С той поры она при первой возможности проникала ночью на ложе Пророково, даря ему себя. Однако частенько, устав от дел праведных, свершенных за день, засыпал Пророк мертвецким сном, и тогда Магдалина напрасно пыталась достучаться до его сердца, придя к нему тайно среди ночи...

Кровь Магдалины играла, как молодое вино - вся жизнь заключалась для нее в любви. И не в той Пророковой любви к ближнему, а в обычной плотской любви, хотя и освещенной пламенем чувства. Она презирала тех женщин, что отдавались мужчинам за деньги. Для нее любовь плотская была естественным выражением чувства к любимому человеку. И не видела она в этом никакой греховности.

Но это едва и не привело к побиению ее камнями толпой обезумевших иудеев, обвинивших ее в прелюбодеянии. Слава Всевышнему, в то время на площади очень кстати появился Пророк и, подойдя к Магдалине, произнес спокойным, но твердым голосом: "Да пусть бросит первый камень тот, кто сам без греха!" Как побитые псы, все тут же разошлись, поджав хвосты, а Пророк добавил им в след: "Не судите, да несудимы будете..."

Магдалина испытала буквально взрыв благодарности к этому сильному и мудрому человеку и с тех пор следовала за ним неотступно, внемля его проповедям и удивляясь его доброте.

Пророк любил Магдалину той просветленной любовью, которая отрывает человека от суетности жизни земной, возвышает его. Магдалина нужна была Пророку не столько как женщина для утоления страстей греховных, сколько как душевный друг. Будучи по натуре человеком стеснительным, но был скуп на мужские ласки.

И часто долгие ночи проводила Магдалина без сна, свернувшись клубочком в ногах Пророковых без надежды на его ласку.

А в Магдалине страсти бурлили и искали выход на волю... Не могла она понять, почему Пророк по ночам с ней хладен, как лед, никогда сам не приласкает, а только отвечает - и то, как бы нехотя - на ее страстные призывы.

Ожесточилось сердце Магдалины, потому как не могла она жить без любви, а коли нельзя напиться из родника чистого, но жажда мучит, то и из болотца придорожного взалкаешь.

Ходя с учениками Пророковыми, присмотрела Магдалина любимца Пророкова - Иоанна, юнца еще совсем зеленого. Наблюдала она за ним и видела, что робеет он перед ней, млеет и кровь ему в лицо ударяет, когда она ему слово какое молвит. И решила Магдалина, что молодое семя быстрее старого прорастет, а недостаток опыта любовного у юнца скорее благо, нежели недостаток, ибо из сырой глины слепить любой сосуд можно.

И вот однажды ночью, когда уснули все ученики Пророковы вместе с самим Пророком, встала Магдалина тихохонько и возлегла рядом с Иоанном. Спал он словно дитя, дышал ровно и спокойно. Положила Магдалина руку свою на тайное его место и почувствовала всю силу желания Иоаннова даже во сне глубоком. Примкнула уста свои к устам Иоанновым, пробудился тот, а она его обвила своим телом, как лианой. И тут разверзлась она, как пучина морская, и поглотила юного праведника. И уже больше не выпустила его из жаркого плена, пока он, опустошенный, не обмяк...

На следующую ночь повторила она все то же, но на этот раз Иоанн не спал, а ее дожидался и сам набросился на нее, аки лев голодный на газель раненную. Полночи, не смыкая глаз, провели они в жарком ристалище, а под конец Магдалина ушла спать опять в ноги Пророка...

Пророк, между тем, все эти ночи спал спокойно и по утру у него никаких не возникало ни сомнений, ни подозрительных помыслов. Был он поглощен своей исполинской целью - спасением душ человеческих.

Иоанн же чувствовал себя настолько грешным, что не мог взглянуть в чистые очи Пророка. Но тот был так усердно занят деланием добра, что зло чужое было для него и слишком далеко и почти безразлично.

Иоанн понимал в глубине души своей, что предает он Пророка, который был ему как брат старший, но совладать с собой не мог: очень уж его Магдалина околдовала. Иногда, когда она ночью не восходила к нему на ложе, он понимал, что она тешит своими играми любовными Пророка, и не было ревности в сердце его, ибо Магдалина была для Пророка как жена. И это даже придавало сердцу Иоаннову спокойствия: ведь он не срывает плодов с древа чужого, а лишь поднимает паданку, которая все равно с древа уже пала на землю, так что если не им, то каким-то другим червем попорчена будет.

Магдалина же чиста была перед собой: она ни у кого ничего не крала. Пророк получал от не все, что мог или что хотел. А помышляла она так: излишки хоть в землю зарой, хоть оголодавшему отдай - греха в том нет.

Блажен, кто находит оправдания деяниям своим, сколь скверны б они не были! Получает тот много, а даже малым раскаянием не платит. Таким, возможно, и Господь многое прощает: ведь не со зла, а по неразумению творят... Да и вообще - на все воля Господня!

Тайная вечеря

Настал же день опресноков, в который надлежало заклать пасхального агнца, и послал Пророк Петра и Иоанна, сказав:

- Пойдите, приготовьте нам есть пасху.

Они же сказали ему:

- Где велишь нам приготовить?

Он сказал им:

- Идите в город, и при входе вашем в городские ворота, попадется вам навстречу человек, несущий кувшин воды. Последуйте за ним в дом, в который войдет он, и скажите хозяину дома: Пророк вопрошает тебя, где комната, в которой бы он мог есть пасху с учениками своими? И покажет тот человек вам горницу большую и уже устланную, где вы и приготовьте.

И пошли ученики Его, и пришли в город, и нашли того, про которого Пророк сказал им, и приготовили пасху.

И собрались ученики с Пророком своим в саду Гефсиманском, и принялись за трапезу пасхальную.

Пророк долго оставался в неведении касательно отношений между Магдалиной и юным Иоанном, поскольку они тщательно скрывали все от глаз его и глаз учеников его. Однако тайное рано или поздно становится явным. Первым заметил сие Иуда и заболел душою за Учителя. Опечалился он, что грешная земная жизнь неотвратно уводила Пророка прочь от его же собственного учения, погружая его в суету мирскую.

Прозрел в конце концов и Пророк, заметив взгляды вязкие и неотвязные, коими обмениваются Магдалина с Иоанном. И решил он испытать Иоанна, сказав:

- Брат мой наилюбимейший, приди, возляг на грудь мою, как раньше ты это делал.

Смутился Иоанн, но отказать Пророку не смог, пришел и возлег на грудь его.

- Какой недуг тебя мучит, брат мой? Ты весь, как в огне... Дай налью тебе кубок вина холодного, от коего полегчает.

Взял Иоанн кубок серебряный в руку правую, а рука дрожит, едва вино не выплескивается на белый хитон Пророка. Пьет Иоанн, а зубы по кубку стучат, будто холод его пронзает, а не жар. Не выдержал Иоанн пытки такой, вскочил и убежал.

И тут подошел к Пророку Иуда и сказал ему шепотом:

- Есть у меня слово к тебе, Пророк. Выйдем в сад, где нет ни лишних глаз, ни ушей лишних...

Вышли они в сад, и тут Иуда, склонив голову, говорил:

- Ты Учитель наш, твое учение нам, твоим ученикам, всем в души проникло, да и среди людей распространяется оно, как по сухой степи огонь, подгоняемый ветром. Скоро не останется и уголка на земле, где бы не нашло учение твое своих последователей.

Но сам ты, того не ведая, отходишь от самого себя, от учения своего, погружаешься в суету житейскую. А ведь кто, как не ты, учил нас, говоря: "Никто не может служить двум господам: ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить; или одному станет усердствовать, а о другом нерадеть".

Завяз ты, как конь с повозкой в топи болотной, в своих отношениях с блудницею Магдалиной. А теперь узнал ты и то, что Магдалина предала тебя с младшим твоим братом, Иоанном. Мирские невзгоды заслоняют для тебя учение твое, и не в силах ты совладать с собой.

Гибнет, гибнет идея, ради которой все мы готовы пожертвовать всем, даже жизнию своею. Что же делать нам? Что делать тебе? Только великая жертва с твоей стороны, со стороны Учителя нашего, может спасти наше общее дело. Только смерть мученическая твоя может возвеличить твое учение и позволит сохранить имя и образ твой светлыми и незапятнанными в веках.

И у меня есть план, который ты должен принять ради бессмертия учения твоего, которое уже стало и учением нашим. Ты должен стать святым, ты должен стать знаменем для своего собственного учения... А что нужно, чтобы стать святым? Ты и сам знаешь: нужно чтобы тебя убили твои враги и чтобы кто-нибудь из твоих самых близких людей предал бы тебя в руки врагов твоих. Люди своекорыстны, но они не могут не любить тех, кто жертвует собой ради них. Стань жертвою, Пророк!

И чтоб ты не думал, что я отправляю тебя на заклание одного, ради спасения нашего учения, я - как твой самый верный ученик - тоже жертвую собой. И делаю я это потому, что вера в твою невинную мученическую смерть будет сильнее, если будет известен и злодей, который тебя предал. Вот им-то в глазах людских и стану я. Именно я предам тебя за деньги римским стражникам, которые схватят тебя и предадут тебя казни. И чтобы убедить толпу в моем предательстве, я после того, как распнут тебя, пойду и повешусь, будто в раскаянии, выбросив при этом деньги на дороге под древом, на котором я прилажу свою петлю.

Вот и будет красивая притча для последователей твоего прекрасного учения: жертва -Учитель и предатель -Ученик. Так и войдем мы с тобой в историю навеки, хотя и по разные стороны от линии, разделяющей Добро и Зло...

Ну, готов ли ты отдать жизнь свою за светлую идею, Пророк?..

- Да... Прав ты, Иуда, нет у меня выхода иного...

- Так что мужайся, Пророк! Готовься к подвигу жизни своей! Сейчас я

уйду и приведу стражников. Они уже ждут меня за вратами сада, ибо решил я все сделать ради нашей общей теперь веры, в которую обратил ты нас, даже если ты откажешься в последнюю минуту. Чтобы указать стражникам на тебя, я подойду к тебе и поцелую тебя, это будет им знак. А заодно, Пророк, это еще усилит будущую притчу о моем предательстве - это войдет в историю как "поцелуй Иуды"...

Выслушав Иуду, Пророк, не отпуская руки его, вернулся вместе с ним за трапезный стол и говорил он своим ученикам:

- Наступил, братья мои, срок расстаться мне с вами: призывает меня Отец мой к себе. Не далее этого вечера, попаду я в руки злодеев, вершащих неправду. И предаст меня целующий меня.

- Уж не я ли? - спросил Иуда, еще не отошед от Пророка.

- Ты сказал, не я сказал, - молвил Пророк.

- Да и вы, остальные, меня предадите...

Тут Петр вскочил и вскричал:

- Я, я не предам тебя!

- Прежде нежели пропоет петух, трижды ты отречешься от меня!

При разговоре этом Иуда Искариот незамечен вышел вон. Но уже вскоре он вернулся и, подойдя к Пророку, поцеловал его. При этом он почти неслышно прошептал Пророку на ухо: "Прощая, мой брат возлюбленный! До встрече на Небесах..." Тут же из-за кустов на Пророка набросились стражники возложили на него руки свои, взяли его, связав веревками, и потащили прочь...

Все ученики Пророковы похолодели от ужаса. И только у Иоанна мелькнула неправедная мысль. Да, он нарушил одну из заповедей Пророка: "Не возжелай жены ближнего...". Но ведь если же не станет того ближнего, то и жена ближнего станет уже не женой, а лишь одной из женщин, желать которую и владеть которой не есть грех...

Распятие

И как настал день, собрались старейшины народа, первосвященники и книжники, и ввели Пророка в свой синедрион и сказали: ты ли Пророк?

Он отвечал им своим обычным любимым ответом:

- Вы сказали, не я сказал...

И отвели затем связанного Пророка к Правителю Римскому над Иудеей. Боясь Пророка и ища его гибели, обвинили его первосвященники и старейшины иудейские в том, что Пророк якобы провозглашает себя среди народа Царем Иудейским, а за этот бунт против власти один путь - на Голгофу.

Могли бы они организовать и просто побиение Пророка камнями. Толпа падка на дикие поступки - брось искру и вспыхнет пламя ненависти. Видимо, скудная жизнь ожесточает людей настолько, что готовы они искать виноватого в их бедах среди любых других, если тем паче те другие отличаются формой носа или цветом волоса. Но не просто смерть его была нужна первосвященникам, а смерть позорная, смерть от руки власть предержащих, а не от обезумевшей толпы.

И спросил Правитель приведенного к нему Пророка:

- Правда ли, Пророк, что ты говоришь, что ты Царь Иудейский?

- Ты сказал, не я сказал... - Ответствовал ему Пророк. И больше не ответил ни на один вопрос Правителя Римского, чем немало удивил его.

Тогда, созвав первосвященников и начальников, сказал им Правитель:

- Вы привели ко мне человека сего, как развращающего народ. Я при вас исследовал и не нашел человека сего виновным ни в чем том, в чем вы обвиняете его. Отправляю я его к Ироду Антипе,откуда родом Пророк, пусть он рассудит, опасен ли этот блаженный.

И спустя время, вернули Пророка от Ирода Антипы, и удостоверил тот, что нет никакой вины на том. И призвал вновь Правитель Римский первосвященников и сказал второй раз: все я проверил и перепроверил - нет вины на человеке сем, сказал он о Пророке. Но первосвященники продолжали настаивать на своем.

И грязно выругавшись, сказал на это Правитель: "Ваша страна, ваши порядки... Ненавистно мне все, что вы творите даже во благо..." - и подписал приговор невинному.

И настал день казни. А день тот совпал с иудейским праздником Пасхи. И по обычаям той страны давали право народу, собравшемуся перед дворцом Правителя, помиловать одного из осужденных. И воля эта народная чтилась даже между первосвященниками иудейскими.

И вот уже собрался народ на придворцовой площади и гудел подобно улью пчелиному. А кроме Пророка, было еще трое приговоренных, совершивших истинные злодеяния. Правитель вышел на балкон и произнес народу:

- Итак, наказав Пророка плетьми, отпущу его ибо он истинно невиновен.

Но весь народ стал кричать:

- Смерть ему! Смерть! Отпусти нам Варавву!

Тогда был в узах были некто по имени Варавва и его сообщники, которые во время мятежа сделали убийство.

Правитель снова возвысил голос, желая отпустить Пророка:

- Чем же виновен перед вами этот безобидный человек?

Но толпа по-прежнему кричала:

- Распни, распни Пророка!

Правитель в третий раз сказал им:

- Какое же зло сделал он? Я ничего достойного смерти не нашел в нем.

Но народ, потерявший лик человеческий и забывший о том добре, которое изливал на них Пророк, продолжал с великим криком требовать распятия Пророкова. Толпа неистовствовала и кричала, потеряв разум:

- Да будет распят! На крест! Распни его!

И превозмог крик толпы, подталкиваемой первосвященниками. И Правитель, видя, что ничто не помогает, но смятение увеличивается, попросил воды и, сказав:

- Истинно невиновен я в крови праведника сего - смотрите!

И он умыл руки свои перед тем народом. А потом по прошению их, отпустил им Варавву, посаженного за убийство в темницу, а Пророка предал в их волю.

И надели на Пророка багряницу и возложили на голову ему венец терновый, а в руку правую дали посох, как бы изображающий царский жезл. И били его, и плевали в лице его, и бранными словами называли, а он молчал и не ответствовал, шествуя к месту распятия.

Так он слаб был телом уже, что крест его на Голгофу заставили нести проходившего мимо случайного прохожего - некоего Киринеянина Симона, шедшего тогда с поля в дом свой.

... И вот распяли Пророка на кресте, и привязали руки его к кресту, а ладони прибили большими гвоздями железными к дереву креста. Потом подняли крест и укрепили его. Высоко стоял крест на Голгофе, отовсюду был виден, а посему и Пророк мог смотреть в обширную даль, открывавшуюся перед ним.

Под ногами его толпа злословила и издевалась:

- Других спасал, а себя самого спасти не может!

- Если он Царь Иудейский, пусть теперь сойдет с креста, и уверуем в него!

И многое другое обидное и злое кричали ему. А вдалеке стояла безмолвная толпа тех, кто говорил, что верил в него; тех хворых, кого он исцелил от всяческих недугов; тех бедных, кого он накормил... И все молчали, равнодушно или испуганно. Истинно сказано, пуще врага убивающего и друга предающего бойся равнодушного, ибо лишь с его молчаливого согласия и враг убиет, и друг отворачивается.

И вот увидел Пророк Магдалину, стоящую в стороне, совсем одну и плачущую безутешно. И стало ему жаль ее, и простил он ей грехи прелюбодеяния

и измены: он все еще любил ее и любил, может быть, сейчас еще сильнее, чем прежде...

Но не нашел он в толпе всех учеников своих, а может, просто уже слеза застила очи его, а смахнуть ее было никак невозможно...

Вечерело, солнце уже зашло, и только кроваво-багряная полоса заката еще жила на небе. В шестом же часу настала тьма по всей земле и продолжалась до часа девятого. Шло время... Два злодея на соседних крестах уже испустили дух. В девятом часу возопил Пророк громким голосом:

- Элои! Элои! ламма савахфани? - что значит: Боже Мой! Боже Мой! - Для чего Ты Меня оставил? - Как можно громче прокричал Пророк...

Будто Господу - если он хочет слышать - не достаточно было бы и тихого шепота! Но не было ответа с небес. Не разверз Элоим уста свои, промолчал...

Пророк же, опять возопив громким голосом, испустил дух.

Какой-то стражник подошел к Пророкову кресту и острием копья поддел его под правые ребра. Пророк был мертв...

И вот затрещал хворост, положенный горкой у подножия креста, огонь осветил ступни его и руки, напоминавшие сломанные крылья. Языки пламени, как змеи, потянулись к ногам Пророка, но он уже не мог чувствовать боль, ибо душа его отлетела, Бог знает куда...

Так ушла в небытие (или же в Царствие Небесное?) жизнь еще одного праведника...

Да... Люди не прощают сделанного им добра...

Воскресение

На Голгофе все стихло, все трое казненных, склонив головы, как бы скорбно смотрели вниз на землю со своих крестов застывшими глазами, в коих уже не было ни выражения ужаса, ни мольбы. Толпа все еще не расходилась, и римские легионеры преграждали подходы к холму.

Еще и до тьмы ночной было далеко, но вдруг внезапно закрылось небо черным грозовым крылом. Резко стемнело, и вдруг огненные зигзаги раскололи твердь небесную с ужасающим грохотом. И следом за этим хлынул ливень, которого по силе не могли припомнить и старожилы. Оставшиеся зеваки понеслись, сломя голову, в сторону городских ворот. Легионеры с большим достоинством, но все же поспешая, быстрым маршевым шагом устремились за ними.

Один, никем из легионеров не замеченный, остался около крестов с распятыми - это был Иуда Искариот, затаившись за одним из больших валунов. Когда скрылись вдали последние фигурки легионеров, Иуда скользя по камням, падая и подымаясь, казалось придавливаемый ливнем к земле, достиг креста, на котором был распят Пророк. Подняв лицо навстречу струям вод, Иуда вопросил: "Пророк! Я пришел... Слышишь меня?" У него вдруг промелькнула какая-то несбыточная надежда на то, что Пророк и взаправду сейчас воскреснет и сойдет с креста.

Но эта тщетная мысль уже через мгновение покинула Иуду. Он достал заранее припасенный нож и, разрезав на ногах и руках Пророка веревки, которые того держали на кресте, снял тело Пророка.

Иуда хорошо продумал свой план. После того, как Пророк заявил ученикам своим о том, что он будет распят, но воскреснет, Иуда решил, что он выкрадет тело Пророка после распятия и похоронит в одном ему ведомом месте. Он давно уже приметил глубокую расщелину в камнях большого холма по пути от Голгофы в сторону Гефсиманского сада. Тело, брошенное в расселину и засыпанное камнями, никем и никогда найдено быть не может. А горка камней, необходимых для надежного захоронения была им уже заготовлена.

Иуда нес тело Пророка в сторону найденного им места захоронения. Гроза все никак не унималась, идти было трудно, ноги разъезжались. Спотыкаясь о камни, Иуда несколько раз падал. Но каждый раз, бережно подняв тело Пророка, продолжал идти дальше...

Вот уже показался и тот самый холм. Последний земной путь Пророка приближался к концу...

Подойдя к расщелине, Иуда подтащил тело Пророка к расщелине и сбросил его туда. Из глубины донесся глухой звук упавшего тела. Иуда, сдерживая рыдания, стал таскать камни и бросать их в жадный зев расщелины. После первых беззвучных бросков слышны стали удары камня о камень - тело погибшего Пророка было уже погребено под слоем камней. Но Иуда неистово продолжал засыпать расщелину заранее заготовленными каменьями.

Когда последняя дань была Пророку отдана, Иуда распрямился и только тогда заметил, что гроза прошла, небо просветлело, хотя и светилось еще последними лучами умирающего заката...

Иуда быстрыми шагами, не разбирая дороги, пошел прочь. Рыдания душили его... Он выбрался, наконец, на дорогу, ведущую к городским воротам. Вот начался и его, Иуды, последний путь на этой земле. И тут он почувствовал, что ему хочется верить в загробную жизнь, что ему хочется верить, что он еще встретится с Пророком...

Вдали одним черным контуром на фоне уже догоревшего заката возник Иерусалим. Выбрав стоявшее чуть поодаль от дороги крепкое дерево, Иуда направился к нему. Он достал из-за пазухи веревки, те самые веревки, которые он срезал с ног и рук Пророка, связал их вместе в одну. Проверив, прочно ли они связаны, он затем, залезши на дерево, привязал один конец веревки к толстой ветке, а на свободном конце веревки соорудил петлю. Делал он все спокойно и рассудительно. Потом он достал мешочек с тридцатью монетами, которые он получил от Иерусалимского Первосвященника, и бросил монеты в придорожную пыль. В голове его пронеслась мысль: "Может, кто-то найдя меня повешенным, а деньги выброшенными догадается, что я не предавал Пророка?" Но он тут же прогнал эту мысль и даже пожалел, что бросил деньги на видное место. Но уж теперь поздно. Нет, нет! По его плану для победы учения Пророка нужно, чтобы произошло именно то, что произошло: Пророк предан и распят, ночью он вознесся с креста, а Иуда-предатель повесился в раскаянии... Вот только эти монеты! Зачем я их сгоряча выбросил, не подумав? Ведь это так нелепо - предать ради денег, а потом выбросить эти деньги!..

Иуда надел петлю на шею...

Оставить комментарий © Copyright Ушаков Игорь Алексеевич (igusha22@gmail.com) Размещен: 29/06/2011, изменен: 29/06/2011. 31k. Статистика. Новелла: Проза		Ваша оценка:
Аннотация: А вы никогда не задумывались над тем, почему "предатель" Иуда, продавший Христа за 30 сребрянников, выбросил те самые деньги в придорожную пыль и повесился?

Ушаков Игорь Алексеевич : другие произведения.

Жизнь и смерть Иуды Искариота