Ушаков Александр Борисович : другие произведения.

Без вести пропавшая

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Социальные катастрофы: гражданские фойны, революции трагически отражаются на судьбах жителей страны. Но особенно остро это чувствуют на себе женщины. О судьбе одной из россиянок, попавшей в жернова социальной катастрофы рассказывает эта повесть.

  
   Без вести пропавшая
  
  У входа в храм одна в лохмотьях
  старушка нищая стоит...
  
  У хлебного киоска, что на остановке "восьмидесятого" автобуса, очередь. Человек пять - шесть. Сбоку к стенке прислонилась старушка. Чистенькая, опрятная. Руку протягивает мол-ча. В глазах тоска смертная. Если кто и подаст рубль - другой, что на него купишь? Булка хлеба похудела с килограмма до шестисот граммов, а цены поправились с двадцати копеек до десяти тысяч рублей. Стыдно Катерине Ивановне стоять вот так у киоска, протягивая мозолистую на-труженную руку. Однако же:
  - Милости прошу, милосердия! - А в голове навязчиво крутилась одна и та же фраза Ки-сы Воробьянинова: "Messieurs, je ne mange pas six jours! ".
  Катерина сгорала от стыда. Ее душила обида.
  Стыдно было почти девяностолетней старухе, привыкшей за свою долгую жизнь кор-мить других, стоять и ждать: подадут или нет?
  Обидно было, что пенсию, которую она заработала честным трудом, перестали выпла-чивать и урезали так, что стыдно и говорить. Сытый президент, глядя с голубого экрана прямо в глаза Катерине, упорно талдычит: задолженности по пенсиям нет, экономика развивается ста-бильно. А Катерина, голодная до головокружения, заливала голод кипяченой водой.
  И смотрела, как современные сытые Бендеры беззастенчиво разворовывали государст-венную и народную собственность. Смотрела. Теперь не смотрит. На прошлой неделе заяви-лись к ней гости. Говорят, из жэка. Забрали телевизор в счет погашения долга. А сегодня от-ключили электроэнергию.
  Теперь и кипятка нет.
  Нет пенсии.
  Нет хлеба.
  Нет кипятка.
  На кого обижаться? Сама виновата! В восемьдесят девятом активно полоскала "грязное белье" коммунистов, хотя и сама была членом партии, и муж носил партийный билет. Захоте-лось свободы. Голосовала за Ельцина. Он обещал голову положить на рельсы...
  Не положил.
  
  Очередь стыдливо отводит глаза. Подали бы, да в пору самим руки - ноги протягивать. Пенсии да зарплаты не выплачивают месяцами. Говорят, лишняя наличность провоцирует ин-фляцию. А чтобы ее не провоцировать, снизить покупательную способность основной массы населения, превратить в нищих в первую очередь пенсионеров, они закопали эту наличность в пусковые шахты ракет, в заброшенные шахтовые выработки. Катерина видела это по телевиде-нию. И не могла понять, почему тех, кто нашел этот "клад" теперь уже ни кому не нужных со-ветских банкнот в шахте, привлекают к уголовной ответственности за разглашение государст-венной тайны. Привлекать то, наверное, надо было тех, кто отдал такой изуверский приказ: за-копать валюту. Да и причем здесь наличность, если жадность нуворишей перешла всякие гра-ницы: не восемь процентов в год, а за сотню зашкаливает. И больше.
  К киоску подошел молодой. Посмотрел на бабку. На ее высыхающие, с синими прожил-ками руки. Дождался своей очереди:
  - Мне, пожалуйста, одну "Бородинскую" и батон. Хлеб бросил в полиэтиленовую майку. А с батоном в руках подошел к старушке:
  - На, мать, не стой. Замерзла ведь.
  Слова благодарности застряли в горле: "Дай, Бог, тебе...".
  Захлебнулась слезами. И пошла, прижимая к груди полуметровый батон. Когда давали пенсию, она такой один раз покупала - не корочка у него, а резина. Деснами такой батон не прожуешь. Но можно в кипятке размочить. И тогда проглотишь - не заметишь.
   Вот уже и дом виден. Господи, дойти бы. В глазах потемнело. Катерина медленно осела на газон, усыпанный опавшими листьями. Батон выпал из слабеющих рук и упал рядом на жел-теющий травяной ковер.
  Сознание перенесло Катерину в черную бесконечность. Бездна. А в центре - она. А ря-дом мост. Голубой. Манящий. И музыка. Тихая. Похожа на Песенку пастушка. Она любила эту мелодию. Часто слушала, улетая в грезах в свое прошлое.
  Мост.
  Музыка.
  И никого!
  Одна парит в пустоте, и каким - то шестым чувством знает: там за мостом, в голубом за-реве ей будет хорошо, тепло, сытно.
  Сколько она так парила? Никто не знает. И Катерина не расскажет. Лежит на обочине.
  Мимо пробегают - проходят. Равнодушный взгляд и брезгливое: "Бомжиха".
  Остановилась бабушка - божий одуванчик. Участливо склонилась.
  - Тебе плохо, милая?
  Вопрос повис в сумеречном холоде. Потрогала лицо, руки. Холодные. Конечно, середи-на октября. Но дышит. Медленно. Едва слышно.
  Отпрянула и засеменила к аптеке:
  - Девочки, позвоните в "Скорую". Тут женщина лежит без сознания.
  Позвонили.
  Божий одуванчик засеменила по своим делам.
  К аптеке подъехала "скорая". Фельдшер вышла из машины. Потрогала запястье - пульс есть. Но нет документов. Потопталась с медбратом у машины. О чем - то пошептались. Сели и ...уехали.
  Прошел час.
  Божий одуванчик, обежав подъезды ближайших домов в поисках "пушнины", так она теперь называла пустые бутылки из - под водки и пива, возвращалась с сумкой, набитой позвя-кивающей посудой.
  Увидела лежащую старушку. Громко высказала все, что думает "о них". В аптеке опять попросила вызвать "скорую":
  - Скажите, что вызвали телевидение!
  Подействовало.
  Приехали.
  Погрузили.
  Увезли.
  Божий одуванчик с чувством выполненного долга засеменила сдавать "пушнину".
  
  "Скорая" подъехала к санпропускнику. Вытащили носилки. Занесли.
  Фельдшер виновато выслушал грубую ругань:
  - Чего привезли! Ни паспорта, ни полиса! Кто такая? Сами бы и лечили!
  - Да мы поставили укол! У нее, похоже, инсульт.
  - У самого у тебя инсульт! Куда я ее теперь дену?
  Фельдшер бочком вышел и укатил. Таких больных он последнее время возил часто. И всегда наталкивался на враждебный прием в санпропускниках:
  - Чем лечить? Лекарств нет! Постельного нет! Кормить нечем!
  Дежурный врач распорядилась:
  - Поднимите ее на пятый. Пусть в коридоре на кушетке полежит. Может быть, родствен-ники объявятся.
  
  У подъезда дома, в котором жила Катерина, соседки обсуждали последние новости.
  - Опять дефолт.
  - Цены - ы - ы...
  - Пенсий так и не обещают.
  - Вчера передали по новостям, учительнице вместо зарплаты гроб привезли.
  - Ох, закопают они нас всех. - Безнадежно вздохнули.
  - Я что - то Катерину давно не видела.
  - Третьего дня она куда - то ходила, а вот вернулась ли...
  - Пойду-ка, поднимусь к ней. Высоковато на пятый, да что же делать.
  Через некоторое время спустилась:
  - Никто не открывает. Не заболела ли.
  - Не померла бы, чего доброго. Ей уж далеко за восемьдесят.
  - Так она третьего дня шла, шаталась. Я ей еще сказала, куда ты, старая, еле ноги пере-двигаешь, а она ...
  Говорившая махнула рукой.
  - Надо у Валентины спросить. У нее должен быть телефон дочери.
  Валентина, старшая подъезда, пропустила соседку. Поискала записную книжку, куда она записывала номера близких всех своих престарелых соседей. Набрала нужный номер.
  - Алло!
  - Оля? Это Валентина, Катина соседка. Мать - то у тебя?
  - Не - е - е - т. - Протянула Ольга упавшим голосом.
  - Да уж, наверно, дня три как ее не видно. Ключей - то у меня нет. Ты бы приехала.
  - Сейчас, буду!
  Ольга засобиралась. Оделась. Присела на табурет в прихожей. Сердце заныло какой - то обволакивающей, сосущей тревогой:
  Вчера дали зарплату за январь.
  Вчера и надо было к матери съездить.
  Ольга вспомнила, как в мае, доведенные до отчаяния, учителя городских школ объявили забастовку. Ольга тогда на собрании голосовала против. Говорила, что бастовать надо не в мае, когда год заканчивается, а в сентябре. И стоять до упора. И не нищенские копейки требовать, а повышения заработной платы до достойного уровня.
  Вспомнила, как учителя со всего города собрались у здания городской администрации. Холодно. Моросил мелкий дождь. Все постепенно перетекли в просторное фойе на первом эта-же здания. Профсоюзная делегация (Ольга была в ее составе) поднялась на третий этаж. Ни на-чальника управления образования, ни городского головы на месте не было. А ведь их преду-предили, что учителя придут на встречу с одним единственным вопросом: когда выдадут зар-плату за январь?
  В приемной их встретил начальник УВД города. Неприветливо встретил:
  - Ну и чего пришли?
  - Да, мы вообще - то не к вам, а к главе администрации города. У нас к нему есть вопро-сы.
  - У меня тоже к вам вопросы есть. Вам жить надоело? Я всех вас знаю. Знаю, кто и где живет. Отловят каждую по подъездам, для начала морду набьют. А дальше видно будет, что с вами делать. Так что спускайтесь в фойе и уводите свою кодлу из здания. А завтра советую приступить к работе.
  Женщины молча выслушали. Спустились в фойе. Передали состоявшийся разговор ожи-давшим. Решили не расходиться.
  Мимо здания администрации демонстративно проехали два автомобиля с омоновцами:
  - Это, что? Они нас дубинками разгонять будут?
  Над толпой повисла гнетущая, зловещая тишина. Напряжение нарастало.
  Городской голова и начальник управления образования города вышли из кафе напротив. Все это время они сидели за столиком в теплом уютном помещении и наблюдали за происхо-дящим через дорогу. Наконец, вошли в здание администрации. Стали подниматься по винтовой лестнице: ни здравствуйте, ни до свидания. Толпа выжидала.
  Пожилая учительница начала скандировать:
  - Зар - пла - ту! Зар - пла - ту!
  К ней присоединялись все новые и новые голоса. И вот уже сотни людей в одном порыве кричали:
  - Зар - пла - ту! Зар - пла - ту!
  Далеко по улице разносился голос голодных, униженных, отчаявшихся. Омоновцы вы-шли из автобусов и выстроились вдоль торцевой стенки. На тротуарах стали собираться прохо-жие: интересно же, что там, в администрации, происходит.
  - Пойдем-ка отсюда. Начнут разгонять, и нам, чего доброго, достанется. - Женщина по-тянула за рукав своего мужа подальше от опасного места.
  Но благоразумие, видимо, восторжествовало. Глава администрации вместе с начальни-ком управления образованием спустились с третьего этажа. Учителя замолчали в ожидании. Но разговора не получилось. Общие фразы:
  - Денег нет. Но как только поступят, зарплата непременно будет выдана.
  - А скажите, пожалуйста, Почему не бастуют работники администрации города? Или они свое "вознаграждение за труд" получают регулярно?
   Главе администрации принесли с третьего этажа записку:
  - Ну, наконец, хоть одно приятное известие. Губернатор, господа учителя, сообщает те-леграммой, что деньги на зарплату учителям перечислены сегодня сразу за три месяца. Завтра будем выдавать по школам.
  Расходились медленно, не вполне веря словам главы города. И правильно: обманул го-родской голова, лишь бы только избавиться от неприятных посетителей.
  Вечером местное телевидение сообщило главную новость дня:
  "Разъяренные учителя ворвались в здание администрации города, попытались захватить кабинет главы администрации. Умерить пыл им помогли омоновцы, которые без применения силы, выдавили хулиганов из помещения".
  
  На вокзале Ольга не стала дожидаться муниципального автобуса. Ходит редко: в час по чайной ложке. Дешево, но долго: пока ждешь, замерзнешь.
  Втиснулась в переполненную маршрутку. Уже на выезде из города по салону пошел кондуктор. Дань собирать. За два года подняли цену за проезд с десяти рублей до тысячи.
  Ветеран войны протянул кондуктору удостоверение. Бесплатный проезд.
  - Это частный автобус.
  - Ну и что? Закон один для всех. Ветераны войны пользуются правом бесплатного про-езда в городском транспорте. - Ответил старик с достоинством. Вежливо.
  - Останови автобус! У меня тут "заяц"!
  Автобус резко затормозил. Открылась дверь.
  Кондуктор сгреб ветерана. Подтащил к выходу. Ветеран упал на обочину, растерянно глядя вслед уходящему автобусу: "За что?"
  Все пассажиры стыдливо отводили глаза. Лишь одна женщина возмутилась: "Дожили! Ветерана войны на обочину!".
  - Если ты такая умная, заплатила бы за него! - грубо оборвал кондуктор.
  - Да, какая ж тут умная! Такое же быдло, как и все!
  - Поговори еще! Туда же вылетишь...
  Охамевший дебил с синими татуированными руками, с чувством хозяина сел на свое ме-сто. Хозяин... Охамелый дебил.
  Равнодушие и наглость. Наглость и подлость. Это теперь норма жизни?
  Подстраивайся. Делай вид, что ты тоже дебил. Или хам. Если не можешь - равнодушно отводи глаза. Залезай в свою скорлупу. Не высовывайся.
  Ольга невольно сравнила две эпохи: Россия раскручивает свою историю по спирали, по-вторяя события со все более разрушающим размахом. Они захватили власть в девятьсот семна-дцатом. Довели страну до полной разрухи. Они же вернулись в девяносто первом. Лозунг "Че-ловек человеку друг, товарищ и брат" заменили другим: "Человек человеку волк!". За сладкие куски рвут глотки друг другу. А все вместе догрызают страну. И не подавятся ведь!
  От остановки до дома матери рукой подать. Ольга открыла дверь своими ключами. В комнатах темно. С улицы от фонарей пробивался мертвенно бледный свет. Ольга прошла по комнатам. Заглянула на кухню, в ванную. Никого. Зажгла свечу.
  Нашла документы: паспорт, медицинская страховка.
  Конверт: свидетельство права собственности на квартиру и завещание на имя Ольги.
  Прихватив документы, Ольга спустилась к старшей подъезда.
  - Тетя Валя, а вы давно маму видели?
  - Да, дня три назад. Я думала, она к тебе уехала.
  - Господи! Да, где ж ее теперь искать?
  - Пропала бабка. Ты давай домой: обзвонишь милиции. А пока едешь, я обзвоню боль-ницы. Потом тебе сообщу.
  Валентина открыла свою записную книжку. Это была ее энциклопедия спасения. Мили-ция. Скорая. Пожарные. Больницы. Поликлиники. Справочные. Под жирной чертой - аварий-ные.
  Открыла на странице "Больницы" и начала поиск.
  - Справочная? К вам не поступала дня два назад Ванина Екатерина Ивановна?
  - Ванина? Сколько лет? Восемьдесят шесть? Ничего себе. Ей не в больнице, а на клад-бище лежать надо! Ладно, ладно. Я пошутила. Ванина, Ванина, Ванина... Нет. Такая не посту-пала.
  - Спасибо. Та - а - к. Пойдем дальше. Справочная? К вам не поступала...
  Через час Валентина позвонила Ольге: ни в одной больнице города Ванина Екатерина Ивановна не значилась.
  За это время Ольга обзвонила все морги.
  В каждом есть "неопознанные".
  Мужчины и женщины.
  Молодые и старые.
  - Завтра поеду. - Сказала и заплакала. Тихо, безнадежно.
  Будто чумной мор прошел по России.
  При Сталине хоть видимость была - всё по закону, по "пятьдесят восьмой".
  Суды.
  Лагеря.
  Расстрелы.
  Теперь тоже самое, но по другому:
  Без судов.
  Без лагерей.
  Без расстрелов.
  По миллиону в год.
  Из них по сто тысяч без вести пропавших. И все больше пожилых.
  Чем больше вымрет стриков, тем меньше останется социально опасных для новой вла-сти.
  
  Катерину на лифте подняли на пятый этаж. Санитарка бросила на топчан пятнистый, со скатавшейся в комки ватой, матрас. Пятна были светло - желтые, коричневые, бордовые. Ви-дать, не один горемыка на нем свое горе отмыкивал.
  Раздели. Прикрыли такой же пятнистой, как матрас, простынкой.
  Лежи, МАТЬ!
  Может быть, объявятся твои родные.
  Исхудавшее тело отогрелось. Даже чуть - чуть порозовело.
  Катерина лежит тихо.
  А мимо - врачи, медсестры, больные.
  К пяти часам все потихоньку рассосались. Кто домой. Кто по палатам дремать от скуки. Вдруг тишину разорвала грубая брань санитарки. По коридору мимо Катерины бежал голый мужик. За ним, все больше отставая, неслась санитарка.
  - Бомж вонючий, ...! Стой, тебе говорю, ...! Поймаю, я те яйца - то оторву!
  Из палат посыпались больные:
  - Что случилось?
  - Голый мужик!
  Мужик летел по коридору. Его поршень, почти до колен, метался из стороны в сторону, ударяясь то о левую, то о правую ляжку. Женщины ойкали, отводили глаза. Мужики восхищен-но щелкали: вот это длина!
  Голый выскочил на лестничную площадку "черного хода". Грязную. Прокуренную. Свернулся калачиком. Обеими руками ухватился за металлическое ограждение. Санитарка, продолжая вспоминать всех святых, схватила его за руку, пытаясь оторвать от перил.
  Мужики потянулись туда же. Покурить. Узнать в чем дело. И смеялись. Смеялись доб-родушно, не зло.
  Санитарка безуспешно рвала руку мужичка. Пинала ногами.
  - Да, помогите кто-нибудь!
  - Оставь его в покое! Пусть согреется!
  Санитарка выпрямилась:
  - Да, я что! Главврач опять будет ругаться. В прошлом году вот такой же на крыльце разделся, одёжу бросил в урну и бегом голышом на пятый этаж. Пока рот разевали, он уж тут был. Так всю зиму здесь и просидел.
  
  Лестничный пролет черного хода служил курилкой и больным, и медперсоналу. Здесь проводились импровизированные собрания. Обменивались новостями. Рассказывали анекдоты. Делились опытом: кто, чем и как лечится.
  Кто - то принес мужику трусы. Оделся. Попросил закурить.
  - Ты с таким поршнем и бомжуешь. Да тебя любая бабенка с руками оторвет.
  - Я не бомж. Я бездомный.
  Мужик осмотрелся. Помедлил.
  - В девяносто пятом у меня была однокомнатная квартира. Когда дочка родилась, мы решили однёшку продать, взять в банке кредит и купить двушку. Все бы хорошо. Да нарвался на банду подонков. У нотариуса, когда договор купли - продажи подписали, они кинули мне тридцать тысяч. Я спрашиваю, где остальные? Они мне: хватит с тебя! Забрали все документы и ушли. Судиться бесполезно. Нотариус говорит, чтобы ее в наши "разборки" не вмешивали. Документы подписаны. Квартира куплена на законном основании. Судьи не хотят связываться. Или их купили. Или запугали. Жена с дочкой ушла к теще. Ютятся в однешке. А я вот два года, как ты говоришь, бомжую, хожу по судам и ничего не могу доказать.
  - Разинул роток, вот и вырвали кусок, - ехидно хохотнул один из слушателей.
  - Да..., на тридцать тысяч купишь разве что зонтик: от дождя прикрыться. - Задумчиво произнес другой.
  Бездомный пропустил реплики мимо ушей и продолжил:
  - Меня даже права голоса лишили. Новые хозяева по суду выписали нас из квартиры. Я на последних выборах пришел на избирательный участок, а мне от ворот поворот: не имеешь права. Я говорю, что никто меня права избирать и быть избранным не лишал. Написал на имя председателя участковой комиссии заявление с просьбой предоставить мне возможность прого-лосовать. Пока заявление "рассматривали", участок закрылся.
  - Таких "бомжей" сегодня все больше и больше. Помните. На прошлой неделе по теле-визору бабку показали. Построила себе хибарку из картонных коробок в кустах за детским до-мом. Пенсию не платят. Долги по коммунальным растут. Пришли братки и вывели бабусю под белы руки. А Квартира уже через неделю оказалась проданной.
  - Еще Достоевский, кажется, сказал: "Мы, русские, с голоду не помрем. Мы друг друга кушаем и от того сыты бываем". Больше ста лет прошло, а он будто о нашем времени говорил.
  Покурили. Потолковали. Разошлись по палатам.
  
  По коридору прокатился зычный голос поварихи:
  - На ужин! Все на ужин!
  Ходячие с тарелками и ложками потянулись в столовую.
  Садиться стараются по палатам. Щупленький мужичок, из породы оптимистов предло-жил соседям сыграть в рулетку:
  - Мужики. Кладем на стол по рублю.
  - Зачем?
  - Потом объясню.
  Достали рубли. Составили стопкой. Получилось шесть рублей.
  - Кто первым в этом "супе" найдет хоть одну картошку, забирает весь кон.
  Все сосредоточенно начали перемешивать то, что Оптимист назвал супом. Мутная жид-кость. Иногда всплывает пара - другая переваренных лепестков капусты.
  - Есть! Поймал! - Радостно сообщил Забинтованный. Подцепив картофельный кубик, продемонстрировал сидящим.
  - Повезло, - подвел итог Оптимист, наблюдая как стопка рублей перекочевала в карман Забинтованного.
  Сидящий напротив мужичок, худой и жилистый, прервал грустную трапезу:
  - Мужики! Сейчас модно создавать всякие общественные организации. Я в "Комсомол-ке" вычитал забавную вещь. Теперь любой может стать академиком. В Питере инженеры одно-го из заводов зарегистрировали свою организацию под именем "Международная Инженерная Академия". Теперь они все академики.
  - Ну, и что?
  - Посмотрите друг на друга. Все мы худые. Всем мы больные. Кожа да кости...
  - Ну, кости есть, а мясо нарастет. - Хмуро прокомментировал сосед.
  - Не тяни. - Чувствуя подвох, протянул другой.
  - Я предлагаю создать "Союз дистрофиков". А председателем избрать меня.
  - А тебе зачем?
  - Как зачем? А взносы! По полтине с носа и я сбегаю...
  Улыбнулись. Промолчали. Доели тушеную капусту "на второе". Ушли в палату.
  В октябре сумерки проходят быстро. Уже в восемь вечера за окном ночная темнота. Больные, отужинав, занимались собой. В это время суток до них никому нет дела. Только на первом этаже еще копошились: перетаскивали полученные больницей медикаменты, системы, шприцы в аптечный киоск. Завтра больные все это купят. Не рыскать же им по городу в поис-ках нужных лекарств. Главврач шутил: "Сервис с доставкой в кровать больного".
  В пятой палате бурчал переносной телевизор. Комнатная антенна принимала плохо. На экране сплошная рябь. Но это лучше, чем ничего. Смотрели, как "знаменитости" угадывали ме-лодии с трех нот. Зашел дед с седьмой палаты. Медленно прошаркал тапочками к телевизору и переключил канал.
  - Ты чего, дед? - Возмутился Философ.
  - Новости хочу посмотреть.
  - Ты же час назад смотрел свои новости.
  - Так я уже забыл. Будут пенсии повышать или нет?
  Философ бережно повернул деда к двери:
  - Про пенсии ничего не говорили. Пойдем, я тебя провожу. Поздно уже. Спать пора.
   Вернувшись, Философ прокомментировал:
  - Упаси Бог, в таком возрасте в детство впасть. Ни памяти, ни прошлого, ни настоящего. Живет одним днем.
  Философом его прозвали за анекдот, который он рассказал. Жена к нему приходила час-то. Интересная. Стройная брюнетка. Тон командирский. Голос строгий: четкий вопрос - четкий ответ. Никаких компромиссов.
  - Сметану съел? Нет? Почему?
  - Чем лечат? Чем кормят? Что говорит врач?
  - Встань, сменю постельное!
  - Завтра домой заберу: искупаю.
  - Ну и жена у тебя. С такой не пропадешь! - Сказал Старик, провожая взглядом уходя-щую женщину.
  - Да и не позавидуешь. Живешь как в ежовых рукавицах. - Подхватил Молодой.
  - Я не жалуюсь. Еще Сенека сказал: "Женись. Жениться все - равно придется. Попадется плохая жена - станешь философом. Попадется хорошая - будешь исключением".
  - Ну и кто же ты?
  - Я философ. Но я и исключение.
  
  Программа "Угадай мелодию" закончилась. Пельш допел свою заключительную песен-ку. И телевизор зашелестел новостями:
  "Председатель пенсионного фонда сообщил, что денег для выплаты пенсий катастрофи-чески не хватает. Он опять выступил с предложением поднять планку выхода на пенсию для мужчин в 65 лет, для женщин в 60".
  "Правительство приняло постановление о демографической ситуации в России. В нем, в частности, отмечается, что продолжительность жизни мужчин в России составляет 58 лет, женщин - 73. Примечательно, что мальчики, родившиеся после 1995 года, доживут до 60 лет лишь 48 процентов".
  Молодой рассмеялся:
  - Здорово. Если мужики умирают в 58 лет, а на пенсию будут выходить в 65, то какая экономия! Пенсии - то некому будет платить.
  - Не смешно. В пору горючими слезами заливаться. - Оборвал Оптимист. - Председа-тель пенсионного фонда прав - средств на выплату пенсий старикам действительно не хватает. Как думаете, в чем причина?
  - Разворовывают!
  - И это тоже. Но, в основном, все по закону. Только по двойным стандартам. Один закон о трудовых пенсиях. Это для нас. По нему выплачивают копейки старикам. Второй закон о пен-сионном обеспечении госслужащих: отработал пятнадцать лет и оформляй пенсию. И не какую - нибудь, а семьдесят пять процентов от доходов. А доходы у них не мои и не твои. Да еще за каждый год работы такая пенсия повышается на пять процентов. Так что никакого пенсионного фонда не хватит.
  - Н-да... Рассмешил. - Забинтованный повернулся к стене. Разглядел комара. Припод-нялся. Прихлопнул его здоровой ладошкой.
  - Ну, ты посмотри! Октябрь на дворе, а этим кровососам хоть бы что!
  Телевизор выключили. Палата притихла. Каждый думал о своем.
  Уже и дремать начали. Да вдруг всех разбудило непонятное бормотание. В неясном су-мраке палаты Молодой тыркал в потолок шваброй, пытаясь кого - то оттуда смахнуть:
  - Слезай! Чего уцепилась! Все равно я тебя достану!
  - А, ну-ка, ложись! Чего ты тут шваброй машешь!
  - Теща вон сидит, за плафон ухватилась!
  Философ включил свет. Отобрал швабру. Молодой, приходя в себя, удивленно крутил головой:
  - Что случилось?
  - Что? Что? Что ты тещу по ночам гоняешь!
  - Я? - Молодой недоуменно присел на кровать.
  - Давно это у тебя?
  - Да я не знаю, о чем вы!
  Худой выскользнул из палаты. Вернулся с медсестрой. Та поставила Молодому укол и тот быстро отошел ко сну. После ее ухода Худой прокомментировал:
  - Я к ней подхожу. Так, мол, и так. Там у нас Молодой чертей гоняет. Она подхватилась. Ой, говорит, забыла ему укол поставить. Чем она его уколола?
  - Да, наверное, димедролом. - сказал Оптимист. И добавил, с сожалением глядя на Мо-лодого. - Да, укатала его теща до больничной койки.
  Выключили свет. Легли. Уснули. День закончился.
  
  В коридоре тихо. Полумрак. Горит только одна лапочка у центрального выхода. Катери-на лежит ближе к рекреации. Тихо. Незаметно. В рекреации тоже лежит женщина. Молодая. На вид лет тридцать пять. Очень красивая. Сначала ее положили в женскую палату. Но муж попро-сил вынести кровать в рекреацию. Объяснил просто: неудобно ему, мужику, все время сидеть в женской палате. Да и женщины смотрят косо. А за женой нужен постоянный присмотр: накор-мить, помыть, сменить постель. Настроился на бессменное дежурство. Кровать вынесли. Натя-нули веревки, повесили на них простыни. Получился персональный бокс. Очень уютный. Муж-чина дремал рядом в кресле. Когда спина затекла, встал. Сделал несколько резких движений. Внимательно посмотрел на жену. Поправил подушку.
  Тихонько прошел мимо Катерины на лестничную площадку. Увидел Бездомного. При-сел рядом на ступеньку. Поделился сигаретой. Закурил сам.
  - Тяжело?
  - Привыкаю. Третьи сутки уж пошли. Привезли сюда прямо из зала суда.
  Мужчине надо было выговориться. Пол года держался. Молча переносил боль утраты. Наконец, прорвало:
  - Полгода назад пропала дочка. Только - только четырнадцать исполнилось. Восьмой класс заканчивала. Шла из школы домой. И не дошла. Искали всюду. Мы с женой всю родню обошли. Ленины одноклассники обшарили все чердаки и подвалы в округе. ...Как в воду кану-ла...
  А через неделю ее тело нашли прямо на нашей площадке. Оказалось, она всю неделю была рядом. Прямо под нами. У соседа этажом ниже. Бедная девочка... Что он с ней вытво-рял... Пытал... Насиловал... Живого места на ней не было...
  Сжал кулаки. Прикурил еще одну сигарету. Продолжил:
  - Вычислили его быстро... Допросы... Экспертизы... У жены уже тогда начались про-блемы. Давление за двести. Постоянные вызовы "скорой"... Все время боялся, что она уйдет вслед за Леночкой...
  Ну, а суд ее доканал. Этот отморозок так смачно описывал все, что он делал с нашим ре-бенком... И в лицо нам... смеялся... Говорил, что хотел мать, а попалась дочь... Жена не вы-держала, упала прямо там. В зале... Ее на "скорой" сюда... Я дослушал приговор и следом за ней.
  - И сколько ему дали?
  - В голове не укладывается! "По совокупности: похищение человека, незаконное лише-ние свободы, изнасилование, пытки, нанесение телесных повреждений, убийство"... За все про все шесть с половиной лет... С учетом уже отбытого - шесть.
  И с надрывом:
  - Дали бы мне эту суку! По кускам бы рвал...
  И тихо:
  - Я дождусь... Заплатит полной...
  Комок в горле не дал договорить. Только сжатые кулаки хрустнули суставами пальцев.
  - Да - а - а... Власть своих не сдает. Социально близкий... Как в народе говорят: ворон ворону... Слышал, наверное, как телевидение комментирует пожизненные приговоры: отсидит свои двадцать пять и может быть отпущен на свободу... Никогда не думал, что чикатилы... Да, что говорить!
  
  Утро медленно, но неуклонно, как реостат, усиливало освещение. Свет постепенно про-никал в больничные палаты. Начались новые хлопоты. К кому - то подошли взять кровь на ана-лиз. Кто - то сам подтягивался к процедурному со своими шприцами. Медсестра между укола-ми цедила сквозь зубы:
  - Работаешь, работаешь, а получает дядя Степа. За копейки надрываешься и никакой те-бе благодарности.
  И обращаясь к больной:
  - Вчера зарплату выдали сразу за три месяца. Долги раздала и теперь на что жить - не знаю...
  Катерина одиноко лежала на своем топчане. Матрас уже давно намок. Простынь тоже. Обмыть ее некому. Некому поменять мокрое на сухое. Проходящие мимо зажимали носы. За-пах не нравится. Дежурный врач распорядился:
  - Затолкните ее вон в подсобку что ли. Если днем кто объявится - обмоют.
  Санитарки, брезгливо морщась, перенесли Катерину на матрасе в крохотную комнатен-ку. Сдвинув ногами какие - то пустые коробки, опустили свою ношу на пол.
  Дверь закрылась. Замок два раза щелкнул. Ключ - в карман халата. Халат - на гвоздик. Все. Смена кончилась. Теперь домой. Отдыхать после суток. На два дня.
  А за дверью начались обычные больничные будни. После завтрака - обход. После обхо-да - процедуры, капельницы, уколы.
  Худой, зайдя в палату после укола, сообщил, обращаясь к Философу:
  - Там твоя идет. Рановато сегодня.
  Философ привстал на кровати. Голова шла кругом:
  - Что - то у меня соображаловка не работает...
  Жена выложила продукты на тумбочку. Присела к своему на кровать:
  - Ну, как ты сегодня? Что у тебя с глазами?
  - Да, нормально... Врач сказал купить новое лекарство. Я вот записал тебе на бумажке.
  Жена развернула клочок. Повертела в руках:
  - Ты сам - то понял, что написал? - Протянула мужу.
  Тот взял бумажку. Внимательно вгляделся в написанное: "Врапрокатагаушапна".
  - Тебе что сейчас поставили? Эуфиллин? В вену? Все десять кубиков? За раз? Ну - ка, дай коробку!
  Достала инструкцию. Внимательно вчиталась в мелкий шрифт: "Сосудо- и бронхорас-ширяющее... Капельно, очень медленно, до полутора часов".
  - Так... Дорасширялись!
  Подхватилась и в процедурный кабинет. Помахала инструкцией перед носом процедур-ной сестры:
  - Ты это читала? Здесь написано: капельно, очень медленно! Я тебе дала десять систем и растворов. Где они?
  - Не ори! Их тут больше сотни. Если каждому капельницу ставить - до ночи не упра-вишься.
  - Ну, погоди! Ты у меня попляшешь!
  Философ в палате услышал крики:
  - Ну, сейчас начнется!
  А жена уже в кабинете заведующего отделением:
  - Вы посмотрите, что она вытворяет! Вы что, мужа мне инвалидом хотите сделать! Он уже ничего не соображает.
  Заведующий, пытаясь успокоить посетительницу, встал, взял ее под локоть:
  - Хорошо, хорошо. Пойдемте, разберемся.
  Зашли в процедурный. Заведующий молча открыл журнал назначений. Поманил медсе-стру:
  - Прочитай, что здесь написано.
  Процедурная подошла. Тихим голосом прочитала:
  - Капельно.
  - После процедур зайдешь ко мне.
  Заведующий виновато объяснял посетительнице:
  - Понимаете, не успеваем обучать. Ставки низкие, кадров не хватает, квалификации ни-какой, текучесть такая, что за год чуть ли не весь персонал обновляется. Не уследишь и вот, пожалуйста...
  - Ладно. Пусть она оставшиеся семь ампул прокапает как положено!
  - Да - да. Я лично прослежу.
  Завотделением с тяжелым чувством вернулся к себе в кабинет. Сказал посетительнице про оклады, а зачем. Будто она не знает: учителям, врачам впору на паперть, а швондеры в куршавелях миллионы с проститутками просаживают.
  
  В палатах затишье. Процедуры пройдены. Уколы проставлены. Пятая палата собралась перед телевизором. Старый приоткрыл окно. Насыпал на приступку крошки хлеба. Голуби, от-талкивая друг друга, жадно склевывали нежданный подарок. Старый просунул ладонь в приот-крытую створку. Птицы отпрянули. Но через секунду - другую, заметив на ладони крупные крошки, ринулись наперегонки к импровизированной кормушке. Давка такая, что крошки больше разлетались и падали вниз с пятого этажа. С улицы в приоткрытый проем окна влетел мужской голос. Старый посмотрел вниз:
  - Гляньте - ка, опять цирк начинается...
  Все сгрудились у окна. Там, напротив, в проеме открытого окна на третьем этаже пяти-этажки стоял мужик. Глядя внутрь, он хрипло кричал:
  - Дай на бутылку!
  - ......
  - Прыгну!
  - ......
  - Не дашь?
  Мужик шагнул с подоконника. Пытался ухватиться за створку окна. Но через секунду приземлился на сырую траву под окнами дома. В открытом проеме окна появилась фигура женщины. Она наклонилась. Посмотрела на мужа. Повертела пальцем у виска. И закрыла окно. Мужик плача от боли кричал:
  - Сука! на бутылку пожалела! - Попытался подняться. Да куда там! Теперь только на ру-ках отжиматься. Перелом. Обеих ног.
  Пятая развлекалась. Смотрела в окно. Жена вышла из - за угла дома. Подошла. Пока муж кричал о несправедливом мироустройстве, набрала по сотовому "скорую". Машина на удивление приехала быстро. Погрузили. Перевезли через дорогу. Сдали в травму.
  - Ну, теперь ему будет и выпивка и похмелье. - Подытожил Молодой.
  Включили телевизор. Легли полувеером. Сразу нарвались на рекламу. Диктор загроб-ным, вызывающем смертную тоску, голосом рекламировал очередной боевик:
  - Она убивает каждый день! Она убивает каждый час! Женщина - монстр! Никто не сме-ет становиться на ее пути. Смотри, Россия!
  Худой ядовито добавил:
  - Убивай, Россия!
  - Господи! Как они надоели со своей рекламой!
  - Реклама двигатель торговли!
  Оптимист продолжил:
  - И нагло нарушает законы. Обратили внимание, как вчера в программе "К барьеру" один из участников взвизгивал: "Цензура запрещена". Он прочитал третью статью закона "О средствах массовой информации" и больше знать ничего не хочет. А ведь дальше - сплошная цензура: "Не допускается использование средств массовой информации... для распространения передач, пропагандирующих порнографию, культ насилия и жестокости".
  - Да, ты что? - Притворно удивился Старый. - А у нас на всех каналах только цветочки да попы проповеди читают: не убий, не укради.
  - Помню. - Вмешался Молодой. - У сына на родительском собрании классная руководи-тельница знакомила нас с законом "О гарантиях прав ребенка". Там об этом же говорится: за-прещается пропаганда наркотиков, насилия...
  - Я больше скажу. - Перебил Оптимист. - Закон о рекламе запрещает употреблять в рек-ламе товаров такие слова как "только", "всего" и им подобные.
  - Где ты нахватался таких премудростей? - Поинтересовался Забинтованный.
  - В любом киоске продаются диски "Ваше право". Покупай и просвещайся.
  Телевизор в это время выдал заключительной скороговоркой:
  - Только у нас вы купите телевизор всего двадцать девять тысяч девятьсот девяносто де-вять рублей! Эльдорадо - учись как надо!
  Все рассмеялись.
  Оптимист даже не улыбнулся:
  - Здесь, мужики, проблема в другом. Банда сексуально озабоченных маньяков захватила телевидение и пропагандирует свое видение свободы: Можно все. Слово "нельзя" вне закона. Помните, на заре перестройки был лозунг: "Можно все, что не запрещено!". Эти вторую часть лозунга забыли напрочь. Во всех языках, у всех народов вырабатывались нормы поведения, оп-ределяемые одним словом "нельзя". Охранительное, сберегающее здоровье табу: нельзя ходить голым по улицам, нельзя толкать шпильку в электророзетку, нельзя совать руки с фотоаппара-том в клетку к медведям - оторвут...
  - Да, было такое сообщение в новостях. Пацан руки в клетку просунул, один раз вспыш-кой щелкнул. Ну, медведь ему обе руки и оторвал. Каково сейчас родителям!
  - А ему? Пацаненка показали уже в институте в Москве. Мечтает, чтобы ему сделали механические руки...
  - Дело не в нем. Дело в родителях. Сами стояли за ограждением, улыбались: мы своему ничего не запрещаем. Можно все! Вот и доигрались: свобода есть ума не надо. А ведь цензура в поведении человека необходима во всем. Для этого и существуют нормы и моральные, и нрав-ственные. Одни вырабатывались обществом, другие государством.
  - Ну, государством - понятно: уголовный кодекс.
  - И обществом тоже: не укради, не прелюбодействуй, не убий...
  - Давайте кино посмотрим. Очнется Сиси или его отключат от аппарата?
  
  Ольга объехала все морги. Ничего. Заехала к дяде. Данилушка, так звали его сестры, как мог, утешал племянницу:
  - Найдется. Не Москва ведь и не Питер. Ты завтра отнеси заявление в милицию. И на те-левидение фотографию отвези. А я потихоньку все больницы объеду, лично поспрашиваю.
  - Да мы фотографировались последний раз лет десять назад. Кто ее узнает.
  - Попытка не пытка. Надо все испробовать.
  Ночью выпал первый снег. Даниил Иванович любил его освежающий пушистый запах. Неторопливо собрался. Переждал, когда схлынет первая волна спешащих на работу, и вышел. Там, где живет Катерина, больницы нет. Значит, искать надо в других районах.
  - Начну с самых дальних. - Решил про себя.
  Чтобы быстрее оборачиваться, сел на маршрутку. Кататься из конца в конец - путь не близкий. Некоторые больницы располагаются далеко от остановок. Пока дойдешь - без ног ос-танешься. А ответ везде один и тот же: "Не поступала, не знаем. А в милицию обращались? В таком возрасте вышла на улицу и забыла дорогу обратно. Обычное дело".
  К обеду, измотав свои старые кости, Даниил Иванович возвращался домой, молча ругая себя за то, что не прихватил с собой таблетки. Снег растаял. От сырости суставы заныли так, что хотелось прилечь где - нибудь на скамейке. Подошел троллейбус. Даниил Иванович под-нялся по ступенькам. Осмотрелся. Салон троллейбуса полупустой. Но все места заняты. Встал в проходе между сиденьями в надежде, что кто - нибудь выйдет на ближайших остановках и то-гда можно будет присесть на освободившееся место.
  Старику уже далеко за девяносто. Небольшого роста. Уже изрядно подсушенный, но степенный в движениях и размышлениях. Даниил Иванович держался за спинку сидения, а в голове, как долгоиграющая пластинка, прокручивалась одна и та же мелодия:
  Что стоишь, качаясь,
  Тонкая рябина.
  Голову склонила
  До самого тына.
  Даниил Иванович потряс головой. Вот ведь наказание Божие. С утра отвязаться не могу. Стал смотреть в окно, стараясь отвлечь себя от грустных мыслей. Незаметно мелодия опять ов-ладела сознанием:
  Там через дорогу,
  за рекой широкой
  Так же одиноко
  Дуб стоит высокий.
  Даниил Иванович привычно повторил про себя две последние строчки. Слова песни бы-ли ему хорошо знакомы. После войны, когда большая семья собиралась на праздники, он не-редко подпевал сестрам и племянницам. Выпьют - то женщины всего ничего. Закусят. Вспом-нят, чей муж, сын, отец не пришел с фронта. Поплачут. И запоют...
  Как бы мне рябине
  К дубу перебраться.
  Я б тогда не стала
  Гнуться и качаться.
  Мария, двоюродная сестра Даниила Ивановича, всегда запевала первую строчку. Ос-тальные подхватывали, тянули, растягивали почти каждый слог.
  Таких как они - миллионы.
  Миллионы двадцати - тридцатилетних не вернулись с войны.
  Миллионы пацанов сгинули, не успев жениться, не подержав на руках первенцев.
  Миллионы вдов в одиночку поднимали детей.
  Миллионы девчонок не смогли найти себе пару. Не познали счастья материнства. Сего-дня эти сгорбленные старухи одиноко доживают свои дни.
  Дисбаланс полов:
  Но нельзя рябине
  К дубу перебраться
  Знать судьба такая
  Век одной качаться.
  Даниил Иванович заметил, как справа от него мужчина поднялся и пошел к выходу. Не спеша, старик бочком сделал два шага вправо. Медленно развернулся и... сел на чьи - то коле-ни. Не заметил старый дурак, что когда он разворачивался, молодуха пробежала почти через весь салон и плюхнулась на освободившееся место. Как раз в тот момент, когда Даниил Ивано-вич уже опускался, в предвкушении дать отдых уставшим ногам.
  Реакция была мгновенной:
  - Ты, чё, козел! Совсем оборзел! Уже на людей садятся! - И, нецензурно разбавляя свое возмущение, она со всей силы столкнула ошалевшего старика на пол.
  Мужик, стоявший у окна на задней площадке, подошел к Даниилу Ивановичу, поднял сначала упавшую клюшку, затем его самого. Троллейбус в это время подошел к остановке. Двери открылись. Мужик молча ухватил молодуху за волосы, подтащил к выходу и с силой швырнул в дверной проем. Та, пролетев через толпу и задев несколько человек, приземлилась возле киоска, опрокинув переполненную мусором урну. Бабки, ожидавшие на остановке, заора-ли:
  - Бандит! Девчонку чуть не убил! Смотрите, локти в кровь разбила!
  Молодуха, почувствовав поддержку, поднялась и направилась, было, к дверям троллей-буса.
  - Попробуй, войди! Голову оторву!
  Злобно посмотрев на мужика, молодуха благоразумно отступила и присела на скамейку:
  - Мы еще встретимся! Я тебя, козел, запомнила...
  Двери закрылись. Троллейбус тронулся. Мужчина молча посмотрел на Даниила Ивано-вича. Показал рукой на злополучное место: садись. Старик покачал головой. На "этом" месте ему теперь совсем не хотелось сидеть. Закипая от обиды, едва сдерживая слезы, он прошел на заднюю площадку и отвернулся к окну.
  Бабки, вошедшие в троллейбус, продолжали громко выражать свое отношение к только что увиденному:
  - Среди бела дня! Убьют, и никто не подойдет, не поможет!
  Им объяснили ситуацию.
  О, чудо! Как быстро наши меняются бабки!
  - А, так этих сволочей и надо учить! - Сказала одна из них, делая ударение на слове "так".
  Успокоились.
  Выйдя на своей остановке, Даниил Иванович, превозмогая боли в суставах, глухо под-станывая, пошел домой. Поднялся к себе. Разделся. Открыл аптечку, нашел нужное лекарство и проглотил сразу две таблетки. В дополнение к ним натер колени камфорным спиртом. Почув-ствовав облегчение, прилег на диван. Надо спланировать свои поиски на завтра. Сегодня побы-вал в трех больницах. Завтра еще три надо проверить.
  Говорят, чем старше становишься, тем чаще возвращаешься в свое прошлое. Даниил Иванович не исключение. У отца с матерью он был первым. За ним еще тринадцать братьев и сестер. Жили трудно, голодно, но дружно. Спасибо Столыпину - землю дал в Сибири. Помог с переездом. Гнули хребет на своей земле. Работали и богатели. Не так чтобы уж очень. Но о го-лоде забыли и вспоминать.
  В гражданскую войну все рухнуло. Потом колхозы. Потом война. К сорок пятому году только и остались, что он самый старший, да две сестры.
  Надюшка, самая младшая, умирала в безбожии. И не удивительно. Безбожная власть ло-мала храмы и судьбы. Пятнадцать лет прошло, как ее схоронили. И как все изменилось. Храмы начали восстанавливать. Даниил Иванович помнил с каким удовольствием отнес свою пенсию на восстановление Преображенского собора. Ходил на субботники, помогал, как мог. И не за-метил старый, как к власти пришли "глубоко религиозные". Стоят по церквам, демонстративно отмаливают...
  Значит, есть что отмаливать?
  Теперь вот Катерина пропала. Предлагал ведь ей съехаться. Жить одной коммуной. Се-мейная коммуна спасала их всегда. Не захотела: "Что я тебя, Данилушка, стеснять буду". Вот теперь ищи ее...
  Даниил Иванович поднялся. Прошел на кухню. Открыл старенький холодильник.
  - Н - да... Как говорится, и зубы есть, да нечего есть! - Сам себе съехидничал и накло-нился над ведром с картошкой. - Мало осталось. Надо сыну сказать, чтобы привез.
  Был бы поэтом, написал бы гимн картошке. Она, милая, спасала семью даже в самые ли-хие времена. Достал три крупненькие. Помыл, почистил и на сковородку. Добавил водички вместо масла. Такую полужаровареную, как он ее называл, в былые годы ели часто. Да такая и нравилась ему - не подгорала.
  С удовольствием наблюдал, как сковородка начала пофыркивать. Даже замурлыкал ста-рую песенку, запомнившуюся с тех времен, когда ее распевали его дети, а потом и внуки: "Ах, картошка - тошка -тошка - тошка - тошка..."
  Кухню заполнил жаровареный картофельный дух. Даниил Иванович нарезал тоненькими ломтиками хлеб. Поставил сковородку на стол. Наложил горячей картошки в тарелку:
  - О! Царский ужин! К нему бы еще грамм пятьдесят... Но, это роскошь... Размечтался!
  Тарелка почему - то быстро опустела.
  - Так... Поел сам, помоги товарищу! - И доел оставшееся прямо со сковородки.
  Расправившись со второй порцией, удовлетворенно хмыкнув, помыл посуду и спать. Завтра опять надо пораньше встать.
  
  Санитарка пришла на работу пораньше. Одела халат. Руку а карман... И похолодела. В кармане ключ от подсобки, где лежит...
  Открыла дверь. Прислушалась. Не дышит.
  Побежала к заведующему отделением:
  - Евгений Ильич! Та бабка умерла!
  - Ну, что ж. Возьми кого - нибудь, отвезите ее в морг.
  Катерину положили на каталку. Прикрыли простынкой. Повезли.
  Оптимист, увидев в открытую дверь скорбный кортеж, прокомментировал:
  - Полегчало бабушке - совсем перестала дышать.
  - Все там будем. В разное время. - Добавил философ.
  Молодой включил телевизор, проверил каналы:
  - Совсем смотреть нечего! Мордобой, убийства, грабежи, угоны. - Проворчал Забинто-ванный.
  - Это еще что! По кабельному на девятом канале секс с десяти вечера до шести утра. Оп-равдываются тем, что эта программа способствует повышению рождаемости. Логично. Если у всех мужиков в стране импотенция, то только такими картинками и развлекаться.
  Посмотрели мультик с какими - то пикимонами. Старый плевался:
  - Наши мультфильмы такие добрые, поучительные. Так красочно нарисованы. А эти. Одни глаза да зубы. Бьют друг другу морды и кричат так, будто их пытают. У меня внучок со-брал целую коллекцию этих уродов.
  После мультика - реклама. Какая - то новая - социальная:
  "Мечты сбываются (Газпром)".
  - Интересно, у кого это в Газпроме сбываются мечты. - Сам себе задал вопрос Забинто-ванный.
  - Ты дальше смотри!
  Симпатичная пышногрудая блондинка в полупрозрачном пеньюаре вкрадчиво обраща-лась к телевизионной аудитории:
  "Брак - это бред! Я за свободные отношения!"
  - Хороша реклама, ничего не скажешь! Проститутка открыто пропагандирует свободную любовь!
  - Любов, любов... у кино... - Передразнивая известного клоуна, процитировал Молодой. - А вы обратили внимание, как журналюги называют занятие проституцией?
  - Ну, как же! Проституция - это работа. А раз работа, значит зарабатывают.
  - Выдали бы им трудовые книжки - пусть налоги платят.
  - Такая реклама рассчитана на подростков. Представляю, как вздрагивают родители, у которых дочки на выданье. Я, когда устраивался на работу, проходил медкомиссию. Приехал в кожно - венерический диспансер - одна молодежь сидит. Парни да девки. Мне, взрослому, стыдно было там находиться, а им хоть бы что.
  - По логике нынешних идеологов: не твое собачье дело. Каждый волен выбирать свою судьбу сам. Вот только детей, рожденных на такой "воле", приходится собирать по мусорным бакам, а потом проводить кампании "Мама, найди меня".
  Телевизор замурлыкал вкрадчиво - гнусавым голосом последние новости:
  "Сегодня ночью на Сахалине произошло сильное землетрясение. Полностью разрушен город Нефтегорск. Вы видите панораму, снятую с борта вертолета. Практически все здания раз-рушены. Уцелело только одно трехэтажное здание школы. Имеются многочисленные жертвы среди населения".
  "Президент сегодня утром вылетел на саммит "7 + 1". Друг Президента Бил Клинтон обещал ему содействие в получении многомиллиардного кредита на реструктуризацию эконо-мики".
  "Украинские власти обвиняют Россию в геноциде против украинского народа. Голодо-мор, организованный советскими властями, стал причиной гибели миллионов украинцев".
  - Н-да... Повезло нам с президентом! - Забинтованный почесал онемевшую руку. - Та-кая трагедия, а он на саммит. Помню, когда бандиты захватили на Кавказе больницу и загнали туда тысячи людей, он так же улетел на свой саммит. А вот, когда канцлер Германии летел в Нью - Йорк на сессию ООН и узнал, что разбился самолет, погибли граждане его страны, он тут же вернулся: выразить соболезнование семьям погибших, оказать помощь в организации похорон жертв катастрофы. Что же такое нравственно для них и безнравственно для нас?
  - А Украина! Миллионы от голода погибли и на Украине, и в России, и в Казахстане. Го-ре на всех одно было. Теперь все претензии к нам? - Возмущался Старый.
  - Немцы всем, кто был насильно во время войны угнан в Германию, выплачивают ком-пенсацию. - Подхватил Оптимист. - Вот и нашим не мешало бы предъявить претензии Грузии. Кто после Ленина узурпировал власть? У Сталина настоящая фамилия Джугашвили? Берия то-же из тех краев? Вот пусть Грузия и ответит за их преступления.
  - Не согласен. - Вмешался в разговор Философ. - Новые поколения не отвечают за тех, чьи деяния уже стали историей. Другое дело как к этой проблеме подходить. Немцы принесли покаяние за злодеяния нацистов и заявили, что с их земли война больше никогда не начнется. Со своими неонацистами обходятся довольно жестко. А у нас додумались праздник Великой Октябрьской революции переименовать в день согласия и примирения. Согласия с чем? С ре-прессиями? И с кем примирение? С палачами? Слова - то из песни не выкинешь. Историю за-ново не перепишешь. Великие идеи французской революции и Парижской коммуны, которые большевики использовали, чтобы привлечь на свою сторону народ, не стали менее великими, от того, что революции совершают фанатики, а их плодами пользуются подонки.
  Наша последняя "революция", слава богу, прошла довольно мирно и бескровно. Комму-нисты сошли со сцены. А, кто пришел к власти, вы сами знаете. Французы, не смотря на свой капитализм, каждый год празднуют очередную годовщину Великой французской революции. До сих пор Марсельеза - государственный гимн. Никому из них не приходит в голову отменить и то, и другое. Печально будет, если у нас отменят календарь и сделают вид, что в семнадцатом году ничего не произошло. Но история учит тому, что ничему не учит.
  - Чему учить? - Вставил, наконец, слово Молодой. - Как коммунисты сосали кровь из народа?
  - Ну, твою кровь, положим, никто не сосал. Молод еще. - Философ косо посмотрел на Молодого. - Ты путаешь божий дар с яичницей. Надо различать: большевики - виновники то-тального террора, коммунисты - те, кто пришел к власти после них и жил при коммунизме, и члены партии - миллионы простых рабочих и колхозников, которые от членства в партии ниче-го не имели. Правда еще гнилая интеллигенция к ним пристраивалась. Вчера они обивала поро-ги райкомов с жалобами, что их не принимают в партию, а сегодня эти герои кричат на каждом углу, что они были беспартийными и за это якобы пострадали.
  - Мужики, вы еще подеритесь! - Примирительно вмешался Оптимист. - Сейчас обход начнется.
  Сказал, как в воду глядел. Дверь открылась. Вошла врач:
  - Кто тут мой больной? Снимайте рубашку.
  Старый снял рубашку. Смерила давление. Посчитала пульс.
  - Дышите. Глубже. Не дышите. Ну, что же, сегодня домой. В выписке я вам все написа-ла. Внимательно прочитаете. Если что не ясно, подойдите, спросите. Наблюдайтесь у участко-вого врача. А через полгода обязательно покажетесь мне. Но если почувствуете себя хуже - не ждите: сразу ко мне.
  - Эх, доктор, мне бы скинуть лет сорок, я бы от вас вообще никуда не ушел. Такая моло-дая и не замужем! Грех - то какой!
  - Ладно, ладно! Услышала бы вас ваша бабка...
  - Ой, только ей не говорите!
  Доктор вышла. Молодой выдохнул ей вслед:
  - Такая красавица и врач!
  - И врачихи бывают красивыми. - Съязвил Забинтованный.
  Зашла санитарка:
  - Какая кровать освобождается? Из тумбочки за собой все убрать! Ничего не оставлять!
  За ней следом Бабушка внесла в палату мальчишку. Лет семи - восьми, не больше. Весь перебинтованный. Глаза смотрят затравлено. Обратилась к Старику:
  - Ты, милый, уступи нам кровать пораньше. Плохо мальчишке в коридоре лежать.
  - Конечно. Проходи, мать. Располагайся.
  Старый помог застелить кровать. Собрал вещи. Хотел, было, выйти из палаты. Но у Ху-дого, все дни молчаливо слушавшего разговоры соседей, вдруг прорезался голос:
  - Куда ты пошел? Поставь сумку. Садись вот рядом хоть на кровать, хоть на табуретку.
  Старик сел:
  - Кино - то уже проворонили.
  - А вон, уже другое кино: то ли "Мы", то ли "Они".
  Действительно. С той стороны экрана шла оживленная дискуссия: поможет ли снижение налогов наполнить государственную казну? Депутат Госдумы от союза правых с пеной у рта доказывал оппонентам, что снижение налогов позволит, наконец, уйти от серых зарплат в кон-вертах:
  - Кто же будет платить с миллиардной прибыли сорок процентов в виде налогов. Мы ус-тановили единый подоходный налог тринадцать процентов для всех работающих граждан. (Ап-лодисменты)
  Вопрос - реплика из первого ряда:
  - Простите, все работающие граждане платили двенадцать процентов. А для получаю-щих сверхприбыли была установлена прогрессивная шкала. Теперь вы берете тринадцать про-центов и с тех, кто получает две тысячи рублей, и такие же тринадцать процентов с тех, кто по-лучает, непонятно каким путем заработанные, миллиарды. Где логика? (Продолжительные ап-лодисменты)
  Ведущий:
  - А, что скажет представитель оппозиции?
  - Что тут говорить. Если двадцать миллиардеров заплатят тринадцать процентов со сво-их доходов - для бюджета это копейки. А вот если сто миллионов работающих уплатят налоги на один процент больше, то с уважаемым депутатом можно согласится: к бюджету будет при-личная прибавка. И олигархи тоже себе в карман приличный куш положат. (Бурные, продол-жительные аплодисменты)
  Забинтованный взмолился:
  - Отключите его, в конце - то концов! Смотреть противно, как они о нас пекутся!
  Экран погас.
  Постепенно все взоры обратились к новым постояльцам палаты номер пять. Мальчишка дремал. Вопросительные взгляды обратились к Бабушке.
  - Что с ним случилось?
  - Месяц назад он шел из школы. Сосед в это время прогуливал своего питбуля. Без на-мордника. На тоненькой веревочке. Вот он и рванулся с поводка. Накинулся на мальчишку и давай из него куски вырывать. Я с третьего этажа сбежала, смотрю, мой то весь в крови лежит, а с собакой какой - то мужик барахтается: пытается ее придушить. Тоже весь уже искусанный. Кто - то милицию вызвал. Слава богу, приехали быстро. Хозяин пытался эту зверюгу оттащить, да куда там. Она и на него набросилась. Милиционер, спасибо, выстрелил. Сразу ее насмерть уложил. Самое страшное: эта собака за неделю до этого загрызла мать хозяина. А он теперь по судам таскается. Требует привлечь к ответственности милиционера за жестокое обращение с животным.
  - Вот сволочь! А вы?
  Мы тоже в суд подали на хозяина. Да адвокаты говорят - ничего не выйдет. Подавать на-до, мол, не на хозяина, а на собаку. А раз собака умерла, то и спросить не с кого. Мы вот уже месяц с внуком в хирургии отлежали. Теперь сюда попали. Не знаю, поможет ли.
  Мальчишка зашевелился. Застонал. Хотел приподняться. Бабушка нежно придавила его головку к подушке и тихонько запела его любимую колыбельную, тихонько прихлопывая в такт песни ладошкой:
  Елочка в лесу росла
  И зеленою была.
  Зайчик беленький скакал
  И под елочкою спал.
  Мимо волки пробегали
  И зайчишку увидали.
  Волки зайку изловили
  И Андрюше подарили.
  Баю, бай, баю, бай,
  Глазки крепко закрывай...
  Мужики слушали незамысловатую песенку на знакомый мотив и тоже засыпали, будто это им из далекого уже детства напевали их матери, также легонько отхлопывая ладошкой за-медленный такт колыбельной.
  Пятая палата впервые уснула в отведенный больничным режимом тихий час. Старый ти-хонько поднялся, взял свою сумку и вышел в коридор. В приоткрытую дверь посмотрел на спящих. Перекрестил:
  - Дай вам Бог терпения.
  
  Катерина пришла в себя. В первую долю секунды ощутила сожаление:
  - Зачем?
  ТАМ так хорошо!
  Блаженство.
  Умиротворение.
  Голубое сияние.
  Музыка и МОСТ.
  С каждой минутой Катерина приближалась к нему все ближе и ближе.
  Она точно знала: ТАМ, за мостом - ВЕЧНОСТЬ.
  ТАМ ее родители. ТАМ ее братья и сестры. Она уже и значение этих слов не понимала. Просто какое - то седьмое чувство ей подсказывало: они - ТАМ.
  И вдруг...
  Мрак. Холод. И голод. Зверский голод. Говорят, что перед смертью человек чувствует себя совершенно здоровым. Он встает, ест, ложится и ...умирает. Но здесь было другое. Кате-рина чувствовала, что лежит голая на чем - то очень холодном. Похоже на металл. И мрак был не кромешный. Откуда - то сверху пробивался слабый свет. Первой мыслью было:
  - Не в аду ли я?
  Нет, не в аду. Она видела, как две тени подошли к соседнему топчану, подняли тело мужчины и унесли куда - то наверх. Мелькнула надежда:
  - Может быть, и за мной придут?
  Хотелось встать. Прорваться туда, к свету. Но рук и ног она не чувствовала. Только хо-лод. И мысли в голове лихорадочно метались:
  - Господи, за что? Почему так? Не как нормальные люди?
  Кто - то, давно еще, говорил Катерине, что в момент смерти перед человеком в одно мгновение проходит вся его жизнь. Он видит все свои поступки. Хорошие и плохие. За хоро-шие успевает порадоваться. За плохие - устыдиться.
  Нет. Катерина металась во мраке и холоде, думая только об одном:
  - Не хочу так.
  Последнее, что она мысленно смогла прокричать, так это имя старшего брата:
  - Данилушка...
  Руки сами поднялись к невидимому небу и медленно опустились на грудь старой жен-щины.
  Через какое - то время две тени опять появились в темном проеме. Проверили номерки, привязанные к пальцам ног. Выбрали нужный. Подняли и вынесли на свет. Там, принесенное ими тело, встречали родственники.
  Одна из теней сказала:
  - Обратил внимание, у той, которую утром привезли, руки на груди оказались. Не твоя работа?
  - Что ты! Только мне этим и заниматься. Ты другой раз, когда вниз пойдем, посмотри на ее волосы. Мне показалось - они светятся, ...как нимб.
  
  После уроков Ольга объехала все районные отделения милиции. Результатов никаких. Заехала на местное телевидение. Попросила показать крупным планом фотографию. Заплатила деньги, Оставила номер своего телефона.
  Вечером посмотрела местные новости. В конце передачи показали фотографию матери. Назвали номер телефона.
  Приехала внучка. Глаза Ольги засветились добротой. Машенька училась уже в девятом классе. Была гордостью родителей. И, конечно же, бабушкиной радостью. Бабушка же была для нее и советчицей, и защитницей. Кто же лучше бабушки поймет девичьи думки, грезы, сомне-ния. А кто больше всего, как не бабушка, радуется внучкиным успехам.
  - Ну, что, бабушка. Бабаню не нашли?
  Бабаней в семье звали самую старшую из женщин - Катерину. Машенькину прабабуш-ку.
  Ольга покачала головой:
  - Нет. Пока ничего.
  - Бабушка. А я за сказку "Про Деда - Мороза", которую отправляла на конкурс, получи-ла первое место. Сказали, что ее напечатают в сборнике сочинений учащихся.
  Ольга помнила, как в разговоре с внучкой о патриотизме, о русской культуре и русских традициях, как аргумент привела пример с Дедом - Морозом. Показала ей открытки.
  На новых красовался Санта Клаус. В дурацком колпаке с кисточкой. В полушубке и сол-датских ботинках американского образца. И какие - то тощие олени.
  На старых, из ее коллекции, Дед - Мороз с седой шевелюрой и пышной бородой. Шапка. Шуба. Валенки. На одних открытках Дед - Мороз со своей внучкой Снегурочкой. На других Старый год (Дед - Мороз) и Новый год (мальчишка). Это даже соответствовало традиции встречать Новый и провожать Старый год два раза. И всегда наш Дед - Мороз на тройке воро-ных, либо белых как снег, коней.
  Внучка была поражена, когда узнала, что новоруссы продали американцам националь-ную гордость: скафандр Юрия Алексеевича Гагарина и луноход. Маленькая гражданка не могла подобрать слова, чтобы выразить свое возмущение:
  - Бабушка, я как - то по телевизору смотрела передачу - в Москве какой - то предпри-ниматель продает участки на Луне. Вот бы с ним связаться и купить участок, на котором стоит Луноход. А этому паршивому американцу такую цену предъявить за аренду участка... Либо плати, либо возвращай назад.
  Ольга про себя отметила: это тоже патриотизм. Наивный, но искренний.
  Лукавил министр обороны, когда говорил, что те, кто стремится, как говорят сегодня, "откосить" от армии, не патриоты, не любят свою Родину. Служба в армии - это не проявление патриотизма, это возможность получить военную профессию и, в случае необходимости, при-менить полученные умения и навыки на практике, защищая Отечество.
  Настоящий же патриотизм:
  Это любовь к родителям, к детям, братьям и сестрам.
  Это любовь к своей школе, к своему селу, городу.
  Это любовь к своему краю, в котором родился и вырос. К его рекам, лесам.
  Это любовь к звездному небу, к закатам и восходам.
  Вот бы к этой любви, да настоящую военную профессию!
  Пока же наша "творческая" интеллигенция под лозунгом "Родина там, где мне хорошо" рванула в заграницы в поисках легкой наживы. Знаменитые и не очень, российские певцы, спортсмены, а то и просто авантюристы пристраивались в германиях, франциях, но больше в америках. А оставшаяся "богема" упорно внедряет в сознание подрастающих поколений:
  - Патриотизм - это доллар.
  - Патриотизм - это тусовки, вино и наркотики,
  - Патриотизм - это девочки (мальчики), свободный секс.
  - Настоящие патриоты - это мы себя любимые.
  
  Зазвонил телефон. Это бабушка - божий одуванчик:
  - Помню, дочка! Я, как только фотографию увидела, так сразу ее узнала.
  - Когда это было? Где Вы ее видели?
  - Дней пять назад. Она лежала без сознания прямо на обочине возле аптеки. Я "скорую" вызвала. И она ее увезла.
  - А куда? В какую больницу?
  - Вот не знаю, милая. Не могу сказать.
  - Мы все больницы обзвонили. Нигде ее нет. Спасибо вам!
  Ольга набрала "скорую":
  - Скажите, пожалуйста, двадцать первого или двадцать второго октября вы не увозили бабушку из Заречного района? Сказали она там лежала без сознания у аптеки.
  Машенька затаила дыхание. Наклонилась к трубке, чтобы расслышать ответ.
  - Да, подбирали. Без документов. Доставили в тридцать восьмую.
  Ольга опешила. В тридцать восьмую она звонила несколько раз и всегда получала один и тот же ответ - такая среди пациентов не значится.
  Ольга засобиралась. Внучка следом:
  - Бабушка, я с тобой...
  В справочном тридцать восьмой перепроверили все списки поступивших больных с два-дцать первого октября:
  - Нет. Ванина не поступала.
  - В "скорой" сказали, что ее привезли к вам.
  - А вы в санпропускник зайдите. Может быть там, что узнаете.
  В санпропускнике "вспомнили":
  - Да, была бабушка. Без документов. Ее на пятый подняли.
  Пока поднимались по крутым ступенькам на пятый, у Ольги росла надежда: "Нашлась! Наконец - то!"
  Завотделением устало посмотрел на вошедших:
  - Да, бабушка к нам поступала. Как неизвестная. Умерла... Сегодня утром.
  Ольга не смогла удержать слез. Машенька прислонилась к косяку двери.
  - Да вы не расстраивайтесь. Может быть, это не ваша была. Сходите в морг. Он у нас во дворе.
  Медленно, ступенька за ступенькой спустились на первый. Спросили, как пройти к мор-гу. Вошли, еще надеясь, что врач был прав, что это другая бабушка, не наша.
  Спросили у служителя:
  - У вас бабушка должна быть... Говорят, сегодня утром умерла.
  - А, есть одна старушка. Святая. У нее сегодня нимб вокруг головы светился. Пойдемте, посмотрите.
  Спустились по ступенькам в "хранилище".
  Ольга выдохнула:
  - Она!
  Вышла на воздух. Машенька к ней с немым вопросом.
  - Здесь она... Сегодня утром померла... Не попрощались даже...
  К ним подошел молодой, упитанный, с ласково - сочувствующей улыбкой. Подал визит-ку:
  - Примите наши искренние соболезнования... Фирма ритуальных услуг примет на себя все заботы по погребению усопшей.
  Ольга машинально взяла картонный квадратик. Положила в карман.
  
  Вечером у Данилушки собрались все родственники. Человек двадцать. Самых старших.
  Семейный совет.
  Решали:
  Как хоронить?
  Где хоронить?
  Когда хоронить?
  Из Москвы должна прилететь дочь Анна, сестра Ольги. Телеграмму уже отправили. По-ка прилетит, дня два пройдет.
  Позвонили в ритуальные услуги. Приехали быстро. Представили прейскурант услуг:
  Обрядить усопшую - десять.
  Выбрать домовину - пятнадцать.
  Сохранение тела - пятнадцать.
  Венки от родственников - по одной.
  Цветы живые - пять.
  Яма для упокоения - двадцать.
  Кортеж скорбный - десять.
  Памятник, крест или...
  Кремировать или...
  Поминальный обед...
  Все в тысячах.
  Сошлись в перечне и цене. Подписали договор. Когда "услуги" уехали, Данилушка вздохнул:
  - С такими ценами и умирать не захочешь.
  Вздохнул и посмотрел на присутствующих. Все как будто ждали этого взгляда. Достали кошельки, гаманки, сумочки. Сложились. Сумма набралась в самый раз. Традиция хоронить своих сообща существовала в семье с незапамятных времен. Так же как сообща праздновали свадьбы подрастающего молодняка, поздравляли с новорожденными. Уйдут старики. Забудутся традиции. Распадется Семья. Начнут пропадать по одиночке. Но пока Данилушка жив, семья поддерживает своих сынов, дочерей, внуков, правнуков.
  - Уложимся...
  Распределили обязанности.
  Ольга взяла узелок, который мать приготовила "на смерть": одежда, белье. Все скромно. Она постоянно напоминала Ольге:
  - Похоронишь меня в том, что я приготовила. Ничего не покупай. Не люблю обновок.
  Перебрала, Уложила.
  
  Анна прилетела утром в день похорон матери. Вместе с Ольгой и представителями бюро ритуальных услуг поехали за телом: обрядить, положить в домовину, привезти домой.
  То, что они увидели, не поддавалось никакому объяснению. Лицо неузнаваемо разбух-ло, тело покрылось пятнами... Только светлый венец вокруг головы говорил о том, что это тело их матери.
  Возмущенный ритуальщик отчитывал тени:
  - Мы вам заплатили десять тысяч за сохранение тела. В чем дело, господа?
  Тени что - то бормотали по поводу дороговизны, загруженности, отсутствия препаратов.
  - Вечером разберемся! Деньги вернуть! Немедленно!
  Все это зловещим шепотом. Тени порылись в карманах:
  - Вот, пока только шесть тысяч.
  Ритуальщик взял деньги. Добавил еще девять. Подошел к плачущим женщинам:
  - Возьмите, пожалуйста.
  Ольга отстранилась. Смерила его долгим, презрительным взглядом. Выдавила возму-щенное:
  - Подавитесь!..
  - Простите нас. Я и сам шокирован таким кощунством. Фирма не выполнила условия до-говора. Деньги должны быть возвращены. - Вышел во двор, отдал деньги мужчинам, приехав-шим с ними.
  Женщины, плача, обрядили усопшую. Мужчины вынесли домовину. Поставили в Скорб-ный кортеж.
  Дальше все ритуальные команды поступали от энергичной женщины, распорядителя фирмы. Данилушка с удовлетворением отмечал отлаженный, издавна на Руси заведенный по-рядок проводов ушедших в мир иной.
  Вековой порядок, разрушаемый, однако, в последние годы с невероятными ухищрения-ми, "бендерами" всех мастей и рангов.
  Колонна автомашин во главе с прощальным кортежем подъехала к воротам кладбища и уперлась в шлагбаум. Это было что - то новое. Из покосившейся избушки, в которой с незапа-мятных времен жил кладбищенский сторож дядя Вася, вышли пять бритоголовых. С лоснящи-мися от сытости мордами брезгливо взяли "разрешение на погребение". Посмотрели на бумаж-ку тупым взглядом:
  - Понесете на руках или проедете на машинах?
  - На машинах, на машинах. - Еще не догадываясь о подвохе, закивали провожающие.
  - По тысяче с мотора.
  - Как это?
  - На содержание кладбищенской территории.
  Всегда и везде родственники могли в любое время беспрепятственно навестить своих предков, помянуть, подправить могилки. Шокированные, раскошелились. Проехали к могил-кам. Ольга с Анной обошли каждую. Поздоровались: отец Герасим Петрович, Надюшка (так Данила всегда называл свою младшую сестру). Другие могилки. Всего двадцать семь. Зря со-гласились некоторых родственников хоронить на других кладбищах. Были бы теперь все в од-ном месте.
  Скромный поминальный обед уже заканчивался, когда в столовую вошла шустрая ста-рушка:
  - Кто тут главный? Вот, просили передать.
  Сунула Ольге клочок бумаги. Быстро вышла. Ольга развернула сложенный вчетверо листок. Прочитала. Бумажка выпала из рук и сквозняком заскользила по полу. Анна подняла записку. Прочитала: "Почему не забрали тело своей старухи?" Передала записку стоявшему рядом племяннику. Алексей молча прочитал, отозвал в сторонку трех мужчин. О чем - то тихо с ними переговорил. Позвал Анну. Все вместе сели в машину и уехали.
  
  Дверь морга закрыта на засов изнутри. Постучали. Пьяный голос, приближаясь, спросил:
  - Чего надо?
  - Открой, поговорить надо!
  - Здесь никого нет. Приходите завтра.
  Анна объяснила:
  - Мы сегодня забирали тело моей мамы. И почему - то получили записку, что забрали не ту.
  - Я говорю, приходите завтра! - злорадно произнес голос.
  Второй раздраженно добавил:
  - Сначала деньги дают, потом отбирают. А мы тут живи с покойниками на одну зарпла-ту.
  Мужикам переговоры надоели:
  - Так, друзья! Или вы открываете, или мы здесь сейчас все разнесем! Алексей, у тебя есть в машине монтировка?
  - Сейчас принесу.
  Дверь со скрипом открылась. Тени посторонились, пропуская посетителей в помещение.
  - Аня, спустись с Михаилом. Еще раз всех внимательно осмотри.
  Подождали, пока Анна поднимется после осмотра.
  - Нет. Мы маму похоронили.
  Мужики повернулись к теням:
  - Ну, кому пришло в голову так шутить? Кто писал записку?
  Одна тень пьяно икнула:
  - Да, мы... Обидно... Деньги отобрали...
  Удар в челюсть оборвал бормотание. По два мужика на каждую тень. Анна подождала, когда процесс воспитания не уложил обе тени на пол. Подошла. Остановила "самосуд". Так, кажется, либералы называют старое русское "Око за око...".
  Машина ехала по вечернему городу. Анна, сидя рядом с водителем, размышляла над происходящим и не могла найти объяснения.
  Никакого.
  В "социальном" государстве махровым цветом расцветала социальная олигофрения.
  
  
  
  Новокузнецк - 2008
  
  љ Ушаков Александр Борисович
   654031, г. Новокузнецк, ул. Ярославская, 12 - 89
   8 - 960 - 918 - 02 - 96
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"