Я жил в старинном европейском городке. Его разделяла надвое широкая буйная речка, стремительно катившая свои воды на юго-восток. И больше всего на свете мне нравилось бродить по его узким мощеным улочкам, слушая грохот обгоняющего меня трамвая, до самого рассвета гулять по набережной, вглядываясь в смутные, покрытые лёгкой дымкой, воды реки, а с первыми лучами солнца, когда оно только-только выглядывает из-за горизонта, отправляться домой. Мысли приходили именно в такое время. Эти странные, ни на что не похожие, мысли, будто кто-то внушал мне их, а не я сам был их единственным создателем. Они возникали на пустом месте, брались буквально из ничего. Ведь не от этих пустынных пристаней, покрытых утренним инеем, не от обилия прекрасных храмов, наводнивших город, не от беспокойства и недовольства жизнью. Нет. Те странные мысли стали посещать меня ещё в глубоком детстве. А город вовсе не при чем.
Сколько себя помню, мне никогда не нравилось быть собой. Я постоянно выдумывал себе странные несуществующие личности, порою забываясь вовсе и начиная в них свято верить. Я становился королем, отважным рыцарем, президентом, актером, - да много кем еще, лишь бы не верить в то, кто я есть на самом деле. И мне, действительно, становилось легче жить. Наверное, потому, что жизнь была словно не моя. Единственное, что меня огорчало, это то, что время шло слишком медленно. И я пытался его ускорить. Я будто отчаянно желал, чтоб недели, месяцы и годы проходили как можно быстрее, словно жизнь казалась мне настолько несносной, что хотелось поскорее ее завершить. Год пролетел. Только на улице стояло ароматное цветущее лето, как уже жёлтые листья сыплются на подоконник, и солнце неуверенно блуждает по горизонту. Потом зима и следующее лето, а потом опять такое же, сполна насыщенное тревогами и страхами. Казалось, я не отдыхал никогда. Даже отпуска проводил в вечной смуте и тоске. Сердце постоянно болело, на душе лежал ком чёрной непроглядной грусти. Ничто не радовало, но это скорее не из-за трудного характера, а от бесконечных проблем и препятствий, сыплющихся на мою голову непонятно откуда. И я честно, так и думал, что другого такого странного и депрессивного человека больше нет на свете. Что я единственный, будто помеченный чёрной печатью неумолимой судьбы. Возможно, так оно и было, пока я не встретил М.
Он был моим двойником. Все качества моего тяжёлого характера и весьма своеобразного образа жизни находили свое отражение в нем, причём многократно усиливаясь. Если мне стала невыносима моя жизнь, синонимом которой было тотальное, просто сверхъестественное, одиночество, то что тогда говорить о моем друге?
Впрочем, друзьями мы, конечно, не были, и уверен, никогда бы не стали. Да и можно ли подружиться со своим отражением в этом хрупком зеркале жизни? Когда ты слушаешь и в каждой фразе узнаешь свои мысли, будто твой собеседник колдун. Когда знаешь, что можно вообще не задавать никаких вопросов, не оглядываться назад, не спрашивать о планах на завтра или последующую неделю - все и так понятно. Тем более, что мы работали в одной организации.
М. был своеобразным человеком. И я испытал невероятное удивление, познакомившись с ним поближе, заодно прикинув, какое же удивление испытывают нормальные люди, знакомясь со мной. Да, он действительно был моим двойником. Мы думали совершенно одинаково, и во всех жизненных вопросах, начиная с туманных философско-религиозных бредней и заканчивая обычными бытовыми делами и заботами, наши мысли поразительно сходились. Мы перечитали одни и те же книги, пересмотрели одинаковые фильмы, Господи, да мы даже ели одну и ту же пищу, причём не сговариваясь. Когда мы болтали, у меня всегда создавалось впечатление, что говорю я сам с собой. Настолько я не встречал препятствия с его стороны, абсолютно никакого, будто наши мысли были едины. Я мог смело покупать билеты на фильм или спектакль, который захочу, заказывать любую еду, что мне нравится, зная, что ему непременно понравится тоже. Ведь мы двойники. Фантастика это или совпадение? Или просто непостижимые игры судьбы на фоне нашего мимолетного земного существования.
А ещё М. никогда не делал первый шаг. Впрямь как моё отражение. Пока я не заговорю первым, он не нарушал тишину. Трудно сказать, здоровался бы он вообще со мной, если б этого не делал сначала я. Но если уж мы говорили, то он активно поддерживал разговор, а также не отказывался составить мне компанию за обедом или походом в театр.
Однако не совсем, конечно, нас сочли бы двойниками. В первую очередь из-за разной внешности. Я был высоким и очень худым. Бывало, в особенно смутные депрессивные дни, моя худоба приобретала даже болезненный вид, хотя здоровье моё оставалось отменным. М., напротив, часто болел: он мучился от давления и головной боли, имел проблемы с сердцем и много чего не ел из-за аллергии. Ростом он был чуть ниже меня, но более плотного телосложения, с тонкими аристократическими чертами лица и пронзительными голубыми глазами. Вообще, от всего его образа исходила непонятная сила, и только какой-нибудь выживший из ума, озлобленный критик мог бы сказать, что он некрасив. Я же считал его если не Богом, то, по крайней мере, его скромным наместником в этом скучном черно-белом мире.
М. жил один, с родственниками не общался. А у меня их просто не было. Он всегда говорил, что ему никто не нужен. Может, и в самом деле это было так, а может, просто защитная реакция. За все время, что мы провели вместе, мой друг так и не рассказал, что с ним произошло, и что сделало его таким замкнутым и мрачным человеком. Зато он всегда напоминал, что является реалистом, и у него нет никаких депрессивных мыслей. Нет, внешне он казался вполне весёлым человеком. Он охотно шутил и смеялся, рассказывал разные забавные истории, но в глубине его души я чувствовал тёмную бездну, от которой он старательно пытался отгородиться. Он был не таким, как все. Он был особенным, и я никогда ещё не видел таких удивительных людей.
М. работал в морге, а я в крематории, который находился неподалёку. Всё: и морг, и крематорий, и большая лаборатория через квартал относились к одной организации. Когда-то раньше к ней хотели присоединить даже церковь, но воспротивились горожане.
Да, мы жили в странном городе, словно нереальном, с перевернутыми законами и нравами, искаженными, как в зеркальном отражении.
А ведь он мог бросить эту работу чисто из-за брезгливости и устроиться врачом в какую-нибудь больницу, - наоборот, помогать людям, лечить их, избавлять от страданий. Но нет же. М. предпочитал общество мертвецов, без всякого чувства такта каждый раз говоря мне, что чувство брезгливости он скорее испытывает к живым. Не спорю. Они во все времена были ужасно порочны. И я видел его глубокое разочарование и в женщинах, и вообще, во всех людях, но что послужило тому причиной, оставалось для меня загадкой.
Мне же работать с мертвецами не доводилось, я выполнял чисто организационную работу. Но всегда чувствовал необъяснимое притяжение к тёмной потусторонней части нашей жизни, поэтому и устроился работать именно в крематорий.
Будни наши проходили так же, как и у всех. Говорят, работа накладывает отпечаток на всю личность человека. Что ж, возможно я и стал более мрачным, работая в таком своеобразном месте, но всякий раз пытался хоть немного себя развеселить. Что касается М., то я уверен, что он всегда был именно таким.
Он ничего не рассказывал ни о своём детстве, ни как складывалась его жизнь, хоть я и спрашивал много раз, но он уходил от ответа или переводил разговор на другую тему. В его жизни ничего не менялось, как, собственно, и в моей. И я уже настроился провести следующие несколько лет в гордом одиночестве, но ближе к осени произошло одно приятное событие: ко мне переехала жить моя младшая сестра Е. Мы не виделись много лет, с тех самых пор, как я покинул родной дом. И хотя между нами всегда были прекрасные отношения, расстояние и чужие страны свели наше общение на нет. Мы изредка переписывались, созванивались по большим праздникам, но ни разу так и не навестили друг друга. Моя сестра всегда мечтала стать оперной певицей. Она благополучно отучилась в консерватории, затем устроилась работать в театр, но тяга к тёмной стороне жизни, что была и у меня, с годами только усиливалась. А ещё её так же, как и меня, мучило непроглядное одиночество. В конце концов, совсем истосковавшись, она решила переехать ко мне. Вместе нам было гораздо легче.
Да, я считал себя плохим братом. Она, напротив, любила меня слишком сильно, чтоб замечать мои досадные недостатки. Е., конечно, казалась чуть веселей меня, но общее наше сходство было колоссальным, будто мы не брат и сестра, а настоящие близнецы.
Давным-давно покинув родной дом, я так и не смог избавиться от излишней сентиментальности. Воспоминания накатывали невзначай, как стремительные волны прибоя, и затягивали меня в свой губительный водоворот. То же самое я мог сказать и о своей дорогой сестре. И хотя в далеком доме нас ничего не держало, что-то родное и знакомое до боли щемило сердце, стоило только вспомнить о тех беззаботных годах, что мы провели вместе.
Мы жили в старинном загородном доме. Также нам принадлежал небольшой приусадебный участок с садом, виноградники и хвойный лес за речкой. Но та жизнь будто канула на дно ледяного озера, мы изменились и повзрослели, оставив в прошлом большую часть себя.
Я был старше сестры на восемь лет, но это не мешало нам понимать друг друга с полуслова, и только вечно подавленное депрессивное состояние отравляло нам жизнь. И если ещё она как-то пыталась с ним бороться, я уже давно махнул на себя рукой. Переехав в этот сырой пасмурный город, она первым делом сказала мне, что отныне мы навсегда откажемся от того тоскливого образа жизни, что вели прежде. Что будем радоваться жизни и смотреть на вещи с позитивной стороны. Что ж, нас хватило на пару недель, далее все развивалось по уже знакомому сценарию.
Сестра устроилась работать в местный театр, хотя всячески поглядывала в сторону крематория и не раз намекала мне, чтоб я как-то поспособствовал её трудоустройству туда. Я же делал вид, что упорно не понимаю намёков. Я не хотел для неё такой жизни. А она постоянно жаловалась, что в театре маленькая зарплата и ей бы не помешала подработка.
- Люцифер, как ты не понимаешь, что мне просто некуда девать свободное время, - говорила она, - чем валяться дома на диване и перечитывать старые книжки, я лучше займусь каким-нибудь полезным делом, заодно и заработаю денег.
- Да, сделай мне одолжение, - отвечал обычно я, - займись полезным делом: сходи куда-нибудь развлекись или хотя бы погуляй в парке. Нельзя молодой девушке вести такой затворнический образ жизни! Ты прямо как М.! Точь-в-точь! Думаю, вы бы прекрасно друг друга поняли.
- А кто такой М.? - спросила она заинтересованно. Возможно, с того самого момента мы и пересекли точку невозврата, отрезав все пути к отступлению.
Вскоре я познакомил сестру со своим другом. Он ей очень понравился. Не знаю, когда она влюбилась в него. Может, сразу, едва увидев, а может, спустя некоторое время. Да это и не важно теперь. Важно только то, что у меня больше нет сестры. М. забрал её, и я ничего не смог поделать.
Говорят, хочешь изменить ситуацию - измени свое отношение к ней. Я пытался, честно, много раз, но бестолку. Моя тоскливая однообразная жизнь тому подтверждение. И я не хотел, чтоб ещё и сестра вела такой же убийственный образ жизни. Она и так слишком сильно была привязана ко мне, с самого детства делила мою боль с собой, а я по-прежнему оставался слишком эгоистичен. Но от одного-единственного неверного шага я обязан был её предостеречь. Она не хотела меня даже слушать. Моему другу было тридцать пять, а моей сестре - двадцать четыре. И довольно большая разница в возрасте её нисколько не смущала. Она ходила счастливая, даже несмотря на то, что М. относился к ней весьма холодно. Я не знаю, нравилась ли она ему хоть чуть-чуть или нет. Они общались. Вернее, как общались: так же как и я с ним. Ей постоянно приходилось делать шаг первой. Но моя сестра была сильной и независимой девушкой. Она никогда не ставила себя в базарный ряд, не ждала, когда на неё обратят внимание, а предпочитала выбирать сама. Знаю только, что обычно её выбор не был взаимным. Она страдала от неразделенной любви, а после многочисленных слез и психов, уже немного успокоившись, говорила, что впредь не будет никого любить. Примерно через год история повторялась вновь.
М. был очаровательным мужчиной. Моя сестра не могла им налюбоваться. Думаю, больше всего на свете она хотела быть с ним, а чего хотел он? Этот человек оставался для меня загадкой. Он по-прежнему жил один, ни с кем не встречался. А наши коллеги пускали о нем разные сплетни. Говорили, например, что он будто бы кому-то сказал, что совершенно точно никогда не женится. Что хочет всегда быть один и ему абсолютно никто не нужен. Окружающих, особенно женскую половину нашего коллектива, это ужасно бесило и вскоре они бросили всякие попытки понравиться М. Но моя дорогая сестра не сдавалась. И ей было плевать, что рассказывают о её любимом человеке, плевать, что её предостерегают те, кто однажды уже наступил на эти грабли, видно, она не верила ни единому слову моих коллег и хотела переубедить своего возлюбленного. Е. считала, что его срочно нужно спасать. Она хотела подарить ему другую жизнь, вытащить его из той мрачной беспросветной тоски, в которую он себя загнал, и она готова была связать свою судьбу с ним навсегда. Я до сих пор не могу этого объяснить, но её тянуло к этому человеку со страшной силой. А он каждый раз разбивал все её надежды в прах. Своим безразличием и нежеланием что-либо менять. Понимал ли он, что так жить нельзя? Конечно, понимал, ведь он был очень умным человеком. Я бы даже сказал, гениальным. Но скорее всего, мой друг уже давно, так же, как и я, махнул на всё рукой. Создавалось такое впечатление, будто он, вообще, занимался самоистязанием. Иначе я это назвать не могу. Моей сестре и мне особенно запала в душу фраза, которую он однажды сказал.
М. писал стихи. Прекрасные стихи. Он мог смело опубликовать их, и я уверен, что читатели были бы в восторге, но вместо этого он их уничтожил, не оставив ни единой копии. Моей сестре было очень жалко, она спросила, зачем он это сделал. В ответ он заявил, что не хочет, чтоб о нем вообще оставалась какая-либо память. Это было странное заявление, говорившее о многом. Нас с сестрой оно не шокировало только по той причине, что мы и сами были такими же, как М., но в отличие от него ещё как-то пытались с собою бороться. Вернее, пыталась только она, а я просто делал вид. Но как бы там ни было, моя сестра безумно любила М. И ей было все равно на его тяжёлый характер, нежелание создавать семью и прочие странности. Он был для неё идеален, как Бог, и больше она ничего не желала слушать.
***
Вскоре мой друг хоть немного стал улыбаться. Теперь он встречал Е. не с каменным лицом, чуть ли не кричащим, чтоб она не приставала с глупыми, по его мнению, разговорами, а напротив, делал как можно более доброжелательный вид. Я счёл это хорошим знаком, потому как моя сестра уже начинала грустить от его холодности. Нет, если не закрывать глаза на все это, надежды, наверное, никогда и не было. И то, что моя дорогая девушка проводила свободное время тоскливо сидя на подоконнике и вытирая текущие против воли слезы, уже значило многое. Я утешал её как мог, хотя сам не верил ни единому своему слову. Когда-то давно произошло очень много трагических событий в нашей жизни, и с тех пор мы поклялись друг другу, что станем счастливыми, что больше не позволим себе страдать и никто отныне не посмеет причинить нам боль. Но, как известно, в мире нет нерушимых клятв и обетов. После у меня были несчастливые отношения, оставившие на сердце уже четвёртый рубец, а далее война, в которой я чудом выжил. Теперь я просто хотел покоя. Но я не нашел его, даже устроившись работать в крематорий. Наверное, оттого, что сам не желал меняться. Да и было вовсе не до этого. Каждый день я слушал свою сестру, и мне становилось невыносимо больно и обидно.
- Он идеален. Он совершенный, как Бог, - твердила она мне, - с каждым днем я влюбляюсь в него все больше и больше. Но все тяжелее становится терпеть его холодность. Люцифер, прошу, дай мне сил! - и при этих словах она обращалась ко мне уже не как к своему брату.
Мог бы я повлиять на своего друга? Конечно, мог. Но я всю жизнь был слабаком. Может, и правильно отец сделал, что выгнал меня из дому. Теперь, по прошествии стольких бесполезных унылых лет, проведённых в полном одиночестве, все его поступки перестали казаться мне жестокими. Они даже начали складываться во вполне определённую картину. Я не смог защитить своих друзей, когда все вместе мы подняли мятеж, теперь я не мог облегчить страдания своей сестры - единственного родного мне человека. Я не смог отстоять свое право на любовь и счастье... Да много чего не смог. Мне было тошно от самого себя, но смерть стала для меня недоступным удовольствием. Руки просто опускались, я не знал, что делать в сложившейся ситуации. Моя сестра целыми днями пропадала в театре. Она говорила, что работа - это единственное, что помогает ей отвлечься от тоскливых мыслей и переживаний. Ей было настолько плохо, что она даже позабыла обо мне. А время, как назло, тянулось слишком медленно, будто стараясь продлить чью-то агонию.
Прошло полгода с тех пор, как я познакомил свою сестру с М. Уже близилась весна, но в этом году она выдалась как никогда тяжелой: и для меня, и для сестры. К середине апреля мне предложили должность директора крематория (до этого я был заместителем). Я согласился, но особой радости по этому поводу не испытал.
Каждый вечер я возвращался в пустой дом и дожидался прихода Е. Спектакли у неё заканчивались поздно. Порою она приходила не раньше двенадцати, а потом всю ночь не спала, беспокойно ворочаясь в постели, а иногда и вовсе не ложилась. Засыпала она под самое утро и спала до обеда, а к тому времени я уже уходил на работу. Так что, виделись мы только по ночам и в её единственный выходной. И даже тогда все наши разговоры были только про М. Я забыл спросить, рассказала ли она о своих чувствах моему другу, хотя если и нет, не заметить её любовь мог только слепой. Но М., похоже, было всё равно. На работе мы с ним пересекались часто, но я по своей природной слабости и замкнутости так и не решался заговорить с ним о сестре и задать, наконец, прямой вопрос. Да, я был никудышним братом и моя дорогая девушка такого точно не заслуживала. И кто знает, быть может, все это мы с ней выдумали? Эти странные метафоры, эту странную жизнь, и весь этот мир, так непохожий на остальные мне известные. Хотя нет... Кто же добровольно создаст такой мир, в котором сам будет страдать?
Мы провели весну в тотальном одиночестве. Кругом расцветала природа, в распахнутые настежь окна веяло ароматом акаций и сирени, и улыбчивая молодёжь выходила греться на солнце. А я день за днем сидел в мрачном кабинете у себя в крематории и разбирал бумаги. Я уже говорил, что давно махнул на себя рукой. Меня перестал заботить этот губительный образ жизни. Я начал много курить, прям как мой друг. Да, именно как М., потому как он, действительно, курил очень много, хотя как врач должен был понимать, к чему может привести эта дурная привычка. Мы говорили о всякой ерунде, стараясь обойти стороной главную тему: тему моей сестры и её отношений с М. И я всякий раз удивлялся, почему этот человек имеет надо мной такую огромную власть. Чего в нем такого особенного? Почему мы вообще, стали общаться и как я втянул во всё это Е. Но пути назад уже не было. Со временем я, конечно, понял, что в нем нас так зацепило. Он и в самом деле был не таким, как все. Он был лучше, намного-намного лучше остальных, и в его характере проявлялись те качества, которые уже стали редкостью лет двести назад, а теперь и вовсе превратились в миф. Если б я и хотел кого-то видеть рядом со своей сестрой, то это непременно был бы он. К сожалению, мой друг придерживался иного мнения. Мне до сих пор больно от всей этой истории. М. забрал у меня сестру. Не в буквальном смысле, нет. Он просто забрал её сердце, как когда-то моё забрала единственная женщина, которую я любил.
Я так и промаялся всю весну, пытаясь отодвинуть от себя нечто необратимое, что следовало за мной по пятам. Честно, я хотел всё бросить. И бросил бы, наверное, если б не М.
***
Я очень хорошо помню тот день. Тот единственный день, когда мне захотелось повернуть время вспять, как в далеком детстве. Это был конец июля, моя сестра находилась в отпуске, поэтому мы решили съездить куда-нибудь вдвоём отдохнуть. Только её совсем ничего не радовало. На улице было пасмурно и прохладно, близилась гроза, и мощные порывы ветра безжалостно колыхали деревья у нас в саду. Мы любили грозы, и всегда с замиранием сердца наблюдали за яркими розовыми молниями, испестрившими хмурое небо. Уже первые капли упали на подоконник, а моя сестра все ещё стояла на крыльце, вглядываясь в низкие облака. Мне казалось, она уже несколько дней хочет что-то сказать, но всё никак не решается. Я вышел к ней. Дождь только спускался, но она дрожала от холода, и я обнял её за плечи. Е. поняла меня без слов.
- Люци, - тихо позвала она, - Я ухожу.
Сначала я подумал, что ослышался или неправильно понял ее заявление.
- Что? В смысле... С Земли?
- Нет. Ухожу вообще, - сухо ответила Е., стараясь придать своему лицу невозмутимый вид, но я же знал, какой на самом деле кромешный ад творится у нее в душе, раз она завела разговор на эту тему. Я, наверное, давно уже понял, что так всё и будет, только старался не замечать очевидного.
Нет, я не был удивлён, возможно, самую малость, но во мне еще теплилась надежда, что мы с сестрой говорим о разных вещах, и я ее просто не так понял.
- Постой, это же невозможно?! Мы бессмертные!
- Ты так в этом уверен?
И оттого, как неоднозначно прозвучал ее вопрос, меня прошиб озноб по всему телу.
- Это всё из-за него, да? Из-за М.?
Она тяжело вздохнула.
- Не только. Но в большей степени из-за него.
- Что он тебе сказал?
- Он сказал, что не любит меня, и я ему не нужна.
Ее слова так больно резанули по сердцу, будто это сказали мне, а не моей сестре, хотя ведь так и было когда-то.
- Это всё отец и его служители. Не смогли нас победить, так теперь пытаются достать через этого человека.
- Люци, не говори ерунды. Нет здесь никакого злого умысла...
Мы надолго замолчали, слушая раскаты грома. Я курил сигареты, одну за одной, стряхивая пепел прямо на деревянные перила крыльца, и все никак не мог преодолеть эту недосказанность между нами. Моя сестра казалась спокойной, как никогда. Она будто говорила об обыденных вещах, а вовсе не о том, что собирается закончить эту жизнь.
- Слушай, - наконец сказал я, - Ведь в мире существует не только М. Есть и другие. А как же твой театр, карьера? Ведь ты так хотела стать знаменитой!
- И сейчас хочу, но только если буду рядом с ним. А без него ничего не имеет смысла. Всё остальное мне просто не нужно. Люц, я пришла сюда по той же причине, что и ты. Постараться стать счастливой... Мне не удалось. Так есть ли смысл находиться здесь и дальше? Я не могу заставить человека полюбить меня.
- И ты собираешься уйти? Куда? Что это значит, вообще?
В ответ она только молчала, тоскливо глядя на серую стену дождя впереди.
- Ты сам прекрасно знаешь, брат, что это значит, - прозвучал в моей голове ответ.
- Серьезно? Уйдешь отсюда полностью? Туда, где ничего нет? Что ты там будешь делать одна?
- Создавать, если получится. Как отец. Стану, как он. Создам другую реальность. Отключу все чувства, эмоции. Чтоб никогда. Больше. Не испытывать. Этого разрушительного чувства. И никогда не любить.
- Наверное, я все-таки должен пойти и разобраться с М. - Решительно сказал я, чувствуя, как во мне закипает бессильная злость.
- Нет! Не вздумай, слышишь?
- Почему?
- Потому что силы не равны, - мудро заметила моя сестра.
- Как знать? Я вот, например, чувствую себя таким слабым, как никогда.
- Вообще-то, я имела в виду именно это. Извини...
- Да ладно... Кто же на правду обижается? Я и сам знаю, что мне далеко до этого человека...
- Ты пойдешь со мной? - в надежде спросила сестра, но в ее голосе звучала обреченность. И я бы все отдал, чтоб она забрала свои сегодняшние слова обратно.
- С тобой? А как же этот мир?
- Ну, так мы всегда вправе вернуться...
"... и снова стать несчастными..." - подумал я, заодно прикинув, на сколько нас хватит в следующий раз.
Действительно, земная жизнь как тюремное заключение. Кто добровольно отправится сюда? Давным-давно я пришёл на Землю в надежде стать здесь счастливым, а заработал лишь клиническую депрессию и разбитое сердце. Но что самое страшное, я не предостерёг от этого и свою дорогую сестру.
Можно было, конечно, остаться здесь и повторить попытку, да только сколько их будет? Чтобы стать счастливыми нам не хватило миллиарда лет, тогда что решит год или два? Прожить полную земную жизнь? Нет, вы уж извините, в это я ввязываться больше не хочу: нет ни сил, ни желания. Терпеть этот беспощадный аттракцион день за днем - сущее наказание, одолеть которое под силу только людям. Я же слаб. У меня нет веры, толком и нет семьи, нет цели и нет мечты. Всё осталось в прошлом. Всё навеки замерло в моем бесславном Падении, и у меня всё никак не достаёт духу начать жизнь с чистого листа.
Однако тогда я ничего определенного так и не ответил. Мы еще до глубокой ночи сидели на крыльце в полном молчании. Дождь давно закончился, только редкие молнии едва сверкали на горизонте. Ложиться спать уже не имело никакого смысла: через три часа мне нужно было вставать и собираться на работу.
Дрожащими пальцами я достал из кармана телефон, собираясь позвонить отцу. Он ответил практически сразу же. Голос его был сонным, и на какой-то миг мне даже показались некоторые нотки дружелюбия в нем. Я хотел всё ему рассказать: что я чувствую и как мне плохо, как я несчастен и хочу домой, словно маленький мальчик устроить истерику, просить прощения и надеяться, что он меня утешит, но вместо этого я лишь сказал обычную сухую фразу:
- Нам нужно встретиться.
И получил такой же сухой ответ.
***
- ...и что теперь? - вне себя от гнева кричал отец, - Ты во всем виноват! Это ты не уберег сестру. Останешься теперь совсем один!
- Благодаря тебе! Потому что ты создал такой безжалостный мир!
Это окончательно взбесило отца. Он схватил меня за ворот пиджака и начал трясти, выплескивая всю свою агрессию, накопившуюся за долгие годы нашей разлуки.
- Так я должен был сначала у тебя разрешения спросить? Ты - глупый мальчишка! Ты ничего не можешь! Только создаёшь проблемы себе и своим близким!
Собственно, ничего другого я и не ожидал услышать. Только вечные упрёки и оскорбления. С силой я вырвался из его цепких объятий, почти выплевывая в лицо жестокие слова.
- Не приближайся к нам! - так сказал я, хотя уже заранее знал, что это бессмысленно. Раньше мы скандалили как последние враги, но через неделю, максимум две, он снова появлялся у меня на пороге. Он приходил ко мне домой, и сразу же, едва закрыв за собой дверь, выказывал свое недовольство и раздражение, постоянно указывая, что мне делать и как жить, но свою жизнь никак не мог наладить. Наш отец много пил. Его мучили депрессия и одиночество. А весь созданный мир осточертел ему так, что он давным-давно уже наплевал на людей и перестал вмешиваться в их жизнь.
Иногда он все же приходил на землю, но вовсе не для того, чтоб кому-то помочь, а просто чтобы развеять беспросветную тоску, в которой он вечно пребывал. Его кухня и гостиная были завалены пустыми бутылками из-под вина и абсента, в душные комнаты не проникал ни единый лучик света, потому что окна постоянно были зашторены, и везде царили жуткий бардак и запустение.
Иногда он все же приходил в себя, устраивался на работу, пытался наладить свою жизнь, но хватало его ненадолго. Он путешествовал из страны в страну, менял имена и профессии, но себя изменить был не в силах. В книгах написали, что он создал людей по своему образу и подобию. Так вот, это чистая правда. Он был человеком, без сомнения, настоящим человеком.
Это может прозвучать неправдоподобно, но когда-то давно, в моем глубоком детстве, у нас, действительно, были прекрасные отношения, мы сильно любили друг друга и, наверное, продолжали любить и теперь, но после моего мятежа всё изменилось. Моя сестра встала на мою сторону и немного повзрослев, ушла вслед за мной. Наверное, после этого отец и начал сильно пить. И хоть он не мог никогда опьянеть в силу своих физических особенностей, он просто делал вид, что пьян и обычно начинал срываться на своих подчинённых. Теперь он сорвался на меня после того, как я рассказал ему о сестре. И хотя он давно уже потерял всякое влияние на нашу судьбу, мне до сих пор хотелось, чтоб он, как в старые добрые времена, вмешался, помог, восстановил справедливость, но тщетно.
Хотя, может, моей сестре и не нужна была помощь? Она любила М., но знала, что это бессмысленно. Однако Е. сказала, что благодарна судьбе за то, что она свела её с этим человеком. Хоть ничего из этого и не вышло, но остались воспоминания, которые будут греть душу следующие несколько миллионов лет. А потом, как знать, возможно, мы снова придём на Землю, придём, чтоб вновь разбить вдребезги нашу мечту стать счастливыми, а возможно, мы наконец-то когда-нибудь ими станем. Я не знаю. Я окончательно убедился в том, что ничего не знаю об этой жизни. Но совершенно точно можно сказать лишь одно: что наш отец не управляет ею. Он, вообще, ничем не управляет. Он построил прекрасный корабль, но уже с самого начала произошла самая главная поломка, сделав его неуправляемым. Теперь он только вечно дрейфует в его бесконечности, среди этого безмерного хаоса, но никак не может найти себе пристанища.
Что произошло дальше? Наверное, это слишком предсказуемо. Сестра не попрощалась. Просто в один из дней она исчезла. Я пришел в пустой дом. Может, не дай Бог, я и ожидал увидеть её с лезвием в руке и кровоточащей раной на запястье, или с горой таблеток, но вовсе не так. Я не мог смириться с мыслью, что ее просто в один миг не стало. Хотя я до последнего надеялся, что тогда, в ночь на том злополучном крыльце, она шутила.
Я бы мог уйти вслед за ней, но остался. Я остался на Земле, чтобы присматривать за М. За тем, из-за кого я и оказался один в этом мире. Он со мной больше не общался, хотя мы продолжали работать вместе. Испытывал ли я досаду или злость? Нет. К нему я испытывал только любовь. Этот человек с именем моего заклятого врага-архангела заставлял меня быть живым. Заставлял меня просто жить и бороться каждый день. Вдыхая воздух пыльного старого города, просто продолжать идти вперед. Он, наверное, не понимал, что у меня так не получится, что я не человек, которому все под силу, что я сломаюсь, если еще хоть что-то ужасное произойдет в моей жизни. Мне следовало научиться у него не смотреть назад. Мне следовало постараться жить одним днем и по ночам стирать себе память, чтобы стать счастливым. Но я так не умел. Ведь я не был человеком... Я до сих пор всё помню, всё, что произошло с нами на этой Земле. И мне тоскливо, когда порою я представляю, как моя сестра всё зовёт М. в своих черно-белых снах. Наверное, она и не пытается его забыть. Ей тепло от этой несбывшейся любви. Только жаль, что всё так вышло. Эх, была бы ещё одна жизнь! Но наш отец подарил нам только одну, и то, без права на ошибку.
***
Через один миллион лет мы с сестрой снова встретились. Я вошел в старый пустой дом, в котором мы когда-то жили. Вернее, то был уже не тот дом, а другой, воссозданный из наших воспоминаний.
Я увидел её сидящей на подоконнике в глубоких раздумьях.
- Здравствуй, сестра, - сказал я.
Она повернула голову на мой голос, и я, как и много лет назад, узнал безмерную тоску в её темных глазах. Ничего не изменилось, будто было вчера.
Да, человек с именем архангела оказался куда сильнее, чем я думал, раз удерживал её сердце уже столько времени.
- Ты так ничего и не создала? - глупо спросил я, хотя заранее знал ответ.
Она только грустно кивнула.
- Ну почему он? Почему?
- Не знаю... Без него всё утратило смысл. Я не могу ничего создать. Ради кого это делать? Уж точно не ради себя... И я чувствую кромешную пустоту внутри, как и до встречи с ним. Будто одной половины меня просто не стало. Мне не нужна такая реальность. Мне, наверное, ничего уже не нужно, как и ему. Я стала точь-в-точь как он... - с этими словами она грустно усмехнулась.
Что мне оставалось делать? Только пожалеть свою сестру. Но жалость здесь была бессильна. Выходит, они нас все-таки победили? Наши враги победили нас через этого человека? Я отказывался в это поверить. Я уже давно не встречал никого из них, и вообще забыл, когда последний раз разговаривал с отцом. Но если, действительно, все обстояло именно так, как подсказывала мне интуиция, я все равно не собирался так просто сдаваться.
- А как же я? - зачем-то спросил я сестру, но будто обращался к себе, - Я тебе нужен?
- Что за глупые вопросы, Люци? Ты и есть я. А я - это ты. Мы с тобой одна и та же сила...
Наверное, если б можно было повернуть время вспять, я бы запретил ей приезжать в тот город. Я бы и сам никогда не пошел работать в крематорий и не встретился с М. Или все-таки, будь я всемогущим, я б не стал ничего менять? Ведь встреча с М., - это подарок, один шанс на миллиард. Но печальные глаза сестры разрывали мне сердце. И хоть оно было не человеческим, как и у нее, это только сыграло злую шутку с нами. Ведь оно не могло забывать. Не могло разлюбить. И не могло предать. Хоть пройдет сто лет, хоть тысяча, хоть целая вечность пролетит над Вселенной - оно ничего не забудет и не изменится. Так уж оно устроено. Так устроены мы. Иногда мне хотелось просто вырвать его из груди, чтоб оно больше не болело. Да только чем бы я потом заполнил образовавшуюся пустоту? Злостью, печалью и гневом?
Я бессильно опустился в кресло рядом, слушая гнетущую тишину, заполнившую этот старый дом.
За окном кипела жизнь, за окном расцвел новый удивительный мир, но в моей душе сгущались такие же сумерки, какие были в ней и сто лет назад, и тысячу, и будут, наверное, всегда. Я потерян для этого мира и этой жизни, и у меня нет сил вернуться назад. Мы с сестрой как две стороны одной медали, у нас одна судьба на двоих и одна душа. Изменится ли когда-нибудь наша жизнь? Я даже не могу себе этого представить... Только мы вдвоем ответственны за нее, но это все равно ничего не решает. Мне интересно только, сможем ли мы когда-нибуть стать счастливыми?