Это был такой древний старик, что в доме никто не знал, сколько ему лет. А матери старика на вид давали не больше шестидесяти, и чтобы закончить с анкетными данными, отметим, что брюки старика были пошиты в декабре 1919 года. И больше уж, кажется, ни к возрасту его, ни к брюкам можно было бы не возвращаться, но жизнь порой так замысловато поворачивается, что и к тому и к другому вернуться все-таки придется. Что же касается той немаловажной детали, что вместо нормальной человеческой головы у него была голова филина, то интересен здесь не столько сам этот факт (о нем читатель уже оповещен заглавием), а то, что филин этот недавно умер. Филины ведь, несмотря на свое древнее происхождение - совиный отряд насчитывает около 50 млн. лет - сами по себе, как известно, не такие уж долгожители, во всяком случае, не могут сравниться по продолжительности жизни с некоторыми породами черепах (до 150 лет). В общем, голова была мертвой, так что по-настоящему этот рассказ этот должен бы называться "Старик с головой мертвого филина", но такое название, думается автору, могло бы отпугнуть чрезмерно чувствительных барышень. Что же до черепах, то и про них здесь упомянуто неспроста: об одной черепахе-долгожительнице речь пойдет ниже.
Аккуратный листочек объявления, приклеенный к столбу на автобусной остановке, трепыхался под напором влажного весеннего ветра бахромой телефонов. На листочке четкими буквами было выведено:
Для ухода за пожилой женщиной-инвалидом приглашается очень старый мужчина в брюках пошива 1919 г., с головой филина (можно мертвого) и добрым отзывчивым характером. Обеспеч. жилплощадью, видом на жительство в погранзоне, питанием по текущим нормам вредного производства. Возможны, по соглашению, серьезные намерения, брак.
Звонить по тел.: 516-131611
-Ну, что вам сказать, характер у него добрый, отзывчивый, но бывает, что и находит на него - печалится. Да и как тут не запечалишься, ведь один остался, это после того, как умер у него филин, тут любой запечалится. Легко ли теперь, скажите на милость, прожить без головы? У него ведь это со времен школы еще началось - учился он неплохо, но уж очень замкнутый был, с ребятами трудно сходился, отношение у тех к его голове было, знаете, настороженное, - мать старика, еще довольно моложавая женщина, совершенно не похожая на какую-нибудь стопятидесятилетнюю черепаху, с любовью глядела на сына, которого привела по объявлению.
-Конечно, конечно! Как не понять, очень хорошо понимаю, у самой трое детей было - и все в школе не очень чтоб хорошо шли, но потом выпрямились, окончили с медалями, все в вузы поступили, и все трое, надо же такое совпадение, были в разные годы союзными министрами по сельскому строительству, они у меня уже умерли, не дожили до перестройки. А ваш сынок чем, простите, занимался? - женщина-инвалид была наоборот на черепаху очень даже похожа, более того, не просто похожа, а просто-напросто черепахой настоящей и была. А вот инвалидом-то скорее всего - нет. Старик с головой мертвого филина робко на нее время от времени поглядывал, а потом опускал глаза долу, разглаживая свои брюки пошива 1919 года.
-А занимался он у меня разным, - мать с трудом оторвала любящий взгляд от сына, - мастерил кое-что по дому, серьезно увлекался выжиганием по фанерке, издал сборник стихов.
-О чем? - заинтересованно встрепенулась мать покойных министров.
-О счастье.
-О!
-Да, это были замечательные стихи. Один из них даже положили на музыку и исполнили по радио, да вы может быть слышали, там замечательные слова есть про счастье. Помнишь, Коля? - мать опять с силой вернулась любящим взглядом к сыну.
Но сын задернул свои мертвые совиные глаза шторками нижних век и казалось задремал, или, может, воспоминания о собственных стихах так его разбередили, что он весь как-то провалился в себя.
-А я, как младший-то мой помер, завела у себя кружок танцев, у меня квартира, видите, большая, совминовская, мне ее оставили, но приватизировать пока не дают, так здесь у меня три года кружок бальных танцев был на общественных началах, у меня и пианино есть, к нам один ходил из кордебалета танцор, но соседи жаловаться стали - шумно, видите ли, спать им после обеда мешаем, под нами бандиты настоящие живут, - черепаха недовольно заворочалась в кресле.
-Мы живем в пограничном сумрачном мире, на стыке зоологии и застывшей музыки, - автор, до сей поры молчаливо присутствовавший в комнате, встал и медленно подошел к окну; он старался не скрипеть половицами, не потирать руки, не поглаживать задумчиво подбородок, не привлекать к себе излишнего внимания. - Здесь нужна осторожность, кропотливый учет мельчайших обстоятельств. И так уже понавытворяли дел: вон, шрапнелью убило на прошлой неделе спаниеля заместителя префекта, да что там говорить, просто опасно стало по ночам выгуливать собачек, - автор молчаливо продолжал, стараясь не выбирать слов, лишь походя лаская черепашку по шершавому панцирю. - Вчера был обнаружен скрывающийся за низкой облачностью биплан-разведчик У-2. В нашем тихом городе (назовем его условно жемчужиной Балтики, северным Туапсе) дуют страшные весенние ветры, и было несколько опрометчиво вывешивать столь колкое объявление и давать при этом такой многозначительный телефон. Произошла досадная засветка, мы все оказались на виду, я к вам обращаюсь, Николай Иванович, не спите.
Старик всколыхнулся жухлыми перьями на затылке, приоткрыл правый глаз, обеспокоенно-вопрошающе устремил на автора взор полный невысказанной муки. Матушка его поджала обидчиво губы:
-Прикажете делать вид, что ничего не происходит, обходить стороной птичьи трупики на тротуаре? Их уже невозможно, невозможно больше игнорировать, они взывают к нашей совести, - мать старика разнервничалась, на глазах у нее выступили слезы, мать старика стала походить на заплаканное оттепелью окно. - Гибнет самое дорогое, что у нас еще осталось... Завоеванная нами свобода!
Окно все больше горячилось, просто обливалось ручьями слез. И продолжало, захлебываясь негодованием:
-Ну хорошо, еще можно согласиться с тем, что было не все продумано, что наше выступление оказалось несвоевременным, плохо подготовленным, но...
-Вот именно, очень плохо подготовленным, - автор отложил нож, которым крошил морковку черепахе. Черепаха робко выглянула из-под панциря, вступила в разговор:
-Мой старший, еще когда был только первым заместителем министра...
Но окно резко перебило ее:
-Бессмысленные глупые поступки, да вы хоть десять бальных классов откройте, и все равно в этом городе ничего не сдвинется с места, а на любой черепаший шажок нашей администрации враг ответит массированным налетом! Вот, пожалуйста - слушайте.
Автор завернул кран, под которым мыл салат, прислушался. Из-за плачущего окна доносилось еле слышное стрекотание биплана У-2. В дверь кто-то царапался. Старик побледнел, завалился набок, притворился еще более мертвым, чем был.
Автору, которого родители, уходя на работу, уже с осени начали оставлять в квартире одного (бабушка скоропостижно умерла с первыми морозами, так что выхода все равно не было), строго-настрого приказали дверь никому не открывать без предварительного подробного опроса: кто? от кого? зачем?
-Из префектуры, открой давай, мальчик!
-Не знаю никакой префектуры, кто, от кого, зачем?
-Знаешь прекрасно, - настаивали из-за двери, - знаешь даже, что у заместителя префекта спаниеля убило ночью шрапнелью, открывай живо!
-Ну хорошо. Открою, если покажете ордер.
-Никакого ордера, никаких ордеров по законам пограничного времени больше нет, пропуска и талоны отменены, абонементы не действительны, при попытках мародерства - расстрел на месте.
-По вашим словам выходит, что отменены все конституционные гарантии. Так?
-Не залупайся, мальчик. Сейчас я позову понятых, и взломаем твою дверь к чертям собачьим. Папка тебя же выдерет как сидорову козу, открывай.
Автор открыл высокому лысому (почему лысому?) человеку в шляпе (но все равно он казался лысым) и в "детективном" плаще, пропустил его в комнату. Плачущее окно туманило и без того слабый вечерний свет, черепаха, стуча лапками по паркету, семенила под сервант, в кресле, завалившись беспомощно набок, вел свое полузагробное существование вырезанный из картона старик с головой мертвого филина.
Выдать автора было некому, но какая-то смутная тревога одолевала его, недетская тоска гнездилась в груди.
-Это ты, паскудник, натворил? - штатский милиционер достал из кармана сложенную вдвое бумажку с бахромой. Развернул ее, издали показал нахохлившемуся пацану. - Ты?
-А что, собственно, такого? Ищу сиделку к черепахе, просто так, никакого подтекста...
-Не залупайся, я сказал, а то папку дожидаться не буду - сам выпорю.
-А чего? Чего вы всё грозитесь?
-Телефон ты написал? Чей это телефон, можешь сказать? Молчишь, тогда Я тебе скажу, как этот телефон правильно нужно читать: 5-16-13-16-11, так?
-Откуда Я знаю, это шутка была, мне Генка Белых его дал.
-Когда в колонию для малолетних отправим, разучишься у меня шутить!
-А чего в колонию-то сразу, что такого-то?
-А то, что дурака не валяй, знаем мы алфавит, расшифровывать ваши гадости научились. "Д-о-л-о-й!" - вот что ваш телефончик значит, а с Генкой твоим мы разберемся, и с филином якобы мертвым, и со старушкой-черепахой. Вы нам за все заплатите! Живо собирайтесь. И мертвый твой филин тоже.
Стрекотание биплана У-2 перешло в надрывный вой. Вдали рвались первые бомбы. Дребезжало заплаканное окно. Через него по опустевшей комнате растекалась чернильная мгла.
Эпилог писался с трудом. В пустом актовом зале наших городских спецслужб нескончаемо продолжались репетиции поисков хоть какой-то мало-мальски приемлемой, с точки зрения новых законов, концовки. Оперативные подразделения, которые с таким блеском провели эту операцию, скучали в фойе, пили балтийское пиво в буфете, недовольно перешептывались, ждали звонка. За столиком с ночником центре зрительного зала режиссер, пожилой полковник, в прошлом седовласый, угрюмо шептал адъютанту:
-Эх! Нет финала, нет сквозного действия, да и музыка какая-то невнятная, кларнет не мелодию нужную нам играет, а хрипит что-то вражеское... Пошел насмарку результат долгой и кропотливой работы всех наших специалистов: шифровальщиков, медиумов... Сколько ученых, кандидатов в доктора, а не могут установить истинное значение этих проклятых темных мест, черт бы их побрал!
-Вот у меня тут последние их предложения, - адъютант-помреж вежливо склонился, протягивая спецконверт.
-Посмотрим, что они там...
Магическое пространство сцены осветилось зеленоватым, зашевелились фигуры толкователей, колдунов - специалистов по расшифровке закодированных посланий. Их выводы читателям подсказывались чередой диапозитивов с субтитрами.
Ч е р е п а х а - выявлены возможные толкования фигуры Ч. (подкласс пресмыкающихся), ее схожесть с другими рептилиями и, в первую очередь, со змеей, а также и с драконом. Большую роль в расшифровке играет панцирь, в который Ч. прячется - символический смысл этого факта трудно переоценить. Следует также отметить, что изображение Ч. типично для иконографии оккультизма, но ее образ можно рассматривать и в чисто онтологическом виде. Следует обратить внимание на то, что Ч. является одним из символов древней китайской "Книги перемен": "...Если будете продвигаться вперед, тщательно продумывая каждый шаг, успех и удача не изменят вам и в дальнейшем. У черепахи не меньше шансов придти к цели первой, чем у зайца".
Б а л е т, к о р д е б а л е т - намек на то, что советский Б. был известен во всем мире, в наших же северных провинциях он пребывает, на самом деле, в зачаточном состоянии бальных классов. Намек толком разъяснению не подлежит, скорее всего автор отдает дань своим юношеским тайным мечтаниям об обнаженных ножках балерин А.С.Пушкина. К тем же поллюцидным мечтам-сновидениям вне всякого сомнения относятся разбросанные там и сям в рассказе птичьи трупики и убитый спаниель.
У-2 - нет сомнения, что автор, пытаясь запутать следствие (как и с номером телефона), хочет внушить нам мысль, что У-2 - это печально-известный американский самолет-шпион, или, в крайнем случае, легендарный учебный "кукурузник", он же легкий ночной бомбардировщик. Но следствие уверено, что под этим именем в действительности зашифрована известная зарубежная рок-группа.
О к н о - Явное противопоставление "здесь-там", огромную роль играет также мифологический символ О.-опасности, заоконной угрозы, "смерть входит в наши окна" (вместо двери). О. - глаз дома, в чем-то схоже с порогом. Следствие установило несомненный намек на петровское "О. в Европу" и с непреложностью уверено, что затуманенное и обливающееся слезами О. есть аллюзия на нарушения неких соглашений, клевета на существующие, якобы, у нас ограничения на контакты, то есть намеки эти восходят к допотопным обвинениям нашей страны в нарушении прав человека, как известно полностью опровергнутые временем. О. также обозначает пустоту, пустую карту - человек умер и гадать на него бесполезно.
Л ы с ы й ч е л о в е к - пустота на голове, как пустая карта в гадании: будущее не может быть описано в доступных человеку понятиях (есть сходство с окном). Можно толковать двояко. Первое, более поверхностное толкование, должно принимать во внимание именно физическую характеристику Л.ч., который, вместе с тем, "в шляпе", то есть лысина его не обнародована, является скрытой или вовсе воображаемой. Скорее всего, это только метафора, грубый намек на какие-то там идеологические, может быть, убеждения "лысого", или на то, что автор именно так пытается трактовать пришедшего к нему. В плане цифровых значений Л.ч. представляет богатейший простор для гаданий, наиболее интересные и полезные из которых будут приведены в окончательном приговоре автору. Второй вариант толкования практически не принимает во внимание метафорическую лысину пришедшего, относя ее к заведомо ложным признакам (автор специально указывает на эту деталь, чтобы напустить туману, увести следствие на ложный след), а рассматривает физические и метафизические характеристики пришедшего с точки зрения его восприятия ребенком, будущим автором. Рассказчик, как и всякий ребенок, несомненно должен был смотреть на пришедшего снизу вверх, то есть видеть его великаном, но поскольку он нигде не упоминает о высоком росте вошедшего, то следует предположить в пришедшем карлика, и в таком случае он легко разъясняется теориями Парацельса из его трактата о нимфах, сильфидах, саламандрах и карликах. Карлики, гномы - существа, не принадлежащие роду Адама, но обладающие некоторыми человеческими характеристиками. Отличаются они, например, тем, что способны проходить сквозь стены. "Лысый" гном (по Парацельсу от греч. "гнозис"?) несомненно в рассказе Deus еx machinа, но подобная линия расшифровки требует дальнейшей оперативной разработки. Так же как многие другие моменты и детали повествования.
-А прокурор? Тут вот сказано по тексту, что он спрашивает на суде, что означает сама эта голова мертвого филина?
-А ему следствие заявляет, - адъютант указал в бумагу, - вот тут, что она означает именно голову мертвого филина и расшифровки не требует.
-Так, а какую же роль играли в столь хитро организованном антигосударственном заговоре ветхие уже б р ю к и п о ш и в а 1919 года? - спросило из темной ложи обвинение и получило ответ со сцены:
-Брюки, основная функция которых - утеплять и скрывать, являются носителями как явного, так и скрытого смысла. Но пошив 1919, года, то есть года, в котором несомненно решающую роль играют две повторяющихся цифры 19, не поддается расшифровке, и какого-либо мало-мальски подходящего толкования этим брюкам ни нам, ни другим компетентным научным организациям подобрать не удалось.
-Ни черта не понятно, все насмарку! - полковник-режиссер раздраженно чесал лысый затылок. - С брюками или без брюк, а будем доигрывать по старому кодексу - лях с ними, с приличиями ...
Несуразный, растянутый и тягомотный эпилог вывел на сцену уже подросшего, но по-прежнему задумчивого автора. Он много лет провел в колонии для малолетних преступников, но тайны брюк никому не выдал. Не выдал даже во время переследствия и пересмотра дела, скомканно обозначенного из-за кулис фонограммой. Автор достиг совершеннолетия и поэтому, будучи в душе, как выяснило следствие, окончательно уже созревшим антропософом и диструктивистом, был приговорен к расстрелу. Неразгаданной тайной остались и сами брюки (расцветка, ткань, фасон), и загадочная дата их пошива. Здесь же на сцене автора торопливо расстреляли вместе с его тайной.
И надо же! Многие заметили, что в момент смерти крепко сжатый упрямый рот его походил чуть-чуть на клюв мертвого филина.