Урманбаев Ержан Бахытович : другие произведения.

Глава 8. Золотой Конь

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Версия сибирского аборигена

   - Да, - хитро и таинственно прищуриваясь, повторил Ильчин, - я ваш роман прочитал.
   Во все глаза я глядел на собеседника своего, то трепетно озаряемого, то потухающего
  
   (игра светом и тенью, бесчисленные грозы, ненастья посреди ясного дня будут сопровождать героев произведений М.А.Булгакова).
  
   За окнами хлестала вода. Впервые в жизни я видел перед собою читателя
  
  (читателями его романа уже были: Ликоспастов с журналистами из "Пароходства", их жёны, Рудольфи, Измаил Александрович, молодой человек с порванным ухом; конечно, автор пишет о конкретном интересе лично к нему цензора из НКВД).
  
   - А как же вы его достали? Видите ли... Книжка... - я намекал на роман...
   - Вы Гришу Айвазовского знаете?
   - Нет.
   Ильчин поднял брови, он изумился.
   - Гриша заведует литературной частью в Когорте Дружных.
   - А что это за Когорта?
   Ильчин настолько изумился, что дождался молнии, чтобы рассмотреть меня
  
  (изумление Ильчина обусловлено очевидным стремлением Максудова "идти в отказ", то есть отрицать всё, на самые простые вопросы, изображая из себя наивного простачка).
  
   Полоснуло и потухло
  
   (сверканием молнии изображает М.А.Булгаков страх, который старается внушить Сергею Леонтьевичу чекист),
  
   и Ильчин продолжал:
   - Когорта - это театр. Вы никогда в нем не были?
   - Я ни в каких театрах не был. Я, видите ли, недавно в Москве.
   Сила грозы упала, и стал возвращаться день. Я видел, что возбуждаю в Ильчине веселое изумление
  
   (понимая, что "взять на арапа", то есть сходу подавить угрозой ареста за крамолу, не удаётся, сотрудник НКВД меняет тактику).
  
   - Гриша был в восторге, - почему-то еще таинственнее говорил Ильчин, -
  и дал мне книжку. Прекрасный роман
  
  (меняя тональность беседы, Ильчин пробует втереться в доверие, изображая скрытого сочувствующего взглядам Максудова).
  
   Не зная, как поступать в таких случаях, я отвесил поклон Ильчину
  
   (молча, подыгрывая чекисту, Сергей Леонтьевич иронично склоняет голову, как бы благодаря его за расположение).
  
   - И знаете ли, какая мысль пришла мне в голову, - зашептал Ильчин, от таинственности прищуривая левый глаз, - из этого романа вам нужно сделать пьесу!
  
   (а вот это явно спущенное сверху распоряжение большого начальника; подобную конкретную инициативу проявить для рядового цензора представляется мне немыслимым)
  
   "Перст судьбы!" - подумал я и сказал:
   - Вы знаете, я уже начал ее писать.
   Ильчин изумился до того, что правою рукою стал чесать левое ухо и еще сильнее прищурился
  
  (очевидный жест человека, который хотел сделать неожиданное предложение).
  
  Он даже, кажется, не поверил сначала такому совпадению, но справился с собою
  
  (а по какому ещё поводу мог пригласить режиссёр пусть даже Учебной сцены Независимого, как пишет автор выдающегося, Театра, вероятно, автор намекает читателям на то, что дело происходит не в Театре, а в другом присутственном месте).
  
   - Чудесно, чудесно! Вы непременно продолжайте, не останавливаясь ни на секунду. Вы Мишу Панина знаете?
   - Нет.
   - Наш заведующий литературной частью.
   - Ага.
   Дальше Ильчин сказал, что, ввиду того, что в журнале напечатана только треть романа, а знать продолжение до зарезу необходимо, мне следует прочитать по рукописи это продолжение ему и Мише
  
  (здесь пояснение о единстве служебной специальности Ильчина и Панина),
  
   а также Евлампии Петровне, и, наученный опытом
  
  (очевидно, что на все вопросы о знакомствах Максудов ответит отрицательно),
  
   уже не спросил, знаю ли я ее, а объяснил сам, что это женщина-режиссер.
   Величайшее волнение возбуждали во мне все проекты Ильчина.
   А тот шептал:
   - Вы напишете пьесу, а мы ее и поставим. Вот будет замечательно! А?
   Грудь моя волновалась, я был пьян дневной грозою, какими-то предчувствиями
  
  (понятно, что нельзя доверять ласковым и заманчивым речам фиктивного режиссёра, но разве у Максудова есть выбор?).
  
   А Ильчин говорил:
   - И знаете ли, чем черт не шутит
  
   (чёрт - это советская власть),
  
   вдруг старика удастся обломать... А?
   Узнав, что я и старика не знаю, он даже головою покачал, и в глазах у него написалось: "Вот дитя природы!"
  
  ("старик" - это известная партийная кличка В.И.Ленина, но и здесь путает своих цензоров М.А.Булгаков, в первый раз в этом романе представляя главного героя своего творчества - И.В.Сталина; но, быть может, автор снова экспериментирует, проверяя реакцию слушающей во время домашних читок публики на известное прозвище?)
  
   - Иван Васильевич! - шепнул он. - Иван Васильевич! Как? Вы не знаете его? Не слыхали, что он стоит во главе Независимого? - И добавил: - Ну и ну!..
   В голове у меня все вертелось, и главным образом от того, что окружающий мир меня волновал чем-то. Как будто в давних сновидениях я видел его уже, и вот я оказался в нем
  
  (только от возможности участия Ивана Васильевича в его делах возбуждается Максудов; в сновидениях прежде он видел прежнюю Россию и гражданскую войну; мне кажется, что здесь М.А.Булгаков намекает на давнее своё знакомство со Сталиным).
  
   Мы с Ильчиным вышли из комнаты, прошли зал с камином, и до пьяной радости мне понравился этот зал. Небо расчистилось, и вдруг луч лег на паркет
  
  (лучами солнца, пыльными столбами будет акцентировать внимание читателей М.А.Булгаков и в романе "Мастер и Маргарита", используя эти знаки, как указующие персты Всевышнего).
  
  А потом мы прошли мимо странных дверей, и, видя мою заинтересованность, Ильчин соблазнительно поманил меня пальцем внутрь. Шаги пропали, настало беззвучие и полная подземная тьма. Спасительная рука моего спутника вытащила меня, в продолговатом разрезе посветлело искусственно - это спутник мой раздвинул другие портьеры, и мы оказались в маленьком зрительном зале мест на триста
  
  (даже в современном зале театра МХАТ 388 мест, в начале 20-го века зал на 300 мест считался просторным, для большинства драматических сооружений того времени подобная вместимость была громадной).
  
  Под потолком тускло горело две лампы в люстре, занавес был открыт, и сцена зияла. Она была торжественна, загадочна и пуста. Углы ее заливал мрак, а в середине, поблескивая чуть-чуть, высился золотой, поднявшийся на дыбы, конь
  
   (совершенно надуманная автором театрально-аллегорическая сцена, где луч солнца направляет писателя на мученический путь служения творчеству, а золотой конь богатством и благополучием соблазняет его на служение дьяволу, то есть советской власти, в лице Ильчина).
  
   - У нас выходной, - шептал торжественно, как в храме, Ильчин, потом он оказался у другого уха и продолжал: - У молодежи пьеска разойдется, лучше требовать нельзя. Вы не смотрите, что зал кажется маленьким, на самом деле
  он большой, а сборы здесь, между прочим, полные. А если старика удастся
  переупрямить, то, чего доброго, не пошла бы она и на большую сцену! А?
  
  (очевидные льстивые и заманчивые речи шепчет Ильчин Максудову; ясно, что начинающему автору они, как бальзам на душу, но какой интерес чекисту, кроме желания выслужиться перед начальством?)
  
   "Он соблазняет меня
  
  (авторская конкретизация описываемого здесь действия),
  
   - думал я, и сердце замирало и вздрагивало от предчувствий, - но почему он совсем не то говорит? Право, не важны эти большие сборы, а важен только этот золотой конь, и чрезвычайно интересен
  загадочнейший старик, которого нужно уламывать и переупрямить для того,
  чтобы пьеса пошла..."
  
  (а вот тут ответ на вопрос об интересе; М.А.Булгаков пишет о том, что не важно мнение публики, то есть "больших сборов", а важно только расположение "загадочнейшего старика", интересом которого к работам Максудова обосновано его приглашение в Независимый театр).
  
   - Этот мир мой... - шепнул я, не заметив, что начинаю говорить вслух
  
  (это воистину вырвавшийся непроизвольно возглас самого М.А.Булгакова).
  
   - А?
   - Нет, я так.
   Расстались мы с Ильчиным, причем я унес от него записочку:
  
   "Досточтимый Петр Петрович!
   Будьте добры обязательно устроить автору "Черного снега" место на "Фаворита".
  
   Ваш душевно Ильчин".
  
   - Это называется контрамарка, - объяснил мне Ильчин, и я с волнением покинул здание, унося первую в жизни своей контрамарку
  
  (вероятно, М.А.Булгаков разъяснениями Ильчина хочет показать то, что Максудов-таки внушил чекисту мысль о своей глуповатой провинциальной простоте; трудно даже представить пишущего и читающего человека незнакомого с понятием "контрамарка").
  
   С этого дня жизнь моя резко изменилась. Я днем лихорадочно работал над пьесой, причем в дневном свете картинки из страниц уже не появлялись, коробка раздвинулась до размеров учебной сцены
  
  (о мечтах, воплощающихся в реальную жизнь, говорит Сергей Леонтьевич).
  
   Вечером я с нетерпением ждал свидания с золотым конем.
   Я не могу сказать, хороша ли была пьеса "Фаворит" или дурна. Да это меня и не интересовало. Но была какая-то необъяснимая прелесть в этом представлении. Лишь только в малюсеньком зале потухал свет, за сценой где-то начиналась музыка и в коробке выходили одетые в костюмы ХVIII века. Золотой конь стоял сбоку сцены, действующие лица иногда выходили и садились у копыт коня или вели страстные разговоры у его морды, а я наслаждался
  
  (вероятно, автор имеет ввиду аналогию с верноподданническим служением Екатерине Великой графа Григория Орлова или вообще всех фаворитов царицы).
  
   Горькие чувства охватывали меня, когда кончалось представление и нужно было уходить на улицу. Мне очень хотелось надеть такой же точно кафтан, как и на актерах, и принять участие в действии. Например, казалось, что было бы очень хорошо, если бы выйти внезапно сбоку, наклеив себе колоссальный курносый пьяный нос, в табачном кафтане, с тростью и табакеркою в руке и сказать очень смешное, и это смешное я выдумывал, сидя в тесном ряду зрителей. Но произносили другие смешное, сочиненное другим, и зал по временам смеялся. Ни до этого, ни после этого никогда в жизни не было ничего у меня такого, что вызывало бы наслаждение больше этого
  
  (по всей видимости М.А.Булгаков рассказывает здесь о собственных ощущениях, которые он испытал лицедействуя на сцене).
  
   На "Фаворите" я, вызывая изумление мрачного и замкнутого Петра Петровича, сидящего в окошечке с надписью "Администратор Учебной сцены", побывал три раза, причем в первый раз во 2-м ряду, во второй - в 6-м, а в третий - в 11-м. А Ильчин исправно продолжал снабжать меня записочками, и я посмотрел еще одну пьесу, где выходили в испанских костюмах и где один актер играл слугу так смешно и великолепно, что у меня от наслаждения выступал на лбу мелкий пот
  
  (понятно, что мрачный администратор раз от разу меняет отношение к обыкновенному рядовому автору, постепенно встраивая его в свою иерархию "блатных" персон; вторая пьеса, на которую получает контрамарку Максудов, скорее всего, "Женитьба Фигаро", где воспевается умение слуги интригами и изворотливостью добиваться своего).
  
   Затем настал май
  
   (создаётся впечатление, что прошло много времени после первого визита Максудова в Независимый театр, на самом деле, он посетил Ильчина 29 апреля, следовательно, не прошло и недели, как они встретились для обсуждения пьесы),
  
  и как-то вечером соединились наконец и Евлампия Петровна, и Миша, и Ильчин, и я. Мы попали в узенькую комнату в этом же здании Учебной сцены. Окно уже было раскрыто, и город давал знать о себе гудками
  
  (театр расположен явно среди заводов, где ещё в те времена могли оповещать рабочий люд гудками паровоза, а это значит, что поблизости должно быть большое промышленное предприятие, значит, М.А.Булгаков подразумевает здесь не здание МХАТ имени Чехова).
  
   Евлампия Петровна оказалась царственной дамой с царственным лицом и бриллиантовыми серьгами в ушах, а Миша поразил меня своим смехом. Он начинал
  смеяться внезапно - "ах, ах, ах", - причем тогда все останавливали разговор
  и ждали. Когда же отсмеивался, то вдруг старел, умолкал
  
  (вариант изображения повадок, характеристик персонажей с помощью неких символических элементов; прилагательное "царственная", повторённое дважды, с фамильными драгоценностями должно обозначить дворянское происхождение Евлампии Петровны, а странный хохот в почтительной паузе должен указывать на каторжное прошлое и старшинство чина).
  
   "Какие траурные глаза у него, - я начинал по своей болезненной привычке фантазировать. - Он убил некогда друга на дуэли в Пятигорске, - думал я, - и
  теперь этот друг приходит к нему по ночам, кивает при луне у окна головою".
  Мне Миша очень понравился
  
   (прямое логическое противоречие - никому не может понравиться человек, убивающий друзей, потому что это свойство предателей; ясно, что Миша Панин вызывает в Максудове омерзение, особенно своим циничным взором).
  
   И Миша, и Ильчин, и Евлампия Петровна показали свое необыкновенное терпение, и в один присест я прочитал им ту треть романа, которая следовала за напечатанною. Вдруг, почувствовав угрызения совести, я остановился, сказав, что дальше и так все понятно. Было поздно.
   Между слушателями произошел разговор, и, хотя они говорили по-русски, я ничего не понял, настолько он был загадочен.
   Миша имел обыкновение, обсуждая что-либо, бегать по комнате, иногда внезапно останавливаясь
  
  (очень характерная деталь поведения В.И.Ленина, быть может, М.А.Булгаков проверяет узнаваемость описания или выделяет подобострастное подражание начальству?).
  
   - Осип Иваныч? - тихо спросил Ильчин, щурясь.
   - Ни-ни, - отозвался Миша и вдруг затрясся в хохоте. Отхохотавшись, он опять вспомнил про застреленного и постарел
  
  (если вы не душевно больной, то не станете хохотать без причины, более того, принято откашливаться, отхаркиваться, но никак не отхохатываться; последнее свойство удовольствия, радости, а не вынужденное действие; как обычно, М.А.Булгаков повторением подчёркивает истинное значение используемого здесь термина).
  
   - Вообще старейшины... - начал Ильчин.
   - Не думаю, - буркнул Миша.
   Дальше слышалось:
   - Да ведь на одних Галиных да на подсобляющем не очень-то... (Это - Евлампия Петровна).
   - Простите, - заговорил Миша резко и стал рубить рукой
  
  (опять характерный жест вождя),
  
  - я давно утверждаю, что пора поставить этот вопрос на театре!
   - А как же Сивцев Вражек? (Евлампия Петровна).
   - Да и Индия, тоже неизвестно, как отнесется к этому дельцу, - добавил Ильчин.
   - На кругу бы сразу все поставить, - тихо шептал Ильчин, - они так с музычкой и поедут.
   - Сивцев! - многозначительно сказала Евлампия Петровна.
  
   Примечание.
  
   Этот четырёхсторонний разговор чем-то неуловимо напоминает суд Тройки времён 1920-ых годов. Становятся определённей ссылки на Сивцев Вражек, где обитает Иван Васильевич, и Индию, откуда управляет Аристарх Платонович.
   В первый раз можно провести вектор, обозначающий Ближнюю дачу И.В.Сталина и Мавзолей В.И.Ленина.
   Быть может, наделив Мишу Панину характерными манерами Ленина и чахоточным кашлем, М.А.Булгаков испытывал на читателях изобретённую им метафору?
  
   Тут на лице моем выразилось, очевидно, полное отчаяние, потому что слушатели оставили свой непонятный разговор и обратились ко мне.
   - Мы все убедительно просим, Сергей Леонтьевич, - сказал Миша, - чтобы пьеса была готова не позже августа... Нам очень, очень нужно, чтобы к началу сезона ее уже можно было прочесть
  
  (это значит, что в ту пьесу, которую читал им Максудов требуется внести серьёзные изменения, которые должны отразить верно роль старейшин, Ивана Васильевича и Аристарха Платоновича).
  
   Я не помню, чем кончился май. Стерся в памяти и июнь, но помню июль. Настала необыкновенная жара. Я сидел голый, завернувшись в простыню, и сочинял пьесу. Чем дальше, тем труднее она становилась. Коробочка моя давно уже не звучала, роман потух и лежал мертвый, как будто и нелюбимый
  
  (автор ясно даёт понять, что требования цензоров превращают пьесу в нечто голое, бесформенное, не живое и бездарное).
  
  Цветные фигурки не шевелились на столе, никто не приходил на помощь. Перед глазами теперь вставала коробка Учебной сцены. Герои разрослись и вошли в нее складно и очень бодро, но, по-видимому, им так понравилось на ней рядом с золотым конем, что уходить они никуда не собирались, и события развивались, а конца им не виделось. Потом жара упала, стеклянный кувшин, из которого я пил кипяченую воду, опустел, на дне плавала муха. Пошел дождь, настал август. Тут я получил письмо от Миши Панина. Он спрашивал о пьесе.
   Я набрался храбрости и ночью прекратил течение событий. В пьесе было тринадцать картин.
  
   Примечание.
  
   Просто поток многозначных символов.
   Персонажи обрели вполне конкретный вид, особенно на фоне золотого коня, который очевидно олицетворяет соблазн, подкуп.
   Волшебная "коробочка" преобразилась в "коробку Учебной сцены".
   Автор во время окончательной работы над текстом пьёт отвратительную стерилизованную кипячёную воду, в которой плавает трупик мухи.
   Пьеса состоит из чёртовой дюжины картин.
  
   М.А.Булгаков заканчивает главу "Золотой конь" множеством указаний на превращение пьесы С.Л.Максудова в образец искусства социалистического реализма.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"