Урманбаев Ержан Бахытович : другие произведения.

М.А.Булгаков. Нехорошая квартира. Глава 7

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Последняя версия сибирского аборигена

   Часть вторая.
   Моральный кодекс.
  
   " - Совсем худо, - заключил хозяин,
   - что-то, воля ваша, недоброе таится в
   мужчинах, избегающих вина, игр, общества
   прелестных женщин, застольной беседы.
   Такие люди или тяжко больны, или втайне
   ненавидят окружающих. Правда, возможны
   исключения. Среди лиц, садившихся со мною за
   пиршественный стол, попадались иногда
   удивительные подлецы!
   Итак, я слушаю ваше дело".
  
   Нехорошая квартира. Глава 7.
  
   "Если бы в следующее утро Стёпе Лиходееву сказали бы так: "Стёпа! Тебя расстреляют, если ты сию минуту не встанешь!" - Стёпа ответил бы томным, чуть слышным голосом: "Расстреливайте, делайте со мною, что хотите, но я не встану".
  Не то, что встать, - ему казалось, что он не может открыть глаз, потому что, если только он это сделает, сверкнёт молния и голову его тут же разнесёт на куски
  
  (страх смерти предстаёт перед ним в виде расстрела).
  
  В этой голове гудел тяжёлый колокол, между глазными яблоками и закрытыми веками проплывали коричневые пятна с огненно-зелёным ободком, и в довершение всего тошнило, причём казалось, что тошнота эта связана со звуками какого-то назойливого патефона".
  
   Необходимое дополнение.
  
  Последствия безудержного пьянства описывает М.А.Булгаков.
  Синдром алкогольной абстиненции переходящий в синдром алкогольного делирия, то есть "белую горячку".
  Обычно эта болезнь протекает с галлюцинациями, которым сопутствует страх, растерянность, недоумение, при определённых условиях они могут переходить в ужас. При этом объекты, видящиеся при тусклом свете, могут быть особо кошмарными. Постепенно может наступить полная дезориентация. Человеку в состоянии делирия иногда кажется, что пол перемещается, падают стены, кружится комната. Нервные окончания на руках и ногах теряют чувствительность.
  "Современная медицинская энциклопедия", Санкт-Петербург, Издательство "Норинт", 2004 год, "Русское издание", под общей редакцией члена-корреспондента РАМН Г.Б.Федосеева, страницы 362-364.
  М.А.Булгаков в образе Степана Лиходеева использует привычную российскую снисходительность и сочувствие по отношению к пьянству и похмелью, весело и знакомо обыгрывая стереотипные ощущения, под маской несчастного выпивохи пряча лицо страшного убийцы.
  
  Продолжим.
  
  "Стёпа старался что-то припомнить, но припоминалось только одно - что, кажется, вчера и неизвестно где он стоял с салфеткой в руке и пытался поцеловать какую-то даму, причём обещал ей, что на другой день, и ровно в полдень, придёт к ней в гости. Дама от этого отказывалась, говоря: "Нет, нет, меня не будет дома!"
  
  (не от свидания отказывается женщина, а объясняет, что в обед завтра она будет на службе)
  
  - а Стёпа упорно настаивал на своём: "А я вот возьму, да и приду!"
  Ни какая это была дама, ни который сейчас час, ни какое число и какого месяца - Стёпа решительно не знал и, что хуже всего, не мог понять, где он находится. Он постарался выяснить хотя бы последнее и для этого разлепил слипшиеся веки левого глаза. В полутьме что-то тускло отсвечивало. Стёпа, наконец, узнал трюмо и понял, что он лежит навзничь у себя на кровати, то есть на бывшей ювелиршиной кровати
  
  (всё барахло в квартире осталось от бывшей хозяйки),
  
  в спальне. Тут ему так ударило в голову, что он закрыл глаза и застонал
  
  (мучает с похмелья больная совесть, так называемого директора Варьете, по невинно ограбленным и разорённым старухам квартиры Љ 50).
  
  Объяснимся: Стёпа Лиходеев, директор театра Варьете, очнулся утром у себя в той самой квартире, которую он занимал пополам с покойным Берлиозом, в большом шестиэтажном доме, покоем расположенном на Садовой улице
  
  ("расположенный покоем" означает, что здание расположено буквой "П", в соответствии с названием буквы в славянской азбуке, в главе 27 "Конец квартиры Љ 50" М.А.Булгаков повторит эту подробность расположения дома, конечно, он хотел конкретно зафиксировать на карте Москвы дом, который он тут имеет ввиду).
  
  Надо сказать, что квартира эта - Љ 50 - давно уже пользовалась если не плохой, то, во всяком случае, странной репутацией. Ещё два года назад владелицей её была вдова ювелира де Фужере, Анна Францевна де Фужере, пятидесятилетняя почтенная и очень деловая дама
  
  (всей деловитости у неё было - только что сдача внаём комнат своей собственной квартиры, предполагаю, что этих денег ей хватало как раз на то, чтобы сводить концы с концами, ведь пенсия нетрудовым элементам не полагалась в 1920-ых годах вовсе),
  
  три комнаты из пяти сдавала жильцам: одному, фамилия которого была, кажется, Беломут, и другому - с утраченной фамилией
  
  (по привычке тех лет вычёркивались из списка живших и забывались, как тогда считали навсегда, фамилии людей, явившихся первопричиной каких-либо репрессий, например, фамилия Троцкого, Зиновьева, Каменева и других).
  
  И вот два года тому назад начались в квартире необъяснимые происшествия: из этой квартиры люди начали бесследно исчезать.
  Однажды в выходной день явился в квартиру милиционер, вызвал в переднюю второго жильца (фамилия которого утратилась) и сказал, что того просят на минутку зайти в отделение милиции и в чём-то расписаться
  
  (под таким или подобным предлогом заманивала советская власть добровольно без сопротивления и, главное, без лишнего шума под арест и под суд невинных граждан страны).
  
  Жилец приказал Анфисе, преданной и давней домработнице Анны Францевны, сказать, в случае если ему будут звонить, что он вернётся через десять минут
  
  (безмятежно шли в тюрьму люди, не чувствуя за собой никакого греха или преступления),
  
  и ушёл вместе с корректным милиционером в белых перчатках. Но не вернулся он не только через десять минут, а вообще никогда не вернулся. Удивительнее всего то, что, очевидно, с ним вместе исчез и милиционер
  
  (с какой стати околоточный участковый должен был поселяться либо возвращаться в квартиру, автор сознательно переключает внимание читателя).
  
  Набожная, а откровенно сказать - суеверная, Анфиса так напрямик и заявила очень расстроенной Анне Францевне, что это колдовство и что она прекрасно знает, кто утащил и жильца и милиционера, только к ночи не хочет говорить
  
  (даже самой глупой и малообразованной жительнице квартиры: старой домработнице Анфисе, предельно ясно, что за колдовство началось в доме и кто, куда уводит жильцов).
  
  Ну, а колдовству, как известно, стоит только начаться, а там уж его ничем не остановишь
  
  (выполняя разнарядку по раскрытию заговоров против советской власти, заодно грабя граждан, раскрывали подпольные банды контрреволюционеров доблестные чекисты).
  
  Второй жилец исчез, помнится, в понедельник, а в среду как сквозь землю провалился Беломут, но, правда, при других обстоятельствах
  
  (в квартире жили Анна Францевна, Анфиса, жилец с утерянной фамилией в одной комнате и Беломут с женой в двух).
  
  Утром за ним заехала, как обычно, машина, чтобы отвезти его на службу, и отвезла, но назад никого не привезла и сама больше не вернулась.
  Горе и ужас мадам Беломут не поддаются описанию. Но, увы, и то, и другое было непродолжительно. В ту же ночь, вернувшись с Анфисой с дачи, на которую Анна Францевна почему-то спешно поехала
  
  (по всей видимости, на даче нетрудового элемента проводят обыск),
  
  она не застала уже гражданки Беломут в квартире. Но этого мало: двери обеих комнат, которые занимали супруги Беломут, оказались запечатанными!
  
  (вот уже состряпали преступную группу товарищи чекисты).
  
  Два дня прошли кое-как. На третий же день страдавшая всё это время бессонницей Анна Францевна
  
  (какой тут сон, когда твою жизнь пускают по ветру, как не нужный хлам)
  
  опять-таки спешно поехала на дачу... Нужно ли говорить, что она не вернулась!
  
  (можно только предположить, что сотворили со старухой в загородном доме)
  
  Оставшаяся одна Анфиса, наплакавшись вволю легла спать во втором часу ночи. Что с ней было дальше, неизвестно, но рассказывали жильцы других квартир, что будто бы в Љ 50-м всю ночь слышались какие-то стуки и будто бы до утра в окнах горел электрический свет
  
  (нетрудно догадаться, что подвергнут тщательному обыску весь дом вдовы ювелира).
  
  Утром выяснилось, что и Анфисы нет!"
  
   Необходимое дополнение.
  
  Сами собой приходят мне на ум современные истории о преступных организациях риэлтеров, грабящих и убивающих пенсионеров ради обладания их квартирой.
  Не с "нехорошей квартиры" ли, не с Анны Францевны де Фужере с её преданной домработницей Анфисой начали свой преступный промысел, набирая чекистский опыт, уголовные агентства недвижимости нашего времени?
  Не требуют больших хлопот при экспроприации у них нажитого добра самые беззащитные и безобидные старухи, не важно, какого сословия, и хозяева, и слуги.
  
   Продолжим.
  
  "Об исчезнувших и о проклятой квартире долго в доме рассказывали всякие легенды
  
  (точно такие же страшные истории сегодня будоражат сознание людей о исчезающих бесследно пенсионерах),
  
  вроде того, например, что эта сухонькая и набожная Анфиса будто носила на своей иссохшей груди в замшевом мешочке двадцать пять крупных бриллиантов, принадлежащих Анне Францевне
  
  (представляю, как несчастная старуха мечтала купить маленький домик в деревне, перед тем как помереть от старости, как радовалась, собирая и храня свой огромный, по её понятиям, клад).
  
  Что будто бы в дровяном сарае на той самой даче, куда спешно ездила Анна Францевна, обнаружились сами собой какие-то несметные сокровища в виде тех же бриллиантов, а также золотых денег царской чеканки...
  
  (интересно, что еще кроме драгоценных камней и золота могла сберечь и хранить на черный день вдова ювелира?).
  
  И прочее в этом же роде. Ну, чего не знаем, за то не ручаемся.
  Как бы там ни было, квартира простояла пустой и запечатанной только неделю
  
  (с такой скоростью освобождают и заселяют квартиру только для собственных нужд),
  
  а затем в неё вселились - покойный Берлиоз с супругой и этот самый Стёпа тоже с супругой
  
  (несомненно приложил свою руку и свой гений к освобождению квартиры от её истинных хозяев Степан Богданович Лиходеев).
  
  Совершенно естественно, что, как только они попали в окаянную квартиру, и у них началось чёрт знает что. Именно, в течение одного месяца пропали обе супруги. Но эти не бесследно. Про супругу Берлиоза
  рассказывали, что будто бы её видели в Харькове с каким-то балетмейстером
  
  (видимо, отправил вперёд себя за границу свою жену заботливый муж, иначе как объяснить её пребывание в Украине, ведь никакой особо притягательной школы балета там нет),
  
  а супруга Стёпы якобы обнаружилась на Божедомке, где как болтали, директор Варьете, используя свои бесчисленные знакомства, ухитрился добыть ей комнату, но с одним условием, чтобы духу её не было на Садовой улице
  
  (улица Достоевского в Москве называлась Божедомка, по причине того, что здесь раньше хоронили людей, погибших насильственной смертью, автор даёт понять читателю, что сгубил свою жену своими руками наш алкоголик-душегуб).
  
  Итак Стёпа застонал. Он хотел позвать домработницу Груню и потребовать у неё пирамидону, но всё-таки сумел сообразить, что это глупости, что никакого пирамидону у Груни, конечно, нет
  
  (зачем лечебная аптечка с пирамидоном штатному сотруднику НКВД, которым определённо является Груня, судя по направлению её в Воронеж приказом Воланда, как чуть позже разъяснит он сам; не применит оставить подсказку М.А.Булгаков).
  
  Пытался позвать на помощь Берлиоза, дважды простонал: "Миша... Миша..."
  
  (величает фамильярно заслуженного, известного во всей Москве литератора детским именем Степан Лиходеев, тем самым равняя себя с ним),
  
  но, как сами понимаете, ответа не получил. В квартире стояла полнейшая тишина.
  Пошевелив пальцами ног, Стёпа догадался, что лежит в носках, трясущийся рукою провёл по бедру, чтобы определить, в брюках он или нет, и не определил
  
  (нет чувствительности в пальцах рук).
  
  Наконец, видя, что он брошен и одинок, что некому ему помочь, решил подняться, каких бы нечеловеческих усилий этого не стоило.
  Стёпа разлепил склеенные веки и увидел, что отражается в трюмо в виде человека с торчащими в разные стороны волосами, с опухшей, покрытой чёрной щетиною физиономией, с заплывшими глазами, в грязной сорочке с воротником и галстухом
  
  (одной последней буквой в слове "галстук" М.А.Булгаков во всём романе дополнительно отличает своих персонажей),
  
  в кальсонах и в носках
  
  (омерзительная картина хорошо гуляющего алкаша-мужа знакома многим женщинам).
  
  Таким он увидел себя в трюмо, а рядом с зеркалом увидел неизвестного человека, одетого в чёрное и в чёрном берете
  
  (в чёрном кожаном мундире, с головы до пят обутые в кожу, любили дефилировать, наводя страх, комиссары НКВД).
  
  Стёпа сел на кровать и сколько мог вытаращил налитые кровью глаза на неизвестного.
  Молчание нарушил этот неизвестный, произнося низким, тяжёлым голосом и с иностранным акцентом следующие слова
  
  (любил везде, меняя свой акцент, облик и поведение, лицедействовать И.В.Сталин, пока сам не превратился в знакомую всем людям СССР большевистскую икону):
  
  - Добрый день, симпатичнейший Степан Богданович!
  
  (ирония автора ненароком превращает образ отвратного проходимца, бездельника и убийцы в рассеянного легкомысленного потешного человека, невинного пьяницу)
  
  Произошла пауза, после которой, сделав над собой страшнейшее усилие, Стёпа выговорил:
  - Что вам угодно? - и сам поразился, не узнав своего голоса. Слово "что" он произнёс дискантом, "вам" - басом, а "угодно" у него совсем не вышло.
  Незнакомец дружелюбно усмехнулся, вынул большие золотые часы с алмазным треугольником на крышке, прозвонил одиннадцать раз и сказал:
  - Одиннадцать! И ровно час, как я дожидаюсь вашего пробуждения, ибо вы назначали мне быть у вас в десять. Вот и я!
  Стёпа нащупал на стуле рядом с кроватью брюки, шепнул:
  - Извините... - надел их и хрипло спросил: - Скажите, пожалуйста, вашу фамилию?
  Говорить ему было трудно. При каждом слове кто-то втыкал ему иголку в мозг, причиняя адскую боль.
   - Как? Вы и фамилию мою забыли? - тут неизвестный улыбнулся
  
  (нельзя забыть то, что никогда не знал - очевидно, что не может не знать Воланда Лиходеев).
  
  - Простите... - прохрипел Стёпа, чувствуя, что похмелье дарит его новым симптомом: ему показалось, что пол возле кровати ушёл куда-то и что сию минуту он головой вниз полетит к чёртовой матери в преисподнюю
  
  (его охватывает ужас от осознания того, что он не может вспомнить нечто обязательное).
  
  - Дорогой Степан Богданович, - заговорил посетитель, проницательно улыбаясь, - никакой пирамидон вам не поможет. Следуйте старому мудрому правилу - лечить подобное подобным. Единственно, что вернёт вас к жизни, это две стопки водки с острой и горячей закуской.
  Стёпа был хитрым человеком
  
  (учуял запах похмельной, целебной радости хорошо пьющий человек)
  
  и, как ни был болен, сообразил, что раз уж его застали в таком виде, нужно признаваться во всём.
  - Откровенно сказать, - начал он, еле ворочая языком, - вчера я немножко...
  - Ни слова больше! - ответил визитёр и отъехал с креслом в сторону.
  Стёпа, тараща глаза, увидел, что на маленьком столике сервирован поднос, на коем имеется нарезанный белый хлеб, паюсная икра в вазочке, белые маринованные грибы на тарелочке, что-то в кастрюльке и, наконец, водка в объёмистом ювелиршином графинчике
  
  (подчеркнул для нас с вами автор, что подчистую, не побрезговав даже посудой и постелью старухи, ограбил Анну Францевну директор Варьете).
  
  Особенно поразило Стёпу то, что графин запотел от холода
  
  (в СССР особым шиком считалось охлаждать водку льдом, недоступно простым людям холодильное устройство).
  
  Впрочем, это было понятно - он помещался в полоскательнице, набитой льдом. Накрыто, словом, было чисто, умело
  
  (мелкая деталь, с помощью которой автор ретуширует истинное лицо Лиходеева, совмещая аналогии читателя и персонажа).
  
  Незнакомец не дал Стёпиному изумлению развиться до степени болезненной и ловко налил ему полстопки водки.
  - А вы? - пискнул Стёпа.
  - С удовольствием!
  Прыгающей рукой поднёс Стёпа стопку к устам, а незнакомец одним духом проглотил содержимое своей стопки. Прожёвывая кусок икры
  
  (настолько сухо во рту у него, что икру приходится жевать),
  
  Стёпа выдавил из себя слова:
  - А вы что же... закусить?
  - Благодарствуйте, я не закусываю никогда, - ответил незнакомец и налил по второй
  
  (пить водку залпом и не закусывать - это ещё одна деталь к портрету Воланда).
  
  Открыли кастрюльку - в ней оказались сосиски в томате
  
  (быть может, улыбается ехидно поддевая и прикалывая всесильного и всемогущего Воланда-Сталина, демонстрируя нам его царскую горячую трапезу, М.А.Булгаков).
  
  И вот проклятая зелень перед глазами растаяла, стали выговариваться слова, и, главное, Стёпа кое-что припомнил. Именно, что дело вчера было на Сходне, на даче у автора скетчей Хустова, куда этот Хустов и возил Стёпу в таксомоторе
  
  (Лиходеев не просто директор Варьете, он штатный сотрудник НКВД, втираясь в доверие к Хустову с помощью совместной выпивки, он старается ненароком навести справки о собрании литераторов в Доме Грибоедова).
  
  Припомнилось даже, как нанимался этот таксомотор у "Метрополя", был ещё при этом какой-то актёр не актёр... с патефоном в чемоданчике. Да, да, да, это было на даче! Ещё помнится, выли собаки от этого патефона. Вот только дама, которую Стёпа хотел поцеловать, осталась неразъяснённой... чёрт её знает, кто она... кажется, в радио служит, а может быть и нет.
  Вчерашний день, таким образом, помаленьку высветлялся, но Стёпу сейчас гораздо более интересовал день сегодняшний и, в частности, появление в спальне неизвестного, да ещё с закуской и водкой. Вот что недурно было бы разъяснить!
  
  (за закуской и водкой бегала Груня в соседний гастроном по приказу Воланда, как будет написано позже)
  
  - Ну, что же, теперь, я надеюсь, вы вспомнили мою фамилию?
  Но Стёпа только стыдливо улыбнулся и развёл руками.
  - Однако! Я чувствую, что после водки вы пили портвейн! Помилуйте, да разве это можно делать!
  
  (даже Воланд поражён такой забывчивостью Лиходеева, уж подчинённые-то должны знать начальство в лицо).
  
  - Я хочу вас попросить, чтобы это осталось между нами, - заискивающе сказал Стёпа
  
  (по доброй привычке тех лет тайной становилось всё, что могло как-то компрометировать человека, хотя о мерзостях друг друга было известно всем, важно было не иметь официальных свидетелей).
  
  - О, конечно, конечно! Но за Хустова я, само собой разумеется, не ручаюсь
  
  (Хустов, раскусив вовремя намерения Лиходеева, упреждая его донесение о их вчерашней ночной гулянке, уже с утра успел зайти в НКВД и занести донесение о неприглядном поведении директора театра Варьете).
  
  - А вы разве знаете Хустова?
  - Вчера в кабинете у вас я видел мельком этого индивидуума, но достаточно одного беглого взгляда на его лицо, чтобы понять, что он - сволочь, склочник, приспособленец и подхалим
  
  (в устах Воланда подобная характеристика по Булгакову может означать только то, что Хустов человек положительный).
  
  "Совершенно верно!" - подумал Стёпа, поражённый таким верным, точным и кратким определением Хустова
  
  (уж не сам ли он составлял характеристику на Хустова своему руководству, когда выписывал деньги у начальства на представительские расходы?).
  
  Да, вчерашний день лепился из кусочков, но всё-таки тревога не покидала директора Варьете. Дело в том, что в этом вчерашнем дне зияла преогромная чёрная дыра. Вот этого самого незнакомца в берете, воля ваша, Стёпа в своём кабинете вчера никак не видал.
  - Профессор чёрной магии Воланд, - веско сказал визитёр, видя Стёпины затруднения, и рассказал всё по порядку.
  Вчера днём он приехал из-за границы в Москву, немедленно явился к Стёпе и предложил свои гастроли в Варьете
  
  (почти слово в слово повторяет он свою рассказанную вчера литераторам историю прибытия в Москву, только теперь он приехал не вечером, а днём, конечно, это ложь).
  
  Стёпа позвонил в Московскую областную зрелищную комиссию и вопрос этот согласовал (Стёпа побледнел и заморгал глазами), подписал с профессором Воландом контракт на семь выступлений (Стёпа открыл рот)
  
  (позже в главе 10 финдиректор театра Варьете Римский вспомнит, как сам безо всякого сопровождения вчера вечером, изрядно выпивши, носился с контрактом Лиходеев),
  
  условился, что Воланд придёт к нему для уточнения деталей в десять часов утра сегодня.... Вот Воланд и пришёл. Придя, был встречен домработницей Груней, которая объяснила, что сама она только что пришла, что она приходящая, что Берлиоза дома нет, а что если визитёр желает видеть Степана Богдановича, то пусть идёт к нему в спальню сам. Степан Богданович так крепко спит, что разбудить его она не берётся. Увидев, в каком состоянии Степан Богданович, артист послал Груню в ближайший гастроном за водкой и закуской, в аптеку за льдом и...
  
  (в этой истории правда и вымысел перемешаны, по своему обыкновению, путает своего собеседника Воланд, кто, куда, кого посылает, ясное дело всё идёт по приказу и желанию его самого).
  
  - Позвольте с вами рассчитаться, - проскулил убитый Стёпа и стал искать бумажник
  
  (не знает сам как подольститься к Воланду от страха).
  
  - О, какой вздор! - воскликнул гастролёр и слушать ничего больше не захотел.
  Итак, водка и закуска стали понятны, и всё же на Стёпу было жалко взглянуть: он решительно не помнил ничего о контракте и, хоть убейте, не видел вчера этого Воланда. Да, Хустов был, а Воланда не было
  
  (это дополнительное уточнение сознательно вставлено М.А.Булгаковым с целью развеять наши сомнения относительно того был ли Воланд вчера у Лиходеева или нет; конечно, его не было, все распоряжения Степан Богданович получил от официального курьера НКВД, а дальше суетился уже сам).
  
  - Разрешите взглянуть на контракт, - тихо попросил Стёпа.
  - Пожалуйста, пожалуйста...
  Стёпа глянул в бумагу и закоченел. Всё было на месте. Во-первых, собственноручная Стёпина залихватская подпись!
  
  (любили большевистские мелкие чиновники разрабатывать изощрённую подпись, подражая мелкопоместным российским мещанам).
  
  Косая надпись сбоку рукою финдиректора Римского с разрешением выдать артисту Воланду в счёт следуемых ему за семь выступлений
  
  (упоминанием в контракте семи выступлений автор ненароком даёт понять читателям про систематическое проведение сходных мероприятий в Москве 1920-ых годов)
  
  тридцати пяти тысяч рублей десять тысяч рублей. Более того: тут же расписка Воланда в том, что он эти десять тысяч уже получил!
  "Что же это такое?!" - подумал несчастный Стёпа, и голова у него закружилась. Начинаются зловещие провалы в памяти?! Но, само собой, после того, как контракт был предъявлен, дальнейшие выражения удивления были бы просто неприличны. Стёпа попросил у гостя разрешения на минуту отлучиться и, как был в носках, побежал в переднюю к телефону. По дороге он крикнул в направлении кухни:
  - Груня!"
  
   Необходимое дополнение.
  
  По воспоминаниям Степы, они гуляли на даче у Хустова, куда тот привез его в таксомоторе. Со слов Воланда они виделись в кабинете у Лиходеева. Сам директор театра Воланда не помнил.
  Трудно представить, чтобы Степан мог забыть визит столь важной особы, если он помнил Хустова и даже даму с актером, у которого был "патефон в чемоданчике".
  Видимо все будущее мероприятие оформлялось через официального курьера. Вряд ли такого заметного человека, как маг, могли не заметить в театре Варьете.
  Хустов написал срочно с утра заявление в НКВД обо всех вчерашних проказах Лиходеева, как того требовало уголовное законодательство в СССР, где за недонесение была специальная статья.
  Проживание Хустова (автора каких-то скетчей или коротких эстрадных пьес шутливого содержания) в одном доме с руководителями Массолита в "роскошной громаде восьмиэтажного, видимо только что построенного дома" Двубратским, Квантом, Бескудниковым и известным литературным критиком Латунским, как нам станет известно из главы 21, - это авторская характеристика порядочного человека.
  "- Да, Хустов был, а Воланда не было", - дополнительно уточнит автор.
  
   Продолжим.
  
  "Но никто не отозвался. Тут он взглянул на дверь в кабинет Берлиоза, бывшую рядом с передней, и тут, как говорится, остолбенел
  
  (не может не знать Лиходеев, какое внимание уделяется Берлиозу советской властью, сам являясь одним из штатных соглядатаев Михаила Александровича).
  
  На ручке двери он разглядел огромнейшую сургучную печать на верёвке. "Здравствуйте! - рявкнул кто-то в голове у Стёпы. - Этого ещё не доставало!" И тут Стёпины мысли побежали уже по двойному рельсовому пути, но, как всегда бывает во время катастрофы, в одну сторону и вообще чёрт знает куда
  
  (увидев печать на двери, Лиходеев понимает, что борьба с Массолитом вступила в последнюю стадию).
  
  Головную Стёпину кашу трудно даже передать. Тут и чертовщина с чёрным беретом
  
  (на Патриарших берет был серого цвета, вчера Воланд был в гражданской одежде, а сейчас он явился к Лиходееву в служебной форме),
  
  холодной водкой и невероятным контрактом, - а тут ещё ко всему этому, не угодно ли, и печать на двери! То есть кому хотите сказать, что Берлиоз что-то натворил, - не поверит, ей-ей, не поверит!
  
  (как же не поверит, весь город знает, что редактор инакомыслящий, на завтра три сотни известных людей выйдут из-за его гибели выразить свой протест произволу власти, несмотря на прямую угрозу собственной свободе и жизни)
  
  Однако печать, вот она! Да-с....
  И тут закопошились в мозгу у Стёпы какие-то неприятнейшие мыслишки о статье, которую, как назло, недавно он всучил Михаилу Александровичу для напечатания в журнале
  
  (не брезговал Лиходеев, пользуясь своим положением при Михаиле Александровиче, подкидывать ради деньжат свои никчёмные писульки в журналы, не публиковать которые редактор не мог).
  
  И статья, между нами говоря, дурацкая! И никчёмная, и деньги-то маленькие....
  Немедленно вслед за воспоминанием о статье прилетело воспоминание о каком-то сомнительном разговоре, происходившем, как помнится, двадцать четвёртого апреля
  
  (это суббота предыдущей недели; ни одной среды с полнолунием в апреле, кроме 28 апреля 1926-го года, в период с 1920-го по 1940-ой год в Григорианском календаре, нет)
  
  вечером тут же, в столовой, когда Стёпа ужинал с Михаилом Александровичем
  
  (прямым текстом пишет М.А.Булгаков, как открещивается в испуге от каких-нибудь нежелательных показаний Берлиоза Степан Лиходеев, не ведает ещё он, что мёртв уже маститый литератор).
  
  То есть, конечно, в полном смысле слова разговор этот сомнительным назвать нельзя
  
  (не пошёл бы Стёпа на такой разговор),
  
  но это был разговор на какую-то ненужную тему. Совершенно свободно можно было бы, граждане
  
  (уже ощущая себя подсудимым, обращаясь мысленно к судьям, в панике думает Лиходеев),
  
  его и не затевать. До печати
  
  (сургучной на двери Берлиоза),
  
  нет сомнений, разговор этот мог бы считаться совершеннейшим пустяком, но вот после печати...
  "Ах, Берлиоз, Берлиоз! - вскипало в голове у Стёпы. - Ведь это в голову не лезет!"
  Но горевать долго не приходилось, и Стёпа набрал номер в кабинете финдиректора Варьете Римского. Положение Стёпы было щекотливое: во-первых, иностранец мог обидеться на то, что Стёпа проверяет его после того, как был показан контракт, да и с финдиректором говорить было чрезвычайно трудно. В самом деле, ведь не спросишь же его так: "Скажите, заключал ли я вчера с профессором чёрной магии контракт на тридцать пять тысяч рублей?" Так спрашивать не годится!
  
  (вычисляет через свидетелей события вчерашнего дня, глубокомысленным мычанием намекая на свою забывчивость)
  
  - Да! - послышался в трубке резкий, неприятный голос Римского.
  - Здравствуйте, Григорий Данилович, - тихо заговорил Стёпа, - это Лиходеев. Вот какое дело... гм... гм... у меня сидит этот... э... артист Воланд.... Так вот... я хотел спросить, как насчёт сегодняшнего вечера?..
  - Ах, чёрный маг? - отозвался в трубке Римский. - Афиши сейчас будут.
  - Ага, - слабым голосом сказал Стёпа, - ну, пока...
  - А вы скоро придёте? - спросил Римский.
  - Через полчаса, - ответил Стёпа и, повесив трубку, сжал горячую голову руками. Ах, какая выходила скверная штука! Что же это с памятью, граждане? А?
  
  (уже слышит Лиходеев, как ему выносит приговор суд).
  
  Однако дольше задерживаться в передней было неудобно, и Стёпа тут же составил план: всеми мерами скрыть свою невероятную забывчивость, а сейчас первым долгом хитро выспросить у иностранца, что он, собственно, намерен сегодня показывать во вверенном Стёпе Варьете?
  Тут Стёпа повернулся от аппарата и в зеркале, помещавшемся в передней и давно не вытираемом ленивой Груней
  
  (а зачем сотруднику НКВД исполнять обязанности уборщицы?),
  
  отчётливо увидел какого-то странного субъекта - длинного, как жердь, и в пенсне (ах, если бы здесь был Иван Николаевич! Он узнал бы этого субъекта сразу!)
  
  (вся Москва узнавала в середине 1920-тых годов председателя ВЧК Ф.Э.Дзержинского сразу, в страшных снах являлся он к людям экспроприировать награбленное, по мнению советской власти, барахло, нажитое поколениями предков).
  
  А тот отразился и тотчас пропал. Стёпа в тревоге поглубже заглянул в переднюю, и вторично его качнуло, ибо в зеркале прошёл здоровеннейший чёрный кот и также пропал.
  У Стёпы оборвалось сердце, он пошатнулся.
  "Что же это такое? - подумал он. - Уж не схожу ли я с ума? откуда эти отражения?!" Он заглянул в переднюю и испуганно закричал:
  - Груня! Какой тут кот у нас шляется? Откуда он? И кто-то ещё?!
  - Не беспокойтесь, Степан Богданович, - отозвался голос, но не Грунин, а гостя из спальни. - Кот этот мой. Не нервничайте. А Груни нет, я услал её в Воронеж. Она жаловалась, что вы у неё отпуск зажилили
  
  (какой может быть отпуск у приходящей домработницы, она служит в совсем другом ведомстве вместе с Лиходеевым, наконец, раскрывается Воланд, да и кто кроме непосредственного начальства может усылать куда бы то ни было человека).
  
  Слова эти были настолько неожиданны и нелепы, что Стёпа решил, что ослышался. В полном смятении он рысцой побежал
  
  (засуетился служивый Лиходеев, чувствуя, как запахло "жареным")
  
  в спальню и застыл на пороге. Волосы его шевельнулись, и на лбу появилась россыпь мелкого пота
  
  (не явление новых гостей ужаснули воображение Стёпы, а реальный визит высшего руководства).
  
  Гость пребывал в спальне уже не один, а в компании. Во втором кресле сидел тот самый тип, что померещился в передней. Теперь он был ясно виден: усы-пёрышки, стёклышко пенсне поблёскивает, а другого стёклышка нет
  
  (человек с плохим зрением знает, что пользуясь прибором для глаз, правильно оборудованном только под один глаз, ты становишься более незрячим, чем если бы вовсе никаких приспособлений для улучшения зрения не было бы, в очередной раз автор указывает на то, что человек, исполняющий обязанности главного борца с криминалом в СССР, ничего не видит).
  
  Но оказались в спальне вещи и похуже: на ювелиршином пуфе
  
  (очередная демонстрация автором, кому принадлежит имущество в комнате у Лиходеева, ведь со времени исчезновения Анны Францевны прошло два года)
  
  в развязной позе развалился некто третий, именно - жутких размеров чёрный кот со стопкой водки в одной лапе и вилкой, на которую он успел поддеть маринованный гриб, в другой
  
  (в 1926-ом году Н.И.Ежов никому неизвестный сотрудник НКВД).
  
  Свет, и так слабый в спальне, и вовсе начал меркнуть в глазах Стёпы. "Вот как, оказывается, сходят с ума!" - подумал он и ухватился за притолоку
  
  (распознав, наконец, свое высшее руководство, почти теряет сознание и впадает в ступор Степан Богданович Лиходеев).
  
  - Я вижу, вы немного удивлены, дражайший Степан Богданович? - осведомился Воланд у лязгующего зубами Стёпы
  
  (непередаваем ужас испытываемый Лиходеевым).
  
  - А между тем удивляться нечему. Это моя свита.
  Тут кот выпил водку, и Стёпина рука поползла по притолоке вниз
  
  (чувствует исходящую от своего ближайшего начальника нешуточную угрозу).
  
  - И свита эта требует места, - продолжал Воланд, - так что кое-кто из нас здесь лишний в квартире. И мне кажется, что этот лишний - именно вы!
  - Они, они! - козлиным голосом запел длинный клетчатый, во множественном числе говоря о Стёпе
  
  ("они" - это метафора автора обо всём насаждаемом насильно советской властью начальстве).
  
  - Вообще они в последнее время жутко свинячат. Пьянствуют, вступают в связи с женщинами, используя свое положение
  
  (служебное),
  
  ни черта не делают, да и делать ни черта не могут, потому что ничего не смыслят в том, что им поручено
  
  (женщины - это актрисы театра, то, что им поручено - это театр Варьете).
  
  Начальству втирают очки!
  
  (так испокон веку и до последних дней своего существования будет вести себя руководители в СССР на всех уровнях).
  
  - Машину зря гоняет казённую! - наябедничал кот, жуя гриб.
  И тут случилось четвёртое, и последнее, явление в квартире, когда Стёпа, совсем уже сползший на пол, ослабевшей рукой царапал притолоку.
  Прямо из зеркала трюмо вышел маленький, но необыкновенно широкоплечий, в котелке на голове и с торчащим изо рта клыком, безобразящим и без того невиданно мерзкую физиономию. И при этом ещё огненно-рыжий.
  - Я, - вступил в разговор этот новый, - вообще не понимаю, как он попал в директора, рыжий гнусавил всё больше и больше, - он такой же директор, как я архиерей!
  
  (Сравнивая себя с высшим чинами православного духовенства, Азазелло ненавязчиво даёт понять Воланду о наличии собственного честолюбия, а заодно намекает на то, что Степан выдвиженец кота Бегемота).
  
  - Ты не похож на архиерея, Азазелло, - заметил кот, накладывая себе сосисок на тарелку"
  
  (Тот, кого он хочет подсидеть реагирует мгновенно).
  
   Необходимое дополнение.
  
  Здесь в романе завязывается ещё одна интрига. Связана она с неудовлетворёнными карьерными амбициями Азазелло:
  "- Я это и говорю, - прогнусил рыжий....
  - Брысь!! - Вдруг рявкнул кот, вздыбив шерсть".
  Диалог между подручными Воланда построен автором так, что их слова можно отнести и к Лиходееву.
  Мне представляется совершенно очевидным, что не зачем так нервничать Бегемоту из-за какого-то Стёпы Лиходеева. Чувствует кот, как подсиживает его Азазелло, да и не скрывает тот своих карьерных устремлений (глава 19):
  "- Зачем, например, меня послали по этому делу? Пусть бы ездил Бегемот, он обаятельный.... Отдайте обратно, и к чёрту всё это! Пусть посылают Бегемота!"
  Методы реализации своих честолюбивых замыслов, и возникших на этой почве неприязненных отношений, неоднократно высказываются Азазелло по ходу разворачивающихся в романе событий.
  Глава 22: "- Убить упрямую тварь, - шепнул Азазелло".
  Глава 24: "Кот сидел насупившись во время опыта со стрельбой и вдруг объявил:
  - Берусь перекрыть рекорд с семеркой.
  Азазелло в ответ на это что-то прорычал. Но кот был упорен ..."
  Далее кот выстрелом убивает сову, по всей видимости, выдвиженца Азазелло.
  Это последнее событие переполняет чашу терпения Воланда.
  Чуть позже, воспользовавшись первым попавшимся поводом, милосердием Маргариты, кот попытается попросить пощады:
  "- Я о милосердии говорю, - объяснил свои слова Воланд, не спуская с Маргариты огненного глаза. - Иногда совершенно неожиданно и коварно оно пролезает в самые узенькие щелки. Вот я и говорю о тряпках.
  - И я об этом же говорю! - воскликнул кот и на всякий случай отклонился от Маргариты, прикрыв вымазанными в розовом креме лапами свои острые уши.
  - Пошел вон, - сказал ему Воланд".
  Беспощаден всевластный хозяин.
  Кот мелкой лестью пробует вернуть расположение Воланда:
  "- Да, уж гораздо больше, - не утерпел и вставил кот, видимо гордящийся этими возможностями".
  Это о возможностях Воланда в сравнении с властью всех предыдущих властителей на Земле.
  Понимает Бегемот, что его положение становится иллюзией:
  "- А я действительно похож на галлюцинацию. Обратите внимание на мой профиль в лунном свете. - Кот полез в Лунный столб и хотел что-то еще говорить, но его попросили замолчать, и он, ответив: - Хорошо, хорошо, готов молчать. Я буду молчаливой галлюцинацией, - замолчал".
  Даже заискивает перед бывшим подчинённым:
  "...Что ты говоришь, Азазелло?"
  Но готовится к скорой расправе Азазелло, не скрывая своих намерений:
  "- Я говорю тебя, - прогнусил тот, - что тебя хорошо было бы утопить.
  - Будь милосерден, Азазелло, - ответил ему кот, - и не наводи моего повелителя на эту мысль. Поверь мне, что всякую ночь я являлся бы тебе в лунном одеянии, как и бедный мастер, и кивал бы тебе, и манил бы тебя за собою. Каково бы тебе было, о Азазелло?".
  Простая вежливость едва живого после заключения мастера льстят ему:
  "- Я, - подтвердил польщенный кот и добавил: - Приятно слышать, что вы так вежливо обращаетесь с котом. Котам обычно почему-то говорят "ты", хотя ни один кот никогда не пил брудершафта"
  Глава 27: "...Гнусавый голос отозвался:
  - Ну, конечно, Бегемот, чёрт его возьми!"
  Автор, издеваясь над гибнущим котом, иллюстрирует последний монолог Бегемота перед смертью:
  "...О, мой друг Азазелло! - простонал кот, истекая кровью. - Где ты? - Кот завёл угасающие глаза по направлению к двери в столовую. - Ты не пришёл ко мне на помощь в момент неравного боя. Ты покинул бедного Бегемота, променяв его на стакан - правда, очень хорошего - коньяку! Ну что же, пусть моя смерть ляжет на твою совесть, а я завещаю тебе мой браунинг..."
  В главе 29 предпримет последнюю попытку вновь втереться в доверие к всемогущему хозяину кот Бегемот:
  "- Верите ли, мессир... - задушевным голосом начал Бегемот.
  - Нет, не верю, - коротко ответил Воланд".
  Исчерпал степень доверия отработавший свою функцию служивый работник.
  Закончатся эти распри в Эпилоге полной расправой над котами, ставленниками Бегемота. Изменение отношений среди помощников Воланда отслеживаются по всему роману через перемены в обращениях их друг другу. Меняются интонации, меняется положение в иерархии.
  
   Продолжим.
  
  "- Я это и говорю, - прогнусил рыжий и, повернувшись к Воланду, добавил почтительно: - Разрешите, мессир, его выкинуть ко всем чертям из Москвы?
  - Брысь!! - вдруг рявкнул кот, вздыбив шерсть".
  
   Необходимое дополнение.
  
  Руководители вершат над Лиходеевым скорый, но вполне безобидный суд.
  Пьянство и загулы Степана Богдановича носят вполне распространенный в органах характер. Важно другое.
  Явка, для проведения засекреченного задания партии в необходимой для этих целей квартире, подготовлена, афиши по городу развешаны. Специальное мероприятие подготовлено и состоится по расписанию.
  Остальное просто лирика.
  И пусть он едва не срывает все порученные ему мероприятия, напрочь запамятовав все сроки, и договоры, и деньги, и время встречи, оговорённое при свидетеле Хустове.
  Выгоняют его с глаз долой в "воронке" за город, чтобы он проветрился.
  И натерпевшегося страху, больного похмельем директора театра доставляют куда-то в Подмосковье.
  
   Продолжим.
  
  "И тогда спальня завертелась вокруг Стёпы, и он ударился о притолоку головой и, теряя сознание, подумал: "Я умираю..."
  Но он не умер. Приоткрыв слегка глаза, он увидел себя сидящим на чём-то каменном. Вокруг него что-то шумело. Когда он раскрыл глаза как следует, он понял, что шумит море и что, даже больше того, - волна покачивается у самых его ног, что, короче говоря, он сидит на самом конце мола, что над ним голубое сверкающее небо, а сзади - белый город на горах
  
  (Москва белокаменная).
  
  Не зная, как поступают в таких случаях, Стёпа поднялся на трясущиеся ноги и пошёл по молу к берегу.
  На молу стоял какой-то человек, курил, плевал в море
  
  (чекист).
  
  На Стёпу он поглядел дикими глазами
  
  (красочный портрет Лиходеева смачно описан автором в романе, есть отчего одичать рядовому сотруднику)
  
  и перестал плевать.
  Тогда Стёпа отколол такую штуку: стал на колени перед неизвестным курильщиком и произнёс:
  - Умоляю, скажите, какой это город?
  - Однако!
  
  (надо же так напиться)
  
  - сказал бездушный курильщик.
  - Я не пьян, - хрипло ответил Стёпа, - со мной что-то случилось... я болен.... Где я? Какой это город?
  
  (спрашивает совершенно пьяный, как нам известно, и потерявший голову Лиходеев)
  
  - Ну, Ялта...
  
  (шуточный ответ неизвестного, так называется новая чебуречная в Пушкине).
  
  Стёпа тихо вздохнул, повалился на бок, головою стукнулся о нагретый камень мола. Сознание покинуло его".
  
   Необходимое дополнение.
  
  Путаница, возникшая в последующих действиях, связана с этой невинной шуткой рядового чекиста о вновь открывшейся в Пушкине чебуречной "Ялта", как вспомнит в главе 10 администратор театра Варьете Варенуха. Находясь под прессом распоряжений руководства, Степан Богданович шлёт свои телеграммы в театр, как ему было сказано - из Ялты. Между тем в главе 10 Коровьев расскажет о местопребывании Степы, отвечая Варенухе, о том, куда уехал Лиходеев: "- За город кататься на машине".
  Не согласовывают свои бестолковые действия и глупые фантазии со своим непосредственным начальством кот Бегемот, Азазелло и Степан. Выдают экспромт.
  Вся последующая с Лиходеевым история посвящена защите чести мундира чекиста. В ней задействовано огромное количество людей-сотрудников милиции: "...Вошла в кабинет женщина в форменной куртке, в фуражке, в чёрной юбке и в тапочках" (не может разносить почту человек в тапочках, глава 10).
  Также для внятных ответов вовлечены сотрудники аэропортов в Ялте и Москве.
  Для пущей достоверности его даже облачают (глава 27) в соответствующую, на взгляд чекистов, и из того, что у них есть, одежду: "Гражданин был в папахе, в бурке поверх ночной сорочки синих ночных кожаных новеньких, только что купленных туфлях".
  Эта история, вполне преданного власти убийцы, пьяницы и бездельника, в Эпилоге закончится невинно. Благополучно отсидев восемь суток в медвытрезвителе, Степан переводится в Ростов на должность заведующего крупным гастрономом.
   Продолжим.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"