Урманбаев Ержан Бахытович : другие произведения.

6. Часть первая. Сознание. Глава 1. Никогда не разговаривайте с неизвестными

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Версия сибирского аборигена
  
  
   " - Не бойтесь, королева
   не бойтесь, королева,
   Кровь давно ушла в землю.
   И там, где она пролилась,
   уже растут виноградные гроздья".
  
   Никогда не разговаривайте с неизвестными. Глава 1.
  
   'В час жаркого весеннего заката на Патриарших прудах появилось двое граждан'.
  
   Необходимое дополнение.
  
   С этих слов начинается роман. Редакцию с таким началом романа избрала Елена Сергеевна Булгакова-Шиловская для первой публикации романа 'Мастер и Маргарита'. Я предлагаю читателям считать её, доверяя выбору Елены Сергеевны, единственно верной. Если в той книге, что вы читали или читаете, роман начинается иначе, значит перед вами не последняя редакция романа, а предпоследняя. По логике моей версии, М.А.Булгаков держал свой последний роман в памяти, заученным наизусть, как и сказано в самом романе мастером. Это было необходимо писателю, чтобы единственный точный вариант романа стал известен публике и цензорам в самом подготовленном и законченном виде. По моему мнению все черновики романа, в том числе и 'Театральный роман', использовались Михаилом Афанасьевичем в качестве сознательной дезинформации цензоров и читателей для возникновения устойчивых заблуждений. Как я понимаю, по убеждению писателя это было единственный шанс сохранить и донести свою работу до потомков, то есть до нас.
   По всей видимости, М.А.Булгаков, перед смертью, просил Елену Сергеевну не менять ни единого слова в его последней редакции. Отсюда известное ее трепетное отношение даже к чернильнице и перу писателя.
   Думаю, что это еще одно косвенное подтверждение моей догадке о том, что настоящее содержание и смысл романа М.А.Булгаков не доверил никому, даже Елене Сергеевне Шиловской (Булгаковой), ради безопасности её и всех близких их семье людей.
   Подозреваю, что она сама, по давней договоренности с мужем, уничтожила оригиналы последней редакции М.А.Булгаковым своего романа, потому что и в 1970 году (год кончины Е.С.Шиловской) Елена Сергеевна вполне могла опасаться адекватной реакции КГБ на истинное содержание романа. Также, быть может, это было продолжением той дьявольской игры с властями, что вел М.А.Булгаков, оставляя лишь только сам роман, в качестве ключа к разгадке.
   Не знаю. Никаких документальных доказательств своим утверждениям помимо самого романа у меня нет.
   Но считаю своим долгом написать, что другая, предпоследняя редакция романа начинается со слов:
  
   'Однажды весною, в час небывало жаркого заката, в Москве, на Патриарших прудах, появилось два гражданина'.
  
   Если книга, которую вы держите или держали в своих руках, начинается с этих слов, то, пожалуйста, возьмите другую книгу. Мое исследование произведено на анализе той, последней прижизненной редакции романа. Это может приводить к казусному несовпадению текстов. В дальнейшем, надеюсь сличить оба текста, чтобы проанализировать различия.
  
   Продолжим.
  
   'Первый из них - приблизительно сорокалетний, одетый в серенькую летнюю пару
  
   (совершенно неясно, что определяет автор под словами 'летняя пара', то ли костюм из пиджака и брюк, то ли туфли, но 'груда заскорузлых тряпок' в главе 5, оставшаяся после гибели М.А.Берлиоза, заставляет меня склоняться к версии о туфлях, не может солидный человек ходить по промозглой Москве в лёгкой верхней одежде, когда весь город ещё носит пальто),
  
   - был маленького роста, темноволос, упитан, лыс, свою приличную шляпу пирожком нес в руке, а аккуратно выбритое лицо его украшали сверхъестественных размеров очки в черной роговой оправе. Второй - плечистый, рыжеватый, вихрастый молодой человек в заломленной на затылок клетчатой кепке - был в ковбойке, жеваных белых брюках и черных тапочках
  
   (вот молодой человек запросто мог из-за безденежья и юного пижонства вырядиться в холод в летнюю одежду).
  
   Первым был не кто иной, Михаил Александрович Берлиоз, редактор толстого художественного журнала и председатель правления одной из крупнейших московских литературных ассоциаций, сокращенно именуемой Массолит, а молодой спутник его - поэт Иван Николаевич Понырев, пишущий под псевдонимом Бездомный.
   Попав в тень чуть зеленеющих лип
  
   (не бывает тени у лип, когда те только зеленеют),
  
   писатели первым долгом бросились к пёстро раскрашенной будочке с надписью 'Пиво и воды'.
   Да, следует отметить первую странность этого страшного майского вечера
  
   (отнюдь не в самый веселый день начинается действие нашего повествования).
  
   Не только у будочки, но и во всей аллее, параллельной Малой Бронной улице, не оказалось ни одного человека
  
   (можно ли представить всегда людный центр Москвы без людей, только в местах предварительно оцепленных солдатами возможно наблюдать такую пустоту).
  
   В тот час, когда уж, кажется, и сил не было дышать, когда солнце, раскалив Москву, в сухом тумане
  
   (туман по своей природе мокрый, сухим может быть разве что дым)
  
   валилось куда-то за Садовое кольцо, - никто не пришёл под липы, никто не сел на скамейку, пуста была аллея
  
   (совершенно нельзя представить, отчего в солнечный, жаркий весенний день в центре Москвы, в оживленном всегда сквере, нет людей, это может означать лишь то, что холодно и неуютно было в Москве на Патриарших прудах, по обыкновению, для верности, чтобы развеять сомнения, повторяется М.А.Булгаков; впрочем, это можно ещё объяснить тем, что тема разговора героев романа была столь щекотливой, что они сознательно искали уединённого места).
  
   - Дайте нарзану, - попросил Берлиоз.
   - Нарзану нету, - ответила женщина в будочке и почему-то обиделась
  
   (реакцию на глупый, не по погоде и не кассовый, по цене, вопрос демонстрирует в ответе продавца, автор).
  
   - Пиво есть? - сиплым
  
   (так говорят люди чрезвычайно замёрзшие)
  
   голосом осведомился Бездомный.
   - Пиво привезут к вечеру, - ответила женщина.
   - А что есть? - спросил Берлиоз.
   - Абрикосовая, только тёплая, - сказала женщина.
   - Ну, давайте, давайте, давайте!..
   Абрикосовая дала обильную жёлтую пену, и в воздухе запахло парикмахерской
  
   (кислотным запахом, перегаром от выпитой водки; быть может, абрикосовой тогда обзывалась отнюдь не подслащённая вода с сиропом или они прихватили для сугрева водку с собой).
  
   Напившись, литераторы немедленно начали икать
  
   (дальше в тексте икать они будут много раз, а о нетрезвом Иване Николаевиче будут говорить все; напоследок, от отчаянья сняли они табу с запрещённых тем, уединившись от людей и прослушивающих устройств, решив вместе 'поикать' на Патриарших прудах, обыгрывает значение выражения 'даже не заикайся' М.А.Булгаков),
  
   расплатились и уселись на скамейке лицом к пруду и спиной к Бронной.
   Тут приключилась вторая странность, касающаяся одного Берлиоза'.
  
   Необходимое дополнение.
  
   В первый раз в романе звучит ключевое слово 'тут'.
   Много раз, встречаясь в тексте книги, будет оно обозначать ключевые моменты в данном эпизоде главы. Так М.А.Булгаков указывает, где надо искать подсказку, на что обратить внимание, сосредоточиться и задуматься.
   Этим словом, отмечает автор раскрывающие истинный смысл романа реальные события.
   Нисколько не боясь обвинения в косноязычии и в повторениях одного и того же выражения, М.А.Булгаков, в нужных для этого, с его точки зрения, местах раз за разом вставляет неблагозвучное слово 'тут'.
  
   Продолжим.
  
   'Он внезапно перестал икать, сердце его стукнуло и на мгновенье куда-то провалилось, потом вернулось, но с тупой иглой, засевшей в нем
  
   (приступ ранней стенокардии описывает Булгаков).
  
   Кроме того, Берлиоза охватил необоснованный, но столь сильный страх, что ему захотелось тотчас же бежать с Патриарших без оглядки
  
   (в ужасе и замешательстве находится Михаил Александрович, об угрозах и реальном насилии, творимым советской властью, пишет автор).
  
   Берлиоз тоскливо оглянулся, не понимая, что его напугало. Он побледнел, вытер лоб платком, подумал: 'Что это со мной? Этого никогда не было... сердце шалит... я переутомился.... Пожалуй, пора бросить все к черту и в Кисловодск...'
  
   (эмиграцию и выезд заграницу шифрует под Кисловодском М.А.Булгаков).
  
   Необходимое дополнение.
  
  Видимо, о наличии подобного настроения не считал нужным скрывать старорежимный Берлиоз и говорил со многими о помощи в выезде из страны, иначе, почему Воланд говорит:
   '... - Только что человек соберётся съездить в Кисловодск'?
   О том, как трудно было перемещаться из СССР за границу, и чем такие поползновения грозят потенциальному эмигранту, продолжение фразы:
   '... - Пустяковое, казалось бы, дело, но и этого совершить не может,... вдруг возьмет, поскользнётся и попадёт под трамвай!'
  
   Продолжим.
  
   'И тут знойный воздух сгустился
  
   (нет, не поплыл от жары воздух дрожа, как представляется попервоначалу, а сконцентрировался, стал резче, контрастнее, как это бывает от холода и ясности мысли)
  
   перед ним, и соткался из этого воздуха прозрачный гражданин престранного вида. На маленькой головке жокейский картузик, клетчатый кургузый воздушный же пиджачок... Гражданин ростом в сажень, но в плечах узок, худ неимоверно, и физиономия... глумливая
  
   (мучается, пожалуй, вся интеллектуальная, образованная и в следствии этого зажиточная Москва видением председателя ВЧК Феликса Дзержинского в начале 1920-ых годов, бесчисленно раз врывается в дома советская власть экспроприируя нажитое честным трудом состояние несчастных людей).
  
   Жизнь Берлиоза складывалась так, что к необыкновенным явлениям он не привык
  
   (не знакомы и непривычны чувства уголовников и нелегальных революционеров простому интеллигентному литератору).
  
   Ещё более побледнев, он вытаращил глаза и в смятении подумал: 'Этого не может быть!..'
   Но это, увы, было
  
   (об абсолютной реальности появления в жилищах видной интеллигенции наряда НКВД с обыском, знали в Москве в 1926 году все),
  
   и длинный, сквозь которого видно, гражданин, не касаясь земли, качался перед ним и влево, и вправо.
   Тут ужас до того овладел Берлиозом
  
   (в атмосфере безотчётного страха живёт вся страна),
  
   что он закрыл глаза. А когда он их открыл, увидел, что всё кончилось, марево растворилось, клетчатый исчез, а заодно и тупая игла выскочила из сердца
  
   (отпустило сердце от выпитой водки).
  
   - Фу ты чёрт! - воскликнул редактор. - Ты знаешь, Иван, у меня сейчас едва удар от жары не сделался!
  
   (жара в Москве - это метафора М.А.Булгакова о удушливой атмосфере образовавшейся в России после прихода советской власти)
  
   Даже что-то вроде галлюцинации было... - он попытался усмехнуться, но в глазах его ещё прыгала тревога, и руки дрожали. Однако постепенно он успокоился, обмахнулся платком и, произнеся довольно бодро: 'Ну-с, итак...' - повёл речь, прерванную питьём абрикосовой'.
  
   Необходимое дополнение.
  
   Сказывается действие 'абрикосовой', галлюцинация исчезает.
  Позже автор дополнит портрет председателя ВЧК непосредственно перед гибелью Берлиоза:
   '...Усишки у него как куриные перья, глазки маленькие, иронические и полупьяные...', и после гибели:
   'От этого клетчатый гражданин стал еще гаже, чем был'.
   Пока Берлиоз обсуждает с Иваном Николаевичем Поныревым заказанную поэту поэму об Иисусе Христе (Владимире Ильиче Ленине).
  
   Продолжим.
  
   'Речь эта, как впоследствии узнали, шла об Иисусе Христе. Дело в том, что редактор заказал поэту для очередной книжки журнала большую антирелигиозную поэму'.
  
   Необходимое дополнение.
  
   В первый раз в романе звучит тема ершалаимской истории, описанной позже мастером в главе 13.
   Михаил Александрович Берлиоз заказывает поэту для журнала поэму о той же самой иудейской истории.
   Молодой поэт Иван Николаевич Бездомный от первой главы романа до последней будет работать над этой 'антирелигиозной поэмой'.
   Этими двумя словами М.А.Булгаков определяет роман 'Мастер и Маргарита', как коммунистическую Антиутопию.
   В реальности автор с самого начала 'правдивого повествования' соединяет воедино жанр поэмы, которую написал Иван Николаевич Понырев, и романа, детища мастера, и свой собственный роман о Дьяволе.
  
   Продолжим.
  
   'Эту поэму Иван Николаевич сочинил, и в очень короткий срок, но, к сожалению, ею редактора нисколько не удовлетворил. Очертил Бездомный главное действующее лицо своей поэмы, то есть Иисуса
  
   (В.И.Ленина),
  
   очень черными красками
  
   (какими ещё красками мог описать портрет вождя его современник и талантливый писатель?),
  
   и, тем не менее, всю поэму приходилось, по мнению редактора, писать заново
  
   (естественно, что в советское время написать правдивую историю о революции было невозможно).
  
   И вот теперь редактор читал поэту нечто вроде лекции об Иисусе, с тем, чтобы подчеркнуть основную ошибку поэта
  
   (редактор объясняет поэту, что и как нужно править в поэме, для удовлетворения требований цензоров).
  
   Трудно сказать, что именно подвело Ивана Николаевича - изобразительная ли сила его таланта или полное незнакомство с вопросом, по которому он писал, - но Иисус у него получился, ну, совершенно живой, некогда существовавший Иисус
  
   (отображать человека словно живого - это свойство гениальных писателей),
  
   только, правда, снабжённый всеми отрицательными чертами Иисус
  
   (Иисус с отрицательными чертами - это его противоположность, то есть Антихрист; здесь скрыто указание автора на описываемого Бездомным истинного персонажа поэмы).
  
   Берлиоз же хотел доказать поэту, что главное не в том, каков был Иисус, плох ли, хорош ли, а в том, что Иисуса-то этого, как личности, вовсе не существовало на свете и что все рассказы о нем - просто выдумки, самый обыкновенный миф'
  
   (образ вождя вымышлен властью и сознательно мифологизирован).
  
   Необходимое дополнение.
  
   Михаил Александрович, перечисляя видных теоретиков революционно-освободительного движения в России до 1917 года, указывает поэту на то, что они 'никогда ни словом не упоминали о существовании Иисуса (Ленина), что вообще 'казнь Иисуса' (Октябрьская социалистическая революция) - 'есть не что иное, как позднейшая поддельная вставка'. На самом деле произошел военный переворот, организованный большевиками во главе с В.И.Лениным.
   Рассуждая, редактор говорит о наличии множества пророков ещё с древнейших времён известных людям. Их утопические идеи будоражили массы. И ничего нового в новоявленной теории о коммунизме нет.
  
   Продолжим.
  
   'Надо заметить, что редактор был человеком начитанным и очень умело указывал в своей речи на древних историков, например, на знаменитого Филона Александрийского, на блестяще образованного Иосифа Флавия, никогда ни словом, не упоминавших о существовании Иисуса. Обнаруживая солидную эрудицию, Михаил Александрович сообщил поэту, между прочим, и о том, что, то место в пятнадцатой книге, в главе 44-й знаменитых Тацитовых 'Анналов', где говорится о казни Иисуса, - есть не что иное, как позднейшая поддельная вставка
  
   (нет, не о свидетельствах существования Иисуса Христа рассуждает М.А.Булгаков, вкладывая в речь Берлиоза грубые ошибки, никак не соответствующие статусу высокообразованного человека, но о В.И.Ленине и Октябрьской революции, о совершенно неизвестном до 1917 года даже в социал-демократических кругах вожде и военном перевороте, называемым в романе мастера казнью, а в СССР Великой Октябрьской Революцией; о том, что Иешуа, описанный позже мастером, не будет казнён).
  
   Поэт, для которого всё, сообщаемое редактором, являлось новостью
  
   (обсуждается труд поэта на тему утопической теории о коммунизме; понятно, что для поэта не может являться новостью всё, о чём говорит редактор, только некоторая часть из сообщаемого),
  
   внимательно слушал Михаила Александровича, уставив на него свои бойкие зелёные глаза
  
   (бойкими называют глаза остроумного и лукавого человека),
  
   и лишь изредка икал
  
   (посягнул редактор заикнуться на 'святая святых' советской истории, на революцию, и на вождя-основателя социалистического государства),
  
   шепотом ругая абрикосовую воду
  
   (от крамольных рассуждений о приходе советской власти в устах облечённого властью человека, а отнюдь не от напитка, потерял дар речи, ошеломлённый молодой поэт, вперив восторженные глаза в Михаила Александровича).
  
   - Нет ни одной восточной религии, в которой, как правило, непорочная дева не произвела бы на свет бога
  
   (даже не пытаясь придумывать заново велосипед, теоретики Коммунистической партии использовали евангельский рассказ о рождении Христа для обоснования прихода к власти своего вождя, сочиняя нечто священное о детстве В.И.Ленина).
  
   И христиане
  
   (большевики),
  
   не выдумав ничего нового, точно так же создали своего Иисуса
  
   (образ В.И.Ленина),
  
   которого на самом деле никогда не было в живых
  
   (образ вождя революции просто надуман).
  
   Вот на это-то и нужно сделать главный упор...
  
   (роман мастера описывает литератор).
  
   Высокий тенор Берлиоза разносился в пустынной аллее, и по мере того, как Михаил Александрович забирался в дебри, в которые может забираться, не рискуя свернуть себе шею
  
   (прямой намёк автора, что эти рассуждения носят рискованный характер и могут стоить жизни обоим собеседникам),
  
   лишь очень образованный человек, - поэт узнавал всё больше и больше интересного и полезного и про египетского Озириса, благостного бога и сына Неба и Земли, и про финикийского бога Фаммуза, и про Мардука, и даже про менее известного грозного бога Вицлипуцли, которого весьма почитали некогда ацтеки в Мексике.
   И вот как раз в то время, когда Михаил Александрович рассказывал поэту о том, как ацтеки лепили из теста фигурку Вицлипуцли
  
   (до самых мелочей знает историю Берлиоз, с самых азов объясняет и растолковывает содержание своей теории),
  
   в аллее показался первый человек'.
  
   Необходимое дополнение.
  
   Берлиоз перечисляет предшествующие научному коммунизму утопии и их основателей. Можно сравнивая какие-то сохранившиеся изображения перечисленных богов найти сходство между ними и между популярными теоретиками коммунизма, например, с Марксом, Энгельсом, Чернышевским, Герценом и другими.
   Мне кажется, я слышу, как сам М.А.Булгаков хохочет, подбирая необходимые ему здесь древние образы.
   До самых древних времён простирается история происхождения теории о равноправном обществе. Блестящие познания в исторической науке Михаила Александровича Берлиоза демонстрирует автор.
   По всему скверу же раздавался голос Берлиоза, судя по описанию хорошо поставленного, наработанного частыми выступлениями на публике, столь громко, что привлёк внимание служителей НКВД и самого Воланда. Хотя сама подготовленность убийства, его жесткое расписание с подъездом в нужное время трамвая, говорит о том, что слежка за ними не прекращается ни на минуту. Велико же было значение Михаила Александровича Берлиоза в Москве, если лицезреть его ликвидацию явилась столь важная персона.
  
   Продолжим.
  
   'Впоследствии, когда, откровенно говоря, было уже поздно
  
   (автор сожалеет о том, что вовремя не было предпринято никаких мер к ограничению свободной деятельности большевиков и, в частности, И.В.Сталина),
  
   разные учреждения
  
   (видимо, при подготовке пьесы 'Батум' М.А.Булгаков обращался во множество организаций за сведениями об описании внешности молодого вождя, но в ответ получил разноголосицу, вероятно, со страху или желая выслужиться, противоречили друг другу архивные служащие)
  
   представили свои сводки с описанием этого человека. Сличение их не может не вызвать изумления. Так, в первой из них сказано, что человек этот был маленького роста
  
   (так и было в действительности),
  
   зубы имел золотые и хромал на правую ногу. Во второй - что человек был росту громадного, коронки имел платиновые, хромал на левую ногу. Третья лаконически сообщает, что особых примет у человека не было
  
   (так считал сам М.А.Булгаков и, именно так, охарактеризован Сталин в пьесе 'Батум').
  
   Приходится признать, что ни одна из этих сводок никуда не годится.
   Раньше всего: ни на какую ногу описываемый не хромал, и росту был не маленького и не громадного, а просто высокого. Что касается зубов, то с левой стороны у него были платиновые коронки, а с правой - золотые. Он был в дорогом сером костюме, в заграничных, в цвет костюма, туфлях. Серый берет он лихо заломил на ухо
  
   (ровно этой же фразой характеризует М.А.Булгаков в 'Театральном романе' Рудольфи),
  
   под мышкой нес трость с черным набалдашником в виде головы пуделя
  
   (пудель символ дьявола, то есть Зла).
  
   По виду лет - сорока с лишним
  
   (в 1926 году И.В.Сталину 47 лет).
  
   Рот какой-то кривой. Выбрит гладко. Брюнет. Правый глаз черный, левый - почему-то зеленый. Брови черные, но одна выше другой. Словом - иностранец
  
   (как известно, 'вождь всех времён и народов' был грузин, естественно не русский, но не иностранец).
  
   Пройдя мимо скамьи, на которой помещались редактор и поэт, иностранец покосился на них, остановился и вдруг уселся на соседней скамейке, в двух шагах от приятелей
  
   (вплотную к ним, в пустой аллее это могло обозначать лишь желание подслушать диалог и показать свой интерес к собеседникам).
  
   'Немец...' - подумал Берлиоз.
   'Англичанин... - подумал Бездомный. - Ишь, и не жарко ему в перчатках
  
   (в жаркий вечер разгуливает в перчатках по Москве Воланд, в такую жару, что изображает автор, не находишься с 'обутыми' руками, каким бы денди вы не были, прохладно в Москве).
  
   А иностранец окинул взглядом высокие дома
  
   (производит привычным взглядом военного рекогносцировку местности),
  
   квадратом окаймлявшие пруд, причём заметно стало, что видит это место он впервые и что оно его заинтересовало'
  
   (не знаком даже с центром Москвы всевластный повелитель).
  
   Необходимое дополнение.
  
   Первое появление его в романе и первая характеристика сознательно наполнены автором во многом мифическими представлениями народа о Сталине.
  Гротесковый, сюрреалистичный портрет Воланда, ставший основой, штампом почти всех известных мне представлений о нем.
   Но, не носят люди одновременно на зубах коронки разных металлов, подозреваю, что по причине различных физических свойств, стоит уточнить у стоматологов.
   Остальные характеристики выглядят, как некий сатирический винегрет, смесь народной правды и лжи, в стиле свойственном автору в большинстве его книг.
   Аккуратно оглядев предполагаемую дислокацию на месте будущих событий, Воланд, в предвкушении развлечения и зрелища убийства Берлиоза, приготовился к разговору.
   Само описание поведения Воланда почти совпадает с прощальным перед отъездом из Москвы вечером 'на каменной террасе одного из самых красивых домов Москвы' в главе 29 и напоминает какой-то обряд медитации. Так устраиваются в ложе зрители, пришедшие поглазеть на зрелище
  
   Продолжим.
  
  'Он остановил взор на верхних этажах, ослепительно отражающих в стёклах изломанное
  
   (изломанное солнце много раз будет упоминаться автором в романе, указывая читателю на исковерканный при советской власти божий свет)
  
   и навсегда уходящее от Михаила Александровича солнце
  
   (кто может знать, кроме самого преступника и автора романа, что для редактора оно уходит навсегда, предвкушение от будущего действа описывает М.А.Булгаков, не сомневается Воланд в том, что часы М.А.Берлиоза сочтены),
  
   затем перевёл его вниз, где стёкла начали предвечерне темнеть, чему-то снисходительно усмехнулся
  
   (так выглядит хищный зверь, куражась над подраненной, но обречённой добычей),
  
   прищурился, руки положил на набалдашник, а подбородок на руки.
   - Ты, Иван, - говорил Берлиоз, - очень хорошо и сатирически изобразил
  
   (разве можно совместить хорошее и сатирическое изображение пришествия Иисуса порядочными людьми, речь тут о революции),
  
   например, рождение Иисуса, сына Божия, но соль-то в том, что ещё до Иисуса родился целый ряд сынов Божиих, как, скажем, финикийский Адонис, фригийский Аттис, персидский Митра
  
   ( список каких-то революционных деятелей прошлого перебирает Берлиоз).
  
   Коротко же говоря, ни один из них не рождался и никого не было, в том числе и Иисуса, и необходимо, чтобы ты, вместо рождения или, предположим, прихода волхвов
  
   (Берлиоз кощунственно ставит в один ряд рождение Иисуса и приход языческих колдунов; опять речь идёт о революции и её вождях),
  
   изобразил бы нелепые слухи об этом приходе
  
   (лучше было бы отобразить не самих вождей революции, как в поэме, а разговоры народа российского о большевиках).
  
   А то выходит по твоему рассказу, что он действительно родился'
  
   (по твоей поэме выходит, что в России действительно случилась настоящая демократическая революция)
  
   Необходимое дополнение.
  
   М.А.Булгаков объединяет образы и биографию Ивана Николаевича Понырева (Бездомного) и мастера (заключённого органами НКВД в тюрьму писателя) в двух летописцев истории России времён революции.
   В дальнейшем М.А.Булгаков, маскирует вымышленную историю Иешуа под обывательское представление о евангельской истории пришествия Христа, штрихами и деталями подсказывая читателю, что вовсе не Иисуса имеет ввиду мастер, но Антихриста.
   Также автор приписывает мастеру, в написанном им романе, аналогию между Иешуа и вождем мирового пролетариата, навязанную ему Воландом-Сталиным, где основную роль в победе революции исполняет Афраний, прототипом которого является в действительности сам Воланд.
   Из-за своего поднадзорного положения мастер должен выстроить историческую закономерность прихода к власти большевиков и теоретически обосновать эволюционную неизбежность воцарения в России коммунизма.
   Так называемого Иешуа 'царства истины', то есть мастер должен написать известный 'Краткий курс истории ВКП(б)'.
   Известно, что к написанию этого труда привлекался Максим Горький, что по мнению современников и послужило причиной его скоропостижной смерти.
  
   Продолжим.
  
   'Тут Бездомный сделал попытку прекратить замучившую его икоту
  
   (замолкают в испуге от вторжения постороннего, а значит потенциально опасного, для крамольных бесед, человека, как говорили в те времена: болтун находка для шпиона),
  
   задержав дыхание, отчего икнул мучительнее и громче, и в этот же момент Берлиоз прервал свою речь
  
   (чрезвычайно осторожны наши собеседники; они хорошо понимают цену своим словам),
  
   потому что иностранец вдруг поднялся и направился к писателям.
   Те поглядели на него удивлённо
  
   (удивиться скорее можно было бы тому, что он не подошёл сразу).
  
   - Извините меня, пожалуйста, - заговорил подошедший с иностранным акцентом, но не коверкая слов, - что я, не будучи знаком, позволяю себе... но предмет вашей учёной беседы настолько интересен, что...
   Тут он вежливо снял берет, и друзьям ничего не оставалось, как приподняться и раскланяться
  
   (можно говорить только о навязчивости, якобы, учтивого господина).
  
   'Нет, скорее француз...' - подумал Берлиоз.
   'Поляк?..' - подумал Бездомный.
   Необходимо добавить, что на поэта иностранец с первых же слов произвёл отвратительное впечатление
  
   (пугается доноса на крамольные речи редактора поэт),
  
   а Берлиозу скорее понравился, то есть не то чтобы понравился, а... как бы выразиться... заинтересовал, что ли
  
   (не привык прятать свои убеждения и знания маститый литератор, интересен ему любой любознательный собеседник, сказывается дореволюционная безалаберность).
  
   - Разрешите мне присесть? - вежливо попросил иностранец, и приятели как-то невольно раздвинулись; иностранец ловко уселся между ними
  
   (поведение хозяина, а не случайного встречного, описывает М.А.Булгаков, не подсел с краю, а уселся в центре странный незнакомец)
  
   и тотчас вступил в разговор:
   - Если я не ослышался, вы изволили говорить, что Иисуса не было на свете? - спросил иностранец, обращая к Берлиозу свой левый зелёный глаз.
   - Нет, вы не ослышались, - учтиво ответил Берлиоз, - именно это я и говорил.
   - Ах, как интересно! - воскликнул иностранец.
   'А какого чёрта ему надо?' - подумал Бездомный и нахмурился
  
   (чёрт - это первое из множества упоминаний истинного лица советской власти).
  
   - А вы соглашались с вашим собеседником? - осведомился неизвестный, повернувшись вправо к Бездомному
  
   (уточняющие вопросы следователя задаёт Воланд, типичный предварительный допрос).
  
   - На все сто! - подтвердил тот, любя выражаться вычурно и фигурально.
   - Изумительно! - воскликнул непрошенный собеседник и, почему-то воровски оглянувшись и приглушив свой низкий голос, сказал: - Простите мою навязчивость, но я так понял, что вы, помимо всего прочего, ещё не верите в Бога?
  
   (стоит ли уточнять безбожие у людей, утверждающих, что Иисуса не было на свете, знает тему их беседы Воланд)
  
   - Он сделал испуганные глаза и прибавил: - Клянусь, я никому не скажу
  
   (так, изображая искренность, провоцировали на дополнительные преступные речи своих подследственных изощрённые дознаватели в НКВД).
  
   - Да, мы не верим в Бога, - чуть улыбнувшись испугу интуриста
  
   (по-видимому раскусив уловку),
  
   ответил Берлиоз, - но об этом можно говорить совершенно свободно
  
   (можно поносить христианскую и все остальные религии, но нельзя охаивать советскую власть, автор намекает на истинное содержание беседы поэта и редактора).
  
   Иностранец откинулся на спинку скамейки и спросил, даже привизгнув от любопытства:
   - Вы атеисты?!
   - Да, мы - атеисты, - улыбаясь
  
   (в любой цивилизованной стране хорошо образованные люди, в большинстве своём, становятся атеистами),
  
   ответил Берлиоз, а Бездомный подумал рассердившись: 'Вот прицепился, заграничный гусь!'
  
   (никогда не любили всуе, попусту богохульствовать образованные порядочные российские граждане, подобное кощунство оскорбляло их память, представление о прошлом собственных предков).
  
   - Ох, какая прелесть! - вскричал удивительный иностранец и завертел головой, глядя то на одного, то на другого литератора.
   В нашей стране атеизм никого не удивляет, - дипломатически вежливо сказал Берлиоз
  
   (говорит советскими штампами, почувствовавший подвох, эрудированный литератор),
  
   - большинство нашего населения сознательно и давно перестало верить сказкам о Боге
  
   (это говорится о стране с древними православными традициями, в которой до революции едва ли поголовно всё население причисляло себя к верующим людям).
  
   Тут иностранец отколол такую штуку: встал и пожал изумлённому редактору руку
  
   (ерничает, отвлекая внимание от подготовительных операций своих сотрудников, изобретательный Воланд),
  
   произнеся при этом такие слова:
   - Позвольте вас поблагодарить от всей души!
  
   (он благодарит за комплимент о успешной борьбе с религиозным, по мнению советской власти, мракобесием, понимая, что его игра в иностранца раскрыта)
  
   - За что это вы его благодарите? - заморгав, осведомился Бездомный.
   - За очень важное сведение, которое мне, как путешественнику, чрезвычайно интересно, - многозначительно подняв палец, пояснил заграничный чудак.
   Важное сведение, по-видимому, действительно произвело на путешественника сильное впечатление, потому что он испуганно обвёл глазами дома, как бы опасаясь в каждом окне увидеть по атеисту
  
   (не нравится что-то в подготовке операции, запаздывает условленное начало).
  
   'Нет, он не англичанин...' - подумал Берлиоз
  
   (первым опознал представителя власти редактор),
  
   а Бездомный подумал: 'Где это он так наловчился говорить по-русски, вот что интересно!' - и опять нахмурился
  
   (мучаются подозрениями и догадками о профессоре литераторы).
  
   - Но, позвольте вас спросить, - после тревожного раздумья заговорил заграничный гость, - как же быть с доказательствами бытия Божия, коих, как известно, существует ровно пять?
  
   (пять классических доказательств бытия Божия установил Фома Аквинский)
  
   - Увы! - с сожалением ответил Берлиоз. - Ни одно из этих доказательств ничего не стоит, и человечество давно сдало их в архив. Ведь согласитесь, что в области разума никакого доказательства существования Бога быть не может.
   - Браво! - вскричал иностранец. - Браво! Вы полностью повторили мысль беспокойного старика Иммануила по этому поводу. Но вот курьёз: он начисто разрушил все пять доказательств, а затем, как бы в насмешку над самим собою, соорудил собственное шестое доказательство!
  
   (доказательство Канта построено на моральном законе человека)
  
   - Доказательство Канта, - тонко улыбнувшись, возразил образованный редактор, - также неубедительно. И недаром Шиллер говорил, что кантовские рассуждения по этому вопросу могут удовлетворить только рабов, а Штраус просто смеялся над этим доказательством
  
   (в этих рассуждения ещё в 18-ом веке говорилось, что любая кухарка может управлять государством).
  
   Берлиоз говорил, а сам в это время думал: 'Но, всё-таки, кто же он такой? И почему он так хорошо говорит по-русски?'
   - Взять бы этого Канта, да... года на три в Соловки! - совершенно неожиданно бухнул Иван Николаевич
  
   (наивно демонстрируя свое отношение к бытию божью и подначивая иностранца, именно вот такое глупейшее поведение Бездомного сохранит ему жизнь, придав ему образ ненормального человека)
  
   - Иван! - сконфузившись, шепнул Берлиоз
  
   (не хочет прежде времени раскрывать незнакомца редактор, надеется как-нибудь улизнуть от карающего меча революции).
  
   Но предложение отправить Канта в Соловки не только не поразило иностранца, но даже привело в восторг.
   - Именно, именно, - закричал он
  
   (уже не скрывается Воланд, громко заявляя своё отношение к 'местам не столь удалённым'),
  
   и левый зелёный глаз его, обращённый к Берлиозу, засверкал, - ему там самое место! Ведь говорил я ему тогда за завтраком: 'Вы, профессор, воля ваша, что-то нескладное придумали! Оно, может, и умно, но больно непонятно. Над вами потешатся будут'
  
   (в восторге от такой перспективы: заслать Канта в Соловки, Воланд, по привычке плести неграмотным подчиненным всякую чушь, заносчиво заявляет, что сам разговаривал за завтраком с Кантом, чем сильно удивляет редактора).
  
   Берлиоз выпучил глаза. 'За завтраком... Канту?.. Что он плетёт?' - подумал он.
   - Но, - продолжал иноземец, не смущаясь изумлением Берлиоза и обращаясь к поэту
  
   (несколько одёрнув себя, чувствуя, что перед ним образованный человек, не готовый из подхалимства и подобострастия соглашаться с чем угодно, Воланд поправляется),
  
   - отправить его в Соловки невозможно по той причине, что он уже с лишком сто лет пребывает в местах значительно более отдалённых, чем Соловки, и извлечь его оттуда никоим образом нельзя, уверяю вас!
  
   (Иммануил Кант умер 12 февраля 1804 года, то есть за 113 лет до Февральской революции 1917 года).
  
   - А жаль! - отозвался задира-поэт
  
   (поддевая клюнувшего на его 'подначку', незнакомца).
  
   - И мне жаль, - подтвердил неизвестный, сверкая глазом
  
   (зацепил самолюбие Воланда Иван Николаевич, несдобровать ему под пристрастным допросом у доктора Стравинского),
  
   и продолжал: - Но вот какой вопрос меня беспокоит: ежели Бога нет, то, спрашивается, кто же управляет жизнью человеческой и всем вообще распорядком на земле?
   - Сам человек и управляет, - поспешил сердито ответить Бездомный на этот, признаться, не очень ясный вопрос
  
   (даже сам автор, М.А.Булгаков, не уверен в наличии вразумительного ответа на философский вопрос).
  
   - Виноват, - мягко отозвался неизвестный, - для того, чтобы управлять, нужно, как-никак, иметь точный план на некоторый, хоть сколько-нибудь приличный срок. Позвольте же вас спросить, как же может управлять человек, если он не только лишён возможности составить какой-нибудь план хотя бы на смехотворно короткий срок, ну, лет, скажем, в тысячу, но не может ручаться даже за свой собственный завтрашний день?
  
   (можно ли хоть что-нибудь запланировать, когда в любой момент всякий человек сверху донизу может быть объявлен врагом).
  
   И в самом деле, - тут неизвестный повернулся к Берлиозу, - вообразите, что вы, например, начнёте управлять, распоряжаться и другими, и собою, вообще, так сказать, входить во вкус, и вдруг у вас... кхе... кхе... саркома лёгкого... - тут иностранец сладко усмехнулся
  
   (мне трудно предположить, какие ассоциации вызывала у М.А.Булгакова, а в романе у Воланда, саркома лёгкого, судя по усмешке у этой смерти было чудовищное распространение в верхних эшелонах советской власти),
  
   как будто мысль о саркоме лёгкого доставила ему удовольствие, - да, саркома, - жмурясь, как кот, повторил он звучное слово, - и вот ваше управление закончилось! Ничья судьба, кроме своей собственной, вас более не интересует. Родные вам начинают лгать. Вы, чуя неладное, бросаетесь к учёным врачам, затем к шарлатанам, а бывает, и к гадалкам. Как первое и второе, так и третье - совершенно бессмысленно, вы сами понимаете. И всё это кончается трагически: тот, кто ещё недавно полагал, что он чем-то управляет
  
   (так закончили жизнь многие бывшие руководители советской власти),
  
   оказывается вдруг лежащим неподвижно в деревянном ящике, и окружающие, понимая, что толку от лежащего нет более никакого, сжигают его в печи. А бывает и ещё хуже: только что человек соберётся съездить в Кисловодск, - тут иностранец прищурился на Берлиоза
  
   (вот основная причина и повод скорейшей расправы над Михаилом Александровичем, возможная в ближайшее время его эмиграция),
  
   - пустяковое, казалось бы, дело, но и этого совершить не может, так как неизвестно почему вдруг возьмёт поскользнётся и попадёт под трамвай! Неужели вы скажете, что это он сам собою управил так? Не правильнее думать, что управился с ним кто-то совсем другой? - и здесь незнакомец рассмеялся странным смешком'.
  
   Необходимое дополнение.
  
   Заштампованный, растиражированный и растасканный читателями на цитаты монолог Воланда. Страшный, по своей сути, соблазн, придуманный советской властью для всей интеллигенции России.
   Либо с восторгом восхваляя идеологию коммунизма иметь приличное, по сравнению с другими, положение в советском обществе, либо каторга, болезни и смерть.
   Воланд грубо сравнивает свои дела с промыслом божьим, тем самым нагнетая страх на редактора и желая продемонстрировать ему свои возможности. Он угрожает несговорчивому Михаилу Александровичу Берлиозу, раскладывая перед ним варианты его будущего, представляя последний шанс отказаться от своих убеждений, и склонив голову добровольно пойти в услужение новой власти.
   Должен сам догадаться маститый литератор о неизбежности подготовленного убийства.
   Не славу божьему провидению воспевает здесь автор, но показывает страшный, практически безальтернативный выбор между подлостью и смертью, уготованный в СССР для интеллигенции.
   Иначе, продать свою душу дьяволу, в лице Сталина, под угрозой гибели, предлагается маститому литератору, председателю Массолита, известному редактору Михаилу Александровичу Берлиозу.
  
   Продолжим.
  
   'Берлиоз с великим вниманием слушал неприятный рассказ про саркому и трамвай, и какие-то тревожные мысли начали мучить его. 'Он не иностранец... он не иностранец... - думал он, - он престранный субъект... но позвольте, кто же он такой?..'
  
   (сквозь множество декораций перед редактором начинает проясняться истинное лицо иностранца).
  
   Необходимое дополнение.
  
  Через весь роман, автор маленькими миниатюрами демонстрирует те или иные прелести новой жизни.
   Не отвлекаясь от основной линии романа, М.А.Булгаков этими вкраплениями сбивает внимание читателя с основного содержания.
   Но именно эти миниатюры создают истинную атмосферу, передают настоящий колорит той, давно ушедшей от нас эпохи.
   Уловив желание Бездомного курить, Воланд предлагает тому закурить. Невинный вопрос Воланда вызывает раздражение поэта.
  
   Продолжим.
  
   ' - Вы хотите курить, как я вижу? - неожиданно обратился к Бездомному неизвестный. - Вы, какие предпочитаете? ...
   - А у вас разные, что ли, есть? - мрачно спросил поэт'
  
   (тотальный товарный дефицит и полное отсутствие выбора, характерная черта советского общества на всем протяжении его существования)
  
   - Какие предпочитаете? - повторил неизвестный
  
   (в отличие от большинства советских граждан он курил трубку, набивая её табаком 'Герцеговина флор', и поэтому имевший выбор, хотя в 20-ых годах даже у Сталина, видимо, он был строго ограничен).
  
  - Ну, 'Нашу марку', - злобно ответил Бездомный.
   Незнакомец немедленно вытащил из кармана портсигар и предложил его Бездомному:
   - 'Наша марка'
  
   (в реальности в 20-ых годах другого выбора сортов папирос не было).
  
   И редактора, и поэта не столько поразило то, что нашлась в портсигаре именно 'Наша марка', сколько сам портсигар. Он был громадных размеров, червонного золота, и на крышке его при открывании сверкнул синим и белым огнем бриллиантовый треугольник
  
   (возможно, при какой-то личной встрече заметил Булгаков у Сталина подобный экземпляр, если можно судить по описанию, то это музейный, коллекционный экспонат, мне кажется реальным, что подобная вещь могла быть в пользовании царя Николая Второго или царя Ивана Грозного).
  
   Тут литераторы подумали разно. Берлиоз: 'Нет, иностранец!'
  
   (мучается догадками богатый жизненным опытом литератор),
  
   а Бездомный: 'Вот чёрт его возьми, а!..'
  
   (от вида исторической вещицы ошарашен молодой поэт).
  
   Поэт и владелец портсигара закурили, а некурящий Берлиоз отказался.
   'Надо будет ему возразить так, - решил Берлиоз, - да, человек смертен, никто против этого и не спорит. Но дело в том, что...
  
   (можно убить человека, но его идеи, как идеи Канта, останутся).
  
   Однако он не успел выговорить этих слов, как заговорил иностранец:
   - Да, человек смертен, но это было бы ещё полбеды
  
   (ничего неожиданного и чудодейственного в этих словах нет, перед тем, как закурить, они обсуждали как раз эту тему, подыгрывает нашему воображению, улыбаясь, автор).
  
   Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чём фокус! И вообще не может сказать, что он будет делать в сегодняшний вечер
  
   (подходит условленное время убийства, надо готовить почву).
  
   'Какая-то нелепая постановка вопроса...' - помыслил Берлиоз и возразил
  
   (не понял ещё ужаса нависшей над ним угрозы редактор):
  
   - Ну, здесь уж есть преувеличение. Сегодняшний вечер мне известен более или менее точно. Само собою разумеется, что, если на Бронной мне свалится на голову кирпич...
   - Кирпич ни с того, ни с сего, - внушительно перебил неизвестный, - никому и никогда на голову не свалится. В частности же, уверяю вас, вам он ни в каком случае не угрожает. Вы умрёте другой смертью
  
   (вот и звучит конкретная угроза, уже нет смысла скрывать ведомство, которое представляет незнакомец).
  
   - Может быть, вы знаете, какой именно? - с совершенно естественной иронией осведомился Берлиоз, вовлекаясь в какой-то действительно нелепый разговор. - И скажете мне?
  
   (Михаил Александрович пытается всё обратить в шутку, иронизируя).
  
   - Охотно, - отозвался незнакомец. Он смерил Берлиоза взглядом, как будто собирался сшить ему костюм
  
   (так смотрят, словно снимая мерку, на труп, чтобы прикинуть размер гроба),
  
   сквозь зубы пробормотал что-то вроде: 'Раз, два... Меркурий во втором доме... луна ушла... шесть - несчастье... вечер - семь...' - и громко и радостно объявил: - Вам отрежут голову!
  
   (актёрствуя, в обычной манере, ёрничая, изображает цыганку гадалку Воланд, с радостью объявляя приговор).
  
   Бездомный дико и злобно вытаращил глаза на развязного неизвестного
  
   (не готовы литераторы благоразумно и безропотно смирятся, просить пощады, даже реально рискуя жизнью, они возражают Воланду),
  
   Берлиоз спросил, криво усмехнувшись:
   - А кто именно? Враги? Интервенты?
  
   (на кого вы спишите столь явное преступление?)
  
   - Нет, - ответил собеседник, - русская женщина, комсомолка
  
   (несчастный случай).
  
   - Гм... - промычал раздражённый шуточкой неизвестного Берлиоз, - ну, это, извините, маловероятно
  
   (люди не поверят).
  
   - Прошу и меня извинить, - ответил иностранец, - но это так
  
   (поверят).
  
   Да, мне хотелось бы спросить вас, что вы будете делать сегодня вечером, если это не секрет?
  
   (вам стоило бы отменить все назначенные вами на вечер мероприятия)
  
   - Секрета нет. Сейчас я зайду к себе на Садовую, а потом в десять часов вечера в Массолите состоится заседание, и я буду на нём председательствовать.
   - Нет, этого быть никак не может, - твёрдо возразил иностранец
  
   (приговор вам уже вынесен и в ближайшее время будет приведён в исполнение).
  
   - Это почему?
   - Потому, - ответил иностранец и прищуренными глазами поглядел в небо, где, предчувствуя вечернюю прохладу, бесшумно чертили чёрные птицы, - что Аннушка уже купила подсолнечное масло, и не только купила, но даже и разлила. Так что заседание не состоится.
   Тут, как вполне понятно, под липами наступило молчание'.
  
   Необходимое дополнение.
  
   Под угрозой неминуемой гибели звучит приказ отменить заседание в Массолите. Важность отмены последнего собрания столь велика, что не остановится ни перед какими средствами, власть.
   Вот уже, радуя Воланда, подъезжают к месту исторического действия на спецоперацию по ликвидации 'врага народа', в чёрных 'воронках' сотрудники НКВД. Место казни, точнее сказать плаха, подготовлено полностью.
   Аннушка разбила бутылку подсолнечного масла о вертушку, изгадив всю юбку, как опишет это в главе 4 'востроносая и простоволосая' женщина.
   В главе 24 автор назовёт её прозвище-кличку секретного сотрудника 'Чума'.
   Безрассудно и глупо, вступая в склоку, в самоубийственной попытке прикрыть, защитить собой Михаила Александровича Берлиоза, начинающий поэт Иван Николаевич Бездомный вызывает гнев и ярость Воланда на себя.
  
   Продолжим.
  
  '- Подсолнечное масло здесь вот при чём, - вдруг заговорил Бездомный, очевидно, решив объявить незваному собеседнику войну, - вам не приходилось, гражданин, бывать когда-нибудь в лечебнице для душевнобольных?'
  
   (вы сошли с ума!)
  
   - Иван!.. - тихо воскликнул Михаил Александрович
  
   (предостерегает от неосторожных выражений своего молодого друга Берлиоз).
  
   Но иностранец ничуть не обиделся и превесело рассмеялся.
   - Бывал, бывал, и не раз! - вскричал он, смеясь, но не сводя несмеющегося глаза с поэта
  
   (хорошо веселье, когда глаза не смеются, что за заведение называет Воланд лечебницей можно догадаться по количеству направляемых туда в романе граждан).
  
   - Где я только не бывал! Жаль только, что я не удосужился спросить у профессора, что такое шизофрения
  
   (и сегодня никто не возьмётся точно определить, что это такое).
  
   Так что вы уж сами узнайте это у него, Иван Николаевич!
   - Откуда вы знаете, как меня зовут?
   - Помилуйте, Иван Николаевич, кто же вас не знает? - Здесь иностранец вытащил из кармана вчерашний номер 'Литературной газеты', и Иван Николаевич увидел на первой же странице своё изображение, а под ним свои собственные стихи. Но вчера ещё радовавшее доказательство славы и популярности на этот раз ничуть не обрадовало поэта'.
  
   Необходимое дополнение.
  
   Несколько дальше в тексте романа Воланд в главе 3 скажет, что он 'только что сию минуту приехал в Москву'. Очевидное несоответствие тому, что у него в кармане находится вчерашний номер газеты.
   Ниоткуда он не приезжал. Воланд хорошо подготовился к встрече с собеседниками. Больно подозрительно осведомлён о литераторах всезнайка профессор.
   Сама путаница в сроках говорит о реальном, не мистическом, существовании Воланда. Трудно ли сатане правильно выстроить сроки?
   У меня нет никаких оснований сомневаться, что специально не стыкует даты М.А.Булгаков, для нас с вами.
   Знает даже о проживающем в Киеве родственнике Берлиоза Максимилиане Андреевиче Поплавском. Как быстро и точно в тот же день доставят телеграмму дяде Михаила Александровича. В главе 3 и главе 18 разбор последствий этих знаний.
  
   Продолжим.
  
   '- Я извиняюсь, - сказал он, и лицо его потемнело
  
   (так сильно напрягла поэта его популярность у Воланда),
  
   - вы не можете подождать минутку? Я хочу товарищу пару слов сказать.
   - О, с удовольствием! - воскликнул неизвестный. - Здесь так хорошо под липами, а я, кстати, никуда и не спешу.
   - Вот что, Миша, - зашептал поэт, оттащив Берлиоза в сторону
  
   (прост в общении председатель Массолита, молоденький начинающий поэт и сосед по квартире Степан Богданович Лиходеев в главе 7 фамильярно называют видного, известного российского культурного деятеля, годящегося им в отцы, - Мишей),
  
   - он никакой не интурист, а шпион. Это русский эмигрант, перебравшийся к нам
  
   (истории с бесчисленными ордами прибывающих к нам шпионов под видом русских эмигрантов сочинялись и озвучивались на широко рекламируемых процессах 'врагов народа').
  
   Спрашивай у него документы, а то уйдёт...
  
   (в последней попытке согласовать свои действия перед расправой Берлиоз и Бездомный отходят в сторону, все мысли у них про то, как им смыться, уйти).
  
   - Ты думаешь? - встревожено шепнул Берлиоз, а сам подумал: 'А ведь он прав...'
  
   (уговаривая себя отменить заседание, прекратить сопротивление),
  
   - они возвращаются к скамейке потянуть время.
   - Уж ты мне верь, - засипел
  
   (голос поэта продолжает указывать читателю на то, что холодно ему, сиплый, значит, простуженный)
  
   ему в ухо поэт, - он дурачком прикидывается, чтобы выспросить кое-что'.
  
   Необходимое дополнение.
  
   Даже молодому и неопытному поэту понятны гнилые уловки 'ментов'.
   И сегодня, переняв привычку черни прятать свою корысть под глупостью, 'молотит по дурака' едва ли не подавляющее большинство российской политической элиты, а вместе с ней и народа.
  
   Продолжим.
  
   'Ты слышишь, как он по-русски говорит, - поэт говорил и косился, следя, чтобы неизвестный не удрал, - идём, задержим его, а то уйдёт...
  
   (он опасается, что Воланд вызовет людей для расправы)
  
   И поэт за руку потянул Берлиоза к скамейке.
   Незнакомец не сидел
  
   (не видя больше смысла в своей таинственности, Воланд предъявляет свои бумаги),
  
   а стоял возле неё, держа в руках какую-то книжечку в тёмно-сером переплёте, плотный конверт хорошей бумаги и визитную карточку
  
   (документы, подтверждающие личность и удостоверение сотрудника НКВД).
  
   - Извините меня, что я в пылу нашего спора забыл представить себя вам
  
   (безусловно, не из-за своей забывчивости не представился ранее профессор, а ради дополнительных компрометирующих материалов и сведений, по обычной практике и привычке советских правоохранительных органов, в современных цивилизованных странах полиция не просто представляется, в подобных случаях, но объясняет подозреваемому его права).
  
   Вот моя карточка, паспорт и приглашение приехать в Москву для консультации, - веско проговорил неизвестный, проницательно глядя на обоих литераторов'
  
   (Этот взгляд распишет в главе 15 во сне Никанора Ивановича артист, этим же взглядом будет всматриваться Воланд в мастера в главе 24, этот же взгляд 'внезапно и в упор' будет кидать на прокуратора в главах 25 и 26 начальник его тайной службы Афраний).
  
   'Те, сконфузились. 'Чёрт, слышал всё...' - подумал Берлиоз и вежливым жестом показал, что в предъявлении документов нет надобности. Пока иностранец совал их редактору, поэт успел разглядеть на карточке напечатанное иностранными буквами слово 'профессор' и начальную букву фамилии - двойное 'В' - 'W'.
  
   Необходимое дополнение.
  
   Под двойным 'В' в фамилии неизвестного, иностранца, профессора, историка, мага, фокусника, дьявола, сатаны, немца, англичанина, француза, поляка, Воланда, Афрания, начальника тайной службы, человека в капюшоне (в тени) подразумевается его двуличие, а точнее 'многоличие'.
   Как хорошо подходит под Воланда современное понятие теневая власть.
   Но во времена СССР ни от кого не прятала свои страшные дела сросшаяся с криминалом советская власть.
   Прячущий свои доходы в благотворительные одежды, современный олигархический капитализм не идёт ни в какое сравнение с чудовищным, по своей мощи, механизмом беспощадной государственной машины советского государства. Не знающее ни стыда, ни совести хамское мурло торжествующего быдла.
   В 1920-ых годах ещё мало известны в массах лица даже первых руководителей советской власти, поэтому так долго не могут понять с кем они имеют дело, М.А.Берлиоз и Иван Бездомный.
  
   Продолжим.
  
   '- Очень приятно, - тем временем смущённо бормотал редактор
  
   (какое удовольствие могут доставлять неожиданно предъявленные документы даже рядового налогового инспектора, а не то, что высокого чина советской власти, не трудно себе представить),
  
   и иностранец спрятал документы в карман.
   Отношения таким образом были восстановлены, и все трое вновь сели на скамью.
   - Вы в качестве консультанта приглашены к нам, профессор? - спросил Берлиоз
  
   (зачем самому-то утруждаться расправами?)
  
   - Да, консультантом
  
   (для стороннего наблюдения, контроля и развлечения).
  
   - Вы немец? - осведомился Бездомный.
   - Я-то? ... - переспросил профессор и вдруг задумался. - Да, пожалуй, немец... - сказал он
  
   (из-за пресловутой немецкой педантичности, симпатии к немецкой истории и недоверия к исполнителям).
  
   - Вы по-русски здорово говорите, - заметил Бездомный
  
   (но мы же в России).
  
   - О, я вообще полиглот и знаю очень большое количество языков, - ответил профессор
  
   (СССР - страна большая и в нем много разных народов)
  
   - А у вас какая специальность? - осведомился Берлиоз
  
   (разные народы, разные привычки).
  
   - Я - специалист по черной магии
  
   (огонь и меч, 'красный террор').
  
   ' На тебе! ...' - стукнуло в голове у Михаила Александровича.
   - И... и вас по этой специальности пригласили к нам? - заикнувшись
  
   (опять эта пресловутая икота, залог запретной темы, Воланд прямо объявляет о том, что явился в качестве палача),
  
   спросил он
  
   (очень страшно Михаилу Александровичу Берлиозу).
  
   - Да, по этой пригласили, - подтвердил профессор и пояснил: - Тут в государственной библиотеке обнаружены подлинные рукописи чернокнижника Герберта Аврилакского, десятого века. Так вот требуется, чтобы я их разобрал
  
   (как он разберёт эту рукопись, он сам расскажет голове Берлиоза на балу).
  
   Я единственный в мире специалист (мы первая и единственная страна в мире - строитель коммунизма).
   - А-а! Вы историк? - с большим облегчением и уважением спросил Берлиоз
  
   (питает иллюзорная надежда Михаила Александровича, что не будет сам присутствовать при расправе с ним такой высокий начальник, не сегодня случится убийство).
  
   - Я - историк, - подтвердил ученый и добавил ни к селу, ни к городу: - Сегодня вечером на Патриарших будет интересная история!'
  
   (развеивает их сомнения Воланд, отнюдь не брезгует самостоятельно присутствовать при убийствах высокое советское начальство, потому что они сами творцы истории!)
  
   И опять крайне удивились и редактор
  
   (нет, не удивление отображает здесь автор, но ужас неотвратимой расправы над литераторами),
  
   и поэт, а профессор поманил обоих к себе и, когда они наклонились к нему, прошептал:
   - Имейте в виду, что Иисус существовал
  
   (мы построим коммунизм, как завещал нам В.И.Ленин).
  
   - Видите ли, профессор, принужденно улыбнувшись, отозвался Берлиоз, - мы уважаем ваши большие знания, но сами по этому вопросу придерживаемся другой точки зрения
  
   (не возможно осуществить утопическую идею).
  
   - А не надо никаких точек зрения, - ответил странный профессор, - просто он существовал, и больше ничего
  
   (а мы возьмем и построим).
  
   - Но требуется же какое-нибудь доказательство...- начал Берлиоз
  
   (не готова страна, нет необходимых экономических условий).
  
   - И доказательств никаких не требуется, - ответил профессор
  
   (мы условия создадим сами)
  
   и заговорил негромко, причём его акцент почему-то пропал
  
   (коверкает намеренно сам произношение Воланд, ломает язык, прикалываясь, выражаясь современным сленгом):
  
   - Всё просто: в белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой, ранним утром четырнадцатого числа весеннего месяца нисана...'
  
   Необходимое дополнение.
  
   Воланд-Сталин рассказывает наизусть в главе 2 хронику событий 1917 года в изложении мастера, как он сам подтвердит в главе 24:
   'Итак, человек, сочинивший историю Понтия Пилата, уходит в подвал, в намерении расположиться там и нищенствовать?'
   Таким образом М.А.Булгаков подчёркивает авторство мастера в создании романа, а также его отредактированный в лице Воланда вид.
   Пока изменению подвергнуты лишь две первые главы произведения мастера, после извлечения его из психиатрической клиники в главе 24, писатель внесёт последние требуемые цензурой поправки.
  
   Продолжим.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"