Как прокуратор пытался спасти Иуду из Кириафа. Глава 25.
История Великой Октябрьской Социалистической революции.
"Тьма, пришедшая со Средиземного моря
(без устали повторяет М.А.Булгаков, откуда явилось к нам идея царства истины, с запада),
накрыла ненавидимый прокуратором город. Исчезли висячие мосты, соединяющие храм со страшной Антониевой башней, опустилась с неба бездна и залила крылатых богов под гипподромом, Хасмонейский дворец с бойницами, базары, караван-сараи, переулки, пруды.... Пропал Ершалаим - великий город, как будто не существовал на свете
(Санкт-Петербург).
Всё пожрала тьма, напугавшая всё живое в Ершалаиме и его окрестностях. Странную тучу принесло со стороны моря к концу дня, четырнадцатого дня весеннего месяца нисана.
Она уже навалилась своим брюхом на Лысый Череп, где палачи поспешно кололи казнимых, она навалилась на храм в Ершалаиме, сползла дымными потоками с холма его и залила Нижний Город
(по всей России растекается из Санкт-Петербурга советская власть).
Она вливалась в окошки и гнала с кривых улиц людей в дома. Она не спешила отдавать свою влагу и отдавала только свет. Лишь только дымное черное варево распарывал огонь, из кромешной тьмы взлетала вверх великая глыба храма со сверкающим чешуйчатым покровом. Но он угасал во мгновение, и храм погружался в тёмную бездну. Несколько раз он вырастал из неё и опять проваливался, и каждый раз этот провал сопровождался грохотом катастрофы"
(Разрушен храм прежней веры, бессмысленное изничтожение Храма Христа Спасителя описывает автор).
Другие трепетные мерцания вызывали из бездны противостоящий храму на западном холме дворец Ирода Великого, и страшные безглазые золотые статуи взлетали к черному небу, простирая к нему руки. Но опять прятался небесный огонь, и тяжелые удары грома загоняли золотых идолов во тьму.
Ливень хлынул неожиданно, и тогда гроза перешла в ураган. В том самом месте, где около полудня, близ мраморной скамьи в саду, беседовали прокуратор и первосвященник, с ударом, похожим на пушечный, как трость переломило кипарис. Вместе с водяною пылью и градом на балкон под колонны несло сорванные розы, листья магнолий, маленькие сучья и песок. Ураган терзал сад
(гибнет и валится многовековое древо российской государственности).
В это время под колоннами находился только один человек, и этот человек был прокуратор.
Теперь он не сидел в кресле, а лежал на ложе у низкого небольшого стола, уставленного яствами и вином в кувшинах. У ног прокуратора простиралась неубранная красная, как бы
(снова говорит на современном сленге М.А.Булгаков)
кровавая, лужа и валялись осколки разбитого кувшина
(уже непосредственно в самом дворце, под самым носом Пилата орудуют мародёры и грабители, пытаясь травить своих хозяев).
Слуга, перед грозою накрывавший для прокуратора стол, почему-то растерялся под его взглядом, взволновался оттого, что чем-то не угодил, и прокуратор
(вычислил, глядя на слугу, его намерения Понтий Пилат),
рассердившись на него, разбил кувшин о мозаичный пол, проговорив:
- Почему в лицо не смотришь, когда подаешь? Разве ты что-нибудь украл?
Чёрное лицо африканца посерело, в глазах его появился смертельный ужас, он задрожал и едва не разбил и второй кувшин
(отравленное вино подает слуга хозяину, один из этих кувшинов Азазелло прихватит с собой в каморку мастера),
но гнев прокуратора почему-то улетел так же быстро, как и прилетел
(не властен прокуратор иудейский, он сам теперь под арестом).
Африканец кинулся было подбирать осколки и затирать лужу, но прокуратор махнул ему рукою, и раб убежал. А лужа осталась"
(бесконечная череда убийств преследовала царей Российской Империи вплоть до убийства невинного мальчика-наследника цесаревича Алексея Николаевича Романова).
Необходимое дополнение.
Сознательно вводит автор черных африканцев в действие. Не расовую неполноценность демонстрирует М.А.Булгаков, но проникающую повсюду, даже к прокуратору в услужение, чернь, быдло.
Продолжим.
"Теперь африканец во время урагана прятался возле ниши, где помещалась статуя белой нагой женщины со склоненной головой
(какую-то известную всем скульптуру описывает автор, нет у меня сведений),
боясь показаться не вовремя на глаза и в то же время опасаясь и пропустить момент, когда его может позвать прокуратор
(расставлены повсюду соглядатые во всем дворце).
Лежащий на ложе в грозовом полумраке прокуратор сам наливал себе вино в чашу, пил долгими глотками, по временам притрагивался к хлебу, крошил его, глотал маленькими кусочками, время от времени высасывал устрицы, жевал лимон и пил опять
(аккуратен и осторожен в еде Понтий Пилат, находясь под смертельной угрозой, просматривает он каждый кусочек потребляемой пищи).
Если бы не рев воды, если бы не удары грома, которые, казалось, грозили расплющить крышу дворца, если бы не стук града, молотившего по ступеням балкона, можно было расслышать, что прокуратор что-то бормочет, разговаривая сам с собой
(молится богу несчастный царь, кается и просит прощения за ужас творящийся вокруг в распадающемся государстве).
И если бы нестойкое трепетание небесного огня превратилось бы в постоянный свет, наблюдатель мог бы видеть, что лицо прокуратора с воспаленными последними бессонницами и вином глазами выражают нетерпение, что прокуратор не только глядит на две белые розы, утонувшие в красной луже, но постоянно поворачивает лицо к саду навстречу водяной пыли и песку, что он кого-то ждет, нетерпеливо ждет
(думаю, автор пишет о двух белых армиях, разгромленных Красной армией, быть может, войска адмирала Колчака и генерала Деникина, о романтической надежде на чудесное освобождение от большевистского ига, которое вымаливает царь).
Прошло некоторое время, и пелена воды перед глазами прокуратора стала редеть. Как ни был яростен ураган, он ослабевал. Сучья больше не трещали и не падали. Удары грома и блистания становились реже. Над Ершалаимом плыло уже не фиолетовое с белой опушкой покрывало, а обыкновенная серая арьергардная туча. Грозу сносило к Мертвому морю
(сколь ни беспощадна стихия революции и гражданской войны, она имеет свой конец).
Теперь уже можно было расслышать в отдельности и шум дождя, и шум воды, низвергающейся по желобам и прямо по ступеням той лестницы, по которой днем прокуратор шел для объявления приговора на площади. А, наконец, зазвучал и заглушенный доселе фонтан
(снова начали выходить газеты).
Светлело. В серой пелене, убегавшей на восток, появились синие окна.
Тут издали, прорываясь сквозь стук уже совсем слабенького дождика, донеслись до слуха прокуратора слабые звуки труб и стрекотание нескольких сот копыт. Услышав это, прокуратор шевельнулся, и лицо его оживилось. Ала возвращалась с Лысой Горы. Судя по звуку, она проходила через ту самую площадь, где был объявлен приговор
(изолирован сам Понтий Пилат, единственной нитью связан он с миром).
Наконец услышал прокуратор и долгожданные шаги, и шлепанье на лестнице, ведущей к верхней площадке сада перед самым балконом. Прокуратор вытянул шею, и глаза его заблистали, выражая радость.
Меж двух мраморных львов показалась сперва голова в капюшоне, а затем и совершенно мокрый человек в облепившем тело плаще. Это был тот самый человек, что перед приговором шептался с прокуратором в затемненной комнате дворца и который во время казни сидел на трехногом табурете, играя прутиком
(повторил во второй раз автор, чтобы выделить черствость души Афрания).
Не разбирая луж, человек в капюшоне пересек площадку сада, вступил на мозаичный пол балкона и, подняв руку, сказал высоким приятным голосом:
- Прокуратору здравствовать и радоваться! - Пришедший говорил по-латыни".
Необходимое дополнение.
Без доклада и разрешения входит в личные покои Понтия Пилата его подчинённый. Нельзя приветствовать, в соответствии с правилами придворного этикета, действующего командующего первым, без его приглашения, нельзя подымать руку в его присутствии, даже отдавая ему честь, нельзя говорить на иностранном языке.
Неподобающе ведет себя Афраний, так может держаться только равный, но никак не придворный служащий.
Продолжим.
" - Боги! - воскликнул Пилат. - Да ведь на вас нет сухой нитки! Каков ураган? А? Прошу вас немедленно пройти ко мне. Переоденьтесь, сделайте мне одолжение
(мельтешит и суетится перед Афранием прокуратор).
Пришедший откинул капюшон, обнаружив совершенно мокрую, с прилипшими ко лбу волосами, голову, и, выразив на своем бритом лице вежливую улыбку, стал отказываться переодеться, уверяя, что дождик не может ему ничем повредить.
- Не хочу слушать, - ответил Пилат и хлопнул в ладоши
(так пристойно вести себя дворецкому, но не владыке).
Этим он вызвал прячущихся от него слуг и велел им позаботиться о пришедшем, а затем немедленно подавать горячее блюдо. Для того, чтобы высушить волосы, переодеться, переобуться и вообще привести себя в порядок, пришедшему к прокуратору понадобилось очень мало времени, и вскорости он появился на балконе в сухих сандалиях, в сухом багряном военном плаще и с приглаженными волосами"
(в этом доме хозяин он, даже тапочки заранее заготовлены для него).
Необходимое дополнение.
Подобный плащ в главе 2 носит командующий легионом легат, в главе 16 командир когорты. Сам себе присвоил высшее воинское звание начальник тайной службы. Не участвуя в боях, не выигрывая битв, не рискуя жизнью. Просто по удачному стечению обстоятельств, работая начальником бригады палачей.
Его непосредственный руководитель прокуратор Понтий Пилат еще только думает наградить своего, якобы, подчиненного.
Продолжим.
"В это время солнце вернулось в Ершалаим и, прежде чем уйти и утонуть в Средиземном море, посылало прощальные лучи ненавидимому прокуратором городу и золотило ступени балкона. Фонтан совсем ожил и распелся во всю мочь
(пришли вести с воли),
голуби выбрались на песок, гулькали, перепрыгивали через сломанные сучья, клевали что-то в мокром песке
(в краткий миг межвременья мелькает лучик свободы и надежды, иллюзорный свет).
Красная лужа была затерта, убраны черепки, на столе дымилось мясо.
-Я слушаю приказания прокуратора, - сказал пришедший, подходя к столу
(снова, нарушая этикет, обращается первым человек в капюшоне).
- Но ничего не услышите, пока не сядете и выпьете вина, - любезно ответил Пилат и указал другое ложе
(подобострастно прислуживает за гостем прокуратор).
Пришедший прилег, слуга налил в его чашу густое красное вино. Другой слуга, осторожно наклоняясь над плечом Пилата, наполнил чашу прокуратора. После этого тот жестом удалил обоих слуг"
(по этикету первым вино наливают хозяину).
Необходимое дополнение.
В последний раз восходит солнце над головою прокуратора, доживает последние дни солнечный мир истории Российской Империи. В лице пришедшего видит последнюю надежду на собственное спасение прокуратор
В романе несколько описаний Воланда-Афрания, наиболее точный портрет, на мой взгляд, отражен автором здесь.
Быть может, что в истории не только литературы, но и во всех иных описаниях Сталина, вы не найдете более точной прижизненной характеристики внешности генерального секретаря РКП (б) Иосифа Виссарионовича Джугашвили, известного во всем мире по партийной кличке Сталин. Но вы должны учесть редакцию, внесенную самим Воландом, подправившего свой портрет чертами доброго человека.
Продолжим.
"Пока пришедший пил и ел, Пилат, прихлебывая вино, поглядел прищуренными глазами на своего гостя. Явившийся к Пилату человек был средних лет, с очень приятным округлым и опрятным лицом, с мясистым носом. Волосы его были какого-то неопределённого цвета. Сейчас, высыхая, они светлели. Национальность пришельца было бы трудно установить. Основное, что определяло его лицо, это было, пожалуй, выражение добродушия, которое нарушали, впрочем, глаза, или, вернее, не глаза, а манера пришедшего глядеть на собеседника. Обычно маленькие глаза свои пришелец держал под прикрытыми, немного странноватыми, как будто припухшими, веками. Тогда в щёлочках этих глаз светилось незлобное лукавство. Надо полагать, что гость прокуратора был склонен к юмору. Но по временам, совершенно изгоняя поблескивающий этот юмор из щёлочек, теперешний гость прокуратора широко открывал веки и взглядывал на своего собеседника внезапно и в упор, как будто с целью быстро разглядеть какое-то незаметное пятнышко на носу у собеседника
(снова упоминает автор взгляд, тот самый описанный артистом в главе 15, употребляемый Воландом в главе 1 и 24).
Это продолжалось одно мгновение. После чего веки опять опускались, суживались щёлочки, и в них начинало светиться добродушие и лукавый ум.
Пришедший не отказался и от второй чаши вина, с видимым наслаждением проглотил несколько устриц, отведал вареных овощей, съел кусок мяса"
(описание пищи, которую потребляют прокуратор и человек в капюшоне, никак не соответствует термину "яства", очень скромен ужин, поданный на стол, если не сказать беден).
Необходимое дополнение.
Наступил недолгий период новой экономической политики.
Не уточнил М.А.Булгаков, какой период времени имел он в виду. Но известно из истории, как только советская власть чувствовала гибель своей экономической политики, она тут же позволяла некоторые вольности частному предпринимательству и свободному рынку, что незамедлительно давало положительные результаты.
Свобода и экономические послабления, данные властью народу, сделали свое дело, отвлекли людей от беспощадной борьбы, переключили на обычную, мирскую жизнь. Дали время тайной службе прибрать, брошенную всеми в дорожную пыль, власть в свои руки.
Отдыхают от тяжелой работы Понтий Пилат и Афраний.
Продолжим.
"Насытившись, он (Афраний) похвалил вино:
- Превосходная лоза, прокуратор, но это - не "Фалерно"
(известное белое вино)?
- "Цекуба"
(известное красное вино),
тридцатилетнее, - любезно отозвался прокуратор".
Необходимое дополнение.
Трудно представить себе, чтобы знаток вин, которым, несомненно, хочется показаться Афранию, мог бы перепутать белое вино с красным. Мне представляется, что М.А.Булгаков вложил здесь некий аллегорический символ победы красного движения над белым. Эта ошибка Афрания в определении названия вин неявное указание автора на его плебейское происхождение. В виноградарской стране, которой, безусловно, является Грузия, в народной среде не могли пользоваться известностью даже прославленные итальянские и греческие вина.
Не знает названий даже самых известных брендов вин Афраний.
Тридцатилетней выдержкой автор подчеркивает связь времен. В 1887 году, ровно 30 лет назад до революции, было совершенно неудачное покушение на царя Александром Ульяновым, завершившееся казнью брата будущего вождя мирового пролетариата. Они пьют вино отмщения.
Продолжим.
"Гость приложил руку к сердцу, отказался что-либо ещё есть, объявил, что сыт. Тогда Пилат наполнил свою чашу, гость поступил так же. Оба обедающие отлили немного вина из своих чаш в блюдо с мясом, и прокуратор произнёс громко, поднимая чашу:
- За нас, за тебя, кесарь, отец римлян, самый дорогой и лучший из людей!
(с такого тоста, восславляющего верховного властителя или землю русскую, начинают трапезу, но не заканчивают, так пьют за упокой души).
После этого допили вино, и африканцы убрали со стола яства, оставив на нём фрукты и кувшины. Опять-таки жестом прокуратор удалил слуг и остался со своим гостем один под колоннадой
(устал народ митинговать, разбежался по домам, возвращается ещё более тяжёлое, чем было раньше, рабство и контролирует порядок в городе Афраний).
- Итак, - заговорил негромко Пилат, - что можете вы сказать мне о настроении в этом городе?
Он невольно обратил свой взор туда, где за террасами сада, внизу, догорали и колоннады, и плоские кровли, позлащаемые последними лучами.
- Я полагаю, прокуратор, - ответил гость, что настроение в Ершалаиме теперь удовлетворительное
(обуздана стихия революционных вольностей).
- Так что можно ручаться, что беспорядки более не угрожают?
- Ручаться можно, - ласково поглядывая на прокуратора, ответил гость, - лишь за одно в мире - за мощь великого кесаря
(кнут и страх - основа нового государства).
- Да пошлют ему боги долгую жизнь, - тот час же подхватил Пилат, - и всеобщий мир. - Он помолчал и продолжал: - Так что вы полагаете, что войска теперь можно увести?
(не зачем держать армию в столице)
- Я полагаю, что когорта Молниеносного может уйти, - ответил гость и прибавил: - Хорошо бы было, если бы на прощанье она продефилировала по городу
(должен помнить и бояться народ возврата времени красного террора).
- Очень хорошая мысль, - одобрил прокуратор, - послезавтра я ее отпущу и сам уеду, и - клянусь вам пиром двенадцати богов, ларами
(духи домашнего очага)
клянусь - я отдал бы многое, чтобы сделать это сегодня!
(тайной вечерей Иисуса с двенадцатью апостолами и собственной семьей клянется прокуратор, в своей готовности без всяких условий отречься от престола и покинуть Россию)
- Прокуратор не любит Ершалаима? - добродушно спросил гость
(излюбленный, коварный вопрос Сталина, не самого ли М.А.Булгакова спрашивает Афраний о поездке за границу, не в желании ли обвинить в измене Родине, не провокации ли ради?).
- Помилосердствуйте, - улыбаясь, воскликнул прокуратор, - нет более безнадежного места на земле. Я не говорю уже о природе!
(прекрасна природа России, не может о ней без восхищения говорить автор)
Я бываю болен всякий раз, как мне приходится сюда приезжать. Но это еще полгоря. Но эти праздники - маги, чародеи, волшебники, эти стаи богомольцев...
(революцию и поднятую ею всевозможную идеологию, имеет в виду автор, про "всяких любящих и делающих неправду" из Апокалипсиса 22-15, говорит М.А.Булгаков).
Фанатики, фанатики! Чего стоил один этот мессия, которого они вдруг стали ожидать в этом году! Каждую минуту только и ждешь, что придется быть свидетелем неприятнейшего кровопролития. Всё время тасовать войска, читать доносы и ябеды, из которых к тому же половина написана на тебя самого! Согласитесь, что это скучно
(какой угодно может быть такая жизнь, но только не скучной).
О, если бы не императорская служба!.."
(описывает свои служебные или императорские обязанности Понтий Пилат).