Урманбаев Ержан Бахытович : другие произведения.

Главы из шестой полной редакции романа Мим 10

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Анализ продолжается

   Глава XXIII
   ВЕЛИКИЙ БАЛ У САТАНЫ
  
   Пришлось торопиться. В одевании Маргариты принимали участие Гелла, Наташа, Коровьёв и Бегемот. Маргарита волновалась, голова у неё кружилась, и она неясно видела окружающее. Понимала она только, что в освещённой свечами комнате, где её готовили к балу, не то чёрного стекла, не то какого-то дымчатого камня ванна, вделанная в пол, выложенный самоцветами, и что в ванной стоит одуряющий запах цветов
  
   (в романе аромат цветов автор подменит запахом розового масла, резким и неприятным, но при умывании кровью необходимым древним средством для увеличения свёртываемости крови).
  
   Гелла командовала, исполняла её команды Наташа. Начали с того, что Наташа, не спускающая с Маргариты влюблённых, горящих глаз, пустила из душа горячую, густую, красную струю. Когда эта струя ударила и окутала Маргариту. Как материей, королева ощутила солёный вкус на губах и поняла, что её моют кровью. Кровавая струя сменилась густой, прозрачной, розоватой, и голова пошла кругом у королевы от одуряющего запаха розового масла. После крови и масла тело Маргариты стало розоватым, блестящим, и ещё до большого блеска его натирали раскрасневшиеся мохнатыми полотенцами. Особенно усердствовал кот с мохнатым полотенцем в руке. Он уселся на корточки и натирал ступни Маргариты с таким видом, как будто чистил сапоги на улице.
   Пугая Маргариту, над нею вспыхнули щипцы, и в несколько секунд её волосы легли покорно
  
   (волосы Маргариты в романе вьются от природы сами).
  
   Наташа припала к ногам и, пока Маргарита тянула из чашечки густой, как сироп, кофе, надела ей на обе ноги туфли, сшитые тут же кем-то из лепестков бледной розы. Туфли эти как-то сами собою застегнулись золотыми пряжками.
   Коровьёв нервничал, сквозь зубы подгонял Геллу и Наташу: "Пора... Дальше, дальше". Подали чёрные по локоть перчатки, поспорили (кот орал: "Розовые! Или я не отвечаю ни за что!"), чёрные отбросили и надели тёмно-фиолетовые. Ещё мгновение, и на лбу у Маргариты на тонкой нити засверкали бриллиантовые капли.
   Тогда Коровьёв вынул из кармана фрака тяжёлое в овальной раме в алмазах изображение чёрного пуделя и собственноручно повесил его на шею Маргарите.
   - Ничего, ничего не поделаешь... надо, надо, надо... - бормотал Коровьёв и во мгновение ока и сам оказался в такой же цепи
  
   (в романе метафорический символ высшей власти у Коровьёва отсутствует).
  
   Задержка вышла на минутку примерно, и всё из-за борова Николая Ивановича. Ворвался в ванную комнату какой-то поварёнок-мулат, а за ним сделал попытку прорваться и Николай Иванович. При этом прорезала цветочный запах весьма ощутительная струя спирта и лука. Николай Иванович почему-то оказался в одном белье. Но его ликвидировали быстро, разъяснив дело. Он требовал пропуска на бал (отчего и совлёк с себя одежду в намерении получить фрак). Коровьёв мигнул кому-то, мелькнули какие-то чернокоже лица, что-то возмущённо кричала Наташа, словом борова убрали
  
   (это дополнительное издевательство над Н.И.Бухариным автор видимо посчитал уже чрезмерным, поэтому в романе его нет).
  
   В последний раз глянула на себя в зеркало нагая Маргарита, в то время как Гелла и Наташа, высоко подняв канделябры, освещали её.
   - Готово! - воскликнул Коровьёв удовлетворённо, но кот всё же потребовал ещё одного последнего осмотра и обежал вокруг Маргариты, глядя на неё в бинокль
  
   (этот бинокль показался автору слишком навязчивым, поэтому автор оставит его лишь в сцене с Воландом).
  
   В это время Коровьёв, склонившись к уху, шептал последние насталения:
   - Трудно будет, трудно... Но не унывать! И, главное, полюбить. Среди гостей будут различные, но никакого никому преимущества... Ни, ни, ни! Если кто-нибудь не понравится, не только, конечно, нельзя подумать об этом... Заметит, заметит в то же мгновение! Но необходимо изгнать эту мысль и заменить её другою - что вот этот-то и нравится больше всех... Сторицей будет вознаграждена хозяйка бала! Никого не пропустить... Никого! Хоть улыбочку, если не будет времени бросить слово, хоть поворот головы! Невнимание не прощает никто! Это главное... Да, ещё, - Коровьёв шепнул, - языки, - дунул Маргарите в лоб. - Ну, пора!
   И из ванной Коровьёв, Маргарита и Бегемот выбежали в темноту.
   - Я! Я! - шептал кот. - Я дам сигнал.
   - Давай! - послышался в темноте голос Коровьёва.
   - Бал! - пронзительно визгнул кот, и тотчас Маргарита вскрикнула и закрыла на секунду глаза. Коровьёв подхватил её под руку.
   На Маргариту упал поток света и вместе с ним звука, а вместе - и запаха. Испытывая кружение головы, уносимая под руку Коровьёвым, Маргарита увидела себя в тропическом лесу. Красногрудые зелёнохвостые попугаи цеплялись за лианы и оглушительно трещали "Аншанте!.."
  
   (возглас восхищения на французском языке, в романе будет просто "Я восхищён!")
  
   Банная духота сменилась тотчас прохладой необъятного бального зала, окаймлённого колоннами из какого-то желтоватого искрящегося самоцвета. Зал был пуст совершенно, и лишь у колонн стояли неподвижно в серебряных тюрбанах голые негры. Лица их от волнения стали грязно-бурыми, когда в зале показалась Маргарита со свитой, в которую тут включился и Азазелло.
   Тут Коровьёв выпустил руку Маргариты, шепнул: "Прямо на тюльпаны..." Невысока стена белых тюльпанов выросла перед Маргаритой, а за нею она увидела бесчисленные огни в колпачках и перед ними белые груди и чёрные плечи фрачников. Оглушительный рёв труб придавил Маргариту, а вырвавшийся из-под этого рёва змеиный взмыв скрипок потёк по её телу. Оркестр человек в полтораста играл полонез. Человек во фраке, стоявший выше всего оркестра, увидев Маргариту, побледнел и заулыбался и вдруг рывком поднял весь оркестр. Ни на мгновение не прерывая музыки, оркестр, стоя, окатывал Маргариту, как волнами.
   Человек над оркестром отвернулся от него и поклонился низко, широко разбросав руки, и Маргарита, улыбаясь, потрясла рукой.
   - Нет, мало, мало, - зашептал Коровьёв, - что вы, он не будет спать всю ночь! Крикните ему что-нибудь приятное! Например: "Приветствую вас, король вальсов!"
   Маргарита крикнула и подивилась, что голос её, полный, как колокола, был услышан сквозь вой оркестра.
   Человек от счастья вздрогнул, руку прижал к крахмальной груди.
   - Мало, мало, - шептал Коровьёв, - поглядите на первые скрипки и кивните так, чтобы каждый думал, что вы его узнали отдельно... Так, так... Вьетан за первым пультом! Рядом с ним Шпор
  
  (Луи Шпор - немецкий скрипач, 1784-1859),
  
  Массар
  
  (Ломбер Жозеф Массар - французский скрипач бельгийского происхождения, 1811-1892),
  
  Оль-Булль
  
  (Уле Боршман Булль - норвежский скрипач, 1810-1880)!
  
  Крейцер
  
  (Родольфо Крйцер - французский скрипач, 1766-1831),
  
  Виотти
  
  (Джованни Баттиста Виотти - итальянский скрипач, 1753-1824)!
  
   (в романе автор эти фамилии не станет использовать, вероятно, решив достаточным упоминание одного Штрауса, а тут эти фамилии демонстрируют интернациональное представительство несчастных музыкантов в оркестре кота Бегемота)
  
   Вот, хорошо! Дальше! Дальше! Спешите!
   - Кто дирижёр? - на лету спросила Маргарита.
   - Иоганн Штраус! - ответил кот. - И пусть меня повесят сегодня вечером, если где-нибудь ещё есть такой оркестр. А приглашал я!
   В следующем зале не было видно колонн. Их закрывала стена из роз, красных, как венозная кровь, розовых, молочно-белых, [которая] возникла на левой руке, а на правой - стена японских махровых камелий.
   Между стенами уже били, шипя, фонтаны, и шампанское вскипало пузырями в трёх бассейнах, из которых первый был прозрачный фиолетовый, второй - рубинов0-красный. Третий - хрустальный.
   В этом зале метались негры в алых повязках, с серебряными черпаками, наливая из бассейнов в опаловые чаши.
   Хрустальные столики были завалены зёрнами жареного миндаля
  
   (возможно, М.А.Булгаков хотел как-то вставить в бал сатаны двойственные свойства миндаля, который одновременно является очень полезным продуктом, но и содержит в себе синильную кислоту, всем известный яд).
  
   В розовой стене был пролом, и там на эстраде метался во фраке с ласточкиным хвостом человек. Перед ним гремел, квакал, трещал джаз. Музыканты в красных куртках остервенело вскочили при появлении Маргариты и ударили сумасшедшую дробь ногами. Дирижёр их согнулся вдвое, так что руками коснулся эстрады, затем выпрямился и, наливаясь кровью, пронзительно прокричал:
   - Аллилуйя!
   После чего музыканты ударили сильнее, а дирижёр хлопнул себя по коленам раз, потом накрест - два, потом сорвал тарелку у крайнего музыканта, ударил ею по колонне.
   В спину тёк страшной, мощной рекой под ударами бесчисленных смычков полонез, а этот джаз уже врезался в него сбоку, и в ушах бурлила какофония.
   - Кивок и дальше! - крикнул Коровьёв.
   Откуда-то грянули развязные гармоники и "светит месяцем", залихватским, страшным залили джаз.
   Улетая, Маргарита, оглянувшись, видела только, что виртуоз-джазбандист, борясь с полонезом и "светит месяцем"
  
   (в романе останется один иностранный, непонятный простому человеку "полонез", а известный любому россиянину "светит месяц" исчезнет, чтобы не привлекать внимание цензоров к борьбе новейшего советского искусства против народной музыки),
  
   бьёт по головам тарелкой джазбандистов и те, приседая в комическом ужасе, дуют в свои дудки.
   Вылетели наконец на площадку и остановились. Маргарита увидела себя над лестницей, крытой красным ковром. Внизу она видела, как бы держа перед глазами бинокль обратным способом, швейцарскую тёмного дуба с двумя каминами: маленьким, в котором был огонь
  
   (в романе этого камина не будет, потому что автор не захочет вставлять на Красную площадь для маскировки и путаницы какой-то абстрактный обыкновенный очаг из квартиры мадам Де-Фужерэ),
  
   и громадным, в тёмную холодную пасть которого мог легко въехать пятитонный грузовик. Раззолочённая прислуга, строем человек в тридцать, стояла лицом к холодному отверстию, не спуская с него глаз. Лестница пылала белым заревом, потому что на стене, по счёту ступенек, висели налитые электрическим светом виноградные гроздья.
   Маргарита чувствовала, что её глушит новая какая-то музыка, но уже не пропавший где-то в тылу "светит месяц", а другая - медная, мощная
  
   (опять отвергнутое позже автором противопоставление старой народной мелодии большевистскому Интернационалу, который служил до войны гимном СССР).
  
   Маргариту устанавливали на место. Под рукой левой у неё оказалась срезанная аметистовая колонка
  
   (аметист в переводе с древнегреческого означает "не пьяный", то есть "отрезвляющий", способствующий сопротивлению пьянству).
  
   - Руку можно положить будет, если очень станет трудно, - шептал Коровьёв.
   Кто-то чернокожий нырнул под ноги, подкинул мягкую скамеечку, и на неё Маргарита, повинуясь чьим-то рукам, поставила правую ногу, немного согнув её в колене.
   Кто-то поправил сзади волосы на затылке. Маргарита, став, огляделась. Коровьёв и Азазелло стояли возле неё в парадных позах, в одной линии с ними выстроились два молодых человека, смутно чем-то напоминавших Абадонну, и тоже с затенёнными глазами. Сзади били и шипели струи; покосившись, Маргарита увидела, что и там шампанский буфет. Из бледно-розовой стены шампанское лилось по трём трубкам в ледяной бассейн. Шеренга негров уже стояла с подносами, уставленными плоскими, широкими, покрытыми инеем чашками. Двое держали на подносах горки миндаля
  
   (в романе миндаля, в качестве метафоры, не будет).
  
   Музыка обрушивалась сверху и сбоку из зала, освещённого интимно; там горели лампы настольные, прикрытые цветным шёлком. Трубы доносились с хор.
   Осмотревшись, Маргарита почувствовала тёплое и мохнатое у левой ноги. Это был Бегемот. Он волновался и в нетерпении потирал лапы.
   - Ой, ой, - восторженно говорил Бегемот, - ой, сейчас, сейчас. Как ударит и пойдёт!
   - Да уж, ударит, - бормотал Коровьёв, так же, как и все, глядя вниз, - я предпочёл бы рубить дрова... По-моему, это легче.
   - Я предпочёл бы, - с жаром отвечал кот, - служить кондуктором в трамвае, а уж хуже этого нет работы на свете!
   Волнение кота заразило и Маргариту, и она шепнула Коровьёву:
   - Но ведь никого нет, а музыка гремит...
   Коровьёв усмехнулся и тихо ответил:
   - Ну, за народом дело не станет...
   - Музыка гремит, - почтительно сказал кот, обращая к Маргарите сверкающие усы, - я извиняюсь, правильно. Ничего не может быть хуже, чем когда гость мыкается, не зная точно, что делать, куда идти и зачем, и сморкается. Такие балы надо выбрасывать на помойку, королева!
   - Первым приехавшим очень трудно, - объяснял Коровьёв.
   - Пилят очень после бала мужей. "Зачем спешили?.. Видишь, никого нету! Это унизительно..." - писклявым голосом изображал пилящих жён неугомонный кот и вдруг остановился и переменил интонации. - Раз, два... десять секунд до полуночи! Смотрите, что сейчас будет!
   Но десять секунд пробежали, и ничего ровно не произошло. Маргарита, капризно оттопырив губу, презрительно щипнула за ухо кота
  
   (автор подчёркивает унизительное положение кота при Маргарите, но в романе это действо, как признак плохого воспитания, автор вычеркнет, оставив заслуженное унижение Бегемота только в эпизоде с Фридой),
  
   но тот мигнул и ответил:
   - Ничего, ничего, ничего. Ещё запроситесь отсюда с поста!
   И ещё десять секунд протащились медленно, как будто муха тащилась по блюдечку с вареньем.
   И вдруг золотая прислуга внизу шевельнулась и устремилась к камину, и из него выскочила женская фигура в чёрной мантии, а за нею мужчина в цилиндре и чёрном плаще. Мантия улетела куда-то в руках лакеев, мужчина сбросил на руки им свой плащ
  
   (в романе лакеев не будет, и супруга Жака предстанет сразу нагой без верхней одежды, как и все женщины на балу),
  
   и пара - нагая женщина в чёрных туфельках, чёрных по локоть перчатках, с чёрными перьями в причёске, с чёрной сумочкой на руке, и мужчина с бородой, во фраке стали подниматься по лестнице.
   - Первый! - восторженно шепнул кот.
   - Господин Жак Ле-Кёр с супругой
  
   (в романе этот персонаж сократится до господина Жака с супругой, что ближе к замыслу автора показать в его лице мнимые обвинения советской системы правосудия всему несчастному деловому и независимому народу в СССР),
  
   - сквозь зубы у уха Маргариты зашептал Коровьёв, - интереснейший и милейший человек. Убеждённый фальшивомонетчик, государственный изменник и недурной алхимик. В 1450-м году прославился тем, что ухитрился отравить королевскую любовницу.
   - Мы так хохотали, когда узнали, - шепнул кот и вдруг взвыл: - Аншанте!
   Ле-Кёр с женой были уже вверху, когда из камина внизу появились две новые фигуры в плащах, а следом за ними третья.
   Жена Ле-Кёра оказалась перед Маргаритой, и та улыбнулась ей ясно и широко, что самой ей стало приятно. Госпожа Ле-Кёр согнула колени, наклонилась и поцеловала колено Маргариты холодными губами.
   - Вотр Мажесте
  
   (ваше величество - французский язык),
  
   - пробормотала госпожа Ле-Кёр...
   - Вотр Мажесте, - повторил Ле-Кёр, и опять холодное прикосновение губ к колену поразило Маргариту...
   - Вотр Мажесте, жё лоннёр... - воскликнул Коровьёв и, даже не сочтя нужныи продолжать, затрещал: - Эн верр...
  
   (ваше величество, имею честь...Бокал... - французский язык)
  
   - Миль мерси! - крикнул в ответ Ле-Кёр...
  
   (диалог на французском языке между гостями и Маргаритой автор в романе посчитает излишним, потому что знание иностранных языков отнюдь не обязательное свойство осуждаемых и осуждённых советской властью невинных людей, а так возникает ненужная М.А.Булгакову ассоциация с иностранцами, хотя тут речь идёт обо всех людях, угодивших в репрессивную машину СССР)
  
   - Аншанте! - воскликнул Азазелло.
   Молодые люди уже теснили мадам Ле-Кёр к подносу с шампанским, и Коровьёв уже шептал:
   - Граф Роберт Лейчестер... По-прежнему интересен... Здесь история несколько иная. Этот был сам любовником королевы, но не французской, а английской, и отравил свою жену.
   - Граф! Мы рады! - вскричал Коровьёв.
   Красавец блондин в изумительном по покрою фраке уже целовал колено.
   - Я в восхищении, - говорила Маргарита.
   - Я в восхищении! - орал кот, варварски выговаривая по-английски.
   - Бокал шампанского, - шептали траурные молодые люди, - мы рады... Графа давно не видно...
   Из камина, тем временем, одни за другими появлялись чёрные цилиндры, плащи, мантии. Прислуга уж не стояла строем, а шевелилась, цилиндры летали из рук в руки и исчезали где-то, где, вероятно, была вешалка
  
   (в романе подобные мелкие и противоречащие логике повествования детали автор вычеркнет, ибо, зачем гардероб мертвецам, а тем более заключенным в СССР).
  
   Дамы иногда задерживались внизу у зеркала, поворачиваясь и пальцами касаясь волос, потом вдевали руку в руку кавалера и легко начинали подниматься на лестницу.
   - Почтенная и очень уважаемая особа, - пел Коровьёв в ухо Маргарите и в то же время маша рукою графу Лейчестеру, пившему шампанское, - госпожа Тофана.
   Дама с монашески опущенными глазами, худенькая, скромная, поднималась по лестнице, опираясь на руку какого-то чёрненького человека небольшого роста
  
   (в романе у неё спутника не будет, потому что её муж, Илья Майоров, разделивший её участь, хотя и был членом ЦК партии эсеров, социал-революционеров, не играл столь значительной роли в истории, как М.А.Спиридонова).
  
   Дама, по-видимому, любила зелёный цвет. На лбу у неё поблескивали изумруды, на шее была зачем-то зелёная лента с бантом, и сумочка зелёная, и туфли из зелёного листа водяной лилии. Дама прихрамывала
  
   (любовь госпожи Тофаны к зелёному цвету, как символ местопребывания М.А.Спиридоновой в Самарканде и Уфе в последние годы жизни в романе автор не станет настойчиво выпячивать, как здесь, возможно, он посчитал это лишним).
  
   - Была чрезвычайно популярна, - рассказывал Коровьёв, - среди очаровательных неаполитанок, а ранее жительниц Палермо, и именно тех, которым надоели их мужья. Тофана продавала таким... Ведь может же в конце концов осточертеть муж?
   - О, да, - смеясь, ответила Коровьёву Маргарита
  
   (в романе она отвечает "глухо", то есть Маргарита реагирует на эти слова эмоционально, и автор сознательно подчёркивает это, демонстрируя непростые отношения между нею и Коровьёвым).
  
   - Продавала, - продолжал Коровьёв, - какую-то водичку в баночках, которая прямо чудесно помогала от всех болезней... Жена вливала эту водичку в суп, муж его съедал и чувствовал себя прекрасно, только вдруг начинал хотеть пить, затем жаловался на усталость, ложился в постель, и через два дня прекрасная неаполитанка была свободна, как ветер.
   - До чего она вся зелёная? - шептала Маргарита. - И хромая. А зачем лента на шее? Блеклая шея?
   - Прекрасная шея, - пел Коровьёв, делая уже приветственные знаки спутнику Тофаны, улыбаясь во весь рот, - но у неё неприятность случилась. Хромает. Потому что на неё испанский сапог надевали, а узнав, что около 500 неудачно выбранных мужей, попробовав её воды, покинули и Палермо, и Неаполь навсегда, сгоряча в тюрьме удавили. Я в восхищении, - заныл он.
   - Госпожа Тофана! Бокал шампанского... - ласково говорила Маргарита, помогая хромой подняться с колена и в то же время всматриваясь в плаксиво улыбающегося её спутника.
   - Королева! - тихо восклицала Тофана.
   - Как ваша нога? - участливо спрашивала Маргарита, восхищаюсь своею властью легко говорить на всех языках мира, сама вслушиваясь в певучесть своей итальянской речи
  
   (в романе Маргарите нет необходимости говорить на различных наречиях и языках, да и на каком определённом языке может изъяснятся нечисть, ну а советский народ весь говорит на русском языке).
  
   - О, добрейшая королева! Прекрасно! - искренно и благодарно глядя водяными зеленоватыми глазами в лицо Маргариты...
  
   (в романе глаза госпожи Тофаны потеряют свою зеленоватость, то есть автор вычеркнёт её из числа служителей советской власти, иначе из числа ведьм)
  
   Молодой человек уже вкладывал в сухую руку госпожи Тофаны бокал.
   - Кто это с нею? - торопливо справилась Маргарита. - С богомерзкой рожей? Муж?
   - Не знаю я этого сукина сына, - озабоченно шептал Коровьёв, - кажется, какой-то неаполитанский аптекарь... У неё всегда была манера ронять себя и связываться со всякой сволочью
  
   (этой ссылки на историческое прошлое М.А.Спиридоновой, когда её подвергли насилию царские казаки, в романе автор использовать не будет, вероятно, решив такие комментарии слишком оскорбительными в отношении этой мужественной женщины).
  
   Ну, Азазелло пропустил... Всё в порядке... Он должен по должности знать всех.
   - Как рады мы, граф! - вскричал он по-французски и, пока очень беспокойный какой-то фрачник целовал колени Маргариты, говорил ей:
   - Не правда ли, светлейшая королева, граф Алессандро Феникс очень, очень понравился.
   - Калиостро, - вдунул он в ухо Маргарите...
  
   (Калиостро в романе автор вычеркнет, как человека, который не был ни чекистом, ни революционером, ни известным убийцей, ни невинной жертвой, а был большим мистификатором, авантюристом и мошенником)
  
   Поцелуи теперь шли один за другим...
   - С этой чуть нежней, - одним дыханием [подсказал Коровьёв], - она мрачная. Неврастеничка. Обожает балы, носится с бредовой мыслью, что мессир её увидит, насчёт платка ему что-то хочет рассказать.
   - Где? Где?
   - Вон между двумя, - взглядом указывал Коровьёв.
   Маргарита поймала взглядом женщину лет двадцати, необыкновенного по красоте сложения, с дымными топазами на лбу и такими же дымными глазами
  
   (топаз по поверию - это камень способствующий женской красоте, в романе автор не станет употреблять такое нарочитое выпячивание внешности Фриды).
  
   - Какой платок? Не понимаю! - говорила Маргарита довольно громко под рёв музыки, звон и начинающий уже нарастать гул голосов.
   - Камеристка к ней приставлена, - пояснял Коровьёв, в то же время пожимая руки какому-то арабу
  
   (араба в романе не будет, вероятно, из-за несоответствия национальности советскому гражданину),
  
  - и тридцать лет кладёт ей на ночь на столик носовой платок с каёмочкой... как проснётся она, платок тут. Она сжигала его в печке, топила в реке, ничего не помогает.
   - Какой платок?
   - С синей каёмочкой. Дело в том, что, когда она служила в кафе, хозяин её как-то зазвал в кладовую, а через девять месяцев она родила мальчика. И унесла его в лес, и засунула ему в рот платок, а потом закопала мальчика в землю. На суде плакала, говорила, что кормить нечем ребёнка. Ничего не понимает.
   - А хозяин кафе где? - каким-то странным голосом [спросила Маргарита] - Где хозяин?
   - Ваше величество, - заскрипел снизу кот, - позвольте вас спросить, при чём же здесь хозяин? Он платка младенцу не совал в рот!
   Маргарита вдруг скрутила острыми ногтями ухо Бегемота в трубку и зашептала, в то же время улыбаясь кому-то
  
   (очевидно, что она улыбается Фриде, но в романе М.А.Булгаков откажется от этого злой радости Маргариты, вероятно, посчитав, что она не должна радоваться чужой боли):
  
   - Если ты, сволочь, ещё раз это скажешь...
   Бегемот как-то не по-бальному пискнул и захрипел:
   - Ваше... ухо вспухнет... зачем портить бал?.. я говорил юридически... с юридической точки... Молчу, молчу! Как рыба молчу!
   Маргарита выпустила ухо и глянула сверху вниз. Мрачные глаза взмолились ей, но рот шептал по-немецки
  
   (в романе отсутствует уточнение о том, на каком языке говорит Фрида, очевидно по той же причине, что и Маргарита, когда она говорила с госпожой Тофаной по-итальянски; автор отказался от излишней путаницы в этих эпизодах):
  
   - Я счастлива, королева, быть приглашённой на великий бал полнолуния, или ста королей...
   - А я, - отвечала по-немецки Маргарита, - рада вас видеть... Очень рада... Любите ли вы шампанское?
   - Что вы делаете, королева?! - на ухо беззвучно взревел Коровьёв. - затор получится!
   - Я люблю, - молящее говорила женщина.
   - Так вот вы...
   - Фрида, Фрида, Фрида, - жадно глядя на Маргариту, шептала женщина, - меня зовут Фрида, о королева!
   - Так вот, напейтесь сегодня пьяной, Фрида, - сказала Маргарита, - и ни чём не думайте!
   Фрида, казалось, хотела войти в глаза Маргарите, тянулась к ней, но кот уже помогал ей подняться и увлекал в сторону.
   Затор действительно мог получиться. Теперь уже на каждой ступеньке было по два человека. Снизу из бездны на Маргариту по склону, как будто штурмуя гору, подымался народ.
   Из швейцарской снизу уже послышалось жужжание голосов. Прислуги там прибавилось... Там была толчея.
   Маргарита теперь уже не имела времени для того, чтобы произносить что-либо, кроме слов:
   - Я рада вас видеть...
   - Герцог! - подсказывал Коровьёв и пел теперь за двух на всех языках.
   Голые женские тела, вкрапленные меж фрачных мужчин, надвигались снизу, как стеной. Шли смуглые, и белотелые, и цвета кофейного зерна, и вовсе чёрные, и сверкающие, как будто смазанные маслом. В волосах рыжих, чёрных, каштановых, светлых, как лен, - в ливне света играли снопами, рассыпали искры драгоценные камни. И как будто кто-то окропил штурмующую колонну мужчин - брызгали светом с грудей бриллиантовые капли запонок.
   Маргарита теперь ежесекундно ощущала прикосновение губ к колену, ежесекундно вытягивала вперёд руку для поцелуя, лицо её стянуло в вечную улыбающуюся маску привета.
   - Но разнообразьте глаза... глаза, - теперь уже в громе музыки и жужжанья и с лестницы, и сзади, в рёве труб и грохоте, не стесняясь, говорил Коровьёв, - ничего не говорите, не поспеете, только делайте вид, что каждого знаете... Я восхищён!.. Маркиза де Бренвиллье... Отравила отца, двух братьев и двух сестёр и завладела наследством... Господин де Годен, вас ли мы видим? В карты играют в том зале, через площадку! Минкина. Ах, хороша! Не правда ли, королева, она красива... Излишне нервна... зачем же было жечь лицо горничной щипцами и вырывать мясо... Впрочем... Настасья Фёдоровна!
  
   (большинство названных тут и чуть позже известных преступников в романе автор вычеркнет, удовлетворившись парой наиболее одиозных персон)
  
   Бокал шампанского... Маленькая пауза... пауза... Ему несколько слов... Что-нибудь о его чудесах на баске...
   - Кто? Кто?
   - Паганини... играет сегодня у нас...
   Горящие, как угольки, глаза, изжёванное страстью лицо склонилось перед Маргаритой...
   - Я счастлива услышать дивные звуки...
   - Барон Паганини! - Коровьёв кричал и тряс руки Паганини. - Все мы будем счастливы услышать ваши флажолеты после этой чёртовской трескотни, которую устроил профан Бегемот... Как, ни одного стакана шампанского?.. Ну, после концерта, я надеюсь... Не беспокойтесь. Ваш Страдивари уже в зале... он под охраной... Ни одно существо в мире ни прикоснётся к нему... За это я вам ручаюсь!..
  
   (Николо Паганини нечего делать в компании с убийцами, очевидно, что М.А.Булгаков хотел использовать его образ, в качестве некоей мистической принадлежности к нечисти, как считали его современники, но потом отказался от этой идеи)
  
   Лица плыли, качались, и казалось, что одна огромная, как солнце, улыбка разлилась по ним всем...
   - Все одинаковы во фраках... но вот и император Рудольф...
   - У которого безумные глаза?
   - Он, он... Алхимик и сошёл с ума... Ещё алхимик, тоже неудачник, повешен. Ещё алхимик, опять-таки неудача, нищета... Рад видеть вас, господин Сендзивей! Вот эта... чудесный публичный дом держала в Страсбурге, идеальная чистота и порядок... Он? Ударил по лицу друга, а на другой день на дуэли его же заколол... Кровосмеситель...
   - Этот лысый - господин Руфо, идеальный сводник... Бегемот, пора! Давай своих медведей, которыми ты так хвастался. Видишь, в зале у первого буфета скопился народ. Отсасывай их своими медведями
  
   (то есть верзилы из специального батальона охраны, подобранные по силе и росту),
  
   а то на площадке нельзя будет повернуться
  
   (эту демонстративную сцену влияния подчинённых из служб безопасности НКВД наркома Н.И.Ежова на порядок при прохождении демонстрации солидарности с трудящимися всего мира на Красной площади, автор из романа убрал, оставив читателям самим додумывать этот эпизод).
  
   Господин Казанова, королева рада вас видеть. Московская портниха, приятнейшая женщина, мы все её любим за неистощимую фантазию
  
   (то есть он прямо признаёт то, что он сам в компании своих сотрудников пользовался услугами этой портнихи, как наблюдатель стриптиза).
  
   Держала ателье и придумала страшно смешную штуку - провертела круглые дыры в стене той комнаты, где дамы примеривали туалеты. Бокал шампанского! Я в восхищении!
   - И они не знали?
   - Все до единой знали. Я в восхищении! Этот двадцатилетний мальчуган всегда отличался дикими фантазиями. Мечтатель и чудак. Его полюбила одна девушка, красавица и он продал её в публичный дом. Рядом с ним отцеубийца. За ним - госпожа Калиостро, с нею высокий, обрюзгший - князь Потёмкин. Да, тот самый, её любовник
  
   (ни князь Потёмкин, ни его любовница красавица Лоренца Калиостро, ни Екатерина Великая никогда не были кровожадными убеждёнными преступниками, их дела в истории можно оценивать как угодно, но нельзя отделить никак от соответствия времени в 18-ом веке).
  
   По лестнице текла снизу вверх людская река, чинно, медленно и ровно. Шорох лакированных туфель стоял непрерывный, монотонный. И главное, что конца этой реке не было видно. Источник её, громадный камин, продолжал питать её.
   Так прошёл час и пошёл второй час.
   Тогда Маргарита стала замечать, что силы её истощаются. Цепь стала ненавистна ей, ей казалось, что с каждой минутой в ней прибавляется веса, что она впивается углами в шею. Механически она поднимала правую руку для поцелуя и, подняв её более тысячи раз, почувствовала, что она тяжела и что поднимать её просто трудно.
   Интересные замечания Коровьёва перестали занимать Маргариту. И раскосые монгольские лица, и лица белые и чёрные сделались безразличны, сливались по временам в глазах, и воздух почему-то начинал дрожать и струиться.
   Несколько, но ненадолго, оживили Маргариту обещанные Бегемотом медведи. Стена рядом с площадкой распалась, и тайна "светит месяца" разъяснилась. Возник ледяной зал, в котором синеватые глыбы были освещены изнутри и в пятьдесят белых медведей грянули на гармониках
  
   (образ белых медведей, играющих на народных инструментах "светит месяц" в романе автор использовать откажется, вероятно потому, что он посчитает его каким-то незаконченным и противоречивым, хотя желание совместить облик русского медведя с верзилами из НКВД и военным оркестром, состоящим из мужиков, играющих на полудетских инструментах и поющих лирические песни понять можно).
  
   Один из них - вожак и дирижёр, надев на голову картуз, плясал перед ними.
   - Глупо до ужаса, - бормотал Коровьёв, - но цели достигло. Туда потянулись, здесь стало просторнее... Я в восхищении!
   Маргарита не выдержала и, стиснув зубы, положила локоть на тумбу.
   Какой-то шорох, как бы крыльев по стенам, теперь доносился из зала сзади, и было понятно, что там танцуют неслыханные полчища, и даже показалось, будто массивные мраморные, мозаичные, хрустальные полы в этом диковинном здании ритмично пульсируют.
   Ни Гай Цезарь Калигула, ни Чингисхан
  
   (интересно, почему М.А.Булгаков позже убрал великого восточного повелителя и завоевателя из числа самых кровожадных дикторов всех времён?),
  
   прошедшие в потоке людей, ни Мессалина уже не заинтересовали Маргариту. Как не интересовали ни десятки королей, герцогов, кавалеров, самоубийц, отравительниц, висельников, сводниц, тюремщиков, убийц, шулеров, палачей, доносчиков, изменников, куртизанок, безумцев, сыщиков, растлителей, мошенников, названных Коровьёвым. Все их имена спутались в голове, лица стёрлись в лепёшку, из которых назойливо лезло в память и только одно, окаймлённое действительно огненной бородой, лицо Малюты Скуратова. Маргарита чувствовала только то, что поясницу её нестерпимо ломит, что ноги подгибаются.
   Она попросила пить, и ей подали чашу с лимонадом. Наихудшие страдания ей причиняло колено, которое целовали. Оно распухло, кожа посинела, несмотря на то, что несколько раз рука Наташи появлялась возле этого колена с губкой, чем-то душистым и смягчающим смачивала измученное тело.
   В начале третьего часа Маргарита глянула безнадёжными глазами в бездну и несколько ожила: поток редел, явно редел.
   - Законы бального съезда одинаковы, королева Маргарита
  
   (тут, сокращая повторы имени, автор в романе вместо имени вставит многоточие, что может означать только то, что в других случаях повтор был ему необходим),
  
   - заговорил Коровьёв, - я мог бы вычертить кривую его. Она всегда одинакова. Сейчас волна начнёт спадать. И, клянусь этими идиотскими медведями, мы терпим последние минуты. Я восхищён!
   Медведи доиграли рязанские страдания и пропали вместе со льдом.
   Маргарита стала дышать легче. Лестница пустела. Было похоже на начало съезда.
   - Последние, последние, - шептал Коровьёв, - вот группа наших броккенских гуляк.
   Он ещё побормотал несколько времени: эмпузы
  
   (женщина-демон в греческой мифологии, насекомое),
  
   Мормолика
  
   (страшилище, заманивающее девушек и детей, чтобы выпить кровь в греческой мифологии),
  
   два вампира
  
   (в восточноевропейских легендах полулюди, которые питаются кровью обыкновенных людей, обращающие свои жертвы в новых вампиров).
  
   Всё.
   Но на пустой лестнице ещё оказались двое пожилых людей.
   Коровьёв прищурился, узнал, мигнул подручным и сказал Маргарите:
   - А, вот они...
   - У них почтенный вид, - говорила, щурясь, Маргарита.
   - Имею честь рекомендовать вам, королева, директора театра и доктора права господина Гёте и также - господина Шарля Гуно, известного композитора.
   - Я в восхищении, - говорила Маргарита.
   И директор театра, и композитор почтительно поклонились Маргарите, но колена не целовали
  
   (в романе нет этих персонажей, возможно, ими автор пытался показать читателям, что перед Маргаритой проходят представители всего народа без разделения на добрых и злых, правоверных, благонравных и нечестивых, честных, гениальных и глупых, но подлых и коварных; судьба же названных гениальных людей никак не позволяет отнести их к преступникам и убийцам, они представляют малое число людей. Которыми гордится всё человечество, поэтому им нет необходимости целовать колено).
  
   Перед Маргаритой оказался круглый золотой поднос и на нём два маленьких футляра. Крышки их отпрыгнули, и в футлярах оказалось по золотому лавровому веночку, который можно было носить в петлице, как орден.
   - Мессир просил вас принять эти веночки, - говорила Маргарита одному из артистов по-немецки, а другому по-французски, - на память о сегодняшнем бале
  
   (снова Маргарита говорит на иностранных языках, что в романе уже нигде не встретится, а также там отсутствует противоречивое вручение символа победителя и гениальности в виде лаврового венка от имени Воланда, конечно, потому что вся эта сцена выпадает сюжетно из действия самого произведения).
  
   Оба приняли футляры и последовали к подносам.
   - Ах, вот и самый последний, - сказал Коровьёв, кивая на последнего, очень мрачного человека с маленькими, коротко подстриженными под носом усиками и тяжёлыми глазами.
   - Новый знакомый, - продолжал Коровьёв, - большой приятель Абадонны
  
   (очевидно, что у Абадонны приятелей никаких быть не может, как и у В.М.Молотова, но карьерные интриги бушуют среди высшего руководства в НКВД, поэтому эта понятная всем современникам аналогия с обвинением предъявленным Г.Г.Ягоде и его секретарю П.П.Буланову, которые якобы таким образом покушались на Н.И.Ежова, позже чуть видоизменившись, став ближе к реальности, сохранится в финале торжественного шествия).
  
   Как-то раз Абадонна навестил его и нашептал за коньяком совет, как избавиться от одного человека, проницательности которого наш знакомый весьма боялся. И вот он велел своему секретарю обрызгать стены кабинета того, кто внушал ему опасения ядом.
   - Как его зовут? - спросила Маргарита.
   - Право, ещё не спросил, Абадонна знает.
   - А с ним кто?
   - Этот самый исполнительный его секретарь.
   - Я восхищён! - привычным голосом закричал Коровьёв.
   Лестница опустела. Маргарита. Коровьёв в сопровождении кота покинули свой пост.
   Они сбежали вниз по лестнице, юркнули в камин и оттуда какими-то окольными путями проникли в ту самую ванную комнату, где Маргариту одевали для бала.
   - О, как я устала! - простонала Маргарита, повалившись на скамейку.
   Но Гелла и Наташа опять повлекли её под кровавый душ, тело её размяли и размассажировали, и Маргарита ожила вновь.
   Неумолимый Коровьёв дал только три минуты на то, чтобы полежать на скамье. Теперь Маргарите предстояло облететь бал, чтобы почтенные гости не чувствовали себя брошенными.
   Бал дал себя знать, лишь только Маргарита, чуть касаясь мраморного пола, скользя по нему, вылетела в тропический сад. Ей показалось, что рядом идёт сражение. Сотни голосов сливались в мощный гул, и в этом гуле слышались страшные удары металлических тарелок, какое-то мерное буханье и даже выстрелы.
   Иногда вырывался смех, его выплёскивало, как пену с волны.
   Но в самой оранжерее было тихо... В густейшей зелени сидело несколько парочек с бокалами, да ещё бродил одинокий человек, с любопытством изучающий отчаянно орущих на всех языках попугаях.
   В соседнем зале уже не было оркестра Штрауса, на эстраде за тюльпанами его место занял обезьяний джаз. Громадная лохматобакенбардная горилла в красном фраке, с трубой в руке, приплясывая, дирижировала громадным и стройным джазом. В один ряд сидели орангутанги с блестящими трубами, дули в них. На плечах у них сидели весёлые шимпанзе с гармониями. В гриве, похожей на львиную, два гамадрила играли на роялях, и роялей этих не было слышно в громе и писке, буханьях и вое инструментов в лапах гиббонов, мандрилов и мартышек со скрипками.
   На зеркальном полу пар пятьсот, словно слипшись, поражая Маргариту ловкостью и чистотой движения, стеною, вертясь в одном направлении, шли, угрожая смести всё со своего пути.
   Свет менялся через каждые десять секунд. То светили с хор разноцветные прожектора, и женские тела то блестели розово и тепло, то становились трупно-зелёными, то красно-мясными. Атласные живые бабочки ныряли над танцующими полчищами, с потолков сыпался цветочный дождь. То погасали прожектора, и тогда на капителях колонн загорались мириады светляков, а в воздухе плыли болотные огни.
   Лишь только Маргариту увидели, полчище распалось само собою, и, проходя по образовавшемуся коридору, Маргарита слышала восхищённый шёпот, разросшийся до гула:
   - Королева Марго!
  
   (в романе подобное фамильярное обращение позволят себе только мастер, Воланд, толстяк-бакенбардист и Коровьёв, обозначая любовников Маргариты)
  
   Как в танцевальном зале одурял запах цветов, духов и драгоценных цветочных масел, здесь вертел голову запах шампанского, клокочущего в бассейнах. Сверкающие чаши взлетали в руках у фрачников, сотни женских глаз провожали Маргариту. Смех словно сдуло с уст, и здесь шёпот разросся до громового крика:
   - Здоровье королевы!
   Из зала, где били шампанские фонтаны. Маргарита попала в чудовищных размеров бассейн, окаймлённый колоннадой. Из пасти десятисаженного Нептуна хлестала широкая розовая струя. Одуряющий запах шампанского подымался из бассейна. Здесь царствовало бурное веселье. Дамы, хохоча, сбрасывали туфли, отдавали сумочки своим фрачным кавалерам или неграм, мечущимся с нагретыми простынями меж колонн, и ласточкой бросались в воду. Столбы играющего вина взметывало вверх. Хрустальное дно бассейна горело светом, свет пронизывал толщу вина, в котором ныряли, как рыбки в аквариуме, дамы.
   Они выскакивали из воды, держась за золотые поручни, хохоча и шатаясь, совершенно пьяные. От хохота и крика звенело над колоннами, фрачники отскакивали от брызг, негры укутывали купальщиц в простыни, и, не будучи в силах перекрыть звенящий в колоннах крик, лягушки со своими саксофонами, сидящие на плечах Нептуна, бешено играли фокстрот.
   В честь Маргариты шесть дам выстроились в ряд и под звуки лягушачьего марша вскочили на плечи своим кавалерам и с них взвились в воздух, а оттуда головами вниз в бассейн. Маргарита видела, как их сверкающие тела разлетелись под водой, как вспугнутая рыбья золотая стая.
   Запомнилось в этой кутерьме одно совершенно пьяное женское лицо с бессмысленными, но и в бессмысленности своей молящими глазами, и одно краткое слово вспомнилось: "Фрида". Затем пробежали коротенькие мыслишки житейского порядка: "Интересно, сколько может стоить такой бал?", "никогда в гости ходить не буду... гости... чушь собачья... балы надо уметь устраивать..."
   Голова её начинала кружиться, но кот устроил и в бассейне номер, задержавший Маргариту со свитой. Резким, пронзительным голосом он провыл предложение джентльменам искупаться и сделал какой-то повелительный жест неграм.
   Тотчас с шипеньем и грохотом волнующаяся масса шампанского ушла из бассейна, а Нептун стал извергать не играющую, не пенящуюся волну тёмно-жёлтого цвета.
   Дамы с визгом и воплями "Коньяк!" кинулись от краёв бассейна за колонны. Через несколько секунд бассейн был полон, и кот. Перевернувшись трижды в воздухе, обрушился в колыхающийся коньяк. Вылез он, отфыркиваясь, с раскисшим галстуком, со слезшей с усов позолотой и потеряв бинокль. Но он объявил, что он ни в одном глазу.
   Та самая портниха затейница оказалась единственной особой женского пола, отважившейся искупаться в коньяке. Кавалер её, мулат. Вмиг освободился от фрачной одежды и шёлкового белья и вместе с нею прыгнул в бассейн.
   Но тут Коровьёв властно подхватил под руку хозяйку бала и увлёк её вон.
   Они оказались в буфете.
   Сотни гостей осаждали каменные ванны. Пахло солёным морем. Прислуга бешено работала ножами, вскрывая аркашонские устрицы
  
   (в нищей и голодной стране на праздник привезли французские изыски для гурманов, в романе автор откажется от уточнения "аркашонские"),
  
   выкладывая их на блюдо, поливая лимонным соком. Маргарита глянула под ноги и невольно ухватилась за руку Коровьёва, ей показалось, что она проваливается в ад. Сквозь хрустальный пол светили бешеные красные огни плит, в дыму и пару метались белые дьявольские повара. Тележки на беззвучных колёсиках ездили между столиками, и на них дымились и сочились кровью горы мяса. Прислуга на ходу тележек резала ножами это мясо, и ломти ростбифа разлетались по рукам гостей. Снизу, из кухни, подавали раскроенную розовую лососину, янтарные балыки. Серебряными ложками проголодавшиеся гости глотали икру
  
   (есть икру ложками признак невоспитанности и неразборчивости).
  
   Снизу по трапам подавали на столиках столбы тарелок, груды серебряных вилок и ножей, откупоренные бутылки вин, коньяков, водок.
   Пролетев через весь буфет, Маргарита, посылая улыбки гостям, попала в тёмный закопчённый погреб с бочками. Налитый жиром, с заплывшими глазами, хозяин погреба
  
   (в романе слово "хозяин" практически нарицательное, относящееся только к одному персонажу, Воланду)
  
   в фартуке наливал вино любителям пить в погребах из бочек. Прислуга была здесь женская. Разбитные девицы подавали здесь горячие блюда на раскалённых сковородах, под которыми светили красным жаром раскалённые угли.
   Из погреба перенеслись в пивную, здесь опять гремел "светит месяц", плясали на эстраде те же белые медведи
  
   (в романе эти медведи промелькнут незаметно, верно потому, что они излишне путают и без них сверх закрученный сюжет).
  
   Маргарита слышала рычащий бас:
   - Королева-матушка! Свет увидели. Вот за пивко спасибо!
   В табачном дыму померещилось ей огненная борода Малюты и, кажется, кривоглазая физиономия Потёмкина.
   Из пивной толпа стремилась в бар...
   Но дамы взвизгивали, кидались обратно. Слышался хохот.
   За ослепляющей отражениями миллионов огней зеркальной стойкой помещались пять громадных тигров. Они взбалтывали, лили в рюмки опаловые, красные, зелёные смеси, изредка испуская рык.
   Из бара попали в карточные.
   Маргарита видела бесчисленное множество зелёных столов и сверкающее на них золото. Возле одного из них сгрудилась особенно большая толпа игроков, и некоторые из них стояли даже на стульях, жадно глядя на поединок. Обрюзгшая, седоватая содержательница публичного дома играла против чёрноволосого банкомёта, перед которым возвышались две груды золотых монет. Возле хозяйки же не было ни одной монеты, но на сукне стояла, улыбаясь, нагая девочка лет шестнадцати, с развивающейся во время танцев причёской, племянница почтенной падуанки.
   - Миллион против девчонки, - смеясь, шептал Коровьёв, - вся она не стоит ста дукатов.
   Почтительно раздавшаяся толпа игроков восторженно косилась на Маргариту и в то же время разноязычно вздыхала: "Бита... дана... бита... дана..." - сопровождая каждый удар карты.
   - Бита! - простонал круг игроков.
   Желтизна тронула скулы почтенной старухи, и она невольно провела по сукну рукой, причём вздрогнула, сломав ноготь. Девчонка оглянулась растерянно
  
   (этой душераздирающей сцены, когда ставкой в игре служит ребёнок, в романе не будет, возможно автор посчитал, что не стоит дополнительно очернять бал сатаны, чтобы нечаянно не выдать свои потаённые мысли).
  
   Маргарита была уже вне карточной. Она, почти не задерживаясь, пролетела мимо гостиной, где на эстраде работал фокусник-саламандра, бросающийся в камин, сгорающий в нём и выскакивающий из него вновь невредимым, и вернулась в танцевальный зал.
   Как раз когда она подлетела к дверям, оркестр обезьян ударил особенно страшно и танец немедленно прекратился. Пары распались, и гости выстроились в две шеренги, и шеренги эти стали бесконечны, потому что выстроились гости и в зале с шампанскими фонтанами.
   - Последний выход, - шепнул озабоченно Коровьёв.
   Меж стен гостей шёл Воланд, за ним Абадонна и несколько стройных, подтянутых копий Абадонны. Воланд был во фраке и двигался, чуть прихрамывая и опираясь на трость.
   Молчание стало мёртвым.
   Маргарита стояла неподвижно. Воланд шёл прямо на неё, улыбаясь. Подойдя, он протянул ей руку и сказал негромко:
   - Благодарю вас, - и стал рядом с нею
  
   (совершенно невозможное действие описывает тут автор, конечно, в романе он его вычистит).
  
   Тотчас перед группой Воланда появился слуга с блюдом, и на этом блюде Маргарита увидела отрезанную голову человека, в засохших и замытых потёках крови, с приоткрытым ртом, с выбитыми передними зубами.
   Тишина продолжала стоять полнейшая, и её прервал только где-то далеко послышавшийся звонок, как бывает с парадного хода.
   - Александр Александрович, - негромко сказал Воланд, и тогда веки убитого приподнялись и на мёртвом лице Маргарита, содрогнувшись, увидела живые, полные мысли и страдания глаза.
   - Вот всё и сбылось, - продолжал Воланд, глядя в глаза голове, - и голова отрезана женщиной, не состоялось заседание, и живу я в вашей квартире. Самая упрямая в мире вещь есть факт. Но теперь и нас и вас интересует дальнейшее, а не этот, уже совершившийся факт. Вы были горячим проповедником той теории, что по отрезании головы жизнь в человеке прекращается, он уходит в тёмное небытие, в золу. Мне приятно сообщить вам в присутствии моих гостей, хотя они и служат доказательством совсем другой теории, о том, что ваша теория и солидна, и остроумна. Во всяком случае, одна теория, как говорится, стоит другой. Есть и такая, согласно которой каждому дано будет по его вере. Да сбудется! Вы уходите в небытие, и мне радостно сообщить вам, что из чаши, в которую вы превращаетесь, я выпью за бытие! Итак, чашу!
   И тут же потухли глаза и закрылись веками, покровы головы потемнели и съёжились, отвалились кусками, исчезли глаза, и перед Маргаритой, на блюде, оказался череп, желтоватый, с изумрудными глазами, с зубами из жемчуга, на золотой ноге. Крыша черепа откинулась.
   - Где же он? - спросил Воланд, повернувшись к Коровьёву-церемониймейстеру.
   - Сию секунду, мессир, он предстанет перед вами. Я слышу в этой гробовой тишине, как скрипят его лакированные туфли, как звенит бокал, который он поставил на стол, в последний раз в этой жизни выпив шампанского. Да вот и он!
   Между шеренгами гостей в зал, направляясь к Воланду, вступал новый гость. Внешне он ничем не отличался от многочисленных остальных гостей-мужчин. И так же безукоризненно был одет. Но величайшее волнение выдавали даже издали видные пятна на его щеках и неустанно бегающие его глаза. Гость был ошарашен, это было очевидно. И конечно, не только нагими дамами, но и многим другим, например тем, что он, ухитрившись как-то опоздать, теперь входит нелепыим образом один-одинешёнек, встречаемый любопытными взорами гостей, которых, собственно, даже и сосчитать трудно!
   Встречен был поздний гость отменно.
   - А, милейший барон Майгель! - приветливо вскричал Воланд гостю, который решительно не знал, на что ему глядеть - на череп ли, лежащий на блюде в руках у голого негра, на голую ли Маргариту? Голова его стала кружиться.
   Но, кое-как справившись с собою благодаря своей долголетней практике входить в гости и не теряться, Майгель пробормотал что-то о том, что он восхищён, и приложился к руке Маргариты.
   - Вас, как я вижу, поражают размеры помещения? - улыбаясь и выручая гостей, продолжал Воланд. - Мы здесь произвели кое-какую перестройку, как видите. Как вы находите её?
   Майгель проглотил слюну и, вертя левой рукой брелок, свешивающийся из кармана белого жилета, сообщил, что перестройку он находит грандиозной и что она его приводит в восхищение.
   - Я очень счастлив, что она вам нравится! - галантно отозвался Воланд и звучно обратился к толпам замерших неподвижно гостей: - Я счастлив, месьёдам, рекомендовать вам почтеннейшего барона Майгеля, служащего комиссии по ознакомлению иностранцев с достопримечательностями столицы.
   Тут Маргарита замерла, потому что узнала вдруг этого Майгеля. Он несколько раз попадался ей в театрах Москвы и ресторанах. "Позвольте... - подумала Маргарита, - стало быть, он умер? Ничего не понимаю!"
   Но дело разъяснилось тут же.
   - Милый барон, - говорил Воланд, расплываясь в улыбке радости, - был так очарователен, что, узнав о моём приезде, тотчас позвонил ко мне, предлагая мне свои услуги по ознакомлению меня с достопримечательностями столицы. Я счастлив был пригласить его. Кстати, барон, - вдруг, интимно понизив голос, проговорил Воланд, - разнеслись слухи о чрезвычайной вашей любознательности. Говорят, что она превосходит всё до сих пор виденное в этом направлении и равняется вашей разговорчивости. Параллельно с этим дошёл до меня страшный слух о том, что именно ваша разговорчивость стала производить неприятное впечатление и не позже чем через месяц станет причиной вашей смерти. Желая избавить вас от томительного ожидания скучной развязки, мы решили прийти к вам на помощь...
   Тут Воланд перестал улыбаться, а Абадонна вырос перед Майгелем и, подняв очки на лоб, глянул барону в лицо.
   Барон сделался смертельно бледен, взмахнул руками, вздохнул и стал валиться на бок. Показалось ещё Маргарите, что что-то сверкнуло огнём в руках Азазелло, оказавшегося рядом с Абадонной, что-то стукнуло или как будто в ладоши хлопнуло, и алая кровь хлынула из груди барона, заливая белый жилет.
   Как обвал в горах, ударил аплодисмент гостей, барона подхватили, и чаша до краёв наполнилась его кровью.
   - За жизнь! - крикнул Воланд, поднимая чашу, и прикоснулся к ней губами.
   И тогда произошла метаморфоза. Фрак Воланда исчез. Воланд оказался не то в чёрном плаще, не то сутане. Перед глазами Маргариты всё закружилось, когда рука в перчатке с раструбом приблизила к ней чашу и загорелся перед ней один глаз.
   Маргариту шатнуло, но её поддержали, и чей-то голос, кажется Коровьёва, зашептал:
   - Не бойтесь, не бойтесь... Кровь давно ушла в землю... Пейте! В чаше вино! Маргарита, закрыв глаза, дрожа, сделала глоток. Сладкий ток пробежал по её жилам, в ушах начался звон. Ей показалось, что кричат петухи, что оглушительный оркестр играет марш. Тут толпа гостей стала видоизменяться. Фраки мужчин рассыпались в прах, и почернели, и сгнили тела женщин, показались кости, стали сыпаться на пол. Тление охватило зал, потёк печальный запах склепа. А потом и колонны распались, и угасли огни, и всё съёжилось, и не стало никаких фонтанов, и бальных зал, и цветов... А просто была скромная гостиная ювелирши, и в камине пылал огонь, а из приоткрытой двери виднелся свет свечей. И в эту приоткрытую дверь и вошла Маргарита.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"