Служил у нас в велосипедном полку поручик Владимир Свирбицкий. Невысокий брюнет с суровыми чертами лица, всегда немногословный, сдержанный в азартных играх, вине и женщинах. И эта сдержанность у его однополчан слыла за рассудительность, а у прекрасных дам за высокую степень избирательности и серьёзное отношение к любви. Вследствие чего он с одинаковым радушием был принят во всех офицерских компаниях и во всех домах города, где располагался наш гарнизон. Единственное на что не распространялась его сдержанность, была служба. Здесь он себя проявлял рьяным служакой. Целыми днями он гонял свой эскадрон парадным и походным маршами, выстраивал его гуськом или несся в общей лаве с шашкой наголо. После, мог часами в мастерских вместе со взмокшими от непрерывной езды солдатами подтягивать гайки, смазывать цепи, клеить и подкачивать шины своих боевых машин.
В полку все единодушно считали, что у Владимира впереди прекрасная карьера, и что он еще пересядет и в каракулевое седло полковника, и отороченное ламой сиденье генерала. А в конце! На его груди неминуемо заблестит бриллиантовый маршальский аксельбант в виде велосипедной цепи. Так бы все, вероятно, и было, если бы не одно досадное происшествие.
Случилось это в субботу. Накануне группа молодых офицеров, в том числе и поручик Свирбицкий, получили увольнение. По обыкновению, решили ехать в город. Ранним утром, солнце только-только осветило верхушки деревьев, собрались у ворот мастерских. Вывели из боксов парадные, отливающие сусальным золотом, велосипеды, и стали думать-гадать каким путем добираться до города. Естественным, было ехать через главные ворота части, по шоссе, являя местным сельским барышням свою молодецкую выправку. Однако, это был крюк в лишних семь километров. Да и к тому же было еще рано. Барышни, даже если они и сельские, еще почивали на своих жарких перинах. Поэтому согласились ехать напрямик, по проселку. Выбираться на него решили также наикротчайшим путем - через солдатский лаз. Некогда горячие головы из старослужащих велосипедистов выбили в ограде пару штакетин, тем самым, обеспечив себе быстрый доступ к шинку, где торговали пламенным вздохом. Однако, это оказалось удобно не только солдатам. Лазом стали пользоваться многие из вольнонаемных, работающих в мастерских и на кузне. Пользовали его и механики. Одним словом, все те, кто жил в слободке за воинской частью и не хотел бить ноги, каждое утро оббегая огромную территорию.
Командование прониклось заботой к чаяниям работного люда. Лаз заколачивать не стали. Полковник даже пообещал сделать там калитку и поставить часового. И действительно, буквально через несколько дней часовой у лаза появился, все же, как не крути, а воинская часть. Однако, проходить там приходилось, как и прежде, подныривая под жердиной. Как и предполагали офицеры велосипеды в аккурат прошли под отполированным многими ладонями деревянным брусом.
Воинская часть располагалась на возвышенности, да и сама ограда стояла на насыпанном валу, поэтому тропа, ведущая к проселку, сразу за лазом круто срывалась под гору, петляя в густо разросшемся кустарнике. Оказавшись на тропе, по ту сторону ограды, Офицерам поневоле приходилось вскакивать в седла и белыми чайками пикировать на колышущиеся зеленые волны кустарника. Уже через какую-то минуту вся веселая компания лихо неслась по извилистой тропе, академично проходя виражи, как на смотрах, Подбадривая друг друга гортанными выкриками. В белоснежных хлопковых фуфайках, они, действительно, походили на быстрокрылых чаек, стремительно падающих в морскую пучину за своей добычей. И это сходство усиливалось, когда велосипедисты выскакивали из тени кустарника на открытые места, и сусальное золото их машин вспыхивало в лучах восходящего солнца, словно золотистая чешуя пойманной рыбы.
Впереди всех мчался, конечно, Владимир. Как отличник боевой подготовки, он являл чудеса велосипедной джигитовки. Немногие, следовавшие за ним, рискнули повторить все его замысловатые кульбиты и кренделя. Бешеный велоскок захватил бравого офицера, а рискованные трюки разгорячили его кровь. Иначе, как объяснить, что вдобавок ко всему, он выхватил из ножен шашку и, демонстрируя товарищам один из сабельных ударов, привстав на педалях, срубил верхушку ближайшего куста. Шашка размытым кругом, словно спица в колесе, мелькнула в его руке. Удалой Свирбицкий умчался дальше, а срезанная листва медленно, словно не хотя, осыпалась под колеса едва поспевающих за ним офицеров. Вместе с тем, словно испугавшись шума произведенного лихим велосипедистом, из кустов дурным зайцем вылетело и заскакало между колесами вниз по тропе нечто круглое и всклокоченное. Никто из веселой компании толком не успел ни рассмотреть, ни понять, что это, как следом на тропу неуклюжим волком, упустившим свою добычу, вывалилось обезглавленное тело. Оно ткнулось в заднее колесо велосипеда замыкающего колону прапорщика Босого.
Добродушный толстяк, немного неуклюжий, он не справился с управлением. Машина его рыскнула по тропе, и он на полном ходу, с глухим стоном, перевернулся в кусты.
-- Вертай назад! -- зычно по-неуставному Заголосил он, Пытаясь выбраться из-под велосипеда. Однако, Опрокидываясь из седла, он влетел в самые заросли кустарника и оказался в цепком плену переплетенных его ветвей.
Офицеры и без того беспокойно оглядывавшиеся на странный круглый предмет, вызывающий в их сознании смутно-тревожные ассоциации, услышав вопль замыкающего, остановились. Побросав свои золотистые машины в кусты, они поднимались вверх по холму. Круглый предмет, как бы нехотя, перевернулся еще несколько раз им навстречу и замер, обратив к подымающимся перекошенное смертной судорогой пожилое лицо. Теперь уже всем было ясно, что это человеческая голова. Выше по тропе, в метрах десяти в угасающих конвульсиях агонизировало обезглавленное тело. Оно содрогалось, словно пыталось добраться до своей головы, дотянуться до неё своим огромным алым языком. Офицеры оторопело взирали на неприглядную картину угасающей жизни, картину несвойственную для такого светлого и солнечного утра мирного дня, места далекого от боевых приграничных конфликтов.
Подбежал запыхавшийся Свирбицкий. Он ошалело глянул на труп и, хватая ртом воздух, с придыханием спросил: "кто это?" Офицеры молча пожали плечами, а корнет Драгин пробормотал что-то невнятное про униформу вольнонаемных. Действительно, на трупе была зеленая куртка вольнонаемных их части. Владимир побелел лицом. Глаза его беспокойно забегали. Судорожно сглотнув, он спросил: "Кто его?" Офицеры по-прежнему молчали. Промолчал и Драгин. Свирбицкий вынул из ножен шашку и осмотрел ее.
-Это не я,- сбивчиво заговорил он. - Видите, на клинке нет крови! - протянул он вперед шашку, показывая в миг посуровевшим товарищам Чистую блестящую в солнечных лучах холодную сталь.
Офицеры отчуждено опустили глаза, а наконец-то выбравшийся из кустов прапорщик Босой прогудел безапелляционным басом:
-Надо Командование вызывать.-
При этих словах Свирбицкий засуетился.
-Это не я! Это не я!- лепетал он, переходя от офицера к офицеру, пытаясь заглянуть в глаза каждому, взмахивая шашкой перед их лицами. Офицеры опасливо отклонялись от отточенного клинка сверкающего перед их носами. Было ясно, что Свирбицкий впал в невменяемое состояние и, что надо было его успокоить, а самое главное, забрать оружие.
-Действительно, нет крови,- заговорил Драгин, - Дай-ка глянуть!-
Но Свирбицкий словно и не услышал его. Он как-то сразу весь сник, вложил шашку в ножны и сел на землю, уронив голову себе на руки.
Послали за командирами... Вскоре пришли сам полковник Дыбайло и штабс-капитан Нурбеков... при осмотре места происшествия выяснилось, что покойный- повар гарнизонной кухни Сидор Ротов. смерть его настигла в момент, когда он справлял в кустах свою великую нужду, Внушительное свидетельство коему и было обнаружено старшими офицерами тут же...
Свирбицкого судили. Разжаловали в солдаты и отправили служить на беспокойный восточный рубеж.