И я готов повторить это сколько угодно раз, лишь бы вы хоть на мгновение прислушались или сделали вид, что понимаете то, о чём я говорю. Но я этого делать не буду, поскольку сомневаюсь, что многократные восклицания одной и той же фразы подготовят какую-либо почву для взращивания логической взаимосвязи между тем, что я говорю, и тем, как это соотносится с обстоятельствами, в которых приходится жить. Впрочем, логика для большинства людей - слишком сложная для восприятия наука, потому что десятки лет извращённого образования, всё-таки, достигли хоть какого-то результата, каким бы он ни был отвратительным для меня и любого другого человека, в глаза не видевшего того кошмара, который объял общество в этом городе. Сразу может напроситься вопрос: если кошмар, о котором я говорю, существует только в определённом обществе, то почему бы не сделать рациональный шаг и покинуть его, сменив, к примеру, место жительства или вовсе государство? Ох, друзья мои! Сейчас далеко не те времена, которые были когда-то, где все могли перемещаться туда, куда кому заблагорассудится, а у нашего города были устойчивые связи с другими городами и деревнями. Мой родной город накрыло неосязаемым колпаком, и самое интересное состоит в том, что этого колпака физически не существует. Оказалось, достаточно разрушить транспортную систему, а точнее, сделать перемещения людей между населёнными пунктами категорически невыгодными для них, обрубить молодому поколению перспективу для развития своего потенциала где-то в другом месте и сделать курс на единоличность и самодостаточность, чтобы здешние жители даже не пытались покинуть это одинаково любимое и ненавидимое место.
Это всё было бы совершенно невозможно, если бы не выдающееся изобретение моих земляков: порошок. Нет, вовсе не тот, который засыпают в соответствующий ящик стиральной машины или сыплют на зубную щётку за неимением средств приобрести нормальную зубную пасту, вследствие чего приходится довольствоваться похожей на мел субстанцией и разрушенными через пару десятков лет зубами. Это кое-что другое, но, на мой взгляд, не менее отвратительное. Это совершенно безвредный, если верить этикетке, продукт, который приведёт эмоции и психологическое здоровье в полный порядок, необходимо только соблюдать соответствующую дозировку. Его разработали выпускники местного естественнонаучного института в рамках государственного контракта, вследствие чего их разработки даже были номинированы на какую-то премию. Отныне из магазинов и ларьков насовсем исчезли алкоголь и сигареты, а в аптеках больше не приходилось выпрашивать антидепрессанты, потому что никакое из перечисленных эрзацев стабильного эмоционального состояния не могло по своей эффективности превзойти этот белый порошок.
Моё детство прошло преимущественно среди все ещё существующих печатных и электронных книг, я чувствовал себя, в основном хорошо, и категорически не понимал, почему у людей вокруг меня может возникнуть необходимость в этом синтезированном рассыпчатом зелье. У меня с малых лет перед глазами были чёткие свидетельства того, насколько этот порошок может разрушать жизнь употребляющего и близких ему людей, и я ещё в семилетнем возрасте дал слово, что никогда не притронусь к веществам, а буду получать эмоции только из многообразия мира вокруг, собственно, так же, как и герои моих любимых Жюля Верна, Майна Рида, Джека Лондона, Вальтера Скотта, Фенимора Купера и других писателей. Я не помню, когда именно мой отец начал употреблять этот порошок, так как я практически с детства видел его с полупрозрачной пачкой в кармане, но мать говорила мне, что так было далеко не всегда. Я не могу уверенно заявить, что он стал принимать, потому что сам захотел, ведь для этого сложилась целая череда различных обстоятельств, но все они в конечном счёте привели к подчинению своим человеческим слабостям и переходу на белый заменитель впечатлений. Белый порошок разрушил его личность настолько, что когда он умер, я вздохнул спокойно, понимая, что больше не будет пьяной ругани, домашнего насилия и постоянной нехватки денег, из-за чего я давно ощущал себя ущербным по сравнению с ребятами со двора и одноклассниками. Несколько лет после его смерти я не пересекался с материальными проявлениями силы белого порошка, поскольку давно привык фильтровать своё окружение и следовать только своему голосу, а не болтливому диктору из телевизора. Пока в один прекрасный день я поздно не вернулся с улицы и не обнаружил свою мать, в полумраке заснувшую на диване перед шуршащим помехами телевизором. В руке вместе с пультом она сжимала полупустой пакет с порошком.
Помню, как я в тот момент разозлился, резко вырвал этот пакетик и, добравшись до раковины на кухне, высыпал всё в слив, а саму упаковку вышвырнул в окно. Помню эти материнские слёзы и то, как она в эмоциях пыталась донести две противоречащие друг другу вещи: злость на себя за то, что поддалась веществу, из-за которого я ещё долго буду ассоциировать свою семью с неблагополучной, а также злость на меня, так как я не пашу как лошадь (так она любила выражаться) ночами, чтобы прокормить нас двоих и расплатиться с многочисленными кредиторами, и, соответственно, я ничего в жизни не понимаю. Сколько-то дней я с ней не разговаривал, потому что никогда не мирюсь первым, особенно перед женщинами, а затем всё улеглось. По крайней мере, свою мать с порошком я больше не заставал, а отголоски о его действии появлялись периодически только из газет и телевизора.
Многочисленные истории о том, как дети убивают родителей, чтобы отобрать пенсию и купить порошок; как одурманенные порошком водители насмерть сбивают зазевавшихся на зебре пешеходов; как веселящиеся под действием порошка подростки пляшут на открытых балконах и разбиваются об асфальт в груду мяса; как бестолковые родители впадают в такой умат, что забывают кормить младенцев, и те умирают с голода прямо в люльке. Мне не требовалось никаких экспериментов на себе, чтобы убедиться в смертоносной природе белого порошка, поэтому я до студенческой жизни с ним не пересекался.
Когда я ещё был маленький, то удивлялся, почему вещество, убивающее по миллиону человек в год, если не больше, не только остаётся в свободном доступе без какого-либо запрета, но даже пропагандируется чуть ли не начиная с верхних чинов государства. Неужели правителям государств было настолько нечего делать, что они запрещали читать книги, оставлять "сердечки" на неправильных новостях в социальных сетях, открывать двери перед женщинами, чтобы не указать на их неспособность сделать это самостоятельно, а также насильно заставлять собственный народ говорить не на родном языке, а на каком-то деревенском диалекте, у которого даже не сложилось однозначной грамматической базы? В то время, как белый всадник смерти вальяжно разгуливал по улицам деревень и городов, стучась в каждое стекло и предлагая эту дурь? Я был ещё наивен, думая, что можно пойти и как-то донести как власти, так и народу о смертоносных свойствах порошка, но, как оказалось, все про это всё знали, и это, возможно, было частью какого-то глобального плана. А, может быть, и не было, а всё это - лишь теории заговора, но со временем я убедился, что общество изменить я не в силах, зато вполне могу изменить к лучшему собственную жизнь, поэтому больше я не задавался настолько многогранными и неоднозначными вопросами.
Когда я закончил школу и поступил в университет, то по каким-то причинам разучился жить один, и у меня из ниоткуда выросла необходимость в другом человеке, причём противоположного пола. Вам, читатели, вряд ли стоит многословно объяснять, насколько ужасно начинаешь себя чувствовать, когда твой организм без твоего согласия погружается в гормональное болото, и ты с этим совершенно ничего не можешь поделать, кроме как пойти у него на поводу. Нет, конечно же, всё не настолько плохо: я продолжал заниматься своими делами, читать книги, учиться, чеканить головы лошадей из металла, гулять и иногда подрабатывать - но будто сидящий на правом плече чёртик постоянно нашёптывал мне, как плохо прожить всю жизнь одиноким и, в окончательном счёте, не реализоваться как личность сполна. Вроде бы всё должно быть несложно, по крайней мере, абсолютное большинство моих знакомых как-то легко и непринуждённо находили себе пару, женились и даже делали потом детей, но только не я. Нет, ну, возможно, не один я в глубине души ощущал подобное одиночество, просто за себя, по крайней мере, я могу отвечать, и не берусь описывать то, что находится в голове у других людей. В чём же дело? Да всё в том же грёбаном порошке! Они ведь все на нём сидели и употребляли его! Стоит ли пояснять, что после пережитого в детстве я не прикоснусь к торчащей от белой дури девушке? Хочу ли я, чтобы в мою квартиру когда-нибудь ворвались силовики и корреспонденты, чтобы снимать на камеру труп моего ребёнка, которого эта пьяная оторва забудет покормить? Хочу ли я, чтобы дети родились умственно отсталыми или приобрели психологические травмы для вливания денег в психологов? Хочу ли я, чтобы кто-то втихаря тратил деньги с моей карточки и брал кредиты на белый порошок? Ответ очевиден.
Годы шли, опыт общения копился, и скоро я даже разделил употребляющих белый порошок на несколько категорий. Первая - конченые торчки, не видящие никакой жизни без порошка, для них он имеет большую важность по сравнению с пищей, водой и сном. Именно они валяются в лужах дерьма на вокзалах, просят копеечку, как они утверждают, на хлеб, а сами шагают в ближайший киоск и получают щепотку порошка в цветной обёртке. Вторая - употребляющие регулярно, они не ведут настолько аморальный образ жизни, как описанные товарищи из первой категории, но порошок у них прочно укоренился как часть ритуалов. Они могут употреблять по выходным, по пятничным вечерам, во время прогулки, но в будни обходиться без него. Они ведут какую-никакую семейную жизнь, в которой, впрочем, мало чего хорошего, зато всех и вся они готовы с пеной у рта убеждать, что так живут все, а не только они. Третья категория - употребляющие по случаю, например, только во время тусовок или по праздникам. Ну или с горя, чтобы "проводить" на небо умершую собаку. Многие из этой категории, особенно, непривыкшая к порошку молодёжь, склонны терять голову и творить всякие безумные вещи, которые им запрещали мама с папой или бьющиеся в агонии моральные нормы. Большая часть девушек из этого города, попадавшаяся мне, относилась именно к третьей категории. Я их старался всегда обходить стороной, но как-то не уследил и ввязался в отношения с представительницей последней группы. Закончилось всё тем, что она изменила мне под действием белого порошка на посиделках "с подругами", на которых каким-то образом ещё затесались и парни. Я наслушался отговорок и обвинений в свою сторону, что меньше нужно верить сплетням, а на самом деле ничего не было; что достойным не изменяют; что я ограничиваю чью-то свободу (учитывая, что мы видимся раз-два в неделю, представляете?), но я не поддался лжи и просто ушёл, а потом долгое время залечивал раны от предательства.
Через сколько-то лет вращения в подобных кругах в коллективе сложилось мнение обо мне как о нелюдиме, девственнике и вообще каком-то сумасшедшем. Я не разделял их увлечения порошком, не ходил ни на какие посиделки, где будет хоть какое-то упоминание этого вещества, бросал общение с женщинами, когда факты об их употреблении становились мне очевидными. Если раньше я старался как-то вывести человека на диалог, и путём построения логических взаимосвязей что-то кому-то доказать или объяснить, то со временем я понял, что это абсолютно бесполезно, и в лучшем случае ты получишь ответ о том, насколько ты прав и как человек с тобой согласен, но как только ваш диалог закончится, он вернётся к своему мнению и действиям как ни в чём не бывало. Теперь я просто жил уединённо, никого ничему не поучал и, как я думал, никому не мешал. Я даже успел достичь чего-то "хорошего" согласно общественному мнению, ходил на рыбалку и читал перед сном книги Бэзила Дэвидсона про культуру народов Африки.
Каким-то ноябрьским вечером, в год, когда суровая зима заявила о своём прибытии довольно рано, я услышал чей-то плач на лестничной клетке. Сначала я думал, что вновь соседи перебрали своего порошка, кто-то кому-то слишком сильно зарядил и тому подобное, но вскоре любопытство почему-то взяло надо мной верх, и я принял решение выглянуть и посмотреть, что там. На моём этаже никого не было. Слегка приодевшись, я вышел и обнаружил, что звук раздаётся откуда-то снизу, тогда я аккуратно спустился на пару пролётов и отыскал источник жалобных звуков. Это была молодая девушка, которой на вид можно дать не более семнадцати лет. На мои вопросы о том, что случилось, она ничего не ответила, а только продолжала плакать. Тогда я подошёл к ней, присел и не успел даже прикоснуться к её плечу, как она, словно коршун, обхватила руками мой торс, прижалась к груди и немного утихомирила свой плач. Во мне проснулись то ли романтические, то ли какие-то родительские чувства (я был, наверное, старше её лет на десять), и я медленно пошёл обратно в квартиру, прижимая её голову к своей груди одной рукой, а второй держа её за талию. За несколько лет я уже и отвык, каково это - ощущать чьё-то нежное и беззащитное тело в своих руках, тем более, когда жертва твоего эмоционального выбора от тебя не отстраняется, как обычно. Мы зашли ко мне домой, я закрыл дверь и посадил её на диван в гостиной. Она уже перестала плакать, только часто и прерывисто дышала, немного всхлипывая, и ни на миг не собиралась меня выпускать. Даже когда я ласково шепнул ей на ухо, что вернусь со стаканом воды для неё, она впилась в меня ещё сильнее. Инстинкт, в конце концов, победил мою волю, и я выбросил из головы все мысли о ловле пескарей, металлопластике, традициях народа йоруба, падшем обществе и белом порошке. Тусклая настенная лампа создавала в комнате тёплую непринуждённую обстановку, а рядом больше не было никого, кто мог бы нам помешать и спасти от того, что произойдёт потом.
Я пришёл в себя в прекрасном состоянии, в котором не находился, навскидку, лет пятнадцать. Я никогда не чувствовал себя так легко, и никогда прежде постоянные проблемы не казались неприметным, упорхающим за горизонт безобразным облачком. Единственное - ощущалась небольшая тяжесть на сердце и где-то между рёбер. Наступил момент, когда до меня дошло, что всё-таки, по-хорошему, надо восстановить последовательность событий и разобраться, что же произошло прошлой ночью. Что это была за девушка, как её звали, и самое главное - где она сейчас? Я вспомнил, что привёл её в другую комнату, и когда заглянул туда, то ничего не увидел, кроме скомканных и валявшихся на полу покрывала и одеяла. Видно, что всё-таки что-то этой ночью здесь произошло, и в этот момент я резко почувствовал слабость, сонливость и желание все эти вопросы отставить куда-то на дальний план и просто прилечь.
Мне снилось, что я отправился миссионером в какую-то деревню среди джунглей, далёкую от многочисленных благ цивилизации, и путь наш пролегал через высокие заросли травы, прикосновение к которой оставляет на теле обжигающие порезы. Ещё постоянные жужжащие, прыгающие, ползучие, шипящие, булькающие, сопящие, дребезжащие твари, от которых мне хотелось закутаться в какое-то большое одеяло с головой, правда, для этого надо было удостовериться, что внутри такого своеобразного кокона не затесалось какого-нибудь ядовитого паучка или ящерки. На удивление, оказалось, что несмотря на жару, я носил большое мягкое манто, в которое как раз можно было завернуться. Потом я почувствовал, как меня за ногу кусает какое-то существо с многочисленными лапками, что-то попало внутрь меня, от чего я стал стремительно терять сознание и падать. Я постарался поскорее закутаться в манто теперь и с ногами, чтобы никто до меня не смог добраться, пока я восстанавливаю силы.
Я очнулся лежащим на тростниковой циновке, а рядом со мной на подушке сидела африканская девушка, похожая на колдунью. Её шея, руки, ноги были увешаны обручами, кольцами и прочими драгоценностями, на поясе красовался череп небольшого животного, похожего на наших горностая или куницу, а ладонями она держала глиняную коричневую чашу, украшенную всякими орнаментами, среди которых я различил птицу с яркими перьями, маску тики и зиккурат среди пальмовых ветвей. Затем одну руку она завела мне за голову и слегка наклонила её, а правой стала поить меня каким-то кислым содержимым, напоминающим средство от симптомов простуды и гриппа.
- Так станет немного легче, - произнесли губы колдуньи, превратившиеся в следующий миг в губы бледнокожей девушки.
Я лежал на кровати, и у меня после сна жутко болела нога в бедренной части, как будто меня реально ужалила или укусила пчела или шершень.
- Ну, почти пчела. Только маленькая, как комарик.
Я не произнёс ни слова из того, что вам только что описал, но девушка мне ответила, даже не шевеля губами, а просто устремив свой взгляд в мои глаза.
- Не зря же мудрые люди писали, что для любви не нужны слова.
Для какой любви?
- В тебе её было действительно много на протяжении нескольких дней.
Нескольких дней? Я же только отключился, проверив комнату, затем сон про миссионерство и колдунью, а теперь...
- Сам посуди. Давай я тебе помогу, - так же беззвучно она взяла мою левую ладонь и прислонила к моей щеке, и пальцы соприкоснулись с щетиной, хотя я брился в тот же день, когда привёл эту девушку домой.
Только сейчас я обрёл достаточный контроль над фокусом своего внимания и увидел волдыри по всему предплечью у державшей мою руку девушки.
- Не обращай внимание. Спадёт старая кожа, сменится новой - у животных ведь тоже так бывает? - со смехом ответила она, и я впервые осознал, насколько жутким может быть смех, выражающийся без движения мышц лица.
- И у тебя тоже такие есть. Мы с тобой как две змейки...
И тут до меня дошло. Жестоким образом дошло.
Никакое насекомое меня не кусало. Меня ужалило это миловидное существо с детским лицом, красными глазами и испещрёнными морщинами и волдырями губами, жало у которого находилось между украшенных сворованным из маминой косметички лаком пальцами.
И в глиняной чаше был вовсе не сироп от кашля.
Я так и не спросил, сколько ей лет - впрочем, уже это не важно, так как теперь она навеки останется в этом возрасте. Левой рукой я держу уже закоченевшее тело, так как всё же ощущаю свою вину перед ним из-за потери контроля над собой, ведь нужно было не позволять ей употреблять эту белую штуку в таких количествах, а уж тем более давать её мне. Ещё я так и не понял, какое количество порошка оказалось в ней, и какое - во мне, так как моя кожа постепенно стала на вид такой же, как и её, учитывая, что я почти тридцать лет вёл здоровый образ жизни. Может быть, она несколько раз вышла и зашла, может быть, мне хватило совсем небольших доз из-за моей неопытности. Всё это уже не важно, у меня не хватит времени поразмыслить над всеми мучающими меня вопросами, и я предпринял попытку максимально подробно и последовательно изложить все мысли, чтобы все эти горлопаны, считающие меня сумасшедшим, что-то для себя почерпнули. Ладно, всё-таки я поделюсь тем, что я понял. Помните, я вам говорил, что у других людей не было проблем с началом и развитием отношений, хотя они вроде бы "ничего такого не делают"? Видимо, это происходит тогда, когда люди получают возможность разговаривать друг с другом без слов. Хотя бы ненадолго. Наверное. А как же ещё иначе можно объяснить все произошедшие за последнюю неделю события и дикую любвеобильность этой теперь уже мёртвой нимфоманки?
Ладно. Я не сумасшедший, но не делайте так, как я. А я пойду и не допущу, чтобы это бледное заживо полусгнившее дитя плакало на какой-нибудь далёкой лестничной клетке без меня. Прощайте.