Аннотация: "Скарына был не только белорус. Он жил и в Питере, и творил там." -- А.Г. Лукашенко. Итак, главы строго исторического романа... ;)
Исторические зарисовки
(главы строго исторического романа)
1
Скарына медленно брел по Невскому, обходя грязные сугробы и лужи. Если бы "немного помешанный" изменил историю в тот момент, когда Францишак жил в Праге, это было бы не страшно, но в Падуе даже зимой почти всегда светило солнце, так что ни теплой одежды, ни подходящих сапог у первопечатника под рукой не оказалось.
Стоял март, но до настоящей весны было еще далеко. "Подумать только," -- думал Скарына, ежась от холода. "Вот идиот! Самый настоящий..." В это время тот, на ком сконцентрировались все мысли дважды доктора, во всеуслышанье признавался с высокой трибуны в том, что он опасен для общества. "Как он мог, он же историк..." -- Францишак озирался по сторонам и видел, как люди останавливаются и смотрят на него с удивлением и с чем-то еще: то ли с радостью, то ли с какой-то странной гордостью.
Вдруг рядом с визгом затормозил экипаж, и из него выскочил смуглый человек с тростью и бакенбардами.
-- Месье Скорина, как я рад, что встретил вас! -- тут он остановился на мгновение и забормотал себе под нос: "Я встретил вас... Я встретил вас, и все... в мой... не совсем..." Он вытащил маленький блокнотик и быстро записал в него что-то. После этого странный человек подпрыгнул и кинулся к Францишку.
-- Месье Скорина, какая встреча! Нет, вы только вообразите себе! Это же грандиозно! Это сенсасьён! Что же вы... под дождем и без зонта... Прошу... нет, я настаиваю! Сейчас же ко мне в карету, сударь, сейчас же!
Скарына счел глупым отказываться, несмотря на то, что человек неправильно ставил ударение в его фамилии, и они залезли внутрь.
Тут человек стукнул себя набалдашником трости по лбу и воскликнул:
-- Болван! Простите, месье Скорина, я совершенно запамятовал, что вы ведь меня не знаете! Позвольте представиться. Пушкин, Александр Сергеевич.
Вслед за этими словами он сорвал с себя шляпу, по форме напоминавшую цилиндр, и церемонно поклонился, насколько позволяло тесное пространство кареты. Под шляпой обнаружились черные кучерявые волосы.
-- Францишак Скарына, доктор honoris causa...
-- Прелестно, прелестно! Друг мой...
Внезапно он умолк, поднял глаза к потолку и зашептал: "Прелестный друг... Друг прелестный... Проснись, пора..." Затем выхватил тот же блокнот и, ломая грифель, вписал туда несколько строк. "Идиот..." -- подумал Францишак. На этот раз не о том, по чьей вине он трясся сейчас по мокрой брусчатке вместо того, чтобы вести степенные беседы с профессорами alma mater.
-- ...Поэт и прозаик, -- перебил его мысль кучерявый.
-- Кто? -- не понял отвлекшийся доктор.
-- Я. Божьей, так сказать, милостью, имею некоторый талант к сложенью виршей, а также прозы.
-- Ах вот как...
"Ясно. Не идиот. Просто поэт."
-- И что же, печатались?
-- А как же! -- снова подпрыгнул Пушкин. -- Правда, пока все больше в альбомах... Но это ничего, у нас в России всегда так, все лавры только после смерти...
Скарына хотел было предложить свои услуги, но, вспомнив, что типография осталась в Праге, снова стал впадать в тоску. Внезапно карета резко затормозила. Оба от неожиданности не удержались и свалились вниз.
-- Вы не ушиблись, месье? -- на лице Пушкина видны были озабоченность и след от сапога первопечатника.
-- Нет, пан Пушкин, мне повезло, берет самортизировал...
Тут они увидели, что стало с цилиндром хозяина, и синхронно грохнули хохотом.
"Идзиоты самыя настаяшчыя..." -- думал купленный Пушкиным под Могилёвом и так и не выучивший толком русский язык кучер, изумленно созерцая двух взрослых людей, умиравших от смеха на полу кареты...
2
-- Месье Скорина, не доводилось ли вам читать произведения некоего Василия Быкова?
Скарына оторвался на мгновение от мяса по-французски и, не переставая жевать, замотал головой.
-- Ах, какая жалость... Говорят, у него великолепные стихи. И еще, что они благоприятно сказываются на развитии организма. Я, конечно, не ученый, но мне кажется, врут... А как вы считаете, возможно ли, чтобы поэзия оказывала столь благотворное действие?
Скарына положил на тарелку начисто обглоданную куриную кость, проглотил то, что еще оставалось во рту и, подумав несколько дольше, нежели в прошлый раз, ответил:
-- Вряд ли. Я, как доктор медицины, могу заявить авторитетно: здоровье физическое и здоровье психическое -- вещи совершенно различные и нисколько не коррелирующие. Примеров тому множество. Вот возьмем того идиота, который...
В этот момент дверь распахнулась, и в дверях появился кучер, исполнявший на сей раз обязанности официанта. Подойдя к столу, он поставил на него блюдо с омлетом и две бутылки "Александрии".
-- Ваша высокаблагародзие! -- обратился он к Пушкину. -- Усё, уся яда у доме кончылась, нада на базар ицьци. Дай ишчо дваццаць капеек, хлорку пакупаць буду.
Пушкин замахал на него руками.
-- Иди, иди! Потом! Ты не видишь, что ли, люди серьезные вещи обсуждают, а ты тут с какой-то хлоркой... Да на кой она тебе?
-- Так эта... Блох патравиць...
Пушкин подпрыгнул на тридцать сантиметров.
"Ух ты, какой прыгучий... Каучуковый, наверное..." -- подумал Францыск, вытряхивая в свой бокал остатки бургундского.
-- Каких-таких блох?! -- воскликнул Пушкин и только затем приземлился обратно.
-- Таких-каких... -- потупился кучер. -- Абыкнавенных ушывых блох... На сабаку вашай ледзи развялось их да чорта, так я их хлоркай...
-- Да ты садист, что ли! -- Пушкин взвился в воздух на сорок пять сантиметров. -- Как можно животное хлоркой мазать?!
-- Вы, ваша высокае прывасхадзицельства, ни ругайцеся усякими нипанятными славами. Я между прочым, вырас срыдзи жывотных и расцений, и усё пра их знаю...
Пушкин с грохотом приземлился мимо стула.
"Посадку нужно доработать..." -- отметил Скарына и потянулся за пивом.
-- Вон!
Кучер развернулся и пошел к дверям. Пушкин поднялся с пола и бросил взгляд на блюдо, принесенное тем.
-- Стой! Почему омлет такой маленький? Мы что, дети? Тут два взрослых... э... господина, а ты принес столько, что моему коту мало будет!
-- Так эта... Яйцы мелкия... Я вот их спрашываю тожа на базары, каторые таргуюць, я им гавару, куда падзявались нармальныя чалавечаские яйцы? А ани...
Пушкин рухнул на стул так, что тот не выдержал и развалился, Скарына чуть не поперхнулся черной икрой, а канарейка в клетке у окна упала на спину и в момент околела от переизбытка эмоций. Кучер окинул комнату удивленным взглядом, пожал плечами и вышел...
3
-- А вот как вы, например, относитесь к гимнастике, а, месье Скорина?
Францыск икнул и задумался, продолжая рассматривать люстру. На этот раз надолго.
-- Гимнастика -- это хорошо. Гимнастика -- это правильно. В здоровом теле, как известно -- здоровый дух. Если мыться после нее не забывать. Вот, в Италии чем хорошо жить -- там тепло, круглый год купаться можно. И в речках, и в море, опять же. А вот в вашей Неве...
-- Да, здесь, хоть и равнина, но климат иной, -- подхватил ход мысли первопечатника поэт. -- Зато зимою, как Нева станет, по ней здорово на коньках кататься... Лыжи, опять-таки. Как снег выпадет, так мы с женой и детьми на лыжи -- и до самого Выборга... Вот только гор у нас нет, вот что плохо. Все у правительства руки не доходят хоть плохонькую какую-нибудь горку где-нибудь возле Царского Села насыпать. А еще Европа... Э-эх, Рас-сея...
-- В Падуе со снегом плохо. Дефицит. Даже не каждый год завозят. Только солнце, воздух и вода. Теплая... И макароны... как они мне надоели...
-- Мне италийская кухня нравится, -- сообщил Пушкин, ковыряя пером канарейки в зубах. -- Апельсины у них вкусные очень. Круглые такие, оранжевые...
-- Угу... -- выразил солидарность доктор. -- Как мяч. Итальянцы любят в мяч играть.
-- А у нас в очко предпочитают... -- со вздохом произнес прозаик. -- В мяч играть неудобно: в Неву улетит, потом не поймаешь. Так и уплывет к финнам в ихний залив. Зато в шайбу отменно играть. Она никуда не денется -- Нева ведь вся гранитом обложена. В этом сезоне в моде клюшки из карельской березы. А летом модно было играть в бум... бам... бад.... Ай! В теннис, короче. Англичане придумали. Натянут сетку и ну через нее маленький такой мячик перебрасывать. Туда-сюда, туда-сюда... По три часа перебрасывают...
Последняя свечка, еще освещавшая комнату, догорала. Пушкинский кот, которому скормили ненужную уже канарейку, взобрался на колени к хозяину и довольно мурлыкал, одновременно косясь на остатки ужина. Скарына ослабил ремень на штанах. "Пора завязывать с пирожными..." -- намекнула ему появившаяся здравая мысль, и тут же была изгнана из головы. "Может, летом мяса много есть не будем?" -- робко спросил желудок. "Будем!" -- ответил ему остальной организм: "Еще чего, одним творожком питаться! Так и коньки откинуть можно. С лыжами вместе."
Кот медленно тянулся к тарелке с недоеденным бифштексом. В этот момент свечка погасла. Раздался звон битой посуды, грохот падающего стола и отборный русский мат, перемежающийся итальянской руганью, в которую там-сям были вкраплены латинские и древнегреческие фразы. В Питере вечерело...
4
-- Итак, месье Скорина, что сегодня будем творить?
Францишак отставил в сторону пустую бутылку "Александрии" и попытался задуматься. Ничего не вышло. Он попытался просто подумать. Бесполезно. "Хороший был ужин," -- решил он на уровне рефлексов.
-- Не хотите ли осмотреть город? Дворцы, мосты, фонтаны... Фонтаны, правда, по зимнему времени не работают, но мосты всегда на своем месте. Или вот, в библиотеку не хотите ли? У нас есть замечательная новая библиотека, построена по новейшим технологиям. Про нее все так и говорят: библиотека девятнадцатого столетия... Там, кстати, и ваши издания есть.
Скарына посмотрел в окно. Окно было замерзшим.
-- Нет, -- сказал он уверенно. -- В библиотеку не хочу. Что я, собственных книг не видел, что ли? Честно говоря, назад бы... В шестнадцатое. Дела у меня там.
-- Да, да, я вас понимаю, прекрасно понимаю... -- в голосе Пушкина чувствовалась горечь неизбежной утраты. -- Творческая натура, я и сам такой... Люблю что-нибудь сотворить с утра, создать что-нибудь, так сказать, воздвигнуть себе своеобразный памятник...
Он вдруг захлопал себя по карманам.
-- Куда же я его дел, этот блокнот?.. Лука!
В дверях появился кучер.
-- Ты блокнот мой не видал? Запропал куда-то... -- Пушкин был всерьез озабочен.
-- Сичас найду... -- угрюмо ответил кучер и полез под стол. -- Как дзеци малые...
Он выполз из-под стола и переместился по кровать.
-- Ничыво биз миня сьделаць ни могут... Ни бульбу пирабраць, ни стишки написаць... А ишчо абразованы, лицэй кончыу... Вот он, ваша миласьць, нашоу!
Он сдул с блокнота пыль и передал поэту его драгоценность.
-- Кот ваш там, пад кравацьцю, апяць нагадзиу. Прыдушыць яво нада. Пара нависти парадак на палу...
-- Ну что ты, Лука, такое говоришь!
-- А што, што такое? Я чалавек чэсны и канкрэтны, я кансерваторый не канчау, вы прыкрасна знаице, што я работау у дзирэуне и жыу с мужыками...
Пушкин расхохотался и был вынужден взяться за край стола, чтобы не упать. Скарына тоже решил было рассмеяться, но, вспомнив о своем состоянии, благоразумно воздержался. Кучер обиженно пошевелил усами и вышел.
Остаток дня новоиспеченные друзья провели в дискуссиях о правилах стихосложения и о литературе в целом. Пушкин периодически спрашивал о Быкове и его стихах, а Скарына терпеливо повторял, что к его большому стыду и огромному сожалению упомянутый поэт ему неизвестен...
5
Пушкин занюхал рукавом сюртука очередную стопку. Закуска кончилась уже давно, а посланный за едой Лука вернулся с рынка с пустыми руками. На вопрос "Где продукты?", он заявил, что на рынке сегодня продают только картошку и еще что-то, название чего он не смог запомнить ("ци то фуды, ци то бургеры"), а это он ни разу в жизни не ел, даже не пробовал и господам не советует. На тут же возникший второй вопрос: "Где деньги?", -- кучер отвечать отказался, зато заявил, что отсутствие физических нагрузок и переедание, особенно вечером -- это главное, и что потом господа будут ахать, охать, не дышать и весить "130-150 килаграм нижэ пояса и вышэ".
-- Месье Скорина, вы как-то изволили упомянуть, что вам необходимо вернуться...
-- Так, пан Пушкин. Засиделся я у вас...
-- Но... вы уверены? К чему вам возвращаться? Неужто в девятнадцатом веке жить хуже, нежели в шестнадцатом?
Францишак поднялся из кресла, заложил руки за спину и прошелся по комнате.
-- Хуже, не хуже, а вернуться я должен. Потомки не простят, если не вернусь. Вы представьте, пан Пушкин, вот если бы этот... слов не хватает, чтобы его охарактеризовать, "историк" этот, так называемый... Вот, если бы он Федаровича с Мсциславцем куда-нибудь в Новый Свет переместил, вот чтобы с вами сейчас было?
-- Да, -- грустно усмехнулся Пушкин. -- Можно себе вообразить... Можно, да не хочется...
-- Вот! -- поднял вверх указательный палец Скарына. -- Вы представляете, какая на мне ответственность? Это же целая историческая миссия! Я же первопечатник, а не какой-нибудь газетный писака, я просветитель, я несу людям знание, образование... Человек разумный -- это человек образованный, а необразованный человек...
-- Знаю, знаю, -- закивал Пушкин. -- Опасен для общества!
-- Вот! -- поднял вверх второй указательный палец доктор. -- Именно! Так что, пан Пушкин, завтра я покину ваш гостеприимный дом...
-- Что ж... -- вздохнул поэт. -- Миссия, значит миссия. Я, со своей стороны, прошу вас принять мою посильную материальную помощь.
Скарына приостановился. Пушкин продолжил.
-- Не уверен, правда, что моих скромных финансовых возможностей хватит на дорогу до Падуи, но до Праги должно хватить...
Францишак совсем перестал ходить.
-- Пан Пушкин, я вам очень, очень признателен. История вас не забудет!
Прозаик улыбнулся.
-- Но это только перемещение в пространстве, а как же время? Как быть с ним? Все-таки сто пятьдесят лет -- это не шутки, люди столько не живут...
-- Живут, живут, -- успокоил друга Скарына. -- Есть один такой, по словам этого... ну, вы знаете, о ком я. Правда, не назад... Но это ничего, как-нибудь выкручусь. Может, наш "историк" в кавычках признает свою ошибку...
-- Что вы, что вы! Это совершенно, абсолютно исключено! -- замахал на него руками Пушкин. -- От него дождешься, как же! Скорее они учебник истории перепишут!
-- Ну, это им не впервой... -- криво усмехнулся первопечатник...
***
Утро выдалось морозное и солнечное. Снег искрился и поскрипывал под новенькими зимними сапогами Скарыны. Пушкин проводил его до саней. Друзья обнялись.
-- Пан Пушкин... Александр Рыг...
-- Сергеевич, -- поправил Францишка поэт.
-- Александр Сер... Ай! Саня! Спасибо тебе! Хороший ты мужик, Саня. Бывай...
Пушкин прослезился.
-- Да ладно... Чего не сделаешь ради такого дела... Береги себя, Франциск...
Сани тронулись и вскоре исчезли за углом. Пушкин долго смотрел вслед и думал о том, какая все-таки странная и загадочная вещь -- история, и как трудно в нее попасть, но при этом так легко влипнуть...