Очень часто тот или иной пишущий, будто оправдываясь за свое существование перед читателем, говорит: "я не могу не писать...". В этом - я не могу не - только один высший момент - деспотическая зависимость от Музы (так это называл Бродский). Но многие ли из пишущих честно могут назвать Музу своей деспотессой? Единицы. А остальные, сотни тысяч (или миллионы), бубнящие, что "не могут"? Кому они подчиняются, берясь за перо? Своим страстям, из которых графомания - не самая худшая. Есть хороший тест на профпригодность к писательству - некий внешний толчок. Это может быть озарение, или видимое благословение, или неповторимое стечение обстоятельств - все что угодно, но только не воля пишущего. Эта воля писать появляется как следствие упомянутого толчка. Но это же воля писать может обуздать себя, получив некий знак со стороны. Так поступил, к примеру, Фома Аквинский, которому на исходе жизни было откровение, открывшее философу некую тайну и относительность его писаний, в результате чего 6 декабря 1273 Фома оставил работу над "Суммой теологии". "Сумма" так и осталась незавершенной. Будем же жаждать не только зова к писательству, но и к оставлению такового, ибо всякий истинно пишущий знает, что в молчании такая же сладость, как и в говорении.
Итак: если вы увидите очередного "вьюношу", который с дрожью говорит вам: я не могу не писать! - бегите от него! Ибо графомания - страсть заразная. А лучшее лекарство от нее - уединение.