В сентябре 2005г. состоялись юбилейные торжества ООН, в которых приняли участие 160 руководителей государств. Это был идеальный формальный повод для проведения экстренного заседания Правительства Земли. В повестке дня значился только один вопрос, - принять или отклонить Ультиматум...
Пролог
(по стенограмме N273/2)
Москва. Кремль. Осень 2003г.
Президент вел очередное заседание Правительства Российской Федерации, хотя это слишком сильно сказано. Сидел, не шелохнувшись, подавленно молчал. Вот уже два месяца его странное поведение сначала тревожило, но теперь совсем убаюкало членов кабинета. Президент вновь отстранено слушал и, казалось, не слышал, выступлений министров, которые бодренько сыпали ворохом цифр и процентов, как пшеном на птичьем дворе, лукаво пытаясь убедить присутствующих и самих себя, что все хорошо, как никогда. Да-да, все хорошо, прекрасный Президент...
Президент болезненно сморщил лицо и незаметно глубоко вздохнул. Он, увы, знал истинное положение дел в экономике. Но не вешаться же от такого знания. Сядет на его место "Мишка, жопа шишкой" и вообще заставит со своей семейкой корешков-миллиардеров безропотный русский народ опилки жрать и пирамиды строить. Эх, его бы в "ежовский" подвал, чтобы с кровью из горла элитные дачные участки и миллиарды выхаркивал, а он все на европейских экономических форумах о непоколебимости либерального курса российских реформ заявки делает.
Все, хватит, решено.
- Вы закончили? - на полуслове прервал он докладчика. Министр поперхнулся, кивнул головой и бочком покинул трибуну.
Президент молча смотрел в одну точку на противоположной стене кабинета прищуренными немигающими глазами, которые постепенно становились белыми от бешенства. Пауза зловеще затянулась. Члены правительства начали прятать головы за ноутбуки. Всего несколько раз Владимир Владимирович прежде срывался в жуткую истерику, и присутствующие в эти мгновенья возносили хвалу небесам, что он без оружия, а то точно перестрелял бы. Эх, сбежать бы, но бежать нельзя, бежать некуда, да и не получится бежать, ноги отнимаются.
- Когда это блядство прекратится, я вас спрашиваю? Уже весь мир надо мной смеется. Мне что, интерполовские распечатки ваших банковских счетов вместо зарплаты раздавать? Так я это сделаю, - глухо начал Президент, но звериные нотки в его голосе росли как на дрожжах, - Дожили, ебена мать. У себя на даче какой-то грузинский уголовник дальневосточные рыбные квоты раздает. Ваши замы с проблядешками в Куршевеле бриллианты пригоршнями скупают.... Я вам что, слепой? Совести нет, так и страха не стало. Хуже сук лагерных себя ведете. Правильно говорят, что рыба с головы гниет. Все, хватит этого цирка.... Вопрос решен, завтра будет указ об отставке правительства...
Президент сделал паузу, еще ниже пригнул голову, шевельнул желваками скул. В мертвой тишине послышался саднящий скрежет зубов. Как клинком казачьей шашки, крест-накрест секанул яростными глазами по бледным лицам присутствующих и громко продолжил:
- Предупреждаю особо. С завтрашнего, нет, с сегодняшнего дня, для вас рабочий день по четырнадцать часов, без выходных и, не дай бог, больничных. А если кого-то не будет на месте, клянусь, лично приеду и собственными руками задушу! Срок вам месяц, чтобы навести порядок, начать работать по-настоящему. А если кто-то из вас сейчас начнет вместо работы заниматься запасными "аэродромами", то он не туда сядет, а в "Матросскую тишину". В первую очередь, ты... Ты.... И ты....
В глаза мне смотреть! Я вас когда-нибудь обманывал, или я слово свое не держу? Ну, бля, никому мало не покажется.... Николай Платонович, готовь мне список, кто будет у нас в первых рядах колонны на лесоповал. Распечатки прослушек и все факты, что есть у тебя по коррупции на уровне министров, мне на стол в виде справки. Завтра же! Ты понял? А вы что сидите? Вон! Все вон!! Вон, я сказал!!!
Президент откинул назад голову, смежил веки, несколько раз судорожно глубоко вздохнул. Резкая боль опять пронзила виски, наполняя затылок ноющей тяжестью. В его памяти всплыли фантомы событий трехмесячной давности, и он мучительно застонал...
Глава 1. Старик
Москва. Кремль. Лето 2003г.
В кабинете было тихо и сумрачно. Свет зеленой лампы причудливо переливался на инкрустированных стеновых панелях, оконных витражах, отражался от стекол книжных шкафов. За окнами мерцала возбужденными огнями полуночная Москва. Президент с тяжким вздохом закрыл синюю папку с новыми документами по коррупции в верхних эшелонах власти.
- Эх, как хорошо все казалось вначале. Сил чувствовал столько, что горы готов был свернуть, только волю дайте. А теперь. Куда ни кинь, хрен один.... Словно в ватную стену бьешься, - тоскливо подумал Путин, - Что делать-то? Что делать? А, главное, с кого начать? М-м, неплохой экспромт для прессы... Господи, что за дурацкие мысли лезут в голову. И сама голова вторую неделю раскалывается от боли так, аж волосы вылазят. Ни массаж, ни таблетки, ни бассейн не помогают. Говорят, секс лечит от головной боли, но... Блин, застрелиться что ли. Вот был бы прикол для всего мира...
...Тихо зажужжал телефон внутренней связи. Странно. В это время никто из сотрудников Администрации, имеющих прямой доступ через малую приемную, не смел звонить. Но телефон не умолкал.
- Владимир Владимирович, вы не могли бы уделить мне десять минут по крайне срочному конфиденциальному вопросу, - прозвучал в трубке непривычно приглушенный голос заведующего орготделом Администрации Суркова, - Я приду к Вам с одним человеком, сотрудником музея Кремля.
- Что за проблема? - даже не успел разгневаться от такой наглости Президент, - Я не понял...
- Это не телефонный разговор, Владимир Владимирович, - еще глуше забубнил Владислав Юрьевич, - Я прекрасно понимаю, что поступаю сейчас неправильно, но все же еще раз прошу нас принять...
- Хорошо, - помолчав пару секунд, сказал Президент, - я предупрежу охрану.
Вскоре через потайную дверь, непривычно тихо ступая, вошел заворготделом. В первое мгновенье Владимир Владимирович его не признал. Разлохмаченная прическа. Большие черные глаза буквально ввалились в черепную коробку. Пухлые губы судорожно сжаты в белесую полоску.
Следом за Сурковым появился высокий худой старик в темном костюме. Орлиный нос, копна седых волос, пронзительный взгляд. Посетитель молча склонился в полупоклоне. В руках он держал белую шкатулку.
- Вы кто? - хмуро спросил Президент.
- Я Хранитель, - вполголоса ответил старик и замолчал. Сурков как-то судорожно задвигал лицом.
- В таком случае, я архангел Гавриил, прости меня господи, - неожиданно развеселился Президент, привычно перекрестившись при очередном богохульстве.
Он легко поднялся с кресла и сделал потягушечки. Переваливаясь с ноги на ногу вышел на середину кабинета. Ковер скрадывал звук шагов, казалось, серый селезень в вечернем полумраке выплыл на середину пруда.
На лице старика не дрогнула ни одна мышца. Таинственный посетитель смотрел на хозяина кабинета усталыми и, казалось, равнодушными глазами, в которых не виделось привычного для хозяина Кремля робкого обожания. Владимир Владимирович упер в старика натренированный немигающий пронизывающий взгляд, под которым все почтительно или смущенно опускали глаза. Но странный посетитель не отвел глаз, продолжал смотреть прямо.
- Вы человек, которому может принадлежать этот алмаз, обладающий чудесными свойствами. Имя ему "Карающий" - ровно заговорил старик и приоткрыл крышку шкатулки, - Я вижу, что вы веруете в Бога. Думаю, что вам будет проще, в отличие от ваших предшественников, поверить в то, что этот Камень дает человеку власть менять ход истории, делать множество людей более счастливыми. Чтобы убедиться в том, что алмаз предназначен именно вам, надо на несколько минут взять его в ладонь, крепко сжать, почувствовать всем телом и душою тепло и силу Камня. Прошу вас....
Впервые за время президентства Путин вдруг почувствовал себя крайне непривычно, - не равным Аполлону, а круглым идиотом. И в первый раз за многие годы он по настоящему растерялся, не знал, как реагировать на сложившуюся ситуацию. Старик был ярко выраженной восточной внешности, проще сказать, - "лицом кавказской национальности". А может у него в шкатулке бомба или отрава. Бля, но куда же охрана смотрит?!
В кабинете повисла долгая пауза. С побелевшего лица Суркова упали на отвороты пиджака несколько капелек пота.
- Так, стоп. Значит, алмаз дает власть делать людей счастливыми, а вот имя ему "Карающий",- наклонив голову, задумчиво проговорил Президент, - Как-то не сходится...
- Это вторая сторона чудесных свойств Камня, - старик сделал шаг вперед, вытянув вперед руки со шкатулкой.
- Стой, где стоишь. Нет, прочь! - яростно выкрикнул Путин. Тело инстинктивно само среагировало на возможную опасность. Боковая стойка, слегка согнутые в коленях ноги, руки вперед на уровне подбородка.
У заворготдела выпучились глаза, медленно поползла вниз челюсть. Старик невозмутимо склонился в полупоклоне, прикрыл крышку белой шкатулки, медленно попятился назад, повернулся и вышел из кабинета, плотно прикрыв за собой дверь.
- Что молчишь? Или язык проглотил, - в приступе глухой ярости, побелев, заорал Владимир Владимирович, - Да как тебе такое в голову взбрело! Устроил тут цирк. Я что на психа похож? Клоуна из меня решил сделать. Ну, суслик, скажи хоть что-нибудь...
- Я хотел сначала все сам объяснить, - Сурков впервые услышал от шефа свое кремлевское погоняло, но ситуация была столь чудовищной, что было не до обид, - Мы пришли к вам, потому что я поверил Хранителю. Поверил тому, что он мне рассказывал. Выслушайте, пожалуйста, меня три минуты.
- Ну, вот. Цирк уехал, а клоуны остались, - Путина словно заклинило на этой тематике. Он потер кончиками пальцев виски, сел в стоящее рядом с панорамным окном кресло, сделал долгую паузу, - Ладно, представление продолжается. Слушаю тебя ...
- Мы с Хранителем два часа разговаривали. Он мне не сразу про Камень рассказал, ну, про его чудесные свойства. Знал старик, что я не поверю ему. Сначала он мне рассказывал про свои встречи с Лениным, со Сталиным, с Хрущевым. Что они говорили, как вели себя с ним наедине. Он про такие вещи рассказывал, что я всему остальному уже безоговорочно поверил, как загипнотизированный. А сейчас что-то у меня опять все в голове перепуталось, - у Суркова вновь стала задумчиво отвисать челюсть.
- Стоп, стоп, Владислав, соберись, - скривил рот в иронической усмешке Президент, - Ладно уж, вечер потерян. Так что конкретно старик про Ленина со Сталиным тебе рассказал такого, чего я, бывший гэбешник, не знаю?
- Про Ленина он сказал, что не хотел к нему идти. Чувствовал, что алмаз все равно его не признает. Хранителя вычислил и к Ильичу привел Феликс Эдмундович в девятнадцатом году. Тут ведь какая штука. Если даже алмаз не признает какого-то человека за хозяина и остается холодным, то он все равно на некоторое время дает ему власть, но только злую. И убивает хозяина. За год или за два. А Ленин жилистый мужик оказался, пять лет прожил. Он Камень часто в кармашке жилетки носил, руку все туда совал, надеялся, что тот греть его начнет. Ни хрена...
Знаете, о чем Ленин с Хранителем разговаривал? О своих детях в Шушенском. Боялся, не случится ли лично его детям зла из-за Камня. О детях Ильич вообще никому никогда не говорил, а сами шушенцы о его "сибирской любви" болтать перестали после того, как чекисты в Шушенском полсела вырезали за антисоветскую болтовню.
Про Сталина Хранитель тоже говорил. Мол, великий злодей был по характеру, но ради славы решил добро людям делать, с Христом мечтал сравняться. Алмаз Иосифа всегда отвергал, а принял только один раз. Ну, помните, в начале Отечественной войны две недели Сталина никто, даже члены Политбюро не видели, не знали, где он.
- Как где? На даче отсиживался, переживал, - сказал Путин, - С ним же по телефону разговаривали. И встречался он там с какими-то маршалами.
- Эх, Владимир Владимирович. Нет, не был он на даче. Они уехали в Псковский монастырь втроем. Сталин, Хранитель и начальник охраны по фамилии, не помню, то ли Васюк, то ли Васик, который сам за рулем был. Иосиф две недели в келье жил, молился, постился, поклоны бил, плакал. И алмаз Сталина принял, дал власть. Иосиф алмаз носил в кармане галифе, грел больную руку. Когда уже в конце войны "Карающий" потускнел и стал холодным, Хранитель умолял Сталина вернуть алмаз в шкатулку, мол, великие горести будут всей стране. Но Иосифу это было уже по барабану. Он так и умер с Камнем в руке.
- А что Хранитель рассказывал насчет предсмертного письма Сталина? - взгляд Путина стал пронзительным, он сжал рукой подлокотник кресла и подался вперед.
- Ничего, - ошарашено пробормотал Сурков, - А разве Сталин писал предсмертное письмо?
- Ты знаешь, официально нет, - задумчиво сказал Президент, - Конечно, то, что ты мне рассказываешь, полный бред, особенно про ленинских детей. Но есть тут одна закавыка. Когда-то я знакомился в архивах Лубянки с некоторыми особо секретными документами. Там была предсмертная записка Сталина, смысл которой никто не мог объяснить. Сейчас вспомню. Там было написано: "Ничего не хочу после смерти, а только бы посмотреть, как Лаврентий с Карающим помучается...".
- Но это же доказывает..., - робко пробормотал Сурков.
- Ни хрена это не доказывает, - взъярился Владимир Владимирович, - Мало ли мистификаций. Да в жизни такие выкрутасы бывают, что ни один фантаст не придумает. Но это еще не значит, что я должен верить в волшебные алмазы, в переселение душ, в ведьмаков и русалок. Хотя.... Скажи, Владислав, вот ты веришь в летающие тарелки, в инопланетян...
- Нет, Владимир Владимирович, - подумав, покачал головой Сурков, - Ерунда это. С чего бы им столько лет прятаться...
- Ну, вот, - удовлетворенно расплылся в злой улыбке Путин, - Буш тоже не верил документам и фотографиям, пока его не отвезли на военную Базу и не достали два трупика из морозильника...
- Какой Буш, отец или сын? - икнул Владислав Юрьевич.
- Святой дух, бля. Самое прикольное, что они оба сначала не верили, ковбои хреновы. Их обоих на Базу возить пришлось, - рассмеялся Президент, замолчал, кашлянул. Его глаза стали вдруг уничтожающе жесткими, - Ладно, пошутил я. Забудь про этих Бушей как про дурной сон. Здоровее будешь...
- Про каких Бушей? Ничего не знаю, - возмутился Сурков, на этот раз стоически выдержав буравящий взгляд Шефа.
- Все, кончаем цирк. Свободен.
- Подождите, подождите, Владимир Владимирович, - затараторил заворготделом и протянул вперед руки. В его руках была черная кожаная папка, которую он все это время судорожно прижимал к груди, - Я самое главное не сказал. Хранитель просил передать вам эту папку. Он сказал, что его внук написал рассказ, и, что, если вы это прочтете, то, может быть, примете его снова. Знал, старый пень, что вы его турнете. Он ведь мне обмолвился, что его с первого раза только Леонид Ильич выслушал до конца, поверил, и алмаз в руку взял.
- Ну, и что, подружились они? - спросил вдруг уже от самого стола Президент.
- Кто? Брежнев с Хранителем?
- Да, нет, - досадливо буркнул Путин, - Леня с алмазом.
- Не знаю, - растерянно пробормотал заворготделом, - Про это мне Хранитель ничего не сказал.
- Ладно, положи папку на стол и иди. Устал я, - Владимир Владимирович потер виски и протяжно зевнул.
Пятясь задом, Сурков выскользнул из кабинета. Путин сел за стол, раскрыл черную папку. Наверное, парень в институте учится, оформил, как реферат у моих дочек, подумал Владимир Владимирович, перелистывая несколько десятков скрепленных листов со строчками четырнадцатого размера шрифта. Первый лист был пуст, в центре листа только одно слово:
РАЗЯЩИЙ
***
...Андрей проснулся, приподнял голову, тяжко вздохнул. За окном заливался петух, встречая хмурый осенний рассвет. Господи, как же все надоело. Вторую зиму этой деревенской каторги не перенести. Поначалу прогулки с ружьем по березовым рощам, танцы до утра с дворянскими простушками, да французское шампанское рекой в помещичьих усадьбах соседей еще были в усладу. А сейчас такая тоска навалилась, хоть вой, как воют по ночам на луну прибившиеся к снисходительному барину две дворняги. И в Петербург носу нельзя показать после той проклятой дуэли. Нет, право слово, может, все-таки лучше было отправиться на Кавказ под чеченские пули и сабли, чем так себя сплином изводить.
В гостиной скрипнула дверь. В спальню вошел, осипло пыхтя, Виктор Петрович Кудрявцев, доводившийся Андрею Лугарину дядюшкой по материнской линии. Как бы в насмешку над этой фамилией абсолютно лысая голова осанистого старика сверкала в солнечных утренних лучах, пробившихся через верхнее резное оконце.
Граф Кудрявцев вот уже несколько лет отошел от всех дел, жил в своем рязанском поместье. А прежде он был довольно заметной личностью Петербургского светского общества. Человек чести, многих талантов, служебного рвения. В прошлом бравый гусар и мот, служил начальником Восточного отдела Посольского Департамента. Работал по четырнадцать часов в сутки без выходных, требовал того же от подчиненных, имел безграничное доверие Государя.
-Вставай, Андрюша, к чаю поскорее. Очень серьезный разговор до тебя есть, - хмуро сказал старик, тяжко привалившись плечом к дверному косяку. Стегнул жестким взором по обнявшему вышитую пуховую подушку любимому племяннику и тяжко вышел. Уже не держали ноги прежнего гусара и гуляку, но по-прежнему плечи высоко, спина пряма, рука тяжела, что изредка чувствовал на своих красивых мордасах озорной до баб кучер Степашка. Впрочем, барские синяки лишь придавали ему куража и уважения у дворовых ветрениц.
Лугарин недоуменно подвигал изящными длинными пальцами, сморщил аккуратный носик, прищурил синеющие притягательной поволокой миндалевидные глаза и стал одеваться. В таком встревоженном состоянии за эти полгода самовольной деревенской ссылки он дядюшку еще не видел. Из-за похмельного синдрома после вчерашних двух бутылок шампанского в мозгу метались, но никак связно не складывались обрывки мыслей. Может быть, в Петербурге дознались о беглеце-дуэлянте, и сюда мчит жандармская кибитка? Эх, надо было тогда признать свою вину, но ведь опрокинувшийся после меткого выстрела в пушистый снег московский дворянчик сам напросился. Да что теперь, как говорится, после сеновала о девичестве горевать...
В гостиной на столе пыхтел громадный самовар, сверкая округлыми медными боками. В воздухе завис пряный аромат свежеиспеченных булок с маком. На овальном серебряном блюде громоздились восточные сладости и фрукты: халва, курага, инжир, хурма и прочая дребедень, по мнению Андрея, - почитателя изысканной французской кухни с ее устрицами и грибными соусами. А дядюшка предпочитал плов и пахлаву. Этому было вполне логичное объяснение, - в молодости Виктор Петрович много лет провел в странах Аравийского полуострова, бывал в Турции, в Бухаре и прочих азиатских местах, о чем он любил иногда напомнить племяннику в вечерних застольях.
- Вчера вечером я получил письмо от своего старинного друга Ахметгали Давлетшина. Он умирает... - вдруг тихо проговорил Кудрявцев. Андрей в недоумении вытаращил глаза, закашлялся, расплескав из чашки на скатерть горячий ароматный травяной чай. Виктор Петрович, болезненно хмурясь, потер ладонью позвонки между спиной и затылком, продолжил:
- Это было лет тридцать лет тому назад. Мы познакомились с князем Давлетшиным на одном из балов в Посольском департаменте, где оба только начинали служить. Он знатного татарского рода, по ихнему - бай. Он как-то вскользь поведал мне, что по семейным преданиям его предок Давлетша был наместником хана Батыя в псковских землях, а единственную и любимую жену основателя рода Давлетшиных звали Ольга. Было у них семеро детей. Вскоре нам довелось оказаться рядом с Ахметгали в баталии. Во время войны против Наполеона князь Давлетшин командовал уральским полком, состоящим из татарских и башкирских конников. Он был очень храбр в боях, за что Государь пожаловал ему большое поместье и земли вблизи Уфы. Мы с ним очень сдружились. Ахметгали имел большую тягу к учению, к европейской культуре, он оставил подле себя одного пленного. Француз обучил князя вполне сносно говорить не только на французском, но и на английском языке, а после войны князь Давлетшин забрал этого француза в свое поместье под Уфой.
Через десять лет после войны наши пути снова пересеклись. Да так чудно, что теперь все случившееся мне кажется восточной дивной сказкой, а не былью. Впрочем, не удивлюсь, если ты, Андрюша, не поверишь ни единому моему слову, сочтешь меня за выжившего из ума старика. Молчать об этом столько лет было так нестерпимо. Но теперь князь Ахметгали этим письмом с меня снял клятву хранить нашу тайну. Если хочешь послушать мой рассказ об изумруде "Мерцающий", тебе нужно дать слово повиноваться далее мне во всем. А это может быть смертельно опасно. Впрочем, если тебе неинтересно, или если ты боишься, то скажи, и я замолчу...
- Ох, дядюшка, нет вы все же великий дипломат. Это ж надо так заинтриговать, тут дьяволу кровию распишешься, лишь бы подобную тайну прознать. Теперь я понимаю, каким манером Вы соблазнили половину петербургских красавиц в свое время, - Андрей, наконец, глотнул охладевшего чаю, - А что до смертельной опасности, так для меня, право слово, любое избавление от нынешней тоски, пусть даже на краю могилы предпочтительнее. Говорите, дядюшка, я весь внимание, и я весь в вашей власти!
- Вот и ладно, Андрюша. Слушай, и вот те крест, что все это правда, а не чудный вымысел, - разом просветлел старик, начал говорить. Перед мысленным взором Лугарина живописно развернулась удивительная картина...
...Невысокий худощавый князь Давлетшин слыл в петербургском светском обществе личностью демонической и загадочной. Служил он по дипломатической линии, выполняя особые поручения Государя на Востоке. Жил отшельником в симпатичном двухэтажном особняке на Невском проспекте. В модных салонах и на балах бывал редко. На зазывные экивоки столичных красавиц, никак не окликался. Часто видели его на закрытых балах Посольского Департамента с девушкой лет шестнадцати.
Это была дочь князя Дина. Единственная отрада в его жизни после скоропостижной смерти жены, сына и двух младших братьев во время эпидемии холеры. Княгиня была прекрасна. Тонкая талия. Волна каштановых волос. Громадные синие глаза на прелестном лице. Нежная чистая светлая кожа. Крутой изгиб темных бровей. Приветливая улыбка. Сдержанный смех в ответ на остроумное замечание. Безупречный французский. Словом, это была чудесная смесь восточной и русской женской красоты, которая мгновенно и навеки пронзает сердце почти каждого мужчины.
При редких появлениях княжны на придворных балах остальным записным красавицам только и оставалось, что, скрипя зубами, неистово размахивать веерами, покудова их моложавые ухажеры и престарелые мужья мотыльками кружили вокруг княжны Дины. Не избежал прискорбной участи безнадежно влюбиться и давний приятель князя граф Виктор Кудрявцев. Но Дина почитала графа как самого близкого друга отца, не более.
- Эх, дядюшка, что-то вы лишку в поэзию ударились, - решил притормозить элегические воспоминания старика Андрей, - Давайте ближе к делу. Вы про какой-то изумруд упомянули...
- Хорошо, - кивнул головой старик, - слушай. Меня и князя направили с одной весьма деликатной миссией в Стамбул. В эту поездку Ахметгали взял с собой дочь. Он часто бывал в Турции. Татарский и турецкий языки весьма схожи, и поклоняются эти народы одной мусульманской вере. Князь пользовался среди турецкой знати уважением, в высшем обществе его принимали как равного, прислушивались к его мнению. А я на этот раз действовал по официальным дипломатическим каналам. И за две недели нам все-таки удалось отвести беду, не допустить новой войны на Черном море.
Перед отплытием обратно в Россию у меня было несколько свободных дней. Я люблю побродить по городу, по базару, по торговым лавкам, где продают разные древние вещи. Ты же видел в кабинете мое собрание старинных рукописей, древнегреческих амфор, оружия. В нашей стране таких редкостей не так уж много. Кстати, достанутся они вместе с этим имением тебе, Андрюша.
В этот раз со мной решила прогуляться княжна Дина. Несколько часов мы с ней бродили по узким улочкам города. Зашли в одну из лавок, где на прилавках и по углам громоздится разный антикварный хлам, не представляющий ценности для истинного знатока. Мы уже собрались уходить, как из двери, ведущей в другое помещение, торопливо вышел юноша, подошел к старику и что-то ему сказал. Я лишь расслышал несколько слов: "Камень зовет... светится... Он здесь...". Позже мы узнали, что это был внук хозяина.
Старый турок окликнул нас, подбежал к выходу, прикрыл дверь лавки и с поклоном пригласил нас в другую комнату, сказав, что для нас есть удивительная антикварная вещь. Он подошел к полке и взял зеленую шкатулку. Мне показалось, что из-под крышки шкатулки пробивается зеленый свет. Турок подошел к нам и приподнял крышку шкатулки. Я увидел на черном бархате драгоценный камень размером с голубиное яйцо. Камень сверкал и переливался в полутьме. Это был изумруд такой красоты, которой я не прежде не видывал.
Старик утверждал, что его предки еще в прошлом веке были хранителями этого Камня при дворе султана. Чудесное свойство изумруда состоит в том, что он дает великую власть своему хозяину. Но не каждому человеку, а только тому, для которого изумруд засветится и станет теплым на ощупь. Если же камень остается тусклый и холодный, значит, он отвергает человека. Тогда нельзя носить Камень на себе или держать подле себя, так как он принесет владельцу скорую смерть, а окружающим великие горести. Поэтому изумруд назвали "Разящий". Только через год Хранитель может вновь принести камень хозяину для очередного испытания.
Тридцать лет назад султан, которому "Разящий" не подчинился, насмеялся над предрассудками. Он приказал оправить изумруд как браслет и стал носить его. Через год молодой султан умер. Его младший брат в гневе приказал выгнать Хранителя из дворца, уничтожить Камень. Но стражники ослушались и вернули изумруд Хранителю...
Хочу сказать тебе, Андрюша, что я и прежде слышал множество сказок и легенд от восточных торговцев оружием, драгоценностями, амулетами, книгами. По их словам, почти каждая старая вещь прежде принадлежала пророку или султану, но чаще - Александру Македонскому, и обладает чудесными свойствами. Почему-то восточные торговцы уверены, что для европейцев Македонский то же самое, что для них Мухаммет.
Насмехаясь в глубине души, я уважительно кивал словам турка. А в это время юноша не отводил взгляда от княжны Дины, восторженно принимающей бред старика за чистую монету...
***
...Президент вздохнул, закрыл папку, посмотрел на часы, нажал кнопку внутренней связи и распорядился, чтобы к нему срочно вызвали Патрушева.
Глава 2. Соседка
Уфа. Лето 2003г.
С кухни доносилась ругань Светланы и бабы Дуни.
- Даже в выходной день не дадут поспать, с утра опять скандалят, - беззлобно подумал Евгений. Еще три года назад, что такое жизнь в коммуналке, Евгений Владимиров представлял лишь по рассказам Зощенко, да по развеселой песенке группы "Дюна". Он даже думал, что коммунальных квартир практически не осталось, тем более в самом центре Уфы, столице Башкирии, в двухстах метрах от десятиэтажной громадины местного "Белого дома".
- Жизнь не удалась, - прокряхтел, протяжно зевнул и провернулся на скрипучем диване, скомкав серую простынь. Пошарил в изголовье, но телевизионного пульта на месте не было, лишь звякнули пустые пивные бутылки. Закрыл глаза. Нахлынули болезненные воспоминания, обрывки недавнего серого сна, раскручиваясь в обратном порядке, будто выцветшие кадры семейного архива, сделанные много лет назад любительской кинокамерой "Красногорск":
...Двухкомнатная квартира. Обшарпанный холодильник в прихожей. В зале - телевизор с потускневшим экраном на тумбочке напротив громоздкого гарнитура "Надежда": диван плюс два кресла. В спальне - шкаф и двуспальная кровать. Типичная среда обитания обычной российской семьи служащих начала двадцать первого века. Муж - корреспондент ведомственной экологической газеты. Жена - участковый врач районной поликлиники. Дочь - первокурсница педагогического колледжа.
- Нет, ты только посмотри, как мы живем. Мне нечего в зиму надеть, перед пациентами стыдно. Предупреждала меня мама, что не будет толку в семье от детдомовца, привыкшего жить на всем готовом. Ладно, я, но ты, скотина, хоть бы о дочке подумал. Она в драном осеннем пальтишке ходит. Помнишь хоть, когда мы последний раз колбасу или фрукты покупали? Ты же клялся, что найдешь приличную работу, что мы не будем нищенствовать. Ты работаешь? Чем такая твоя работа, лучше бы никакой. Ты же на маршрутки и на пиво с дружками денег больше тратишь, чем зарабатываешь. Угу, посчитай-посчитай, астролог хренов. Дома есть нечего, а он в ООН по Интернету предупреждения о катастрофах шлет, псих. Хоть бы дочку пожалел. Ну, что опять голову набок свесил, как рахит. И почему тебя до сих пор на Владивостокскую не забрали? Что, молчишь? Ну, вот, опять вырубился, припадочный, даже соломки не подстелил. Интересно, на этот раз, сколько часов мертвячить будет? Хоть ты и не слышишь, а я все равно скажу. Я нашла нормальный размен. Тебе - десятиметровая комната в коммуналке, нам - однокомнатная квартира. Тоже в центре...
...Республиканский Дом печати. Редакция газеты "Башкортостан". Утренняя планерка. Главный редактор мрачнее тучи.
- Вы все знаете, что у нас в стране демократия. Это хорошо. Да-да, именно. Хорошо, что вы это знаете. Я сам могу иронизировать, но только не сегодня. Вы должны понимать, что наша газета - официальный орган Президента Башкирии. А мы все штатные члены этого органа. Не вижу ничего смешного. В нашей газете печатаются указы и постановления, мы публикуем рубрику "маршрутами президента". Поэтому сотрудник нашей газеты не может вести себя по принципу, что хочу, туда и ворочу. Демократия это не вседозволенность. Вы думаете, мне очень приятно, когда сегодня утром звонят "оттуда" и спрашивают, а почему это ваш сотрудник болтается в избирательном штабе еврейского банкира-олигарха, который с какого-то барабана решил стать башкирским президентом? И почему ваш журналист в рабочее время макетирует предвыборные листовки врага? Да-да, Владимиров, не делай недоуменную рожу. Мне еще твою рубрику "завтра" припомнили, где ты про взрыв поездов накаркал. В Древнем Риме гонцов с плохими вестями на месте казнили, а тебе только строгий выговор тогда дали. Даже пособником террористов не сделали. При чем тут утечка газа? Ты ведь даже не представляешь, чего мне стоило тебя перед органами отмазать. И вот опять по твоей милости, Владимиров, меня сначала дрючили по телефону, а потом уколами откачивали. Ну, все, хватит. По-хорошему не понимаешь, будет тебе по-плохому. Возьми в бухгалтерии обходной, сдай по акту фотолабораторию, и чтобы духу твоего больше в моей редакции не было...
...Казань. Военная часть 105 ОСР СВГ. Медсанчасть полка. На табурете сидит фельдшер сержант Ильдар Касымов. Тяжко вздыхает.
- Зачем надо было упираться, Женя? Третий раз ты уже у меня кантуешься. Наверное, теперь нос сломали. Скоро вообще калекой тебя "старики" сделают. Да, ты спец, под политруком ходишь, но до "черпака" выслужиться надо. Чего тебе не хватает? Вон, твоих солобонов до утра по казарме под кроватями ремнями гоняют, почки отбивают, а ты в это время в фотолаборатории сидишь, дембелям альбомы делаешь. Сам виноват. Зачем зашел в курилку к "дедам" ночью. Борзый, да? Тебе, солобону, должно быть без разницы, где пятьдесят раз сделать "упал-отжался". В казарме или между унитазами. Тут не таких гордых обламывали. Эх, Женя, никак ты не поймешь, что армия это - джунгли. Первый год терпи удары и пресмыкайся, а второй год - бей сам и забавляйся. Ладно, Женя, помогу тебе. Я ведь твой должник по жизни. Помнишь, в прошлом месяце ты фотографию увеличивал. И сказал, что не понадобится она для памятника, что ты видел сон, будто бы моя бабушка еще много лет проживет. А мы ведь ее уже совсем хоронить собрались, я тогда на два дня из-за этого в самоволку ушел. Выздоровела ведь бабушка, и о тебе много расспрашивала. Про твои вещие сны я и раньше слышал, ну, когда ты нашего земелю-сержанта просил начальником караула до Чопа не ехать, откосить. И верно, там психанутый "щегол" всех трех "дедов" перестрелял. Все так, как ты своим солобонам ночью нашептал. Теперь и они тебя стороной обходят. А "деды" метелят, потому что боятся. Плохие глаза у тебя стали. Были добрые, а теперь злые. Но, ладно, завтра вечером пойдем в самоволку вместе. Бабушка лечит людей травами, сглаз снимает. Она тебя отваром напоит, заговор сделает. Будешь косить под припадочного, как мои братья. Отправлю тебя в гарнизонный госпиталь, там комиссуют. Через три недели дома будешь...
...Евгений Владимиров открыл глаза. Неужели это так коммуналка действует? Уже полгода никаких цветных видений о будущем. Только черно-белые сны о прошлом. Факир был постоянно пьян, поэтому фокус-нострадамус не удался, мысленно схохмил он в свой собственный адрес. По уже ненужной привычке мозг вел утренний поиск прикольных журналистских фраз. "Сначала нами правил Борис, потом - Борис Абрамович, а теперь просто - Абрамович". И еще: "Что моя жизнь? Ответ так прост: роддом, детдом, дурдом, погост". Тьфу, полный бред. Из вчерашней пивной сумеречности всплыла очередная лесенка стихотворных строк, которые он уже давно не записывает:
Все суета сует,
дуло на виске.
Лунный свет
на песке
серебрист.
Лист,
исчирканный,
лежит бумажный,
Там написано,
ах, неважно...
Евгений засобирался на коммунальную кухню. Редкие вылазки к газовой плите бывший детдомовец, бывший рядовой Советской Армии, бывший мастер журналистских расследований, бывший муж, а ныне корреспондент экологической многотиражки "Уральские просторы" Евгений Владимиров приравнивал к рейдам по фашистским тылам. В это время за дверью что-то громыхнуло, раздался истошный женский вопль.
С чайником наперевес нетвердым шагом он двинулся по длинному полутемному коридору навстречу запахам кислых щей, жареной картошки и общего туалета. Баллончики с освежителем воздуха, которые Евгений упорно покупал с очередной получки, исчезали из места общего пользования буквально на следующий день. Но зато вот уже третий месяц уборщица соседнего продмага гулена Светлана, престарелая егоза баба Дуня и безработная мать двоих детей-оболтусов Римма нежно благоухали каждая своим ароматом, - лимоном, луговыми травами и пихтовой рощей.
Сегодня на кухне было непривычно пустынно. Уронившая на пол чугунную сковородку Римма уже ушла к себе в комнату. Баба Дуня по утрам не пропускала самой увлекательной для нее телепередачи "Русское лото", проклиная редких лотерейных счастливчиков.
На кухне возле открытого окна стояла Лугарина, которую баба Дуня за глаза называла Таськой и ведьмой, а остальные соседки - тетей Тосей. Евгений склонился в поклоне. Она милостиво кивнула в ответ и вновь отвернулась.
Евгению вспомнилось их первое знакомство здесь же, на кухне, полгода назад.
- Зовите меня Анастасия Александровна, сударь, - томно сказала она Евгению, надменно подняв подбородок. Ее пронизывающие миндалевидные черные глаза, словно магниты, качнули Евгения вперед к протянутой ему то ли для рукопожатия, то ли для поцелуя руке. Затем старуха медленно повела изучающим взором по поджарой фигуре нового жильца и улыбнулась. Казалось, она весьма довольна результатом осмотра. Евгений был высок, спортивно сложен, хотя слегка сутулился, светлые волосы непослушно вихрились на висках и затылке. Особенно его красила стеснительная улыбка. Большие голубые глаза смотрели по-детски наивно.
В свою очередь Евгений пытливо приглядывался к соседке. Ей было, явно, далеко за пятьдесят, но он остро ощутил необъяснимый диссонанс между внешним обликом и духовной энергетикой новой знакомой. Большие темные глаза, пышные каштановые волосы искусно уложены, украшены инкрустированным гребнем. Правильный овал лица, крупный жесткий рот. Плечи развернуты назад, тонкая высокая талия. Стоило Анастасии Александровне опустить лицо, как ему показалось, что перед ним стоит двадцатилетняя великосветская барышня. Она была облачена в синий восточный халат с золотыми орнаментами стилизованных птиц и цветов. Подобную одежду Владимиров видел как-то в экспозиции краеведческого музея.
Хотя уже целых полгода после развода, кроме отсутствия пива по утрам, Евгения ничего особо не волновало, всякий раз при редких встречах с Лугариной на общей кухне в его душе поднималась горячая волна смятения и непереносимого любопытства. На лицо старухи всегда был нанесен искуснейший макияж, причем весьма приличной косметикой, в чем Евгений, как фотограф, хорошо разбирался. А вот какими духами она пользуется, никак не мог понять. От нее всегда пахло иначе, но одинаково будоражаще. Словно восточные благовония с нотками персика, жасмина, розы. К Анастасии Александровне никогда никто не приходил в гости, но сама она частенько исчезала порою на целый день, порою на целую неделю. Кто она, откуда, зачем так многозначительно улыбается при встрече? Владимиров мучительно хотел проникнуть в тайну одинокой соседки. Но как это сделать, он не знал.
И вот именно сегодня Лугарина попросила нового соседа помочь ей передвинуть мебель в комнате. Как сказала с легкой улыбкой, ей захотелось сменить обстановку. Евгений с готовностью согласился помочь и добавил, что зайдет к ней через несколько минут.
Зубная щетка, расческа были пущены в ход, найдена чистая рубашка, и вот он стучится в дверь соседки. Увиденное в полутемной комнате не разочаровало, а наоборот, заинтриговало еще больше. Окно в тенистый двор занавешено тяжелой синей шторой. В углу шкаф темного дерева. Сервант, на котором теснятся фарфоровые статуэтки, медный подсвечник. Кровать с балдахином. В центре комнаты - круглый столик и два черных кожаных кресла на резных деревянных ножках. Большое трюмо с зеркалами нараспашку. Повсюду множество коробочек, шкатулок, ящичков. Вся мебель возрастом явно намного старше хозяйки.
После того, как круглый столик и два кресла были передвинуты с центра комнаты к стене, Лугарина вдруг спросила гортанным голосом, пристально глядя на своего помощника:
- Вы никуда не торопитесь, Евгений Викторович? Не хотите ли составить мне компанию, выпить чашечку кофе? Не растворимого. У меня есть отличный зерновой кофе. Видите кофемолку, умеете ею пользоваться?
- Нет. То есть, да. Не тороплюсь, - сказал торопливо Евгений. Черт возьми, откуда она мое отчество знает? - Я умею молоть кофе.
- Распоряжайтесь здесь, сударь. А я пока пойду на кухню, поставлю на огонь чайник. Предпочитаю по утрам китайский чай. Да, кстати, не надо поминать, особенно с утра, черта, - последние слова старуха недовольно пробурчала уже от самого порога комнаты.
Владимиров подошел к серванту, из жестяной коробки, на крышке которой был нарисован дракон, насыпал горсть зерен в антикварную кофемолку и стал крутить ручку, но какая-то смутная мысль будоражила, не давала покоя.
- А я ведь вслух не чертыхался. Только подумал про отчество, - бросило в жар Евгения, - Ух, может у меня уже глюки начались, заговариваться начал. Говорю, что думаю. Нет, не так. Думаю, что не говорю, а говорю, что думаю.
В комнату вошла старуха. В руках она держала небольшой поднос, на нем пыхал парком пузатый фарфоровый чайник. Она поставила поднос на круглый столик, достала из серванта вазочку с печеньем, сахарницу, пару розеток, села в кресло, взглянула на кофемолку в подрагивающих руках Евгения.
- Ах, оставьте это, - успокоительно сказала Лугарина, приглашая его жестом за стол, - Возьмите вон тот большой бокал. Я вам лучше налью крепкого чая побольше. И здоровье поправите, да и разговор у нас предстоит долгий. Если вы, конечно, не возражаете против компрометирующего вас уединения с одинокой женщиной. Хотя нет, конечно, не возражаете. Я же вижу, как вы на меня иногда смотрите. Может быть, Евгений, вы хотите в любви мне признаться? Ладно, ладно, не краснейте. Я пошутила. Пробуйте мед. Это настоящий бурзянский дикий мед бортовой пчелы. Лекарство от всех болезней, и от вашей тоже. Ну, если пиво не считать...
- Блин, молотит, как кофемолка. У старухи язык, словно у змеи жало, - подумал Евгений, посмотрел на закашлявшуюся вдруг Лугарину, которая прикрыла лицо ладонями, и сказал:
- Большое спасибо за приглашение. Да, я давно хотел с вами поговорить. Хотя смею вас заверить, что это чисто профессиональное любопытство журналиста. Уж очень вы отличаетесь от других соседок. Есть в вас какая-то тайна.
- Ладно, Евгений, не оправдывайтесь и не льстите, - улыбнулась Анастасия Александровна, - Как нынче говорит молодежь, я уже большая девочка, и все понимаю. Вы милый, но несчастный, судьба к вам несправедлива. Вы живете не свою жизнь, и чувствуете это. Вы чувствуете это, а я это знаю. Но теперь все будет по-другому. Я вам помогу. Верите ли вы мне, Женя?
- Да. Я ждал чего-то подобного с первых минут нашей встречи, Анастасия Александровна, - Владимиров судорожно сжал пальцами горячий бокал, - Целых полгода я хотел сам заговорить с вами. Просто поговорить. Теперь я понимаю, что наша встреча не случайна. Только я не могу понять, почему и зачем нас свела судьба. Знаете, я перестал видеть сны уже полгода, с того самого дня, как переехал сюда. Это были не простые сны, а будущие события, почти всегда несчастные случаи или катастрофы. Такие сны иногда называют "вещими". Я так страдал, ведь мои сны всегда сбывались. Но мне ни разу никто не поверил. Ни разу я не смог предотвратить того, что я видел. Теперь я перестал видеть эти сны, но мне не стало лучше на душе. Извините меня, я, наверное, кажусь вам сумасшедшим. Нет, я нормальный человек, не бойтесь меня. Знаете, я хотел задать вам так много вопросов, а несу какую-то чушь...
- Ничего, ничего, Евгений. Не волнуйтесь, - старуха наклонилась вперед, положила горячую ладонь на запястье левой руки собеседника, крепко сжала пальцы, - Это не чушь. И я уже давно ничего и никого не боюсь, ничему не удивляюсь. Сны вы перестали видеть после нашей первой встречи. Это правильно. Человеку не нужно знать о будущем того, чего он изменить не в силах. Да и вообще лучше не знать будущего, его нельзя знать наверняка, оно переменчиво. Вы не сумасшедший, хотя после вашего погрома на Главпочтамте нормальным вас тоже назвать трудно. Женя, вы можете рассказать мне об этом случае подробнее?
Евгений озадаченно посмотрел на старуху. Откуда она знает? О последнем случае, в отличие от нескольких предыдущих попыток изменить будущее, знали всего несколько человек в городе. А они по долгу своей службы отнюдь не болтуны.
Первого сентября Евгений фотографировал праздничную линейку в школе, которую заканчивала его дочка, а ночью проснулся от собственного крика. Сон напоминал голливудский триллер. Панорама огромного города с небоскребами, отражающимися в воде то ли реки, то ли морского залива. Над городом высятся две огромные цифры, как исполинские башни. Это две единицы. И вдруг цифры загораются, огонь охватывает полнеба. Цифры горят, рушатся на город, который скрывается в дыме и темноте. Днем Владимиров почти не вспоминал про непонятный ночной сон, наверное, дочка в школе единиц нахватает, утешал он себя. Но вечером, когда по телевизору показывали очередную американскую комедию, он увидел на телеэкране точную картину из своего ночного кошмара. Это была уже ставшая голливудской классикой панорама Нью-Йорка, только вместо единиц - два совершенно одинаковых громадных небоскреба. Евгений понял, что в отличие от предыдущих снов, он увидел не только катастрофу, но и дату трагедии - 11 сентября.
На следующий день Евгений сочинил текст телеграммы в американское посольство, в Белый дом американскому президенту, в Кремль российскому президенту и в газету "Нью-Йорк Таймс". Телеграфистка на Главпочтамте вежливо послала психа полечиться или похмелиться, тогда Евгений в гневе схватил девчонку, затащил ее в подсобное помещение, припер дверь стулом, и попытался сам отправить телеграмму хотя бы по одному из адресов. Когда охранники вытаскивали его из-за стола, то компьютер в свалке уронили на пол.
В районном отделении милиции, куда привезли Евгения, он сделал серьезное лицо и потребовал встречи с представителями спецслужб, сказав дежурному, что обладает оперативными данными о готовящемся террористическом акте. Так как нынче с терроризмом шутить опасно, два сержанта на милицейском "бобике" привезли Евгения в "контору". Два сумрачных офицера контрразведки в серых костюмах выслушали сбивчивый рассказ Владимирова, правда, умолчавшего о гигантских единицах. Они вежливо поинтересовались, были ли у него прежде подобные видения. Получив утвердительный ответ, мол, да были "вещие" сны о Чернобыле, о взрыве двух поездов, о путче, вызвали по телефону "скорую". При этом офицеры предложили Евгению выбор: или в психушку на Владивостокскую, или домой проспаться. Он предпочел второе.
Склонив голову набок, Лугарина внимательно слушала сбивчивый рассказ Евгения, походившего в этот момент на большого обиженного ребенка. Когда тот замолк, она ободряюще улыбнулась ему, сняла льняную салфетку с чайника, долила в бокал собеседника крепкого чая. Затем откинулась на спинку кресла, сцепила пальцы рук в замок, уперлась большими пальцами в подбородок, задумалась.
- Евгений, а вас после этого больше не вызывали в компетентные органы? - вкрадчиво спросила она.
- Нет, они ведь даже не запротоколировали наш разговор. В каком-то предбаннике посадили меня за стол и спрашивали. И заявление не взяли, - насупился Евгений, - Они меня за психа держат. Я заметил, как они за моей спиной пересмеивались.
- Это хорошо, это хорошо, - задумчиво проговорила Лугарина, забарабанив по потертой поверхности столика длинными пальцами, - Нет, Женя, вы не обижайтесь, но это, правда, хорошо, что они вас всерьез не восприняли. Вам от них подальше держаться нужно. Кстати, а других видений у вас не было.
- Каких других? - насторожился он.
- Ну, всякое может привидеться, - как-то уклончиво сказала Анастасия Александровна, - Вон, сколько экстрасенсов, колдунов, черных и белых магов развелось. Они порою журналистам такое рассказывают. Например, про летающие тарелки, про пришельцев...
Евгений панически посмотрел на Лугарину. Та попыталась изобразить на лице простодушие, но ей это плохо удалось. В глубине глаз старухи Владимиров увидел такую пронизывающую печаль знания, что его мгновенно бросило сначала в ступор, а оттуда в жуткую дрожь. Он опустил голову и застонал. Животный страх, как во время контакта, захолодил низ живота. Черт, но откуда она может знать?! Ведь я про это сразу как бы забыл. Не рассказывал никому, даже в шутку, даже в пьяном угаре. Не вспоминал, заставлял себя не вспоминать. Тьфу, опять блевать хочется. Черт, она ведь точно про это знает. Значит, она зомбирована, она их агент. Ни хрена себе, влетел. Чертова ведьма. Бля, мерзкие скрипучие "жуки". Черт, черт, черт...
- Прекратите, сударь! - гортанно вскрикнула, поморщившись, Анастасия Александровна. А когда он испуганно поднял голову, поправилась, уставившись прямо на него немигающим взором, - Прекратите крошить печенье. Давайте-ка, я вам налью рюмочку своей настойки на целебных уральских травах, это будет лучшее лекарство для вас после вчерашнего. И не бойтесь, не отравлю. А потом мы с вами еще чаю выпьем и поговорим, и я на все ваши вопросы отвечу. Вам же не хочется уходить отсюда, правда?
Евгений покорно кивнул...
Глава 3. Княжна
Мягко зажужжал телефон внутренней связи, вскоре в президентский кабинет вошел начальник контрразведки Николай Платонович Патрушев. Вернее, сначала показался его длинный нос. С приветливой улыбкой он устремился к бывшему подчиненному, крепко пожал руку.
- Доброй ночи! Какие проблемы, Володя? - заинтересованно спросил Патрушев. Это был его первый экстренный неофициальный ночной вызов к Президенту.
- Все нормально, Николай, - ответил Путин и выдержал паузу, - Кто такой Хранитель?
- Значит, он уже был у тебя? Так, - Николай Платонович помрачнел и озадаченно поскреб затылок, - И что же он сказал?
- Коля, очнись! Ты не в Израиле и не у себя на Лубянке. Здесь вопросы задаю я, и на них отвечают, не задавая встречных вопросов, - укорил Президент.
- Извини. Но ты тоже, как обухом ниже пояса, - сделал вид, что смутился, Патрушев, - Я, вообще-то, не слишком в курсе. У каждого правителя свои закидоны. Вон, Гитлер свято в астрологию верил и Шамбалу искал. Горбачев Кашпировского и Глобу пригрел. Леня Брежнев у Джуны энергии набирался. Не бери в голову. Столько хрени в мире, а тут еще эти Хранители...
- Не понял. Он что, не один? - вкрадчиво спросил Владимир Владимирович.
- У нас здесь в Кремле вообще-то один. Я точно не знаю, кто он. Астролог, предсказатель, экстрасенс или просто псих. Мы им не занимались никогда. Хранитель - это объект, разработка которого нам запрещена, - речь Патрушева замедлялась, чувствовалось, что он мучительно подбирает слова, чтобы не сказать лишнего.
- Ты что мелешь, Николай? - совершенно искренне удивился Президент, - Кто тебе может запретить разрабатывать кого-то, кроме меня. Да, впрочем, и меня...
- Любые наши косвенные розыскные действия, а тем более прямое общение с Хранителями запрещено секретной международной Конвенцией ООН. Этот документ я читал один, для этого специально через неделю после назначения спецрейсом летал в Нью-Йорк на три часа. И Крючков, и Бакатин, и Степашин тоже давали расписку о том, что "забудут" про Хранителей, но при необходимости будут обеспечивать их безопасность, оказывать помощь. Так делают руководители силовых структур всех тех государств, где живут Хранители.
- Стоп, стоп, - прервал его Президент, - Сколько их, где они?
- Точно не могу знать, - с готовностью ответил Патрушев. Чувствовалось, что этот вопрос измучил его, как мучил Еву запретный плод на древе познания, как мучит спаниеля запрет гонять во дворе кур, как мучит мажордома желание надавать пинков распутной жене олигарха. И вполголоса пробормотал:
- По моим косвенным данным Хранителей не более десяти человек по всему миру. Уверен, что один из Хранителей живет с Биллом Гейтсом.
- Ну-да, с Гейтсом. А может с Элтоном Джоном или с Борей Моисеевым? - съязвил Президент, - Да, умеешь ты поднять настроение, Николай, но, чувствую, не все мне говоришь, что знаешь. Вот про алмаз даже ни заикнулся. Кстати, а насчет летающих тарелок ты в ООН подписку не давал? А может быть, ты лично с пришельцами встречался? Давай, давай, колись. У тебя от меня секретов быть не должно, не положено.
- Владимир, ты что... - сделал совершенно недоуменное лицо начальник контрразведки, - Какие еще инопланетяне, какие летающие тарелки? Несут журналисты и психи разные бредни, а ты повторяешь...
- Ну-ну, разошелся, - Путин вспомнил недавний кошмар. Хорошо еще, что перед этим транквилизаторы вкололи. Полчаса не мог встать с кресла, обалдело сидел в бронированной комнате подвала ООН после просмотра нескольких коротких фильмов про первый контакт с инопланетянами в пустыне Невада в 1958 году, про встречу трех представителей ООН с "жуками" на одном из атоллов Тихого океана и про Ультиматум гугианов, как они себя называют, к Правительству Земли.
Владимир Владимирович зябко поежился и бодро сказал:
- Ладно, Николай, с тобой уж и пошутить нельзя.... Давай, поступим так. У тебя есть неделя, чтобы дать мне полную информацию по Хранителям в виде аналитической записки. Приложи все документы, какие только есть, даже если они тебе покажутся несущественными. Выполняй! Я через пять минут тоже выезжаю. Домой...
...Куранты на Спасской башне отсчитывали двенадцатый удар, когда из Боровицких ворот вылетел президентский кортеж. Нет, машине Президента не грозило превратиться в тыкву, хотя нынешний вечер преподнес Владимиру Владимировичу чудеса похлеще, чем фея Золушке.
Колонна мчалась по очищенной сотнями гаишников правительственной трассе. Впереди милицейский "Мерседес" с мигалкой и сиреной. Затем "Джип" с охраной авангардного сопровождения. Далее черный бронированный "Мерседес" с дублером. Еще один "Мерседес". Еще один "Джип" с охраной. В конце колонны еле поспешала серая милицейская "Волга".
Только формой последняя машина в колонне напоминала горьковское номенклатурное авто. Под капотом - двухсотсильный двигатель. Колеса с поролоновым наполнителем шин. Многослойная бронированная кузовная сталь. Пуленепробиваемые стекла с объемной голографической имитацией пустоты на заднем сиденье.
Путин поерзал на мягком просторном сиденье, поднял глаза. За тонким звуконепроницаемым стеклом правее водителя чуть раскачивался полковник милиции. Президент про себя называл его "Маресьев". Периодически внутри безногого чучела включался моторчик, и тогда в салоне слышалось легкое жужжание. Медленно поворачивалась голова влево и вправо. Затем моторчик стихал. Гусиное латексное лицо куклы вновь неподвижно смотрело стекляшками на несущийся впереди президентский кортеж. Изготовитель манекена оказался юмористом, "полковник" был карикатурной копией лидера коммунистической оппозиции, даже бородавка на месте. Данный факт прежде забавлял Путина, а теперь стал раздражать. Но как об этом скажешь?
Президент откинулся удобнее, включил верхний свет, раскрыл кожаную папку...
***
...Старый турок вдруг замолчал и стал пристально вглядываться в графа Кудрявцева. Ноздри хищного носа затрепетали, словно горный орел учуял добычу. А юноша застыл в углу. Он по-прежнему не отводил глаз от княжны Дины. Кудрявцеву показалось, что шкатулка в руках старика стала светиться изнутри.
- Изумруд зовет хозяина, - заворожено прошептал старик. Он в полупоклоне протянул графу шкатулку, - Умоляю вас, господин, возьмите Камень, и владейте им.
Но графу явно наскучила эта затянувшаяся комедия, и он решил более не потакать продавцу сказок. Высокомерно заложив руки за спину, Виктор Петрович, молча, отрицательно покачал головой. Турок сделал еще один шаг вперед, казалось, он совершил искусную подмену. В шкатулке вместо камня была свеча, разгорающаяся легким светом. В полутемной комнате стало разливаться нежно-зеленое сияние. Граф скосил глаза, на черном бархате по-прежнему лежал переливающийся изумруд.
- Виктор Петрович, умоляю вас, сделайте, как он просит, - тронула графа за локоть княжна, - Сделайте это ради меня.
- Ради вас, княжна, я готов взять в руки кобру или скорпиона, а не только побрякушку по названию "Разящий", - попытался галантно отшутиться граф, но лицо его спутницы оставалось страстно-напряженным, а все тело, казалось, вытянулось в струнку по направлению к шкатулке.
Кудрявцев сделал несколько шагов вперед, буквально навис над скрючившимся в поклоне стариком. Он протянул руку, взял изумруд в ладонь, сжал пальцы и замер, прикрыв глаза. Его тело словно окаменело.
Прошло время, никто не шевелился. Серый полумрак окутал комнату. Граф с протяжным стоном разжал пальцы, на его ладони лежал тусклый камень.
- Боже, как мне плохо, душно. Почему здесь так холодно? - раздался его жалобный голос, - Нет, нет. Я больше не могу.
Будто в конвульсии Кудрявцев протянул вперед руку и сбросил изумруд в шкатулку. Старик стоял в недоумении. Юноша подошел к старику, и что-то сказал ему гортанным шепотом. Тот согласно закивал головой.
- О, прекрасная Заря Севера, - галантно обратился к княжне юноша, - примите наш дар в свою руку и в свое сердце.
Княжна глубоко вздохнула и вопрошающе посмотрела на графа. Тот, болезненно скривившись, отвернулся. А старый турок уже мелкими шажками пересек комнату и вплотную приблизился к княжне. Она с улыбкой протянула руку, взяла из шкатулки изумруд, сильно сжала пальцы и закрыла глаза.
Граф пошарил позади себя руками. Ему нужен был стул, чтобы не упасть, но не от внезапно нахлынувшей слабости в каждой мышце, от стылого холода в каждой косточке, от тягучей боли в висках. Увиденное поразило его.
В сладкой улыбке растеклись пухлые губки княжны. Легкий румянец тронул щеки, тело ломало в сладостной истоме, хриплый стон разнесся по комнате. О, графу очень хорошо были знакомы и этот хриплый стон, и этот трепет тела, что сотрясает женщин на вершине любовного экстаза. Что происходит с невинной, не знающей даже робкого мальчишеского поцелуя девочкой? Из могильного холода Кудрявцева бросило в удушливый жар, а это время княжна открыла глаза, широко и весело улыбнулась.
- Как горячо, - прошептала она и разжала пальцы. Комната озарилась небесно-божественным светом. На ладони княжны сверкал, переливался зеленоватыми всполохами изумруд. Казалось, что Камень вот-вот растворится в собственном свечении.
- Граф, заплатите продавцу за изумруд столько, сколько он скажет. Я его покупаю, - раздался повелительный голос княжны Давлетшиной. Кудрявцеву вдруг почудилось, что девушка смотрит на него, двухметрового мужчину, сверху вниз, как смотрит императрица на проходящих мимо трона подданных. В это время к нему резво подскочил сияющий старик и придушенно залопотал. Из длинной бессвязной речи турка Виктор Петрович понял немного. Камень нашел хозяина, вернее, хозяйку, мелькнула обидная мысль. Изумруд надо носить постоянно с собой, лучше прямо на теле в качестве украшения, но можно просто спрятать в карман. Если изумруд потускнеет, станет холодным, его нужно вернуть Хранителю, тот спрячет его в шкатулку. Хранитель теперь всегда будет рядом. И еще про какое-то женское украшение...
Княжна повернулась к турку и заговорила на татарском языке. Старик согласно закивал головой. Граф Кудрявцев в изумлении смотрел на девушку. Надо кончать эту комедию и поскорее уйти, хоть с камнем, хоть без него. Лишь бы до кровати добраться. Но как сказать все это княжне?
- Не утруждайте себя, граф. Я все поняла, - спокойно сказала княжна, - Ибрагим едет со мной в Россию. Мы вернемся сюда за ожерельем завтра. Пойдемте.
Вечернее солнце освещало кривые улочки Стамбула. С минарета раздался заунывный голос муллы, распевавшего намаз. Мужчины, расстелив коврики, били поклоны уходящему за горизонт солнцу, но застывали степными сусликами, забыв на минуту про молитву, когда мимо них царственной походкой проходила Заря Севера, держа под руку светловолосого неверного.
- Как вам будет угодно, сударыня, - тихо ответил Кудрявцев.
- Виктор Петрович, не надо рассказывать папеньке о нашей прогулке. Он не поверит в то, что произошло. Так зачем нам с вами лишние хлопоты?
- Но как вы объясните батюшке появление рядом с вами Ибрагима?
- Никак. Он едет не со мной, а с вами. У Ибрагима есть все необходимые документы. Его направляют в Москву сменить заболевшего писаря при Турецком посольстве. Завтра мы заберем ожерелье, а послезавтра вы забудете об этой покупке. Не так ли, граф?
При последних словах княжна остановилась и пристально посмотрела в глаза Кудрявцеву. Присказка "смотрел как кролик на удава" в данном случае является огромным преуменьшением. Во взгляде графа были такое слепое обожание, фанатичная преданность, слепая вера, собачья любовь, рабская покорность, что княжне Дине на миг стало страшно от своей власти...
Глава 4. Отверженные
Вторую неделю Путин чувствовал себя не в своей тарелке. Вроде бы все хорошо. Реальный рейтинг на уровне 30%, а на душе кошки скребут, и какой-то зябкий холодок по спине. О, теперь он хорошо понимал "Бобра", который в обычные дни уходил в глухие запои, но в минуту опасности, как буревестник во время шторма, расправлял свои грабли и начинал крушить направо и налево, не разбирая, кто где, - преданные друзья или тайные враги.
Тишь да гладь, как перед грозой. Цены на нефть прыгнули аж до луны. Прищученный за непокорность и политборзость "олигарх-нефтяник", наконец, понял, что сидеть ему придется долго. Еще он понял то, что лучше долго сидеть в "Матросской тишине", чем после внезапного инсульта быстро лечь на "Новодевичье", и поэтому начал лебезить и каяться.
Владимир Владимирович чувствовал, что вовсе не в личных и не в государственных заботах причина его душевного расстройства, но никак не хотел себе в этом признаться. Черную папку он положил вчера в ящик письменного стола, не дочитав и до половины. Там и так все ясно. Фэнтези, типа, над вымыслом слезами обольюсь.
- А почему он меня должен отвергнуть? - Президент мерил по диагонали ровными шагами кабинет. Десять шагов туда и обратно десять. В голове плескались жгучие мысли, - Ведь по пятнадцать часов без выходных работаю для блага людей. Лично мне ничего не надо, я за свою страну жизнь готов отдать. Кто, если не я, достоин? Это же не мое мнение, а простого народа, а люди ошибаться не могут. Да, я обещал, что скоро сделаю жизнь людей лучше, но все не так просто. Обожания выше крыши, а реальной власти нет. Трясина. И главное, никто ничего не боится, при первом же наезде берут и соскакивают на запасные аэродромы. Не загонять же опять полстраны в концлагеря... Дети Ильича, Иосиф с алмазом в кармане галифе, Хранитель со шкатулкой... Хрень все это. Полная хрень. Забыть!
Президент подскочил к столу, позвонил:
- Слушай, Влад. Я вот что вспомнил сейчас. Похоже, ты сильно пролетел со своим стариком. Да просто обвел он тебя вокруг пальца.. Что? Как это не телефонный разговор? Кто это меня может слушать, ты что? ...А-а, тебя могут слушать. Ну, зайди.
Владимир Владимирович обхватил голову руками и истерически захихикал. Нет, видел бы кто-нибудь, чем он сейчас занимается. Кино и немцы. Но тут же взял себя в руки. Любой непонятный вопрос нужно решать оперативно. Любое дело нужно довести до конца, несмотря на его внешнюю бесполезность, и суметь выкачать из него максимум пользы. Дотошное следование этим азам агентурной работы помогло Путину сделать то, что после Андропова, а тем более после краха коммунизма и демократизации всей страны, казалось, невозможно повторить - сделать Кремль десятым отделом КГБ, а себя руководителем ядерной сверхдержавы.
Бесшумно открылась дверь. В кабинет вошел Сурков, поздоровался. По приглашающему жесту хозяина сел за приставной столик. Так как съемочной группы российского телевидения в кабинете не было, Президент не стал утруждать себя пересадкой на противоположный фланг, - нос к носу, глаза в глаза, чтобы собеседник чувствовал себя в полуметре от хозяина кабинета под давящим взглядом, как уж на сковороде. Проломить личное пространство, порвать ауру, заставить собеседника ерзать, опускать глаза, отворачивать голову, задерживать дыхание. Кстати, помощник напоминает очередному посетителю в приемной перед самым заходом, что шеф не любит запаха сигарет, дезодоранта, пота, гнилых зубов, ментоловых таблеток, вчерашнего похмелья, а особенно, чтобы от мужика пахло как от бабы. И пусть все россияне видят, с какими мямлями Президенту приходится иметь дело.
Суркова давить морально не было нужды. Он и так за эти три дня килограммов десять сбросил. Сидел и страдальчески смотрел на шефа.
- Понял, Владислав, в чем мы с тобой прокололись? - бодро спросил Владимир Владимирович. Заворготделом сморщил лоб, но, похоже, не нашел в голове вообще ни одной мысли. Молча, отрицательно покачал головой.
- Эх ты, филолог хренов. Значит, Хранитель с Лениным разговаривал? А ты посчитай, сколько ему лет тогда должно быть. Минимум сто. А где ты видел в России столетнего мужчину? Нет у нас таких. Есть какая-то рекордсменка-старуха, ей 103 года. Так она на инвалидной коляске в коме катается. А твой старик сам ходит и выглядит как персик. Ну, что молчишь?
- Вы все правильно сказали, Владимир Владимирович, - обреченно прохрипел Сурков, - Ну, в смысле, возраста. Хранитель ведь мне говорил, что эту рукопись ему внук к столетнему юбилею преподнес в подарок. Старику жизненную силу Камень дает. Его отец тоже Хранителем был, сто десять лет прожил. А дед - только девяносто. От холеры помер.
- Что он еще говорил? - стиснул зубы Путин.
- Вроде бы больше ничего особенного. Шеф, здесь вообще какая-то непонятка, - Сурков вдруг перешел на горячий шепот, назвав Президента так, как привыкли его называть в кремлевских кулуарах, - Я думаю, что он не один. Их целая мафия. Старик обмолвился, типа, мы, Хранители, всегда рядом с хозяевами Камней. Владимир Владимирович, а может вы его по своим каналам, ну, как это говорят, просветите или протрясете.
- По своим.... А здесь я, значит, чужой? И как ты это конкретно предлагаешь сделать? - ехидно спросил Путин, - Прокатить старика на детекторе лжи? Отдать ребятам в подвал, пусть они резиновыми дубинками поработают? Забрать Камень и передать ученым для анализов? Ты ведь слышал поговорку, что знают трое, то знает и свинья. Кстати, Владик, а ведь ты третий... Шучу-шучу. Представляешь, если журналисты хоть что-то разнюхают, они же мою репутацию враз с дерьмом смешают. Слушай, а может, о Хранителе с "Дедом" поговорить, что он скажет?
- Опля, вот это я как раз я и забыл сказать, - оживился заворготделом, - Старик, мне об этом упоминал. Алмаз "Деда" не принял. Вторые выборы он как выиграл, помните? За счет танцев на дискотеках и трех инфарктов. Целый месяц держал холодный алмаз в штанах, а потом вызвал Хранителя в ЦКБ и вернул ему Камень. Все равно мое время придет, сказал. Знаете, когда он последний раз Хранителя к себе приглашал?
- Что, в угадайки будем играть? - после паузы жестко поинтересовался Президент у замолкнувшего Суркова.
- Вы не поверите, Владимир Владимирович! - стушевался тот, - Когда в новогоднюю ночь он отрекался, ну, вам власть передавал, плакал, говорил в телекамеру, мол, простите, россияне. А в это самое время вон в комнате отдыха Хранитель сидел со шкатулкой и ждал его. Он своим покаянием хотел алмаз задобрить. Через час после записи телеобращения об отречении "Дед" снова Камень в руку брал. Но хрен ему. У него такой расклад был, - если его алмаз принимает за хозяина, то он телеобращение тут же херит и на третий срок идет. Но так как ему облом вышел, то он наорал на Хранителя, обозвал шарлатаном и прогнал из кабинета. А власти-то больше нет. Не, "Дед" или скажет, что вообще ничего не было, или посоветует Вам гнать из Кремля этого сумасшедшего...
-Слушай, Владислав, неужели ты всерьез веришь старику и во всю эту магию? - поморщился Путин.
- Верю, иначе не привел бы к вам Хранителя.
- Ладно, иди, устал я, - сделав паузу, сказал Президент.
Несколько минут Владимир Владимирович с закрытыми глазами сидел неподвижно в кресле, затем выдвинул ящик стола и достал черную кожаную папку...
***
...Через полгода после возвращения из Турции князь Давлетшин подал прошению Государю об отставке. Свое стремление удалиться от дипломатических дел он мотивировал необходимостью наладить дела в заброшенном родовом поместье под Уфой, а также предложением уфимского дворянства возглавить губернский департамент образования и просвещения.
Однако причина отставки была в другом. Его дочь Дина ушла из дома. Точнее сказать, она, сославшись на настойчивые рекомендации врачей, уехала на лечение в Баден-Баден. Но через две недели ее уже видели в Париже, через месяц - в Риме, а еще через месяц - в Лондоне. Повсюду ее сопровождал молодой турок Ибрагим, который вместе с ними три месяца назад приехал из Стамбула. В Москве выяснилось, что, оказывается, в его услугах турецкое посольство не нуждается. И тут княжна выразила желание изучать турецкий и арабский языки, литературу и культуру Востока с помощью этого учтивого и довольно образованного юноши. Князь охотно поддержал столь похвальное желание дочери, впрочем, вскоре он заметил, что дочь не слишком усердствует в занятиях, больше времени проводит одна в библиотеке за чтением книг, а Ибрагим пристрастился к верховой езде и часто уезжал в загородное имение.
В чем истинная причина того, что Дина покинула его, князь Ахметгали понять не мог. Это не было бегством двух юных влюбленных. Менее всего они походили на Ромео и Джульетту. С княжной Ибрагим он вел себя с несвойственным восточному мужчине смирением и покорностью, он был ее слугой, ее рабом, и никак не мог быть ее мужчиной. Князь прекрасно знал свою дочь. Дина выросла без матери, в озорной мальчишеской компании своих братьев и их друзей. В мужчинах ее привлекал только острый ум. Одним движением руки, пронзительным взглядом княжна останавливала на самых дальних подступах к ухаживанию записных петербургских сердцеедов, искусных обольстителей, а также многих искренних и благородных молодых поклонников.
Одно обстоятельство в последнее время смущало князя. По возвращении из Стамбула три месяца назад князь заметил разительную перемену в характере и поведении дочери. Она много времени проводила в библиотеке, под различными предлогами отказывалась от посещения придворных балов. Однажды князь, будучи в плохом настроении, повелительно прикрикнул на дочь, и вдруг княжна подошла к отцу, положила руку ему на грудь и тихо заговорила, глядя ему прямо в глаза:
- Отец, я вас очень люблю. У меня больше никого нет в этом мире. Я готова умереть за вас. Но я уже не ребенок. Вы больше не будете кричать на меня, вы не будете распоряжаться моими поступками, моими желаниями, моими мыслями. Я скоро уеду, но не ищите меня. У меня своя судьба, свой путь на этой земле. Но знайте, потом я вернусь домой, и мы опять будем жить вместе долго и счастливо. Вы верите мне, отец?
- ...Галимчик, малыш, проснись. Тебя зовут друзья. Вы ведь собирались рано утром на Дему, ловить рыбу. Я тебе уже налила кумыс, вот горячие лепешки. Открывай глазки, озорник. Кто рано встает, того удача ждет, - слышался тихий голос Миннигуль-апы. Бабушка горячей шершавой ладонью нежно гладила внука по затылку, щеке, шее, груди. Как хорошо. Как сладко лежать в тепле под толстым шерстяным одеялом и видеть удивительный цветной сон: закат в полнеба, лодку качает на волнах широкой реки, с берега доносится чудесное пение птиц. Нет, не буду открывать глаза...
Князь глубоко вздохнул, наклонил голову, морщины на его лице разгладились, губы порозовели. Он приподнял непослушную руку. Княжна тонкими длинными пальцами крепко сжала его ладонь, прижала сначала к своему лбу, потом нежно прикоснулась к ладони губами. И медленно вышла из залы.
Спустя неделю княжна Дина с Ибрагимом уехали в Европу...
***
...Андрей Лугарин, как китайский болванчик, ритмично раскачивал своей вихрастой головой. Туда-сюда, туда-сюда. Так и хотелось после затянувшейся беседы с дядюшкой снова плюхнуться в кровать. Заснуть, проснуться, а ничего не было! Только дурной сон.
Ох, удружил, дядюшка. А ведь как хитер, сначала заинтриговал своими сказочными байками, будто Шахерезада, слово чести взял, что выполню его поручение, а только потом сказал, что придется ехать туда, куда Макар и телят не гонял. Оказывается, нужно мне быть другом и защитником этой татарской княжне. И ладно бы в Москве эту повинность отбывать, так ведь нет, надо тащиться за сотни верст за Волгу в какую-то Уфу, о которой прежде и слышать не слыхивал. И что не жилось этой княжне в Европе?
Тьфу, горько сморщился Лугарин. Ну, старикан, подловил, как карася на опарыша. Нет, какова все же диавольская хитрость у него! Ох, прости меня пресвятая богородица. Но что толку теперь горевать, собираться надо. Дядюшка поспешил распорядиться тройку самых резвых лошадей к вечеру перековать, бричку починить, припасов на дальнюю дорогу собрать. Завтра уже в дорогу. Пожалуй, больше недели скакать придется. И хоть путь не на Кавказ к чеченам, а на Урал - к татарам, но может так статься, что хрен редьки будет не слаще.
Андрей глубоко вздохнул и стал укладывать вещи в дорожный саквояж...