В середине Октября ещё стояли жаркие дни, хотя уже чувствовалось долгожданное дыхание осени. Люди устали от бесконечного зноя и с нетерпением ожидали прихода дождей. Каждый раз я поражался удивительной точности еврейского календаря. Погода будто подчинялась его жёсткому графику : на праздник Пурим обязательно шёл дождь, в Йом Киппур стояла изматывающая жара, а после праздника Суккот начинались сезонные дожди.
Наша старая знакомая Лия пригласила меня в свою иерусалимскую квартиру отпраздновать праздник Суккот. По приезду в Израиль она стала очень набожной И строго соблюдала все религиозные предписания. Лия работала журналистом на иерусалимской станции "Коль Исраэль" (Голос Израиля). Она вела сразу три передачи, очень популярные в то время в среде новоприбывших, успела издать две книги по истории и культуре Израиля. Лия была безумна влюблена в свою историческую Родину. Изъездив страну вдоль и поперёк, она беседовала со многими местными жителями из различных слоёв населения, могла по-долгу рассказывать об удивительной природе местного края. Всю жизнь Лия вращалась в писательской и журналистской среде. Брат также работал журналистом, отец входил в Союз Советских писателей, дед участвовал в редактировании известного русского выпуска "Истории евреев".
Лия одна воспитывала двух чудных детей: Алекса и Хану. Оба учились в израильской школе. Всеми сила Лия старалась привить любовь ко всему еврейскому. Алекс и Хана прекрасно знали историю израильского народа, могли наизусть произнести любое важное благословение. Алекс свободно цитировал высказывания многих еврейских мудрецов и собирался свою жизнь посвятить изучению Торы. Они довольно хорошо разговаривали на русском языке, хотя в их речи прочно основался израильский акцент с его поющими растянутыми гласными и гортанными согласными.
У входа в Лиину квартиру меня встретил боевой, энергичный старичок. Им оказался Ефим, отец Леи, приехавший погостить к ней на праздники. Ефим напоминал бывшего служаку-партийца и был очень агрессивно настроен.
- Что же ты, доченька, не поставила у себя СУку?(прим.: правильно СукА - куща, шалаш, который строят религиозные евреи на праздник Суккот)
- Папа, СукУ должен делать мужчина. Но ты же не будешь этим заниматься, да и места на балконе совсем нет. Если хочешь, мы зайдем к нашим друзьям, они построили очень красивый шалаш?
- Нет уж спасибо, Что я не видел в этой СУке? - старик опять сделал ударение на первом слове, подчёркивая получившимся неблагозвучием презрение к этому празднику.
Лия растерянно промолчала затем пригласила всех за стол.
- Папа, ты не хочешь сделать "натилат ядаим"?
- Вот именно яда им, а не мне. Спасибо, доченька, я руки уже помыл.
По всей видимости, Ефим уже был в курсе ритуального омовения рук и не преминул возможностью опять поддеть дочку. Всю трапезу Ефим возмущался Израилем и бескультурьем живущих здесь людей. Он упрекал дочь, что та совсем забросила детей, что те скоро забудут русский язык и он не сможет по-человечески общаться со своими внуками.
После трапезы старик стал обхаживать апартаменты дочери, зло подшучивая над религиозными ритуальными принадлежностями, которые находил в квартире. Тут он подошёл к небольшой книжной полке. Среди ивритской литературы, Ефим нашёл несколько томиков на русском языке. Все книги относились к классикам русской литературы: Чехову, Достоевскому, Толстому. Было видно, что Лия выезжая в Израиль прихватила с собой эти старенькие потрёпанные книги.
- А Пушкин где?
- Но, папа, у меня его и небыло.
- "Не было", - проворчал старик. - Ты пишешь книги на русском языке и у тебя в доме нет Пушкина.
Затем Ефим обратился к внуку.
- Саша, ты знаешь кто такой Пушкин?
Алекс, растерявшись, подумал и запинаясь ответил.
- Ну, это русский писатель.
- "Русский писатель", ну а что написал этот русский писатель?
Алекс растерянно пожал плечами.
- Ну "Евгения Онегина" ты, по крайней мере читал?
Не лице Алекса выразилось недоумение.
- Как, ты не знаешь, кто такой Евгений Онегин? - возмущению старика не было предела.
- Лия, ты из образованной писательской семьи, а твои дети не знают кто такой Евгений Онегин.
- Но папа, почему израильских детей должны интересовать проблемы русского аристократа начала прошлого века?
- Причём тут русский аристократ? А что их должно интересовать, эти СУки и Талмуд? Было видно, что Лия немного обиделась на отца и ничего не ответила.
Я возвращался домой с тяжёлым чувством. Ведь мой сын, как и дети других эмигрантов и репатриантов тоже со временем забудут русский язык, русскую культуру. Их будут интересовать совсем другие ценности. Я понимал, что эти проблемы - неизбежный атрибут любой эмиграции. Но ощущение, что со временем вымрет огромный пласт носителей культуры, который не сможет передать будущему поколению своё культурное наследие очень удручала меня. Я спрашивал других репатриантов, и многие отвечали примерно то же:" Почему наших детей должны интересовать проблемы русского аристократа?"
Потом нагрянула мощная волна репатриантов из стран СНГ. Они принесли с собой в далёкую страну русский язык и культуру. Повсеместно стали открываться русские библиотеки, книжные и продуктовые русские магазины, количество русскоязычных газет во много раз превышало издания местных газет, создавались новые оркестры, ансамбли и труппы, целиком состоявшие из русских репатриантов. Местный истеблишмент с опаской глядел на новую волну. Израильтяне боялись более и умных и напористых конкурентов в бизнесе, образовании и науке. Израильская пресса придумала новый термин "русское гетто", искусственно созданное самими же новоприбывшими. В Тель-Авиве состоялась премьера оперы "Евгений Онегин", посвященная 200-летнему юбилею Александра Пушкина. Оперу показали также в Хайфе. Она исполнялась на русском языке, а на специальном электронном табло над сценой давались титры на иврите. Премьера прошла с грандиозным успехом. Но я понимал, что эта мощная волна пройдет, носители культуры постареют и умрут. Смогут ли они передать в чужой среде тонкости русской культуры своим детям?
Роясь в книгах одной из иерусалимских библиотек, я наткнулся на старенькую книгу в чёрном переплёте. Каково же было моё изумление, когда, открыв первую страницу, прочитал на иврите :""Евгений Онегин" пер. Авраама Шлёнского 1937".
Онегин, едиди миноар,
Аль гдот нэхар Нева нолад,
Шам гам ата, коре нихбад
Улай хифлэта зив вазоар!
Шам аз типалти гам ани
Ах ой ли мэаклим цфони.
Онегин, добрый мой приятель,
Родился на брегах Невы,
Где, может быть, родились вы
Или блистали, мой читатель;
Там некогда гулял и я,
Но вреден север для меня.
Я полистал книгу и почитал отрывки. Перевод был очень хороший, но всё же не оригинал. Как бы не был хорош перевод, он не может передать все тонкости переводимого языка, тем более поэзии.
И всё же мне хочется закончить заметку на положительной ноте. Однажды, усевшись
в автобусе канадского Торонто, я заметил паренька, который что-то старательно зубрил. В Торонто книги читают гораздо больше людей, чем в Израиле, по крайней мере, в автобусах. Люди читают книги на самых разных языках. Я нередко видел, как студенты, не тратя времени даром, штудируют свои учебники прямо в автобусах. Я подумал, что тот паренёк учит английский. Но слишком уж у него было довольное и счастливое лицо, для зубрящего английские слова и выражения. Мне стало интересно и я заглянул в его тетрадь. На листке было выведено каллиграфическим подчерком:
![[]](/img/u/alloetokto/komunuzhenetotewgenijonegin/5784s.jpg)