Аннотация: Как остаться человеком в нечеловеческих условиях.
От последнего рубежа
Рассказ
Жёлтая морда луны нагло пялилась сквозь щель между камнями, лишая единственного, что осталось, - сна. Жизнь не в счет, она уходила.
Он открыл глаза и посмотрел на луну. Она тоже умирала. Ночь грызла оставшуюся половину её изрытого оспинами лица так же, как боль игольчатыми зубами кусала его желудок, с каждым разом впиваясь всё глубже. В последний раз довелось поесть дней десять-двенадцать назад. Это был маленький пушистый грызун с длинным хвостом. Очень маленький. Он съел его сырым. Да... В ответ на воспоминание тело скрутило в очередном приступе боли. Сознание поплыло. Одно было хорошо: еще до того, как совсем ослабеть, он наткнулся на груду валунов с пещеркой внутри. Под валунами был песок - рай для выпирающих костей, обтянутых кожей и кое-как прикрытых лохмотьями. Спине тепло: камень нагрелся за день и ещё не совсем остыл. Правда, лопаткам было больно, ну да ничего.
Опять. Даже круги поплыли. Хи-хи, разноцветные. Один тип говорил как-то, что когда не ешь, желудок перестаёт болеть через несколько дней. Болван. Это если дней пять не есть, а если больше? Сглотнув вязкую, густую слюну, он приоткрыл один глаз и посмотрел на флягу со следами ржавчины на боках, стоящую у противоположной стены, мятую и ободранную. Там ещё осталась вода, мутная, с плохим запахом. Её было совсем мало. Или много. Это смотря для чего. Может последний глоток? Так и сделаем, только вот на небо взглянуть ещё раз. Тоже - последний.
Кое-как поднявшись и став на четвереньки, он, ухватив флягу зубами за горлышко, выполз из-под камней и сел тут же, у входа, привалившись спиной к одному из них. Выронил флягу изо рта. Отдышался. Нащупал её рядом с собой и дрожащей рукой поднёс к губам.
Жаль, что звёзд не видно, только тошнота да скачущие перед глазами цветные пятна. Может, подождать? И он подождал. Потом ещё. Одно пятно никак не хотело исчезать. Оно шевелилось, подрагивало и извивалось. Красное с жёлтым. Как огонь.
- О-о-о! А-а-а!
Огонь значил слишком много, чтобы никак не прореагировать, но в первую очередь это была еда. Нет, не так, большими буквами: ЕДА.
Второпях отвинтив крышку, он влил в пересохшее горло остатки воды. Желудок отозвался новой вспышкой боли, но она, вопреки ожиданиям, лишь прояснила сознание. Можно было подумать. А что тут думать!? И уже спустя минуту он, распластавшись на пузе среди редкой низкой травы, упорно полз к огню. На пути очень кстати попадались какие-то чахлые кустики. Бесшумно (почти) он дополз до последнего куста, отделявшего его от светлого пятна, и притаился, едва дыша.
У костра сидел ребёнок. И ел. Желудок болезненно сжался. Рядом с ребёнком стояла сумка, в которой НАВЕРНЯКА было ПОЛНО всякой ЕДЫ.
Он уже совсем приготовился выскочить, как...
- Может, подойдёшь и сядешь?
Униженный и измотанный до предела, он вышел и остановился в метре от костра. Его шатало, коленки предательски подгибались.
- Садись. Нет, немного дальше, от тебя воняет.
Он сел. Вернее, рухнул. Запах пищи сводил с ума, а перед ребёнком на земле лежали печёные картофелины...
- Ешь, - сказал ребёнок и концом прутика катнул одну картофелину к нему.
Скрипнул на зубах песок, и горячая мякоть обожгла язык и нёбо, даже слёзы навернулись. Он не успел почувствовать вкуса, главное, что это была ЕДА. И он съел. Вместе с обгоревшей в огне кожурой. А потом жадно-жалкими глазами уставился на ребёнка.
- Ты, наверное, давно не ел?
- Д-да, - прохрипел он, жадно глядя на оставшуюся картошку.
- Тогда хватит, - сказал ребёнок и принялся складывать еду в полотня-ный мешочек.
- Пожалуйста, - просипел он.
Ребёнок качнул головой.
- Тебе сейчас нельзя много - плохо станет. Через час дам ещё...
Но он уже не слушал. Голод был сильнее и заглушал любые доводы ра-зума. Решиться на убийство было сложно. Да он бы и не смог, даже если бы не был так слаб, но вот отнять... Неожиданно ловко и быстро он схватил сумку и рванул прочь, в сторону своего убежища, а метров через тридцать споткнулся и упал, изодрав лицо о сухие колючие стебли невесть откуда взявшегося куста. Встать сил уже не было, поэтому оставшееся до камней расстояние он полз, волоча за собой сделавшуюся неимоверно тяжёлой сумку.
Добравшись до "дома", он, совершенно выбившись из сил, долго лежал. Отдыхал, прижав к себе драгоценную добычу, и мечтал. Когда терпеть стало невмоготу, он сел и дрожащими руками распустил шнурок сумки, потом перевернул её и вытряхнул содержимое. В нос ударило множество разных запахов, и рот автоматически наполнился слюной. Не-е-ет, он не станет есть всё сразу, но вот это...Завёрнутый в бумагу светлый кирпичик источал прямо-таки неземной аромат. Он потянул носом воздух, швырнул обёртку куда-то в угол, зажмурился и вонзил зубы...
В глаза ударил сноп света, потом внутрь пролез ребёнок и... повалился на песок, сдавленно хихикая.
А он даже не мог ничего сказать на это вопиющее нарушение неприкосновенности жилища! Ему было плохо. О, как ему было плохо! Большей гадости он в жизни не ел! Сырые внутренности приснопамятного грызуна были пищей богов по сравнению с этим... Он отполз в уголок, и его вырвало, а он от слабости едва не свалился в собственную блевотину. Тонкие руки ребёнка обхватили его за талию и помогли отползти.
- Дурак, зачем было есть мыло?..
Ребёнка звали Теа, Теодора. Ей было одиннадцать, и она была одна с тех пор, как родители ушли за едой и не вернулись ни спустя положенные два-три дня, ни через неделю. Только через месяц, когда она прикончила имевшиеся в доме припасы, кроме "неприкосновенных", поняла, что родители не вернутся и искать Убежище ей придётся самой. Решив, что настал "тот самый крайний случай", она немного поплакала, а потом нацепила на пояс собранные отцом вещи, надела уложенный им же рюкзак, забрала из корзинки оставшуюся картошку, поцеловала фотографию родителей и умершего младшего брата и ушла.
Рюкзак был очень тяжёлый, и она никогда не ходила далеко одна, но у неё была "папина карта" и твёрдая уверенность, что "так надо". Страшнее всего было идти по границе земли Диких, которые ели людей, и по "горячей земле", которая светилась ночью и где можно заснуть и умереть, если не принимать специальные таблетки. Других людей Теа видела только два раза, но очень далеко. Её не заметили, и это было хорошо, потому что "папа гово-рил, что человек стал страшнее зверя".
Всё это и ещё многое другое он узнал от Теа, когда та выхаживала его, пичкая таблетками - "глотай, не бойся, меня мама учила", - и отпаивала (где только воду брала?) разведённым в кипятке сгущённым молоком, всякий раз угрожая мытьём с тем самым мылом, как только попадётся подходящий водо-ём.
Подходящий водоём попался на третий день их совместного пути. В центре островка буйно разросшейся зелени из земли торчала проржавевшая труба, из которой текла вода, образовав маленькое озерцо. Только, не смотря на обилие воды, Теа заметно погрустнела - это место, значившееся на карте как "Насосная станция", было последним ориентиром. Карта кончилась.
Вымывшись, пообедав и заполнив водой все имеющиеся ёмкости, он устало привалился спиной к шероховатому стволу дерева, под которым был разбит лагерь. Было решено остаться до утра, отдохнуть и как следует выспаться. Теа, вопреки обыкновению, была молчалива и всё время старалась себя чем-нибудь занять. Его же тянуло на разговоры. Всё-таки хорошо, когда есть с кем поговорить, даже если собеседнику всего одиннадцать лет от роду. Но девочка, угадав его желание, лишь велела снять рубашку и, выудив из кармана на поясе нитки с иголкой, принялась её чинить.
- Теа...
- Отстань.
Он пожал плечами и уставился вверх, на переплетение ветвей, листьев и солнечных бликов над головой. Спустя полчаса, когда он начал было клевать носом, услышал, как Теа что-то бормочет. Он прислушался - опять те же слова. Каждую ночь шепчет, как молитву, перед сном, а иногда и во сне.
- От последнего рубежа
Вслед за солнцем, не спеша,
Пролегла дорога-тень,
Что ложится в полудень.
Нам по ней вперёд и вниз,
Вниз, за каменный карниз,
Вниз, где мёртвая река
Плещет пылью в берега,
Нам туда...
- ...Где свет луны
Наши выкрасил мечты
В серебро.
Теа подняла на него глаза, и ему показалось, что она вот-вот расплачется. Какой бес дернул его за язык?!
- Откуда ты знаешь? - в её голосе и глазах было столько надежды!
Но он равнодушно бросил в ответ:
- Откуда-откуда... Да ниоткуда. Каждую ночь сама бормочешь, словно заклинание. Кто угодно запомнит.
Надежда в глазах исчезла, оставив две так и не пролившиеся слезинки. А может, и не исчезла. Да ну её!
Вот уже больше недели они шли куда-то к северу. Направление задавала Теа. Она напрочь отказывалась разговаривать. Не в том смысле, что молчала, как немая, просто о себе перестала рассказывать. Тоскливо. Он поправил натирающую плечо лямку рюкзака - хитрая бестия уже давно переложила всю поклажу на его мужские, так сказать, плечи, чтобы он "хоть как-то отрабатывал еду".
А еды осталось - всего ничего. Он-то привычный, а вот девчонка уже так исхудала, что на лице одни глаза блестят. В чём только душа держится? Ясно ведь, харчи на неё одну рассчитаны были. Однажды он даже хотел уйти, ночью, пока она спала. Подошёл к ней, протянул руку к стриженой головёнке - погладить хотел - и не смог. И уйти не смог тоже.
- Это карта такая, - вдруг сказала Теа. - Её папа для меня так сложил, чтоб запомнить легче было.
- Что? - не понял он.
- Стих - это карта. Сейчас идем на север, куда тень в полдень смотрит. Каменный карниз - это обрыв, а внизу - долина, а мёртвая река - это сухое русло.
- А мечты в серебре?
- Убежище.
- Что за Убежище?
- Не знаю, - смутилась Теа, - папа говорил, что давно-давно его люди построили, чтоб от горячих звёзд прятаться.
- А долго идти?
Теа пожала плечиками и примолкла. Губы сжала, глаза в землю смотрят, и стебелёк травы, что в руках был, совсем изорвала. Никак опять родителей вспоминает... Он посмотрел на горизонт - всё то же жёлто-песчаное марево, колышущиеся метёлки травы и голубые шапки далёких гор.
На другой день, ближе к вечеру, разнотравье резко пошло на убыль. Стали попадаться мелкие колючие кусты и камни, похолодало. И вдруг земля кончилась. Причем совершенно неожиданно, и, если бы не шедшая впереди Теа, он, задумавшись, мог бы свалиться.
- Спать будем здесь, - сказала девочка и уселась на краю обрыва с явным намерением провести так всю ночь.
- Хорошо, - согласился он, устроился рядом и посмотрел вниз - не очень высоко, но достаточно, чтобы расшибиться в лепёшку.
- Как думаешь спускаться?
- По верёвке, - буркнула Теа.
- А я думал, полетим, - съязвил он и отполз от обрыва устраиваться спать.
Проснулся он через несколько часов от диких криков. Теа, рискуя свалиться, прыгала на краю обрыва и кричала: "Нашла! Нашла!" Он подошёл и глянул за край: туман, скрывавший большую часть долины, растаял, а влезшая на небо белая луна щедро поливала серебром три купола, соединённых жилами переходов.
Пока он глазел, Теа отцепила что-то каплевидное от своего пояса, во-ткнула заостренным концом в землю, а когда раздался щелчок, потянула за другой конец штуки и сунула ему в ладонь. У штуки оказалась удобная ручка с кнопкой. Пока он, догадавшись, что это приспособления для спуска, мед-ленно шалел от ужаса, Теа ослабила лямки рюкзака, надела его себе на грудь и велела нацепить себя вместе с рюкзаком на спину. Глаза у девчонки были сумасшедшие, и он предпочел не задавать вопросов. Устроившись у него за спиной, Теа тихо сказала:
- Прыгай. Должно хватить.
- А если не хватит?
Вместо ответа последовал ловкий пинок пятками под коленки. Мужчина потерял равновесие и ухнул вниз...
Теа молча разожгла костёр и вскипятила остатки воды, чтобы сделать молоко. Потом заставила его проглотить таблетки и плотно прибинтовала руку к туловищу. Было больно. Сразу. Когда верёвка неожиданно закончилась, и он едва не вырвал себе руку. Лишь бы не перелом...
Убежище оказалось пустым. Ничего, кроме мусора, крысиного помёта и какой-то рухляди. Правда, в двух других куполах они ещё не были, но Теа уже было всё равно. Она подошла, деловито расставила баночки с консервами, сделала молоко в маленьком котелке и принялась что-то сооружать из сухих веточек.
- Что ты делаешь?
- Ёлку.
- Что?!
- Сегодня Новый год, праздник такой. Нужна ёлка, праздничный ужин и подарки.
- Но у меня только старая фляга...
- Не важно, - отозвалась она, закончила возиться с "ёлкой" и уселась за стол из гнутого ящика и куска жести.
Он никогда не видел ёлок, но то, что сделала Теа, больше походило на сбрендивший куст.
- А ещё на Новый год бывает чудо.
- Угу, - выдавил он, уплетая консервы. Пришлось согнуться, чтобы еда попадала в рот, а не мимо - есть левой рукой не очень-то удобно.
Он как раз приканчивал свою порцию, когда заметил на "столе" просвечивающие сквозь пыль кружки и полоски. Ложка застыла на полпути к открытому рту и вернулась в банку. Спустя секунду "стол" был пуст, а он рукавом стирал пыль.
Кружочков оказалось множество. Все пронумерованы и соединены разноцветными линиями. Один из кружков был красным и выглядел крупнее других.
- Теа, ты понимаешь, что это значит?!
- Ничего не значит.
- Дура! - Девочка встрепенулась, готовая дать отпор. - Это значит, что есть другие Убежища и что они как-то связаны друг с другом, нужно только понять как!
- Сам дурак.
- Теа!
Она молчала. Молчала и смотрела на схему. И вдруг спросила: