Ты - Чина : другие произведения.

Агнец(Матримониум) 1 часть(неполностью)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  В четвёртый год правления прокуратора Нового Иерусалима в нашем городе мы отмечаем его трёхсоттридцатитрёхлетие.Мало кого позвали, но пришли почему-то все.
   Сегодня двадцать седьмое мая, я еду в экскурсионном автобусе по Санкт-Петербургу и на коленях у меня лежит "Учебник необыкновенного футболиста.Как выйти замуж за принца", который мне подарили принц Дэвид и леди Виктория в обмен на второй номер журнала "Поэты нашего города".
   Я певица, как посоветовала мне леди Виктория, зовут меня Любочка, а фамилия моя Котофеева.Я пою под псевдонимом Платамаза в музыкальной задыбре "Фрукты девайса".Все инструменты нашей задыбры изготовил "Жидкокристаллический завод им. Матрицы".Сначала я приехала из деревни, потом из Москвы, затем долго лечилась у доктора Юнга и теперь живу в Санкт-Петербурге.
   Со мной в автобусе едут Джордано Бруно, леди Диана, индеец Джо, братья Карамазовы, стерва Настасья Филипповна, какая-то девочка Надя, подлый мальчик Николай Васильевич — прирождённый футболист, и мой приятель Иоанн, который написал сценарий праздника в нашем городе.
   Мы едем вдоль набережной Невы по обеим сторонам, мимо крейсера "Аврора" и Летнего сада. Оба наших автобуса договорились встретиться на Дворцовом мосту около третьего пролёта ровно в шесть.В шесть утра или в шесть вечера — этого никто не знает, но как говорит наш прокуратор:"в шесть дня", и добавляет с гордостью:"это мой город", и я ему отвечаю:"ещё бы!".
   Сейчас мы проезжаем мимо памятника Петру Первому, который торжественно вручает прокуратору ключи от Санкт-Петербурга.То и дело мелькают вспышки фотоаппаратов, чтобы навсегда увековечить этот исторический момент.Рядом с прокуратором стоит первосвященник из другого города, двенадцать футболистов, лжеиностранец Нигматулин и какая-то поганая старушка с подслушивающим устройством.
   Но, впрочем, это мы уже проехали.
   На Троицком мосту наш автобус неожиданно обогнал какой-то очень роскошный автомобиль.Настасья Филипповна в чёрном шёлковом платье до пят чуть ли не наполовину вылезла из окна, всё никак не может привыкнуть ездить в автобусе как все люди.
  — Подержите-ка, — кокетливо буркнула Настасья Филипповна Иоанну.
  — Как?
  — Нежно! — рявкнула Настасья Филипповна и захохотала, размахивая "браунингом".
   Автомобиль, резко визжа тормозами, преградил дорогу нашему автобусу.Пришлось остановиться.Из автомобиля вылез симпатичный темноволосый мужчина и выломал двери в нашем автобусе.
  — Доди! — вдруг радостно крикнула леди Диана и ринулась навстречу по коридору.
  — Нашлась! — крикнул в ответ Доди.
  — Вот, — сказала Настасья Филипповна, — А мы с вами, Иоанн, будем всю жизнь в этом поганом автобусе ездить.
  — Одетые в чёрное шёлковое вретище, — добавила я.
  — Слушайте, отстаньте от меня, Настасья Филипповна! — рявкнул Иоанн, — Ни днём, ни ночью от вас покоя нет.
   Вместо леди Дианы, которая укатила с Доди на шикарном "Роллс-ройсе", к нам подсел молодой человек по имени Нео, и у нашего автобуса неожиданно отказали тормоза.
  — Настасья Филипповна! — крикнула я в проход, — У вас осталось немного чаю с сахаром?
  — В термосе!
   Чтобы не сойти с ума, наблюдая как Настасья Филипповна, вытурив водителя, управляет нашим автобусом, мы включили радио и стали слушать 24-ёх часовую конкретную акцию "Быть или не быть на празднике нашего города?", подготовленную коллективом московско-английской радиостанции к трёхсоттридцатитрёхлетию прокуратора...
  
  — " Быть или не быть тебе на празднике нашего города?" — сказал как-то раз необычный индеец-юзер другому — обычному, записал его в чёрную шёлковую книжечку и никогда уже после этого не спрашивал.
  Слышали ? вы такую песню:
   Эту песню поет индеец Дух, сидя под конфиговым деревом, вспоминая своего дядю Винни Честера...
  — Принц Дэвид, это вы? — удивилась я, напившись чаю, — Что вы там делаете?
  — Я решил попробовать себя в качестве диджея.От двадцати четырёх часов крутого рэпа ещё никто не умирал.
  — Как поживает леди Виктория? — спросил Иоанн.
  — Очень хорошо поживает, — ответил принц Дэвид, — Вчера я ненадолго занёс её в чёрную книжечку.
  — За что же?
  — А она не любит рэп.
  — Это ей только кажется, — сказал индеец Джо.
  — Настасья Филипповна!...Не меньше ста двадцати, но не больше ста пятидесяти! — крикнула я, — Она нас всех угробит.
  — Всё под контролем, — буркнула Настасья Филипповна, нажимая на педаль газа.
  — Настасья Филипповна спасёт мир, — сказал Джордано Бруно.
  — Если миру повезёт, — добавил Иоанн.
  — Любочка, вы спойте что-нибудь, не сидите сиднем! — рассердился подлый мальчик Николай Васильевич.
  
   Мои мысли лежат на “винте”,
  Они одеты в костюмы из букв
  Мегабайты торчат между строк
  И в руках у них — стетоскоп
  
  Знаешь тётку - зовут Настасья Филипповна?
  Вот она-то и есть главный гад...
  
  — Эдак мы не договаривались! — крикнула Настасья Филипповна.
  — Мы вообще с вами, Настасья Филипповна, ни о чём не договаривались.
  — Хитренькая какая!— крикнула Настасья Филипповна, — " На каждую хитренькую Платамазу найдется эвристический Электроник с " винтом" . Индеец Нео " Думки о Матрице" .
  — " Все таки где же у него кнопка?.." — Индеец Нео " Думки об Электронике" , последняя страница, последнее предложение.
  — Спойте же, Любочка, что-нибудь, не сидите сиднем! — опять вклинился Николай Васильевич.
  — Да что вы ко мне привязались, ей-богу, нехороший мальчик!— вспылила я.
  — Спойте, Любочка, — сказал принц Дэвид, — Может быть у Настасьи Филипповны прав нет и вы в последний раз поёте.
  — Как же я буду петь без музыкального сопровождения? — отмазывалась я.
  — Принц Дэвид вам рэп включит.
  — Посвящается Настасье Филипповне, — сказала я, — Апассионата.
  
  Любовь во мне — земная красота,
  Безмолвная симфония природы,
  Когда вдруг пробивается весна
  Из тёмной бездны земляной утробы
  
  И свет во мраке нового рожденья,
  Созвучный со страданьем крайней боли,
  И нежность обречённого творенья,
  И вдох прощальный вырвавшейся крови
  
  Взывают, покрывая небеса,
  Хрустят под колесом круговорота
  Подземные распахнуты ворота
  И в сердце в муках корчится весна
  
  И август вновь ударит по лицу
  Пронзительным пурпуровым закатом
  Напишет в небе апассионату
  И вырежет алмазом по стеклу.
  
  Моя любовь — безмолвный аромат
  Из тёмной бездны земляной утробы
  Безмолвно зарождающийся сад
  Безмолвная симфония природы
  
  — Расскажите, как Настасья Филипповна докатилась до такой жизни? — спросил Николай Васильевич.
  — Так вы у Настасьи Филипповны и спросите, — ответила я нелюбезно.
  — Но-но-но! — воскликнула Настасья Филипповна, — Не видите, я автобусом управляю.Нео, не стойте как истукан!
  — Он потерял дар речи от вашей красоты, — сказал Алёша Карамазов, не сводя очей.
  — А это правда, что Настасья Филипповна села на вас и поехала? — спросила девочка Надя.
  — Правда, — кивнула я.
  — А что у неё было с князем? — поинтересовался Николай Васильевич, не по годам развитый.
  — Он её убил, а свалил всё на другого.В землю закопал, надпись написал.Потом она воскресла и теперь управляет нашим автобусом.
  — Как же она воскресла? — спросил Николай Васильевич.
   Стало ясно, что даже перед лицом смерти мне не избавиться от Настасьи Филипповны, и даже от упоминания о ней.Сейчас они ещё потребуют рассказать как всё было.А мне совсем не хочется рассказывать правду, правда мне опротивела.Я вышла замуж за продюсера и поумнела, и не хотела бередить старые раны.Какие могут быть кролики у взрослого человека, подумайте сами.
  — А кто написал "Апассионату"? — спросила девочка Надя.
  — Расскажите как всё было, — потребовал Николай Васильевич, — И, вообще, Любочка, когда вы неожиданно выпрыгивали из кустов сирени и пугали мою бабушку, вы казались гораздо прикольней.
  — Сам крутил у виска, когда я так делала, — недружелюбно буркнула я.
  — Да это я так, просто, — отмазывался Николай Васильевич, — Расскажите как всё было, а то я вас застрелю
   Ну как я могла отказать ребёнку? Тем более какой-то девочке Наде.
  — "Апассионата" была написана Стю Хариком после того, как он посетил меня в клинике на отделении психологической реабилитации наркозависимых ячеек мозга. Кто не знает, — клиника эта находится в Питере — азбуке всякого языкастого индейца.
   Там ко мне в палату поместили одну девушку, вернее, женщину, лет 25, необыкновенной красоты, надо сказать, настоящая богиня. Стю Харик, естественно, как верный друг и соратник по работе, стал навещать меня гораздо чаще.
   Об этой женщине я знала совсем немного. Когда-то она была участницей " Greenpeace" , протестовала против ввоза в Россию ядерных отходов, а в " Обществе Защиты животных" выступала за сохранение уссурийских леопардов, коих, как мне стало известно, " насчитывается в мире всего тридцать особей" . На одной из демонстраций протеста вышеизложенную защитницу животных случайно ударили по голове резиновой дубинкой. Плюс наркотики. Таким образом ещё одной пациенткой в клинике стало больше. Эта женщина была очень оригинальным человеком. Она представлялась себе корзиною для хранения радиоактивных отходов, и — не просто корзиною, а из особого прочного материала с такой же особой крышкой.К тому же эта корзина на всё имела свое собственное мнение. В отличии от меня, воображающей себя скромной материнской платой с частотой всего 133 МГц, это ее собственное мнение ни в какие системные блоки не влезало, ни в каких окнах не помещалось, и выражала она это мнение ...лучше б она его и не выражала совсем!
   Став моею соседкой, она как-то раз попросила Стю принести гитару и спеть.
   Песня была новоиспеченная, посвящённая понятно кому, что-то там про красного быка, перекатывающего крылья любви.
   Сидели...Стю спел.Вдруг эта муза вытаскивает из-под — моего почему-то — матраса стетоскоп, — что он там делал, я не знаю, и говорит Стю:
  — Давай-ка я тебя послушаю.У меня медицинского образования нет, мне делать нечего.
   Стю, само собой, рубашку закатал со скоростью света и спросил в шутку:не мешают ли брюки?
  — Молчи, — говорит.— Так...Угу...Ага...М-м-м...бла...м-м... не бла... м-м-м...э-э-э (разочарованно) ...не бла...(злобный смешок)Засунь-ка свое сердце себе в задницу!Оно даже для корзины не подойдет.
   И заржала... Ну прям совсем так музы не ржут.
   Стю на какое-то мгновение растерялся, — это и понятно:он в своем произведении вместе с ней уже всю камасутру прошёл, а она вот так смеет...после всего, что между ними было.И Стю взвился как змея:
  — Что ты хочешь этим сказать,ТЫ!
  — Дай сюда гитару.Пожалуйста.
   Я не зря упомянула, что эта сволочь очень красивая.Только что она ржала как лошадь, а теперь влюблённой стервой смотрела на Стю, мол, извините, господин Харик, эта вспышка, надеюсь, — осмелюсь предположить:не очень сильно Вас расстроили? Прошу прощения...
   У Стю на это дело нашёлся один инструмент, который и разрешил отдать гитару.
   Ну и зря, — эта гитара была моя вообще-то!Редкий инструмент, как сказали мне в антикварном магазине, особенное дерево " опилки сосновые" ...Эх! — а эта стервозина взяла и грохнула ее об дверь с такой злостью и силой, что бедная гитара разлетелась . Штукатурка посыпалась...
   Тут мы одновременно сказали друг другу пару ласковых слов.
  — Холи ш-шет! — рявкнула сволочь-муза, словно каманча на тропе войны.Это было у нее что-то вроде клича.Так к ней и прилепилось вместо имени.
  — Сумасшедшая! — рявкнул Стю, и хотел, уходя, хлопнуть дверью, но дверь от удара по ней гитарой сошла с одной петли, и хлопок не получился, даже хуже...всё отвалилось.
  — Кретины! — рявкнула я, и на меня для полного счастья упал кусок штукатурки.
   Как утверждал потом Стю: именно отвалившийся кусок штукатурки вселил в него необыкновенное вдохновение, и — несколькими днями позже — Стю опять пришел меня навестить, чтобы поделиться этой чудесной новостью.
  Я его увидела в открытое по случаю лета окно, вернее — услышала:он пел "Апассионату".Я конечно запретила бы ему петь с таким голосом, но кто посмеет заткнуть голос любви? Расценив это как дурной знак, я предусмотрительно вышла в коридор.Терпеть не могу, когда девайсы скрипят, стоя на джипе и размахивая микрофоном, — это мешает мне быть абсолютно счастливой материнской платой. К тому же Стю оторвал меня от важного дела: я собиралась наложить макияж и одеть что-нибудь приличное — хоть я и " пациентка Котофеева" , как выражается наш врач Доктор Юнг, но не всё же ходить как чёрт. Я взяла с собой косметичку и немного одежды , чтобы делать два дела одновременно: краситься и, косясь одним глазом на разложенные на диванчике " шкурки" , выбирать: чего-бы такое на себя напялить, чтобы все отпали как штукатурка со стены. Еще с утра меня смутно одолевало какое-то предчувствие: плохое или хорошее — я не могла определить, просто в солнечном сплетении кувыркались нагретые будто бы каким-то солнцем воздушные пузырьки-ёжики. Стоя у зеркала в холле, думая об этом, и слушая концерт Стю Харика, я загадала: если Холи Шет не скинет на незадачливого ухажера горшок с пальмой, — то предчувствие хорошее. Спел...тишина...повезло...
  — Приветики-бамбурики! — приветствовала я Стю Харика, увидев его в зеркале.
  — Бамбурики-ханурики! — игриво отозвался мой друг и соратник. — Что это у тебя: косметичка или рюкзак?
  — Косметичка. 1килобайт, плюс-минус 1 гигабайт. Слышь, у меня проблемы!Это ужасно... — поделилась я, подкручивая перед зеркалом ресницы мною изобретённым способом. — Я не знаю, что одеть, прикинь!
   Мимо пронёсся доктор Юнг...За то, что он всё время куда-то нёсся, а не ходил как все люди, я и Холи Шет втихушку называли его Электроником.
  — Пациентка Котофеева! — сказал он строго, вернувшись обратно, и пытаясь нахмурить очень доброе лицо. — Что, вы на бал собираетесь? Потрудитесь убрать свои платья и этот рюкзак. Вы же заняли пол коридора!В шесть часов попрошу явиться на активную имагинацию.Кабинет номер восемь. Число " восемь" , естественно, лежит горизонтально.
  — Да, меня уже предупредили.
  — Очень хорошо. А вам, молодой человек, — обратился доктор Юнг к Стю Харику, — я настоятельно рекомендую зайти ко мне в кабинет для беседы.Пациентка Котофеева объяснит вам, как туда пройти.Вы хорошо разбираетесь в устройстве компьютера?...Котофффе-е-ева, — прошипел доктор Юнг, — Прекратите подкручивать пробкой ресницы — на это же невозможно смотреть!
  — Карл Густович, имейте совесть! — возмутилась я. — Я больная материнская плата, что вы хотите...меня мучают предчувствия...чтобы я еще выглядела как чёрт?
  — Я мог бы вразумить вас своими словами, но воспользуюсь цитатой из более компетентного источника. — важно молвил Карл Густович, подняв палец в жесте внимания.— " ...многие безверные роптали, видя, что земля безвидна и пуста, и спрашивали: " Когда же благодатный Великан пошлет к нам своего Леопарда?..." Осмыслив этот печальный факт, благородный Нео, приведший виртуальных индейцев на священную индейскую землю, называемую Лакота, перво-наперво потребовал принести ему немного стеклотекстолита.Когда его вигвам заполнился под завязку этим драгоценным природным элементом, Нео потребовал принести ему паяльник и предложил посторонним индейцам покинуть помещение. Оставшись в одиночестве, он не выходил из вигвама три дня и три ночи, и по прошествии этого времени изрёк: Я наградил это создание особенной глючной конфигурацией. Исполняя древнее пророчество, я утверждаю Великий Конкурс. Ибо сказано: " Если сможешь на глючной "маме" проинсталлировать.." — тут Нео хотел назвать имя этой священной инсталяции, но подумал:пусть помучаются, и не стал называть. — " тогда исполнится Воля Моя и земля индейская Лакота очистится от смрада и зацветет. Тогда Великая и Ужасная Мать, зачавшая неизвестно от кого ,и охраняющая священный Талисман Расцвета — международный камень Алатырь, сойдется в Великой Битве со своим тёмным сыном Великим и Ужасным Гипаталамбером. Тогда и пошлю к вам своего Леопарда.Потому Он будет Велик в Добре, что мог бы быть Велик и во Зле..." Многие и многие индейцы племени юзер инсталлировали, инсталлировали...но Нео так и не сказал им — что нужно инсталлировать.Также непонятно было как инсталлировать — без конфигового деревца, без аутоэксесовой batвы. " Если было бы немного кэша..." — говорили некоторые, но кэша не было. Утомлённые инсталляцией, снова безверные стали роптать. И, ропща, отправились к Нео качать права. Немеряно собралось народу перед вигвамом предводителя, но никто не решался войти в охраняемое помещение. Но вот из вигвама потянуло кэшем...и вперед выступил один не устойчивый к запаху кэша индеец по прозвищу Дух. Бодро он вошёл внутрь вигвама и также бодро его вынесли на носилках индейцы-администраторы. " Что сказал тебе Нео?" — спрашивали безверные своего товарища.Индеец Дух поднял сломанный палец и молвил: " Я спросил его — Когда ты дашь нам немного кэша? И он сказал — Подите, спросите и вам ответят — но не сказал у кого спросить. Тогда я снова спросил — Когда ты дашь нам немного кэша? И он ответил — Никогда,товарищ Дух. Больше я ничего не помню." Возмутились безверные, по старой привычке стали роптать, требуя выдать им средство передвижения и таблетки от укачки, — чтобы свалить туда, откуда пришли, — и, конечно же, немного кэша. " Выходи, подлый Нео!" — кричали безверные и крыли его битом...Нео был мудр, и сам не пошел, а послал на переговоры своего приятеля Электроника, дав ему впридачу священный жёсткий диск, одну ячейку и немного кэша. Кэш Электроник не донёс — сам использовал. Безверные увидели обкэшенного Электроника, снова их заклинило, чтобы роптать. Но Электроник, не будь дураком, взял и применил к народу своё любимое " магнитное покрытие, шурша проносящееся на высокой скорости вблизи головки" и навёл в головах присутствующих ЭДС самоиндукции. Возникшие при этом электромагнитные сигналы усилились и передались на обработку. Обработанная таким образом толпа поднялась на цыпочки, образуя между землёй и пяткой небольшой зазор, и, затаив дыхание, одухотворённо уставилась на Электроника. Подняв над головой священный жёсткий диск и одну ячейку, Электроник стал говорить: " Я, эвристический Электроник , исполняя древнее пророчество, торжественно клянусь "винтом и ячейкой" перед лицом своего народа!" Толпа застыла, ни шороха, ни слова, только звуковые карты торчат... "Всё." — сказал Электроник, и, подумав чуток, прибавил своё любимое выражение: "Сливайте масло!" Раздался гром аплодисментов, крики " браво!" , " сливайте масло!" повторяли в толпе с благоговением...И в этой тишине вышел из вигвама Нео, весь в белом,чтобы провозгласить — и провозгласил: " Пусть каждый откроет джифорсы и почувствует невероятное облегчение! Кри-и-бле,кра-а-бле,упс!выносите" Вздохи удивления прокатились по толпе, и — было отчего: на палантине, поддерживаемом специальными индейцами, из вигвама предводителя вынесли два ящика и одну доску. "Что это?" — раздались несколько нестройных вопросов ото всяких индейцев.Нео величественно положил руку на один из ящиков и...Это то, что будет стоять в каждой школе в конце двадцать первого века! — вставил Электроник, вознося диск и ячейку над головой. Заткнись-ка , приятель. — шепнул ему Нео. Потом махнул рукой, и — по своему велению, по могучему хотению, исполняя древнее пророчество, — разобрал один из ящиков на составные части, стукнул кулаком по доске и вынул жидкие кристаллы из третьего предмета обстановки. Что разобрал и вынул — развеял по ветру, и молвил: Велики запчасти , ведущие к погибели , и совсем не видны в траве даже в лупу и микроскоп запчасти , ведущие к спасению.Ищите и может быть вам повезёт.Кому повезёт — тот найдёт , кто найдёт — тот соберёт ,кто соберёт — тот будет знать ,кто узнает — тот обретёт священный Алатырь , кто обретёт Алатырь — тот спасёт мир , если миру повезёт . А теперь попрошу каждого индейца исполнить священный юзерский гимн.. Грянул гимн...Пока пели, великий Нео, исполняя древнее пророчество, предусмотрительно подумал: Слишком уж просто. Лёгкий уровень. Для ламеров. Надо, чтобы было потруднее... И когда кончили петь сказал: То, что осталось от того, что развеяно, будет отнесено в место называемое...— тут Нео хотел назвать это место, но что-то подумал и не стал называть — На это место пусть каждый из вас принесёт слиток золота высшей пробы , чтобы всяким собравшим запчасти и дерзнувшим ломануться спасать мир овладели жадность и властолюбие и ,по возможности , очень большие , чтоб не думал , что он самый крутой. На это золото я налагаю заклятье: кто прикоснётся к нему, тот забудет за чем пришёл.. " Не слишком ли я переборщил с испытаниями?" — подумал Нео и, подумав ещё, добавил на всякий случай, само собой, исполняя древнее пророчество: Да снизойдёт на избранного Огонь Великана! Выслушав эту речь, сказанную к тому же на неизвестном языке, многие поняли, что ничего им не светит на этой безвидной и пустой земле, и ломанулись туда, откуда пришли...Таким макаром хитрый Нео отделил настоящего индейца от поддельного, и человека от ламера."
   Вот, милочка, какие дела в мире делаются, а вы ресницы пробкой подкручиваете!
  — Сдались вам мои ресницы! — проворчала я. — Вы вот, между прочим, наговорили на целых тридцать килобайт — куда прикажете их теперь девать? Дядя Винни не резиновый, однако!
  — Я мог бы возразить вам своими словами, но... поговорим об этом на активной имагинации ровно в шесть часов. И помните, пациентка: мудрого судьба ведёт на имагинацию, а упрямого тащит. А вас, молодой человек, я ведь спросил : вы разбираетесь в устройстве компьютера?
  — Ну да... — удивлённый любопытством и настойчивостью постороннего человека, неохотно ответил Стю.Но вдруг неожиданно разоткровенничался и добавил проникновенно: — Вчера, правда, он у меня накрылся. Все фотки Клавы пропали...
  — Безобразие! Тем более зайдите. И мне — как врачу — не нравятся ваши глаза.
   Доктор Юнг достал из кармана халата большую лупу и довольно бесцеремонно оттягивая веки Стю в разные стороны, забормотал:
  — Зрачки сколлапсированы...маковый микробит — разросся...часы не переведены на летнее время...кэш не растёт...Вы употребляете наркотические вещества? Впрочем, и так понятно. Зайдите обязательно.
   Стю, было видно, хотел что-то ответить, но доктор Юнг уже скрылся из виду.
   Я могла себе представить, что теперь скажет Стю. И он сказал:
  — Как-то странно вы тут лечитесь...Что такое " активная имагинация" ?
  — Не знаю, — сказала я, случайно вдохнула рассыпчатую пудру и чихнула, — На всякий случай надо накраситься.
   За стеной вдруг грянул " AC DC" , потом слышно было как открылась дверь ...и нарисовалась Холи Шет с журнальчиком и магнитофоном.
  — Слышь? — спросила я Холи, — Ты не знаешь, что такое " активная имагинация" ?
  — Это когда кэш растёт, — ответила она, водружая магнитофон на столик, —Привет, Стю, — села на диван и на моё платье одновременно, и стала листать журнал.
  — И где обычно этот кэш растёт? — спросил Стю.
  — А где хочет, там и растёт.
  — И как его можно найти? — не отставал Стю.
  — Его не ищут, он сам тебя находит.
  — Ну, предположим, он меня нашёл, — чуть иронически, с тонкой улыбкой всезнающего россиянина продолжал муссировать вопрос о кэше мой любопытный друг. — Что я тогда должен с ним делать?
  — Главное, не отдавать кэш тому, кто его попросит. Всё остальное кэш сделает сам.
  — И почему же нельзя делиться кэшем?
  — Нельзя делится только с тем, кто попросит. — Холи Шет подняла голову от журнала и посмотрела на Стю. — Если тебе так интересно, есть такое произведение на эту тему, называется " Господи, зачем я попросил немного кэша!"
   Холи Шет подошла к столику, переключила " радио" на " магнитофон" , проверила та ли стоит кассета, которая нужна, перемотала чего-то там и нажала " play" .
  — Музыка и слова — великие и неизвестные, — сказала Холи Шет и хотела снова сесть на моё платье, но я его успела выдернуть .
  
  
  —♫ Ты придёшь ко мне утром рано,
   Растопырив над Вечностью пальцы ,
  И попросишь куснуть растенье ,
  Что владеет силой Хикури.
  
  Останови на миг своё сердце
  И услышь слова моей песни...
  Я спрошу: чего же ты хочешь?
  Ты ответишь: хочу стать Богом.
  
  Дам тебе я то, что ты просишь,
  И найду тебя утром рано
  Всего в дерьме и полуживого,
  И спрошу: Ну что,стал ты Богом?
  
   Стю послушал, помолчал, поник и скуксился.
  — Кто его знает, этот кэш! — наконец вымолвил Стю оптимистично.
   Я улыбнулась. Мне нравилось, что мой друг не умел расстраиваться долго, особенно, когда он чего-то не мог понять. " Ни к чему дёргать судьбу за яйца раньше времени" —любит говаривать Нео.
  — Пойдём, что ли, проветримся? — предложил Стю, — Погода — отпад! — искоса посмотрел на Холи.
  — Идите без меня, — буркнула она.
   Стю и я, раскрашенная и разодетая, как индеец, собравшийся в гости, спустились вниз. Магнитофон мы забрали с собой.
   На улице меня снова накрыли предчувствия. Предчувствия повели себя неожиданно нагло: сердце то бешено колотилось в горле, то замирало неизвестно где, прошибал холодный пот, заломило кости, лихорадило огнём...
   Я испугалась.
  — Что с тобой? — взволнованно спросил Стю, подхватывая меня, —Может, врача?
  — Не надо, — ответила я, приваливаясь на скамейку, — Электроник предупредил, что могут быть такие кратковременные неудобства. Мозг по старой памяти, когда там что-то на него находит, одному богу известно — что, обращается к ещё неочищенным наркозависимыми ячейкам, удивляется и зависает. Повисит некоторое время и начинает запускать старую " наркотическую" программу. Разумеется, сначала эйфория — это у меня ночью было, а сейчас — отходняк и ломки. Электроник своими подозрительными препаратами переводит развитие этой программы с психологического уровня на физический. Утверждает, что физическую депрессию легче снять, чем депрессию души.
  — Круто, — сказал Стю Харик вежливо.
   Немного полегчало. Завыла сирена скорой помощи...
   Во дворе клиники был небольшой садик, где мы со Стю и устроились на скамейке, а напротив здания клиники — больница.
  — Хорошая погода, — сказал Стю.
  " Мёртвая погода" , — пришло мне в голову. Ни ветерка, зловещее солнце застыло в небесах, как воцарившийся покойник.
  — Конец июля. Ужасная жара! — сказала я, обмахиваясь лопухом, и в необъяснимой тревоге блуждая глазами по двору. У входа в больницу остановилась карета " скорой помощи" . Я почувствовала, как во мне зарождается беспричинная паника. Как объясняет Доктор Юнг: если вас одолевают нелогичные, беспредметные настроения, стало быть, ваш мозг случайно обнаружил давно забытые воспоминания, покопавшись от нечего делать в молекуле ДНК, и теперь, пытаясь их проинсталлировать — тоже от нечего делать, разумеется, — сообщает об этом, на всякий случай, и вам, дёргая за удила ваши ощущения и чувства.
   Карета " скорой помощи" голосила сиреной. Из неё никого не выносили.Почему?
  — По-моему, прохладно! — удивлённо воскликнул Стю,
   Если только можно, Авва Отче, чашу эту мимо пронеси! — с тоской и обречённостью вспыхнуло в моей голове.
   Вой сирены оборвался...Одновременно открылись дверь водителя и задние двери. Никто не торопился.
   Дурная голова ногам покоя не даёт. Я вскочила и побежала.
  — Нет! —крикнула я, плохо соображая, что делаю.
   Но продуман распорядок действий, и неотвратим конец пути
   Откуда-то рванулась музыка, наверное, из кабины водителя.
   Join Me
  — Кто это?!
  — Не знаю, — пожал плечами удивлённый моим поведением врач, — На улице подобрали. Пыталась утопиться. Наркоманка. Передозировка.
   Я увидела на её левой руке следы от уколов. Девушка была мокрой с головы до ног. Мокрые длинные волосы свисали вниз. Глаза были открыты. Сумасшедшие глаза, полные неосознанного чужого покоя и любви.
   Baby, Join Me In Death
  — Это моя одноклассница, — удивлённым голосом сказал из-за плеча подошедший Стю. — Светка Соколова..
   Её увезли. За ней закрылись двери. Двери царства мёртвых.
  — Неприятно это всё, — сказал Стю, затуманившись, — Я ей однажды дарил цветы. А теперь она мертва.
   Мы вернулись на скамейку. Некоторое время меня трясло, но потом я успокоилась.
  — Слушай, я совсем забыл! — вдруг встрепенулся Стю. — Случилось странное!
  Я вздрогнула.
  — Не дёргайся! — нервно бросил Стю. — Мне передаётся твоё сумасшествие, ей-богу! Возьми себя в руки. Нельзя же быть такой нервной! Ничего не случилось страшного, просто на мой адрес пришло на твоё имя какое-то пальто.
  — Что это ещё за бред? Какое пальто?
  — Из леопарда.— пожал плечами Стю, — Наверное, какой-нибудь поклонник беснуется...Пальто и записка: такой-то. Оно у меня в машине лежит. Написано: для Либби. Адрес клиники и ... фотография.
  — Какая фотография?
  — С видом на Неву. Там ты стоишь на мосту. Люди идут...Полароид.
  — Пошли посмотрим, что за пальто, — с любопытством сказала я. — Лучше смотреть на пальто и фотографию, чем дрожать на скамейке. — Я улыбнулась, подбадривая себя.
   На заднем сиденьи джипа лежало длинное пальто из шкуры леопарда.
  — Здоровый леопард. — сказала я примеряя. Пальто было почти до пят, с поясом. — Не леопард, а мамонт какой-то.
  — Я рад, что тебе нравится, — сказал Стю.
  Я вздрогнула, не знаю почему.
  — Почему? — спросила я.
  — Увидела красивую вещь и забыла о смерти, как все женщины.
   Что-то я припоминала, припоминала, и никак не могла вспомнить. Что-то очень важное.
  — Ты успокоилась? — спросил Стю.
   В его голосе слышались странные интонации. Я знала манеру Стю разговаривать. Это была не его манера, ни его интонации. Если ты скажешь ещё хотя бы одно слово, я умру! — мысленно воскликнула я, отчаянно пытаясь овладеть собой. Так, наверное, сходят с ума. Начинает казаться то, чего нет и не может быть на самом деле. Некоторые в таком состоянии могут даже утопиться!
  — Мы все когда-нибудь умрём, — сказал Стю. — Надо принимать мир таким, каков он есть.
  — Что это тебя вдруг потянуло на философию? — спросила я насмешливо. Чувство юмора всегда помогает не сойти с ума.
  — Жизнь — игра, что ещё делать, как не философствовать над ней?
  Это не Стю. Опять у меня возникло сильное желание поддаться панике.
  Нет , — сказала я себе мысленно. — Паника ещё никому не помогала, как и отчаяние. Я не позволю себе опуститься до того, чтобы сойти с ума.Я буду сопротивляться, меня на шиш с маслом не купишь.
   Погрозив таким образом своей здоровой критической мыслью невидимой болезни, притаившейся в темных закоулках моего мозга, я немного успокоилась.
  — Магнитофон барахлит, — сказал Стю, что-то там ковыряя рядом с сиденьем водителя. Включил.
  Чтобы не сойти с ума и о смерти не помнить
  О смерти не помнить
  Мы с тобою выдумали город
  Над рекой бездонной
   Я стояла в пальто посреди лета. Всё застыло. Никакого движения.
  — Где фотография? — спросила я Стю.
  — Я, кажется, её дома забыл. Ничего страшного? Эта та самая, помнишь, я тебя фотографировал, когда мы приезжали с концертом в Питер? Потом она куда-то задевалась, и вот на-тебе, выплыла. — неохотно объяснил Стю. Он не любил, когда что-то было непонятно.
  — Я боюсь идти на имагинацию, — призналась я Стю, осознав причину своих
   страхов и неадекватного поведения. — Может, это нервное?
   Стю выключил магнитофон, прикрыл машину, мы возвращались на скамейку...Стю заговорил, как обычно, развязно и " на пальцах" .
  — Бери пример с Холи. Ей всё по-барабану. Она ничего не боится.
  — Ну что ты хочешь, если ей даже радиоактивные отходы нипочём...
  — Ты-то хоть не сходи с ума! Ты что, действительно представляешь себя материнской платой или придуриваешься?
  — Я выживаю как материнская плата.
  — Что это еще за хренотень?
  — Кто-то выживает как заяц — спасается бегством, кто-то как хорёк, бобёр, слон или даже красный бык. Некоторые выживают как банкоматы. Другой " подшивается" как BIOS, потому что если он развяжет, то кончит выживать на помойке. А я выживаю как материнская плата. И где-то... — добавила я душевно, овладев собой от возможности с кем-то поговорить, — есть ещё и процессор и, чем чёрт не шутит! с частотой " немеряно мегагерц" , с хорошим кэшем. Стеклотекстолит, правда, похудел. Хорошие процессоры любят большие материнские платы, а?
  — Ясно. Тебе нужен специалист по материнским платам, — хихикливо добавил дерьмовый Стю пару ласковых слов.
  — Ты на что, царский дефэйс, намекаешь?
  — Тебе нужно овладеть каким-нибудь мужиком и как можно скорее.
  — Овладеть нетрудно, — веско сказала я, делая в пальто завлекающие " па" , —Овладеешь, а потом не знаешь как на место вернуть. А оно, может, чужое, или ещё хуже — Чужой.Нет, такого мне не надо. Да и под мою конфигурацию не каждый процессор подойдёт, да и я не под каждый проц. Да и не в проце дело, всё дело в юзере, понимаешь?
  — А что у тебя с продюсером было, если не секрет? — спросил Стю.
  — Не секрет. Ничего не было. Что можно сделать с курицей, несущей золотые яйца, даже если она случайно даст кормильцу, предположим, в нос?
  — А он говорил, что ты фригидная, — с каким-то ущемлённым удовольствием молвил Стю.
  " Я-то знаю где собака зарыта" , — подумала я про Стю.— " И даже знаю как её зовут."
  — У ламера все девайсы фригидные, — сказала я, — Вот сволочь! Нос у него кривой, ты заметил?
  — Не знаю. Я как-то не обращал внимания на его нос. А чем тебя продюсер-то не устраивает?
  — Я в своём компе не гажу, Стю. Комп — для работы, а юзер — для любви. У хорька, зайца, бобра, дятла, у материнской платы, и даже у проца — душа где-то шляется. Не шляется она только у душевного юзера.
  — Кто знает...— задумчиво молвил Стю.
  — Ты про что?
  — Чего?
  — Ничего, — сдержалась я, чтобы не закричать, — Вот он-то мне и нужен! Он бы играл на мне, а я бы ему пела или ещё что похуже. Раскладывала бы для него винтовки с оптическими прицелами в затерянных мирах, чтобы ему было чем спасать мир, естественно. Если ему больно — я буду болеутоляющим, если ему хорошо — я стукну его по голове, чтобы он не терял бдительности. Если ему будет жарко — я буду рекой, для хорошего человека мегагерцев не жалко. Но если он ни с того ни с сего, растопырив пальцы вилкой, попросит немного кэша — я, безвозвратно обидевшись, буду висеть безмолвным куском стеклотекстолита на стенке системного блока и никакая инсталляция не то чтоб не пройдёт, а даже не приблизится.
  — У тебя, однозначно, больное воображение, — обречённо сказал Стю.
  — 133 мегагерцев — это не болезнь, это — мощь. — возразила я, заплетая при этом волосы. — Стю, подкрути погромче. " Зимняя ночь юзера" —любимая песня каждого порядочного девайса...
  
  — Мело , мело по всей земле,
  — Во все ячейки
  Кружились мысли на "винте"
  В магнитном шейке...
  
  Как вечно роем ламера
  Летят на пламя ,
  Слетались байты со двора
  К любимой "маме"...
  
  Лепили дружно мы в "Ворде"
  Кружки и стрелы
  Горела —юзера— во тьме
  Душа горела...
  
  На озарённый " 3D Max "
  Ложились тени
  Скрещенья рук,скрещенья ног
  В трёхмерной сцене...
  
  И падали две порно-гёрл
  Со стуком на пол.,
  И Интернет из "ночника"
  В ячейки капал....
  
  "Троян" бежал трусцой во тьме,
  И то и дело
  Ловя в оптический прицел
  Душа горела...
  
  В ячейку дуло из угла —
  То в жар кристалла
  Вздымал наш кулер два крыла
  " Мечта Икара"...
  
  Вздымал весь месяц в феврале
  И то и дело
  Душа горела в темноте
  Душа горела...
  
  ...Ну что ещё можно сказать про душевного, светящегося непонятным излучением красавца-юзера? Хотя нам, материнским платам, по инструкции знать про юзера не положено, но всё таки мы — не хорьки, не зайцы, и даже не козлы, и кое-что знаем о представителях этого виртуального индейского племени. Приходилось, так сказать, лицезреть — и не раз — сей внушительный лик, потихоньку выглядывая из системного вигвама. Что видела-знаю — о том и смегагерцаю, а что не видела-не знаю — там стеклотекстолитом на стенке повисну.
   Как сказал предводитель Нео одному претенденту на священную инсталляцию: Скажи мне, кто твоя "мать" и я скажу, кто юзер.
   "...Сколько себя помню, я всегда воображала с частотой 133 МГц в секунду.Но Провидение в лице Создателя наградило меня особенной глючной конфигурацией. Как говорится , чтоб тебе вечно, юзер, на глючной "маме" самого себя инсталлировать (...) В день Посвящения я спросила : " Скажи мне,кто я?" И мне ответили : " Следуй за кроликом-мутантом и ты всё узнаешь..."
  
   Из одной автобиографии.
  
  ...Родившись в Ячейкино — обыкновенной добропорядочной деревне, в обыкновенном добропорядочном вигваме, я с самого детства хотела, чтобы у меня было всё как у людей: здоровый муж, здоровые дети, здоровый мамонт и здоровый аэрогриль. Полагая, что этот тысячелетиями отработанный сюжет не пройдёт, со временем, мимо меня (ведь Природа редко мутирует), я посвящала своё время другому миру: миру сказок и приключений, чтобы успеть пожить и в нём. Как поётся в одной песне: И целого мамонта мало...Но пытаясь угнаться за двумя кроликами (один из них был кролик-сказочник — оптимист и миляга, другой — кролик-реалист — пессимист и нахал.), я в конце концов поймала третьего: кролика-мутанта первых двух. Когда эти кролики (вроде как-будто один из них и не кролик, но непонятно кто — не кролик. Как сказал однажды индеец Нео: Если вы убегаете от себя ,то один из вас точно — кролик ,а другой точно и с абсолютной достоверностью — лис ) успели породить третьего — неизвестно (впрочем на то они и кролики). Первый звоночек кролика-мутанта раздался ещё в детстве...
   Однажды, когда я заболела гриппом и лежала с высокой температурой, мама-добрая душа прочитала мне сказку " Спящая красавица" . Моё гиперактивное воображение, конечно же, сразу клюнуло на это, и я стала представлять себя красавицей, дожидающейся прекрасного принца, который придёт и поцелует её, чтобы разбудить...Так я и дожидалась этого королевского отпрыска, пока не выздоровела. Нет, я и принца вообразила, и замок, и кровать свою под навесом и с кистями (кролик-сказочник), но...прекрасный принц почему-то обходил мою кровать стороной. Что делать? Ведь я спала и не могла ему сказать, куда надо идти и где меня искать (кролик-реалист). А принц оказался какой-то непонятливый, с изъяном в голове, по-видимому. В конце концов я, потеряв все свои королевские приличия, вскочила с кровати, сама нашла этого безответственного проходимца — он заблудился в лесу, оказалось, и попросила себя поцеловать. Проходимец очень долго сопротивлялся, — совсем эти принцы обнаглели! — сказал, что поцелует потом, что женится ему ещё рано и он хочет успеть пожить и другой жизнью — для себя. Сами понимаете, что выйти замуж за такого нахала ни одна порядочная принцесса не может себе позволить.
   Может, со временем я и разложила бы обратно этого кролика-мутанта на два нормальных обычных кролика, но сама жизнь вставала поперёк себя самой, чтобы помочь буйно разрастись своему любимчику-мутанту.
   Конечно, я не могла позволить жизни так надувать меня и поэтому, борясь со своим кроликом, целыми днями сидела на тубаретке и пялилась в окно, не замечаемая настоящими проходимцами и поэтому — в качестве компенсации — окружённая воображаемыми. Эти воображаемые, в отличии от настоящих, могли раздеться только до трусов, также как и я могла раздеться только до купальника. Пребывая тогда в нежном двенадцатилетнем возрасте, я думала, что люди снимают с себя исподнее только раз в неделю, по субботам, когда моются в бане.
   Когда я повзрослела, и случайно увидела, что люди снимают с себя купальники и по другому случаю, и гораздо чаще, чем раз в неделю, я обнаружила в своей конфигурации одну неожиданную вещь. Вы поймёте о чём я говорю, если вспомните поговорку: привычка — вторая натура. Так вот, я так привыкла в своём воображении видеть себя в купальнике, что купальник этот, чёрт бы его побрал, в самый ответственный момент сидел как пришпиленный. Уж как намучились настоящие и воображаемые проходимцы, чтобы стянуть его с меня! Если кому-то и удавалось это сделать, то у меня возникало только одно желание — сходить в баню. Так мне и сказал один проходимец: если ты постоянно будешь напяливать купальник после этого, то иди-ка ты в баню.
   И вот однажды нашёл, наконец, дорогу в Ячейкино, приехавши на лето к своей чёртовой бабушке, какой-то проходимец. И пронёсся мимо меня, чуть не задавив, крикнув " Не спи на ходу, девочка!" , красивый и умный, верхом на кенгуру — так Он называл свой мотоцикл. Была суббота, я как раз собиралась в баню, но не в силах справиться с охватившим меня чувством любви, до бани не дошла, а повернула домой. Сгорая, я сорвала душивший меня купальник и кинулась на кровать.
   Но, по видимому, прекрасный проходимец не понимал своего счастья, поэтому полежав немного на кровати, я встала, села на тубаретку и, соответственно борясь со своим кроликом, уставилась в окно — в знак протеста над несправедливостью судьбы.
   Смеркалось... От жары было так много мух, что сидели они одна на другой (впрочем, может сидели они и не от жары).
   Так я сидела целыми днями и пялилась, и вместо куста смородины за окном видела воображаемый аналог возлюбленного проходимца с гитарой наперевес. Каким-то образом он умудрялся делать сразу несколько дел: пел серенады, смотрел на меня и луну одновременно, играл на гитаре и разбрасывал лепестки роз. По крайней мере, изначально хотелось, чтоб это были лепестки роз, но, присмотревшись внимательней, я увидела, что это початки кукурузы. Впрочем, вздохнув, я согласилась со своим кроликом: целое поле кукурузы колосилось за нашей деревней, и это было реалистичней, чем розы, которые у нас в Ячейкино росли только у бабы Груни. А уж если выбирать между початками кукурузы и концертом бабы Груни по поводу оторванных головок у роз, то лучше початки.
   Так мой возлюбленный приходил примерно с месяц, пока его не стало видно за початками кукурузы, которые он аккуратно разбрасывал каждую ночь.
   Не мудрствуя лукаво, я решила сама назначить воображаемому проходимцу свидание, чтоб он почувствовал себя более раскрепощённым и сподобился на более конкретные действия. С помощью кролика-сказочника, в своём воображении я добилась того, что возлюбленный проходимец стал считать меня красавицей, обрадовался и согласился поесть немного мяса при свечах и всё такое. И тут поднял голову кролик-реалист и молвил, что свечи и мясо необходимо прежде купить, не говоря уже о деньгах.
   Дня два я ходила вокруг воображаемого кошелька, который случайно нашла на улице, — не привязана ли к нему верёвочка. Совсем не хотелось влипнуть в какую-нибудь историю, — у меня уже был один такой печальный опыт. Однажды я нашла под кустом чудесный сундук, набитый деньгами. И хотя я вернулась домой очень уставшая от того, что тащила эдакую тяжесть километра два, но я была счастлива, сами понимаете. Но тут же, как только я забаррикадировалась внутри своего дома, ко мне в дверь позвонились. Зная своё воображение вдоль и поперёк, я была абсолютно уверена, что пришли за деньгами. Разумеется, открывать дверь я не стала. Схватила сундук и смылась через окно. Вернее, хотела смыться. Сундук застрял в проёме, а в кустах смородины меня уже поджидали люди в чёрном, которые оказались милиционерами. Они отняли у меня сундук и деньги, и шёпотом спросили: где преступники? Я ответила, что звонятся в мою дверь, и добавила: непонятно как они это делают, ведь на двери нет звонка, вероятно — бандиты его сами поставили, по неизвестным науке причинам. Позже " за участие в задержании преступников" меня попытались наградить почётной грамотой и конфискованным этим самым сундуком. Я всё сопротивлялась, на фига мне сундук без денег? Но сопротивлялась я понапрасну: если уж кто-то в моём воображении решил непременно вручить мне почётную грамоту и сундук, то будет преследовать меня, пока я с патриотичной улыбкой не приму у него из рук эту награду. Что поделаешь, на моей земле создания чувствовали себя свободными. Я же, закоренелый внутренний гринпис, уважающий права созданий, не могла укладывать их индивидуальность на прокрустово ложе своих предпочтений.
   В этот раз мне больше повезло — к концу второго дня я решилась, наконец, поднять кошелёк и, к моему счастью, он оказался без верёвочки. Денег в кошельке оказалось достаточно. Я купила свечи и мясо, оставшиеся финансы предусмотрительно решила не тратить.
   И если свечи горели как тысячи солнц, то мясо — подгорело. Не отчаиваясь, я сходила в магазин ещё раз и снова пожарила. Так я жарила целый месяц, потратив на мясо все оставшиеся в кошельке деньги. И моему возлюбленному ничего не оставалось делать, как вежливо молвить, не буду ли я так любезна сказать, в каком году ему прийти.
   Загнанная своим воображением в непроходимые условия, и не замечаемая реальным проходимцем, который в упор не хотел видеть своё счастье, я решила использовать третью возможность закадрить возлюбленного — своим собственным умом и сообразительностью, не рассчитывая на подарки судьбы или воображения.
   Не обладая ни каким искусством кокетства, я не нашла ничего лучшего, чем написать возлюбленному письмо, где тайно признавалась в любви. Ну как " та самая Татьяна" , вы знаете. И подписалась я тоже — " Татьяна" , боясь как бы Он не догадался от кого письмо. Сами понимаете, не могла же я опуститься до того, чтобы мой возлюбленный подумал, будто я прошу у него любви.Поэтому я действовала намёком.
   Мой возлюбленный к моему превеликому удивлению намёка не понял, и поселился неподалёку от меня, через два дома, в огороде Таньки Лепестовой вместе с гитарой и кенгуру.
   Пожираемая завистью к чужому счастью, которое сама и откопала, я тоже поселилась у Таньки в огороде и, мужественно страдая, следила из разных потайных кустов за развитием любовных отношений. Представляла, как я уеду в Москву, стану певицей, прославлюсь и разбогатею, обойду все парикмахерские, все салоны красоты, все солярии на свете и стану красавицей. И этот хмырь поймёт наконец, что потерял и примчится ко мне на своём старом потёртом кенгуру, а я скажу так: фигушки! " Дорога ложка с кэшем к обеду" , — как любит говаривать Нео.
   Так мы вместе с моим возлюбленным — он явно, я тайно — ходили к Таньке дня три, пока случайно разговор не зашёл обо мне. От Лепестовой я узнала про своё самое большое достоинство. Оказывается, с необыкновенным изяществом и шармом я умею скрывать свои недостатки. Чего только стоят одни удачно подобранные туфли! — бледно-зелёные, они как-будто специально приспособились к цвету моего лица, и к тому же в них совсем не заметно некоторое плоскостопие и нестандартные коленные чашечки. Слушая, как Танька меня хвалит, я — как человек, обладающий здоровой критической мыслью — не могла удержаться от смеха, но (как человек, обладающий самолюбивым вспыльчивым характером и владеющий несколькими видами деревенских единоборств) не хотела выдать себя в данных обстоятельствах. Поэтому, чтобы не вцепится в лицо Лепестовой, я незаметно оставила свой наблюдательный пост — благо во тьме ночи это сделать нетрудно, и стала перемещаться огородами бабы Груни поближе к дому...
   Ночь, мрак...А, как известно, от Ночи и Мрака рождается Свет. Он и родился — необычно яркий, пахнущий папиросами " Беломор" . В голове моей воцарился безграничный хаос. Совершенно неожиданно — много чего непредвиденного случается в безграничном Хаосе, в котором, как известно, случилось и зародиться могучему всё оживляющему Эросу — рядом со мной кашлянула какая-то жизнь-проходимец, спросила проникновенным убийственно сексуальным голосом моего возлюбленного, не надоело ли мне прикидываться пальмой, и посмотрела на меня, выйдя из темноты. Взгляд этой жизни, один глаз которой смотрел на меня, а другой — налево, пронзил меня от макушки до пяток словно метеорит. Поражённая этим небесным телом, я что-то забормотала как в бреду, вроде того: оскорблена нелепыми подозрениями, не понимаю на что это вы намекаете...но вскоре заткнулась, так как заметила, что бормоча, инстинктивно прижимаюсь к возлюбленному проходимцу. Я сделала шаг назад, в темноту, — здесь было не видно, что я покраснела как дура. Спина моя уткнулась в какую-то стену (наверное с другой стороны её подпирал кролик-мутант). От волнения я заговорила на неизвестном мне языке — сказала: крибле-крабле-упс-выносите, и бесшумно скинула платье, под которым ничего не было, кроме меня, чувствуя ладонь между ног, сухость во рту, и жар как в печке.
  
   " Когда розы кажутся ромашками,а одна ножка у тубаретки подпилена, — значит, все чёрствые булочки свежие".
  
  Народная индейская примета.
  
   Таким " ту-ин-зэ-даком" я родилась для жизни новой, от которой услышала:" Аз есмь альфа и омега, начало и конец, гитара и кенгуру!"
   Воистину, сказка! попасть в руки бога живого.
   Днями и ночами я и мой возлюбленный лежали на кровати и были счастливы, как два кролика.
   Но, как всегда бывает в живом существе, среди бочки мёда закралась ложка дёгтя, среди роз затесалась кукуруза, среди совершенства — силиконовый протез. Один глаз моего возлюбленного был прямой и честный, как рельса и смотрел на меня, а другой — кривой из кривейших, как тропинка ночью в лесу — смотрел " налево" . Конечно, разум мой понимал, что у всех совершенств такое необыкновенное косоглазие, но возможно ли, чтоб это понимало любящее сердце?
   И на фига понимать-то? — добавила я чуть позже, на закате дня, разбираемая общественным мнением на составные части за применение деревенских единоборств к гражданке Лепестовой.
   Во всяком страдании из сердца рождается злоба или мудрость, это всем известно. Таким макаром, минуя — как обычно — всякую мудрость, во мне развились стойкие злобные идеи. Мне стали снится страшные сказки, в которых я убивала Лепестову и еже с ними разными и многочисленными способами. Я травила её-Соперницу мышьяком, душила подушкой, варила в кипящем масле, резала на кусочки и жарила, — как всегда, мясо подгорало. Мне стал нравится запах крови. Иногда в зеркале мне мерещилась баба Яга.
   Было ясно, что некоторых бог любит больше, а — за невозможностью любить всех — некоторых отверг. Меньшая любовь породила ненависть. В очереди к богу каждый хочет быть первым и последним, как и дьявол.
   Кролик-мутант — самый правдивый кролик на свете — пользуясь неразберихой в моей голове, открыл свой рот и, по-быстренькому, нашептал мне странные вещи. Нет более опасного кэша, чем затаившийся в твоём сердце. Он охотится на тебя ночью, под покровом темноты.. В его страстных объятьях разбиваются сердца антилоп .
   Однажды летом, когда внутри меня была настоящая зима, и я с холодной методичностью убийцы помешивала в кипящем масле останки Лепестовой, ко мне в дверь постучались(или позвонились, не помню). Вежливо так, словно какое-нибудь порядочное создание.
   Я очень удивилась. Уже давно все мало-мальски порядочные создания перестали ко мне приходить. Зато каких-то сволочей набежало немеряно. Они ломились ко мне, как голодные звери, одуревшие от запаха крови. Все эти создания казались мне мёртвыми, не знаю почему. Может, и сама я уже была наполовину мертва, а подобное чувствует приближение подобного. Но всё таки и в моём разбушевавшемся от крови сердце оставалось немного человеческого, а в голове — немного разума. Этого немногого, слава богу, хватило для того, чтобы не устраивать для всяких сомнительных существ кровавый пир. Поэтому каждый раз, сделав своё тёмное дело, я закапывала убиенную соперницу в землю у себя во дворе и ставила крест, чтобы никакая нечисть не смогла обесчестить могилу. Сначала я действовала так инстинктивно, из чувства самосохранения. Не сохранения тела, разумеется, — всё это происходило в моём воображении — а из чувства сохранения души, что ли. Чуть позже, поразмыслив над этим, я поняла, что для созданий тёмных и мёртвых, без души, кровь является чем-то вроде питания, как для младенца молоко. Я предположила, что, возможно, ко мне приходят давно умершие убийцы и всякие гады — правда, совсем уже потерявшие человеческий облик, — словом, все, кто когда-либо утопил в крови свою душу, и по этой причине не может есть " пищу духовную" , пить " вечную воду жизни" , — им просто нечем к этому приобщиться. Их привлекал запах крови, как акул. Они его чувствовали. Они страдали, потому что не могли насытиться, но в их страдании рождалась злоба, а не мудрость.
   В этот раз, когда ко мне в дверь вежливо постучались-позвонились, а не вломились с безумными вытаращенными глазами и телом паука — таких я сразу огреваю спецдоской, я предположила: может что-то порядочное? Но подумала — какое порядочное создание придёт на запах крови?
  — Кого это черти принесли? — гаркнула я. — Убирайтесь! Я никого не хочу видеть.
   Гость оказался настырным. Поковырял отмычками в замке и вошёл.
   Вместе с ним ворвалось в мою затхлую избушку немного ветра. Свеча потухла, а костёр на полу разгорелся ещё сильней. Я сунула руку с когтями в огонь — кожа съёжилась и почернела, достала горящую лучинку и зажгла свечу. Капля расплавленного воска потекла по ней, как слеза. Я вернулась на тубаретку, села на нее и стала помешивать в котле.
  — А ты всё сидишь на своей любимой тубаретке, старая карга? — приветствовал меня гость.
   Я подняла голову от котла и посмотрела на незнакомца. Мне стало страшно. Так бывает страшно только во сне. Незнакомец был одет в чёрный старинный плащ, подчёркивающий благородную красивую осанку. Правый глаз незнакомца смотрел на меня, а другой налево. Выражение лица трудно описать — что-то не слишком человеческое. Я быстро отвела глаза и уставилась в котёл. Но я ощущала присутствие незнакомца, словно какое-то живое силовое поле. Оно как-будто заполнило немного пространства за пределами своего хозяина. Ощущение этого поля напоминает ощущение от внезапно возникшей рядом с тобой ядовитой змеи — ощущение опасности, которая уже распушила свой воротник. Ещё мгновение — и со скоростью " немеряно мегагерц" смертельно укусит. Чтобы скрыть свой страх и замешательство, я попыталась как можно непринуждённей поддержать разговор.
  — Как это вы вошли? — хрипло, но чётко произнесла я низким, огрубевшим за последнее время, голосом. — Воспользовались отмычками?
   Инстинктивно я называла его на " вы" .
  — Зачем же. Шёл я мимо, думаю: отчего бы не зайти на огонёк, когда есть ключи ото всех дверей.
   Искоса я наблюдала , как незнакомец с кошачьей грацией уселся боком на мой сундук.
  — Что-то я смотрю, у тебя какая-то хилая обстановка. Разве так гостей встречают? Ни стола, ни тубареток, жаркое не готово. Из кастрюли, что ли, есть?
  — Я вас не приглашала, вы сами пришли.
  — На День рождения, как и на похороны, близкие люди приходят без приглашения. Вообрази же, наконец! — вдруг сильно разозлился собеседник, и я почувствовала себя смертельно отравленной и что жить мне осталось пол мегагерца. Сердце мое сжалось и остановилось, но — снова запульсировало, словно из меня выдохнули и вдохнули жизнь. Я увидела на своей левой руке пятнышко, как от укуса. В ранке сгустилось игольное ушко крови, кожа вокруг посинела.
   Вот так вот люди умирают от наркотического укола, — подумала я на неизвестном мне языке.
   Инстинктивно, с необыкновенной лёгкостью, как-будто всю жизнь я занималась изобретением тубареток, я вообразила первоклассную, расчудесную, пахнущую еловой смолой, гладкую, стройную, обвитую искусными деревянными кружавчиками тубаретку. Вся она и даже четыре ножки были расписаны хохломой, хохлома же была покрыта четырьмя слоями наичистейшего прозрачного лака. Тубаретка светилась изнутри. С тихой обречённостью я увидела, что одна ножка тубаретки подпилена. Причём так незаметно. Моя, что ли, работа?
  — Мне, конечно, импонирует твоя смелость, — с усмешкой в голосе сказал незнакомец, — но всё таки советую попробовать ещё раз.
  — Чем богаты, тем и рады, — вдруг дерзко ответила я. Помирать — так с открытыми глазами.
  — Всё приходится делать самому, ну что же это такое! — ворчливо сказал незнакомец, и я почувствовала весёлые ядовитые искорки, пока ещё не собирающиеся меня травить. Они просто прыгали и кувыркались — эдакий weekend у ёжиков.
   И вдруг — раз! — появились два древних как мир, необыкновенно изящных стула, покрытых будто бы плесенью. Приглядевшись внимательней, я увидела, что это такой экстравагантный спецэффект, (в трёхмерной графике называемый ещё текстурою). Стулья были полупрозрачные, зеленоватые, причудливые, с высокой спинкой, с изогнутыми ножками. (Вместо сиденья был просто белый кругляш, типа таблетка, очень похоже.) В таком же стиле был и круглый стол, на трёх ножках, расположенных в виде треугольника. На столе стояли два чайных прибора , затекстуренные " под фарфор" и глубокомысленно расписанные: на блюдце поместился стилизованный кролик (такого я позже увидела на журнале " Playboy" ), на чашках была нарисована странного вида девочка с большими сумасшедшими зелёными глазами, с котом под мышкой и держащая мой сундук. За спиной девочки были решётчатые ворота. Под этой картинкой была надпись на неизвестном мне языке, которая гласила: Я поехала в Москву, чтобы выпить немного чаю с Max Payn .Из чашек вился лёгкий дымок, вместо ложек почему-то лежали длинные двузубчатые вилки. Напоследок на столе появилась прозрачная, как слеза, ваза с цветами. Ромашки. Открытая пачка чая с надписью " Чифир" и большое блюдо из золота высшей пробы.
  — Ну вот, опять! — с ироническим разочарованием сказал незнакомец, прыгнув(?) за стол, и помешивая вилкой чай, — Хотел подарить розы, как жентэлмэн, а получились ромашки, как не знаю у кого.
  — Ромашки — мои любимые цветы, — сказала я, снова уставившись в котёл и продолжая методично помешивать, искоса наблюдая за незнакомцем. — Мерси!
  — Да? Вот повезло-то! — весело, как мальчишка воскликнул незнакомец. — Спасибо, успокоила. А то я весь испереживался, половину волос даже покрасил. — (всыпал себе в чай ещё заварки.) — Что это у тебя висит такое вниз головой, на потолке?
  — Это я.
  — Зачем же ты подвесила себя в такое неудобное положение? Ты себя совсем не любишь, по-видимому. Это нехорошо. Я бы даже сказал — вредно для здоровья.
   Я, которое на потолке, шуршануло чёрными крылышками, потревоженное, закинуло ногу за ногу, и снова закрыло глаза.
  — Пусть повисит, — сказала я.
  — Пусть, — согласился незнакомец. — Я, собственно, не к ней, а к тебе. Что ж ты, Либэ, варишь-варишь, а ничего не кушаешь, а?
  — Вот ещё! Трупный яд, инфекция, сепсис.Холодильник я пыталась вообразить, но он, зараза, не морозит. В погребе — почему-то тепло, даже картошка прорастает. Да и фиговый я кулинар, честно говоря. Вообразите перец, если не трудно. Чёрный, горошком.
  — " Не просите, лучше сами сделайте" — народная индейская поговорка. Зачем же варишь?
  — Надо чем-то в жизни заниматься, — пожала я плечами.
  — И много прибыли в этом деле? — спросил незнакомец, отпивая немного чаю.
  — Да немеряно! — воскликнула я проникновенно, поднимая голову от котла, — Немеряно глубокого душевного удовлетворения, понимаешь?
  — Понимаю, — с чувством ответил незнакомец. — Перца не забудь положить.
  — Да чёрт с ним, с этим перцем! — гаркнула я, со всего размаху запустив в угол свою мешалку — здоровенную деревянную ложку, покрытую хохломой. Меня вдруг одолела душевная бодрость и немеряная говорливость, захотелось посидеть у огонька, как все люди, попить чаю, излить душу кому-нибудь понимающему. Предусмотрительно я вообразила немного мела и очертила котёл с дымящейся Лепестовой защитным кругом. Потом села к столу, напротив собеседника. Я не заметила, когда он успел вообразить большое длинное — во весь рост — зеркало в раме из какого-то чёрного материала. В отражении я видела себя просто сказочной красавицей — эдакая белый лебедь с выменем чудесной тёлки, голая и с косой. Я отражалась в зеркале вполоборота-лицом, тогда как у собеседника угадывался по очертаниям спины, бедра и еже с ними, поджарый хорошо сложенный срам. Когда незнакомец-проходимец вдыхал — сразу бросалась в глаза благородная надменная посадка головы и царственная осанка, тогда он становился похожим на моего возлюбленного, проезжающего на кенгуру. Когда же незнакомец выдыхал — он становился похожим просто на нехорошего человека. Чем это он дышит? — подумала я. — Так, возможно, выглядел принц Гамлет , пока не умер.— пришло мне в голову на неизвестном языке .
   Я отпила немного чаю. Он был белого цвета, как сильно разбавленный молоком.
  — Какой-то странный привкус. Он с сахаром? Не понять.
  — А ты что, на диете? По-моему ты и так неплохо выглядишь для бабы Яги. Положить, может, тебе ещё сахара?
  — Ну, положите, если руки не отвалятся.
  — Что ты меня называешь на " вы" ? Что я тебе папаша, что ли! — заворчал собеседник, пододвигая ко мне белую сахарницу.
  — А чем песок-то накладывать? — спросила я, недоумевая. — Можно было ложку-то воткнуть, а?
   В сахарнице появилась большая деревянная ложка, покрытая хохломой, — та, которую я забросила в угол. Стало видно, что воткнуть ложку в сахарницу можно, но вот как её оттуда выткнуть? — ведь горлышко у сахарницы было уже, чем кругляш ложки, которым черпают (как он там называется-то?). Некоторое время я пыталась вообразить, что горлышко увеличилось, потом — что сама ложка уменьшилась. Но из этого, конечно же, ничего не вышло — если уж что-то вообразилось, то это не переделаешь. От безнадёги я схватила сахарницу, зажала её между колен и стала тянуть ложку на себя. Немного сахара просыпалось мне на колени. Сахар был какой-то странный, очень мелкий как мука. Я поднесла сахарницу к носу. Первым делом, если что-то кажется подозрительным, — надо понюхать. Случайно я нюхнула слишком сильно и немного сахара вдохнула в нос, который тут же зачесался, и захотелось чихнуть. Я долго готовилась и, наконец, чихнула.
  — Ещё, может, одну ложку вообразить, для второй ноздри? — участливо спросил незнакомец.
  — А, — сказала я.
  — Ничего страшного, — успокоил собеседник, — Пара ложек сахара ещё никому не повредили. Конечно, бывают исключения. Однажды одна девушка, напившись вместе со мной чаю, сказала: А я Золушка вторая. Поеду на бал , и упала с тубаретки.
  — Ножка, что ли, у тубаретки была подпилена? — поинтересовалась я, отчего-то расплываясь как майская роза. Улыбаясь и чувствуя невероятную лёгкость бытия, я помешивала вилкой чай.
  — Сложный вопрос. Одназначно на него не возможно ответить.
   Пребывая в олимпийском настроении, я ощутила появляющуюся в себе жажду деятельности и развлечений. Благодушно взирая на золотое блюдо, я вообразила на нём несколько пышных, хорошо пропёкшихся золотистых булочек. Незнакомец тыкнул вилкой в одно из моих произведений. Булочка никак не деформировалась, словно каменная.
  — Ни одна чёрствая булочка не свежая, — сказал незнакомец.
  — Не все чёрствые булочки не свежие, — ответила я, подавая собеседнику бумажку с печатью. На бумажке невидимыми чернилами я кое-что написала.
  — Укладчица Берминдонова. Четыре свежих булочки. — прочёл записку незнакомец и засмеялся. От этого смеха мне стало хорошо, будто меня погладили. А, может, смех тут был ни при чём, а просто сахар подействовал.
   Мне вдруг захотелось разговаривать, пока не умру. Я села на свой язык, как на помело и поехала.
  — Я вот думаю, — начала я, отпивая чаю, — Вы сами-то знаете, кто вы?
  — Я-то знаю. И ты хочешь узнать?
  — Хочу, — сказала я с любопытством и, осторожничая, добавила: — если это не страшно.
  — Ничего страшного здесь нет, — сказал незнакомец, непринуждённо окуная свой длинный пружинистый хвост с тонкой пикой на конце в чашку с чаем , — Я просто нехороший человек, который к тому же давно умер. Чего же тут бояться?
  — Как это так? Умерли, а сами на стуле сидите.
  — А что ж, мне бегать что ли? — усмехнулся нехороший человек.
  — Не бегать, а лежать. Тихо, в гробу.
  — А что я там в гробу не видел? Скучно. Вот так вот умрёшь, и заняться нечем.
  — Как это вы из гроба выбрались? Винтики, что ли, открутили?
  — Либэ, ты меня удивляешь! Тебе бы на деревьях сидеть, бананы кушать.
  — Вы хотите сказать, что я дура, что ли? — вежливо улыбаясь, спросила я.
  — Уже сказал.
  — Тоже мне удивили! — фыркнула я, — Это я уже слышала. И мне это всё — по барабану.
   " Беседа!Бе-се-да!" — вдруг заговорщеским тоном суфлёра сказала пачка с чаем и засуетилась. Нехороший человек сузил глаза, как кот на птичку и быстрым хищным шлепком смахнул пачку чая на пол. Испуганная пачка чая сдавленно пискнула и, вскочив на тонкие ножки, убежала.
  — Упс, Либэ, Либэ...— ласково, как змея сказал нехороший проходимец, — Тебе везёт. Ты умеешь привлекать себе на подмогу немного чужого кэша. Это тебе вскоре пригодиться.
  — А кому везёт, если не секрет? — с любопытством спросила я.
  — Кому дают немного кэша, ничего не требуя взамен. Особенно, когда его не просят.
  — Сложный ответ.
  — Целый килобайт.
  — А что такое кэш?
  — А кто его знает, этот кэш! — пожал плечами проходимец, как-то однажды проходимый мимо моего дома.
  — Не отмазывайтесь.
  — Всё таки придётся, по-видимому, подарить тебе немного библиотеки. А то ты замучаешь меня до смерти своими глупыми вопросами.
   Стена, на которой висело зеркало, внезапно стала вращаться по часовой стрелке. С улицы ворвалось немного снега, кружась. С другой стороны стены были прикреплены полки с книгами. В руках у меня появился жёлтый компас без стрелки. От неожиданности я, которое на потолке висело, занервничала.
  — Не надо нервничать, — сказал проходимец, — Когда немного кэша будет на северо-востоке, скажи на неизвестном тебе языке: Крибле-крабле-упс-выносите , открой джифорсы и почувствуй невероятное облегчение. Всё очень просто, не стоит изобретать вилки для чая заново.
   Некоторое время я соображала, потом мне это надоело, я подумала: кто его знает, этот кэш? и сказала " крибле-крабле-упс-выносите" .
   Стена перестала двигаться по кругу и остановилась — книгами ко мне, зеркалом наружу. С интересом я ринулась к полкам, как голодное существо, и любовно заводила пальцем по корешкам. Это доставляло мне почти физическое удовольствие.
  — Осторожнее, — сказал проходимец, — Не каждую книгу можно приручить. Некоторые книги гуляют сами по себе . И от " нечего делать" с ними лучше не встречаться. Могут кинуться, " залечить " и съесть немного кэша. Особенно, если ты — антилопа.
   Я, слушая впол-уха, завороженно перебирала книги. Индеец Нео " Думки о Матрице" , " Думки об Электронике" , " Древние виртуальные пророчества" , " Священная инсталляция" , " Аз есмь кэш" , " О пользе кэша" , " Толковый словарь великого неизвестного языка" (...) Матрица " Автобиография" , " Думки о Нео" , " Приятное зло" , " Воинственный мир" , " Как правильно вырастить немного кэша. Советы огороднику" (...) Тетрица " Думки о себе" , Электроник " Индейцы племени " юзер" , " Думки о Нео" , " Сборник задач по электронике для виртуальных индейцев" ...
  — Посмотри, Либэ, может и для тебя там что-то есть.
   Я взяла с полки " Сборник задач по электронике..." и открыла наугад .
   Преодолев свой собственный кошмар, лиса-Алиса возвращается из сумасшедшего дома, чтобы выпить немного чаю и поиграть в " Max Payn ". Вопрос: сколько раз Алиса пила чай и сходила с ума , прежде чем Max Payn согласился вырастить немного кэша?
  — Теперь я понимаю, — сказала я, — почему вы, проходя мимо, заходите к приличным людям. Вы приходите их " лечить" . Вы же умерли, вам делать нечего.
  — Хорошо, что тебе не изменяет чувство юмора, — прищуриваясь, сказал проходимец, и облизнулся. Язык был узкий, влажный, сексуальный и раздвоенный на конце. — Возможно, оно тебе ещё пригодится.
   Я ощутила смертельную опасность, приближающуюся в темноте: тихо, беззвучно, мягкими лапами...Я задрожала. Нельзя убегать, — тихо сказал кролик-мутант, закрытый мною в сундуке, чтоб не выпендривался, — Он нападёт со спины...
  — Советую тебе не слушать своего кролика, — сказал проходимец и захотел укусить, но я подняла голову и посмотрела ему в глаза. Его взгляд завораживал . Теперь уже поздно отводить вежды. Я ослабела, захотела отдаться...Отдаваться или не отдаваться? — думала я мучительно, слабея. — Только бы с тубаретки не упасть, такой позор...Не имея возможности размышлять долго и основательно, я решила поступить по-справедливости, как меня учила мама: немного отдала и немного себе оставила. Осмелев непонятно от чего, я сказала про себя: Не подавитесь.
  — От бесстрашия своего бессилия... — издевался нехороший человек. — Кстати, где же твой кролик? — якобы мимоходом спросил проходимец и глаза его улыбнулись, как улыбаются смелой антилопе сытые леопарды. — Я хотел бы задать ему пару вопросов по электронике.
  — Мало ли где могут шляться кролики, — сказала я неприязненно. Не люблю разговаривать с нехорошими людьми, тем более — мёртвыми.
  — Некорректно для антилопы грубить леопарду, уж это тебе должно быть известно? — насмешливо спросил проходимец, с лёгкостью доставая из сахарницы мою ложку, и накладывая в свой бесконечный чай сахарного песку.
  — Уж лучше нагрубить, — не согласилась я, отпив чаю и, демонстративно гремя когтями, насыпала нормальной человеческой, только что изобретённой ложкой немного сахара. От тихого отчаяния, дикой тоски и одиночества, овладевшими мной, я сильно разозлилась. С бычьим упрямством я понеслась за красной тряпкой своего бессилия. — По крайней мере, когда я умру и делать мне станет нечего, будет что вспомнить.
  — Это если умрёшь, — жмурясь как кот, возразил проходимец. Зрачки его были узкие, как два веретена. — А если жить останешься?
  — Что ж в этом плохого? — осторожно спросила я, чувствуя, что он приближается к делу. Сейчас он начнёт меня " лечить" , подумала я, если уже не пролечил.
  — Проснуться и узнать, что ты антилопа, к тому же живая и здоровая, как мамонт? — презрительно скривился незнакомец, и глаза его неожиданно вспыхнули влажным жёлтым огоньком. — Ты этого хочешь? Об этом хочешь спросить? — Огонёк приблизился ко мне, вместе с налегшим на стол проходимцем. Что-то нервно и нетерпеливо застучало по полу, краем глаза я увидела, что это его хвост. Два веретена , жёлтый огонёк и весь проходимец были совсем рядом. Я не могла посмотреть ему в глаза, а кролик не настаивал. — Спроси и я тебе отвечу. Все мои ответы будут такими, какими ты хочешь. Запомни это, девочка. — и горячим влажным языком коснулся моих губ. Как не странно, это был язык моего возлюбленного. Удивительно, как иногда возлюбленные бывают не похожи сами на себя!
  — Ничего я не хочу, — сразу отмазалась я, от испуга пронося ложку с сахаром мимо чая, мимо языка, к себе в рот. Лучше заткнуть рот вовремя, чем потом отвечать за " базар" .
   " Ничего она не хочет." — подтвердил и кролик, осторожно шепнув из сундука.
  — Неприлично разговаривать, сидя в сундуке, — с ласковой укоризной пожурил проходимец, снова откидываясь на спинку стула. — Вылезай, у меня есть к тебе пара вопросов по электронике. Хочу узнать, компетентный ты кролик или только прикидываешься.
   " Чтоб ты меня съел? Фигушки!" — придушенно молвил кролик.
  — Подумай сам, я же в гостях, а в гостях играют по правилам хозяина, веду себя прилично, в сундуке не прячусь, к тому же я напился чаю и сыт. Разве есть какое-нибудь основание бояться сытого, благодушно настроенного человека, к тому же мёртвого, если он просто хочет с тобой поговорить?
   " Что же мне делать, если ты такая сволочь? Не вылезу."
  — Зачем же бояться, если можно любить?
   Нужно бояться, подумала я, здоровее будешь. Что тебе надо от меня?
  — Сколько развелось на свете умных сундуков! — со снисходительной усмешкой молвил проходимец. — Что ж, я, как и кролики, люблю разговаривать откровенно, по существу вопроса и поступать по-справедливости. Поэтому сразу и перейду к делу. Какое твоё последнее желание, Либэ? Я обещаю, что его исполню. Подумай, а то ведь можно и ошибиться. Особенно, когда подсказывают кролики.
   Как мне уже надоели эти экзамены! — подумала я, мучаясь над поставленным вопросом. Это невыносимо.
  — Не знаю, — сказала я честно. — Какая разница, если желание последнее.
  — Даю тебе три попытки. Одну ты уже использовала.
  — Выпить вместе с вами валерьянки! — сказала я едко.
   " Браво!" — воскликнул кролик — " Сливайте масло, господин проходимец ."
  — Не шути со мной, девочка! Здоровее будешь. — проходимец в раздражении щёлкал хвостом по полу.Очень нервное существо...
   Живое поле снова стало подвижным. Я замерла. Замер и кролик, скукошившись от ужаса в моём сундуке. Я почувствовала острую боль в руке, словно меня укололи тонкой иглой. Рядом со старой ранкой появилась новая, свежая. Укус вампира-чемпиона. Пришёл, увидел, отравил, — " шёл мимо" , называется! Я обиделась и возмутилась одновременно.
  — Если бы у меня был хвост, как у тебя, я бы ответила на твой вопрос и моё желание не показалось бы тебе несущественным! — гневно сказала я, хотела разбить сахарницу от избытка чувств, но передумала.
  — Не знаю, верить ли своим ушам! Только мёртвые антилопы разговаривают с нехорошим человеком на " ты" , — незнакомец снова навалился на стол, и оказался слишком близко. — Ты хочешь разговаривать со мной по-справедливости, поиграть на равных, так я понял твоё последнее желание?
   Я молчала. Ну что тут можно ответить, когда тебя "пролечили", а ты не заметил?
  Старая ранка открылась, и вместе с новой они закровоточили. Кожа посинела, кошмар какой-то...проходимец слизнул кровь с моей руки...я ослабела, ранки затягивались ...поиграть на равных...кровь за кровь, я ещё не сошла с ума. Я создаю миры , а ты в них выживаешь. Я задрожала, как всякая порядочная антилопа.
  — Лучше умереть, чем согласиться играть с тобой. — выдавила наконец я, краснея как дура.
  — Одно другому не мешает, — ответил проходимец, снова откидываясь на спинку стула.
  — А какие ставки в этой игре? — деловито спросила я, подозревая, что очень трудно будет отмазаться от предложения проходимца.
  — Твоя жизнь, что же ещё!
   Я стала рассуждать логически. Если я уже, предположим, как-то незаметно умерла — то терять мне нечего. А если я ещё жива, то — судя по выражению лица проходимца — всё равно скоро умру. Один чёрт, терять нечего!
  — Я так и думала. — кивнула я, в больших количествах заливая чаем своё пересохшее от волнения горло. — А если мне повезёт, и я выиграю? Какая будет награда?
  — Почётная грамота, — улыбнулся проходимец, как хитрый кот и пикой на хвосте подцепил с золотого блюда булочку. В его зубах она очаровательно деформировалась, запахло свежеиспечённой сдобой.
  — А если я откажусь, то, конечно, скоро умру? — иронически сказала я, на секунду оторвавшись от бесконечного чая. Зубы мои постукивали по краю чашки, как испуганные кролики, и я ничего не могла с этим поделать.
  — Когда откажешься, тогда и узнаешь. — отмазался проходимец, подцепил следующую булочку своей душераздирающей пикой и протянул хвост через стол: — Хочешь попробовать?
   Я отвела в сторону застывший перед ртом хвост с ароматной булочкой на конце.
  — Ничего в рот не лезет.
  — Открой пошире, и влезет, — посоветовал проходимец, закручивая и раскручивая колечком немного своего бесконечного хвоста, и маяча булочкой...
   Когда проходимец в очередной раз раскрутил колечко, я поймала его за хвост и ненадолго задумалась, глядя на булочку.
  — С чем эта булочка? — спросила я через некоторое время.
  — А с чем бы ты хотела, дорогая?
  — Пожалуй, я бы хотела крошечную булочку с шоколадным кремом и немного мака.
  — Ну это и для тебя нетрудно. Уговаривать тебя или сама попробуешь вообразить?
  — Воображу, — согласилась я с нехорошим человеком. — когда рак свистнет.
   И вообразила на золотом блюде рака, который свистеть уж точно не умеет, — варёного. Но он взял, гад, и свистнул! Просто неприлично. Можно и обидеться, но на обиженных, как известно, ездят всякие проходимцы.
  — От нечего делать, он, наверное, свистнул, — предположила я, одновременно пытаясь деформировать булочку на хвосте. Проклятая булка!
  — Попробуй рассуждать логически, — посоветовал проходимец.
  — Чтобы деформировать булочку на равных, а только так и деформируют приличные мёртвые люди, необходимо, по-видимому, воспользоваться модификатором и булочкой. — заученно повторила я на неизвестном языке условие задачи по электронике. — Вопрос: как же деформируются булочки?
   Чёрт бы побрал всё вместе взятое! — в сердцах подумала я.
  — Тяжело в учении, легко у чёрта, — снисходительно молвил проходимец, — Пойди загляни в учебник, двоечница!
   Справедливо предполагая, что на подаренной проходимцем полке с книгами нужный учебник внезапно затерялся, я вообразила старый, как мир, покрытый пылью " Учебник по электронике" . Быстро пролистала. Чёрт, как всегда, прибрал немного и себе: нужная страница была выдрана.
   От безнадёги я стала действовать методом научного тыка. Подёргала тихонько пружинистый и тёплый живой хвост проходимца туда-сюда, из стороны в сторону, сверху-вниз, скрутила немного хвоста в кольцо, снова раскрутила, пожала...
  — Тебе это не доставляет дискомфорта? — спросила я предусмотрительно, ощущая, что у хвоста поднялась температура, — Обычно, никто не любит, если его подёргивают за хвост.
  — Если живой, то, конечно, не любит, — сказал проходимец, наблюдая.
   " Может, всё дело в булочке?" — тихо намекнул кролик из сундука, видя, что метод научного тыка затягивается, а булочка всё ещё не деформирована.
   Я переключилась на булочку. От хвоста булочка нагрелась, стала мягкой, свежей, горячей и почему-то очень маленькой. Я бы даже сказала, что булочка стала микроскопической. По крайней мере, мне никак не удавалось её разглядеть. Пахло шоколадом. От мака кружилась голова. Невыразимо захотелось спать. Я положила голову на стол и заснула. Мне приснился сон.
  Ночь, темно, кэш крадётся...
  — Куда же делась булочка? — спросила я, проснувшись.
  — Деформировалась, — ответил проходимец, убирая у меня из-под носа хвост с деформированной булочкой, и доставая из-за своего уха папиросу " Беломор" Папироса была слишком длинной, аккуратно закрытая на конце.
  — Что это? — спросила я с любопытством.
  — Немного кэша.
   Проходимец прикурил от своего хвоста. Затянулся. Задержал дыхание, стал похож на моего возлюбленного.
  — Странно как-то пахнет...— сказала я, нахмуриваясь. Мне вдруг захотелось вскочить и убежать куда глаза глядят. Я даже попыталась вообразить, что уже закончила воображать. Но ничего не получилось. Я сильно испугалась. Поняла, что я в гостях, как наркоман у галлюцинации. Я впала в настоящую панику. Тени от костра причудливо ложились на лицо незнакомца, делая его похожим на леопарда.
  — Нормально пахнет. Валерьянкой, — сказал проходимец, протягивая мне на хвосте немного кэша. — Вдохни. Теперь уже поздно закрывать глаза.
   Я вдохнула.
   Пахло белым шоколадом . От мака кружилась голова .
   " Это вечный сон смерти" — шепнул мой кролик, засыпая.
   У меня заложило уши, я перестала слышать. Пропадали вещи, разлагаясь, словно в кислоте... Стало темно. Немота, начиная снизу поднималась наверх. Я уже не чувствовала: где я? сижу ли? стою? Что делаю? Кто я?
   К руке моей, держащей хвост, подкралась немота. Хвост тихо выскальзывал, как намазанный маслом. Кто-то взял меня за косу и откинул мне голову назад. Непонятно было, отдельно моя голова или ещё вместе с телом. Я почувствовала запах крови. От него исходили вечный покой и любовь.
   Соединимся в смерти,антилопа.
   Нет, — сказала я мысленно. Это мысленное движение придало мне немного силы. Что-то коснулось моего лица. Мне показалось, что я дёрнула головой.
   Нет.
   Я сжала хвост, и со всей силы, на которую только могла быть способна, — кто её знает, эту силу? — тыкнула пикой в пространство вселенной, надеясь попасть прямо в кэш. Кто его знает, этот кэш! Может в нём самом и есть самое главное противоядие. Уметь бы отделить одно от другого.
   Острая боль была мгновенной и я проснулась. Я почувствовала невероятное облегчение. На левой руке появилась третья ранка — игольное ушко, немного крови, но, по сравнению с моим сновидением, это было не страшно. Три ранки образовали ровный треугольник. Губы горели, были влажными, я потрогала их языком.
   " Совсем уже эти принцы офонарели!" — подумали мы вместе с кроликом.
  — Иногда второе дыхание открывается с последним вздохом, не правда ли? — любезно спросил проходимец, вдыхая кэш.
  — Да, если это дыхание искусственное.
   Ты осталась верна Себе , и делать тебе теперь абсолютно нечего.
  — Сыграем? — спросил проходимец, протягивая немного кэша.
   От нечего делать я вдохнула.
  — Сыграем.
   Терять мне было нечего. Я находилась в царстве мёртвых. Там глупо говорить о жизни.
  — Как кэш? — спросил проходимец.
  — Хорошо.
  — Хорошо, когда хорошо, правда?
  — Правда.
   Внезапно мне стало совсем хорошо. Представьте себе кастрюльку (как прозаично, не правда ли?), в которой вдруг закипело немного кэша. Крышка стала подпрыгивать, а на крышке — дырочка.Кастрюлька, само собой, без дна. Крышка с дырочкой начинает вращаться по часовой стрелке на северо-восток. Честно говоря, всегда она так вращается, испокон веков. Сверху крышки с дырочкой — ещё одна крышка — тоже с дырочкой ( это для непонятливых). Тоже вращается, но — непредсказуемо, как " русская рулетка" . И когда две дырочки у двух крышек соединяются, тогда происходит то, что называется " настроиться на нужную волну" . Тогда начинает распирать во все стороны, и не знаешь: куда это девать? Хочется поделиться с кем-нибудь прямо сейчас, не отходя от кассы. Этого необыкновенного чувства любви и покоя становится настолько в избытке, что начинает капать с косы, как у некоторых с хвоста. Я поделилась с проходимцем, не в силах сдержать эту рвущуюся силу в себе. Это было чувство, сродни эйфории.
   Он вздрогнул и на лице его невольно отразилась мука, как у голодного человека, которого подразнили кусочком еды, и только раздразнили голод.
  — Эта эйфория скоро пройдёт, — сказал проходимец, овладев собой. — Это Божий Дар, против которого никто не может устоять. Но почти ни один не может жить им при жизни, пожалуй только Будда или Христос. Тогда это называется Светом. Обычно, он становится Откровением после смерти. Зря ты это сделала, сейчас набежит немеряно попрошаек.
   И действительно, за окном раздался жуткий вой, одинокий и отчаянный. Ворвалось, разбив окно, подозрительное существо: с длинным языком наружу, с телом и ногами большого паука. Существо смотрело одновременно заискивающе и злобно.Как попрошайка. Оставь надежду всяк сюда входящий. Существо жило в аду своих собственных ошибок.
  — Придётся дать ему немного кэша, а то он захиреет и умрёт по-настоящему. Ты слишком сильно его раздразнила.
  — Как это сделать?
  — Думай сама.
   Существо увидело, что немного мела в круге, очерченном вокруг котла, стёрлось, посветлело. Образовалась лазейка и существо туда ринулось. Я поймала его. Он уставился на меня в непоседливом смирении. Как ребёнок. Кошмар!
  — Аборт? — спросила я.
  — Да. Пять месяцев. Почти человек.
   От сострадания я покрылась кэшем. Он тёк, как молоко. Существо жадно слизывало. Чмокало, мурлыкало...Я почувствовала материнский инстинкт, жалость, даже нежность.
   Наевшись, существо зазевало, осоловело смотрело на меня, как на мать.
  — Не волнуйся. Бог их приберёт. Он умер совсем недавно.
  — Что же получается, нельзя делать аборты? А как же свобода выбора?
  — Лучше слелать аборт, чем исковеркать жизнь себе и ребёнку. Не надо отваживаться на очень многое.
  — Почему?
  — Чтобы не выстлать дорогу в ад. Лучше думать обо всём заранее, чем потом расхлёбывать, Либэ.
   Я как-то погрустнела. Слишком много в жизни ошибок. Много печали.
   Думок сразу много появилось...Существо заснуло сытым сном прямо на полу. Он был счастлив. Он не простудится, он не умрёт, Бог его приберёт.
  — Ты хочешь что-то спросить, Либэ? — спросил проходимец. — Не стесняйся. — усмехнулся, — Спросите, и вам ответят.
  — М..м...У вас была возлюбленная?
  — Была.
  — И...что с ней стало?
  — Она сошла с ума. И могу сказать, почему. Я убил её отца. Есть ещё вопросы?
  — Нет, — сказала я и опустила глаза.
  — Понимаю. Горькая несправедливая Судьба заставляет тебя воображать ужасные вещи, а так ты добрая и порядочная трусиха, которая не хочет иметь дела с проходимцами, и предпочитает закрыть глаза при первом же удобном случае.
   Это было сказано презрительно.
  — Отчего же ты не хочешь разделаться с ней на самом деле? Я тебе помогу.
  — Придётся тогда убивать всех красивых женщин.Человека не переделаешь.
  — Приятно слышать разумные вещи. Но ты хотела бы отомстить, почувствовать своё величие, превосходство?
  — Не знаю. Наверное, хотела бы. Но только жалко как-то её убивать. В сущности, она не сделала мне ничего плохого. Ну родилась она красавицей, ей больше повезло. И она, как все женщины, хочет любить и быть любимой. А за это разве убивают? Конечно, она стерва и дура..
   Проходимец улыбнулся. Я покраснела, но взяла себя в руки и закончила фразу:
  — Но даже стерва и дура имеет право на счастье по мере возможности и сил. Человек не волен вершить суд над людьми по своему усмотрению, это прерогатива Бога. Можно только смотреть, указывать на недостатки, мучиться и страдать от несовершенства мира. Конечно, если на меня нападут, я постараюсь защититься. Отчего поддаваться, если потом будешь страдать от чувства неутолённой мести?... Если честно, я и сама сейчас удивляюсь тому, что говорю. Раньше я этого не знала. Нет. — поправилась я, — Такое впечатление, что я давно уже это знала, но на каком-то неизвестном языке, а теперь неожиданно вспомнила и перевела.
  — Да, немногие понимают ценность человеческой жизни, — туманно сказал незнакомец.
  — Да и потом: тяжкий груз совести, ответственность перед Богом, душа, наконец. — сказала я, присаживаясь обратно к столу.
  — Душа? — брови проходимца в поддельном удивлении метнулись вверх. Он очень внимательно посмотрел мне в глаза.
  — Да, — сказала я, глядя в глаза, — Она слишком дорого стоит. Разбазаривать её мне не по карману. Я человек небогатый, и поэтому экономный и предусмотрительный. Всё своё ношу с собой.
  — Да, небогатый. Сундук да кролик. А чего бы ты хотела? — проходимец прищурился и тонко улыбнулся. — Я, как нехороший человек, должен буду как-то вознаградить тебя за то, что ты любезно согласилась играть со мной. Какое твоё самое заветное желание?
  — Моё самое заветное желание уже исполнилось в огороде бабы Груни. Вы сами видите, — я кивнула головой в сторону котла, — что случается, когда исполняются самые заветные желания. Так что, я вообще теперь ничего не желаю. Мне на всё наплевать. И если честно, играть с вами у меня тоже нет никакой охоты.
  — Неужели? — надменно сказал проходимец. — Разве в каждой женщине не спит маленькая девочка? Кажется, её уже разбудили.
  — Я же не сказала, что я отказываюсь играть. Просто нет никакой охоты.
  — Ты пытаешься сделать мне одолжение, Либэ? — презрительно сказал незнакомец. — Не старайся. Я не нуждаюсь в одолжениях.
  — У меня нет другого выхода.
  — Выход всегда есть. Ты можешь отказаться.
  — Нет. Мне и самой немного интересно. Просто, я боюсь, что будет слишком трудно.
  — Что ты не справишься и тебе будет стыдно, это ты хочешь сказать? Боишься за что-либо отвечать, как этот...как его.. кролик.
  — Да, но с другой стороны..
  — Чем труднее игра, тем слаще награда, не так ли? Кто не ставит свою жизнь на кон, тот её и не выигрывает, Либэ.
  — Неудобно как-то за награду. Мама учила меня делать добро бесплатно.
  — Неудобно висеть на потолке вниз головой. Кто не берёт награды за свои труды, тот втайне желает почувствовать своё добропорядочное превосходство. Разве тебе не противно сидеть в этом захолустьи: непричёсанной и разбираемой по косточкам общественным мнением? Никакого полёта, свободы, выдумки, впечатлений, творческого огня. Ты, кажется, хотела стать красавицей? Я тебе помогу, — улыбнулся незнакомец, — Или, если не ошибаюсь, ты хотела стать певицей? Это можно устроить. Можешь прямо сейчас отправляться в Москву.
  — Хотелось бы стать красавицей и певицей одновременно, — сказала я.
  — Нормальный деловой подход. Вот видишь. А ты говорила, что тебе всё по-барабану. Что ты хочешь стать певицей — это я понимаю. У тебя есть голос, ни к чему зарывать его в землю. Правда, слуха маловато, — но это от тебя зависит. Слушай своё сердце. А вот зачем ты хочешь стать красавицей?
  — Ну так, — пожала я плечами, — Поклонники, цветы, любовь, записочки. Женское счастье.
  — Чтобы сказать однажды:" Фигушки!" , и почувствовать своё моральное превосходство? Делать мужчине одолжение, ложась в постель? Спасти мир, и быть хотя бы на пол шага впереди мужчины? Ответь, Либэ, зачем?
  — Не знаю. Тяжело загадывать. Просто именно сейчас мне это необходимо, а дальше как Бог на душу положит.
  — Зачем, Либэ? Ответь.
  — Не знаю. Когда тебя никто не любит, кажется, что жизнь проходит мимо.
  — Ты считаешь, что любят за красоту?
  — Ну, за доброту ещё, хороший характер, остроумие, оптимизм, за..
  — Нет, — перебил проходимец.
  — А за что же тогда?
  — За ботинки и пирожок. — усмехнулся проходимец, — Узнаешь, когда полюбишь.
  — Так я люблю, — возразила я удивлённо.
  — Кого?
  — Одного реального проходимца.
  — Знаю. Но только сейчас ты его не любишь.
  — Как это? Отчего же я тогда страдаю?
  — Ты страдаешь не от любви. Просто он появился в твоём захолустьи как житель с другой планеты. С планеты Интересной Жизни. Удивительный, необыкновенный, другой. Как Онегин, когда его увидела Татьяна. Интересный собеседник, умён, артистичен. Подходящий предмет для твоих амбиций.
  — В смысле?
  — Разве ты не хотела закадрить самого красивого, самого умного на свете, чтобы все отпали от зависти, как штукатурка со стены? Привязать его к ноге цепью, как собаку?
  — Неприятно, но это правда, — призналась я, кривясь. — Как-то вы тонко умеете бить прямо в цель ...своей пикой. Я ужасный человек.
  — Обыкновенный нормальный человек. Правда редко бывает приятной. Вначале она убивает, а потом уже оживляет. Но многие знают только первое, и бояться, как кролики. Такие обычно слывут добропорядочными людьми.
  — А как вы думаете, Татьяна любила Онегина?
  — И да, и нет.
  — Как это?
  — Не долюбила, так скажем. Побоялась общественного мнения, не хотела расстроить супруга, пойти против желания матери. Хотела угодить всем, кроме себя самой. Она же добропорядочный человек.
  — Как-то вы нелюбезно о Татьяне.
  — Нужно называть вещи своими именами, тогда чистоплотность и любезность придёт сама собой. Татьяна сама сделала выбор, Либби.
  — Татьяну тоже можно понять. Вдруг Онегин, добившись своего, взял бы и бросил её на произвол судьбы? Что же ей было делать?
  — Каждая женщина хочет служить " и вашим и нашим" , да?— улыбнулся проходимец. — Умирать от любви лучше под тёплым крылышком своего нелюбимого мужа, не так ли? Стерпится — слюбится? Нет. Кто хочет любви, тот должен быть бесстрашным и идти до конца. И, Либэ...настоящая любовь всегда рождает взаимность. Татьяна преобразилась от своей любви и стала красавицей. А кто же не полюбит красавицу? — насмешливо спросил проходимец.
  — А на что она похожа, любовь-то эта?
  — Трудно говорить о вещах невыразимых. Может, на ароматный цветок под солнцем и росой, а может на кастрюлю. Я смотрю, ты о чём-то усиленно размышляешь. Не хочешь поделиться мыслями с нехорошим человеком?
  — Я теперь понимаю, почему Пушкин оставил свой роман якобы " неоконченным" . Он не стал выбирать за Татьяну и обременять её своим выбором.
  — А когда Татьяна всё таки решила сделать выбор сама, к тому времени Пушкин уже умер.
   Я засмеялась и смеялась некоторое время.
  — Помните, последняя сцена: горящий от любви Онегин, Татьяна, входит муж.
  — Всё ему на работе не сидиться, старому ловеласу!
  — Прекратите! Если я сейчас же не выскажу свою мысль, я умру!
  — Понимаю, — засмеялся проходимец. — Стало быть, Татьяна, входит муж. Выбирай — не хочу.
  — Сейчас или никогда. Всё или ничего.
  — Тонкое наблюдение. Я рад, что ты догадалась. Отчего тебя это волнует?
  — Сами знаете.
  — Знаю. Просто я хочу, чтоб ты умела не только думать, но и выражать свои мысли.
  — А вам-то что? Отчего так печётесь?
  — Приятней поговорить с интересным человеком, чем с дураком, не так ли?
  — Печётесь о себе, стало быть?
  — О себе. И тебе советую. Кто может заботиться о себе, тот сможет заботиться и о других. О детях, например. Нет ничего хуже, чем родители, просящие подаяние, и не умеющие защитить своих детей, пока они не выросли.
  — Что это вы заговорили о детях? У вас есть дети?
  — Возможно, будут. Чем чёрт не шутит!
  — Это игра такая?
  — Вся жизнь — игра.
  — Не отмазывайтесь.
  — Я никогда не отмазываюсь, если в этом нет необходимости.
  — А как же вы различаете?
  — Сердцем и мыслью. Не хвостом же.
  — А душой что нужно делать?
  — Наслаждаться.
  — Так просто? — удивилась я.
  — Всё гениальное — просто.
  — А, если, предположим, человек грешил, куда девается душа?
  — Отдаётся другому.
  — Зачем?
  — На сохранение. Не топить же её, в самом деле. В крови, например. Бог милосерден.
  — Человеку порядочному?
  — Безусловно, — насмешливо сказал проходимец и глаза его замерцали.
  — И ... что же с ней делать?
  — Её надо искупить. Отделить от пролитой крови.
  — Как Христос?
  — Не обольщайся. Будь скромнее.
  — А почему же человек сам не может искупить свои грехи?
  — Возможно, ему нечем искупать. А если смотреть шире: Божий замысел, Провидение, дружба народов. Бог знает, что делает, как и Дьявол. Представь, что каждый будет сидеть со своей душой, как с пирожком и наслаждаться в одиночестве. Ни чай никто не хочет пить, ни разговаривать по существу вопроса, все молчат и наслаждаются, — тоска! Ты хочешь что-то спросить, Либби?
  — Да. Отчего вы так поступили со своей возлюбленной? с её отцом?
  — Гордыня и самомнение, Либби. Бич сильных мира сего. Мысль о собственной исключительности порождает равнодушие к чужим страданиям. — улыбнулся, — А, может, и не поэтому...
  — А разве не страдал бы Татьянин муж, если бы она ушла к Онегину?
  — Дурная голова Онегину покоя не даёт. — ухмыльнулся проходимец. — На его месте старого дуралея предпочтительней было бы самому выгнать Татьяну из дому, чем унижаться и просить её любви. Нет худшего одолжения, чем одолжение любви, Либби.
  — Скажите...м-м...а чем вы там занимаетесь?
  — Где именно?
  — На том свете. Как вы проводите свой досуг?
  — Любопытная ты, однако!Путешествую...
  — Путешествуете? — переспросила я риторически, с интересом, — Расскажите что-нибудь! Вы были в Америке? Какая она?
  — По существу вопроса или без?
  — По существу, само собой.
  — Америка — Страна чудес, вкус мечты, крепкий кофе в изящной золотой чашечке: выпил кофе — загадал желание, почистил зубы — и ты на свободе.
  — Нью-Йорк...— мечтательно сказала я, представляя Бруклинский мост с высоты полёта.
  — Манхэттен...Когда его совсем не видно в предночном сумраке, и в твоей голове он от этого становится очень маленьким, я бы даже сказал микроскопическим, как булочка на хвосте, хочется выйти на улицу, в тёплую майскую погоду, зайти в магазин, никуда не спеша, взять банку кэша, сесть на ковёр-самолёт, спрятанный под Бруклинским мостом, и в гордом одиночестве, со спокойной душой, курить кэш и облетать земной шар, как Гагарин...Что ещё надо, когда ты невидим и невридим?
  — Как вы поэтично про Америку, хороша чертовка! Из ваших уст, да про Париж бы ещё! — от интереса я подалась вперёд.
   Принц улыбнулся хитро...и роскошно как-будто, как майская роза. В глазах блеснул огонёчек, замерцал...Я сразу слезла с ковра-самолёта и занервничала, вися на потолке...игра, что ли, опять какая-то...
  — Париж... Париж, — пропел проходимец весьма двусмысленно, — Город женщин. Кто любит Париж, тот любит женщин, вернее, их утончённую иллюзию, их открытый рот. Особенно, если этот рот очень любопытный...
  — Прекратите!Вы же мёртвый, имейте совесть..Если вы и это хотите оставить на скрижалях истории, тут я — пас. Не позорьте меня, ей-богу! Ведь мне придётся всё рассказать — я не могу скрывать правду!
  — Как знать, как знать...Чего ты покраснела?
  — Так...Шекспира жалко.
  — Что ж, если я мог сказать:" Приятно лежать между девичьих ног. " — и это осталось на скрижалях, и никого не удивляет, отчего же ты не можешь сказать обратное?
  — Я больше не буду спрашивать у вас про города. Заткнитесь.
  — Как хочешь. Любишь наступать себе на хвост ради приличий?
  — Приличия тоже надо иметь.
  — Безусловно. Неприлично говорить о сексе, когда его нет...
  — А когда он есть, о чём же ещё говорить, — это вы хотите сказать?
  — Твоими бы устами, да...
  — Заткнитесь!Это невыносимо, давайте лучше поговорим про...
  — Невыносимо было, если б я засунул инструмент себе в задницу — вместо того, чтоб на нём играть, — и чтоб он ещё стучал мне каблуками по спине.
  — В смысле? Я вас не понимаю...
  — Прекрасно понимаешь.
  — Ну и объяснитесь!— разозлилась я, —Я вам не Шекспир...Я женщина, хочу, чтоб всё было прилично, по существу вопроса.
   Подлый принц сел на свой язык, как однажды на думки Шекспира, — и поехал:
  — Женщина — это инструмент, на котором мужчина играет, чтобы Бог его услышал. Как молитва. У Бога очень тонкий слух. Нужно играть искусно, на хорошем инструменте, и по существу вопроса, разумеется.
  — А когда Бог его услышит, что мужчина делает с инструментом? Играет, и не может заткнуться или вставляет его всё таки куда-нибудь? — ядовито спросила я, раздражаясь как лава в жерле вулкана. Чёрт бы побрал этих принцев! Вечно они говорят не по существу вопроса.
  — Затыкает инструменту рот, чтоб он научился играть сам, в собственное удовольствие.
  — Я так и знала! Вам бы всё наслаждаться, а мы все в...Как собаки!
  — Не прибедняйся. На собаке вряд ли можно хорошо сыграть. Она слишком привязчива, чтобы осмелиться запеть своим голосом без команды хозяина. Может тогда поговорить с ней про Париж, как ты думаешь?
  — Поговорите, поговорите...Пусть она вцепится вам в лицо от всей души!
  — Как вцепится, так и отцепится...
  — Смотря какая!
  — Если красавица, пусть вцепится ненадолго...по существу вопроса.
  — Не буду я с вами играть! — вспылила я, вскакивая, и грозно размахивая пальцем, — Идите к чёрту!Не буду играть и всё тут!
  — А ты говоришь: инструмент, пользуетесь...Не хочет — и не играет, чёрт бы её побрал!То у инструмента голова болит, то он не с той ноги встал, то у него блины горят, то у него ангина, то тарелку вообразил и кидается...мимо!По существу вопроса промазала или без?
  — Уйдите!— обессиленно воскликнула я, поворачиваясь к проходимцу спиной. — Я вас ненавижу!— я гладила неродившегося спящего ребёнка, чтобы скрыть своё уязвлённое сердце, не дать растоптать себя до последней капли. — Чтоб вы умерли! — хвост мерно застучал по полу... — А потом воскресли! — добавила я с отчаяньем и бессилием, чуть не плача.
  — Как кастрюля, покрытая росой...лохматая и распушившаяся, как змея. Не как айсберг, Либби, разве это плохо?— с ядовитой любезностью спросил проходимец.
   Я чувствовала себя пригвождённой этим языком, этим ядом и пикой к своей собственной человеческой ничтожности, тоска, дикая тоска...Слёзы ярости закипели в моих глазах, я не могла их сдержать, кусала губы, всё равно...
  — Какие ты выдаёшь аккорды, Либби! — с любопытством противного Карло или бездушного учёного продолжал резать мою личность проходимец. — Ты ещё не устала?
  — Уйдите! — шипела я, — Я хочу умереть...Но когда я умру, чтоб вы не смели ко мне подойти ни на йоту! Иначе я буду плеваться!
  — Я тоже так когда-то говорил, Либби... — смягчая издёвку в голосе доверительно сказал проходимец, — взывая в молитве. Все мы инструменты в руках Бога, дружба народов такая...Концерт по заявкам радиослушателей. Каждый услышит то, что хочет, Либби. Всё хорошо, успокойся.— на губах его вспыхнула сахарная, самодовольная улыбка, — Кто не умеет на тебе играть, тот не испытает удовольствия от твоей музыки...
  — То же мне, музыкант нашёлся! — ядовито зашипела я, как все змеи вместе взятые, не в силах заткнуться, — Не хочу я успокаиваться! Само не успокаивается, непонятно что ли! И не надо меня успокаивать, я в этом не нуждаюсь!Оставьте меня! Я хочу успокоиться в одиночестве, без ваших лекций!Я буду жаловаться на вас Богу, в конце концов!Тоже мне, нашли себе дудку! Идите к чёрту! А я хочу быть личностью!
  — Я уже не хочу, чтоб ты сердилась, а ты всё сердишься...как мамонт.
  — Я буду сердиться вам назло, вы меня ещё не знаете!
  — И какая тебе от этого польза — сердиться назло? — улыбаясь, спросил проходимец. — Пустота желает заполниться?
   Да он просто издевается надо мной! Я сорвалась с цепи...
  — Я вам ещё устрою! — налегла я на стол, возвышаясь над нехорошим человеком, глаза-в-глаза, слабею....наплевать! — Вы меня ещё не знаете! Я придумаю вам каверзу! — ядовито и со смаком процедила я сквозь зубы, от гнева приобретая некоторую устойчивость к ворожбе проходимцев, — Не сейчас. Потом. Сейчас я туго соображаю. А теперь оставим этот разговор! — я немного успокоилась и села на стул, надменно выпила чаю...
  — Каверза будет большая, как мамонт? — с ироничным любопытством Мефистофеля спросил проходимец непринуждённо, кусая булочку.
  — Как все мамонты в мире, вместе взятые! — в тон, улыбаясь как достойному врагу, ответила я, отпивая из чашки.
  — Я восхищаюсь этой каверзой!
  — Восхищайтесь, сколько влезет. Каверза сделает своё дело... — надменно проговорила я, как на презентации.
  — И что же это за дело? — с мягким юмором спросил нехороший человек.
  — Подлое, разумеется.— невозмутимо ответила я, — На то она и каверза!
  — Это будет каверза, которую я полюблю? Достойная каверза или только прикидывается такой?
  — Достойная, как все мои каверзы. — холодно произнесла я в ответ.
  — Что ж, если достойная, я согласен её полюбить.
  — Не надо мне вашей любви!
  — А я её не тебе предлагаю, а твоей каверзе.
  — Она отказывается от вашей любви. Эта каверза гордая, недвусмысленная, однозначная. Ей всё по-барабану.
  — Как подпиленная ножка у тубаретки?
  — Как все подпиленные ножки, при чём очень незаметно.
  — Чудесная каверза! Тебе она нравится?
  — Я её обожаю.
  — У нас много общего. Будем любить твою каверзу вместе.
  — Не примазывайтесь к моей каверзе! Я вам не позволяю!Я буду любить свою каверзу одна. Я — эгоистка.
  — Ты вроде говорила, что ты добропорядочная?...
  — Я добропорядочная эгоистка, — не смущаясь, сказала я.
  — Странное сочетание. Стало быть, ты — добропорядочная, а твоя каверза — эгоистка, так?
  — Я и каверза — одно. — сорвалось с губ на неизвестном языке.
  — Чудесно! Прямо наркотик!...Не могла бы ты подвинуться на ковре-самолёте, дорогая, мне Парижа не видно.
  — При чём здесь наркотик? — подозрительно спросила я, пропуская мимо ушей подковырки проходимца.
  — Образно выражаясь. Все люди — наркотики друг для друга. Живые и мёртвые. Одни торкают, а другие нет, вот и вся разница!
  — Я не наркотик, я личность. — возразила я.
  — Это почти одно и то же. Как чёрное и белое. Во тьме рождается свет, ослепляет, становится темно и так далее...О чём думаешь? Обо мне...
  — Ничего хорошего я про вас не думаю. Окститесь!
  — Думаешь: выгнать эту змею или оставить про запас?
  — Да, — призналась я, улыбаясь по существу вопроса. — Вот так вот выгонишь вас, а потом каверзу сделать некому, тоска!...Расскажите лучше про города, больно интересно. Я завидую вашей свободе, ей-богу!..
  — Не стоит. Что бы ты хотела?
  — Германия, что вы о ней думаете? — спросила я, — Непонятная, тревожная страна...
  — Германия — это отдельный разговор, — как-то двусмысленно сказал проходимец, посмотрев мне в глаза, — Вотан, разговаривающий с черепом Мимира, Гамлет — разговаривающий с черепом Йорика, Воланд — разговаривающий с черепом Берлиоза...Мистика и чудеса! А чудесам только стоит начаться — тут их уж ничем не остановишь.
   Чего-то он не договаривает, с подозрением подумала я.
  — Англия мне нравится больше...— сказала я, — Лондон, Манчестер...
  — Шекспир, играющий в футбол, — этим всё сказано. Прямо в кэш, само совершенство! — улыбнулся таинственно, — Я как-то был на свадьбе у одного англичанина, старинный замок, что-то потянуло на прошлое, но...меня никто не заметил. — тоном зловредного проказника заговорщески произнёс проходимец, — Пришлось деформировать серебряные ложки в знак протеста!
  — Зачем же вы испортили людям праздник?
  — Разве можно испортить праздник, если это праздник души?..— вынул из-за уха папиросу, —Немного кэша?..
  — Пожалуй...Бразилия, — сказала я, внезапно увидев с высоты птичьего полёта таинственную южную ночь на берегу ласкающего пляж океана...пальмы.
  — Танцующая в темноте... — сказал проходимец, вдыхая...— При чём она не одна там.
  — А с кем? — спросила я с любопытством, вдыхая вослед.
  — С бразильцем, само собой.
  — А бразилец с футбольным мячом! — засмеялась я весело, от души, как человек. — Не будем подглядывать..
  — Как хочешь...
  — Осторожнее!Я чуть не свалилась с ковра!Не надо так быстро...Что это за город?
  — Петербург. Загадка Сфинкса, тайник подсознания, Книги мёртвых...
  — Что это за человек сидит на набережной, с чемоданом? Онегин?
  — Онегин не носит джинсы, дорогая, он предпочитает шляпу. Это самоубийца.
  — Подождите! — закричала я, — Давайте с ним поговорим, это ужасно!Остановите ковёр!
  — Поздно, Либби. Он уже умер.
  — Мы видим мёртвых?
  — И мёртвых и живых. Вот тот обдолбанный, видишь?...разговаривает со сфинксом, живой. Ну чем не Эдип!...Что тебя так гложет, Либби?
  — Скажите, почему он так поступил? Зачем покончил с собой?
  — Бессилие и бессмысленность — тёмная сторона свободы выбора.
  — Не понимаю...У него же, наверное, остались родственники...Что же он о них-то не подумал?
  — Если ты не можешь подумать о себе, как же ты можешь подумать о ком-то другом?
  — Но он же думал, прежде чем решится свести счёты с жизнью? Или это получилось случайно?
  — Отнюдь. Разве можно случайно покончить с собой?Он думал...Семь раз отмерь, Либби, а хирург пусть занимается своим делом.
  — Зачем ему чемодан? Что у него там? Подлетим поближе...
  — Он сам. Легко потерять себя и тяжело найти...Он думает, что в чемодане лежит костюм, зубная щётка, носки...Не понимает, зачем это ему нужно по ту сторону добра и зла. Хорошо, если не додумается избавиться от чемодана. Слабость, глупость и раздутое самомненье...Выбросился из окна...
  — Кажется, что-то написано на чемодане?..
  — Ты страдаешь, ибо сам себя отверг
  — Это жестоко!...Сидит на себе самом и не может себя найти!...Смотрит на отражение лунного света, плывущего по воде...Давайте ему немного подскажем, — осторожно предложила я.
  — Не стоит.— холодно отозвался принц.
  — Полетели тогда к Богу, я сама ему всё выскажу. — угрюмо упиралась я. Человеческое, слишком человеческое...
  — И что ты скажешь? — с любопытством поинтересовался проходимец, улыбаясь краем рта, мерцая своими странными глазами.
  — Скажу:имейте совесть, не мучьте. Простите его, он так страдает...
  — Что, такая добрая, что заботишься о других? — с лёгким презрением спросил проходимец.
  — Вы иногда такой бессердечный! — вспыхнула я в сердцах.
  — Порода сказывается...
  — Я забочусь не о других, а о себе. Невозможно человеку чувствовать себя хорошо во время эпидемии чумы. Мне ненавистны болезни, ненавистны страдания, как ненавистно всё бездушное, кричащее в тупой бессмысленности свиного самодовольства: вперёд по трупам во имя прогресса чего-то неизвестного и эфемерного!Не потрогать его нельзя, не увидить, не поговорить по существу вопроса, — зачем, спрашивается, тогда идти по трупам, ради чего?Задницу ещё не умеют себе подтирать, а всё туда же: мир переделывать по своему усмотрению... Отчего так уверены, что неродившееся дитя обязательно лучше убиенного тобой? Просто так, чтоб свинья была довольна?
  — Возможно, Бог откармливает эту свинью себе на стол, Либби. — усмехнулся...кровожадно нехороший человек. Мне показалось, что я уже не с принцем разговариваю...Я смутилась немного, но не подала виду. — Отчего ты так взволновалась?
  — Да, — махнула я рукой. — Смешно мне себя слушать, если честно. Наступила, критикуя других, на свой собственный хвост. Решила посоветовать Богу — как мир переделать. Бог знает, что делает, — я вам верю. Но.. бессилие, страх — они всегда рядом, сидят внутри с самого рождения у каждого человека, как и смерть, и переодически хватают за горло, чтоб жизнь мёдом не казалась, по-видимому. Страх и отчаяние бессилия мало-мальски разумной букашки, плетущейся по какой-нибудь из рельс бесконечных противоречий, страх перед огромным бессмысленным бесконечным товарным поездом мироздания. Или поездом пассажирским — набитом всевозможными химерами: психически заразными идеями, революциями и ежи с ними. Или будем рассуждать уже: возьмём, например, призыв в армию. Это, конечно, не конец света, но для человека молодого, неопытного, нежного как персик, это мировая трагедия в масштабах собственной личности, террор местного пошиба..
  — Попробуй рассуждать об этом в двух аспектах, — перебил проходимец.
  — Я понимаю, о чём вы говорите. С одной стороны, армия — это своего рода исторический аналог древних ритуалов инициации — посвящение юношей в мужчины. Нож папы Карло, холодный скальпель хирурга. Что ж, если это хирург образованный, а папа Карло не дурак, — положительный аспект налицо. Вроде того: если ты не позволишь мне стать для тебя палачом, я буду для тебя лучшим другом. Прекрасный замысел, но что получается на деле?Вот тебе и второй аспект: чем дальше в лес, тем больше свиней, мнящих себя хирургами. В результате ни одного дерева, одни пеньки. Как же сохранить равновесие? Различать, где отрезать, а где оставить? Где принять испытания, а где от них увернуться?
  — Узнать один раз и навсегда?
  — Ну да.— осторожно сказала я, добавила: — Чтоб не париться.
  — А потом в самоуспокоении, безразличии жиреть и расплываться, кормить свою внутреннюю свинью, готовя себя на царский стол? Знание, дорогая, похоже на капусту. Прежде чем доберёшься до кочерыжки, придёться попотеть. Похудеешь, зато одышки не будет.
  — Так и дёргаться всё время, как Мальвина на верёвочке?
  — Пока не научишься ходить сама. Тебе ещё рано заботиться о других, позаботься о себе. И побольше юмора, Либби, чувства меры и пропорции. Только эти вещи делают человека более-менее свободным в подлунном мире.
  — Как-то всё мрачно, как-будто и не было никогда ощущения любви и покоя, эйфории...Всё пустое какое-то, бесцветное...Даже ваше присутствие, принц, меня не вдохновляет. Вы кажетесь мне сухим, бессердечным, как законы физики...Прыгнуть что-ли с ковра? — усмехнулась я мрачно.
  — Это пройдёт, Либби. Не зацикливайся. У меня сложилось такое впечатление, что ты любыми способами хочешь остаться в состоянии безответственного детства, взрослому человеку это не к лицу, тебе не противно от себя самой?
  — Противно, — призналась я.— Давайте дадим ему немного кэша? Помогите открыть кастрюлю...её заело. Не открывается, сука!... А это кто, живая или мёртвая?вон — идёт по набережной...
  — Отчего ты обратила внимание именно на неё? — улыбнулся глазами проходимец.
  — Не знаю. Как-то глаз на неё попал. Пришла из ниоткуда и уходит в никуда...
  — Что ж, нашему другу повезло, судя по теме... — улыбаясь и наблюдая, сказал проходимец. — Полетели, здесь больше некого оплакивать. Ты хочешь домой, как я погляжу?
  — Да, это так. — кивнула я. — Я как-то иссякла. Переутомилась, будто на работе. Хочется чаю, плюшку...музыку...или читать какую-нибудь лабуду и смеяться до упаду. Да и вы, я смотрю, снова стали похожи на принца, а не на рецепт сухарей. Чего смеётесь-то?
  — Так...по существу вопроса.— отмазался, как всегда.
   Вернувшись, я вообразила несколько деревянных на ощупь пирожков с капустой, а проходимец сделал их мягкими и слегка горячими, цепляя их на свой хвост.
  — Как это вы ловко подогреваете пирожки! — не удержалась я от комплимента, откусывая восхитительный, необычайно вкусный пирожок. — И чай даже не остыл!...Что это вы уткнулись в газету? " Брачные объявления" . Собираетесь жениться?
  — Хм! Какое интересное объявление! — воскликнул принц заинтригованно, придуривается, наверное... — Послушай, Либби..." Сказочная красавица неопределённого возраста ищет человека достойного, желательно с пирожком..." Пирожок-то ей зачем? "...Характер ангельский: немного дура, немного кэша." Что ещё надо? " Возможно, имею детей в высших сферах, а возможно и не имею. В свободное от работы время разговариваю по существу вопроса с принцем Гамлетом, .." Однако! "...спасаю души, пью чай, люблю свою каверзу." ..М-м..Здесь ещё и посткриптум! "Во дворе зарыто восемь трупов. Просьба не пугаться и могилы не осквернять!"
  — От какого числа у вас газета? — спросила я конкретным голосом, проглотив последний кусок пирожка, и запив бесконечным чаем. — Немеряно дней до Рождества Христова? — Откинулась на спинку стула, вообразила новенький глянцевый журнал, полный чудесных объявлений, написанных кверх ногами. Листаю...
  — М-м!..Ка-ка-я прелесть! " Древний принц с хорошей репутацией, с хорошим кэшем. Люблю Шекспира, достоен, курю, — пройду мимо вашего дома."
   Посмеялись...Я отложила журнал, а принц газету...Так как делать было нечего, то, — словно некая энергия, не терпящая незаполненной пустоты,— издалека приблизилась музыка — дивная, восхитительная...плавает себе в воздухе, очаровывает и не стремается, не пытается набить кому-нибудь лицо без надобности. Хорошо!...Некий голос вошёл в музыку, — как-будто отворил двери в брачные покои в старинном мрачном замке — темно, огни свечей легли на сторону,— показалось даже, что сквозняк был на миг пойман и отражён в звуках, — и стал подпевать...
  — Что это за песня такая— одни цифры? — удивилась я.
  — " Письмо на неизвестном языке" , — ответил принц.
   Божественная музыка! Низкий, как бы многослойный голос, придающий ей необходимую глубину, симметрично очерченный эгоизм, подковырку и одиночество...Хочется плакать то ли от печали, то ли от любви, то ли от восхищения — от полноты ощущений, наверное, от всего вместе взятого...Хоть бы не разреветься, такой позор......Музыка погасла.
  — Скажите пожалуйста, а Бог, он какой? — с интересом спросила я, незаметно вдохновившись " на вечные темы" ни на что не похожей музыкой и неизвестным подпевалой.Нельзя упускать возможности поговорить с мёртвым человеком. Он так много знает!
  — Ты как-будто спрашиваешь: скажите пожалуйста, который час? Случайно не подходила с таким вопросом к прохожим?
  — С каким именно?
  — С обоими.
  — С одним подходила, а с другим— что я, больная что ли! Не хотите поговорить про Бога?— не отставала я из любопытства.
  — Всё таки ты иногда задаёшь и оба вопроса. Законспирировалась, видоизменила чуть-чуть, но та же капуста со шпикачками. Кулинар!
  — Вы как-будто жену выбираете, ей-богу!
  — Но на этот раз меня уволь! — весело сказал проходимец и засмеялся. Так необычно.
  — Кулинар — не кулинар, вам-то что? Проходили мимо, зашли на огонёк и оскорбляете!
  — Как ты распалилась, прямо красавица!— насмешливо сказал проходимец, доставая из-за левого уха ещё немного кэша.
  — Прекратите издеваться! — так захотелось что-нибудь разбить, просто руки зачесались. Я не выдержала, схватила сахарницу и разбила её ко всем чертям! Необыкновенное удовольствие!
  — Ну вот и славненько! — сказал проходимец, затянувшись и улыбаясь. — Я, смотрю, ты хочешь немного кэша? Быстро люди привыкают к хорошему, не хотят с ним расставаться. Например, с хорошим мнением о себе самом.
   Он передал мне немного кэша. Я взяла у него из рук папиросу и немного затянулась. Эйфория.
  — Отчего же ты так разозлилась, Либэ? Из-за того, что я сказал тебе правду, а не соврал?
   Отчего же ты боишься, прячешься, юлишь?
  — Я разозлилась не на вас, а на себя, — сказала я, отдавая папиросу. — За то, что умудрилась обидеться на вас, на вашу правду, как дура и неумный человек. Ваша правда действительно меня поражает...своей пикой, как в картах поражает козырь на руках противника, а ты сидишь, как чмо, с какой-нибудь неуместной шестёркой...
  — С тремя шестёрками, — неожиданно вставил проходимец.
  — П-п-п... — споткнулась я на слове, — проигравшись в пух и прах, как дурак. Непредусмотрительно. Не стоит того. Дешёвка. Как на продаже девиц, ей-богу! Чем слышать это и видеть вас — не всегда — лучше умереть. Поначалу вы кажетесь зловредным, страшным, убийственным. Будто ваши грехи теперь стали вашим лицом. Возможно, это увидела Офелия. Если на этой стадии не сойти с ума, то можно сойти с ума от любви. Это парадоксально! Хотя, может быть, тут вы умудряетесь повернуться грехами внутрь, и сверкаете необыкновенной красотой вашего истинного лица и сексуальности. Тут каждой женщине хочется отдаться, раствориться, не вернуться, и совсем в тебе пропасть. Но какого чёрта это мне нужно! — говорите вы себе, раздражаясь и горько страдая одновременно, испытывая чувство неуютной длящейся однообразной вины, возможно и наслаждаетесь понемногу. Вы любите подобие, родственную близость души, возможно. Тот, кто любит себя, способен любить и другого, не так ли? Вы жаждете искупления, не мести — так желают только униженные и оскорблённые вами, обременяя вас на вашем пути. Вы жаждете искупления, потому что страдаете от себя самого, от своей правды, которую вы знаете, от своего двуликого, загрязнённого лица, и знаете, что должны терпеть, или лучше сказать: принимать, как боль, пока не придёт Время оплатить счета. И... любите наслаждаться, — опять вставила я, прямо заело, — Страдаете же вы с умом и изобретательностью, не бессмысленно , без истерик, как настоящий порядочный принц с хорошей репутацией, предусмотрительно оставленной на скрижалях истории. Вы знаете, куда вы идёте и зачем, и делаете это с шармом, как настоящий артист. Вы умный и честный человек, мне приятно вам это сказать.
  — Как запело ребро Адама!— в актёрском жесте всплеснул руками принц. — Что, слабо изложить всё это в стихах? — подтрунивая, наверное. — На неизвестном языке.
  — Всё печётесь о своём тщеславии? — ответила я в тон, — Снова хотите запечатлеть своё имя на скрижалях истории?
  — А ты всё печёшься о том, как бы закадрить самого умного и честного, пусть даже мёртвого?
   Мы засмеялись.
  — Не скрою, вы впечатляете. — призналась я, — Но живые должны любить живых. Это закон, не правда ли?
  — Всему своё время, Либби. Время видеть призрака и Время любить.Я смотрю, тебя распирает, как майскую розу. — сказал проходимец, подхватив мой взгляд. — Будь осторожней. Тяга к наслаждениям тебя погубит, Либэ.
  — Что ж, это будет сладостная смерть. Должен же быть хотя бы один изъян? Без изъяна всё застынет в своём духовном совершенстве, холодное, как айсберг. Хотя, возможно, я и ошибаюсь. Да и не изъян это вовсе! а надежда на исцеление, дружба народов, любовь к человечеству и божественное милосердие. Просто он очень тёплый и горячий, и поэтому валится из рук без всякой надежды, как намазанный маслом. И... скажу вам честно: теперь я хочу играть. Если уж я окажусь дешёвкой, то посмотрю правде в глаза и умру. Я не могу и не хочу поступить по-другому. Это правда.
  — Говорить её легко и приятно, не правда ли?
  — Безусловно! — тонко улыбнулась я.
  — Хочу тебя предупредить, Либэ. Если ты ошибёшься, то останешься в царстве мёртвых. Ты проиграешь абсолютно всё, слишком большие ставки в этой игре. Бог любит, чтобы было потруднее. — краем рта улыбнулся проходимец. — Подумай, так ли тебе это необходимо.Потом будет поздно отказываться. Есть ли у тебя какие-нибудь сомнения?
  — Сомнений нет, — призналась я, — Но и энтузиазма после ваших слов заметно поубавилось.
  — Излишний энтузиазм тоже ни к чему, — можно начать воевать с ветряными мельницами. Скажи, Да или Нет?
  — Да, да, да. И пусть мне повезёт.
  — Ни пуха ни пера тебе, Либби. — улыбнулся проходимец мягко.
  — К чёрту.
  — Выпьем? — спросил проходимец, вообразив бутылку розового вина и два длинных тонкостенных бокала. Налил.
  — Выпьем. — ответила я, поднимая бокал.
  — За что, Либэ? — спросил проходимец, приблизившись.
  — За возвращение того, что нам принадлежит по праву.
  — Отлично. Почти стихами. — мы чокнулись, — Может и кролик хочет приложиться? — отпивая, — Не сопрел он в сундуке-то сидеть?
   " Я не пью." — сказал кролик вежливо, откидывая крышку сундука. Уши торчат...Так, наверное, из гроба встают, когда делать нечего.
  — До дна, Либби. Последняя капля — залог успеха.
   Я выпила до последней капли, поставила бокал на стол.
  — Сейчас я всё забуду, судя по теме. — проворковала я, пьянея, и подпирая голову рукой.
  — Не сейчас. Чуть позже..
   Принц осушил бокал.
  — Говорят вы там много пили, в своём королевстве.
  — Было дело. Светает...
  — Вас проводить?
  — Спи уж.
  — Не хочу, как-будто спички вставили.
   За окном взлетела жаворонком песня. Романс, Танька старается. Как хороши, как свежи были розы...сказала антилопа леопарду...С клуба, наверное, идут, подумала я.
  — Голосистые у нас все, — сказала я, вставая со стула.
   Вышли на улицу. Я заметила, что на двери появился начертанный знак: небольшой кружок, разделённый на две равные части — чёрную и белую. Я не стала спрашивать, а кролик не настаивал. Я задумчиво уставилась на знак, прикидывая, что же он может означать. Возможно, потом пригодиться...Подумала: Видела я Гамлета без улыбки, но вот улыбку без Гамлета...тихо засмеялась сама себе.
  — Прощай, прощай и помни обо мне, Либби... — услышала я, и повернулась на голос.
   Никого не было, только предрассветный сумрак и кролик, сидящий на сундуке в обкэшенном состоянии. " Как в ожидании Чуда" , — подумала я. Тишина...Петух пропел, само собой.
   Подёргала дверь на всякий случай, она была заперта.
   Я проснулась с первыми петухами, со спокойной душой, без раздумий собрала свои нехитрые пожитки, спрятала кролика в сундук на всякий случай, начертала матери записку, чтоб она не волновалась понапрасну — обещала написать, как только приеду в Москву, взяла немного денег — на первое время, пока не устроюсь, молока, блинов, земляничное варенье, всякой снеди, плащ — если дождь вдруг, и вышла за калитку — встречать первый автобус.Три часа — и ты на станции Филоново, — сказал однажды Гриша-водитель маленькому мальчику, которого тошнило от запаха бензина. Но тогда я ехала не в Москву, подумала я, вздыхая над неизвестным будущим.
   Солнце всходило...Я стояла совсем одна, покинув мамино крыло и мне было грустно. Не люблю раннее утро, время кролика-реалиста. От нечего делать я поставила чемодан на скамейку около дома, и стала прохаживаться... Два дома туда, два обратно. Со двора Лепестовых послышался смех, я повернула голову, кто-то уходил огородами...Показалась Танька, увидела меня, подошла. Мягкая, женственная, семечки ест, — и что это мне прикирпичивалось её травить, удивилась я.
  — Хахаль, что ли, у тебя завёлся? — с женской проницательностью оглядывая меня, спросила Танька. — Видела я тебя сегодня с каким-то. В окно. Мамаша-то сильно не ругалась?
  — Мамаша спала, — ответила я, — Ты меня извини за всё, что-то на меня нашло.
  — Ладно.Забыто, — махнула Танька рукой, лузгая семечки. Растрёпанная, красивая, довольная, лёгкая тень под глазом от деревенских единоборств. Светилась изнутри, как тубаретка.
   Показался автобус...Остановился недалеко. Кряхтя, садилась какая-то бабка, кажется, Груня... Нет, тётя Люба. " Побыстрее, мамаша!" — торопил её водитель, — " Закидывайте пожитки, закидывайте!"
   Что-то ещё
   Что?
   Подумай.
  — Я уезжаю, — сказала я, — В Москву. Буду певицей, может услышишь...Хочу тебе доверить кое-что, на прощанье.
  — Что? — с любопытством спросила Танька.
  — Немного кэша. Возьми, — я вытащила из-за уха немного кэша и отдала Таньке. — На счастье.
  — Что это такое — кэш?
  — А кто его знает! этот кэш...
   Танька, смеясь, сделала вид, что взяла.
  — Куда положить? В сундук? — застыла с кэшем в руке. Улыбается.
  — В самую середину сердца.
  — Уже положила, — Танька раскрыла ладонь и прилепила её к сердцу, посмеиваясь, — Здесь.
  — Никому не отдавай, если попросит.
  — Ладно уж. Обещаю. Странная ты.
  — Это от нечего делать. Прощай.
  — Пока. Удачи. Напиши, если что, чего-как.
  — Спасибо. Напишу. Мой автобус. Прощай.
  ...Я ступила на первую ступеньку автобуса и забыла обо всём.
  
  
  ...Когда я приехала в Москву, чтобы стать певицей, у меня первым делом стащили деньги. Вернее, я их проиграла, как умная Маша. Не знаю, что это на меня нашло, прямо помутнение какое-то...а, может, подумала: повезёт. А кому повезёт, как известно, у того и петух снесёт.
   С банкой земляничного варенья в сумке, без гроша в лифчике, чувствуя себя круглой дурой, я сидела на вокзале в зале ожидания, и совершенно не могла себе представить, что теперь делать. Москва, лучший город земли, чудесная столица, чёрт бы побрал всё вместе взятое...От количества людей рябило в глазах. Смрад, шум, все несутся во все стороны, апокалипсис какой-то...
   Рядом со мной села женщина. Цыганка, чёрные очи, красавица, чтоб ей пусто было...Не сразу я поняла, занятая своими мыслями, что она со мной разговаривает:
  — ...ай, давай погадаю! —голосила, как иерехонская труба, хоть уши затыкай...— Вижу, сглазили тебя, красавица!...
   " Издевается ещё!" — подумала я со злостью. Покосилась на неё мрачно, неприязненно. Кофта у неё на груди была сильно испачкана чем-то красно-коричневым, порвана... Она взяла меня за руку, раскрывая ладонь, я удивлённо вскинула глаза, случайно встретилась с ней взглядом, смутилась отчего то, ослабела, мысли куда-то провалились, сказала:
  — Погадай, не всё ли равно.
   Заводила пальцем по моей ладони.
  — Вижу, предстоит тебе дорога, долгая...тёмная, злая..
  — Хватит! — выдернула я руку. — Мне и так тошно, вы ещё тут со своей дорогой, ей-богу!
  — Подожди, красавица, — мягко снова беря меня за руку, заворковала навязчивая женщина. Я попыталась выдернуть ладонь, но цыганка вцепилась, как удав: — Вижу знак, — удивлённо вскинула брови, глаза стали отсутствующими... — корона, благородный человек ожидает тебя...мёртвый..
  — Прекратите! — рявкнула я, выдёргивая руку. — Что вы предсказываете такие ужасные вещи?!
  — Дурочка! Денег не попрошу, мне самой интересно: дай руку, посмотрю, — необычная у тебя ладонь.
  — Смотрите сколько влезет! — смирилась я под женской мягкостью и настойчивостью, навеевшие мне воспоминания о матери. — У меня всё равно денег нет. И что вы там увидели? Что чемодан из камеры хранения уже каким-то образом умыкнули?
   Она закрыла мне ладонь, посмотрела как-то странно...
  — Не могу сказать тебе, девочка. — снова посмотрела в глаза, подбодрила: — Но о тебе позаботятся...Ничего не бойся.
  — Вы на меня так уставились, словно меня на ваших глазах поразил метеорит! — нервничая, пошутила я и попыталась рассмеятся, но получилось как-то зловеще. Женщина посмотрела тревожно и болезненно.
   " Такой, наверное, была цыганка Радда, пока не умерла. Что за красавица!" — подумала я, — " Бледная только какая-то, будто из гроба встала. Болеет, наверное, бывает..." Женщина будто ждала чего-то...
  — Мне будет приятно, если бы вы согласились взять у меня...банку земляничного варенья. Больше у меня ничего нет. Я проиграла все деньги, это правда.
  — Давай варенье, — деловито согласилась женщина, — раз кэша нет..или как?
  — Никак. Не понимаю, о чём вы говорите...что ещё за кэш?
  — А кто его знает, этот кэш! — вздохнула женщина.
  — Возьмите, — сказала я, отдавая варенье. — Пусть вам повезёт, хоть кому-нибудь...— сказала я тоскливо, нахмуриваясь непроизвольно. Женщина кивнула в знак благодарности.
  — Что же ты будешь делать без денег, одна? — спросила цыганка, посмотрела на меня как-то заинтересованно...странно, кто я ей, что ей до меня...словно знает что-то и скрывает, молчит в тряпочку...непонятка какая-то!подвох, может быть... заговорщески склонилась ко мне — Тебе деньги нужны? Ты можешь их заработать...
  — А что вы предлагаете? — удивлённая, спросила я.
   Разговорились... Оказывается, многие богатые мужчины — из чувства сострадания к приезжим деревенским девушкам — разрешают им за некоторую плату убирать свою холостяцкую квартиру. Ну что ж, работы я не боялась: мыть посуду, полы, чистить ванну — кого это напугает? С такими мыслями я и отправилась на Тверскую — место встречи домработниц и жэнтэльменов изменить нельзя.
   Воистину, это был День Генеральной Уборки!
   Несметное количество чистоплотных проходимцев приглашали меня убрать свою квартиру. Я хотела выбрать того, у кого квартира побольше, — чтобы, соответственно, и денег побольше заплатили. Таким образом я распугала большое количество проходимцев, на вопрос: сколько квадратных метров у него в помещении и каким чистящим средством предпочитает пользоваться? — московские джентлмены терялись, не зная, в силу особенностей своего пола, как может называться хоть какое-нибудь чистящее средство. Некоторые женщины решили , по-видимому, что я издеваюсь над московскими мужчинами, и вступились за них. Отчего окружили меня и потребовали убираться с их территории, угрожая дефэйсом. Я поняла: они просто конкурируют со мной. Что ж, конкуренция — она и в Африке конкуренция, и досталось бы мне от этой конкуренции, если бы не один приятный проходимец, который на мои вопросы о размерах помещения хотя и отвечал уклончиво — не терялся, не пугался и не убегал.
   Когда мы приехали к нему домой, он первым делом попросил меня начать с ванной. Я пошла в ванную, нашла там тряпочку и что-то похожее, как мне показалось, на чистящее средство. Намазала ванну этим средством...В тот момент, когда я намазывала раковину, в ванную комнату зашёл проходимец и чему-то сильно удивился. Я в свою очередь тоже сильно удивилась, потому что проходимец, мягко говоря, был голый. " Ну я понимаю, Москва — город современный, " — сказала я проходимцу, — " но не до такой же степени! Я вообще-то приехала к вам убрать квартиру, а не любовью заниматься. А если вы будете настаивать, " — добавила я подрагивающим, но конкретным голосом, — " я женщина сильная, знаю несколько деревенских единоборств. Я вас так тресну, что вы потом не встанете. Тем более, " — продолжала я, никак не останавливаемая застывшим как эскимо проходимцем, — " тем более, я приехала в Москву, чтобы стать певицей. У меня голос в десять, даже в сто раз громче, чем ...э-э-э... Я буду кричать! И ещё: когда я нервничаю, я теряю голос, — а от своей мечты я отказываться не собираюсь, так считайте, что я стала вдвое сильнее. И если вы не хотите, чтоб я вам спела, то я пошла."
   Сказав своё, я замолчала. Проходимец тоже молчал, пребывая как бы в прострации. Потом он неожиданно согнулся пополам, повалился на пол, и очень долго катался по нему, воя от смеха.
   Я страшно испугалась, подумала: сумасшедший проходимец!
   В конце концов, не считая облезшей ванны, мы поладили.
   К слову сказать, мне исключительно повезло. Первый же попавшийся мне проходимец оказался музыкальным продюсером.
   Я ему спела, и он даже просил, чтоб я пела потише, а то соседи услышат.
   Продюсер проявил себя человеком положительным, помог мне устроиться в Москве, добился того, чтоб я запела хорошо поставленным голосом, и как-то однажды пригласил меня в клуб " Веретено" , отпраздновать выход моего первого альбома, и мой первый клип: " Письмо на неизвестном языке" .
   Всё было прекрасно. Я первый раз в жизни выпила вина, сидела напротив продюсера, смотрела на него, и в с воём воображении делала ему лёгкую пластическую операцию. После знакомства со мной внешность продюсера сильно изменилась. Прежде всего глаза. Теперь они имели обыкновение время от времени вылезать из орбит и подолгу застывать в таком положении. Потом нос: я его случайно несильно повредила, когда он сунулся куда его не звали, — нос сидел немного криво. Уши на вид не изменились, но сам продюсер постоянно затыкал их ватой, зловредно при этом утверждая, что если я не буду говорить тихо, как все люди, он меня убьёт. Я так подозреваю, что продюсер врёт, а просто у него уши болят. И выражение лица у продюсера сильно переменилось. Если раньше оно было спокойное, обладающее здоровой критической мыслью, то теперь это было беспокойное, ежеминутно дёргающееся лицо, у которого прямо на носу тихо сидят чудеса, и он не знает, чем бы их прихлопнуть... Стало быть, делала лёгкую пластическую операцию.Потыкала в глаза, задвигая их обратно, вытащила вату из ушей, нос не стала трогать — очень мужественно он смотрел направо, это мне нравилось. Ну и всё такое по мелочам, чтоб не скучно было: приоткрыла рот и на резцы нарастила клычки, в глаза впрыснула мистического красноватого блеска, ногти удлинила и загнула вниз, остро наточила. Вот, собственно и всё, — остальное было у продюсера в порядке. На себя я на всякий случай повесила веник чесноку. Теперь передо мной сидело совершенство и я уставилась на него. Продюсер время от времени косился на мою шею и около шеи, болезненно дёргался, может быть чеснок его беспокоил.
   Всё было хорошо до того момента, пока я ещё не хлебнула вина, и кто-то не запел про пальмы и море, которые " она видит во сне" . Я быстро клюнула на это и стала выращивать пальмы. Выращивая пальмы, я так увлеклась, что от них уже было не пройти, не проехать. Вместо сцены я видела море.
   Через некоторое время продюсер предложил мне пройти на сцену и спеть. Я сказала, что не пойду, потому что плавать не умею. Продюсер подозрительно покосился на меня и не стал настаивать. Чуть позже я захотела в туалет и направилась туда, обходя по дороге пальмы, а так как пальм было очень много...ну вы сами понимаете.
   Продюсер тоже понял, вывел меня из клуба, усадил в машину и повёз к себе домой. По дороге меня укачало и по приезде я ничего не соображала, сделалась невменяемой, и никак не могла понять, чего от меня хочет продюсер. Потом я вспомнила, что он хотел в клубе, чтоб я спела. Я стала петь. Продюсер обозвал меня дурой. Некоторое время я пела, не понимая кого это он называет дурой, потом повалилась набок и, как утверждает продюсер, захрапела, но скорее всего продюсер врёт.
   В эту ночь мне приснился странный сон.
   ...Комната освещена непонятным рассеянным светом, стоит широкая кровать, на ней непринуждённо развалился неизвестный человек лет сорока, закутанный в простыню, как в плащ. Руки его ловко, по разному, перемешивали карты. Судя по рукам — первоклассный жулик, судя по взгляду — заядлый рыбак, судя по виду — важная особа. " А, судя по всему" , — подумала я на неизвестном языке, — " немного падший и немного с изъяном в голове. Как всё живое, впрочем." Причём настолько живое, что у меня из самых низких, тёмных недр души сразу же вспорхнула, обнаружила себя на свету и овладела моим " Я " " собачья психология" : рабское подобострастие и страх. " Какой позор, если Он это заметит" , — подумала я, представила этот позор, познала его с невероятной скоростью и обнаружила, что позориться не стоит. Собачья хватка удивилась моей сообразительности, ослабела, и снова рухнула на дно. " Много ли рыбы вы надеетесь поймать в моём сундуке?" — хотела я спросить важную особу, но передумала. И так было понятно, какие могут быть у озера вопросы.
  — Добрый вечер, — поздоровалась я, чтоб молчание не затягивалось.
  — Нормальный вечер.Обычный. — ответил собеседник. — Садись, будь как дома, — кивнул на тубаретку рядом с кроватью.
  — Боюсь, что ножка у тубаретки подпилена. — осторожно произнесла я. — Если вы не возражаете, я могу сесть на край вашей кровати. У своей кровати никто не будет подпиливать ножки.
  — Логично, — вежливо улыбнулась важная особа.— Садись, куда не боишься.
   Я присела на край кровати. Заметила, что на шее важной особы намотан шейный платок или шарфик, чёрт разберёт.
  — Прошу прощения, что приходиться разговаривать с вами, лёжа в кровати. Я немного приболел, требуется постельный режим. ОРЗ, как говорят врачи, ничего страшного.
  — Как же вы умудрились простудиться? — удивилась я.
  — Сквозняк. — пояснил собеседник. Махнул рукой в сторону тубаретки, на которой откуда-то взялся здоровенный кролик — почти с меня ростом, заспанный и в пижаме. — Эта скотина всё проветривает. Свежего воздуха, говорит, не хватает. Отъявленный хулиган!
   " Попрошу отмазать." — шепнул мне кролик беззвучно. Кролик показался мне странно знакомым.
  — Это ваш кролик? — спросила важная особа.
  — По-видимому, — неуверенно ответила я.
  — По-видимому или ваш?
  — Её, её... — сказал кролик.
  — А ты помолчи, тебя не спрашивают! — грозно крикнул незнакомец.
  — Мой.
  — Дорогая, что же вы так распустили этого негодяя? Нехорошо. Люди жалуются, знаете ли. Нет, говорят, никакого покоя:пьёт, курит, ругается матом, дебоширит, дерётся, поёт по ночам...— посмотрел на кролика, — ...пишет пасквили. Прошу заметить, личность невероятно трусливая, хитрая и двусмысленная!
  — Разрешите сказать ему пару слов недине? — спросила я.
  — Разумеется.
   Мы с кроликом отошли в уголок, где я возмущённо припёрла этого прохвоста к стене.
  — Как же ты докатился до такой жизни?! — спросила я кролика на неизвестном языке гневным шёпотом, — Ни на минуту тебя оставить нельзя! Прекрати меня позорить! А то я засуну тебя в аэрогриль.
  — Помилуй, душа моя, что же мне делать?! Тоска... — придушенно изворачивался подлый прохвост, — Я же так...это...шучу! Что ж поделать, я каверза безответственная, не могу удержаться... — бубнил кролик, —...дурная наследственность, аппендицит в детстве вырезали, никто не хочет дружить...Кто-нибудь взял бы меня на поруки,а? — зашмыгал носом, —...но я бедный и несчастный! Меня никто не любит, у меня уши некрасивые...— высморкался в мой подол.
  — Прекрати! — закричала я возмущённо и дала ему по уху. Несильно, для остраски.
  — Разрешите взглянуть на пасквили? — спросила я.
   Уши кролика испуганно повисли горизонтально, как лопасти вертолёта.
  — Вон, целый сундук, — махнул рукой незнакомец. — Читай, сколько влезет.
   Я принялась изучать пасквили.
   " Во всём виноват Пушкин!Прошу разобраться. Каверза-аноним."
   Какой позор! — подумала я. — Чем ему Пушкин-то не угодил!
   " Древние принцы курят, пьют чай, разговаривают на сексуальные темы с порядочными девушками. Куда смотрит правительство! Куда смотрит Шекспир! Прошу не оставлять без внимания сей факт. Каверза-аноним."
   " Онегин не носит джинсы. Позор! Куда смотрит Пушкин! Попрошу разобраться. Доброжелательный кролик-аноним."
   Какой кошмар! — подумала я, поражаясь подлости некоторых кроликов.
  — Предлагаю убить эту ябеду!— предложил собеседник весело.
  — Ну что вы! Это негуманно. Жалко как-то убивать эту гадину, — добавила осторожно: — Он же ни в чём не виноват.
  — Да, редкостный безответственный болван! Пишет пасквили, но ни в чём не виноват.
  — У него такой характер, — вступилась я немного из упрямства, немного из жалости, — Может, он исправится.
  — Я больше не буду, — тихо сказал кролик, ёрзая на тубаретке, и опустил глаза.
  — Я ему не верю, — сказал собеседник. — Может, его в тюрьму посадить?
  — Он там умрёт от одиночества, я его знаю. Пусть даст слово, что будет в дальнейшем вести себя прилично.
  — Бесполезно. Он уже обещал раз...непомеряно.
  — Может, его отдать кому-нибудь на поруки? — предложила я. — Кому-нибудь порядочному?
  — Порядочному и гуманному, может быть?
  — Возможно, — осторожно сказала я.
  — Где же сейчас найдёшь такого человека? Вы, может быть, знаете?
  — Есть такая девушка хорошая...Таня Лепестова, кажется, зовут.
  — Это которую ты в кипящем масле варила? — усмехнулся собеседник.
  — Варила, — созналась я. — Но я тогда ещё не знала, что она человек гуманный.
  — Как чудно! Какой содержательный ответ. Но что же делать с кроликом? Вы заступились за него, вам и решать.
  — Может, его в школу отправить? — изголялась я, отмазываясь от обузы. — Будет учиться, забудет про подлости. Есть у него образование?
  — Три класса по существу вопроса, — ответил кролик. — Не буду я учиться!
  — Не хочет учиться, как видите, — развёл руками собеседник.
  — Есть у него родители, может быть? — не сдавалась я.
  — Я сирота, — сказал кролик жалостливо и шмыгнул носом.
  — Друзья и родственники, куда они-то смотрят?! — возмутилась я.
  — Помилуйте, дорогая! Кому нужен подлый, безответственный кролик?
  — Что, он никогда, ни с кем не дружил? Не верю.
  — Была у него одна подружка, — ответил собеседник, — но она выросла, вышла замуж, поумнела. Какие могут быть кролики у взрослого человека, подумайте сами?
  — Она вышла замуж по любви? — спросила я из любопытства.
  — Разумеется, по любви.
  — И что же сказал муж, когда она рассказала ему про кролика?
  — Вы думаете, она дура что ли? Это женщина разумная, она не стала ничего рассказывать.
  — Как же она могла скрывать правду? — удивилась я.
  — Она много пострадала из-за своей правды. Правда ей опротивела.
  — Как грустно, — мелодраматично промямлила я.
   Но кому хочется страдать за правду?
  — Кролику нужен друг, — сказала я. — Может быть, Пушкин согласится с ним поговорить?
  — Бедный Пушкин! — воскликнул собеседник, как в театре. — Все его вспоминают, кому не лень! Пушкин терпеть его не может, он устроил Пушкину каверзу. — усмехнулся. — Но Александр Сергеич тоже не дурак!
  — А кто-нибудь есть у вас на примете? — напрямик спросила я. — Что вы сами думаете?
  — Может, принц Гамлет, —выложил карту на кровать, — но...кто его знает, этого Гамлета!Где-то он шляется опять, всё ему в гробу не лежиться. — ворчливо сказал собеседник, добавил ни к селу, ни к городу: — Все хотят сыграть Гамлета, чёрт побери!
  — Я понимаю, — догадалась я. — Тут нужна не просьба, а желание. Мне этот кролик интересен: обаятельный, гадина, подлец...Я возьму этого кролика себе.
  — Боюсь только, что вы его прибьёте ненароком, в порыве гнева, — этот кролик невыносим. Очень сильно испортился с некоторых пор.
  — Постараюсь не прибить, — пообещала я.
  — Я вижу, он вам и за деньги не нужен. Зачем же вы согласились?
  — От нечего делать, — пошутила я, не зная что ответить. Добавила на неизвестном языке: — У него есть одно непомерное достоинство: он всегда говорит правду, даже когда врёт. — приврала я про кролика. — Может, он станет моим лучшим другом. Чем чёрт не шутит!
  — Да уж, и не говорите...
   Из тёмного угла комнаты, больше похожий на провал, вышла на свет маленькая длинная собака, постукивая коготками по полу. Испугался на мгновение то ли от неожиданности, то ли ещё от чего...завилял хвостом неуверенно: я доброжелательный, а вы?...давайте дружить.
   У меня смутно захолонуло сердце. Я застыла как памятник и похолодела.
   Незнакомец склонился к собаке, игриво почесал ей ухо...длинные пальцы, тёмный перстень...Щенок обрадовался, лизнул руку, засуетился, встал на задние лапы, операясь на кровать. Незнакомец постучал по постели ладонью, сказал как-будто даже нежно:
  — Залезай, отдохни. — посмотрел на меня, — Что поделаешь, стрес-с! — стряхивая землю со шкуры забравшейся под бок усталой и влажной собаки. Щенок глубоко вздохнул с облегчением, уткнулся незнакомцу в бок и затих.
  — Чудесная собака, — сказала я.
  — Чудесная...как все собаки. — ответил незнакомец.
  — Что с ним случилось?
  — Его укусила змея.
   Комната внезапно осветилась красноватым светом...Я повернула голову, посмотрела в окно: мареновый закат, русское поле, одинокое дерево...дорога, асфальт. Снова стало всё, как было: рассеянный свет, смутно знакомое косоглазие, выкладываются " меченые" карты...
  — Играете в азартные игры? — спросил собеседник.
  — Только на равных, — ответила я на неизвестном языке, и: — Только в " Дурака" . — на известном.
  — Подкидного или переводного? — поинтересовался собеседник.
  — Как придёться, — ответила я.
  — Я вижу, вас Карты мои интересуют? — вежливо спросил собеседник.
  — Да, они будто живые, и а...
  — Ничего страшного, — успокоил собеседник, пододвигая пару карт, — Посмотри поближе, раз интересно.
   " Конечно, ничего страшного" , — подумала я на неизвестном языке, — " Александр Сергеевич, Онегин и Татьяна Никитична с поленом " Сливочное" . Внизу Карты надпись: " Влюблённые — Близнецы/Телец" .
  — Зачем Татьяне полено? — удивилась я.
  — Чай пить, зачем же ещё! — весело воскликнула важная особа.
   От нечего делать я рассмотрела и вторую Карту: " Иерофант — Телец/Близнецы" . Михаил Афанасьевич и Елена Сергеевна...
  — М-м-м... — узнавая, и разглядывая одну из Карт довольно пухлой Колоды, произнёс собеседник, — Карл Густович. Умный человек, он мне нравится. Правда, в женщинах мало разбирается, и поэтому иногда бывает не в настроении!...
  — И чем он сейчас занимается? — спросила я из любопытства.
  — Занимается Практикой, пишет диссертацию на тему " Путешествие Алисы в молекулу ДНК" ...Может, попробуешь вытянуть Карту, если не боишься? — неожиданно поддел меня на крючок собеседник.
  — Не боюсь, — сорвалось у меня с губ как-то само собой, без всякого предварительного соображения...собеседник перемешал Карты, мастерски разложил их веером на кровати, вверх рубашками...— Кто это?
  — Джокер, — ответил собеседник насмешливо, — Надо же, как тебе повезло!
  — Да уж, и не говорите...— промямлила я. Показалось, что на меня обрушивается нечто фатальное.
   Это конец, — подумала я.
   Дура! — подумал кролик
   Сам дурак! — подумала я.
  — Если б не было такого финала, его стоило бы придумать, не правда ли? — двусмысленно, как мне показалось, молвил собеседник, посмотрев на меня в упор. Я уставилась в Карту.
   Кружки какие-то, стрелы...крылья бабочки, роза, крест. Неожиданно и весьма непонятным образом, как это обычно и бывает во сне, Карта превратилась в Зеркало с ручкой, в котором отобразились мои испуганные глаза.
  — Не хочешь ли взглянуть на мир из Зазеркалья? — предложил собеседник.
  — Что ещё делать, как не смотреть на мир, когда делать нечего. — ответила я, улыбнувшись, замирая внутри как бабочка на мамонте.
   Как-то — непонятно как — я оказалась внутри Зеркала. Длинный сводчатый зал с арочными окнами и высоким потолком, — если очерчивать этот зал по периметру, то он будет иметь форму овала (или яйца, может быть). Общее впечатление — что-то в римском вкусе. Слева и справа от меня было по три колонны, сзади — одна, ещё одна колонна была на дальнем конце овала. Спереди передо мной на некотором расстоянии светилась начертанная пентаграмма ( сама я стояла в очерченном круге). В пентаграмму откуда-то сверху капало что-то красное. " Кровь Дракона" — подумала я на неизвестном языке. Между двумя дальними колоннами был воздвигнут Крест с изображением распятого Христа, на поперечной перекладине с двух концов были подвешены чаши весов из синего хрусталя. На продольной части Креста были начертаны два символа: вверху — Агнец, внизу — Зверь. На поперечной части: справа — Дева, слева — Блудница. За Крестом, как бы в нише, поместилась " скульптурная композиция" , если так можно назвать нечто живое и дышащее, на мгновение остановленное невидимой рукой: Большой Человек, стоящий на Рыбокозлёнке, и льющий из двух сосудов Живую и Мёртвую воды, в которых довольно непринуждённо прикинулись вениками чудесные рыбки, как мне показалось, очень весёлые. С правой стороны Человека застыл в естественном, будто схваченным на фотографии, движении немного странный Леопард, повернувший голову слегка влево и как-будто прислушивающийся.
   Никого не было...От нечего делать я посмотрела на потолок: откуда кровь капает. На потолке я увидела изображение живое и страдающее, которое прилагаю к этой книге. Потолок был немного сводчатый и придавал начертанному особенную глубину. Жаль, что нету в мире таких красок (а во мне таких талантов), которые могли бы передать всю щемящую сердце красоту, жутковатую игру светотени и богатство оттенков увиденного мною. Некоторое время я рассматривала живое изображение на потолке и вдруг меня, словно какой-нибудь подлый Гулливер лилипута, поразила фатальная мысль.Господи, Господи...
   " О, Боже!" — вспыхнуло в моей голове, как жар вспыхивает в теле, поражённого лихорадкой, — " Это Агнец, закланный с начала времён, и имя ему — Люцифер. Несущий Свет, Первозданный Логос, Слово, Огненный Ангел, Странствующий Принц в поисках Опыта..."
  — Совершенно верно, — сказали мне из глубины овала. Я повернула глаза на голос. Перед Крестом на троне восседал с трезубцем в форме еврейской буквы шин...
   В голове моей повис вопрос: как приветствовать Сидящего на престоле? Пасть на колени? Неприлично. Сказать:" Здравствуйте" ? Нелепо.
   И воссядет, — подумала я, — на престоле...
  — С-с-с...— пыталась я произнести что-нибудь вразумительное.
  — Страшненький, понимаю, — расстроился Сидящий, но тут же воспрял, — Но зато я на престоле сижу!
  — Господи, помилуй! — вырвалось у меня из глубины души на неизвестном, само собой, языке и я — не знаю отчего — заплакала: молча и безудержно. Сквозь катящиеся слёзы я видела всё словно в розоватом мареве. — Спаси и Сохрани!
  — Может, споёшь лучше? — мягко предложил Сидящий. Согнул правую руку в локте, положил щёку на кулак, а локоть на подлокотник, расслабился, вздохнул и мечтательно уставился в пространство.
   Я стала петь. На чистом, давно забытом языке чистым, глубоким, двуликим оперным голосом, которого у меня отродясь не было. Музыка какая-то внедрилась проникновенная...
  
  Я верю-знаю — так бывает иногда,
  Что нарушается закон и строй природы,
  Когда вдруг одинокая Звезда
  Под натиском душевной непогоды
  Нарушит ритм привычного движенья,
  Чтобы теплом согреть безвидный край,
  Ведомая Законом тяготенья,
  Который говорит ей:" Открывай."
  И двинутся планеты с мёртвой точки,
  Влекомые к надетому венцу,
  Где нету больше бренной оболочки,
  Что от начала движется к концу.
  Здесь нет конца, здесь чутко всё и цельно,
  Здесь шутки попадают прямо в кэш,
  И линии, что были параллельны,
  Пересекаются, рисуя букву Реш.
  Тебе дано творить те чудеса,
  Что даже Смерть не властна и могила.
  К тебе благоволеют небеса,
  Любовь, что движет Солнце и светила...
  
  — Как мило! — прочувственно сказал сидящий на престоле, прилагая к глазам платок.
  — Апокалипсис какой-то...— ворчливо сказали с потолка.
   Где-то вдалеке кто-то высморкался, — кролик, наверное.
  — Как понимать Апокалипсис? — спросила я из любопытства.
  — Это такой ма-а-аленький AC\DC и такой большой Depeche Mode, — ответил Сидящий, улыбаясь.
   " Когда боги шутят, — значит, Апокалипсис уже наступил" , — подумала я. — " Или кончился. Одно из трёх."
  — Не хочешь ли ты отправиться в путешествие, Либэ? — спросил Сидящий, — Кажется, ты давно об этом мечтала...
  — Конечно, — ответила я. — Отступать некуда, за нами Москва!
  — Ну и славненько! — сказали откуда-то.
  — Чем вы занимаетесь, Доктор Юнг? — иронично и риторически спросили с потолка. — Тема ваших диссертаций лженаучна!
  — " Раздвоение личности у падших ангелов" — вот тема моей последней диссертации, — с достоинством ответил Доктор Юнг.
  — Какой кошмар! — ответили с потолка весело.
  — " Big gun — this is number one!" — пропели, опять же с потолка, весьма противным, но очень энергичным голосом.
  — Заткнись! — ответили оттуда же чудесным, проникновенным, чарующим голосом, запели: — " I feel loved" ...— попел немного, потом рассердился: — Как дурак!
  — Какая гадость! Ка-кая га-дость! — сказал тот, у которого биг ган, заскрипел душераздирающе: — Dreem on!...Dreem on!...
  — " I feel loved — Big gan!Dreem on...dreem on this is number one!" — пропели оба голоса дуэтом, каждый на свой лад.
  — Господи, так и недолго с ума сойти! — воскликнул Сидящий на престоле, — " Крибле-крабле-упс!-выносите" . Воистину!
  — Ничего страшного, — успокоил голос Доктора Юнга, — Зато чешуя отваливается.
  — Предупреждаю! Нас целая орда! — грозно сказал, у которого биг ган.
  — А нас рать! — нежно и проникновенно, как в опере пропели с потолка.
  — Вот так и живём! — развёл руками Сидящий на престоле, глядя на меня.
  
  
  
  
  
  
  
   Зазвонил телефон...Я проснулась. " Какой кошмар!" — подумала я, дрожа,— " Надо меньше пить" .
   Продюсер взял трубку, долго разговаривал о чём-то.
   Я еле встала, чувствуя себя разбитой, как чурбан. Некоторое время я приводила себя в порядок: выпила таблетку растворимого аспирина, приняла душ, подкрасилась слегка, чтобы не выглядеть помятой. Я сварганила себе яичницу, продюсер налил в глубокую тарелку молока и засыпал туда каких-то хлопьев.
  — Здоровое питание облегчает понимание? — пошутила я, уплетая яичницу.
  — Ты ничего не понимаешь! — махнул на меня продюсер. — Кстати, у меня есть для тебя два известия — приятное и приятное. С какого начать?
  — С какого хочешь.
  — Ну, с какого я хочу — мне никак не удаётся начать, а также...
  — Не надо шутить, — огрызнулась я. — Я не в настроении! Мне ужасы снятся...
  — Надо меньше пить, — поучительно вставил продюсер.
  — Абсолютно согласна. Что за новости-то?
  — Начну с приятной. Во-первых, голосистая моя, ты становишься жутко популярной! Я сегодня разговаривал по телефону с одной влиятельной ООО, там тобой жутко интересуются. Предлагают организовать и спонсировать тур по городам России, пушистые концерты, пушистые бабки...Надо будет копнуть поглубже!
  — Что за ООО?
  — " BLA — интернэшнл" , тоже умудрились же назвать! Может, слышала?
  — Вроде, чего-то слышала, — буркнула я, отпивая кофе. — Не помню. Чем они занимаются?
  — Нефть, золото...кир какой-то обрабатывают. Сады Семирамиды! Вчера, когда ты храпела, как мамонт...
  — Ну только этого не надо! — огрызнулась я, закуривая сигарету.
  — ... я включил телевизор от нечего делать, видел их рекламу. Целая лекция, безупречная с психологической точки зрения! Дорогу талантам, возрождение России, деньги на славу Отечества, иностранные языки, развитие культуры...ну ты же знаешь эту лабуду, чего объяснять. Представитель у них такой... впечатляет...Водится у них золотишко, я чую, как собака!...Что ты такая задумчивая, такая печальная? — вдруг проникновенно спросил продюсер.
  — Ничего особенного! — махнула я рукой, доставая из-за уха немного кэша, — Возьми в руку и приложи к сердцу. Когда немного кэша будет на северо-востоке, скажи:" Всегда готов!" , почисти ботинки и сделай вид, что не откусывал от чужого " Пикника" . Скоро мы все умрём, а потом воскреснем, и настанет царство истины. — я подумала немного и добавила: — И если ты даже будешь отмазываться от царства истины, оно всё равно настанет.
  — Может ты лучше выйдешь за меня замуж? — спросил продюсер, уже немного привыкший жить весело.
  — Это и есть твоё второе приятное известие? — поинтересовалась я, наливая себе ещё чашку кофе.
  — Ну да, в общем. Может у тебя мозги на место встанут от избытка домашних дел.
  — Какой смысл идти замуж без любви, если скоро настанет царство истины, подумай сам.
  — Ты, вообще, нормальная или нет? — спросил продюсер, немного раздражаясь.
  — А что, незаметно? — сказала я в тон.
  
  
   Постепенно, с каждым днём и неделей, я потихоньку забывала детали сна, пока он совсем не стёрся из моей памяти. Тогда я успокоилась и потихоньку стала подумывать о том, как бы устроить свою жизнь, закрепившись на каком-нибудь денежном мешке. Любви не было, хоть ты тресни, но живут же некоторые без любви, и это никого не удивляет — думала я. Да и на что она похожа, любовь-то эта? Кто её видел когда-нибудь?И какие от неё дивиденты, если она, предположим, есть? Так я думала время от времени, постепенно привыкая пересчитывать своё время на деньги. Шоубизнес, что поделаешь!
   Но думать-то я думала, но жить без любви было для меня равносильно смерти, что ж поделаешь во второй раз! Так я и жила: ночью — одна, а днём — другая, пока моя личность не треснула и не разделилась на две ровные половины. Я же, как человек, обладающий здоровой критической мыслью сидела отдельно в уголке, понюхивая кокаин и выходя на концерты, как накрашенная мумия — с жабой в сердце, которой всё по барабану. Мысли мои стали холодные и сволочные, как острый кусок бутылочного стекла, и с редким мимолётным удовольствием впивались с особенным сладострастием во всё нежное и свежее, как персик. Что меня ещё будоражило, так это внешняя красота, но — ненадолго. Пришли, потрахались, забыли! — как говорят.
   С таким чудесным багажом в своей голове я и дружная группа " Фрукты Девайса" добрались до города Бодайбо — конечной цели шестимесячного скитания " Дорогу талантам!" . Здесь мы — вместо того, чтобы дать пару концертов и уехать — зависли на неопределённое время, каждый по своим, вдруг появившимся причинам. Началось наше зависание с того, что Толька Задыбрин откуда-то принёс древнюю карту Советского Союза, развесил её в гостиннице на стене и дружно привёл меня, Стю Харика и продюсера продемонстрировать своё " неожиданное открытие" , как он выразился. Тыкая на карте в чёрно-белый кружок, расположившийся как раз над городом Бодайбо, Толька, лихорадочно блестя глазами, стал утверждать, что сие обозначает залежи чистого золота, которое только и ждёт, чтоб его наконец нашли Толька Задыбрин, я, продюсер и Стю Харик. Толька говорил не голословно: он уже нашёл какого-то проводника, разбирающегося в особенностях местных ископаемых. Собственно, этот самый проводник и был вдохновителем золотой лихорадки, поразившей нашего музыканта до глубины души.Толька предлагал отправиться прямо сейчас, одеть резиновые сапоги и " идти копать" . " Могилу!" — пошутила я, пребывая в хорошем и язвительном настроении. — " Сапоги, может, ещё почистить?" — не унималась я. Толька обиделся...Ну и зря!На обиженных, как известно, воду возят. Здесь наша дружная задыбра разделилась на два враждующих лагеря. Я и Стю Харик сказали: " Сумасшедшие!Ничего не найдёте!" , а Толька Задыбрин и продюсер ответили: " Дураки! Такое бывает раз в жизни!" . Каждому — своё, на том и порешили. Продюсер и Толька Задыбрин отправились копать, Стю Харик пропадал в компьютерном клубе, я же от нечего делать пошла прогуляться в парк неподалёку от гостинницы, и гуляла там, как оказалось, целую неделю.
   Чёрт меня туда занёс, ей-богу! Зачем я, спрашивается, туда попёрлась? Кто меня просил? — спрашивала я себя чуть позже, примерно через неделю.
   Но, стало быть, пошла я прогуляться...гуляю, гуляю — весна! — чего ещё делать? В парке нет никого...Ну, и слава богу! От поклонников в Бодайбо отбою нет, а тут — одиночество, хорошая погода, душа поёт и отдыхает от суеты. Часовня стоит полуразрушенная, с колоколами наверху, решётка и ворота подозрительные, странно знакомые, старинные, плющом и майским виноградом обвитые...ну я и ломанулась туда! Отчего не ломануться, когда я гуляю, подумайте сами. Вошла я внутрь — всё как полагается: стены матными словами исписаны, у арочного окна Крест стоит с распятым Христом, ласточки летают...Стояла я, стояла перед Крестом, думала я, думала о человечестве, ждала чего-то, ждала...ну и дождалась, само собой!
   В часовне потемнело...Ничего страшного, подумала я, облака, по-видимому, скрыли солнце. Люблю грозу в начале мая!— как сказал один поэт. Три раза ударили в колокол. Кому-то делать нечего! — подумала я, — Мальчишки, наверное, какие-нибудь, школу прогуливают...Крест осветился изнутри...Бывает, — подумала я, — Шутки священников. Плачут иконы, слышали уже — кого на это купишь?...Аз есмь Альфа и Омега, Начало и Конец!...Громкоговоритель, — подумала я, дрожа от испуга, — Обращение Президента к народу. Ярким светом вспыхнуло окно за Крестом. Молния, что ли?... Я застыла, не в силах двинуться с места. Раздался удар грома, да такой силы, что показалось, что земля покачнулась. Хлынул дождь и свет... " Ни фига себе гроза!" — подумала я, — " Может, здесь лучше переждать?...А вдруг молния сюда ударит?...Я не хочу умирать...Чего делать-то?!" — лихорадочно и в панике разбегались мысли в разные стороны.
  — Делать уже нечего, — услышала я со спины низкий голос, холодея, — Всё давно уже сделано. Расслабься, будь как дома и поговорим по существу вопроса.
   Гроза внезапно смолкла и остановилась, и — наступила тишина.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"