Ноет сердечко девичье, встречи ждет. Не знает задремавший отец, что луна все поднимается в небо, стремится свое место занять. Что уходит прочь, тихо ступая босыми ногами на скрипучие деревянные половицы, дочка его единственная, Светланушка. Свет жизни его, самая большая драгоценность.
Всхрапнули кони на заднем дворе, ножки босые быстрее побежали. По травке, по дорожке, через калитку. Туда, где сердечко быстрее бьется, туда, где душа поет.
Отбросил Григорий одеяло - сжалось отцовское сердце. Душа ушла в пятки, а перед глазами, как на Яву, мужчина тот стоит. Черноволосый, черноглазый. Да пальцем грозит и брови свои презрительно гнет.
И чувствует отец - пришла в его дом беда. И догнать нужно, вернуть Светланушку. Да только кони у его врага быстрые, длинноногие. Как он шаг пройдет, так они - версту проскачут.
И нет сил догнать их. И нет средства...
Пролог
Как легко стать хорошим! Надо на
время отнять у людей какую-нибудь
примитивную, но неизбежную потребность.
А потом, барственным жестом, вернуть.
И любовь к тебе станет искренней
и неподдельной.
Сергей Лукьяненко
Солнце на рассвете показалось Светлане приторно-сладким и тягучим, словно янтарный мед. Оно поднималось в небо медленно, как томная девица - княжна, дворянка... или, может, боярская дочка.
Светлана раньше никогда не завидовала девицам, с утра валявшимся в постели - ей всегда нравилось просыпаться перед рассветом, чтобы успеть умыться, одеться и заплести мягкие волосы цвета солнечных лучей в толстую косу - предмет лютой зависти всех прочих деревенских девиц. И так, наведя красоту, выйти на крыльцо и встретить солнце. А с ним и новый день. Чудесный, ясный, искрящийся в неизбежных весенних лужицах. Светящийся добрым ласковым светом. Впрочем, таким было все, что окружало Светлану.
Но в это утро никто не вышел встречать на крылечке солнце. Девица лишь чуть приподняла голову с мягкой белой подушки и мысленно попросила у солнышка прощения за свою леность. Но, тем не менее, не встала.
Все предыдущие дни напоминали сон, а проснуться не было ни сил, ни желания. Светлана могла бы отдать всю свою жизнь, лишь бы увидеть этот сон снова... и, если нужно, отдала бы душу за его воплощение.
Но ни черти, ни бесы не пожелали появиться пред нею, размахивая пухленьким контрактом, ожидавшим лишь ее подписи. И Светлана, невнятно что-то простонав, натянула одеяло себе на голову.
Спустя минуту, под толстым одеялом сделалось душно. Девица, отогнув его край, высунула нос. А потом, отчаявшись поспать еще немножко, и всю голову тоже. Лучик обиженного столь пренебрежительным к себе отношением солнца пакостливо прицелился и уставился в Светланину переносицу.
Чихнув, девица сощурилась, погрозила солнышку кулаком и сползла с кровати.
Кажется, сон и не думал пропадать. Он продолжался. И на глазах девушки заблестели слезы - так легко и тепло сделалось на ее душе. Словно там поселился маленький мягкий котенок. Он свернулся клубочком и тихо мурлыкал. Но, конечно же, это был лишь стук ее сердца. Крохотного влюбленного сердечка.
На подушке лежал букетик. Засохший за ночь, загубленный из-за простой прихоти - не ставить его в воду, а положить рядом, - но ничуть не обиженный, он распространял вокруг себя чудесный аромат. А, едва только солнышко переметнулось на подушку, словно расправился, и понятно стало, что стоит лишь поставить его в воду, как цветочки вновь раскроются, чтобы радовать всех. И Светлану тоже. Пока же букетик принялся с новыми силами наполнять комнату запахом поля, бездумной сумасшедшей радости и свободы. Свободы, впервые изведанной Светланой.
И именно из-за свободы жизнь ее теперь напоминала сон. Девица порхала над землей, не видела ничего вокруг и думала только о Нем.
Такова любовь. Самое противоречивое чувство в мире. Чувство, заставляющее совершать немыслимые, странные, отчаянные поступки. На протяжении всей истории человечества оно толкало людей на войны, заставляло идти через огонь, переплывать океаны, отдавать за любимых самое дорогое, ибо нет в свете ничего ценнее и дороже любимого человека.
Вот только любовь застилает людям глаза, заставляя забыть о прочем мире. И миру приходится перестраиваться, учиться жить без них.
Но думают ли об этом влюбленные? Конечно же, нет!
Светлана, спроси ее в тот миг кто-нибудь, что такое любовь, ответила бы лишь два слова: "Чудо" и "Илья".
И пускай волшебство этих дней немного затмевалось отказом отца благословить их союз, ничего это не меняло. Ведь Илья, ее любимый, настаивал на свадьбе. И предложил ей убежать. Этой ночью.
Ждать осталось не долго.
Как романтично - едва луна на небо выйдет, встанет ровно посерединке, спустится Светлана в сад, выйдет через заднюю калитку... и там он будет ждать ее...
Света закрыла глаза и вновь погрузилась в мечтания, в их мир, где птицы пели о любви лишь для них, где луна светила влюбленным, где звезды задумчиво подмигивали им, где цветы и деревья завистливо глядели на их поцелуи.
Подвязывая косу алой ленточкой, девица смутно отметила, что отец ни в коем случае не должен помешать им. Лучше ему и вовсе не знать ни о чем до свадьбы.
А потом он смирится. Ведь Илья такой хороший! И папа тоже поймет это. Но позже...
А пока будут цветы в полях, свобода, луна и любовь...
Ни словом, ни жестом не выдала в тот день своего смятения Светлана. Лишь, чтобы не продолжать эту пытку - не врать более любимому отцу - спать ушла в вечером раньше обычного.
Глава 1
Да, ни словом, ни жестом не выдала себя Светлана. А только отец ее, Григорий, все равно заметил в ней некую рассеянность. Неуловимо изменилось что-то в ее больших прекрасных глазах. А все оттого, что был он мужчиной внимательным. И привычки дочери, что для мужчин совсем не характерно, знал очень хорошо.
Был Григорий невысок, скорее в ширину больше, чем в длину. Волосы его светлые, точно выцветшие под солнцем. Глаза темные, усталые, но цепкие, словно у голодного волка. Нос большой, с горбинкой, рот широкий, зубы крупные, подбородок, выдающийся вперед. А значит - упрямый. И сильные руки, в мозолях, за него говорили, как много этот человек работает, чтобы содержать единственную свою дочь в комфорте и удобстве. Оттого и жили они не плохо.
Сошедшиеся на переносице густые брови делали его и без того суровый вид вовсе угрожающим. Был Григорий нелюдим и неразговорчив. И лишь дочка могла бы увидеть, что на душе его скребут кошки. Да только Светлана, признать нужно, всегда собой занята была. И, хоть отца она любила, другие дела казались девице куда как более важными.
Люди в деревеньке все не переставали удивляться, насколько дочь с отцом друг на друга непохожие. Да и как только у Григория такая красавица родиться могла? Мать Светланина, к слову сказать, тоже красотой не блистала, а в последние годы и вовсе болела она постоянно, съедала ее болезнь изнутри. Так и померла она. Молодая еще, а с виду - уж старуха совсем. Измотала ее жизнь, вот и перестала она с болезнью бороться, смерти отдалась. А Григорий с тех пор еще больше работать стал, еще усерднее. И хоть знали все, что жена его не была любимой, а все равно заботился он о ней. Словно за дочку благодарил.
И жизнь его вся дочери отдана была. Не было для него ничего в мире дороже.
Впрочем, вернемся к нашей истории.
Удивило Григория такое событие: Светлана, по обычаю дом в чистоте содержавшая и еду ему готовившая, в тот памятный вечер, на стол поставила лишь кринку, наполовину молоком заполненную. Словно в насмешку, издеваясь. Ведь пришел он в тот день особенно уставшим.
Нужно заметить, что случилось подобное уже не в первый раз. Как-то причиной такого поведения послужил отказ пустить Светлану поглядеть на бродячий цирк, приехавший в соседний город.
Тогда, помнится, до смерти боявшийся печи, котелков и кастрюль, мужчина изрядно похудел, прежде чем сумел помириться с дочерью и та вновь принялась за готовку...
Что послужило причиной такого поведения в этот раз - Григорий догадался довольно быстро.
Что, как не мужчина, два дня назад приходивший свататься к Светлане?
Хлопнула дверь, впустив в избу прохладный вечерний ветерок. Потянуло лугом и травами.
Григорий подскочил с лавки, опрокинув на себя котелок с горячей жидкой кашей. Каша полилась с рубахи на штаны, со стуком крупными каплями стекала на пол. Весь дверной проем скрыла темная фигура. Высокий мужчина, скорее даже парень, ровесник Светланы. В глазах его не было ни капли тепла, только презрительно кривились густые темные брови. Длинные волосы цвета воронова крыла перевязаны золоченым шнурком. Весь в дорогих одеждах. И улыбается холодно, язвительно. Да все на Светланушку глазом темным, опасным косится.
И сам он - словно соткан из тьмы. Да веет от него чем-то зловещим...
- Отдай мне Светлану. - Заговорил он, и не подумав поклониться, как то обычаями приписывалось. Даже головы не склонил. Так и глядел своими черными глазами, словно бы сквозь Григория, прямо на стену. - Отдай мне ее.
Испугался отец, перекрестился.
А мужчина взял - да и исчез. Не корчился, правда, в адских муках, как чертям положено, но ведь исчез, в воздухе растворился!
А Светлана - что? Григорий думал, что она перепугается, заревет, упадет перед отцом на колени, прощения будет просить... Да только та молча стоит, глядит на папу укоризненно. И мелькнул в ее взгляде адский огонек.
Именно этот огонек и заприметил отец в ее глазах этим вечером, еще до того, как за стол сел.
И понял, что околдовали Светланушку. Что помутился ее рассудок, позабыла она все, забилось отчаянно в ее груди крохотное сердечко...
В ужасе подскочил Григорий с лавки, принимаясь взволнованно метаться из стороны в сторону. Кругу на третьем, споткнулся он, опрокинул со стола кринку, разлилось молоко, да покатилась глиняная посудина к самому краю. Остановилась. А потом, когда казалось, что все будет хорошо, пошатнулась, свалилась на пол и раскололась на кусочки.
- На счастье. - Решительно пробормотал Григорий, скорее убеждая себя, чем просто делая вывод. Нахмурил брови, переступил через осколки, намереваясь продолжить свой вояж по комнатке, и тут в голове его появилась замечательная идея. - Вот завтра отведу Светланушку к знахарке, что в деревушке неподалеку живет. Она быстро девице ум вернет!
На том и порешил. Прилег на лавку, глаза закрыл. И сон навалился толстым тяжелым одеялом, закрыв глаза и уши. И только тревога осталась с ним в этом странном сне.
И не знает, что Светланушка в этот самый час у окошка своего стоит, глядит в небо, луны ждет. А та все никак до серединки неба не доплывет, рядышком-рядышком, а до серединки еще далеко. Ноет сердечко девичье, встречи ждет. Не знает задремавший отец, что луна все поднимается в небо, стремится свое место занять. Что уходит прочь, тихо ступая босыми ногами на скрипучие деревянные половицы, дочка его единственная, Светланушка. Свет жизни его, самая большая драгоценность.
Всхрапнули кони на заднем дворе, ножки босые быстрее побежали. По травке, по дорожке, через калитку. Туда, где сердечко быстрее бьется, туда, где душа поет.
Отбросил Григорий одеяло - сжалось отцовское сердце. Душа ушла в пятки, а перед глазами, как на Яву, мужчина тот стоит. Черноволосый, черноглазый. Да пальцем грозит и брови свои презрительно гнет.
И чувствует отец - пришла в его дом беда. И догнать нужно, вернуть Светланушку. Да только кони у его врага быстрые, длинноногие. Как он шаг пройдет, так они - версту проскачут.
И нет сил догнать их. И нет средства...
...Или есть?
Ошарашенный своей догадкой, схватил Григорий острый нож, с каким порой на охоту ходил. Да и побежал прочь от дома, в лес. Темный глухой лес. Туда, где, как говорят в деревне, живут злые ведьмы. Туда, где нечистая сила властвует. Туда, куда приходят только те, кому нечего терять, потому как, если верить старикам, никто оттуда еще прежним не возвращался...
Но тьма и хаос, смерть и мучения - ничто не пугало теперь Григория. Он бежал вперед, словно за ним гнался сам дьявол. Бежал, ломая молодые деревца, топча цветы и травы. И остановился лишь, повалившись без сил на колени. И только тогда поднял голову в небо, едва проглядывавшее между темными верхушками старых уродливых и страшных деревьев. Небо показалось ему темным и пустынным. И только одна маленькая звездочка светила ему своим мягким добрым светом.
И он, воздев к ней руки, попросил у Бога прощения за то, что намеревался сделать.
А потом, пошатываясь на усталых ногах, обошел крохотную полянку. Нашел старый гнилой пень, воткнул в него нож. После чего, перекрестившись, перекатился через него.
В глазах полыхнул белый огонь, спину выгнуло в судороге. Сладкой и болезненной. Словно кто-то размял затекшие мышцы. Словно тело его принимало верные, правильные очертания. Словно было создано оно не для того, чтобы быть человеком.
Так, будто он, Григорий, рожден был серым ночным странником, вечно преданным лишь одному хозяину - Луне.
Удлинялось лицо, меняясь, делая его неузнаваемым. Рот как-то вдруг наполнился зубами. Стало их поразительно много, все острые, словно тот нож, что удобной вырезанной из дерева рукоятью направлен сейчас был к небесам.
Темнота леса таяла под его взглядом, и слышал он, как далеко-далеко, в полуверсте отсюда, тихо дрожала в своей норке перепуганная совой мышка.
И сделалось на миг Григорию легко и свободно. Потому что душе его, кажется, было тесно в человеческом теле. А резвые сильные лапы, острые клыки, чуткий нюх, уши, новое зрение... Все это словно возродило его, сделало вновь молодым, здоровым. И он поднял морду к ночному небу.
Было оно все так же пустынно. Только маленькая одинокая звездочка улыбалась волку сверху и дарила свой мягкий белый свет. Григорий хотел сказать ей спасибо. Спасибо за то, что она помогла ему решиться на этот, казалось бы, безумный поступок. Он открыл пасть, но из горла вылетел лишь хриплый неоформленный в слова звук.
Словно сам себя испугавшись, волк заметался по поляне, но потом успокоился, даже ухмыльнулся. И, подняв повыше нос, уверенно втянул в себя запах конского пота. Так, повинуясь своему новому проводнику, побежал он из леса прочь, вслед за беглецами. Ночь так коротка, а ему следует проделать немалый путь! Они ушли довольно далеко. Кони их быстры, молоды, сильны... Впрочем, Григорий торопился не из-за этого. На самом краешке его сознания билась тревожная мысль:
"Если кто-нибудь выдернет из пня нож до того, как я вернусь, быть мне навеки серым"...
Помотав головой, Григорий постарался отогнать эти мысли прочь. Он заставил себя остановиться и оглядеться вокруг. Лес редел, все больше и больше света проникало сквозь кроны деревьев, ранее стоявших так близко, что невозможно было угадать, которому из них принадлежит тот или иной зеленый листочек.
Вскоре лес и вовсе остался позади. Проселочная дорога. Пустынная. Ночью едва ли кто-то осмелился бы ехать по ней. Ведь идет она прямо рядом с лесом... А значит - ни к чему бояться. Можно смело бежать, не жалея лап, не смыкая глаз. Пока не настигнет, не поймает. Он будет преследовать их, пока не победит...
Оглянулся на миг.
Оказывается, не так уж далеко убежал он от деревни - еще можно различить во тьме, как пылает в единственном окошке свет. Кажется, он позабыл загасить лучину...
"Но да ладно, ничего плохого не случится". - Так подумал Григорий, торопливо отворачиваясь от родной деревушки. Подумал, словно хватаясь за тоненькую ниточку. И только сердце его точно знало: кое-что уже произошло. И это переменит всю жизнь, привычки, вещи и его самого.
И с этими мыслями, волк просто для проформы ткнулся носом в песок - и без этой процедуры ему было вполне понятно, в которую сторону направился похититель его дочери. Тряхнув лохматой головой так, что зазвенело в ушах, Гриша недобро улыбнулся кому-то неведомому, словно бросая вызов.
- Поймаю. - Пообещал он сам себе. И хотел бы добавить к этому что-нибудь грозное... Да только устал. Слишком устал, чтобы думать. Лапы его были способны лишь бежать. Быстро, неумолимо. По влажной земле, по свежим следам.
Догнать, отобрать, спасти...
Григорий в какой-то момент отчетливо осознал, что не успеет, что слишком отстал. Но даже мысли о том, чтобы бросить это дело, в его голове не возникло. Он летел серой тенью, задыхаясь, щуря слезящиеся от ветра и пыли глаза.
И вот след оборвался.
Это было так неожиданно и странно, что волк, не сумев вовремя остановиться, пролетел еще десятка три локтей, прежде чем плюхнуться на брюхо и проехать так еще парочку. Глаза его закрылись, и с минуту волк так и лежал. Не шевелясь, вдыхая горькую дорожную пыль. Точно зная, что по этой дороге коляска не проезжала. Следы ее обрывались так внезапно, словно кто-то спустил с небес руку и поднял коляску вместе с конями и сидящими внутри людьми. А потом просто перенес их в другое место. Впрочем, увезший Светлану парень не слишком-то был похож на человека, к которому благоволят небесные боги... Проще было поверить, что перед ним разверзлись врата ада, помогая осуществить бегство.
Шевелиться не хотелось. Ныли усталые лапы, пыль клокотала в горле. Хотелось сесть, уткнуться головой в колени, обхватить голову руками и заплакать... Вот только рук у Григория теперь не было, лишь четыре серые лапы.
Но, благо, плакать можно и так, не вставая, лежа голым ободранным брюхом на сырой холодной земле. Плакать от отчаяния, усталости и злобы. А потом задрать морду к небу и по-волчьи выть, прижав уши к голове, зажмурив глаза, выливая все чувства в леденящую кровь мелодию. Именно так. Чтобы все знали о его горе! Каждый листочек в бескрайнем темном лесу, прозванном живущими рядом людьми Чертовым, каждая пылинка на этой длинной как жизнь дороге, ведущей на север, каждый колосок в широком поле, этой ночью показавшемся Григорию настоящим океаном, весь люд, каждая земная тварь, злая или добрая.
Пусть знают!
А, наплакавшись, побрел волк назад. И обратная дорога показалась ему вдвое длиннее. Подгибались от усталости лапы, и не было сил идти. Не было смысла.
Одинокая звездочка исчезла с небес, оставив его в полном одиночестве встречать солнце. И Григорий знал, что вот-вот забрезжит на востоке солнечный свет. Сперва, конечно, появится всего один крохотный лучик, но небо сразу же окрасится в нежно-розовый цвет, польщенное явлением такого высокого гостя. А чуть позже, когда солнце поднимется немного выше, небеса сделаются едва ли не белыми - такого прозрачно-голубого цвета, что глаз просто не способен найти различия.
Но волка происходящее не радовало. Он, шатаясь, брел вперед, не находя в себе сил даже для того, чтобы удивиться, какой огромный путь успел проделать ночью. И лишь когда в его родной деревеньке запели петухи, и перепуганные лесные птицы, истерично молотя в воздухе крыльями, взметнулись с деревьев ввысь, Григорий добрел до маленькой полянки, где прошлой ночью обернулся волком.
Отчего-то, при солнечном свете показалась она ему еще более зловещей, чем ночью. И на сердце тяжелым грузом легла тоска.
А после оно тревожно сжалось, когда носа его достиг знакомый запах.
Коляска была здесь!
Они возникли на северном краю поляны, остановились ровно посередине, примяв некогда сочную зеленую траву и пару солнечно-желтых одуванчиков, к утру совсем засохших и побледневших. Стояла коляска не больше минуты - на влажной земле остались не слишком глубокие следы от колес. Да и кони, чудесные сильные вороные кони, едва успели переступить с ноги на ногу, как экипаж вновь двинулся в путь, сделав по полянке круг и исчезнув там же, где появился. За время остановки из коляски выходил лишь один человек. Мужчина, от которого пахнет опасностью, властью и тьмой. Он сделал всего несколько шагов, после чего вернулся и сел в коляску, продолжив свой путь.
"Что он здесь потерял?" - мелькнула в голове Григория мысль. Тревожно отозвалось на нее сердце. Следы мужчины вели к старому гнилому пню.
Ножа в нем уже не было.
Мир поплыл перед глазами, закололо сердце, зазвенело в ушах. И откуда-то сверху навалилась тьма, обрывая тихий, полный отчаяния стон, более всего похожий на скулеж маленького потерявшегося щенка. Одинокого и испуганного.
Григорий забылся в тревожном, темном, как сама ночь, сне. И только порой испуганно пищал. И осторожные лесные звери обходили его стороной. Только к вечеру сделался его сон спокойнее. Черты сгладились, спокойствие вернулось в его грудь, дыхание сделалось глубоким и размеренным.
Разбудил его крохотный любопытный лосенок, ткнувший широким шершавым носом Григория в шею. После чего шумно выдохнул. Наверное, он ни разу в жизни не видал еще волков и подумал, что эта лохматая туша - не что иное, как неизвестная ему разновидность съедобных кустов. Или, может, решил, что волк попросту мертв. Как бы то ни было, но когда Григорий со стоном раскрыл свои мутные сонные глаза, потянулся и перевел на незваного побудчика вполне уже осмысленный взгляд, лосенок заметно струхнул. Отскочил сажени на две, вытаращил на Григория глазенки и недоверчиво потянул носом - как же так, мол, просчитался? Совсем живой зверь оказался, живее не бывает.
- Привет! - буркнул волк и со смаком почесался.
- Не ешьте меня, дяденька! - внезапно забормотал лосенок испуганным дрожащим голосом, отчего-то низким и немного хриплым - как у подростка. Но, главное, на вполне понятном Григорию языке. А ведь был тот язык даже отдаленно не похож на человеческий!
В изумлении он вновь прикрыл глаза, окончательно переставая что-либо понимать. Ко всему прочему вдруг разболелась голова.
Пролежал он, не шевелясь, минуты полторы. А после, собравшись с мыслями, открыл пасть, дабы уверить своего неожиданного собеседника в полном отсутствии у себя аппетита. Как назло, аппетит тут же появился. Он поскорее захлопнул пасть и перевел на лосенка взгляд.
...А малыш-то подрос. Ноги длиннющие, голова огромная. Настоящий ночной кошмар, которого смело можно было бы считать гигантом даже среди его сородичей... а вот глазки маленькие и очень-очень злые. Впрочем, нет. Это был совсем даже не его новый знакомый - сам лосенок вскоре обнаружился оживленно болтающимся в ногах кошмарного монстра.
- Ты зачем ребенка обидел? Не зверь и не человек! Я всегда говорила, что не место вам на этой земле! - так начал ночной кошмар, после чего угрожающе пошел на Григория, тут же припомнившего известную мудрость: "Где дитя, там и его мамочка".
Тут же сделались ясными мотивы столь агрессивного поведения монстра. Мамаша защищала дитя...
Вот только безопаснее от этого понимания не сделалось.
Мамаша же тем временем решила, что хорошего помаленьку и пора им сердечно расстаться.
Не тратя время на пустые разговоры, Григорий решил согласиться, что, и правда, слишком засиделся уже в гостях. После чего подскочил на лапы, покачнулся и дал деру, с места взяв такую умопомрачительную скорость, что у лосихи, в мгновение превратившейся в крохотную точку и растаявшей вдали, кажется, отнялся язык. дал деру, с еешил согласиться, что и правда слишком засиделся уже в гостях. с
Бежал, впрочем, волк не долго. Остановился, едва только выскочив на небольшой, бурно цветущий пустырь, тянувшийся саженей на семь и соединявший между собой Чертов лес и родную деревеньку Григория.
Торопливо попятившись и занырнув обратно в чащу, он задумался.
Жизнь его в качестве волка, кажется, не заладилась с самого начала. А значит, следовало приложить все возможные усилия для возвращения себе человеческого облика.
Все свои надежды он тут же возложил на легендарную бабу Клаву - знахарку из соседней деревушки - "Большой Чемодановки". Кто, как не она, сумеет помочь?
Так, наметив себе цель, Григорий дождался наступления темноты, поприветствовал появившуюся на небе одинокую звездочку и направился в путь.
Глава 2
Агнесс прижала к носу платок и громко чихнула - она позабыла принять этим вечером лекарство от аллергии и теперь сильно беспокоилась за свое самочувствие.
Вообще, сегодня она была жутко собой недовольна - все эти ее попытки наладить хоть какую-нибудь личную жизнь оборачивались ничем. А ведь папа так хотел, чтобы у нее была своя собственная семья, хороший муж и милые умные детишки, которые станут назвать его дедушкой...
Но очередная попытка вновь оказалась неудачной. Впрочем, если предыдущих кавалеров ей обыкновенно представлял отец, то в этот раз в выборе ей поспособствовали подруги.
Сэр Теобальд был, по мнению девушек, просто неотразим.
- На бледном точеном лице - огромные глаза, обрамленные густыми черными ресницами, тонкий аристократический нос, полные губы, изогнутые в чувственной улыбке. Где ты еще такого найдешь? - канючили подруги, не отрывая от красавца томного взгляда.
Агнесс подумалось, что глаза у Теобальда совсем даже не огромные. Просто круглые и выпученные, как у рыбы. Ресницы слишком темные, явно подкрашенные. Подтверждением тому служили едва заметные черные круги под глазами - достопочтимый сэр слишком увлекся, строя девицам глазки. И не заметил, что тушь принялась осыпаться... Тонкий аристократический нос, по мнению Нессы, более всего напоминал морковку, а губы - две похотливо улыбающиеся сардельки. И все это на бледном, как у мертвеца, лице...
Но все же, подруги столь красочно описывали его достоинства, а отец бросал на них полные мольбы взгляды, мысленно перебирая в голове все титулы, награды и земли потенциального зятя.
И Агнесс как-то даже смирилась.
Припомнила, что под ужасной внешностью может храниться мягкая, ранимая и душевная натура.
И приняла его приглашение на танец.
А когда, задумавшись и пропустив какую-то его шутку мимо ушей, Несса, почувствовав себя виноватой, одобряюще рыцарю улыбнулась, незамедлительно поступило предложение погулять под луной. Конечно же, замаскированное восхищенными речами Теобальда о том, как много он слышал про прекрасный королевский сад, и не откажется ли леди Агнесс устроить ему личную экскурсию.
Ну, конечно же, про "леди" он сказал специально.
Живя во дворце, Несса, что естественно, вела себя именно так, как полагалось вести себя леди. И одевалась она ничуть не хуже, а порой и лучше некоторых из них...
Но, будучи лишь дочерью придворного мага, к аристократии никакого отношения она все же не имела.
Однако не это волновало их с отцом, а то, что к магии никаких талантов у Агнесс не обнаружилось, а потому в жизни у нее было лишь два пути: идти работать или выгодно выскочить замуж. Отец отчаянно настаивал на втором. И Агнесс не слишком сопротивлялась, понимая, что не была приучена работать. И хоть кое-какие жизненно-необходимые мелочи делать она умеет, путь этот представлялся ей слишком тяжелым. И совсем неинтересным.
Но, как оказалось, отыскать достойного мужа - задача ничуть не простая. Особой красотой Несса не обладала. Создавая ее, боги откровенно схалявничали, одарив девушку довольно посредственным овальным личиком, самыми обычными голубыми глазами, какие у каждой второй девицы встречаются, и тонковатыми губами. А формы ее и вовсе никого не сумели бы впечатлить. Только волосы оказались необычными: словно бы каштановые, да едва только лучик света по ним пробежится - кажется, будто алые они, как огонь.
Если хорошо подумать, Несса могла бы смело претендовать на кого-нибудь не слишком выдающегося. Но не следовало забывать и еще об одном ее достоинстве: она была весьма обаятельной, неглупой и могла бы похвастаться неплохо подвешенным языком.
И вскоре почувствовала, что это многого стоит.
Агнесс, впрочем, не слишком радовалась. Ни один мужчина из высшего общества так и не сумел заинтересовать ее настолько, чтобы пожертвовать той свободой, которую давай ей отец. Или чтобы закружилась голова, перемешались в голове мысли, вытесняемые единственным навязчивым образом, чтобы, как птичка, билось в груди сердечко... В общем, ничего похожего на то, о чем читала она в любовных романах, завезенных из заморских стран.
Забавно, но все, что окружало Агнесс с самого детства, - все было заморским и иностранным. Так уж вышло, что это вошло в моду - жить, как в заморских странах, говорить, как в заморских странах, есть заморские кушанья, носить заморские платья. И даже дворец, где жила девушка, был построен заморским зодчим по заморским же картинкам...
Да и самой Агнесс дали это имя, отдавая дань моде. Сама же она, предложи ей кто-нибудь выбрать имя, назвалась бы Настей, Олей... или, может, Ефросиньей, потому что именно так звали ее покойную матушку.
Именно после смерти матушки отец стал работать при дворе. Это было очень удобно - пристроить свою дочку в королевский дворец, где за ней приглядывали мамки и няньки наследного принца, который был всего на пару месяцев старше Агнесс. Так папа мог хоть немного освободить себя от ответственности. К тому же, едва ли он сумел бы воспитать дочь как следует...
По форме дворец напоминал сорочье гнездо в пять этажей, при строительстве которого вместо валяющегося кругом хлама предприимчивые заморские зодчие использовали изящные греческие скульптуры, готические арки и новомодные окна, более всего напоминающие двери - такими огромными они были.
Но, поскольку греческие скульптуры были наскоро слеплены местными мужиками за скромную плату на заднем дворе (натурщицами им послужили их же бабы), произведения искусства вышли несколько специфическими. Среди них особым уважением пользовалась "баба с коромыслом".
Зато окна в человеческий рост сразу нашли отклик в народных сердцах: едва стоило прежнему правителю сморозить какую-нибудь глупость (а он на это сверх всякой меры был горазд), как мужики и бабы хватались за камни... А насколько же удобнее бить по большим мишеням! Это вам не в бойницу попасть - тут и сноровки-то особой не надо. Знай, кидай себе камни да палки, а окна только осколками и разлетаются. Лепота!
Получился сей архитектурный кавардак из-за того, что свою лепту в разработку эскизов внес и местный самодержец - отец нынешнего. Летописи утверждали, что он бегло поворошил стопку готовых эскизов, поморщил темные брови и заявил: "Хочу все сразу!" Поговаривали также, что он очень любил рисовать, но, к ужасу придворных, не только не обладал этим даром, но и не желал признавать отсутствия как самого дара, так и просто хорошего вкуса...
Мраморные лестницы дворца были в несколько слоев устланы заморскими коврами - не для того, чтобы показать богатство, а потому, что иностранная мода приписывала девушкам носить длинные, широкие и ужасающе пышные юбки. Русские девицы, не привычные к подобному великолепию, довольно плохо держали равновесие и частенько съезжали с лестниц на попе. Именно для их сохранности и были постелены эти ковры.
Издали, как можно легко догадаться, дворец поражал своими ужасающими размерами и, что уж там, полнейшим безвкусием.
Располагалось это диво прямо напротив центральной площади одного славного города - Ванеграда. По совместительству, столицы одноименного государства, включавшего в себя, помимо этого города, еще три крохотных городка, которым более подходило бы звание "деревня". Впрочем, государство, существующее всего каких-нибудь сорок восемь лет, должно было гордиться и этим - не каждый правитель додумывался самую крупную деревню переиначить в столицу, те, что помельче, - в простые города, а все селения, состоящие менее чем из трех строений, - в деревни.
Именно так явилась на свет деревня "Отшельничья", состоящая из двух строений: хижины самого отшельника и сарая для его старой козы. Жителей в этой деревушке, соответственно, было тоже двое, и с обоими мы уже успели заочно познакомиться. Притом, стоило только отшельнику построить еще один сарай - скажем, курицу, там, завести или еще какую животинку, то деревушка эта и вовсе стала бы именоваться городом...
Столь странная и необычная политика местных властей стала причиной множества прочих недоразумений. Но, тем не менее, Ванеград процветал.
Именно в этот город несколько лет назад хмурый маг привез свою маленькую дочку.
А теперь, когда девочка выросла, решил исполнить свой отцовский долг - устроить так, чтобы дальнейшая жизнь ее была как можно более комфортной и счастливой.
Он, не унывая, с поразительным упорством предлагал ей все новые и новые варианты. Но, надо отдать ему должное, ни на чем он не настаивал, оставляя право выбора за дочерью.
Как бы то ни было, за два месяца усиленных поисков, ни одна из кандидатур девушке не приглянулась.
И вот. Еще одна попытка. С сэром Теобальдом они вышли из зала под руку и неторопливым шагом направились в сад.
Но там, вопреки ожиданиям романтично настроенного рыцаря, Нэсса отчего-то принялась увлеченно болтать о достоинствах и недостатках различных цветущих растений. После, когда разговор их перерос в монолог, Агнесс принялась за рассуждения о том, как сложно эти самые цветы выращивать. При этом она прикрывала нос тоненьким батистовым платочком, потому как разыгравшаяся аллергия заставляла ее постоянно чихать. Толку от платочка никакого не было, но по этикету полагалось чихать, кашлять и зевать именно в него.
А, в перерывах между утираниями распухшего и покрасневшего носа, Агнесс продолжала рассуждать о том, что некоторые цветы, из представленных здесь, в этой климатической зоне вообще не должны расти. И только особенный уход и старание позволяют сдержать их.
Говоря по чести, в цветах Агнесс разбиралась так же хорошо, как в искусстве натирания полов, приготовления ромового крема для торта и чистки фамильного серебра. Иначе говоря - не разбиралась совсем. Но, кажется, из-за этой нелепой прихоти (а как иначе назвать то, что заставило ее столь странным образом вести себя в обществе сэра Теобальда?), вероятно, призванной поставить рыцаря в тупик, все вышеперечисленные качества Агнесс придется в самые короткие сроки каким-то образом приобрести, потому как в горничные без них не берут даже с хорошими рекомендациями...
Между тем, Теобальду она просто пересказывала разговор между садовником и его молодым учеником, случайно подслушанный этим утром.
Рыцарь все то время неуклюже топтался на одном месте. В цветах он явно смыслил ничуть не больше, чем сама Агнесс, но, в отличие от нее, ему и в голову не пришло бы слушать разговоры слуг. Для таких людей, слуги невидимы и являются чем-то безголосым и бестелесным. Словно домовые, никакого отношения к самому хозяину не имеющие, они были просто приложением к дому.
А еще, ему совсем не показалось интересным слушать лекцию о цветоводстве. Тем более что в сад он шел совсем с другими намерениями.
Сообразив, что Несса может продолжать в том же духе еще долго, он предпринял попытку перевести разговор в более удобное для него русло:
- Поглядите на эти цветы! - Начал он, перебив Несу на полуслове. И та, от удивления спешно захлопнув рот, обернулась к рыцарю и удивленно поинтересовалась:
- Ась?
- Цветы! - Повторил Теобальд, недовольно притопнув ногой. - Эти цветы очень красивы, вы не находите?
Подумав, Агнесс несмело кивнула.
- Они очень похожи на Вас! - Радостно закончил рыцарь, осознав, что последние его слова не были пропущены мимо ушей.
Агнесс снова кивнула, улыбнулась и собралась было вернуться к проблемам цветоводства. Но в этот раз не успела даже открыть рот.
- А эти, цветом напоминают Ваши глаза! - Обиженный отсутствием к себе внимания, выкрикнул Теобальд. И, в ответ на недоумевающий взгляд Агнесс, ткнул пальцем куда-то в сторону, не сводя с девушки оскорбленного взгляда проникновенных рыбьих глаз. Вышло так, что палец его уперся прямо в пронзительно-алую розу.
Именно после этого Несса утвердилась в мысли, что сделала неверный выбор. Только теперь она поняла, почему начала с ним этот бессмысленный разговор о цветах, неинтересный им обоим - она с самого начала им обоим.х, епочему начала с ним взгляда рыбьих к проблемам цветоводства на подсознательном уровне не желала иметь с этим рыцарем ничего общего.
Пока Агнесс увлеченно занималась самокопанием, Теобальд успел развить бурную деятельность. Он шел по дорожке вдоль разномастных клумб, источавших аромат, от которого кружилась голова, обрывал цветы, складывал их в букет и, выбирая каждый новый цветок, обязательно говорил что-то вроде:
- Этот цветок так же прекрасен, как и Вы, леди Агнесс. Лепестки этой розы так же нежны, как и Вы, моя дорогая. Этот цветок так же изящен, какой были Вы, когда мы кружились в вальсе...
Если быть честной, скажи ей это кто-то другой, Несса, вероятно, умилилась бы. Или даже сочла бы весьма романтичным. Но глаза сэра Теобальда каждый раз, когда он бросал на нее взгляд, придумывая очередной комплимент, загорались таким ярким и опасным огнем, что ее бросало в дрожь. А при виде разномастного безвкусного букета просто тошнило.
Кажется, они провели в саду довольно много времени - музыка уже стихла, а свет в окнах медленно гас. Это слуги шли по коридору и тушили свечи. Праздник закончился.
- О, как же я могла забыть? - Залепетала Агнесс, протискиваясь мимо ошалевшего Теобальда, перекрывшего собой всю узенькую дорожку. - Я ведь обещала папочке, что последний танец я буду танцевать с ним! Мне нужно скорее бежать к нему и извиниться! Наверное, он очень волнуется, не отыскав меня среди гостей.
- А как же я? - Рыцарь обиженно надул и без того пухлые губы, после чего нижнюю выпятил так, что Агнесс захотелось расхохотаться. Она торопливо захлопнула рот и для надежности зажала его рукой. После чего, не подумав даже попрощаться, рванула прочь. И только у самых дверей опомнилась и, обернувшись, с виноватой улыбкой помахала расстроенному кавалеру рукой.
Во дворце оказалось тихо. И тишина эта пугала, потому что никак не может быть тихо в помещении, где собрались не менее пяти сотен гостей и еще сотня слуг. Даже ночью кто-нибудь обязательно не спит!
Однако же, факты утверждали обратное - ухо Агнесс не уловило ни единого шороха.
Тихо поднявшись в свою комнату, она бросила шаль на кресло. И только тут заметила еще одну необычную вещь: в комнате не горели свечи. Только одна, почти догоревшая - Агнесс позабыла затушить ее перед уходом. Но слуги должны были с наступлением темноты принести новые свечи! И, если не зажечь, так хотя бы положить их на столик... Как-то не слишком верилось, что, набегавшись с гостями, про нее просто-напросто забыли. Впрочем, не стоит думать, будто она центр вселенной. Слуги - точно такие же люди. К тому же, мало ли, что могло случиться?
По телу пробежала дрожь и Агнесс с головой затопили нехорошие подозрения. Она подняла шаль и, набросив ее на плечи, пошла к отцу.
Нет, про обещанный танец, конечно, она соврала - это был лишь предлог. Просто в темной комнате ей сделалось не по себе.
Коридор был все таким же пустынным. Ни одно живое существо на лестнице ей тоже не встретилось.
Третий этаж оказался не менее тихим. И этот опустевший дворец напоминал Нессе затаившегося зверя. Дышащего, живого, сильного, затаившегося. Он ждал ее.
И еще явственней почувствовав, что творится нечто неладное, Агнесс нервно прикусила губу. Она, прижавшись спиной к стене, осторожно прокралась по коридору до отцовских покоев. Дверь бесшумно отворилась, едва только девушка дотронулась до массивной круглой ручки.
Свечи внутри тоже не горели, а через окошко в комнату просачивался лишь свет крохотной одинокой звездочки. Она внимательно заглядывала внутрь, словно хотела поддержать Агнесс.
И Несса, оглядывая помещение синими глазищами, расширившимися от ужаса нахлынувших на нее нехороших подозрений, кажется, заранее знала, что отца она здесь не найдет. Но все же выдохнула:
- Папа! - И прижала кулачки к груди.
На ее призыв, как ни странно, откликнулись.
Дверь вновь распахнулась, ударилась о стену и заставила Несcу в ужасе подпрыгнуть, кажется, до самого потолка.
Взору ее открылось самое кошмарное зрелище, какое только могла бы она себе представить.
Стоявшие в дверном проходе гости одеты были в парадные ливреи, шикарные фраки и прекрасные пышные бальные платья.
В этом не было бы ничего необычного, будь они простыми людьми.
Но тонкая, сероватая, словно обескровленная кожа, обтягивавшая кости, утверждала обратное. Черты их лиц казались заостренными, а ужасающе темные глаза - глубоко запавшими. Внутри них - ни единой мысли. Только пустота и, словно бы, воплощенная бессмысленность. Ни капли понимания, ни намека на жизнь.
И они неумолимо приближались, тянули к ней свои тонкие пергаментные руки, щерили клыки, зловеще сверкавшие в темноте.
Агнесс зажала себе рот, словно опасаясь, что не ее крик сбегутся все чудовища мира. Отступив к стене и не отводя взгляда от их пугающих глаз, Несса в панике принялась шарить рукой в темноте. И нащупала. Отцовский посох.
После чего, сжав его в дрожащих руках, Агнесс отчетливо осознала, что, хоть и не сможет воспользоваться им как положено, частичка сил, спокойствия и воли ее отца заключена внутри.
И девушка, как на яву, услышала тихий властный голос, приводивший в ужас всех, хоть раз его слышавших:
- Возьми себя в руки! - сказал бы ей сейчас папа. Немного грубо, как всегда. Но Несса ведь знала, как он любит ее, и никогда не стала бы обижаться на него за это. - Ты сильная, я знаю. Так соберись, подумай, оцени свои шансы. А если покажется, будто они ничтожно малы, вспомни о том, что на самом-то деле ты все равно можешь победить. Ведь тебя, я знаю, охраняет Судьба. Она обязательно поможет тебе. Ведь не сумеет же старушка Фортуна отвернуться от такого прелестного личика!
На глаза Агнесс выступили слезы. Она стерла их тыльной стороной ладошки, словно все еще была маленькой беззащитной девочкой, испуганной и одинокой.
Одна крохотная слезинка все-таки скользнула по щеке и проложила прохладную дорожку по ее шее. Из открытого окна дохнул едва приметный ветерок, обжег влажную кожу.
"Рано! Рано я отчаиваюсь! - мелькнула в ее голове яркая, точно вспышка, мысль. - Папа никогда не стал бы опускать руки. Ведь, если почти нет шансов, это совсем не значит, что их совсем нет. Судьба на нашей стороне! И папа обязательно жив. И я найду его".
Но сперва следовало спасти себя саму.
Агнесс совершенно отчетливо вдруг почувствовала, что поставленная перед ней задача не так уж сложна. Пустоглазые зубастые чудовища были все еще довольно далеко от нее - между ними не меньше шести шагов. В то время как до окна - только два. Можно успеть...
Чудища, словно прочитав ее мысли, зашевелились.
И тогда, не оставляя себе более ни единой секунды на размышления, Несса подхватила посох поудобнее, рванула в сторону и, с размаху заехав особо торопливому врагу по ребрам, отбросила его в сторону, прямо на спешащих к нему товарищей.
Теперь дело за малым - выпрыгнуть.
Нужно заметить, что Агнесс никогда не боялась высоты. Но ей никогда и не приходилось ранее прыгать с третьего этажа...
Прислонив посох к стене (отчего-то ей казалось, что отец может вернуться. И тогда посох понадобится ему), Несса зажмурилась, вспрыгнула на подоконник и, громко вереща, шагнула вперед.
Судьба, кажется, и правда была на ее стороне - под окнами оказалось дерево. Прежде Несу не слишком интересовал вид, открывавшийся из отцовских покоев. А сейчас, в полете, об этом она сильно пожалела.
Впрочем, стройная молодая яблонька пришлась более чем к стати. Размахивая в воздухе всеми четырьмя конечностями, Агнесс совершенно случайно задела рукой ее ветку. Дальше инстинкты работали самостоятельно, не спрашивая у нее на то разрешения.
И только пару секунд спустя, Агнесс осознала, что висит на дереве в двух локтях от земли, обняв тонкий шершавый ствол руками и ногами.
Еще несколько секунд потребовалось девушке для того, чтобы заставить окоченевшие конечности разжаться. Земля встретила ее гулким шлепком, словно кто-то сбросил в лужу мешок картошки. Агнесс долго безмолвно открывала-закрывала рот, и только после этого, тихо воя, Несса схватилась за ударенную в падении и вымоченную в меленькой лужице попу и с полминуты самозабвенно прыгала вокруг березки, отчаянно жалея себя.
И только вдоволь напрыгавшись, сообразила подобрать юбки безвозвратно испорченного платья и резвым галопом ускакать подальше от окон, где ее было слишком легко заметить.
Ароматные кусты жасмина встретили Агнесс как долгожданную гостью. И только здесь Несса позволила себе немножко расслабиться. Впрочем, теперь ей предстояло решить очень важную проблему: "Что же делать дальше?"
Помнится, папа рассказывал ей о старом деревянном домике, что спрятался в лесной чаще к западу от города.
Некогда папа нашел этот домик, будучи еще мальчишкой и, словно потакая этой особенной мальчишечьей моде, убежав из дома. Уже в те годы домик выглядел довольно ветхим и запущенным, но тогда он показался маленькому мальчику раем. И, спустя неделю вернувшись к родителям, папа не забыл своего тайного убежища.
И теперь Агнесс подумалось, что лучшего места ей не отыскать.
Глава 3.
Путь, который прежде занял бы у Григория добрую половину дня, был успешно пройден за каких-нибудь полтора часа.
И он вновь поразился, насколько это, оказывается, удобно - быть волком.
Версты пролетали мимо, дорога мелькала под брюхом, а лапы, словно неутомимые, несли его вперед.
И только одно печалило.
Нет, даже не страх навсегда остаться волком - Григорий был уверен, что деревенская знахарка, непререкаемый авторитет в областях магии и врачевания (причем, чаще всего, последнее целиком и полностью осуществлялось за счет первого, за что бабу Клаву уважали особенно), легко вернет ему человеческий облик.
Печалило Григория даже не то, что он не сумел догнать Светлану и ее похитителя. Почему-то верилось, что он их еще увидит.
Причиной этой странной тоски явился голод. Голод истинно волчий. Расплата за острый нюх, зоркие глаза, сильные лапы и теплую шкуру.
И взявшиеся неизвестно откуда инстинкты, видя мучения Григория, навязчиво советовали ему приостановить свое путешествие, поймать что-нибудь съедобное... И съесть.
"В ином случае, - поясняли инстинкты, - ты просто помрешь с голода. А пока этого не случилось, тебя будет жутко нервировать урчание в животе!"
Брюхо тут же, словно в подтверждение этих слов, булькнуло на пробу. Кажется, ему понравилось, и уже спустя каких-нибудь пять минут оно совсем разошлось, булькая и урча на все лады. В общем, любыми возможными способами выражало свое недовольство.