Аннотация: Воспоминания Зои Михайловны Турчевой (Фадеевой), председателя Курского регионального отделения общероссийской общественной организации "Дети войны":
- Слишком тонкая грань отделяет порой бытие от небытия, так что нельзя сказать, где кончается одно и начинается другое. Пожалуй (не удивляйтесь), это было первое, что я поняла в своей жизни. Моё первое воспоминание?.. Я звала братика играть, а он почему-то не вставал...
- Он не встанет, - тихо сказала мама, а я тогда не знала ещё, что это был рок, тяготевший над нашим родом, который мне каким-то чудом удалось разорвать...
Мы с мамой жили тогда в деревне Купань Переяславльского района Ярославской области, куда мама завербовалась сразу после войны. Но больше я жила в Москве, у тёти. Конечно, когда была возможность, мама меня забирала. Тогда-то и случилось событие, тоже ярко врезавшееся в мою память, но в этот раз счастливое событие... Мы спали с подружкой и её сестрами (такие были условия в деревне), когда раздался стук в дверь.
А их мама только что вошла в комнату и стояла с рыбой в руке, которую сама поймала руками в реке. И вдруг в дверь вошёл мужчина с одной ногой и она повисла на нём.
- Ванечка!
- Это, наверное, папка наш! - всполошилась старшая из сестёр.
Мы все стали реветь. Действительно, нашёлся их папка!
До этого я не задавалась вопросом, где мой отец, принимала, как данность, что мы жили с мамой и московскими родственниками, а теперь стала засыпать маму вопросами:
- Где мой папа? Почему у всех есть, а у меня нет?
Сначала мама говорила, что он уехал далеко-далеко по вербовке а когда-нибудь тоже приедет также нежданно, как папка подружки, добавляла при этом загадочное "подрастёшь, я тебе всё расскажу", а когда я чуть-чуть повзрослела, мама рассказала мне о папе и о том, что я родилась в войну, в Германии...
...Теперь это может показаться странным, но до восьми лет у меня не было свидетельства о рождении, только когда пошла в школу, сделали документы. Но по ним получалось, что родилась я в августе, но мама точно помнила, кружился снег, и люди ждали чуда, и день рождения мы всегда отмечали перед Новым годом. Слова мамы документально подтвердились только спустя много лет, я тогда уже была на пенсии, но обо всём по порядку...
О том, каким был мой отец, я имела весьма приблизительные представления, какие могла составить по любительскому портрету, на которой папа был похож на продавца Курочкина, уж не помню как его звали, из нашего сельского магазина.
- Да это же Курочкин! - пыталась открыть глаза маме.
- Нет, нет, - смеялась она над оказией. - Этот папа.
Всего лишь похожие черты лица, а папа был гораздо дальше, чем я могла тогда себе представить.
А познакомились они в Москве, куда оба завербовались - папа работал на стройке, а мама в столовой. У мамы в Москве была родня, а у папы была строгая мачеха, и когда у неё пошли маленькие дети, старшие, от первой жены, папа и его сестры отправились обустраивать новую жизнь в столицу. Мама тоже была не избалованных, шестая или седьмая в семье...
Встретились, всё, как положено, полюбили друг друга и поженились, дали им комнату в общежитии в Химках.
Пошли дети, Валя и Толик. Мальчик умер в младенчестве, а следующего мальчика снова назвали Толик, но опять семейный рок - воспаление лёгких.
Чтобы сохранить девочку, папа сказал маме:
- Езжай в деревню, там мои мачеха и отец помогут выходить, и поехали мы в деревню Ловать Калужской области. Но спасти девочку всё-таки не удалось...
И вот началась война... Отец и другие строители, с которыми он работал, пошли добровольно на фронт. Папу ранило в руку, попал в госпиталь Нарофоминск, пулю вытащить не смогли.
Когда его комиссовали, он приехал к маме, ушёл в партизаны. Деревня - в глуши, а вокруг дремучие леса.
Вскоре она опустела, немцы собрали селян и погнали в сторону вокзала.
Гнали людей, как стадо, плёткой, и каждый боялся, что она опустится ему на спину. Кто не мог идти, а значит, не сможет работать в Германии - убивали.
Маме идти было тяжело, она была беременна мною и слабенькая после смерти дочери, и боялась потерять сознание - в последнее время с ней такое случалось в её положении. К тому же, ветер разметал ей длинные волосы, которые мешали ей бежать, цеплялись за людей, но папины сёстры Феня и Даша (они приехали к нему из Москвы) и племянницы на ходу подбирали ей волосы, чтоб она не упала.
И всё же она потеряла сознание. Тут же над ней нависло лицо молоденького парнишки, немца:
- Что валяется? Не хочет идти? - сурово спросил он.
- Она беременная, - ответили родные.
- Как?
Паренёк тут же разогнал людей, чтоб не затоптали ненароком, и помог ей встать...
... Не знаю почему, но осело у меня в памяти имя Ганс. Может, просто понравилось кода-то это имя, может где-то читала или в услышала в фильме, только запомнился мне этот парнишка как Ганс, точно не могу сказать, так ли его звали на самом деле, так и буду его называть...
На фоне тех зверств, которые творили фашисты на нашей земле, Ганс казался просто ангелом-хранителем, которого послало Небо. Когда узников разогнали по вагонам - мужчины и старики отдельно, а женщины с детьми отдельно, Ганс помог найти среди этого множества угоняемых в рабство людей женщину-врача, которая помогла моей маме прийти в себя и помог маме войти в вагон.
В вагонах стоял стон, крик, плач, были и умершие в пути. Не помню, в какой город приехали... там немцы разбирали узников. И этот Ганс (так я его называю, даже когда смотрю фильм и услышу это имя нет, да всплакну...) специально приходил узнать, к какому хозяину попали мои родители и периодически проведывал.
А были они первое время у одного хозяина, не знаю и знать не хочу, как его звали. Папа работал в конюшне, а мама на свинарнике.
Сёстры попали к другим хозяевам.
Мама рассказывала, что жила она вместе со свиньями, ела после них, что они не доедят, и на поле работала, ставила защитные щиты для озимых, но это была не основная работа.
Как-то мама вспоминала: холодно, спала, съёжившись и вдруг сзади прижалось тёплое тело. Проснулась - оказалось, свиноматка к ней спиной прислонилась, согревала своим теплом...
С папой они редко виделись, хозяева не разрешали, только иногда удавалось ему передать ей кусочек хлеба... Но ругали и за это...
... Как-то спросила я маму: "Мама почему я так люблю жмых?" Кажется, и сейчас бы от него не отказалась, даже как будто чувствую его подсолнечный запах, и оказывается, есть этому объяснение.
- Потому что, когда ты была у меня в утробе, свиней кормили жмыхом, - ответила мама и вздохнула.
У хозяев был заводик, где сбивали масло, прессовали патоку и делали жмых для скотины...
- Видно, ты захотела в утробе жмыха, - продолжала мама. - Как раз принесли горячий жмых свиньям, а меня аж затрясло - так захотелось.
Хозяйка ушла и дверь закрыла. Мама отломила кусочек от свежего жмыха, ещё не проглотила, а хозяйка вернулась и давай её бить плёткой, а потом ногами.
- Что ты делаешь? От свиней отрываешь? Вот почему у меня свиньи такие тощие! - кричала она на весь дом, сбежались и работники, и её муж, и мой папа. Еле оттащили её от мамы.
Она свернулась клубочком, чтоб меня не выбило, долго не могла подняться после побоев. Очень много нервничала она в те дни, недоедала, видимо, поэтому у меня с детства порок сердца...
Папа спросил у мамы "за что?", а она сказала "за то что съела кусочек жмыха у свиней".
И как раз приехал Ганс, увидел её всю в синяках, но она побоялась признаться, что случилось, а папа рассказал, как было дело.
Видимо, Ганс был какой-то поверяющий, потому что они его слушались и говорили родителям:
- Забудьте даже его имя, он вам не родственник. Никто!
А Ганс приказал им забрать маму в дом и давать ей в день по стакану молока. Они давали по полстакана, но работала она в доме.
Спустя какое-то время отвезли её в больницу в том городе... Не знаю, как мама познакомилась там с Эльзой - работала ли она там или приходила к кому... Вот справка об освобождении в том, что мои родители в 1943 году были насильственно вывезены немецко-фашистскими войсками в Германию, где в деревне Готослав у города Гамбург работали у помещика Карла Орцена. Карл и был мужем Эльзы.
Улицы были празднично присыпаны снегом, как будто расписаны Свыше глазурью - то особое время в году, когда по-иному горят свечи и кажутся маленькими звёздочками, которые легко взять в ладони, а людям вдруг ни с того ни с сего хочется делать друг друга счастливее... В общем, я родилась аккурат в католическое Рождество.
Наверное, то что мама понравилась Эльзе и было настоящим чудом, потому что если бы мы остались у прежних хозяев, не известно, обошёл бы меня стороной рок, выжила бы я...
Эльза и посоветовала назвать меня Зоей в честь нашей Зои Космодемьянской.
- У вас была партизанка, в сорок первом её расстреляли, стойкая и сильная.
А мама рассказала о смертельном недуге, с которым в семье рождались дети.
- А эта будет жить долго, потому что Зоя! - заверила Эльза.
Так я и получила своё имя.
После выписки эти немцы забрали моих родителей со мной в деревню Готослав под Гамбургом. Я смотрю на карту, это довольно далеко от того места, где мы были сначала, но у судьбы свои дороги...
Маму забрали в дом, а папа работал на конюшне, в поле, на стройке, за рулём машины - хоть и рука больная, но работал, поблажек не делали, но и не обижали.
А ко мне как к маленькой и вовсе хорошо относились, иногда даже и хозяйский сын, ему лет семь тогда было, подходил к колыбельке проверить, что там плачет малышка, не нужно ли перепеленать.
А когда мне исполнилось девять месяцев, случалось то, чего так боялась мама - я заболела двусторонним воспалением лёгких. Потеряла сознание и два с половиной месяца пробыла в коме, а сколько слёз пролила за это время мама и уже было потеряла надежду, стала шить тапочки и чепчик меня хоронить, потому что у меня не ощущались ни пульс, ни дыхание. Плакала и шила.
Переживали очень и Эльза с Карлом и пригласили свою родственницу посмотреть, вдруг можно ещё вернуть к жизни ребёнка.
Родственница закончила медицинский институт, по виду, мама рассказывала, совсем девочка - светленькая, голубоглазая и очень красивая. Она стала щупать пульс, а я уже прозрачная, и ... нащупала.
- Она же живая! Давайте лечить!
И начала меня лечить эта девочка-врач, имени которой я не знаю... Ставила мне капельницы, делала уколы...
Но мама всё ещё не могла поверить, Рассказывала мне: "Готовлю кушать, а сама плачу, и слышу, как во сне: "Мама, дай мне мяса", поворачиваюсь, а на маленьком таком личике огромные глазищи и смотрят в упор, аж страшно. И повторила "Мама, дай мяса!"
Мама побежала за этой девочкой-врачом, спотыкается, боится, вдруг проснётся и окажется: просто сон.
- Она мяса просит!
- Всё, жить будет, - улыбнулась моя спасительница, имени которой я не помню. - Дайте ей покушать какого-нибудь бульончика.
С этого момента я начала поправляться, и хозяева радовались вместе с моей мамой - всю жизнь с благодарностью вспоминаю об этом и буду вспоминать до самой смерти. Они - хозяева, мы - узники, но всё-таки помогли спасти меня... Разные были немцы, и как мои первые хозяева, а встречались и такие... Не важно, какой ты национальности. Важно, человек ты или нет.
А в то время нельзя было знаться с немцами, да и не говорили лишний раз, что были угнаны в Германию.
Они, когда нам дали справку об освобождении, дали с собой много пелёнок и ещё перину "чтоб Зоя на перине спала".
Доехали до Брянска, там на вокзале отца моего коменданты стали расспрашивать, узнали, что был угнан, сказали "предатель" и дали десять лет. Отправили в Воркуту, в заключение.
А маму на вокзале обокрали, стащили сумку с документами. Она хотела со мной вместе броситься под поезд, но какая-то женщина удержала:
- Ты что? С ума сошла? Разве можно? Ты такой ад прошла, а теперь... У меня мужа тоже забрали, но не отчаиваюсь. Будем жить!
Она помогла маме доехать до Москвы, к тёте Вале, муж у неё железнодорожник, трое детей.
Она и сказала:
- Зою оставляй, а сама вербуйся (с ребёнком не возьмут). Так мама и завербовалась в то село Ярославльской области, потом и отец сбежал из заключения, разыскал нас через тётю Валю, но его разыскали... Не скоро потом мы с мамой смогли переехать к нему на поселение, когда ему разрешено было жить за пределами зоны, но регулярно отмечаться. А уж сколько радости от встречи было!
Потом у мамы уже в мирное время родился мальчик и не дожил до года, а потом ещё двое детей, слава Богу, живы- здоровы.
А восстановить своё истинное свидетельство о рождении смогла только в 2001 году, когда переехала в Курск из Киргизии, где жила до того. И в переезде, и восстановлении документов мне очень помогли председатель Курского Союза журналистов Александр Петрович Щигленко и его заместитель Анна Николаевна Кочергина, она ушла из жизни, Царствие ей Небесное. Очень благодарна им за это!
Тогда я обратилась в Международную службу розыска города Арользена. Не очень-то надеялась на ответ, но он пришёл:
"Уважаемая госпожа Турчева!
Мы с благодарностью сообщаем Вам, что Ваш запрос от 4.12.2001 года мы получили. Исходя из него нам стало известно, что Вам требуется справка Международной службы розыска для предъявления её в соответствующий фонд для выплаты компенсаций подневольным рабочим. Мы посылаем Вам ответ о каждом человеке в отдельности:
Фадеев Михаил Степанович 1915 года рождения. Проверка документов Международной службы розыска даёт положительный результат - зарегистрирован в Winsen-Zuhe. В Winsen-Zuhe зарегистрирована Фадеева (девичья фамилия Кадушкина) Мария Сергеевна 1921 года рождения и Фадеева Зоя Михайловна, дата рождения - 25.12.1943 года. Данные о лицах, вывезенных на работу в Германию, произведены на основании регистрационных, страховых, больничных карточек, документов фирм, трудовых книжек или рабочих карт".
Пришло из Германии и свидетельство о рождении.
А до того значилось, что я с 44-года рождения, так как маме в паспортном столе сказали: "Нет, очень она у вас маленькая, точно, не сорок третьего, в сорок четвёртого года рождения". Так и записали - 9 августа 1943 года.
Конечно, хотелось бы ещё и лично сказать слова благодарности потомкам Ганса и Орценов, сказать им какие у них родители были. Но пока запросы, которые делала в Германию, результата не дали. Но, кто знает, возможно, судьба подарит мне и эту встречу, во всяком случае, я очень на это надеюсь...