Аннотация: Молодой фельдшер во время пандемии 2020 года вынужден отправиться на вакцинацию в отдалённую деревню, где, по слухам, живут сектанты. Но встречает там нечто совсем иное.
Но как небо выше земли, так пути Мои выше путей ваших,
и мысли Мои выше мыслей ваших.
Книга пророка Исаии, 55:9
Над слободой разливался заунывный вечерний звон колоколов. В тесной, как монашеская келья, часовне среди суровых и равнодушных образов его было хорошо слышно, и возженные в лампадах свечи, символы молитвенного горения перед Богом, трепетали от этого заполнявшего собой всё пространство гула.
Но дощатом полу перед отороченным серебром триптихом с изображением Святой Троицы распростерся человек в чёрном одеянии, покрывавшем его с головы до пят. Чёрные усы и борода его нервно топорщились, как у бешеного пса перед броском. Он молился столь ревностно и неистово, что всё осунувшееся от бессонных ночей лицо его налилось кровью, а на лбу виднелись знаки крепких земных поклонов.
- Господи Иисусе Христе Сыне Божий, великий царю, безначальный и невидимый и несозданный, седяй на престоле со Отцем и со Святым Духом, приемля славу от небесных сил, посли архангела своего Михаила на помощь рабу своему Иоанну изъяти мя из руки враг моих...
Каждым затверженным до обессмысливания словом, каждым отчаянным ударом лба о терпеливые доски, приносящим сладкую боль и радостный миг забытья человек боролся с проклятыми мыслями, будто ордынские полчища, осаждавшими его ежечасно, сколько он себя помнил.
Наделен ли он волей творить закон и карать грешных по своему разумению? Имеет ли право посылать полки на смерть, дабы нести чужеземным народом русское слово? Призван ли остановить верховного властелина ада, какое бы имя он ни носил - Сатана, Люцифер или Иблис? В конце концов, не его ли сам Господь поставил владыкой над этим людом и этой землей? Сам он, раб Божий, не выбирал своей судьбы, не просил власти, богатства и славы, его вполне устроил бы мир и покой. Но с самого детства не знал он их, а знал лишь скорбь, гнев и страх. А Господь всемогущий, Он всё видит, всё знает, Он не может ошибаться. Из всего сонма душ человеческих узрел и выделил Он именно его, именно ему дал эту жизнь, и это время, и эту землю. А коли не прав презренный пёс Его в суждениях и делах своих, так и примет он на себя все кары и мучения адские, какие заслуживает. Но то будет после смерти, а ныне много еще дел предстоит сделать, многих врагов одолеть и многих неверных покарать грозной рукой.
За дверью послышались шаги, кто-то расшаркался и громко закашлял, как бы давая понять, что дело важное.
- Войди, Малюта, - процедил человек. Он не любил, когда отрывали от службы, и только самым верным даровал он такое право.
Низкая обитая железом дверца отворилась, и в часовню сгорбившись вошел грузный инок с колючим взглядом. Он тяжело дышал, рыжая борода его разметалась в разные стороны, а руки мелко дрожали, то ли от гнева, то ли от возбуждения.
- Государь, - молвил он и склонился до самой земли. - Не вели казнить.
- Полно, Григорий Лукьяныч, - отозвался человек, не оборачиваясь. - Что наш колдун?
- Упорствует, - зло выдохнул вошедший и еще больше насупился. - Уже всё перепробовали, и в холодную его, и каленым, и дыбой...
- Видно, не по зубам тебе сей орешек, - усмехнулся молившийся. - Ладно, веди меня к нему, полюбопытствуем.
Вошедший ещё раз низко поклонился, и распрямившись во весь рост, человек в игуменской рясе взял прислоненный к стене железный посох, с которым редко расставался, и прошествовал мимо склонившегося к выходу.
Путь до темницы не занял у них много времени. Человек намеренно распорядился организовать пыточную и молельную рядом, ибо всегда находил в этих двух занятиях больше всего смысла и удовлетворения, не желая слишком тратиться на дорогу.
В сыром подземном каземате среди чадящих факелов и кирпичных стен колокольный звон был слышен куда хуже. Зато крики неверных, грешников и врагов Отечества разливались тут гулким стройным хором, ничуть не хуже церковного, вселяя в сердце вошедшего подлинную радость.
- А вот и наш ересиарх, - проговорил игумен опершись на посох. Растянутый перед ним на дыбе кусок окровавленной плоти, судя по всему, когда-то был мужчиной преклонных лет с хлипкой седой бороденкой и спадавшими до плеч пепельными космами. Сейчас же он представлял зрелище весьма жалкое и отвратительное, и лишь спокойная улыбка под пустыми выжженными глазницами вызывала у зрителя некое смущение и оторопь. Два стороживших его опричника стояли поодаль, сторонясь как от чумного, будто боясь подойти ближе. Малюта грозно зыркнул на них, и они тут же с явным облегчением испарились, от греха подальше.
- Сам пришёл, - прошептал распятый, вглядываясь в пустоту. Игумен вопросительно посмотрел на Малюту.
- Язык пока решили оставить, - кашлянул тот смущенно. - Авось чего скажет.
Замешкавшись на миг, словно желая что-то сказать, Малюта всё же передумал и вышел. Игумен и пленник остались одни.
Его доставили в Александровскую слободу около двух недель назад аж из самой Сибири. Звали его Лукианом. Поговаривали, много лет он прожил в глухой тайге в землянке среди мёртвых топей, куда отчаивались забредать лишь самые опытные охотники. И якобы не боялся он ни зверя, ни гнуса, что за ночь до кости обглодает привязанного к сосне человека, ни холодов лютых, ни чуди тамошней, которая его за своего почитала, хотя по речи и внешности был он явно русского происхождения.
Впервые слух о нём долетел до игумена лет пять до этого, когда вернулись из Кашлыка торговцы соболями. Сказывали, мол, завёлся в пустыни сибирской старец, по всем признакам пророк святый, а Христа и Святой Троицы не признающий. И до того речи его были странны и чужды, что одни бежали от него, как от пожара, а иные, такие же изгои - тянулись к нему, как к солнышку. И так собрал он вокруг себя целую общину последователей, и якобы справляли они вместе в чащобах обряды бесовские, исповедовали закон инаковый и взывали один Господь знает каким богам. Лишь только услыхал игумен о таком, так сразу и приказал всех неверных изловить и сжечь, а самого старца доставить в слободу. Да только непростое это оказалось дело. Три отряда казаков сгинуло в болотах, прежде чем удалось до смутьяна добраться и приволочь в длинные цепкие иегуменовы руки.
- Что, колдун, правду про тебя сказывают, что ты Господа Бога не знаешь, и сам чёрт тебе не брат?
Распятый повернул голову на голос, и даже у видавшего виды игумена от взора черных глазниц холодок пробежал по коже.
- Не брат, ни сестра, и даже не тёща, - прошептал он окровавленными губами. Игумен с некоторым трудом подавил в себе вспышку гнева.
- Шути, шути, недолго тебе осталось, - прошипел он. - Кому хочешь молись, да не помог он тебе моей встречи избежать.
- Помог, ещё как помог. И кто сказал, что я хотел избежать? Быть может, всю свою жизнь шёл я к тому, чтобы мы встретились. Чтобы ты слово моё послушал. Плетёт свою сеть Великий Паук, узелок за узелком, сколько веревочка не вейся, а конец все равно будет...
Игумену стало тревожно, он не привык что пытуемые ему дерзили. Холодок пробежал по спине, но он старался не подать виду.
- Что мне твоя бесовская ересь, убогий? Я прямо сейчас могу приказать сжечь тебя, и твои крики будут для меня слаще любых слов.
- Твоя воля. Но тогда так и помрёшь ты, не знаючи. Может, оно и к лучшему... Встретились два слепых, один слепой, да зрячий, другой зрячий, да слепой, хе-хе-хе...
На этот раз игумену стоило больших усилий не закричать и не размозжить это хилое тело своим посохом.
- Чего ж не знаю я такого, что стоит моего бесценного времени в этой конуре с тобой, пёс?
- Многого, многого, сказать - не пересказать, писать - не переписать... Взять, к примеру, крестное знамение твое, что о Святой Троице напоминает, да о крестной жертве Христовой, благодаря которой якобы дьявол и грех побеждены были. А кто сказал, что ипостасей бога три? Не четыре, не сто, не тысяча? То человек сказал, а человек темен и ошибается, даже когда истину глаголет. А что насчет греха? Чревоугодие, прелюбодеяние, сребролюбие, гнев, печаль, уныние, тщеславие, гордыня. Скажи честно, какой из этих грехов сумел победить ты, главный ревнитель закона божьего? Ужели отказался от шумных пиров с опричниками своими, от богатых нарядов и белокаменных палат, давно ли перестал считать себя мессией, призванным очистить святую Русь от скверны? Ты есть человек, как и я, и все эти якобы грехи - в нашей природе, а кто грехами их назвал, тот сам был человек горделивый и тщеславный, ибо взял на себя право судить и рядить. Всего лишь человек, а человек темен и ошибается...
- Замолчи!!! - заорал игумен и несколько раз крепко саданул посохом об стенку, так что с потолка посыпалась каменная крошка. - Молчи! Теперь я вижу, ты безумец, каких свет не видывал!
- Так убей меня, как убил митрополита Филиппа, архиепископа Германа и иных, кто перечил тебе.
- Ложь! Поклёп и клевета!!!
- А ведь я знаю, что они являются к тебе кажную ночь. Берут тебя под руки и несут над всей русской землей, покуда не бросят в геенну огненную. И просыпаешься ты с криком весь в поту, и нет тебе покоя ни ночью, ни днем.
Игумен с ужасом смотрел на два выжженных черных глаза, через которые на него глядела сама пустота.
- Но я открою тебе секрет: их нет. Ты сам мучаешь себя. Это и есть твой ад, которого ты так страшишься, - проговорил распятый. Игумену показалось, что это он сейчас растянут на дыбе. - Думаешь, будет какой-то другой? Нет. Тот, кого ты зовешь Господом, дарует нам тело лишь раз, и в нашей власти выбирать, что этому телу испытывать. Ты выбрал гнев, гордыню, страх и страдание. Я выбрал страдание и радость. Каждому своё - таков наш урок. Вскоре мы оба уйдём в небытие, и лишь этот миг останется вечно начертанным на скрижалях Живого Бога.
Неприятные мысли, как рой копошащихся в гниющем трупе мух, снова облепили мятущийся разум человека. Из сонма противоречивых желаний и чувств он понимал лишь одно:
- Я не дам тебе умереть, колдун. Не сейчас. Клянусь, ты расскажешь мне всё, что открылось тебе, до последнего слова. А что не расскажешь, я вытяну из тебя каленым железом.
Игумен метнулся к дверям и застучал в них навершием посоха.
- Эй, кто там! Малюта! Писаря сюда, да поживее!
/ / /
Лето 2020-го выдалось душное. Залитые бетоном города изнывали от жары. Но Антон и сидевший за рулем скрипучего УАЗика Сергеич этого совсем не чувствовали. Лишь только машина съехала с трассы по грунтовке в лес, духоту как отрезало.
- Черт меня дернул с тобой в эту глушь переться, - ворчал Сергеич. - Не мог с главным повежливей быть?
- Повежливей? Дядь Вить, вы сами видели, какой там был бардак! Люди за вакциной чуть ли не на головы друг другу лезли. Не знаю, как там никого не задавили. Организация через задницу - коек нет, врачей нет, половина доз пропала. Вот где они? Фиг их знает. Не довезли. Типа.
- Ну ладно, бардак, но ты-то, бляха, куда полез? Ну обматерил ты главврача при всех, сказал ему правду-матку в лицо. Легче кому-то стало?
- Мне стало.
- Антох, ты всего-навсего фельдшер в областной, молодой ещё. Сопля по сути. А он - заслуженный врач. Не тебе таких, как он, учить.
- А кому тогда? Они там в своих кабинетах совсем зажрались. А попробовал бы он, как я, каждый день с пяти утра по двадцать выездов в сутки. То труп, то пьянь какая-нибудь, то родственники припадочные.
Сергеич только цыкнул. Дорога через лес становилась все более ухабистой и заброшенной, и тусклые фары едва выхватывали ее из густой тени. Одного взгляда хватало, чтобы понять: тут редко кто-то ездит.
- Я по молодости тоже такой борзый был. Поначалу, - сказал Сергеич. - А там как дали по шее - враз поумнел. Вот и тебе щас дают. Что, думаешь, главный тебя сюда отправил?
- На вакцинацию населения от вируса, - сказал Антон и похлопал по сумке с лекарствами, лежащей у него на коленях.
- Дурака-то не включай. Это наказание. Всех твоих коллег, кто тихо сидел, по городу распределили. Или, на крайняк, по ближайшим селам. А нас в самую жопу заслали...
- Подумаешь, наказание. Съездить в деревню на пару уколов, - фыркнул Антон.
- Это не просто деревня, - вздохнул Сергеич.
Антон насторожился.
- В плане, "не просто"?
- Ну ты б свой интернет хоть иногда открывал. Сектанты там живут.
- Не понял. Сатанисты что ли?
- Да черт их разберет. Мне про них батюшка наш больничный сказал, мол, надо с ними поаккуратней. Дескать, они все еретики, не поймешь, что у них на уме. Говорят, люди там пропадали...
- И что, главный об этом знал?! Вот тварь!
- Ладно, может, это все сплетни. Скоро уже приедем, километров десять осталось.
Но Антон уже слушал вполуха. Его вдруг охватила какая-то новая, невиданная до этого злоба.
- Урод. Как же я этого гада ненавижу. Так бы взял его и...
Черная страшная фигура стоит прямо на пути.
- Осторожно!!!
Запоздалый крик Антона. Сергеич, матерясь, резко выворачивает руль. Колесо налетает на кочку, а дальше верх и низ быстро начинают меняться местами, смешивая тусклые краски в единую темную муть...
/ / /
Когда Антон пришел в себя, солнце уже клонилось к закату, а в густом лесу и вовсе казалось, что наступили сумерки. Первым, что увидел молодой фельдшер, был огромный ствол дерева, встретивший УАЗик на обочине. Вторым - длинный острый сук, который шел от дерева через паутину трещин лобового стекла и заканчивался где-то внутри окровавленной головы Сергеича.
Отойдя от первого шока, Антон заорал изо всех сил, но услышал собственный глухой крик как будто где-то очень далеко, не здесь.
- Твою мать, нет, нет, нет! Сука, дядь Вить, ну как так?! - он бросился помогать, копаться в сумке, панически вытаскивать бинты, вату, спирт... Но никакая первая помощь уже не могла вернуть водителя.
Словно в тумане Антон кое-как выбрался из покореженной машины. Ни здоровенная шишка на лбу, ни изрезанные стеклом руки сейчас не волновали его так, как внезапная и такая эта внезапная и бессмысленная гибель. Ему, конечно, и раньше доводилось констатировать смерть на выездах, и не раз. Но то были больные да старики, а Сергеич вон какой здоровый, ему бы еще жить да жить...
Только сейчас он начал вспоминать, как буквально из ниоткуда на дороге возник тот странный силуэт. Высокая, под два метра ростом, фигура. На фоне мрачного леса она смотрелась какой-то чужеродной брешью, ведущей в другие потусторонние миры. Кажется, у нее еще были глаза. Три горящих зеленым во мраке глаза. Один сверху и два по бокам. Дичь какая-то. И, вроде бы, еще был какой-то шепот... Впрочем, может, это ему и показалось. Свет фар, густые тени, утомление от долгой дороги, богатая фантазия. Мало ли что может привидеться.
Что же делать? Антон лихорадочно думал, и от роя мыслей у него трещала голова. Провел рукой по волосам, а на пальцах - кровь... Проверил мобильник. Сеть перестала ловить еще на подъезде к лесу, так что позвонить и вызвать скорую не получится. Об интернете и речи нет. Петлявшую меж сосен дорогу и днем-то было видно с трудом, а в сумерках Антон и вовсе мог легко ее потерять и уйти куда-то в глухомань. Мало ли кто тут может водиться. Значит, назад к трассе пути нет. По крайней мере, пока темно. Ночевать в разбитой машине с трупом Антону тоже не улыбалось. Значит, путь один - вперед. В деревню. Сергеич вроде говорил, что до неё не так много осталось. Черт с ними, с сектантами этими. Не откажут же они человеку в помощи? Главное, чтобы разрешили переночевать и в город позвонить дали, а там он уже справится...
Отыскал в сумраке дорогу, он зашагал прочь от УАЗика, не заметив, как всего в нескольких метрах среди черных сосновых стволов стояло и пялилось на него горящими буркалами трехглазое нечто.
Шагаох ше ала Тефет, окхо текех Агонаи...
Поначалу Антон довольно бодро переставлял ноги, освещая себе путь фонариком на телефоне. Но уже через полчаса батарейка села, а солнце окончательно зашло. К тому же усталость и ушиб головы напомнили о себе. Глаза Антона еле различали дорогу на пару шагов вперед, и ему то и дело приходилось останавливаться и проверять, не сошел ли он с тропы. Постепенно ночной холод и сырость спеленали его, и теперь Антон брел, изо всех сил растирая ладонями плечи, чтобы хоть немного согреться. Зуб на зуб не попадал. Мрак вокруг будто ожил, и за каждым деревом и кустом Антону начало чудиться смутное движение. От самой машины не покидало чувство, что за ним наблюдает кто-то недобрый. Один раз ему даже померещились желтые глаза в кустах, и он уже было попятился, но такие же огоньки зажглись еще в трех местах, и до Антона дошло: светлячки...
Минуту спустя Антон выбрался на небольшую прогалину, освещенную тусклой луной, и остановился отдышаться.
- Ты кто такой? - раздался резкий голос совсем рядом, и сердце Антона чуть не вырвалось из груди. Он резко обернулся и увидел силуэт. Некто медленно вышел из тени на прогалину, и при свете луны Антон увидел, что это сурового вида мужик с окладистой бородой, в простоватой, будто домотканной одежде и высоких кирзовых сапогах. На сделанном из куска веревки поясе у него висел длинный охотничий нож. В руках мужчина держал старенькую еще советских времен двустволку, которую легко мог направить на Антона.
- Слава богу, люди! - выдохнул Антон, и мужик ещё сильнее нахмурился.
- Заблудился?
- Тут деревня должна быть рядом, я туда иду... Меня зовут Антон, я фельдшер областной больницы...
- Из городу, значит, - мрачно подытожил мужик.
- Ну да. Там это... Авария случилась, человек умер... Мы ехали, а потом в дерево врезались... Мне помощь нужна.
Мужик подозрительно разглядывал Антона, иногда глядя куда-то ему за спину, будто ждал, что сейчас из кустов на него выйдет медведь или еще кто похуже. Слова об аварии и гибели человека он будто проигнорировал. Молчание затягивалось, и Антон вновь почувствовал злобу.
- Да в чем дело?! Так и будем стоять? - сказал он резко, и мужик тут же вскинул ружье. Гонор Антона мигом поутих, и он поднял руки. Сразу вспомнились слова Сергеича о пропавших людях. Если этот его тут завалит, Антона не найдут даже лучшие спасатели.
- Так, тихо, спокойно, уважаемый. Все хорошо, не нервничайте. Это я так, сгоряча, переволновался... Войдите в положение.
Мужик медленно опустил ружье.
- Ладно. За мной шагай, в деревню тебя сведу, - буркнул он, закинул ружье на плечо и направился куда-то через лес. Антон тяжко выдохнул и поспешил за ним.
Минут пятнадцать они пробирались по густой тайге. Мужик шел быстро и легко, словно не замечая буераков, бревен и кустов, о которые то и дело спотыкался Антон. В какой-то момент вековые сосны перед ними расступились, и Антону открылась небольшая лощина между двумя сопками, где виднелась россыпь низеньких деревянных домов. В некоторых окнах еще горел свет. На их фоне черным шпилем выделялась одна - судя по всему, церковь.
- И как вы тут живете? Отсюда ж до людей ехать и ехать...
- Потому и живем, - отозвался провожатый и легонько толкнул Антона в плечо. На секунду показалось, что его ведут под конвоем на расстрел.
Спустившись с пологой сопки в лощину, они прошли мимо нескольких небольших пшеничных полей, огражденных низким забором, и вошли в деревню. Навстречу из покосившихся изб тут же показалось несколько фигур. У одной в руках горел факел.
- Архип! Хотели уже за тобой идти. Ты кого привел?
Антон тревожно разглядывал встречающих. Одеты они были в такую же самодельную одежду, что и встреченный Антоном: на мужчинах были длинные льняные рубахи, опоясанные веревками или кушаками, широкие холщовые штаны и высокие, почти до колен сапоги. На женщинах - длинные до пола сарафаны, шали и головные платки. Почти все мужчины носили длинные окладистые бороды. У Антона возникло полное ощущение, будто он переместился во времени на сотню лет назад.
- Вот, гостя на дороге встретил.
- Знаешь, как деды говаривали? Незваный гость хуже татарина, - сказал тот, что держал факел, разглядывая Антона. На нем одном из всех была длинная чёрная ряса священника. Другие держались рядом с ним почтительно и склоняли головы, когда он говорил. Должно быть, главный тут.
- Кто таков? Чьих будешь? - обратился священник к Антону.
Из домов потихоньку выходили еще люди, и теперь на Антона таращилось уже несколько десятков глаз, будто он был какой-то диковинкой. Было в этих лицах что-то странное, но в вечерних сумерках Антон не мог понять, что именно.
- Меня зовут Антон. Я фельдшер первой областной больницы.
- Озарит тебя свет. Я отец Прокопий. Пастырь местный, он же староста, - скупо кивнул мужчина в рясе, и только теперь Антон разглядел на его груди... нет, не крест. Какой-то другой символ из дерева, похожий на круг, пересеченный ломаной чертой. Лица говорящего в полутьме он тоже почти не различал. - С чем пожаловал?
- Меня отправили к вам для проведения вакцинации.
- Чего-чего?
- Ну, лекарства мы вам везли.
- И где ж они?
Только сейчас Антон понял, что забыл сумку с вакциной в машине. Перед глазами снова всплыли авария и залитое кровью лицо Сергеича. В голове все смешалось, он даже не обработал собственные ушибы и раны.
- Они там... В машине остались.
- Гляди-ка, вез-вез, да не довез! - сказал Прокопий, и отовсюду послышались глухие смешки.
- Простите, так вышло...
- Средь нас больных нет, бог миловал, - отрезал староста и очертил в воздухе такой же символ, какой висел у него на груди. Другие последовали его примеру. - Это у вас там весь мир от заразы подыхает. А мы тут, как у вас говорят, на карантине.
Снова послышались скупые смешки мужиков. Женщины продолжали смотреть серьезно и немного испуганно. Кроме одной, симпатичной девушки лет семнадцати с длинной косой, что выглядывала из-за спин остальных.
Антона начало это бесить.
- Мы в дерево вписались, водителю веткой голову насквозь пробило! Я сам чуть не сдох, сотрясение, походу... - выпалил Антон, и смешки тут же смолкли. - Мне самому помощь нужна! Понимаете?! От вас можно позвонить и вызвать скорую?
- Нету телефона у нас, - сурово отозвался пастырь. - И телеграфа тоже.
- Как же вы тогда... - начал было Антон, но тут же осекся. - Ладно, тогда помогите доехать, где есть телефон.
- Куды собрался? Ночь на дворе, - покачал головой отец Прокопий. - В такую темень по лесу шататься - гиблое дело.
- Батюшка, ну надо же что-нибудь сделать! Не по-божески это! - вдруг раздался девичий голосок. Это была та самая красавица с косой. - Сами же говорили на проповеди, ближнему помогать надыть!
- Цыц, Маланка! Еще учить вздумала! - прикрикнул пастырь и замахнулся было для удара, но вспомнил про Антона и сдержался. Мотнул головой - тут же откуда-то вынырнула укутанная в шаль баба и увела девушку с глаз долой.
- Ладно, - угрюмо сказал пастырь, постепенно сменяя гнев на милость. - Переночуешь у нас, завтра разберемся. Архип, проводи!
- А как же водитель? Он все еще в машине!
- Ничего с ним за ночь не станется. Зверье в машину не полезет, забоится. С утра людей отправим, - с этими словами Прокопий осенил перечеркнутым кругом Антона, а затем и всю толпу. - Расходись, неча тут глазеть! Храни свет!
- Храни свет, батюшка!
И народ стал расходиться. Архип молча махнул на одну из построек, и Антон пошел следом. Напоследок он оглянулся. Из окон ближайшего дома на него смотрела та самая девушка. Маланка.
/ / /
Домик, куда Архип проводил Антона, оказался обычным сараем со сваленной в углу кучей сена. Антон сначала хотел возмутиться такому гостеприимству, но понял, что смертельно устал. Молча рухнув на неудобное колкое сено, он тут же уснул.
Ночью Антону снились кошмары. Сперва ему казалось, что из сена на него лезут сколопендры, муравьи, жуки и прочие мелкие членистоногие. Он чесался и пытался смахнуть их с себя, но все было без толку. Затем он будто приоткрывал глаза и видел, как над ним кто-то стоит. Высокая черная, беспросветная трехглазая фигура, из недр которой будто проглядывают иные миры. Антону хотелось закричать, вскочить, но холодный страх схватил его за горло так, что он еле дышал. Наконец, фигура сделала шаг, другой, вот она уже совсем близко, тянет к Антону свою кошмарную лапу. Он заорал и проснулся.
Перед ним стояла Маланка. По ее испуганному лицу было видно: она сама еле удержалась, чтобы не закричать.
- Чего тебе?
- Вот, поешь, - сказала девушка и протянула Антону краюху черного хлеба и глиняную крынку.
Из щелей в стенах сарая пробивались лучи рассвета. Где-то недалеко заунывно гудел одинокий колокол.
- Спасибо. Тебя Маланка зовут?
- Да.
- Меня Антон. Спасибо, что вчера это... Ну, вступилась.
- Пустое...
Антону показалось, что она немного зарделась от смущения.
- Ты извини, что закричал, просто, ну... Сон страшный приснился. А ты вон, совсем не страшная. Даже наоборот.
Маланка чуть заметно улыбнулась, и Антон невольно засмотрелся на ее огромные завораживающие глаза, на шикарную тугую косу до пояса, на тонкие белые руки... Повисла неловкая пауза.
- Который час? - опомнившись, спросил Антон, чтобы хоть что-то сказать.
- Утреннюю уже отчитали.
Маланка бросила на него еще один загадочный взгляд, чуть улыбнулась и быстро вышла.
Антон и заглянул в крынку. Вода. Он тут же ощутил лютый сушняк и принялся жадно хлебать из крынки холодную ключевую воду.
Вчерашние ссадины ещё горели. Вот что его мучило во сне... Доев краюху, Антон вылил остатки воды на руки, как мог, промыл царапины и ушиб на голове, после чего на затекших за ночь ногах вылез из сарая.
Где-то далеко за лесом в дымке поднималось тусклое розовое солнце. В городе оно бы уже немилосердно жарило с раннего утра. Тут же деревню от жары будто защищал какой-то светонепроницаемый купол.
- Проснулся?
Антон сразу узнал Архипа. Тот колол дрова за сараем, лихо орудуя небольшим, но очень острым топориком. Рядом полоскала белье в корыте низкорослая рябая баба в фартуке, видимо, его жена. При свете дня мужик уже не казался ему таким уж угрожающим. Разве что заметны стали глубокие следы от оспин на его лбу и щеках, будто он некогда тяжело переболел ветрянкой.
- К отцу Прокопию ступай, - сказал Архип и резким ударом развалил толстое полено на две равные части. - В церкву иди, там спросишь.
Антон решил не спорить и молча побрел к чернеющей в конце улицы церкви с острой луковкой колокольни. Уже издали он увидел прибитый к ее вершине знак в виде перечеркнутого молнией круга. По пути со всех сторон Антон чувствовал на себе настороженные взгляды. Стоило ему появиться, как они прекращали все дела и просто начинали хмуро таращиться на него, пока он не скрывался из виду.
- Здрасьте, здрасьте, - нерешительно кивал Антон, не получая в ответ никакой реакции. Только сейчас он смог как следует их разглядеть. У половины на руках и лицах проступали крупные родимые пятна. Также часто встречались слишком узко или, наоборот, широко посаженные глаза, низкие надбровные дуги, сужающиеся кверху головы, оттопыренные уши и губы, плоские носы. Паноптикум какой-то. Да, на фоне своих сородичей Маланка была просто красавицей.
Пару раз ему перебегали дорогу домашние куры и гуси. Где-то рядом громко лаял здоровенный деревенский пес. В воздухе вилась туча мошкары, она лезла в глаза, уши и в нос, так что Антону приходилось яростно отмахиваться сорванной веткой.
Возле одного из дворов Антона привлекли странные звуки. Это было похоже на полубезумное хихиканье вперемешку с протяжными гнусавыми стенаниями. Подойдя поближе, Антон глянул в щель в заборе. Вдруг с той стороны возникло чье-то жуткое перекошенное лицо, и Антон от неожиданности отпрянул. Снова раздался дикий смешок, и Антон увидел в просвете меж досками убегающего к дому сгорбленного паренька чуть младше его самого. Судя по всему, у него явно были какие-то задержки в развитии. Тут из дома вышла женщина в платке и позвала:
- Гаврюша, пойди, пойди в дом, сынок, - после чего бросила суровый взгляд в сторону Антона, и тот поспешил пойти дальше.
У другой избы он заметил Маланку. Она сидела на покосившейся лавке и что-то плела из веревочек, пока на земле перед ней возились несколько чумазых детей разного возраста. Девушка явно приглядывала за ними. Антон помахал было ей рукой, но на них пялилось слишком много посторонних глаз, и Маланка сделала вид, что не заметила. Антон пожал плечами и двинулся дальше.
Всего в деревушке Антон насчитал несколько десятков дворов. Сотня жителей, не больше. Вокруг виднелось несколько полей с колосящейся рожью, огороженных косыми заборчиками, и лужок, где паслось стадо коз и несколько коров. В центре на небольшой возвышенности стояла старинная церковь. Она была чем-то похожа на обычные храмы и вместе с тем отличалась от них. Помимо колокольни с вытянутым луковичным куполом и перечеркнутым кругом на макушке, Антон заметил, что все стены снаружи исписаны какими-то странными символами. В некоторых из них фельдшер распознал искривленный старославянский шрифт и даже различил надпись "Спаси и сохрани". Но большая часть оставалась какой-то дикой мешаниной из загадочных рун, глифов и рисунков непонятного содержания.
Пробираясь вдоль стены, Антон вдруг увидел рисунок, сделанный резкими хаотичными штрихами угля. Он напоминал человеческую фигуру в плаще с капюшоном выше человеческого роста, непроглядную, словно самая темная ночь. Будто какой-то псих, схватившись за уголек, хаотично водил рукой туда-сюда в непонятном экстазе, пытаясь закрасить нечто на иссохшем на под солнцем дереве, пока не стер весь уголь в порошок. Антон вздрогнул и поспешил отойти от рисунка. Слишком живо встал перед глазами ночной кошмар.
У самой церкви на маленьком огородике возилась низенькая женщина. При приближении Антона она обернулась, и его слегка передернуло. Половину лица женщины заполняло здоровенное лиловое пятно - пламенеющий невус. На вопрос, где пастор, она махнула рукой в сторону тропинки, ведущей за церковь. Обойдя покосившееся здание, Антон увидел оградку, за которой начиналось кладбище.
- Прости мя, грешнаго, - услышал Антон и замер. Кажется, это был голос Прокопия. - Не сберег тя, теперь век прощенья молить буду. И я дочурку твою храню, аки зеницу ока, каждый день не нарадуюсь. Отец небесный, тяжела ноша, страшна кара твоя. Помоги вынести ее и на этот раз...
- Кхе-кхем, - прокашлялся Антон и вошел за оградку. Бормотание тут же стихло. Пройдя несколько рядов, Антон вышел к одиноко стоящей могиле с грубо обтесанным камнем, на котором различил только имя - Ульяна. На камне лежал сплетенный из полевых цветов венок. Антону показалось, что они быстро увядают буквально у него на глазах. Пастыря не было, хотя Антон готов был поклясться, что он только что был тут.
- Супруга моя. Умерла пятнадцать лет назад, - произнес отец Прокопий, как-то оказавшись за спиной Антона, так что тот даже вздрогнул от неожиданности. - С тех пор каждый день на могилку ее хожу, за порядком смотрю.
Сказал - и снова очертил в воздухе символ. Антон внимательно разглядывал пастыря. Его вполне можно было бы назвать интеллигентным, одухотворенным и даже красивым. Если бы не следы сильного ожога в районе левого уха. Там правильные и четкие черты лица священника будто расплавились, как свечной воск. Такой ожог можно получить, если приложить к лицу факел или какой-то раскаленный предмет... Неужели сам себя так прижег?
- Мои соболезнования, - сказал Антон, стараясь не пялиться на обожженное ухо священника. - Но уже утро, вы это... помочь обещали.
- Помогу, коли обещал. Как токмо службу справили, я сразу двоих наших с носилками снарядил к машине. Они сызмальства этот лес знают, мимо не пройдут. Как вернутся, дам тебе Архипа с телегой, и езжай с миром.
Несколько секунд Антон обдумывал слова пастыря. Они звучали вполне разумно. Да и сам Прокопий вдруг стал каким-то уж очень радушным и благостным. Вчера Антон застал его совсем в другом настроении. Что-то тут нечисто...
- А пока с нами побудь. Тебе здесь торопиться некуда. А водителю твоему - и подавно, - сказал пастырь и побрел прочь. Антон поспешил за ним. Напоследок он оглянулся на могильный камень. Цветочный венок на нем полностью высох, будто неделю лежал под палящим солнцем.
/ / /
До самого вечера Антон маялся от безделья и неизвестности. Отправленные пастырем двое так и не вернулись, и тогда Прокопий послал Архипа на их поиски. Самого Антона Прокопий отпускать в лес отказался, сказав, что это не по-божески. С пропажей односельчан и без того неприветливые жители села стали совсем уж угрюмыми и даже как будто злыми, причем злились они почему-то на Антона. Будто он был виноват, хотя сам Антон вообще не понимал, что происходит. Он до сих пор до конца не мог поверить, что Виктора Сергеевича, водителя, с которым он больше года проработал на скорой, больше нет. Все случившееся казалось сюром, кошмарным бредом, и Антон смеялся бы в полный голос, если бы не боль во всем теле и невыносимая резь в душе.
Вечером над деревней вновь заунывно зазвонил колокол, спугнувший с крыши целую стаю воронья. Антон взглянул на колокольню и увидел на ее вершине силуэт Прокопия в рясе. Тот с какой-то упрямой решимостью налегал на привязанную к языку колокола веревку, отчего свинцовый воздух деревни наполнялся мелкими тревожными вибрациями. Одна за другой отворялись двери покосившихся избушек, и сельчане как один потянулись на зов своего духовного отца.
От нечего делать Антон тоже побрел к церкви следом за всеми. В какой-то момент он увидел в толпе бредущих деревенщин Маланку, и в его темной душе как будто на миг забрезжил радостный лучик. Антон даже обогнал нескольких сельчан, чтобы встретить Маланку у входа в церковь и как бы случайно и подчеркнуто галантно пропустить ее перед собой в двери. Это крайне смутило девушку. Очертив знамение, она поклонилась в пол и юркнула мимо Антона в темный зал. На фельдшера пялились несколько суровых лиц. Чтобы никого не смущать, Антон быстро вошел следом.
Изнутри церквушка казалась довольно отвратной за счет сотен чадящих оплавленных свечей и намалеванные на стенах уродливых фресок. Какие-то черти, сцены страшного суда, перекошенные ангелы. Антону казалось, он попал в бэдтрип то ли Андрея Рублева, то ли Иеронима Босха. У дальней стены, где в обычных храмах располагается алтарь, он увидел Прокопия. Пастырь стоял у высокого пюпитра, на котором лежала внушительных размеров старинная книга, одними губами вычитывал нечто на желтых страницах и рубящими движениями рисовал перед собой в воздухе странные фигуры.
Лицо Маланки показалось Антону печальным, и ему захотелось развеселить её.
- Это у вас сельские дискотеки так проходят? - попытался пошутить он полушепотом, но девушка поспешно отвернулась от него.
- О Память, вечная и непогрешимая! О Мудрость неопровержимая! О Власть неизменная! - начал восклицать отец Прокопий, и вся толпа прихожан обратилась в слух. - Именем Отца нашего, Бога Живого, праведной рукой направь сердца наши, а святые Ангелы Его да наполнят тела наши силою его и смирением. Пресветлый Отец на небесах, да укрепит сладость милости Твоей разум наш чистотой, великолепием и яркостью Твоего Святого Духа, добродетель коего святые Ангелы всегда замечают и восхищаются всеми священными и небесными добродетелями Твоими: мудростью, коей создал ты все сущее...
По мере чтения молитвы Прокопия, прихожане будто погружались в сомнамбулический транс. Только Маланка стояла и слушала спокойно.
- Яко же Лукиана пророка взор пресветлый, озари благодатью да наставь нас на путь истинный...
- Сочувствую я тебе, каждый день всё это слушать, - шепнул Антон Маланке, которая единственная из всех местных, как ему казалось, не утратила адекватности. На лице девушки не дрогнул ни один мускул.
- ...духов земных, что таятся в недрах, да духов небесных, что парят в вышине, на защиту рабов Твоих... - голос Прокопия рокотал все громче, и Антон вдруг понял, что сам уже должен сопротивляться его гипнотическому воздействию. Стоящие перед ним селяне, казалось, и вовсе потеряли рассудок. Кто-то начал хвататься за голову и стонать, кто-то что-то мычал под нос, кто-то рухнул на колени и уже начинал биться лбом об пол...
- Да ты не подумай, Маланка, я сам крещеный. И в бога верю, - продолжил бормотать Антон. - Только не пойму, нафига мне для того, чтобы с ним общаться, надо специально раз в неделю ходить в какой-то дом и просить помощи у мужика в юбке... - тут Маланка впервые еле заметно улыбнулась, ведь ряса Прокопия и правда была похожа на ее собственную юбку. Это приободрило Антона.
- Слушай, я понимаю, место не самое лучшее, но у меня от всего этого голова кругом. Мож, у тебя найдется время показать мне деревню? Рассказала бы мне, что здесь и как...
Улыбка на лице Маланки вдруг сменилась испугом. Антон повернул голову и обмер - все в церкви смотрели на них.
- Сказано в писании, где падет одно гнилое семя, там тысяча порченых ростков взойдет, и не будет более плодоносной земля та! Вот сие гнилое семя, та змея, что пригрели мы на груди своей, - зло проговорил Прокопий и ткнул пальцем в Антона.
- Эй, вы чего, какое ещё семя? - напрягся тот.
- Как смеешь ты своими подлыми речами прерывать обряд наш, обращаться к незамужней девушке, не спросясь отца ее?!
- Ну, во-первых, я шепотом говорил и вам не мешал, так что могли бы и не прерываться! - с вызовом сказал Антон. В другой ситуации он, может быть, и подумал бы дважды над своими словами, но странная злоба и возмущение от происходящего не покидали его с самого утра.
Прокопий даже на миг опешил.
- А во-вторых, девушка уже взрослая, как и я. Нам что, ещё и разрешения какого-то спрашивать, чтобы пообщаться?
- Ах ты скот окаянный, - процедил Прокопий. - Червь болотный, со своим уставом в чужой монастырь вздумал...
Но Антон сам уже распалился не хуже пастыря. Перед глазами стояло окровавленное лицо водителя.
- Да в жопу весь ваш монастырь! Я вас о помощи попросил, а вы мне что? Наобещали с три короба, а сами тут ерундой какой-то маетесь! Ангелы-хуянгелы! А Виктор Сергеич, может, до сих пор там в машине лежит! Да иди ты к черту, дядя!
После этих слов Прокопий перестал держать себя в руках.
- Довольно! Пошёл вон!!! Вон немедля! Прочь из деревни, паскудный богохульник, стервец!!! - истошно заорал он, чем на миг напомнил Антону главврача областной больницы. Примерно таким же тоном тот отправил его в эти забытые землей и небом места. - Митька, Никифор, а ну его, живо!!!
Тут же к Антону подскочило двое кряжистых мужиков, напомнивших ему орков из фильма "Властелин колец", схватили под руки и потащили к дверям.
- Ой, да и пожалуйста! Все равно от вас толку ноль! - крикнул напоследок Антон. Уже через десять минут он оказался за пределами деревни.
- Уроды, - бросил, потирая следы от пинков, которые ему на прощание отвесили провожатые.
- Иди-иди!
- И не вздумай возвращаться! - крикнули ему вслед.
- Пошли вы! Гоблины тупорылые... - огрызнулся Антон побрел по дороге куда-то в лес, надеясь, что рано или поздно доберется до трассы.
Чем дальше Антон углублялся в черные буреломы, тем гуще становился туман. Похоже, пока они были в церкви, над лесом прошел небольшой летний дождь, и теперь холодные сизые облака медленно поднимались от земли, постепенно заполняя каждый кубометр воздуха в округе. Антон быстро осознал, что больше не видит тропу. Более того, он не знает, где север, и даже не помнит, в какой стороне деревня. Заряд на его телефоне сел ещё вчера, спичек и зажигалки не было, так что ни осветить себе дорогу, ни развести костер в пропитанном сыростью ночном лесу фельдшер не мог. Холод снова пробирался под одежду, кожа покрылась мурашками, и где-то на задворках сознания промелькнула мысль, что если он в ближайшие пару часов не согреется, то ему конец. Антон лихорадочно стал перебирать те крупицы знаний по ОБЖ, что у него остались от школы и медучилища. Ему бы сейчас здорово помогли газеты или сухая солома: можно было бы набить их под одежду и повысить тем самым терморегуляцию... Но найти в таком тумане хоть что-то сухое нереально. Мох хлюпал под ногами Антона, как напитавшаяся влагой губка, а кора деревьев обжигала кожу, словно лед.
Надо двигаться, думал Антон. Движение - это тепло, это жизнь.
И он пошел еще быстрее, на ходу растирая тело окоченевшими ладонями, стараясь дышать только носом, чтобы терять меньше тепла. Пройдя ещё метров двадцать, он случайно наступил в темноте в лужицу холодной воды, и один из его ботинков наполнился почти до краев. Твою ж мать... Теперь вероятность подхватить простуду приблизилась к ста процентам. Бормоча под нос ругательства, Антон присел на ствол поваленного дерева, стянул ботинок с носком и принялся вытряхивать воду. В груди полыхала ненависть к сельчанам.
Что ж вы творите, суки. Ну спорол горячку, ляпнул. Но гнать в лес, в холод - это ж убийство... И, главное, как хитро придумали. Сами об него руки марать не стали, чтоб грех на душу не брать. Иди, мол, на все четыре стороны. А выберешься иль нет - на то воля божья.
Антону казалось, что если бы отец Прокопий вдруг оказался рядом, он просто набросился бы на него без лишних слов и бил по голове до тех пор, пока не вышиб из этой мрази весь дух. А лучше взял бы какой-нибудь острый сук и вогнал бы поглубже в сердце этому упырю. Или в глаз, как тот сук пронзил дядю Витю... Пастырь заслужил. Так мучить ту девчонку. Он же её бьет, самым натуральным образом. А то и еще что похуже. Нет, надо было ему сразу тогда по щщам прописать...
На миг перед глазами возникло испуганное лицо Маланки. Антон вдруг стряхнул с себя оцепенение, и злоба чуть поутихла. Черт, что это с ним такое? Добряком его, конечно, не назвать, повздорить он любит. Но чтоб вот так упиваться мыслями о подобной жести...
Раздался странный шорох. Антон испуганно поднял голову...
...и увидел его.
Он сразу узнал ту тварь, что преградила им дорогу, а потом являлась ему во снах. Но если тогда она выглядела, как морок, то сейчас она казалась Антону едва ли не более реальной, чем окружающий лес. Фигура чернела на фоне сизого тумана, будто щель в междумирье, и от одного взгляда на нее Антона пробрал такой мороз, будто он нагишом нырнул с головой в сугроб. Горящие потусторонним огнем глаза в глубине капюшона словно пронзали насквозь, и вдруг Антон различил отправительный шепот прямо у себя в голове.
Шагаох ше ала Тефет... Тхе бахта вагх мала араш...
Это был не человеческий голос, его невозможно было описать словами. Такого Антон не слышал нигде и никогда. Он жалобно проблеял что-то, свалившись с бревна на покрытую сырым мхом и листвой землю. Фигура начала медленно приближаться.
Звук, вырвавшийся из груди Антона, был не похож ни на крик, ни на стон, ни на плач. Казалось, он лишился последних капель рассудка, и лишь на одних первобытных инстинктах пополз прочь, потом побежал на четвереньках, а потом и кое-как на двух ногах помчался, подальше от неведомой твари. Сердце разрывалось, но боль и холод отступили, и Антон сам не заметил, как прибежал обратно к деревне. Один промокший ботинок так и остался лежать в лесу у поваленного дерева. Оно медленно двигалось следом.
/ / /
Поток воды ударил ему в лицо, и Антон с трудом разлепил глаза. Над ним склонился Архип с кадкой, отец Прокопий и еще несколько мужиков. Затылок трещал от боли. Антон начал смутно припоминать, как что-то тяжелое ударило его по голове, стоило ему ворваться в деревню и броситься к одному из домов.
- Очухался? - брезгливо проронил пастырь. - Ты, видно, совсем полоумный, раз воротился...
Пастырь приказал что-то резким жестом, и мужики тут же вцепились в Антона, поставив его на ватные ноги. Но перед глазами фельдшера стояла лишь сцена ночной встречи.
- Т-там... оно, - произнес он, тыча пальцем сторону леса.
- Медведя увидал, аж штаны обмочил, - хмыкнул Архип, и мужики загоготали.
- Чёрное... три глаза... - лепетал Антон.
Смешки притихли.
- Что ты сказал? - Прокопий схватил Антона за грудки и встряхнул. - Что ты сказал?!!
- Я в-видел, в лесу... нечто, - выдохнул Антон. - Человека. Или монстра. Не знаю. Высокий, метра два. И глаза, или что это там у него...
Мужики мрачно переглядывались.
- Далеко?
- Не знаю. Не помню...
Прокопий обреченно вздохнул и осенил себя знамением.
- Помилуй, Отец наш... Вернулся.
Остальные молча повторили жест и ждали, что он скажет. Взгляд пастыря блуждал, словно в поисках какого-то решения, пока, наконец, снова не упал на Антона. Глаза его сузились.
- Недобрые вести принес ты нам, чужак. Но так и быть, оставайся еще на одну ночь. Архип, позаботься.
- А как же... - пробовал спросить Антон, но Прокопий уже шёл по направлению к церкви, и свита из мужиков семенила за ним.
Архип отвел Антона в тот же сарай, где он спал прошлой ночью. Фельдшер остановился в дверях.
- Так вы знаете, кто это был?
- Малах Га-Мавет. Нечистый, - скупо отозвался Архип, грубо втолкнул Антона внутрь и запер за ним дверь. На засов.
/ / /
Мрак в церкви еле разгоняло несколько наспех зажженных свечей и лучин. Пастырь взошел к пюпитру и принялся листать свой толстенный гримуар, вчитываясь в рукописный старославянский шрифт. Его паства толпилась перед ним, встав на колени, и обреченно ждала. Все догадывались, зачем Прокопий созвал их.
- Хозяин наш вновь испытывает нас, - проговорил пастырь, и слова его громом разнеслись по церкви.- Нечистый вернулся.
Одна из женщин вскрикнула и рухнула без чувств. Её тут же оттащили в дальний угол. Про толпе побежали шепотки.
- Снова повадился, душегуб...
- Вот куда делись Макар с Селькой... Прибрал, окаянный...