Туров Ярослав Александрович : другие произведения.

Нечистый (2020)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Юридические услуги. Круглосуточно
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Молодой фельдшер во время пандемии 2020 года вынужден отправиться на вакцинацию в отдалённую деревню, где, по слухам, живут сектанты. Но встречает там нечто совсем иное.

  Но как небо выше земли, так пути Мои выше путей ваших,
  и мысли Мои выше мыслей ваших.
  Книга пророка Исаии, 55:9
  
   Над слободой разливался заунывный вечерний звон колоколов. В тесной, как монашеская келья, часовне среди суровых и равнодушных образов его было хорошо слышно, и возженные в лампадах свечи, символы молитвенного горения перед Богом, трепетали от этого заполнявшего собой всё пространство гула.
   Но дощатом полу перед отороченным серебром триптихом с изображением Святой Троицы распростерся человек в чёрном одеянии, покрывавшем его с головы до пят. Чёрные усы и борода его нервно топорщились, как у бешеного пса перед броском. Он молился столь ревностно и неистово, что всё осунувшееся от бессонных ночей лицо его налилось кровью, а на лбу виднелись знаки крепких земных поклонов.
   - Господи Иисусе Христе Сыне Божий, великий царю, безначальный и невидимый и несозданный, седяй на престоле со Отцем и со Святым Духом, приемля славу от небесных сил, посли архангела своего Михаила на помощь рабу своему Иоанну изъяти мя из руки враг моих...
   Каждым затверженным до обессмысливания словом, каждым отчаянным ударом лба о терпеливые доски, приносящим сладкую боль и радостный миг забытья человек боролся с проклятыми мыслями, будто ордынские полчища, осаждавшими его ежечасно, сколько он себя помнил.
   Наделен ли он волей творить закон и карать грешных по своему разумению? Имеет ли право посылать полки на смерть, дабы нести чужеземным народом русское слово? Призван ли остановить верховного властелина ада, какое бы имя он ни носил - Сатана, Люцифер или Иблис? В конце концов, не его ли сам Господь поставил владыкой над этим людом и этой землей? Сам он, раб Божий, не выбирал своей судьбы, не просил власти, богатства и славы, его вполне устроил бы мир и покой. Но с самого детства не знал он их, а знал лишь скорбь, гнев и страх. А Господь всемогущий, Он всё видит, всё знает, Он не может ошибаться. Из всего сонма душ человеческих узрел и выделил Он именно его, именно ему дал эту жизнь, и это время, и эту землю. А коли не прав презренный пёс Его в суждениях и делах своих, так и примет он на себя все кары и мучения адские, какие заслуживает. Но то будет после смерти, а ныне много еще дел предстоит сделать, многих врагов одолеть и многих неверных покарать грозной рукой.
   За дверью послышались шаги, кто-то расшаркался и громко закашлял, как бы давая понять, что дело важное.
   - Войди, Малюта, - процедил человек. Он не любил, когда отрывали от службы, и только самым верным даровал он такое право.
   Низкая обитая железом дверца отворилась, и в часовню сгорбившись вошел грузный инок с колючим взглядом. Он тяжело дышал, рыжая борода его разметалась в разные стороны, а руки мелко дрожали, то ли от гнева, то ли от возбуждения.
   - Государь, - молвил он и склонился до самой земли. - Не вели казнить.
   - Полно, Григорий Лукьяныч, - отозвался человек, не оборачиваясь. - Что наш колдун?
  - Упорствует, - зло выдохнул вошедший и еще больше насупился. - Уже всё перепробовали, и в холодную его, и каленым, и дыбой...
  - Видно, не по зубам тебе сей орешек, - усмехнулся молившийся. - Ладно, веди меня к нему, полюбопытствуем.
  Вошедший ещё раз низко поклонился, и распрямившись во весь рост, человек в игуменской рясе взял прислоненный к стене железный посох, с которым редко расставался, и прошествовал мимо склонившегося к выходу.
  Путь до темницы не занял у них много времени. Человек намеренно распорядился организовать пыточную и молельную рядом, ибо всегда находил в этих двух занятиях больше всего смысла и удовлетворения, не желая слишком тратиться на дорогу.
  В сыром подземном каземате среди чадящих факелов и кирпичных стен колокольный звон был слышен куда хуже. Зато крики неверных, грешников и врагов Отечества разливались тут гулким стройным хором, ничуть не хуже церковного, вселяя в сердце вошедшего подлинную радость.
  - А вот и наш ересиарх, - проговорил игумен опершись на посох. Растянутый перед ним на дыбе кусок окровавленной плоти, судя по всему, когда-то был мужчиной преклонных лет с хлипкой седой бороденкой и спадавшими до плеч пепельными космами. Сейчас же он представлял зрелище весьма жалкое и отвратительное, и лишь спокойная улыбка под пустыми выжженными глазницами вызывала у зрителя некое смущение и оторопь. Два стороживших его опричника стояли поодаль, сторонясь как от чумного, будто боясь подойти ближе. Малюта грозно зыркнул на них, и они тут же с явным облегчением испарились, от греха подальше.
  - Сам пришёл, - прошептал распятый, вглядываясь в пустоту. Игумен вопросительно посмотрел на Малюту.
  - Язык пока решили оставить, - кашлянул тот смущенно. - Авось чего скажет.
  - Правильно, - кивнул игумен. - Ступай с богом, оставь нас.
  Замешкавшись на миг, словно желая что-то сказать, Малюта всё же передумал и вышел. Игумен и пленник остались одни.
  Его доставили в Александровскую слободу около двух недель назад аж из самой Сибири. Звали его Лукианом. Поговаривали, много лет он прожил в глухой тайге в землянке среди мёртвых топей, куда отчаивались забредать лишь самые опытные охотники. И якобы не боялся он ни зверя, ни гнуса, что за ночь до кости обглодает привязанного к сосне человека, ни холодов лютых, ни чуди тамошней, которая его за своего почитала, хотя по речи и внешности был он явно русского происхождения.
  Впервые слух о нём долетел до игумена лет пять до этого, когда вернулись из Кашлыка торговцы соболями. Сказывали, мол, завёлся в пустыни сибирской старец, по всем признакам пророк святый, а Христа и Святой Троицы не признающий. И до того речи его были странны и чужды, что одни бежали от него, как от пожара, а иные, такие же изгои - тянулись к нему, как к солнышку. И так собрал он вокруг себя целую общину последователей, и якобы справляли они вместе в чащобах обряды бесовские, исповедовали закон инаковый и взывали один Господь знает каким богам. Лишь только услыхал игумен о таком, так сразу и приказал всех неверных изловить и сжечь, а самого старца доставить в слободу. Да только непростое это оказалось дело. Три отряда казаков сгинуло в болотах, прежде чем удалось до смутьяна добраться и приволочь в длинные цепкие иегуменовы руки.
  - Что, колдун, правду про тебя сказывают, что ты Господа Бога не знаешь, и сам чёрт тебе не брат?
  Распятый повернул голову на голос, и даже у видавшего виды игумена от взора черных глазниц холодок пробежал по коже.
  - Не брат, ни сестра, и даже не тёща, - прошептал он окровавленными губами. Игумен с некоторым трудом подавил в себе вспышку гнева.
  - Шути, шути, недолго тебе осталось, - прошипел он. - Кому хочешь молись, да не помог он тебе моей встречи избежать.
  - Помог, ещё как помог. И кто сказал, что я хотел избежать? Быть может, всю свою жизнь шёл я к тому, чтобы мы встретились. Чтобы ты слово моё послушал. Плетёт свою сеть Великий Паук, узелок за узелком, сколько веревочка не вейся, а конец все равно будет...
  Игумену стало тревожно, он не привык что пытуемые ему дерзили. Холодок пробежал по спине, но он старался не подать виду.
  - Что мне твоя бесовская ересь, убогий? Я прямо сейчас могу приказать сжечь тебя, и твои крики будут для меня слаще любых слов.
  - Твоя воля. Но тогда так и помрёшь ты, не знаючи. Может, оно и к лучшему... Встретились два слепых, один слепой, да зрячий, другой зрячий, да слепой, хе-хе-хе...
  На этот раз игумену стоило больших усилий не закричать и не размозжить это хилое тело своим посохом.
  - Чего ж не знаю я такого, что стоит моего бесценного времени в этой конуре с тобой, пёс?
  - Многого, многого, сказать - не пересказать, писать - не переписать... Взять, к примеру, крестное знамение твое, что о Святой Троице напоминает, да о крестной жертве Христовой, благодаря которой якобы дьявол и грех побеждены были. А кто сказал, что ипостасей бога три? Не четыре, не сто, не тысяча? То человек сказал, а человек темен и ошибается, даже когда истину глаголет. А что насчет греха? Чревоугодие, прелюбодеяние, сребролюбие, гнев, печаль, уныние, тщеславие, гордыня. Скажи честно, какой из этих грехов сумел победить ты, главный ревнитель закона божьего? Ужели отказался от шумных пиров с опричниками своими, от богатых нарядов и белокаменных палат, давно ли перестал считать себя мессией, призванным очистить святую Русь от скверны? Ты есть человек, как и я, и все эти якобы грехи - в нашей природе, а кто грехами их назвал, тот сам был человек горделивый и тщеславный, ибо взял на себя право судить и рядить. Всего лишь человек, а человек темен и ошибается...
  - Замолчи!!! - заорал игумен и несколько раз крепко саданул посохом об стенку, так что с потолка посыпалась каменная крошка. - Молчи! Теперь я вижу, ты безумец, каких свет не видывал!
  - Так убей меня, как убил митрополита Филиппа, архиепископа Германа и иных, кто перечил тебе.
  - Ложь! Поклёп и клевета!!!
  - А ведь я знаю, что они являются к тебе кажную ночь. Берут тебя под руки и несут над всей русской землей, покуда не бросят в геенну огненную. И просыпаешься ты с криком весь в поту, и нет тебе покоя ни ночью, ни днем.
  Игумен с ужасом смотрел на два выжженных черных глаза, через которые на него глядела сама пустота.
  - Но я открою тебе секрет: их нет. Ты сам мучаешь себя. Это и есть твой ад, которого ты так страшишься, - проговорил распятый. Игумену показалось, что это он сейчас растянут на дыбе. - Думаешь, будет какой-то другой? Нет. Тот, кого ты зовешь Господом, дарует нам тело лишь раз, и в нашей власти выбирать, что этому телу испытывать. Ты выбрал гнев, гордыню, страх и страдание. Я выбрал страдание и радость. Каждому своё - таков наш урок. Вскоре мы оба уйдём в небытие, и лишь этот миг останется вечно начертанным на скрижалях Живого Бога.
  Неприятные мысли, как рой копошащихся в гниющем трупе мух, снова облепили мятущийся разум человека. Из сонма противоречивых желаний и чувств он понимал лишь одно:
  - Я не дам тебе умереть, колдун. Не сейчас. Клянусь, ты расскажешь мне всё, что открылось тебе, до последнего слова. А что не расскажешь, я вытяну из тебя каленым железом.
  Игумен метнулся к дверям и застучал в них навершием посоха.
  - Эй, кто там! Малюта! Писаря сюда, да поживее!
  
  
  / / /
  
  Лето 2020-го выдалось душное. Залитые бетоном города изнывали от жары. Но Антон и сидевший за рулем скрипучего УАЗика Сергеич этого совсем не чувствовали. Лишь только машина съехала с трассы по грунтовке в лес, духоту как отрезало.
  - Черт меня дернул с тобой в эту глушь переться, - ворчал Сергеич. - Не мог с главным повежливей быть?
  - Повежливей? Дядь Вить, вы сами видели, какой там был бардак! Люди за вакциной чуть ли не на головы друг другу лезли. Не знаю, как там никого не задавили. Организация через задницу - коек нет, врачей нет, половина доз пропала. Вот где они? Фиг их знает. Не довезли. Типа.
  - Ну ладно, бардак, но ты-то, бляха, куда полез? Ну обматерил ты главврача при всех, сказал ему правду-матку в лицо. Легче кому-то стало?
  - Мне стало.
  - Антох, ты всего-навсего фельдшер в областной, молодой ещё. Сопля по сути. А он - заслуженный врач. Не тебе таких, как он, учить.
  - А кому тогда? Они там в своих кабинетах совсем зажрались. А попробовал бы он, как я, каждый день с пяти утра по двадцать выездов в сутки. То труп, то пьянь какая-нибудь, то родственники припадочные.
  Сергеич только цыкнул. Дорога через лес становилась все более ухабистой и заброшенной, и тусклые фары едва выхватывали ее из густой тени. Одного взгляда хватало, чтобы понять: тут редко кто-то ездит.
  - Я по молодости тоже такой борзый был. Поначалу, - сказал Сергеич. - А там как дали по шее - враз поумнел. Вот и тебе щас дают. Что, думаешь, главный тебя сюда отправил?
  - На вакцинацию населения от вируса, - сказал Антон и похлопал по сумке с лекарствами, лежащей у него на коленях.
  - Дурака-то не включай. Это наказание. Всех твоих коллег, кто тихо сидел, по городу распределили. Или, на крайняк, по ближайшим селам. А нас в самую жопу заслали...
  - Подумаешь, наказание. Съездить в деревню на пару уколов, - фыркнул Антон.
  - Это не просто деревня, - вздохнул Сергеич.
  Антон насторожился.
  - В плане, "не просто"?
  - Ну ты б свой интернет хоть иногда открывал. Сектанты там живут.
  - Не понял. Сатанисты что ли?
  - Да черт их разберет. Мне про них батюшка наш больничный сказал, мол, надо с ними поаккуратней. Дескать, они все еретики, не поймешь, что у них на уме. Говорят, люди там пропадали...
  - И что, главный об этом знал?! Вот тварь!
  - Ладно, может, это все сплетни. Скоро уже приедем, километров десять осталось.
  Но Антон уже слушал вполуха. Его вдруг охватила какая-то новая, невиданная до этого злоба.
  - Урод. Как же я этого гада ненавижу. Так бы взял его и...
  Черная страшная фигура стоит прямо на пути.
  - Осторожно!!!
  Запоздалый крик Антона. Сергеич, матерясь, резко выворачивает руль. Колесо налетает на кочку, а дальше верх и низ быстро начинают меняться местами, смешивая тусклые краски в единую темную муть...
  
  / / /
  
  Когда Антон пришел в себя, солнце уже клонилось к закату, а в густом лесу и вовсе казалось, что наступили сумерки. Первым, что увидел молодой фельдшер, был огромный ствол дерева, встретивший УАЗик на обочине. Вторым - длинный острый сук, который шел от дерева через паутину трещин лобового стекла и заканчивался где-то внутри окровавленной головы Сергеича.
  Отойдя от первого шока, Антон заорал изо всех сил, но услышал собственный глухой крик как будто где-то очень далеко, не здесь.
  - Твою мать, нет, нет, нет! Сука, дядь Вить, ну как так?! - он бросился помогать, копаться в сумке, панически вытаскивать бинты, вату, спирт... Но никакая первая помощь уже не могла вернуть водителя.
  Словно в тумане Антон кое-как выбрался из покореженной машины. Ни здоровенная шишка на лбу, ни изрезанные стеклом руки сейчас не волновали его так, как внезапная и такая эта внезапная и бессмысленная гибель. Ему, конечно, и раньше доводилось констатировать смерть на выездах, и не раз. Но то были больные да старики, а Сергеич вон какой здоровый, ему бы еще жить да жить...
  Только сейчас он начал вспоминать, как буквально из ниоткуда на дороге возник тот странный силуэт. Высокая, под два метра ростом, фигура. На фоне мрачного леса она смотрелась какой-то чужеродной брешью, ведущей в другие потусторонние миры. Кажется, у нее еще были глаза. Три горящих зеленым во мраке глаза. Один сверху и два по бокам. Дичь какая-то. И, вроде бы, еще был какой-то шепот... Впрочем, может, это ему и показалось. Свет фар, густые тени, утомление от долгой дороги, богатая фантазия. Мало ли что может привидеться.
  Что же делать? Антон лихорадочно думал, и от роя мыслей у него трещала голова. Провел рукой по волосам, а на пальцах - кровь... Проверил мобильник. Сеть перестала ловить еще на подъезде к лесу, так что позвонить и вызвать скорую не получится. Об интернете и речи нет. Петлявшую меж сосен дорогу и днем-то было видно с трудом, а в сумерках Антон и вовсе мог легко ее потерять и уйти куда-то в глухомань. Мало ли кто тут может водиться. Значит, назад к трассе пути нет. По крайней мере, пока темно. Ночевать в разбитой машине с трупом Антону тоже не улыбалось. Значит, путь один - вперед. В деревню. Сергеич вроде говорил, что до неё не так много осталось. Черт с ними, с сектантами этими. Не откажут же они человеку в помощи? Главное, чтобы разрешили переночевать и в город позвонить дали, а там он уже справится...
  - Прости, дядя Витя, - пробормотал Антон. - Я вернусь. Скоро.
  Отыскал в сумраке дорогу, он зашагал прочь от УАЗика, не заметив, как всего в нескольких метрах среди черных сосновых стволов стояло и пялилось на него горящими буркалами трехглазое нечто.
  Шагаох ше ала Тефет, окхо текех Агонаи...
  Поначалу Антон довольно бодро переставлял ноги, освещая себе путь фонариком на телефоне. Но уже через полчаса батарейка села, а солнце окончательно зашло. К тому же усталость и ушиб головы напомнили о себе. Глаза Антона еле различали дорогу на пару шагов вперед, и ему то и дело приходилось останавливаться и проверять, не сошел ли он с тропы. Постепенно ночной холод и сырость спеленали его, и теперь Антон брел, изо всех сил растирая ладонями плечи, чтобы хоть немного согреться. Зуб на зуб не попадал. Мрак вокруг будто ожил, и за каждым деревом и кустом Антону начало чудиться смутное движение. От самой машины не покидало чувство, что за ним наблюдает кто-то недобрый. Один раз ему даже померещились желтые глаза в кустах, и он уже было попятился, но такие же огоньки зажглись еще в трех местах, и до Антона дошло: светлячки...
  Минуту спустя Антон выбрался на небольшую прогалину, освещенную тусклой луной, и остановился отдышаться.
  - Ты кто такой? - раздался резкий голос совсем рядом, и сердце Антона чуть не вырвалось из груди. Он резко обернулся и увидел силуэт. Некто медленно вышел из тени на прогалину, и при свете луны Антон увидел, что это сурового вида мужик с окладистой бородой, в простоватой, будто домотканной одежде и высоких кирзовых сапогах. На сделанном из куска веревки поясе у него висел длинный охотничий нож. В руках мужчина держал старенькую еще советских времен двустволку, которую легко мог направить на Антона.
  - Слава богу, люди! - выдохнул Антон, и мужик ещё сильнее нахмурился.
  - Заблудился?
  - Тут деревня должна быть рядом, я туда иду... Меня зовут Антон, я фельдшер областной больницы...
  - Из городу, значит, - мрачно подытожил мужик.
  - Ну да. Там это... Авария случилась, человек умер... Мы ехали, а потом в дерево врезались... Мне помощь нужна.
  Мужик подозрительно разглядывал Антона, иногда глядя куда-то ему за спину, будто ждал, что сейчас из кустов на него выйдет медведь или еще кто похуже. Слова об аварии и гибели человека он будто проигнорировал. Молчание затягивалось, и Антон вновь почувствовал злобу.
  - Да в чем дело?! Так и будем стоять? - сказал он резко, и мужик тут же вскинул ружье. Гонор Антона мигом поутих, и он поднял руки. Сразу вспомнились слова Сергеича о пропавших людях. Если этот его тут завалит, Антона не найдут даже лучшие спасатели.
  - Так, тихо, спокойно, уважаемый. Все хорошо, не нервничайте. Это я так, сгоряча, переволновался... Войдите в положение.
  Мужик медленно опустил ружье.
  - Ладно. За мной шагай, в деревню тебя сведу, - буркнул он, закинул ружье на плечо и направился куда-то через лес. Антон тяжко выдохнул и поспешил за ним.
  Минут пятнадцать они пробирались по густой тайге. Мужик шел быстро и легко, словно не замечая буераков, бревен и кустов, о которые то и дело спотыкался Антон. В какой-то момент вековые сосны перед ними расступились, и Антону открылась небольшая лощина между двумя сопками, где виднелась россыпь низеньких деревянных домов. В некоторых окнах еще горел свет. На их фоне черным шпилем выделялась одна - судя по всему, церковь.
  - И как вы тут живете? Отсюда ж до людей ехать и ехать...
  - Потому и живем, - отозвался провожатый и легонько толкнул Антона в плечо. На секунду показалось, что его ведут под конвоем на расстрел.
  Спустившись с пологой сопки в лощину, они прошли мимо нескольких небольших пшеничных полей, огражденных низким забором, и вошли в деревню. Навстречу из покосившихся изб тут же показалось несколько фигур. У одной в руках горел факел.
  - Архип! Хотели уже за тобой идти. Ты кого привел?
  Антон тревожно разглядывал встречающих. Одеты они были в такую же самодельную одежду, что и встреченный Антоном: на мужчинах были длинные льняные рубахи, опоясанные веревками или кушаками, широкие холщовые штаны и высокие, почти до колен сапоги. На женщинах - длинные до пола сарафаны, шали и головные платки. Почти все мужчины носили длинные окладистые бороды. У Антона возникло полное ощущение, будто он переместился во времени на сотню лет назад.
  - Вот, гостя на дороге встретил.
  - Знаешь, как деды говаривали? Незваный гость хуже татарина, - сказал тот, что держал факел, разглядывая Антона. На нем одном из всех была длинная чёрная ряса священника. Другие держались рядом с ним почтительно и склоняли головы, когда он говорил. Должно быть, главный тут.
  - Кто таков? Чьих будешь? - обратился священник к Антону.
  Из домов потихоньку выходили еще люди, и теперь на Антона таращилось уже несколько десятков глаз, будто он был какой-то диковинкой. Было в этих лицах что-то странное, но в вечерних сумерках Антон не мог понять, что именно.
  - Меня зовут Антон. Я фельдшер первой областной больницы.
  - Озарит тебя свет. Я отец Прокопий. Пастырь местный, он же староста, - скупо кивнул мужчина в рясе, и только теперь Антон разглядел на его груди... нет, не крест. Какой-то другой символ из дерева, похожий на круг, пересеченный ломаной чертой. Лица говорящего в полутьме он тоже почти не различал. - С чем пожаловал?
  - Меня отправили к вам для проведения вакцинации.
  - Чего-чего?
  - Ну, лекарства мы вам везли.
  - И где ж они?
   Только сейчас Антон понял, что забыл сумку с вакциной в машине. Перед глазами снова всплыли авария и залитое кровью лицо Сергеича. В голове все смешалось, он даже не обработал собственные ушибы и раны.
   - Они там... В машине остались.
   - Гляди-ка, вез-вез, да не довез! - сказал Прокопий, и отовсюду послышались глухие смешки.
   - Простите, так вышло...
   - Средь нас больных нет, бог миловал, - отрезал староста и очертил в воздухе такой же символ, какой висел у него на груди. Другие последовали его примеру. - Это у вас там весь мир от заразы подыхает. А мы тут, как у вас говорят, на карантине.
  Снова послышались скупые смешки мужиков. Женщины продолжали смотреть серьезно и немного испуганно. Кроме одной, симпатичной девушки лет семнадцати с длинной косой, что выглядывала из-за спин остальных.
  Антона начало это бесить.
   - Мы в дерево вписались, водителю веткой голову насквозь пробило! Я сам чуть не сдох, сотрясение, походу... - выпалил Антон, и смешки тут же смолкли. - Мне самому помощь нужна! Понимаете?! От вас можно позвонить и вызвать скорую?
   - Нету телефона у нас, - сурово отозвался пастырь. - И телеграфа тоже.
   - Как же вы тогда... - начал было Антон, но тут же осекся. - Ладно, тогда помогите доехать, где есть телефон.
  - Куды собрался? Ночь на дворе, - покачал головой отец Прокопий. - В такую темень по лесу шататься - гиблое дело.
  - Батюшка, ну надо же что-нибудь сделать! Не по-божески это! - вдруг раздался девичий голосок. Это была та самая красавица с косой. - Сами же говорили на проповеди, ближнему помогать надыть!
  - Цыц, Маланка! Еще учить вздумала! - прикрикнул пастырь и замахнулся было для удара, но вспомнил про Антона и сдержался. Мотнул головой - тут же откуда-то вынырнула укутанная в шаль баба и увела девушку с глаз долой.
  - Ладно, - угрюмо сказал пастырь, постепенно сменяя гнев на милость. - Переночуешь у нас, завтра разберемся. Архип, проводи!
  - А как же водитель? Он все еще в машине!
  - Ничего с ним за ночь не станется. Зверье в машину не полезет, забоится. С утра людей отправим, - с этими словами Прокопий осенил перечеркнутым кругом Антона, а затем и всю толпу. - Расходись, неча тут глазеть! Храни свет!
  - Храни свет, батюшка!
  И народ стал расходиться. Архип молча махнул на одну из построек, и Антон пошел следом. Напоследок он оглянулся. Из окон ближайшего дома на него смотрела та самая девушка. Маланка.
  
  / / /
  
  Домик, куда Архип проводил Антона, оказался обычным сараем со сваленной в углу кучей сена. Антон сначала хотел возмутиться такому гостеприимству, но понял, что смертельно устал. Молча рухнув на неудобное колкое сено, он тут же уснул.
  Ночью Антону снились кошмары. Сперва ему казалось, что из сена на него лезут сколопендры, муравьи, жуки и прочие мелкие членистоногие. Он чесался и пытался смахнуть их с себя, но все было без толку. Затем он будто приоткрывал глаза и видел, как над ним кто-то стоит. Высокая черная, беспросветная трехглазая фигура, из недр которой будто проглядывают иные миры. Антону хотелось закричать, вскочить, но холодный страх схватил его за горло так, что он еле дышал. Наконец, фигура сделала шаг, другой, вот она уже совсем близко, тянет к Антону свою кошмарную лапу. Он заорал и проснулся.
  Перед ним стояла Маланка. По ее испуганному лицу было видно: она сама еле удержалась, чтобы не закричать.
  - Чего тебе?
  - Вот, поешь, - сказала девушка и протянула Антону краюху черного хлеба и глиняную крынку.
  Из щелей в стенах сарая пробивались лучи рассвета. Где-то недалеко заунывно гудел одинокий колокол.
  - Спасибо. Тебя Маланка зовут?
  - Да.
  - Меня Антон. Спасибо, что вчера это... Ну, вступилась.
  - Пустое...
  Антону показалось, что она немного зарделась от смущения.
  - Ты извини, что закричал, просто, ну... Сон страшный приснился. А ты вон, совсем не страшная. Даже наоборот.
  Маланка чуть заметно улыбнулась, и Антон невольно засмотрелся на ее огромные завораживающие глаза, на шикарную тугую косу до пояса, на тонкие белые руки... Повисла неловкая пауза.
  - Который час? - опомнившись, спросил Антон, чтобы хоть что-то сказать.
  - Утреннюю уже отчитали.
  Маланка бросила на него еще один загадочный взгляд, чуть улыбнулась и быстро вышла.
  Антон и заглянул в крынку. Вода. Он тут же ощутил лютый сушняк и принялся жадно хлебать из крынки холодную ключевую воду.
  Вчерашние ссадины ещё горели. Вот что его мучило во сне... Доев краюху, Антон вылил остатки воды на руки, как мог, промыл царапины и ушиб на голове, после чего на затекших за ночь ногах вылез из сарая.
  Где-то далеко за лесом в дымке поднималось тусклое розовое солнце. В городе оно бы уже немилосердно жарило с раннего утра. Тут же деревню от жары будто защищал какой-то светонепроницаемый купол.
  - Проснулся?
  Антон сразу узнал Архипа. Тот колол дрова за сараем, лихо орудуя небольшим, но очень острым топориком. Рядом полоскала белье в корыте низкорослая рябая баба в фартуке, видимо, его жена. При свете дня мужик уже не казался ему таким уж угрожающим. Разве что заметны стали глубокие следы от оспин на его лбу и щеках, будто он некогда тяжело переболел ветрянкой.
  - К отцу Прокопию ступай, - сказал Архип и резким ударом развалил толстое полено на две равные части. - В церкву иди, там спросишь.
  Антон решил не спорить и молча побрел к чернеющей в конце улицы церкви с острой луковкой колокольни. Уже издали он увидел прибитый к ее вершине знак в виде перечеркнутого молнией круга. По пути со всех сторон Антон чувствовал на себе настороженные взгляды. Стоило ему появиться, как они прекращали все дела и просто начинали хмуро таращиться на него, пока он не скрывался из виду.
  - Здрасьте, здрасьте, - нерешительно кивал Антон, не получая в ответ никакой реакции. Только сейчас он смог как следует их разглядеть. У половины на руках и лицах проступали крупные родимые пятна. Также часто встречались слишком узко или, наоборот, широко посаженные глаза, низкие надбровные дуги, сужающиеся кверху головы, оттопыренные уши и губы, плоские носы. Паноптикум какой-то. Да, на фоне своих сородичей Маланка была просто красавицей.
  Пару раз ему перебегали дорогу домашние куры и гуси. Где-то рядом громко лаял здоровенный деревенский пес. В воздухе вилась туча мошкары, она лезла в глаза, уши и в нос, так что Антону приходилось яростно отмахиваться сорванной веткой.
  Возле одного из дворов Антона привлекли странные звуки. Это было похоже на полубезумное хихиканье вперемешку с протяжными гнусавыми стенаниями. Подойдя поближе, Антон глянул в щель в заборе. Вдруг с той стороны возникло чье-то жуткое перекошенное лицо, и Антон от неожиданности отпрянул. Снова раздался дикий смешок, и Антон увидел в просвете меж досками убегающего к дому сгорбленного паренька чуть младше его самого. Судя по всему, у него явно были какие-то задержки в развитии. Тут из дома вышла женщина в платке и позвала:
  - Гаврюша, пойди, пойди в дом, сынок, - после чего бросила суровый взгляд в сторону Антона, и тот поспешил пойти дальше.
  У другой избы он заметил Маланку. Она сидела на покосившейся лавке и что-то плела из веревочек, пока на земле перед ней возились несколько чумазых детей разного возраста. Девушка явно приглядывала за ними. Антон помахал было ей рукой, но на них пялилось слишком много посторонних глаз, и Маланка сделала вид, что не заметила. Антон пожал плечами и двинулся дальше.
  Всего в деревушке Антон насчитал несколько десятков дворов. Сотня жителей, не больше. Вокруг виднелось несколько полей с колосящейся рожью, огороженных косыми заборчиками, и лужок, где паслось стадо коз и несколько коров. В центре на небольшой возвышенности стояла старинная церковь. Она была чем-то похожа на обычные храмы и вместе с тем отличалась от них. Помимо колокольни с вытянутым луковичным куполом и перечеркнутым кругом на макушке, Антон заметил, что все стены снаружи исписаны какими-то странными символами. В некоторых из них фельдшер распознал искривленный старославянский шрифт и даже различил надпись "Спаси и сохрани". Но большая часть оставалась какой-то дикой мешаниной из загадочных рун, глифов и рисунков непонятного содержания.
  Пробираясь вдоль стены, Антон вдруг увидел рисунок, сделанный резкими хаотичными штрихами угля. Он напоминал человеческую фигуру в плаще с капюшоном выше человеческого роста, непроглядную, словно самая темная ночь. Будто какой-то псих, схватившись за уголек, хаотично водил рукой туда-сюда в непонятном экстазе, пытаясь закрасить нечто на иссохшем на под солнцем дереве, пока не стер весь уголь в порошок. Антон вздрогнул и поспешил отойти от рисунка. Слишком живо встал перед глазами ночной кошмар.
  У самой церкви на маленьком огородике возилась низенькая женщина. При приближении Антона она обернулась, и его слегка передернуло. Половину лица женщины заполняло здоровенное лиловое пятно - пламенеющий невус. На вопрос, где пастор, она махнула рукой в сторону тропинки, ведущей за церковь. Обойдя покосившееся здание, Антон увидел оградку, за которой начиналось кладбище.
  - Прости мя, грешнаго, - услышал Антон и замер. Кажется, это был голос Прокопия. - Не сберег тя, теперь век прощенья молить буду. И я дочурку твою храню, аки зеницу ока, каждый день не нарадуюсь. Отец небесный, тяжела ноша, страшна кара твоя. Помоги вынести ее и на этот раз...
  - Кхе-кхем, - прокашлялся Антон и вошел за оградку. Бормотание тут же стихло. Пройдя несколько рядов, Антон вышел к одиноко стоящей могиле с грубо обтесанным камнем, на котором различил только имя - Ульяна. На камне лежал сплетенный из полевых цветов венок. Антону показалось, что они быстро увядают буквально у него на глазах. Пастыря не было, хотя Антон готов был поклясться, что он только что был тут.
  - Супруга моя. Умерла пятнадцать лет назад, - произнес отец Прокопий, как-то оказавшись за спиной Антона, так что тот даже вздрогнул от неожиданности. - С тех пор каждый день на могилку ее хожу, за порядком смотрю.
  Сказал - и снова очертил в воздухе символ. Антон внимательно разглядывал пастыря. Его вполне можно было бы назвать интеллигентным, одухотворенным и даже красивым. Если бы не следы сильного ожога в районе левого уха. Там правильные и четкие черты лица священника будто расплавились, как свечной воск. Такой ожог можно получить, если приложить к лицу факел или какой-то раскаленный предмет... Неужели сам себя так прижег?
  - Мои соболезнования, - сказал Антон, стараясь не пялиться на обожженное ухо священника. - Но уже утро, вы это... помочь обещали.
  - Помогу, коли обещал. Как токмо службу справили, я сразу двоих наших с носилками снарядил к машине. Они сызмальства этот лес знают, мимо не пройдут. Как вернутся, дам тебе Архипа с телегой, и езжай с миром.
  Несколько секунд Антон обдумывал слова пастыря. Они звучали вполне разумно. Да и сам Прокопий вдруг стал каким-то уж очень радушным и благостным. Вчера Антон застал его совсем в другом настроении. Что-то тут нечисто...
  - А пока с нами побудь. Тебе здесь торопиться некуда. А водителю твоему - и подавно, - сказал пастырь и побрел прочь. Антон поспешил за ним. Напоследок он оглянулся на могильный камень. Цветочный венок на нем полностью высох, будто неделю лежал под палящим солнцем.
  
  / / /
  
   До самого вечера Антон маялся от безделья и неизвестности. Отправленные пастырем двое так и не вернулись, и тогда Прокопий послал Архипа на их поиски. Самого Антона Прокопий отпускать в лес отказался, сказав, что это не по-божески. С пропажей односельчан и без того неприветливые жители села стали совсем уж угрюмыми и даже как будто злыми, причем злились они почему-то на Антона. Будто он был виноват, хотя сам Антон вообще не понимал, что происходит. Он до сих пор до конца не мог поверить, что Виктора Сергеевича, водителя, с которым он больше года проработал на скорой, больше нет. Все случившееся казалось сюром, кошмарным бредом, и Антон смеялся бы в полный голос, если бы не боль во всем теле и невыносимая резь в душе.
   Вечером над деревней вновь заунывно зазвонил колокол, спугнувший с крыши целую стаю воронья. Антон взглянул на колокольню и увидел на ее вершине силуэт Прокопия в рясе. Тот с какой-то упрямой решимостью налегал на привязанную к языку колокола веревку, отчего свинцовый воздух деревни наполнялся мелкими тревожными вибрациями. Одна за другой отворялись двери покосившихся избушек, и сельчане как один потянулись на зов своего духовного отца.
  От нечего делать Антон тоже побрел к церкви следом за всеми. В какой-то момент он увидел в толпе бредущих деревенщин Маланку, и в его темной душе как будто на миг забрезжил радостный лучик. Антон даже обогнал нескольких сельчан, чтобы встретить Маланку у входа в церковь и как бы случайно и подчеркнуто галантно пропустить ее перед собой в двери. Это крайне смутило девушку. Очертив знамение, она поклонилась в пол и юркнула мимо Антона в темный зал. На фельдшера пялились несколько суровых лиц. Чтобы никого не смущать, Антон быстро вошел следом.
   Изнутри церквушка казалась довольно отвратной за счет сотен чадящих оплавленных свечей и намалеванные на стенах уродливых фресок. Какие-то черти, сцены страшного суда, перекошенные ангелы. Антону казалось, он попал в бэдтрип то ли Андрея Рублева, то ли Иеронима Босха. У дальней стены, где в обычных храмах располагается алтарь, он увидел Прокопия. Пастырь стоял у высокого пюпитра, на котором лежала внушительных размеров старинная книга, одними губами вычитывал нечто на желтых страницах и рубящими движениями рисовал перед собой в воздухе странные фигуры.
  Лицо Маланки показалось Антону печальным, и ему захотелось развеселить её.
   - Это у вас сельские дискотеки так проходят? - попытался пошутить он полушепотом, но девушка поспешно отвернулась от него.
  - О Память, вечная и непогрешимая! О Мудрость неопровержимая! О Власть неизменная! - начал восклицать отец Прокопий, и вся толпа прихожан обратилась в слух. - Именем Отца нашего, Бога Живого, праведной рукой направь сердца наши, а святые Ангелы Его да наполнят тела наши силою его и смирением. Пресветлый Отец на небесах, да укрепит сладость милости Твоей разум наш чистотой, великолепием и яркостью Твоего Святого Духа, добродетель коего святые Ангелы всегда замечают и восхищаются всеми священными и небесными добродетелями Твоими: мудростью, коей создал ты все сущее...
  По мере чтения молитвы Прокопия, прихожане будто погружались в сомнамбулический транс. Только Маланка стояла и слушала спокойно.
  - Яко же Лукиана пророка взор пресветлый, озари благодатью да наставь нас на путь истинный...
  - Сочувствую я тебе, каждый день всё это слушать, - шепнул Антон Маланке, которая единственная из всех местных, как ему казалось, не утратила адекватности. На лице девушки не дрогнул ни один мускул.
  - ...духов земных, что таятся в недрах, да духов небесных, что парят в вышине, на защиту рабов Твоих... - голос Прокопия рокотал все громче, и Антон вдруг понял, что сам уже должен сопротивляться его гипнотическому воздействию. Стоящие перед ним селяне, казалось, и вовсе потеряли рассудок. Кто-то начал хвататься за голову и стонать, кто-то что-то мычал под нос, кто-то рухнул на колени и уже начинал биться лбом об пол...
  - Да ты не подумай, Маланка, я сам крещеный. И в бога верю, - продолжил бормотать Антон. - Только не пойму, нафига мне для того, чтобы с ним общаться, надо специально раз в неделю ходить в какой-то дом и просить помощи у мужика в юбке... - тут Маланка впервые еле заметно улыбнулась, ведь ряса Прокопия и правда была похожа на ее собственную юбку. Это приободрило Антона.
  - Слушай, я понимаю, место не самое лучшее, но у меня от всего этого голова кругом. Мож, у тебя найдется время показать мне деревню? Рассказала бы мне, что здесь и как...
  Улыбка на лице Маланки вдруг сменилась испугом. Антон повернул голову и обмер - все в церкви смотрели на них.
  - Сказано в писании, где падет одно гнилое семя, там тысяча порченых ростков взойдет, и не будет более плодоносной земля та! Вот сие гнилое семя, та змея, что пригрели мы на груди своей, - зло проговорил Прокопий и ткнул пальцем в Антона.
  - Эй, вы чего, какое ещё семя? - напрягся тот.
  - Как смеешь ты своими подлыми речами прерывать обряд наш, обращаться к незамужней девушке, не спросясь отца ее?!
  - Ну, во-первых, я шепотом говорил и вам не мешал, так что могли бы и не прерываться! - с вызовом сказал Антон. В другой ситуации он, может быть, и подумал бы дважды над своими словами, но странная злоба и возмущение от происходящего не покидали его с самого утра.
  Прокопий даже на миг опешил.
  - А во-вторых, девушка уже взрослая, как и я. Нам что, ещё и разрешения какого-то спрашивать, чтобы пообщаться?
  - Ах ты скот окаянный, - процедил Прокопий. - Червь болотный, со своим уставом в чужой монастырь вздумал...
  Но Антон сам уже распалился не хуже пастыря. Перед глазами стояло окровавленное лицо водителя.
  - Да в жопу весь ваш монастырь! Я вас о помощи попросил, а вы мне что? Наобещали с три короба, а сами тут ерундой какой-то маетесь! Ангелы-хуянгелы! А Виктор Сергеич, может, до сих пор там в машине лежит! Да иди ты к черту, дядя!
  После этих слов Прокопий перестал держать себя в руках.
  - Довольно! Пошёл вон!!! Вон немедля! Прочь из деревни, паскудный богохульник, стервец!!! - истошно заорал он, чем на миг напомнил Антону главврача областной больницы. Примерно таким же тоном тот отправил его в эти забытые землей и небом места. - Митька, Никифор, а ну его, живо!!!
  Тут же к Антону подскочило двое кряжистых мужиков, напомнивших ему орков из фильма "Властелин колец", схватили под руки и потащили к дверям.
  - Ой, да и пожалуйста! Все равно от вас толку ноль! - крикнул напоследок Антон. Уже через десять минут он оказался за пределами деревни.
  - Уроды, - бросил, потирая следы от пинков, которые ему на прощание отвесили провожатые.
  - Иди-иди!
  - И не вздумай возвращаться! - крикнули ему вслед.
  - Пошли вы! Гоблины тупорылые... - огрызнулся Антон побрел по дороге куда-то в лес, надеясь, что рано или поздно доберется до трассы.
  Чем дальше Антон углублялся в черные буреломы, тем гуще становился туман. Похоже, пока они были в церкви, над лесом прошел небольшой летний дождь, и теперь холодные сизые облака медленно поднимались от земли, постепенно заполняя каждый кубометр воздуха в округе. Антон быстро осознал, что больше не видит тропу. Более того, он не знает, где север, и даже не помнит, в какой стороне деревня. Заряд на его телефоне сел ещё вчера, спичек и зажигалки не было, так что ни осветить себе дорогу, ни развести костер в пропитанном сыростью ночном лесу фельдшер не мог. Холод снова пробирался под одежду, кожа покрылась мурашками, и где-то на задворках сознания промелькнула мысль, что если он в ближайшие пару часов не согреется, то ему конец. Антон лихорадочно стал перебирать те крупицы знаний по ОБЖ, что у него остались от школы и медучилища. Ему бы сейчас здорово помогли газеты или сухая солома: можно было бы набить их под одежду и повысить тем самым терморегуляцию... Но найти в таком тумане хоть что-то сухое нереально. Мох хлюпал под ногами Антона, как напитавшаяся влагой губка, а кора деревьев обжигала кожу, словно лед.
  Надо двигаться, думал Антон. Движение - это тепло, это жизнь.
  И он пошел еще быстрее, на ходу растирая тело окоченевшими ладонями, стараясь дышать только носом, чтобы терять меньше тепла. Пройдя ещё метров двадцать, он случайно наступил в темноте в лужицу холодной воды, и один из его ботинков наполнился почти до краев. Твою ж мать... Теперь вероятность подхватить простуду приблизилась к ста процентам. Бормоча под нос ругательства, Антон присел на ствол поваленного дерева, стянул ботинок с носком и принялся вытряхивать воду. В груди полыхала ненависть к сельчанам.
  Что ж вы творите, суки. Ну спорол горячку, ляпнул. Но гнать в лес, в холод - это ж убийство... И, главное, как хитро придумали. Сами об него руки марать не стали, чтоб грех на душу не брать. Иди, мол, на все четыре стороны. А выберешься иль нет - на то воля божья.
  Антону казалось, что если бы отец Прокопий вдруг оказался рядом, он просто набросился бы на него без лишних слов и бил по голове до тех пор, пока не вышиб из этой мрази весь дух. А лучше взял бы какой-нибудь острый сук и вогнал бы поглубже в сердце этому упырю. Или в глаз, как тот сук пронзил дядю Витю... Пастырь заслужил. Так мучить ту девчонку. Он же её бьет, самым натуральным образом. А то и еще что похуже. Нет, надо было ему сразу тогда по щщам прописать...
  На миг перед глазами возникло испуганное лицо Маланки. Антон вдруг стряхнул с себя оцепенение, и злоба чуть поутихла. Черт, что это с ним такое? Добряком его, конечно, не назвать, повздорить он любит. Но чтоб вот так упиваться мыслями о подобной жести...
  Раздался странный шорох. Антон испуганно поднял голову...
  ...и увидел его.
  Он сразу узнал ту тварь, что преградила им дорогу, а потом являлась ему во снах. Но если тогда она выглядела, как морок, то сейчас она казалась Антону едва ли не более реальной, чем окружающий лес. Фигура чернела на фоне сизого тумана, будто щель в междумирье, и от одного взгляда на нее Антона пробрал такой мороз, будто он нагишом нырнул с головой в сугроб. Горящие потусторонним огнем глаза в глубине капюшона словно пронзали насквозь, и вдруг Антон различил отправительный шепот прямо у себя в голове.
  Шагаох ше ала Тефет... Тхе бахта вагх мала араш...
  Это был не человеческий голос, его невозможно было описать словами. Такого Антон не слышал нигде и никогда. Он жалобно проблеял что-то, свалившись с бревна на покрытую сырым мхом и листвой землю. Фигура начала медленно приближаться.
  Звук, вырвавшийся из груди Антона, был не похож ни на крик, ни на стон, ни на плач. Казалось, он лишился последних капель рассудка, и лишь на одних первобытных инстинктах пополз прочь, потом побежал на четвереньках, а потом и кое-как на двух ногах помчался, подальше от неведомой твари. Сердце разрывалось, но боль и холод отступили, и Антон сам не заметил, как прибежал обратно к деревне. Один промокший ботинок так и остался лежать в лесу у поваленного дерева. Оно медленно двигалось следом.
  
  / / /
  
  Поток воды ударил ему в лицо, и Антон с трудом разлепил глаза. Над ним склонился Архип с кадкой, отец Прокопий и еще несколько мужиков. Затылок трещал от боли. Антон начал смутно припоминать, как что-то тяжелое ударило его по голове, стоило ему ворваться в деревню и броситься к одному из домов.
  - Очухался? - брезгливо проронил пастырь. - Ты, видно, совсем полоумный, раз воротился...
  Пастырь приказал что-то резким жестом, и мужики тут же вцепились в Антона, поставив его на ватные ноги. Но перед глазами фельдшера стояла лишь сцена ночной встречи.
  - Т-там... оно, - произнес он, тыча пальцем сторону леса.
  - Медведя увидал, аж штаны обмочил, - хмыкнул Архип, и мужики загоготали.
  - Чёрное... три глаза... - лепетал Антон.
  Смешки притихли.
  - Что ты сказал? - Прокопий схватил Антона за грудки и встряхнул. - Что ты сказал?!!
  - Я в-видел, в лесу... нечто, - выдохнул Антон. - Человека. Или монстра. Не знаю. Высокий, метра два. И глаза, или что это там у него...
  Мужики мрачно переглядывались.
  - Далеко?
  - Не знаю. Не помню...
  Прокопий обреченно вздохнул и осенил себя знамением.
  - Помилуй, Отец наш... Вернулся.
  Остальные молча повторили жест и ждали, что он скажет. Взгляд пастыря блуждал, словно в поисках какого-то решения, пока, наконец, снова не упал на Антона. Глаза его сузились.
  - Недобрые вести принес ты нам, чужак. Но так и быть, оставайся еще на одну ночь. Архип, позаботься.
  - А как же... - пробовал спросить Антон, но Прокопий уже шёл по направлению к церкви, и свита из мужиков семенила за ним.
  Архип отвел Антона в тот же сарай, где он спал прошлой ночью. Фельдшер остановился в дверях.
  - Так вы знаете, кто это был?
  - Малах Га-Мавет. Нечистый, - скупо отозвался Архип, грубо втолкнул Антона внутрь и запер за ним дверь. На засов.
  
  / / /
  
  Мрак в церкви еле разгоняло несколько наспех зажженных свечей и лучин. Пастырь взошел к пюпитру и принялся листать свой толстенный гримуар, вчитываясь в рукописный старославянский шрифт. Его паства толпилась перед ним, встав на колени, и обреченно ждала. Все догадывались, зачем Прокопий созвал их.
  - Хозяин наш вновь испытывает нас, - проговорил пастырь, и слова его громом разнеслись по церкви.- Нечистый вернулся.
  Одна из женщин вскрикнула и рухнула без чувств. Её тут же оттащили в дальний угол. Про толпе побежали шепотки.
  - Снова повадился, душегуб...
  - Вот куда делись Макар с Селькой... Прибрал, окаянный...
  - Это все из-за нас, грешных...
  - Что делать будем, отче? - спросил Архип. Все напряженно уставились на Прокопия, ловя каждое его слово.
  - Утешьтесь, дети мои, - сказал Прокопий и даже попробовал одобрительно улыбнуться. Получилось не очень. - В этот раз никто из нас не возьмет вину на себя.
  Снова по залу прокатился глубокий вздох.
  - Разве не провели мы этот год в денных и нощных молитвах и покаяниях?
  - Провели!
  - Разве не изнуряли себя тяжким трудом и телесными испытаниями?
  - Изнуряли!
  - Разве не являли святым небесам примеры чистых помыслов и всяческого благочестия?
  - Являли!
  - Коли есть здесь среди нас тот, кто навлек на нас кару сию, не молчите! Сей же миг укажите на того, в ком усомнились!
  Заведенная паства начала подозрительно коситься друг на друга, но никто не решался выкрикнуть имя соседа.
  - Видите! Отныне мы едины в чистоте нашей, как никогда! - выкрикнул Прокопий торжественно, и лица селян просияли от радости. - Так кто же виновен, что Нечистый вновь ступил на нашу благословенную землю? Кто гнилыми речами своими и непотребствами совращал умы наших детей? Кто являл непочтение нашим древним обычаям?
  - Я знаю! Энтот, городской! - взвизгнула одна баба, и ей вторил хор голосов.
  - Ходил тут, вынюхивал!
  - В церкву вошел без святого знамения!
  - Маланку совращал, бес проклятый!
  Пастор довольно смотрел на заведенную толпу. Глаза его горели.
  Маланка стояла в стороне потупив взгляд и держалась на ногах из последних сил. Затем вдруг, сжав кулаки, выскользнула из церкви незамеченной.
  - Разве потерпим мы подобное поругание всего, во что верим?
  - Нет!
  - Разве позволим нечисти вольно разгуливать по нашим лесам?
  - Не позволим!
  - Коли Нечистый вновь явился за самым грешным из нас, он его и получит!
  - Да! Да! Отдадим его Нечистому!
  - Во славу Отцу, грозному, но справедливому!
  - Во славу Отцу!!!
  - Славим Живого Бога! Шаон!
  - ШАОН!!!
  
  / / /
  
  Антон расхаживал по сараю в растерянности. Происходящее казалось ему все более бредовым. Дверь заперта, ему не выйти. Его что, взяли в плен? Сюр какой-то... С другой стороны, может, они хотели защитить его от той твари? Или от других опасностей, о которых он пока не знает? Ну не будут же они в самом деле...
  Или будут?
  В любом случае, ему нужны силы. В животе урчало, он ничего не ел с обеда. Антон прилег на колючее сено, закрыл глаза и постарался хоть немного отдохнуть. Но сон не шел. Перед глазами вставало кошмарное трехглазое лихо из чащи, стоило ему лишь опустить веки, и даже думать о нем было невыносимо. Что это еще за хрень?! Нечистый... Дьявол что ли? Леший? Кощей? Антон принялся перебирать свои скудные знания по славянской мифологии, но на ум все приходили какие-то бабайки из детских сказок. Они и тогда казались ему совсем не страшными, а от одной мысли об этом лесном чуде-юде у него все начинало непроизвольно дрожать.
  - Куда? - услышал он голос какого-то мужика снаружи. Видно, кого-то еще и приставили его сторожить...
  - Поесть ему принесла, - раздался в ответ женский голосок. Маланка!
  - Ступай. Спит он. Да и незачем ему скоро будет...
  На это Маланка ничего не ответила и, судя по всему, ушла. Антона прошиб пот. Незачем? Это что еще, нахрен, значит?! У него с полудня крошки хлеба во рту не было! Антон лежал и изо всех сил прислушивался. Слух его уловил какие-то приглушенные крики, идущие со стороны церкви. Что там, мать их, происходит? Валить надо отсюда, валить...
  Антон вскочил и огляделся. Через крышу пути нет, стены тоже слишком крепкие. Остается одно... Антон озирался в поисках чего-то, чем можно было копать вроде тяпки или лопаты. Да даже обычная крепкая палка бы сгодилась! Но как назло ничего полезного в сарае не оказалось, только груды несвежего сена.
  Вдруг рука Антона нащупала что-то в сене. Это был потрепанный кожаный ботинок известного бренда. Судя по всему, мужской, сорок второго размера. Ни у кого из местных не было таких. Выходит... его оставил кто-то из городских, кто побывал тут раньше. Антону совершенно не хотелось думать, что стало с тем человеком. В панике он метнулся к стене и принялся рыть землю голыми руками, но быстро сдался, мигом ободрав себе пальцы. Еще не хватало подцепить заражение крови...
  - Эй, парень, - вдруг послышался шепот у дальней стены сарая. - Сюда.
  Антон подошел.
  - Маланка? Это ты?
  - Бежать тебе надо. Пастырь против тебя людей настраивает. Коли не сбежишь, худо будет.
  - Как бежать? Дверь закрыта, и там этот стоит...
  - Вот, - услышал он и вдруг увидел небольшую щель под стеной, куда рука девушки просунула миску с кашей и большую деревянную ложку. - Поешь. А потом рой, тут земля мягче...
  - Спасибо, - пробормотал потрясенный Антон. - А ты...
  Но с той стороны раздались тихие шаги. Маланка ушла.
  Антон быстро взял себя в руки. Медлить нельзя. Наспех проглотив пару ложек каши, чтобы были силы на побег, он вытряхнул остатки в сено и быстро принялся ковырять ложкой и миской черную почву в том месте, где была щель. Копать тут и правда было проще - Антону даже показалось, что кто-то так уже делал до него. Минут через десять он уже вырыл достаточно глубокую нору, чтобы в неё пролезла голова и плечи. Отбросив свои бесхитростные инструменты, Антон молча юркнул в спасительный проход и изо всех сих устремился на волю. В какой-то момент ему показалось, что он безнадежно застрял, а полусгнившие доски обдерут ему всю спину, но фельдшерская куртка на этот раз защитила, и кое-как Антон все-таки пролез и оказался на другой стороне сарая. Он успел как раз вовремя - от церкви к сараю с самым решительным видом двигалась процессия селян, вооруженная факелами, топорами, вилами и косами. В неярком свете пламени Антон разглядел, что на каждом была маска с прорезями и балахон, сделанные из мешковины. Казалось, что на фельдшера надвигается целый строй огородных пугал или выходцев Ку-клукс-клана. Во главе шагал Прокопий с двустволкой на плече. На голове его красовался высокий черный клобук с вышитым символом перечеркнутого молнией круга.
  Антон резко припал к земле как можно ниже, надеясь, что его не разглядят в темноте. Со всех сторон, куда ни глянь, было открытое пространство. Если он сейчас побежит, его точно заметят и, чего доброго, пристрелят. Единственное место, где он хоть как-то мог бы укрыться, был соседний сарай. Антон быстро прокрался за спиной сторожа и юркнул в приоткрытую дверь. Как раз в этот миг из-за угла показались селяне во главе с пастырем.
  - Отпирай, - велел Прокопий мужику, охраняющему сарай, где раньше сидел Антон. Тот послушно открыл дверь, и пастырь с несколькими сподвижниками вошел внутрь.
  - Ну и где он? Сбежал, паскудник! Догнать, немедля! - услышал фельдшер крики, и снаружи забегали люди.
  Антон быстро оглядел сарай. Единственным, что сошло бы тут за укрытие, была придвинутая к стене груженная сеном телега, и Антон быстро схоронился за ней в надежде дождаться удобного момента и сбежать. Вдруг дверь сарая распахнулась, и кто-то вошел. Антон перестал дышать. Некто крадучись принялся расхаживать, натыкаясь в темноте на предметы, словно слепой. Вдруг Антон сделал неосторожное движение, и приставленные к телеге вилы с шумом рухнули. Раздалось жутковатое и странно знакомое хихиканье, и под телегу заглянуло перекошенное лицо. Это был местный дурачок Гаврюша. Его лицо светилось какой-то детской незамутненной радостью, словно он играл с Антоном в прятки и нашел. Гаврюша хихикнул. Внутри у Антона все обмерло.
  Всё, ему конец.
  - Вот ты где, шлында! - раздался гневный крик Архипа, затем последовал удар, и Антон с ужасом увидел, как изо рта Гаврюши вперемешку со слюной хлынула кровь. Издав жалобный стон, парень рухнул на земляной пол и уставился на Антона остекленевшими косыми глазами. Из спины у него торчали ржавые вилы.
  - Здесь он, я достал его! - крикнул Архип. Двери в сарай распахнулись, и внутрь ввалилось ещё с десяток баб и мужиков.
  - Дык это ж Гаврюша! - крикнул кто-то, и нависла страшная тишина. Антон под телегой изо всех сил старался слиться с полом, чтобы даже сердце не билось. Но оно, как назло, предательски добилось о грудную клетку: он тут, тут, тут! Лужа крови из-под деревенского уродца растекалась все шире и уже подбиралась к Антону...
  - Я это... Не признал в темноте. Думал, чужак под телегу лезет...
  По ушам Антона резанул протяжный вопль. Это сквозь толпу селян протолкалась мать Гаврюши и увидела, что сделали с ее сыном.
  - За что?!! - выла она. - Душегуб проклятый, за что...
  - Уведите, - приказал Прокопий. - И тело уберите. Сейчас главное грешника найти, всё остальное потом. Забыли, у нас Нечистый на пороге!
  Все сбросили оцепенение и ринулись исполнять приказания пастыря. Безутешную мать Гаврюши и её убитого сына куда-то уволокли, толпа разбрелась по окрестностям, и в сарае осталась только большая лужа крови да телега, под которой прятался Антон. Ему снова ужасно повезло.
  Чуть переведя дух и поняв, что рядом с сараем никого нет Антон не чувствуя ног вылез из-под телеги, перепачкавшись в крови Гаврюши. И пригнувшись засеменил прочь. Ему удалось миновать несколько домов и добраться до небольшого ржаного поля, когда сзади раздался крик.
  - Вон он!!!
  Перепуганный до смерти Антон тут же нырнул в высокую рожь и на карачках пополз к противоположному краю, надеясь, что его не найдут. Минуту спустя сразу десять селян в масках ворвались в ровный строй колосков, что доставали им почти до груди, и принялись бестолково расхаживать туда-сюда. Темнота была хоть глаз выколи.
  - Так мы его ни в жисть не поймаем, - прокряхтел один.
  - Бери косы, мужики! - сказал второй, и минуту спустя преследовали вернулись, вооружившись острыми косами.
  - Коси!
  Выстроившись в ряд, они двинулись от одного края поля к другому, широкими взмахами лезвий расчищая себе путь и надеясь зацепить схоронившегося Антона. Едва он услышал свист рассекающих воздух лезвий и представил, как от одного такого взмаха его голова отлетает в сторону, у него волосы на голове зашевелились. Антон что было силы пополз вперед, но в густой ржи это было не так-то просто. Косари сзади неумолимо приближались. Когда они уже почти настигли его, и лезвие мелькнуло в каком-то метре от Антона, раздался гневный крик пастыря:
  - Нашли время, бестолочи!
  - Дык здесь он, на поле схоронился!
  Улучив момент, Антон ринулся дальше, пока мужики разбирались с подоспевшим к ним пастырем.
  - Дурачье, так вы его не найдете! Я Архипа послал за Полканом!
  Антон думал, что на сегодня его запас адреналина исчерпан. Но от грозного собачьего лая, что раздался сзади, его поджилки затряслись с новой силой. Пёс. У них же, мать его, есть охотничий пес-волкодав!
  - Ищи! - крикнул Архип и спустил собаку с поводка.
  Тут уж Антон вскочил и, наплевав на всякую осторожность, бросился к краю поля, за которым виднелся лес. Ему удалось немного оторваться, когда его заметили.
  - Полкан, взять! - заголосил пастырь, и ответом ему был оглушительный неистовый лай. Это придало Антону сил. Вмиг добежав до ограды на границе поля и леса, он одним скачком перемахнул через нее, ворвался во тьму чащи и снова помчал, не разбирая дороги. Лай Полкана, крики селян, шум ветра, уханье совы, стук собственного сердца и другие звуки слились в одну какофонию. Он просто бежал, по-настоящему обезумев, не видя ничего и ничего не соображая. Деревья, кусты, ветки, Нечистый, буераки, густые заросли, поросшие мхом валуны, снова эта высокая черная тень... Она будто смеялась над ним, хоть и издаваемый ею звук был скорее похож на низкий еле слышный гул.
  В полном бреду и беспамятстве Антон вырвался из зарослей на прогалину. Перед ним виднелись дома. Снова эта деревня... Он бежал всё время прямо, и всё равно вернулся сюда... Что за чёрт... Антон упал на колени и тихо захихикал, совсем как Гаврюша. Сил у него осталось лишь на то, чтобы проползти пару шагов и рухнуть лицом в траву. Делайте, что хотите. Вот уже от ближайшего дома к нему кто-то бежит...
  
  / / /
  
  Антон открыл глаза... и не увидел ничего. Вновь зажмурился, раскрыл веки - никакой разницы.
  Темнота и тишина. Умер? Ослепили, выкололи глаза? Он резко сел и ощупал лицо. Нет, глаза на месте. Судя по сырому затхлому воздуху, это какой-то погреб, под ним - мешок с тряпьем. Все-таки поймали?
  Вдруг чуть впереди и справа в потолке отворился деревянный люк, и по грубо сколоченной лесенке в подпол спустился некто, держа в руке маленькую свечу. Пришелец обернулся, и Антон узнал Маланку.
  - Тссс, - она приложила палец к губам и продолжила полушепотом. - Мы в моем доме, в погребе.
  Антон озирался, пытаясь хоть что-то понять.
  - Я снесла тебя сюда, как ты из леса вышел. Чтоб другие не нашли.
  - Как...?!
  - Я сильнее, чем кажусь.
  - Но почему... ты мне помогаешь?
  Маланка опустила глаза.
  - Она так мстит, - вдруг раздался хрип из другого конца погреба, и Антон вздрогнул. Тут еще кто-то есть?!
  Маланка прошла вдоль стен и зажгла еще несколько свечей. Стало достаточно светло, и Антон разглядел у противоположной стены лежанку, на которой сидел какой-то старик. Они действительно были в просторном обшитом досками погребе. Повсюду вдоль стен стояли полки с соленьями, мешки с пшеном и картошкой, а также пузатые бочки. В дальнем углу стояло ведро, от которого несло, как из сельского туалета.
  Девушка зачерпнула из одной деревянным ковшом воды из бочки и дала старику сделать пару глотков. На нем была мешковатая холщовая одежда, которая смотрелась как арестантская роба. Почти всю голову старика покрывала буйная седая растительность, из-под которой выглядывали лишь нос, прищуренные глаза и широкий морщинистый лоб. Ни дать, ни взять нестриженный домовой. Глаза старика обхватывала широкая тканевая повязка. А еще в Антон заметил, что ниже середины голеней у него не было ног.
  - Месть отцу Прокопию, - повторил старик. - За то, что сделал с ее матерью.
  - Вы еще кто? - настороженно спросил Антон, разглядывая старика. Непонятно, чего от него ждать. Ясно было лишь, что этот не один из них.
  - Ефим Кузьмич Зимин, профессор кафедры философии и религиоведения МГУ. Простите, не могу встать и пожать вам руку, - сказал старик с грустной иронией.
  - А что... - начал было Антон, пялясь на его культи, но замялся. Невежливо как-то.
  - Что с ногами? Думаю, ответ вас не удивит. У меня их отняли. Чтобы не сбежал.
  Маланка тихо присела в углу. Антон тревожно осмотрел свои ноги и руки: кроме синяков и ссадин, все было на месте.
  - Вам сейчас лучше не выходить, вас всё ещё ищут, - сказал Зимин. - Если повезет, они не сразу догадаются искать здесь, и во время службы у вас будет шанс проскочить незамеченным. Насчет нас можете не переживать, мы вас не выдадим.
  Антону вдруг вспомнилась рыхлая земля сарая, где его держали. И ботинок.
  - Так это были вы. Вы тоже пытались бежать, да?
  - Пытался. Однако в моем возрасте подобные упражнения даются несколько труднее, - сказал религиовед и вновь закряхтел.
  - Меня хотели убить, - сказал Антон. В нем снова распалялась странная злоба, из головы не шли отвратительные картины этой ночи. - Почему вас не убили?
  - А зачем, по-вашему, тут все это? - Зимин обвел глазами полки с соленьями. - Оставили про запас.
  Антон сглотнул.
  - Они что... людоеды?!
  Старик глухо рассмеялся.
  - Ну что вы! Нет, конечно. Они намного хуже.
  - Послушайте, - рассердился Антон. - Вы ведь явно не из этих. Вы из Москвы? Значит, наверное, должны меня понять... У меня уже голова пухнет от этих загадок! С самого начала, как мы сюда въехали, тут творится какая-то дичь! Вы можете человеческим языком объяснить, что происходит? Почему все как с ума посходили? Что это вообще за место?
  Зимин снова усмехнулся в длинную неухоженную бороду.
  - Это долгая история. Видите ли, молодой человек. Антон, кажется, так Маланка вас называла?
  Антон кивнул, но старик, похоже, был слеп и не увидел этого.
  - Да, Антон...
  - Так вот, видите ли, я ученый... И сфера моего, так сказать, научного интереса - течения современного старообрядчества. Его ещё называют древлеправославием. Я сорок лет изучал эту тему и вел по ней отдельный курс в университете, пока однажды не наткнулся в Ленинке на очень редкий экземпляр монографии одного моего коллеги. В нем он описывал практически неизученное течение под названием наследничество. Его адепты называют себя наследниками Живого Бога, а свою общину - Церковью Наследия. Для отвлечения внимания они притворяются старообрядцами, но на самом деле имеют с ними мало общего. Наследники верят, что весь наш мир - это малая часть некого бесконечно большого существа, Живого Бога. Все мы, словно клетка в организме, не можем постичь его масштабов и сложности. Что, впрочем, не мешает ему с нами взаимодействовать, даже общаться в разных ипостасях. Согласно вере наследников, много веков назад один безумный пророк по имени Лукиан, которого они почитают как мессию, донес до них весть о Живом Боге и оставил все свои знания о Нем, полученные разными оккультными средствами, в так называемом Троекнижии Грозного Солнца. Так, кстати, называется их главных религиозный символ - рассекаемый грозой солнечный диск.
  - Я видел его на церкви!
  - Для них он символизирует непостижимость и двойственную природу Живого Бога. Двойственность - одна из главных особенностей их веры. Как у шизофреников.
  - Я не понимаю...
  - Для них не существует единой объективной реальности, они не доверяют своим собственным чувствам. Для них один и тот же объект может быть одновременно и горячим, и холодным, и твердым, и мягким. То же касается и явлений. Например, жизнь. Для них это одновременно и величайший дар, и страшнейшая пытка. И символ Грозного Солнца - лишь попытка передать эту мысль. И солнце, и гроза могут как приносить жизнь, так и отнимать. Солнце весной приносит тепло, но страшно в засуху и сильную жару. Гроза способна убить, но несет с собой живительный дождь, а после нее воздух чист и свеж, как никогда... Живой Бог также может быть как милостив, так и страшен в гневе.
  - Но... как можно верить в такую чушь?
  - О, молодой человек, вопрос веры - самый сложный. Вы никогда не задумывались, во что и по какой причине вы верите? Не знаете, не думаете, а именно верите? Это очень интересно. У веры есть множество причин - это и желание упорядочить окружающий хаос, убрать неопределенность, и почувствовать свою принадлежность к чему-то большему, придать своему существованию и происходящим событиям смысл. Так или иначе, за всеми этими интенциями стоит страх. Если бы я мог, я бы назвал наш вид не Homo sapiens, человек разумный - ибо как такового разума у нас не очень-то много, - а Homo timidus, человек страшащийся или человек боязливый. Потому что именно страх питает нашу веру, а наша вера питает наш выбор и поступки, которые в сущности и есть жизнь.
  Антон тяжело дышал. Вдруг старик зашелся сухим, как кашель, смехом.
  - Я слеп, но даже так я буквально чувствую ваш взгляд. Не волнуйтесь, я еще не окончательно свихнулся, хоть и был весьма близок к этому.
  - Так как вы здесь оказались?
  - Пришлось потрудиться. Я потратил много времени и сил, чтобы отыскать способ связаться с ними. Наследники крайне закрыты для чужаков. В России их проживает всего несколько тысяч. Живут они, как в правило, в отдаленных глухих деревнях, вдали от городов, потому как любые современные блага цивилизации для них - грех и признаки гордыни по отношению к Живому Богу, и за это, по их вере, человечество рано или поздно постигнет суровая кара. Они верят, что когда этот день настанет, лишь они одни спасутся.
  Зимин закашлялся, и Маланка поднесла ему еще воды.
  - И что случилось, когда вы их нашли?
  - Мне каким-то чудом удалось убедить их, что я сам хочу приобщиться к их истинной вере. Отринуть все былое, покаяться за свою прошлую беспутную жизнь. Меня долго не подпускали, держали на расстоянии, но в какой-то момент приняли, и я поселился здесь. Надо сказать, что всего нескольких месяцев в общине мне хватило, чтобы набрать материала, который бы я не смог обработать и опубликовать и за всю оставшуюся жизнь. Помню, как-то ночью я тайком пробрался в церковь и заглянул в Троекнижие. Вы даже представить не можете, что я там прочитал...
  Казалось, старик обреченно и холодно смотрел куда-то в черноту закрывающей глаза повязки. Антон снова вспомнил все пережитое и подумал, что, пожалуй, ему и правда лучше не знать.
  - Мне тяжело давалось всё, что я видел. Некоторые традиции наследников весьма специфичны. В частности, из-за недостатка в новых членах извне они практикуют кровосмешение, и с годами это отражается на их облике. Думаю, вы понимаете, о чем я. Также в общинах практикуется геронтоцид.
  - Что?
  - Проще говоря, убийство стариков. Вы вряд ли видели в общине кого-то старше семидесяти. Достигая старческой немощи, члены общины добровольно удаляются в горы или глухие леса и остаются там ждать, пока Живой Бог не примет их в своих чертогах. С этим я не мог смириться. Сами видите, я уже не молод, и перспектива сгинуть в чаще мне казалась совсем не завидной. К тому же отец Прокопий начал видеть во мне шпиона, так как я недостаточно истово молился и исполнял все обряды. В итоге я попытался сбежать, но меня поймали и вернули. Предварительно лишив возможности повторить побег, - старик вздохнул и снял повязку с глаз. Антон вздрогнул. На месте глаз у Зимина было два зашитых черной ниткой рубца.
  - Какой кошмар...
  - О да, приятного мало. Но вы знаете, после двух лет в этом погребе я перестал жалеть. Я понял, что мной двигали эгоистичные мотивы - провести уникальное исследование, опубликовать сенсационную работу, прославиться. Я убеждал себя, что я делаю это для людей, они должны знать правду. Но после всего того, что я узнал, я понял... Нет, не должны. Живой Бог, или кто бы его как ни называл, весьма милосердно сконструировал нас через законы эволюции и естественный отбор, и понимание нами истинной природы вещей вовсе не закладывалось в эту программу. Наше сознание действительно выполняет кое-какую угодную Ему функцию, но Он вовсе не хочет, чтобы мы совали свой нос туда, куда не следует. Он пытается нам на это намекать, когда мы вмешиваемся в код ДНК, уничтожаем природу, перекраиваем свою суть. За всё это приходится платить. Я заглянул туда, куда заглядывать не стоило, и за те знания, коих я так желал, я поплатился ногами, глазами и прежней жизнью. Но повторюсь, я не жалею. Потому что тот неутолимый голод, что зовется любопытством, оставил меня. Хаос и неопределенность выстроились для меня в подобие четкой и частично понятной системы, я ощутил правильность и закономерность мироздания, которое когда-то казалось мне чуждым и враждебным. И пусть физически оно ответило мне вот этим, - Зимин обвел слепыми глазами тесный погреб, - в душе я обрел настоящее счастье.
  Антон пытался переварить услышанное.
  - То есть, вы просидели два года, в этой яме? Как вы вообще еще живы?!
  - Конечно, один я бы не выжил. Благо, нашлась в общине та, кто позаботился обо мне.
  Антон потрясенно уставился на Маланку. Она, не моргая, смотрела на него. В ее больших серьезных глазах отражались тусклые огоньки свечей, и Антон глядел в них, как завороженный.
  - Мы провели вместе много времени беседуя. Я рассказывал Маланке о большом мире, о Москве, о других верованиях, о своем взгляде на то, что происходит в общине, о науке и искусстве. Хорошо это или плохо, но теперь она - не одна из них. Не так подвержена влиянию отца Прокопия. И поэтому вы всё ещё живы.
  - Вы сказали, что Маланка за что-то мстит отцу Прокопию...
  - Все верно. Пятнадцать лет назад в этой деревне произошла история, весьма трагичная. Тут жила девушка по имени Ульяна. Природа одарила её великолепными генами, и женилась она не на родственнике, а на парне из другой общины, тоже из наследников. Такое редко, но бывает. От их союза родилась абсолютно здоровая девочка, Маланка. Но родной брат Ульяны, тогда ещё молодой Прокопий, возжелал сестру и сам хотел обладать ею. Поэтому, став пастырем, он обвинил отца Маланки во грехе и убил его, чтобы потом взять Ульяну в жены. Она настолько возненавидела его, что задумала отомстить - и попыталась сжечь Прокопия в собственной постели. Оттуда у него на лице и на теле остались сильные ожоги. Но убить его ей не удалось, и в отместку Прокопий сам сжег Ульяну в том самом пожаре. Толкнул прямо в огонь. В колыбели рядом лежала Маланка, и отец Прокопий вынес её из огня. Однако Ульяна, объятая пламенем и ненавистью, выкрикнула самое страшное из проклятий, описанных в Троекнижии. Она навлекла на общину кару Живого Бога.
  - Малах Га-Мавет... - пробормотал Антон, отчего старик и Маланка вздрогнули.
  - Не произноси этого имени вслух, - прошептала Маланка.
  - Вы его видели?! - потрясенно спросил Зимин.
  - Ага. Дважды.
  Повисла жуткая тишина. Еле-еле было слышно, как где-то вдали заливается бешеным лаем Полкан.
  - Нехорошо, - пробормотал старик. - Очень нехорошо. Вам повезло, что вы ещё живы.
  - Вы знаете, что он такое?
  - Немногое. В Троекнижии сказано, что Нечистые, ангелы смерти, или, как их еще называют, Скитальцы - это рабы наиболее темного и опасного воплощения Живого Бога, Тефета, его гончие и палачи, которых Он направляет для расправы с неугодными. Как Т-киллеры в теле человека охотятся на опухолевые клетки и вирусы, так и эти. Они обитают под тканью видимого нам мира, но иногда могут разрывать её и являться сюда - особенно если их призвать нужным проклятьем, испытывая при этом муки смерти. По сути это вампиры ненависти. Когда они рядом, человека начинает обуревать лютая, неконтролируемая злоба, которой они и питаются. Как правило, это заканчивается для жертвы плачевно, потому что злоба и ненависть - самое разрушительное из чувств. Именно ненависть Ульяны к отцу Прокопию приманила сюда Нечистого. Он приходит в общину каждый год, примерно к дате летнего солнцестояния и не успокоится, пока не поглотит отца Прокопия.
  - Почему они не убьют эту тварь? Или не сбегут отсюда?
  - От него не убежать. Его нельзя убить. По крайней мере, обычными способами. Уже пытались. Ружья дают осечку, холодное оружие на глазах ржавеет и рассыпается в труху, взрывчатка и яд не дают эффекта. Но пастырь хитер - он нашел способ на время от него избавляться. Каждый год он выбирает из числа жителей "самого грешного" и приносит его в жертву Нечистому при помощи особого обряда, после чего тот отступает, набив себе брюхо. Это сеет страх и сомнение в сердцах людей. На них и держится власть Прокопия. Когда-нибудь такой жертвой стану и я...
  - Откуда вы знаете?
  - Отец Прокопий сам мне все рассказал. Священникам тоже нужна исповедь, а я - единственный здесь, кому он может открыть свои гнусные тайны. Даже если я начну говорить, я всего лишь чужак, выживший из ума старик, меня никто не станет слушать.
  - Но ведь нужно же что-то делать!
  - Что могут сделать безногий слепой дед, девушка и парень против сотни осатаневших сектантов и монстра из другого измерения? - усмехнулся Зимин. - Вам нужно бежать, как только представится шанс. Вы ещё молоды, судя по голосу. Спасайте свою жизнь и постарайтесь забыть обо всём, что здесь видели. Другого пути нет...
  Вдруг снаружи раздался пронзительный женский визг. Ему вторил отчаянный вой Полкана и ещё какой-то шум.
  - Началось, - сказал старик.
  Встревоженная Маланка быстро подошла к лесенке и полезла из погреба. Пока Антон размышлял, пойти ли за ней, сверху раздался испуганный вздох, после чего она снова спустилась и поспешно захлопнула за собой люк, будто кто-то за ней гнался.
  - Нечистый в деревне, - прошептала она и прижала палец к губам.
  Все замерло.
  Антон не знал, сколько они так просидели. Сперва с улицы доносились какие-то звуки, но потом все стихло. Антон ежился и представлял, как по улочкам деревни медленно движется высокая черная фигура, и три потусторонних глаза прожекторами просвечивают каждый дом насквозь в поисках жертвы. И этот зловещий, сводящий с ума непередаваемый шепот, прямо в голове:
  Шагаон ше ала Тефет, окхо текех Агонаи...
  Наследники наверняка попрятались, в спешке заколотили изнутри окна и двери. Лишь бы не видеть это непостижимое, невозможное, запредельное.
  Антон обернулся. Старик лежал у дальней стены и еле дышал. В темноте фельдшер нащупал руку Маланки и сжал ее. По сравнению с его рукой, она была ледяная. Маланка вздрогнула и еще раз пронзительно посмотрела на него. Будь они в другой ситуации, Антон попытался бы ее поцеловать. Но сейчас он просто смотрел, ощущая как тяжело бьется сердце.
  Через какое-то время дверь в доме Маланки вдруг отворилась, и по полу над их головами заскрипели шаги. Люк резко распахнулся, и повеяло холодом. Маланка вырвала руку у Антона и зажала рот, чтобы не закричать.
  В погреб спускался Прокопий. Клобук его сбился, борода топорщилась, словно он только что видел нечто ужасное и бежал.
  Антон вскочил было, но тут же сел. Прямо на него смотрело дуло заряженного ружья. Пастырь явно ожидал сюрпризов.
  - Вот как, - пробормотал он. - Мы тебя по всему лесу ищем, а ты вот где. Что, Ефим Кузьмич, никак гостя у себя принимаете?
  - Гори в аду, чертов культист, - отозвался Зимин. Антону показалось, что голос его несколько изменился и звучал неестественно злобно. Он и сам начал ощущать, как в груди снова поднимается неведомая ярость. Но теперь он знал её причину.
  Глаза Прокопия сверкнули недобро.
  - Разве так отвечают на добро и гостеприимство? Разве не дозволил я вам жить тут, в сытости и комфорте? Разве не навещал каждую неделю с гостинцем и доброй проповедью?
  - Ты мне ноги отрезал, мразь! И заставил смотреть, а потом ослепил! Чтоб ты сдох! - прорычал Зимин, привстав, и снова упал на лежанку без сил.
  - А ты, Маланка, - уставился пастырь на девушку. - Разве не окружил я тебя всяческой любовью и заботой? Разве не оградил от похотливых глаз иных мужей в общине?
  - Только лишь, чтоб сберечь для себя! - холодно произнесла она. Ненависть в Антоне вспыхнула с новой силой. До него дошло не сразу. А когда дошло, он будто с катушек слетел.
  - Ах ты старый извращенец!!! Она же твоя племянница!
  Пастырь вздрогнул.
  - Все растрепал, бес плешивый! Ну погоди же. Вот с Нечистым управимся, будет мне отмщение, и аз воздам! Всем воздам за грехи...
  - Грехи?! - Антон будто на замечал направленного на него ствола. - Да ты кем себя возомнил, дядя? Святошей, праведником?! Ты же сам здесь главный грешник и есть! Лжец, лицемер, предатель и убийца!
  - Да как ты... - пастырь задыхался от гнева. Ещё никто не смел ему так дерзить.
  - Какое ты вообще право имеешь судить, кто тут грешен, а кто нет? У самого рыльце в пушку! Это по твою душу сюда эта тварь каждый год шастает, а ты, чтобы свою шкуру спасти, людей убиваешь! Так тебя твой Живой Бог учил?!
  - Заткнись!!! - взревел отец Прокопий, направил ствол прямо Антону в лицо, взвел курок и нажал на спусковой крючок. - Не смей...
  Антон бросился на пастыря, резко поднырнув под ствол. Завязалась борьба. Двое вцепились друг в друга, как обезумевшие звери, зарычали, завыли. Пастырь с Антоном кружились в каком-то странном неуклюжем танце, налетая на полки с соленьями, мешки и бочки, круша все на своем пути. Священник таскал Антона за волосы, тот в ответ схватил его за бороду, а потом и вовсе попытался выдавить глаза. Бах! Раздался выстрел, подвал на миг осветило вспышкой, остро запахло порохом. Пастырь, наконец, повалил Антона, сел сверху и принялся душить, прижав горячий ствол к горлу. Изо щелей между оскаленными зубами у него струилась кровь вперемешку со слюной. Она стекала на всклокоченную бороду, на амулет Грозного Солнца, на рукава изодранной рясы, на искаженное гневом лицо Антона, и тот чувствовал, что воздуха не хватает, что силы покидают его, и бороться бессмысленно...
  - Тефет ла шала ткел ле... - слышится шепот.
  Бам! Лицо Антона осыпают осколки стекла. Туша пастыря валится рядом без сознания, на затылке красный след. Над ними стоит Маланка, в её руках только что была тяжеленная банка, а теперь на ладонях лишь порезы и кровь. Антон с воем хватает осколок стекла, тянется, чтобы прирезать эту гниду в рясе, что лежит рядом, выколоть его глаза, отрезать уши и нос, вскрыть горло, исполосовать, вынуть кишки, сердце и легкие, намотать на пальцы, чтобы сладкая кровушка стекала, и он упивался бы ей, и смерть, мясо, желчь, лимфа, Тефет, резать, мразь, убить, убить, убить...
  - Нет!!!
  Этот крик... Этот голос, такой знакомый. Кто-то обнимает его, целует. Слезы текут по щекам.
  - Не поддавайся! Это не ты, это он, Нечистый...
  Кровавое безумие утихает... Маланка. Он узнал её
  Совершенно обессиленный, Антон рухнул на спину и выпустил осколок из рук. Исступление уходило, уступая место боли и измождению. Никогда еще Антон не чувствовал себя настолько опустошенным и разбитым. Из него будто высосали всю кровь, а потом долго пинали коваными сапогами. Маланка суетилась рядом, помогла ему сесть на лежанку, обрабатывала раны, заставила сделать несколько глотков какого-то жгучего снадобья из бутылки, отчего он немного ожил. Но главное - она гладила его по голове и плечам, и, несмотря на ушибы, эти прикосновения были ему приятны. Они пробуждали в нем что-то доброе и, казалось бы, навечно забытое... Силы медленно возвращались...
  Придя в себя, Антон посмотрел на Зимина. Тот был мертв. Зашитые глаза таралищилсь в потолок, на лице застыло удивление. В боку - кровавая рана от выстрела. Маланка села рядом со стариком и бережно накрыла ему лицо тканью.
  - Прощайте, Ефим Кузьмич...
  Антон вдруг заплакал. Ему стало невероятно жалко профессора, Маланку, себя...
  - Господи, ну за что?! Что мы такого сделали?
  Ответом был стон пастыря. Он медленно приходил в себя. Антон встал, взял в руки винтовку и наставил на отца Прокопия.
  - Не надо, - пролепетала Маланка. - Отпусти его.
  - Но он же нас не отпустит, - возразил Антон, видя, как пастырь продирает глаза.
  - Безоружного убьешь - душу свою погубишь, - отозвалась девушка, и Антон понял, что не сможет сейчас застрелить человека, пусть и такого.
  Пастырь со стоном сел, держась за голову, и посмотрел на Антона, удивленный, что все еще жив.
  - Уходи, - пробормотал Антон. - Прочь. Сам разбирайся со своим Нечистым, это твой груз. А нас в покое оставь.
  Пастырь лишь грозно зыркнул на него и молча полез из подвала.
  - Есть чем окна заколотить? - спросил Антон, когда священник ушел.
  
  / / /
  
  Времени у них было немного. Может, полчаса. Пока пастырь оправится, народ соберет, перевооружится. По лесу им от наследников не сбежать. Остается драться. Он как зверь, загнанный в угол, так просто живым не дастся.
  Первым делом они с Маланкой заперли дверь на широкий засов и для верности придвинули тяжелый стол. Затем Антон взял из подвала молоток, гвозди и доски от обвалившихся полок и наспех заколотил два небольших окна на первом этаже, а также маленькое окошко на чердаке. Пока работал молотком, Антон бросил мимолетный взгляд на улицу и увидел Нечистого. Тот стоял посреди села, в самом центре, у колодца, и будто бы глядел на церковь, не обращая внимания на фельдшера. Больше никого Антон не увидел - все попрятались по домам, лишь Полкан неистово выл в своей конуре. Фельдшер с удивлением отметил, что практически не чувствует ненависти. Видимо, сейчас он этой твари не интересен...
  Из оружия у Антона была двустволка Прокопия, притороченный к ремню патронташ с несколькими патронами да увесистый молоток, а Маланка взяла с печи ухват, так что им было чем держать оборону. Мой дом - моя крепость.
  Не успели они закончить подготовку к осаде, как над деревней раздался тревожный колокольный звон. Антон выглянул в щель меж досок и увидел на колокольне Прокопия. Сперва на его зов никто не отзывался, но затем одна за другой стали отворяться двери окрестных домов, и отовсюду к церкви потянулись наследники. На каждом были все те же островерхая маска пугала и балахон из мешковины. В руках люди держали вилы, косы, топоры и кувалды. Все они медленно и робко шли мимо нечистого, стараясь не смотреть в его сторону, будто и не было посреди деревни этой жуткой потусторонней нечисти. Один за другим они скрылись в лоне церкви, после чего колокол умолк.
  - Что он от них хочет? - спросил Антон.
  - Они должны выбрать жертву, - сказала Маланка. - Самого грешного среди нас. Его следует сжечь на глазах у Нечистого. Тогда тот уйдет и оставит деревню еще на год.
  Через какое-то время дверь церкви распахнулась, и процессия наследников во главе с отцом Прокопием двинулась к дому Маланки. В одной руке священник держал толстенную древнюю книгу, а в другой - непонятно откуда взявшийся маузер времен Второй мировой. Рядом чуть позади шагал Архип и нес над головой потрепанную хоругвь. На ней Антон различил все тот же знак Грозного Солнца, вышитый золотыми нитками.
  - Да спа-си нас, нас-ле-ди-е Жи-во-го Бо-га Все-вы-ы-шнего! - пел хор голосов из-под масок, монотонно чеканя слог.
  Антон перезарядил ружье. В школе с отцом он иногда ходил стрелять в тир и даже бывал с ним на охоте, и потому знал, как обращаться с оружием.
  Минуту спустя вся деревня, чуть меньше сотни человек, выстроилась у дома Маланки. Отец Прокопий подал знак, и несколько плечистых фигур в масках бросились к двери.
  БАБАХ!
  Антон пальнул из своей деревянной бойницы в ногу ближайшего, и тот с криком упал. Остальные попятились.
  - Следующего убью! - заорал Антон, перезаряжая ружье. Патронов осталось еще на пять выстрелов, и пастырь наверняка об этом знал.
  - Разве убоимся оружия земного пред лицом кары небесной?! - выкрикнул отец Прокопий и вскинул маузер. Антон резко отпрянул от окна, и доску, у которой он стоял, пронзила пуля. Двое мужиков с топорами снова ринулись на штурм, но дверь не открылась под их натиском. Тогда они принялись рубить сухие доски. Раз! Раз! Раз! Чей-то острый топор расколол дверную доску, и с той стороны показалась маска с прорезями для глаз. Антон выстрелил. Тело с той стороны рухнуло навзничь.
  Наповал.
  - Убивец! - заверещал кто-то. - Смерть убивцу!!!
  - Истинно говорю вам, нет греха, коим не погнушался бы сей неверный! - кричал отец Прокопий. - Идите и приведите его, дабы искупил он содеянное огнем и кровью! И деву, что предала род свой, отступилась от традиций и наплевала на все святое, во что мы верим - тоже приведите! Да постигнет их кара Отца нашего! Да хранит нас Бог Живой и Милостивый!
  Сразу два десятка наследников в масках рванулись к дому. Кто-то бросился на дверь, кто-то к окнам, кто-то схватил лестницу и полез на крышу. Будь здесь иные способы попасть внутрь, Антон с Маланкой не продержались бы и пяти минут. Однако дом был очень маленький, а дверь и окна - совсем небольшие. К тому же нападавшие устроили натуральную свалку и мешали друг другу, так что взять избу штурмом быстро не получилось. Окровавленные руки наследников разбили стекла и тянулись к Антону через заколоченные доски, как в каком-нибудь фильме про зомби, но не могли дотянутся, а он в ответ бил их молотком по пальцам, по запястьям, по головам. Маланка, что с детства привыкла ворочать в амбаре сено и носить тяжелое коромысло с водой, умело орудовала ухватом. Несколько раз Антон стрелял в упор, когда кто-то особо ретивый пытался пролезть через щель в двери. Сколько он убил или покалечил, фельдшер старался не думать.
  Битва длилась всего пятнадцать минут, но штурм так и не увенчался успехом. Наследники расползлись по сторонам зализывать раны. Как раз вовремя, так как силы Антона с Маланкой уже были на исходе.
  - Черт с ними, пускай так горят! Тащите хворост, - вдруг услышал Антон слово пастыря, и внутри снова все похолодело. В стволе у него оставался всего один патрон, и он не хотел расходовать его зря. Им оставалось только с досадой смотреть, как со всех сторон к их убежищу подтаскивают вязанки хвороста, явно заранее приготовленные для жертвенного костра.
  - Проникнутое скверной - да очистится пламенем! - рокотал отец Прокопий, осеняя дом знаком Грозного Солнца. - Рожденное во грехе да искупит грехи страданием великим и смертью! Мы - наследники Живого Бога и Лукиана, пророка его! Праведен путь наш! Чисты помыслы наши! Нет в нас греха, и не потерпим его мы на земле своей! Прими, святой огонь, от нас жертву сию да помилуй смиренных рабов твоих! Шаон ак теллех!
  Затрещал пожираемый огнем хворост, и черные клубы дыма стали окутывать дом со всех сторон. Антон задыхался от кашля.
  - Пригнись скорее! - крикнул он Маланке и лег на пол, где было больше кислорода. - Нужна мокрая ткань...
  Пламя стремительно разгоралось, и вот дом уже окружен настоящей стеной огня. Взявшись за руки, наследники принялись водить вокруг него хоровод и громко петь. Кто-то из них бился в исступлении и истерично рыдал, а кто-то, как пастырь, молча взирал, и языки пламени плясали в их глазах.
  Над деревней сгущались тучи.
  - Славь-ся цар-стви-е Жи-во-го Бо-га на-зем-ли и на не-бе! Сла-вим мы Е-го бес-смерт-но-е нас-ле-ди-е во ве-ки ве-ков ша-он!
  - Шаон! Шаон ак теллех!
  - ШАОН!!!
  Сверкнула молния, и раскат грома прервал буйные молитвы. Кап-кап-кап! Заморосил мелкий дождь, с каждой секундой усиливаясь и превращаясь в настоящий летний ливень. Пламя шипело и корчилось, отступая перед натиском воды, и черный дым сменился белым густым паром. Пастырь и другие наследники замерли, глядя на чудо, не в силах шевельнуться.
  - Он... Он помиловал их! Простил грешников!
  - Не может быть... Как?!
  - Но... Нечистый не уходит!!!
  Тут все будто бы вспомнили, что все это время потусторонняя тень никуда не исчезла, она по прежнему высилась в центре деревни у церкви и безучастно взирала на происходящее.
  - Видать, ошиблись мы... Есть и более грешный среди нас!
  Волна ужаса охватила наследников. Он стали озираться друг на друга, но маски скрывали их лица. Вдруг одна из фигур с ржавыми вилами в руках сдернула мешковину, и все увидели, что это мать убитого Гаврюши.
  - А я знаю, кто грешен! Кто сыночка моего невинного убил! - безумно вскричала она и с размаху всадила вилы в грудь стоящего рядом мужчины. Те самые, которыми закололи деревенского дурачка. Мужик с хрипом схватился за вилы и упал на колени. Женщина стащила с него маску, и все увидели застывшее лицо Архипа. Кровь сочилась у него изо рта и ноздрей. Испустив последних вздох, он рухнул лицом в грязь.
  Баба захохотала.
  - Вот тебе, паскуда! По мощам и елей!
  Затем она повернулась в сторону Нечистого и заорала.
  - Теперь доволен? Его жри, не меня! Ты же за тем пришел?!
  И тут же свалилась под резким ударом топора по затылку. То жена Архипа опомнилась, взяла из холодных рук мужа топор и отомстила убийце.
  - Христина, нет!!! - заорал какой-то мужик, бросившись с кувалдой на жену Архипа...
  И наступило безумие.
  Словно костяшки домино, один за другим наследники валились в кровь с грязью, пронзенные, разрубленные, со вспоротыми животами, перерезанными глотками, разможженными черепами и переломанными конечностями. Неописуемые нависть и страх, годами копившиеся в людских сердцах, наконец, вырвались на волю, и наследники крошили друг друга в капусту, в кровавый фарш, и никакие вопли и заклинания отца Прокопия уже не могли их остановить.
  Когда на пастыря бросился один из мужиков с косой, он машинально вскинул маузер и выстрелил ему в голову. Убитый наповал рухнул к ногам священника, и тот понял: все кончено.
  Ярость и страх уже почти лишили его воли, но Прокопий все же заставил себя идти. Он шел к Нечистому. Шаг, еще шаг. Они даются ему все труднее, будто земное тяготение усилилось в разы. Он поднимает пистолет и целит прямо в черную бездну, разверзшуюся ткань реальности, отдаленно похожую на фигуру, силуэт причудливого существа. Чудовищным усилием пастырь давит на спусковой крючок, снова и снова. Щелк, щелк! Осечка, осечка, ОСЕЧКА! Маузер на глазах ржавеет в руке, а ладонь покрывается волдырями... С нечеловеческим ревом Прокопий отбрасывает бесполезное оружие и бросается на фигуру с голыми руками и...
  ...та принимает его с распростертыми объятиями.
  Обнимает, как отец блудного сына, что забыл дорогу домой и, наконец, вернулся. На миг две фигуры сливаются в одну, а затем исчезают, будто рассеченный черной раной воздух затягивается с тихим шепотом.
  Шагаох ше ала Тефет, окхо текех Агонаи...
  Смертью правит Тефет, сплетает судьбу Агонаи.
  На улице перед домом Маланки, где только что творилось невообразимое, нет ни одной живой души. Лишь груды окровавленных тел в грязи. Дождь заканчивается так же внезапно, как и начался. Ветер гонит грозовые тучи прочь, и где-то далеко над лесом занимается алый рассвет.
  Обгоревший остов дома Маланки вдруг оживает. Где-то внутри отворяется дверца, ведущая в погреб. Обвалившиеся доски и бревна приходят в движение, и из открывшегося проема на свет выбираются Антон и Маланка. Они все в саже и копоти, кожу их покрывают ссадины, ушибы и ожоги, на лицах - мокрые тканевые повязки. Но они живы. Кругом тишина. Нечистого нигде не видно.
  - Что за... - бормочет Антон.
  Он бредет меж тел, одурело глядя по сторонам. На глаза попадается отрубленная голова пса Полкана. Босая нога наступает на что-то острое, липкое, и её пронзает далекая тупая боль. Грабли. Заражения не избежать, лениво думает фельдшер, но ему как будто все равно.
  Где-то вдали слышится плач. Маланка бросается к ближайшему дому, и Антон провожает её запоздалым взглядом. Вскоре она выходит, ведя за собой шестерых маленьких детей - тех самых, за которыми она обычно приглядывала. У детей тканью завязаны глаза.
  - Тише, тише, все хорошо, - шепчет она им и ведет прочь из деревни. Антон на ватных ногах бредет следом. По дороге спотыкается обо что-то, глядит. Книга. Большая и очень старая. Антон нагибается и подбирает ее, стирает грязь и кровь с обложки, читает: Троекнижие Грозного Солнца. В этот момент Антон понимает: он возьмет книгу с собой. Он не знает, почему и зачем. Просто так надо. Все вместе они - Антон, Маланка и дети - идут в сторону леса. Туда, где расцветает оранжевый, похожий на ядерный взрыв, солнечный диск.
  
  
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"