Аннотация: Молодой россиянин приезжает работать в законсервированный советский посёлок Пирамида на острове Шпицберген, где с ним происходит нечто загадочное.
Вставай, проклятьем заклейменный,
Весь мир голодных и рабов !
Кипит наш разум возмущенный
И в смертный бой вести готов.
Весь мир насилья мы разрушим
До основанья, а затем
Мы наш, мы новый мир построим,
Кто был никем, тот станет всем!
"Интернационал"
Китайцы радовались, как дети. Едва вереница шумных красных снегоходов добралась до пункта через белые пустоши, они побросали вещи и высыпали на площадь между темнеющий на фоне гор кирпичных коробок и принялись без конца фотографировать - дома с пустыми окнами, величественный и равнодушный седой хребет, друг друга и, конечно, бюст Ленина в центре, самый северный в мире. Картинка весьма угрюмая, особенно в полярную ночь, когда даже в полдень солнца не видно, и всё затянуто сизым фильтром. Трое американцев и пожилая супружеская пара немцев, затесавшихся в группу, были чуть более сдержанны - с чувством собственного достоинства расхаживали, заложив руки за спину, понимающе и с умеренным любопытством кивали, а после сделали одно-единственное селфи с гидом Сергеем.
- Добро пожаловать в посёлок Пирамида, западный Шпицберген, - сказал им по-английски Сергей, поправляя висящее на плече ружье. - Некогда это место было своего рода витриной советского строя для Норвегии и других западных стран. Также здесь работала самая северная в мире угольная шахта, но в 1998 году её закрыли. Так что теперь это скорее мемориальный объект для туристов под протекторатом Норвегии. Сейчас у нас по плану обед, потом экскурсия и небольшая культурная программа. Далеко не разбредайтесь, нас иногда навещают белые медведи.
Американцы из вежливости посмеялись, после чего вся группа отправилась в столовую. Внутри на входе туристов встретила симпатичная, явно после ремонта, лестница похожими на кегли белыми стойками и голубыми поручнями, а также раскинувшаяся на всю стену умилительная мозаика - белый мишка стоит на берегу арктического залива, по которому плавают льдины, вдалеке возвышается горный хребет, и над всем этим великолепием сверкает холодное северное солнце. На раздаче приветливо улыбалась повариха тётя Валя:
- Проходите, мои хорошие, кушайте! Проголодались поди с дороги. Приятного аппетита!
На обед была простая с любовью приготовленная домашняя еда - "витаминный" салат, борщ с мясом и сметаной, хлеб, котлеты, пюрешка, компот из сухофруктов. За последние полвека рацион тут не слишком изменился.
- А сколько в посёлке жителей? - спросила Сергея фрау из Германии. Гид на секунду оторвался от еды и стал прикидывать в уме.
- Сейчас февраль, так что немного, человек десять... Получается, Валентина с мужем, они заведуют столовой. В администрации двое, - глава посёлка и шериф, норвежцы. Медработник в больнице, инженер на станции, персонал гостиницы трое, я проездом... Ах, да, ещё Степан, наш киномеханик, он заведует здесь культурным центром и кинотеатром. Между прочим, самый северный в мире кинотеатр, недавно открылся. Вот, кстати, и Стёпа.
В столовую вошёл невысокий молодой человек с густой каштановой щетиной на лице. На вид ему было лет тридцать, но он уже начал лысеть. Одет он был в тёплые лыжные штаны и коричневый вязаный свитер с воротником по самый подбородок, как у Хемингуэя. Вошедший молча пожал руку Сергею, приветливо помахал группе и отправился за подносом.
/ / /
Больше всего я люблю две вещи - свою работу и кино. Так получилось, что степень кандидата филологических наук не очень помогала моему отцу кормить нашу семью в 90-е, так что через знакомых он подвизался торговать палеными VHS-кассетами на Горбушке. И вот, году в 94-м, - мне было три года, - папа притащил домой наш первый видак. Кажется, Panasonic, но я уже плохо помню. Пользуйся, Стёпа, только глаза не испорти. В общем, смотреть кино я начал примерно тогда же, когда и говорить. Несмотря на большую эрудицию и начитанность, особой разборчивостью в выборе фильмов папа не отличался, тащил с "работы" всё подряд, и долгими вечерами мы без конца пересматривали боевики со Шварценеггером и ван Даммом, всего "Крепкого орешка", "Смертельное оружие", "Кошмар на улице Вязов", какие-то ужастики про слизней-убийц, Чужих и чего-только-не. Удивительно, но маленький я совсем не боялся даже самой лютой жести на экране - наоборот, подобное тянуло меня, как магнитом. Потом на день рождения папа подарил мне целую кучу кассет с диснеевскими мультиками - "Король Лев", "Красавица и Чудовище", "Аладдин" и многие другие. Легендарные голоса Володарского, Гаврилова, Иванова - фактически, это музыка, под которую прошло моё детство. Но наибольшее впечатление на меня произвел фильм "Назад в будущее" Роберта Земекиса, все три части. Кажется, я посмотрел их раз миллион, выучил наизусть каждый кадр, и всё равно мне было мало. Наверное, на сотый раз я для себя решил, что хочу связать свою жизнь с кинематографом. Так и получилось.
Много лет прошло с тех пор, сменилось несколько эпох, я окончил киноведческое отделение ВГИКа, успел жениться и развестись, сменить пару профессий, пожить в нескольких городах, а кино всё так же манило меня. Вот только я сам никак не мог найти себе места, пока однажды не подвернулась возможность. Когда я в очередной раз сидел без работы, через старых вузовских товарищей до меня долетел далёкий зов - на Шпицбергене ищут киномеханика. Я даже за картой полез: где он там, этот загадочный Шпицберген? Оказалось, крайний север. Дескать, благодаря отдаленному расположению и климату там сохранилась редкая коллекция советских фильмов, тысячи полторы уникальных плёнок, которые на материке можно достать лишь за огромные деньги, а то и вовсе не найти. Какие-то местные активисты привезли из Баренцбурга в Пирамиду кинопроектор и пытались устроить кинопоказ, но без опыта и навыков это дело оказалось неподъемным. Нужен был маньяк со знанием дела, готовый бросить всё на большой земле и отправиться в заброшенные снежные пустоши - налаживать местное оборудование, разгребать архивы, показывать людям кино. Короче, им нужен был я.
До острова мне каким-то чудом удалось добраться прямым чартерным рейсом прямо из Москвы. Ещё какое-то время занял путь от Лонгйира до посёлка на снегоходе. В Пирамиде меня приняли с распростертыми объятиями, как нового члена семьи. Так началась моя новая жизнь.
Первые впечатления были очень необычными - как будто я преодолел некий порог и оказался в царстве мёртвых, навеки застывшем здесь среди льдов и снегов. Проходя мимо огромной вывески "НАША ЦЕЛЬ - КОММУНИЗМ!" у одного из домов, я словно сам обратился в одного из местных призраков, или даже в шамана, которому предстояло возродить дух этого места из небытия.
Пирамида напоминала то ли Териберку, то ли Припять. Многое здесь осталось таким, словно люди в какой-то момент все разом ушли или исчезли, а их вещи, дома и прочие следы материальной жизни остались, и это завораживало. Бродя по местным улочкам, заходя в заброшенные дома, я представлял себе суровых шахтеров из 50-х, которые ехали сюда за новой жизнью, за мечтой, на более солидные северные пайки и хорошее снабжение, не только добывать для своей страны уголь, но и служить примером, демонстрировать на себе преимущества нашего строя. Как каждое утро они облачались в рабочую форму и спускались в забой, а вечером коротали часы кто за книгой, кто - за просмотром фильма в специально возведенном Доме культуры и спорта. А чем ещё заняться в долгую полярную ночь? Здесь устраивали спортивные секции, кружки, самодеятельность. Все фильмы, которые шли в советском кинопрокате, присылались сюда, на Шпицберген. Здесь было всё для счастливой жизни, несмотря на суровые условия - все должны были видеть, что у нас всё хорошо. Нет, не так: у нас - лучше всех.
Казалось, это было навсегда, пока вдруг не закончилось. Как с теми же Майя, люди исчезли, а Пирамида осталась. Осталась и техника, и инструменты, и киноплёнки. А кому их было отсюда вывозить, куда, да и зачем? Так они и пролежали тут десятки лет, без отопления, без всего. Благо, на Шпицбергене холодно и достаточно сухо, нет сильной влажности, никаких насекомых и грибков, температура постоянно низкая, здесь всё сохраняется, как в холодильнике. Недаром тут рядом расположено то самое "Хранилище Судного дня". Если где-то кто-то вдруг чего - катастрофа или ядерная война, - у человечества будет запас семян растений и культур, чтобы возродить цивилизацию. Мудро, но печально.
Помню, когда впервые вошёл в киноархив, ощущение было, словно попал в сокровищницу Аладдина. Чего тут только не было! И уникальные пропагандистские фильмы на норвежском языке, и классика советского кино, и всевозможные кинохроники, киножурналы "Новости дня", "Советский спорт", документальные фильмы о Севере. Всё в идеальном состоянии! С оборудованием, конечно, всё было не так красочно, пришлось повозиться, кое-что даже заказать с материка, но в итоге процесс пошёл. 22 июня 2019 года я провёл свой первый показ, посвященный годовщине начала Великой Отечественной войны. Специально приехала группа российских туристов, собрались все местные - летом тут население увеличивается раз в пять. Я полностью показал двухсерийный фильм "Они сражались за Родину". На широком экране совсем другое ощущение, чем на ноутбуке или по телевизору. К тому же это была та самая пленка, которую напечатали ещё при жизни режиссера, в тот же время, когда фильм шёл в советском прокате. И мы смотрели её не где-нибудь, а в Пирамиде! Это было нечто, настоящее счастье! Я даже прослезился, когда в конце фильма во время титров несколько человек встали и начали мне аплодировать. Мой кинотеатр, словно первый ребенок, появился на свет. В ту секунду я всем своим телом и духом ощутил, что именно к этому я шёл всю свою жизнь.
/ / /
- ...А здесь был кабинет местного начальника КГБ, - сказал Сергей, пропуская американцев вперёд в дверях. В этом небольшом и не примечательном помещении они принялись фотографировать активнее. - Вот, смотрите, тут даже печка-буржуйка осталась - во-первых, для отопления, ну и для того, чтобы можно было быстро сжигать конфиденциальные документы, само собой.
Американцы столпились над маленькой ржавой печкой в углу, по очереди заглядывали внутрь, будто ожидая увидеть там слегка обгоревшую папку с секретными протоколами, но в темном отверстии виднелись лишь горстки застарелого пепла.
Я курил у разбитого зарешёченного окна, где на подоконнике намело уже целый сугроб, искоса поглядывая то на американцев, то на здание культурного центра, что виднелось отсюда на другом конце площади. Слушая уже в который раз рассказ Сергея про посёлок, я всё представлял того КГБшника, что когда-то зябко жёг тут бумаги, глядя на белый безмолвный мир через прутья решётки. Проклинал ли он судьбу, что забросила его так далеко? Или гордился возложенной на него миссией?
- Нет, пожалуйста, не надо так делать! - вдруг всполошился Сергей. Одному из американцев очень уж понравился узор на плитке за печкой, так что он взял кусок кирпича и принялся откалывать её себе на память.
- Well, everything already fell apart here, so what's the difference? - спросил тот как ни в чём ни бывало.
- Считайте, что это памятник культурного наследия, - напрягся Сергей, и американец картинно подняв руки вышел, всем видом говоря, что не очень-то и хотелось.
Группа отправилась дальше, а я задержался в дверях. Что-то привлекло моё внимание. Скол плитки, оставленный американцем. Подойдя к печке и присев на корточки, я протянул руку к разбитой кирпичом стенке, где виднелось еле заметное отверстие - и почувствовал лёгкий сквозняк. Похоже, в стене была ниша.
Подождав, пока голос гида и гомон туристов стихнут, я осторожно продолжил начатое американцем - подобрал кусок кирпича и начал расковыривать плитку. Поддавалась она плохо, поэтому я взял рядом с печкой ржавую кочергу и несколько раз от души врезал ею по плитке, так что на пол посыпалась белая крошка. Как и ожидалось, за плиткой оказалось пустое пространство, видимо, когда-то сделанное под вентиляцию или отопление, но потом скрытое от чужих глаз. Заглянув туда, я увидел в глубине какой-то предмет. Что это?
Странное любопытство овладело мной, и я практически улёгся на грязный пол, запустив руку в дыру по самое плечо, пока наконец не нашарил находку, ухватился и с силой потянул на себя. Пальцы нащупали знакомую холодную тяжесть - в руках лежал потускневший жестяной футляр от кинопленки. Обычный, без каких-либо опознавательных знаков, если не считать рельефной пятиконечной звезды по центру. Совершенно точно не пустой.
Моё сердце забилось чаще. Ещё одна плёнка, здесь? Замурованная. Кем? Зачем?! Воровато оглядевшись, я тут же сунул её под куртку и поспешил уйти, пока меня тут никто не застукал.
/ / /
Вечером во время киносеанса я специально поставил американцам "Брат 2" Балабанова. Конечно, не из местных архивов - это я уже специально заказывал из Москвы. Пока мы с Серёгой смеялись с заученных наизусть шуток, развалившись на последнем ряду, наши гости то и дело недоуменно оглядывались на нас, и я показывал им большой палец.
- Фэймос рашн муви. Вэри кул, - говорил им я, на что они лишь пожимали плечами.
- Необычный у тебя репертуар сегодня, - усмехнулся Сергей, пожимая мне на прощание руку после сеанса.
- Несём, так сказать, искусство в массы.
- Мы завтра рано утром отчаливаем, так что давай, не скучайте тут, до следующего раза.
Мы тепло расстались, как старые друзья. Наконец, всё ушли, я запер двери, и чуть трясущимися руками поспешил в свою рубку - меня ждала плёнка, та самая. Пожалуй, даже отцовскую порнуху в детстве я врубал не с таким волнением. Осторожно вскрыв футляр, я извлёк крупную чёрную катушку плёнки, почти новую, будто её только напечатали. Судя по объему, примерно на час по хрону. Бережно, словно величайшее сокровище, я протёр её от частиц пыли и вставил в проектор. Катушка привычно затрещала, луч света пронзил темноту зала, и на экране появились огромная надпись "ЦЕНТРНАУЧФИЛЬМ". Я поспешил в зал и уселся на свое любимое место в центре, где звук и обзор были лучше всего.
Фильм оказался чёрно-белым. На экране возник пожилой мужчина в профессорском пиджаке и больших очках с толстой роговой оправой, чем-то похожий на академика Валерия Легасова из старых документалок про Чернобыль. Он стоял за деревянной кафедрой в какой-то университетской аудитории на фоне доски, целиком исписанной мелом. Я смутно различил какие-то звездные схемы, символы из высшей математики, слова "онтология", "мыследеятельность" и что-то ещё.
- Здравствуйте, уважаемые зрители! Вашему вниманию представляется экспериментальный фильм нашего НИИ нейронавтики и системной методистики имени Сергея Шелковицкого. Задача его - сугубо исследовательская, и заключается она в тщательной сонастройке и анализе своего внутреннего логоса. Обращаем ваше внимание, фильм предназначен исключительно для однократного просмотра и не рекомендуется детям до шестнадцати лет. Также советуем вам не прерывать просмотр и не покидать зрительный зал до завершения сеанса. Приятного вам просмотра!
Заиграла легкая оркестровая музыка. На темном экране промелькнуло несколько титров, после чего кадр сменился изображением огромного пшеничного поля, над которым появилось названием фильма - "РОДИНА". Несмотря на чёрно-белую палитру, я практически сразу начал представлять себе этот же пейзаж в ярком цвете, с выкрученной на максимум насыщенностью. Наливные колосья колыхались на лёгком свежем ветру, озаряемые тёплыми ласковыми лучами заходящего солнца. Камера медленно полетела над полем, и вот я уже вижу рассекающую желтизну поля просёлочную дорогу. Где-то рядом, будто с соседнего кресла звучит всё тот же мягкий, отеческий голос профессора:
- Далеко, весело бежит дорога. Как славно под вечер выйти из дома и вдохнуть золотой жар этих полей, насладиться их бескрайним гостеприимством. Прекрасен наш вольный край, зимою и летом, и в дождь, и в снег манит он своей неповторимой красотою. Где-то там за ближайшим селом раскинулось зеркальной прохладой голубое озеро. Шумит, напевает изумрудной листвой ему лес свою песню, и вторят ему струны души: я люблю тебя, моя Родина...
На экране один за другим мелькают кадры восхитительных природных пейзажей. Просторы тайги и лиственные леса центральной России, красоты Байкала и Алтая, сизые дальневосточные хребты, суровый Урал, вулканы Камчатки, побережья Белого и Чёрного морей. Я сижу, как завороженный, вдыхая через огромный экран эту неописуемую, божественную мощь нашей природы, эти просторы, луга, поля, такие родные, словно я сам лично маленьким мальчиком бегал по ним босиком, валялся в высокой душистой траве с тростинкою в зубах, украдкой обнимался с берёзками, затаив дыхание наблюдал за порханием бабочек над полевыми цветами, а потом до одури пил из крынки ключевую водицу, что принесла мне голубоглазая девчонка из нашего совхоза... Или то был сладкий берёзовый сок? Откуда-то издалека доносился глубокий и нежный голос Аиды Ведищевой: вернись, лесной олень, по моему хотенью, умчи меня олень, в свою страну оленью! Ах лето, лето звонкое, громче пой! И ветер треплет мне пшеничные кудри, и мама ласково гладит по голове, называя моим соколёнком...
- Лихие осенние грозы сменят трудовую пору августа, ударят в окна веселые дожди, и природа напитается влагой... - продолжает профессор. Музыка начинает разгоняться, в ней слышится что-то от "Грозы" Вивальди, и вот уже летят через экран ветром сорванные осенние листья, браво маршируют в школу дети в красивых красных галстуках, и учительница первая моя ведёт меня за руку, и сплетаются в голове десятки разных голосов и напевов... Буквы разные писать тонким пёрышком в тетрадь учат в школе, учат в школе учат в школе... Из чего же, из чего же, из чего же сделаны наши мальчишки? Крылатые качели летят, летят, летят... Я клянусь, я стану чище и добрее, и в беде не брошу друга никогда! Слышу голос, и спешу на зов скорее по дороге, на которой нет следа...
Глаза мои красные и мокрые от слёз, я вижу своё счастливое советское детство, которое безвозвратно ушло - и в то же время никогда не наступало. Я слышу чарующий голос Муслима Магомаева в роли трубадура из "Бременских музыкантов", что обещает мне: ночь пройдёт, наступит утро ясное, солнце взойдёт - и я ему верю... Я гуляю с папой и мамой за руку по ВДНХ, поражаюсь величию монументальных, сверкающих золотом павильонов и ем самое вкусное в мире эскимо по 5 копеек, пью сладкую газировку из красного автомата, вгрызаюсь в мягкое розовое облако сахарной ваты, катаюсь на чёртовом колесе в парке Горького. В костюме стойкого оловянного солдатика из сказок Андерсена вожу хороводы вокруг ёлки с навершием в виде красной кремлевской звезды. Сажаю кота в подаренный папой игрушечный грузовик, как в стихотворении Барто: Нет, напрасно мы решили прокатить кота в машине, кот кататься не привык - опрокинул грузовик...
Щёлк! Плёнка заканчивается. Я сижу совершенно ошарашенный, заплаканный, пропотевший насквозь, несмотря на ночной холод. Меня бьёт крупная дрожь. В совершенном бреду я встаю, выключая свет - и иду к выходу. Выхожу в бесконечную полярную ночь. Кто-то смотрит на меня из темноты, но я настолько поглощён случившимся, что иду к гостинице, шатаясь будто пьяный. Лишь дойдя до дверей, я оборачиваюсь - и вижу, что это огромный белый медведь. Он стоит метрах в тридцати от меня и разглядывает меня. Как только он видит, что я его заметил - тут же стремительно бросается в мою сторону. Скорее на автомате, нежели осознавая, что происходит - я ныряю за дверь и закрываю её на замок. Секундой позже под дверью раздаётся шуршание - зверь тяжело сопит у порога, принюхивается. Нас разделяет лишь лист железа. Наконец, незваный гость уходит, и всё стихает. С абсолютно безразличным видом я ползу до своей комнаты, падаю в постель, и океанская волна северных снов утягивает меня с собой.
/ / /
- Ты чего такой? Не спал штоль? - весело осведомилась тётя Валя, накладывая мне утром в столовой полную тарелку рисовой каши с молоком. В ответ я лишь пробормотал что-то невразумительное, и повариха взглянула на меня с каким-то подозрением, будто уличила в запое. Но мне было всё равно.
- Пей витамины Дэ и Цэ, полярная ночь - это тебе не шуточки. Зайди к нам с Колей вечерком, я тебе отложу, у меня на полгода припасено.
Я поблагодарил, обещал, что зайду, но скорее из вежливости. Я прекрасно помнил вчерашнюю встречу с медведем, и при других обстоятельствах это стало бы главной новостью дня, но я мог думать только о плёнке. О том невероятном впечатлении, которое она на меня произвела. Готов ручаться, что во время просмотра я чувствовал запахи, тактильные ощущения, эмоции из далёкого прошлого, словно я буквально совершил путешествие во времени. Никакие современные 5D-кинотеатры не способны на такое. В чём же секрет? Гипноз по заветам Вольфа Мессинга? Тайное советское НЛП? Я поймал себя на мысли, что не успокоюсь, пока не разберусь в этом феномене. Для этого мне нужно посмотреть плёнку ещё раз. Конечно же, чисто в научных целях. Даже самому себе я не готов был признаться, что готов отдать все деньги мира, лишь бы ещё раз испытать этот ни с чем не сравнимый опыт.
Дневные часы тянулись целую вечность, а вечером после ужина мне ещё и пришлось поработать: поставил для нашего инженера-электрика Василия "Весёлые ребята" 1934-го года, он очень уж просил, это его любимый фильм. Всё время, пока шла картина, я ёрзал в рубке и нетерпеливо дергал ногой, ожидая, когда же снова смогу включить "Родину". От мысли предложить Васе глянуть загадочную плёнку вместе я почувствовал укол ревности. Это я её нашел - значит, мне и смотреть. Наконец, Василий поблагодарил и ушёл, и я запер за ним дверь. Теперь меня точно не побеспокоят. Дрожащие от возбуждения руки вновь достали из закромов заветную катушку в футляре, загрузили в проектор, кнопка "Пуск" - и началось. Вновь на экране возник благостный профессор, только вот текст на этот раз он произнес почему-то другой:
- Уходят, уходят вдаль суровые годы борьбы за свободу, счастье и величие нашей прекрасной страны. Вдоволь испила она бед и лишений, умылась кровавыми слезами, досыта наелась горюшком да телами своих славных сынов...
Поначалу я даже опешил, задумался, та ли это плёнка? Или, быть может, я поставил её не той стороной? Да нет, невозможно, бред какой-то. Однако происходящее на экране быстро заставило меня забыть обо всём, так что я впился пальцами в подлокотники кресла.
На экране красный листопад октября стремительно перерастал в бушующее пламя пожара. Какие-то люди в бушлатах и папахах бежали в штыковую с мосинками наперевес и громогласно кричали "УРА!!!". Я был среди них! В ушах гремела песня: Мы шли под грохот канонады, и смерти смотрели в лицо... и вновь продолжается бой! И сердцу тревожно в груди! Я вдруг вижу себя в толпе людей, штурмующих резные решётки на воротах Зимнего! Бравурный упоительный марш уносит меня вместе с товарищами на баррикады, крейсер Аврора оглушительно палит из орудий, вокруг матросы Кронштадта с пулеметными лентами на груди, и я во всё горло ору "Да здравствует...!!!". Вдруг из-за горизонта в штыки прямо на меня прут кровавые белогвардейцы Врангеля!! Красиво идут, интеллигенция! Но с нами товарищ Чапаев, в чёрной бурке на лихом вороном, машет шашкой, строчит пулемёт Максим, и враг рассеялся, рассыпался по выжженному солнцем полю! Бей его, гони, коли, добивай! Погоня, погоня, погоня в горячей крови! Если завтра над миром грянет гром... Знал я и Бога, и чёрта, был я и чёртом, и Богом! Спрячь за высоким забором девчонку - выкраду вместе с забором!
- Но снова занимается кровавый рассвет, поднимает на востоке и на западе голову вражья гидра. Идут маршем на мою любимую Родину оголтелые тевтонские полчища, топчут её поля варварские азиатские орды. Велика ты, Русь, красива, богата всем на зависть, да много врагов у тебя, моё любимое Отечество. Кто постоит за тебя? Дай ответ. Не даёт ответа...
Как это, кто? Я, я постою! Надеваю шапку Мономаха, ох и тяжела ты, зараза! Беру в руки сталь булатную - кто к нам с мечом придёт, тот от меча и погибнет! Смотрю на рати свои православные сверкающими праведным гневом очами. Отныне буду таким, каким меня нарицаете! Грозным буду! В руки меч, карающий от Господа, приму. Дело великое совершу. Два Рима пали, а третьим Москва стоит! И четвёртому Риму не быть! Вставайте, люди русские! Вставай на смертный бой, с фашистской силой тёмною, с проклятою ордой!
И льётся, льётся кровь, своя, чужая, уже не разобрать. Дороги войны, пыль да туман... Тёмная ночь, только пули свистят по степи... Ты только жди меня, моя родная, и я вернусь! Да только чует сердце, некуда возвращаться воину, враги сожгли родную хату... Как же так?! Я шёл к тебе четыре года, я три державы покорил! Что мне медаль, неужели не заслужил я счастья?! Тогда к чему мне мир, где не будет счастливого меня? Почему другим всё, а мне ничего?! Так не доставайся же ты никому! Видать, не окончен ещё мой бой, видно ещё немало придётся крови пролить, своей, чужой...
Но не успеваю я как следует расправить плечи - как чьи-то мощные руки хватают меня, засовывают в тёмный душный вагон и долго везут куда-то на восток, где лишь синие сосны да чёрный, бесконечный, неблагодарный труд. Чувство досады, гнев, несправедливости переполняют меня - я же только что поставил полмира на колени, почему же теперь на коленях оказался я сам?! Почему меня не чествуют, не славят как героя? Почему об меня вытирают ноги? И почему те, кого я бил так нещадно, кого покорил и заставил молить о прощении - почему они теперь живут так хорошо, как мне и не снилось? Но ничего, я выживу, я умею ждать, я всем покажу, я буду работать вдвое, втрое, в десять раз больше, чтобы однажды все взглянули на меня с должным почтением! Удар за ударом тяжёлой киркой в мозолистых руках я превращаю вечную мерзлоту в цветущий сад. Вот уже в моих руках вырастает сверкающий ядерный взрыв, на страх и зависть, на зло надменному соседу, вот уже летят в космос мои ракеты, спутники, первые звери, первый Адам и первая Ева... На пыльных тропинках далёких планет останутся наши следы!
Щёлк! Плёнка давно кончилась, но в себя я пришёл только ранним утром, когда совсем уж закоченел от пронявшего меня с ног до головы пота. Тело била крупная дрожь, будто я искупался в проруби, мысли путались, глаза бегали туда-сюда, и мне стоило немалых усилий вспомнить, кто я и где нахожусь. Кое-как я дошёл до столовой, где наспех проглотил очередную тёти Валину стряпню.
- Стёпа, ты не заболел? - обеспокоилась она и хотела было померить мне температуру, но я не дался. - Сходи в медпункт, проверься, а то уже круги под глазами, глаза краснющие...
Следом за мной в очереди на раздачу стояли норвежцы, глава посёлка с шерифом, и Валя обворожительно им улыбнулась. Почему-то это здорово меня выбесило. Что ещё за низкопоклонство? Мне она так не улыбается. Это потому что не я здесь главный? Не я плачу ей те жалкие гроши, чтобы они с мужем могли держать тут свою пропахшую плесенью забегаловку? Ещё и эти двое, чего они так уставились на меня, что они вообще о себе возомнили?
Угрюмый и мрачный, как северный буран, я вернулся в кинозал и заперся там, повесим на дверь табличку "Закрыто на ремонт". Скорее, снова запустить заветную плёнку, снова услышать этот чарующий голос...
- Поздравляю вас, дорогие товарищи! Партия торжественно провозглашает: нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме! - улыбнулся мне с экрана профессор, и меня тут же накрыла волна беззаветного счастья. Скоро, уже скоро всё закончится, надо только подождать...
Я с головой ухожу в работу, в бесконечную стройку, в новые мегаломанские проекты. Колоссальных размеров самолёты и корабли, монументальные мосты, заводы и электростанции выходят из-под моих рук, словно куличики из-под ведёрка сидящего в песочнице мальчугана. Перед моими глазами мелькают лица, знакомые и родные, старые и новые - Булгакова, Высоцкого, Шостаковича, Никулина, Тарковского, Харламова, Сахарова, Бродского и многие другие... Сердце вновь наполняется гордостью, плечи расправляются, руки наливаются силой. Но год тянется за годом, я гляжу в зеркало, и вижу, как лицо моё стремительно покрывается морщинами, волосы седеют, и я уже не вполне понимаю, где я, для чего трачу свою жизнь на эти пыльные кабинеты в НИИ и КБ, куда и зачем мы идём... Одинаковые хрущёвки, одинаковые гарнитуры, одинаковые цинковые гробы, всюду бульдозеры. Ничего нет, всё нужно доставать, всё нельзя! Но уже наше, нет, следующее поколение будет жить и не будет умирать! Нет, нет, это всё как-то неправильно, это нужно по-другому, мы пойдём другим путём, вернёмся к истокам, мы начнём со всеми дружить, говорить о своих проблемах, не молчать! Что это?! Радиация?! Почему у меня выпадают волосы? Я вновь бросаюсь к зеркалу - и с ужасом вижу, как целые пласты обожженной плоти слезают с меня, пока где-то на заднем плане трещит счётчик Гейгера. Нет, нет, нет, только не так! Моё тело в отражении буквально на глазах начинает разваливаться на куски - сначала отваливаются пальцы на руках, потом отсоединяются и сами руки, затем уже и голова падает на пол, катится куда-то беззубым жутким колобком, и вот меня уже нет - вместо меня какая-то груда жалких осколков, ошметков, каждый из которых расползается по углам и начинает жить своей собственной жизнью! Будто бы глядя со стороны я вижу, как моё туловище без рук и без ног откатывается в темноту и начинает отращивать себе новую голову, новые конечности! Кровь струится рекой из этих жутких культей, но у меня получается! Один за другим на месте рук и ног появляются отвратительные отростки, они лишь отдаленно напоминают нормальные руки и ноги, как-то неестественно вывернуты, выгнуты и переломаны в самых неожиданных местах. Голова на широких плечах необычной маленькая, непропорциональная. Существо, которое когда-то было мной, дрожит всем телом, поднимаясь на вновь отрощенные конечности, и мне радостно - наконец-то я встаю с колен! Существо голодными глазами оглядывается - и видит разбросанные по комнате ошмётки моего старого тела. Оно медленно подползает - и один за другим начинает пожирать их, приращивая обратно, пришивая грубыми нитками, словно части чудовища Франкенштейна...
Вдруг я слышу далёкий Зов. Утробным гулом курантов разливается он в воздухе, и огромный циферблат на вершине красной башни заунывно бьёт двенадцать раз. Двое солдат в высоких киверах с аксельбантами маршируют к гигантским золотым дверям, открывают передо мной створки и отдают мне честь. Я вхожу и начинаю спускаться по махровой красной ковровой дорожке куда-то во тьму, в подземелья неприступного вампирского замка из бордового кирпича. Каждому моему шагу вторит хор из сотен миллионов голосов: Мы армию нашу растили в сраженьях, захватчиков подлых с дороги сметем! Мы в битвах решаем судьбу поколений, мы к славе Отчизну свою поведем!
Я абсолютно обнажённый. На ходу мои слуги с перепончатыми крыльями подлетают ко мне и помогают облачиться в ритуальный наряд - белый китель, вышитый золотыми звёздами и созвездиями, галифе с чёрными кирзовыми сапогами и белую фуражку с перевёрнутой советской звездой в круге, напоминающей козлиную морду. Молочное видо мы уневолим шелком. Гнилое бридо необходимо понимать как коричневый творог. Мокрое бридо - это память всего человечества.
Я вхожу гигантский малахитовый зал, коему нет конца и края - стены, и пол, и потолок здесь восхитительны, ибо состоят из людей. Человеческие тела сплошным ковром выстилают их вплоть до самого горизонта - это все те, кто удобрил собой дорогу в школу для наших детей, исполнил свой долг передо мной, отдал мне себя до конца, без остатка. Я с наслаждением ступаю по этому прекрасному ковру, и мёртвые счастливо улыбаются мне, готовые услужить ещё раз. Мёртвые не тлеют, не горят, не болеют, не болят. Передо мной на колоссальном постаменте высится мой идол из цельного куска иссиня-чёрного мрамора. Он выглядит как гигантские пышные Усы, раскинувшиеся из одного конца зала в другой подобно крыльям дракона или титанического бомбардировщика. Тень от исполинских Усов заслоняет всё, на что падает мой взгляд, и я с благоговением падаю пред Ними на колени, неистово бьюсь лбом о тела тех, кто лежит подо мной, и Они говорят со мной! Они указывают, что наша работа еще не окончена, что ещё добрая половина бесконечного зала нуждается в отделке, много где под телами моих сынов и дочерей ещё виднеются плиты, и эти пустоты надо заполнить во что бы то ни стало! По щекам моим текут весёлые бравые слёзы! Я сделаю, я всё сделаю! Молочное видо привести к присяге. Гнилое бридо есть окончательное решение. Мокрое бридо - необходимая жертва.
- Стёпа?! Что ты делаешь??! СТЁПА-А-А!!!! - визг тёти Вали резко обрывается, когда я вгоняю её же тесак для разделки мяса ей в сонную артерию. Горячий фонтан, как на площади Дружбы народов, обдаёт меня, и я зажмуриваюсь от удовольствия. Гигантские чёрные Усы пульсируют, наливаясь новой силой и мощью, они задорно трепещут на смелом ветру в такт гремящему тромбону. Я не подведу Вас, товарищ правда! Молочное видо будем понимать как марш энтузиастов. Гнилое бридо - очищенный мясной или отслоившийся творог. Мокрое бридо - кнопка АЗ-5 и запотевшие твэлы! Следом наступает очередь и её мужа Коли, его голова слетает почти как моя, а тело тут же занимает свое место в зале на доске почета. Заслуженный труженик тыла! Рядом с ним этой чести удостаивается норвежский староста, потом шериф. Заграница нам поможет! Он стреляет в меня, да только что мне его жалкий пугач, когда я брал Берлин и Варшаву? С персоналом гостиницы тоже не возникло проблем. Голова медработника отправилась в холодильник к его же лекарствам. Больше никогда не будет болеть! Самым крепким оказался Василий. Тесак всего-навсего застрял у него в плече, после чего он толкнул меня и бросился на улицу куда-то в пустоши, видимо, надеясь удрать. Погоня, погоня в горячей крови! Оседлав снегоход, я помчал за ним, наблюдая, как смешно он хромает, истекая кровью и едва не теряя на ходу сознание. Веселей шагай, товарищ! Левой! Левой! Вскоре к нашей процессии присоединился и белый медведь. Ложкой снег мешая, Ночь идет большая! Что же ты, глупышка, не спишь? Он не бросался, а просто наблюдал, как я догнал и обезглавил Васю почти у самого берега моря. Чёрные усы ослепительно сверкали в кромешной темноте подземного зала, и я чувствовал их благодать, она снизошла на меня!
Совершенно обессиленный и счастливый, я упал на колени. Передо мной раскинулся океан сверкающей черноты, и сознание уже начало сливаться с ним. В последний раз я обернулся и с улыбкой посмотрел на свой любимый посёлок, на приземистые постройки, на бюст Ленина, самый северный в мире, и на древнюю седую гору под названием Пирамида. Белый медведь стоял в десятке метров, пристально разглядывая меня. Секунды три мы смотрели друг на друга, а потом он вдруг быстро рванулся ко мне. Чёрный экран. Титры.