Лежу на мягкой перине посреди огромного зала. Сон остался позади, глаза открыты. Прислушиваюсь, хотя знаю наперёд - вокруг только холодные стены и молчаливое нечто, подвластное лишь мне одному.
Вот мой дом. Он огромен и пуст, словно соткан из тишины.
У меня нет друзей, а редкие угрюмые гости - люди из узкого круга посвященных. Они знают мою тайну, знают цену тишины и обманчивой пустоты моих залов. Но вижу невидимое лишь я один. В этом мой дар.
Пора. Я медленно поднимаюсь и иду к двери. Языки пламени рвутся вниз, почуяв сквозняк. Огонь едва не гаснет, но через мгновенье вновь невозмутимо гарцует предо мной. Итак, я начинаю...
1
У каждого пассажира есть несколько минут с того момента, когда его захватит и помчит вверх бесконечная стальная лестница. Время, вырванное из бешеного ритма жизни. Спешить некуда. Отдыхаю, смотрю по сторонам. Позади меня едет чемодан. Его размеры захватывают дух. Хочется взглянуть на мужественное лицо того человека, который дотащил его до эскалатора. Но вижу лишь ссутулившеюся пожилую даму, завернутую в необъятное пальто из блекло-желтого драпа. Закрадывается сомнение - может кто забыл тут эту хламину. Какой вздор!.. Смеюсь и еду дальше.
Складные ступени уходят из-под ног и поворачивают обратно, а я пробираюсь сквозь толчею подземного перехода к выходу. Останавливаюсь купить сигареты. В этот момент на эскалаторе появляется угол чемодана. Каково же было моё удивление, когда его ручки коснулась тоненькая шелковая дамская перчатка и, тяжело протащив несколько шагов, вновь отпустила. Чертов гроб весил должно быть немало. Я стоял на противоположной стороне перехода и незаметно наблюдал. В душе я, наверное, художник. Все хожу, смотрю, примечаю. Как разительно она изменилась, вздохнув свободно. Морщины на лице разгладились, щёчки порозовели, просветленный взгляд воспарил над землёй. Не знаю сколько ей было на самом деле, но она была если не молода, то уж точно прекрасна в этот момент , как может быть прекрасна любая женщина независимо от возраста чувствующая себя женщиной
Людская череда сторонней, равнодушной стихией пролегла между нами, и мы двое словно выпали из реальности, время остановилось. Я заворожено наблюдал, она отдыхала. Увы, всё закончилось, едва её шелковая перчатка вновь коснулась чемодана. Передо мной снова была старуха. Бедняжка! Думаю вы поймете, я больше не мог оставаться в стороне. Протиснувшись сквозь толпу, я догнал её и протянул руку к чемодану.
- Что вам нужно?! - взвизгнула дама, уставившись на меня.
- Просто хочу помочь вам.
- Отстаньте от меня или я закричу!
Это было излишне, ибо дама уже перешла на крик. Не успел я ничего произнести в своё оправдание, как откуда не возьмись появились двое с красными повязками на рукавах.
- Что здесь происходит? - спросил старший.
- Этот гражданин пристает ко мне! - возмущенно пропела дама.
- Ничего подобного! - в свою очередь возмутился я: - Я лишь хотел поднести чемодан.
- Чей чемодан, простите? - переспросил дружинник.
Ну, это было уже слишком!
- Её чемодан, её!.. Чей же ещё?! - выпалил я, багровея.
Дружинники переглянулись сначала непонимающе, затем кажется до них, наконец, дошло.
- А ну-ка, гражданин, дыхните!
- Вы думаете, что я..? - опешил я: - Да ради бога!
- Вроде трезвый ... - в голосе дружинника слышались нотки разочарования.
Увидев мои корочки, он понимающе покачал головой, словно они воскресили в нем какие-то приятные воспоминания: - Шагай-ка ты, друг, домой и чтоб больше мы такого не видели. Ты всё понял?
Я утвердительно кивнул, хотя не понял ровным счётом ничего.
2
Вертясь, как шальной волчок между полусонными лекциями, когда блестящий ученый, профессор нагонял на нас тоску полным отсутствием толковой речи, шумными лабораторными, где, мыслью не поспевая за сущностью процесса, мы машинально проделывали один пункт руководства за другим, и дешевой забегаловкой, где за кружкой пива на голодный желудок мы травили анекдоты и откровенные байки, я совершенно забыл этот досадно комичный случай, как несколько дней спустя в переходе метро вновь встретил тот злополучный чемодан.
Дама сидела чуть поодаль на жестком выступе стены совершенно измотанная, с поникшей головой и выглядела еще хуже, чем в прошлый раз. Каждый мускул на её нездоровом лице жил в напряжении, руки и губы судорожно тряслись. "Нет, на меня пусть больше не рассчитывает" - зарёкся я, памятуя прошлую встречу: "Если ей нравиться таскать с собой мешки с кирпичами - это не моё дело". К слову добавить, возвращался я навеселе после успешно сданного экзамена и меня слегка штормило. Поэтому встреча с патрулём дружинников или милиции совершенно не вписывалась в мои планы. Итак, я стоял в ожидании поезда, подперев плечом стену, чтоб моя качка была не столь заметной, и, пытаясь сохранить ясный ум, наблюдал за дамочкой.
Наконец, собравшись силами, она поднялась и потащилась к эскалатору. Чемодан же остался стоять на прежнем месте. Я было уже открыл рот, чтобы сообщить ей об этом, но слово застыло в моем сознании так и не будучи произнесено, а губы, деланно сжатые в учтиво-издевательской улыбке, широко расплылись от глубочайшего изумления: чемодан сам покатился следом за ней! Нет, это не было оптическим или хмельным обманом, ибо признаться, я сразу же протрезвел. Когда я вышел из оцепенения, чемодан как раз проезжал мимо. Я ущипнул себя за щеку. Когда при ближайшем рассмотрении я убедился, что чемодан и, ушедшую вперед, даму ничто не связывает, то, набравшись смелости, протянул руку и схватил объект полтергейста за ручку. Тот послушно остановился, видимо признав во мне нового хозяина, меж тем как прежний преспокойно удалялся. Я посмотрел ей в след и вновь поразился произошедшим переменам. Походка вмиг помолодела, сутулые плечи распрямились. На эскалаторе она обернулась. Морщины на лице разгладились, щёки порозовели, а просветлённый взгляд снова воспарил над землей и с благодарностью устремился ко мне.
Едва, я притащился домой и пихнул чемодан в кладовку, как инстинкт позвал меня на кухню. Там стоял пьянящий и знакомый запах непонятно чего именно. Я стрельнул голодным взглядом вокруг. Ага, борщ из консервов. Воздав хвалу богу и моему соседу , с которым мы снимали эту квартиру, я с легкостью навернул две неслабые миски ещё теплого супа, прежде чем ощутил, что сыт и тут же рухнул на диван.
3.
Проснувшись утром, я с трудом оторвал голову от подушки. Внутри всё горело. Дрожащей рукой я дотянулся до банки с кипячёной водой и опустошил её. Жар спал. Я стал дышать. Это оказалось непросто. Казалось, мои лёгкие открыли в себе способность выделять из воздуха свинец, который с привкусом яда оседал в мозгу. Окрашенное в серые цвета, сознание медленно возвращалось. Следом приходило осознание. Картина складывалась ужасная. Мозг, просканировав все части и органы, в своём отсчёте не переставал удивляться тому, как смог нанести себе такой ущерб. Облизываю сухие губы. Пивка бы сейчас! Вымученно улыбаюсь. Тоскливо и муторно на душе. Стрелка часов ползет, как черепаха, еле-еле...
Я поднялся. Поел через силу. Вчерашний восхитительный борщ выглядел, как раствор марганцовки, куда нечаянно обронили пригоршню морковки с луком. Затем чай. Все равно хреново.
За окном недобрый взгляд солнца хмурит день. Итак, лекции сегодня я пропустил. Завтра выходной. Послезавтра - экзамен. Нужно бы поготовиться. Но книга в моих руках так и остаётся открытой на первой странице параграфа. Не могу сосредоточиться, что-то мешает мне, что-то беспокоит. Нет, так дело не пойдёт! Быстро одеваюсь и спускаюсь вниз.
Иду непривычно быстрым шагом. Одергиваю себя , но вскоре забываюсь и опять спешу неизвестно куда. Дома, улицы, машины... Перекрёсток. Я нервничаю, беспокойно топчусь на месте - красный свет горит слишком долго. Наконец-то, зелёный. Ноги несут меня дальше. Люди, мосты, магазины... Кажется, я никогда не остановлюсь. Покуда есть дорога, я всё буду идти по ней и идти. Куда? Зачем? Не знаю. Но что-то зовет меня.
Стоп. Падаю, руками упираюсь в гранитный парапет набережной. Дальше пути нет. Сердце бешено колотиться. Поднимаю глаза. Напротив, зажатый в ледовых тисках, на вечном приколе дремлет "Аврора". Вьюжит ветер, гоняет по Неве снежную пыль, мягко щиплет щёки. По Дворцовой набережной несется нескончаемый поток автомобилей, сливаясь на пределе моего зрения в сплошную движущуюся ленту. Отчаянно пожираю Ленинград глазами, но не узнаю. Что-то изменилось. На душе тревожно. Вокруг ни души. Иду в полузабытье начисто опустошенный. В голове хаос. Мрачные образы словно бы и не моей жизни витают перед глазами, тревожат. Что за наваждение?
В Ботаническом саду запустение. Бреду заснеженными тропами. Они петляют, уводят меня за собой. У подножия сосны кучка опавших шишек. Поднимаю одну и весело запускаю обратно в небо. Смотрю, прищурившись, вслед. В голове приятное кружение. Поток живительного кислорода стремительно заполняет легкие, и я становлюсь невесомее. Сила притяжения отпускает меня, и земля уплывает из-под ног. Я снова летаю, я свободен...
4.
Серега деловито возился у плиты.
- Где пропадал? -поинтересовался он, не отрывая глаз от сковородки.
- Шатался по городу. Все ноги истер.
- Чего нагулял?
- Ничего хорошего. Просто расслабился. Голова сейчас хоть не такая чугунная, а то проснулся на душе кошки скребутся и воют так заунывно протяжно, словно отпевают кого. Сейчас вроде ничего, отпустило. Только вдруг это повториться?
- Не пей, как вчера тогда не повториться. -бесцеремонно высказал Серега: -Иначе станешь параноиком.
И покрутил пальцем у виска.
- Да пошёл ты... - рыкнул я в сердцах:
- И почему из всех красок мира лишь темная палитра неистребима? - задумался я вслух: - Куда исчезает цвет? ..
- Слушай меня, философ. - Сергей удосужился, наконец, повернуться : - Пошарь рукой под стулом ... Нашёл? Тогда доставай . Прысни мне капельку и сам давай опохмелись. А то несешь незнамо что.
- Я серьёзно говорю. - обиделся я.
- И я серьёзно. Начисляй, закусь сейчас будет. Хочешь супу?
- Валяй.
- Так-то лучше.
Серега парень разговорчивый. Слушаю его, почти не перебивая. Язык у него мало того без костей так ещё и острый. Только у меня, к сожалению, чувство юмора как у жирафа. Однако даже такого тугодума как я пробирает на "хи-хи". Удачно перемыв кости нескольким нашим общим знакомым, он завел девчоночью тему, но как-то вяло, будто пересказывал всё с чужих слов, поэтому инициативу мне пришлось взять в свои руки. Я поведал кое-что из моих амурных приключений, как истинный джентльмен, не упомянув при этом ни одного имени. Серега лишь завистливо супился к моему огромному удовлетворению. Но так как дальше вел я то, когда бутылка осталась нетронутой только наполовину, разговор непроизвольно вернулся к точке кипения.
- Нет, я должен разобраться. Тут что-то нечисто. Может, кто меня сглазил? -не унимался я.
- А тебе черная кошка дорогу не перебегала? - издевательским тоном произнес Серега.
- Нет. Кошка не перебегала, денег я не находил и вообще ничего чужого не брал ... Хотя постой-ка, вру. Есть у меня кое-что. Я сейчас вернусь... - крикнул я, срываясь с места.
- Что ж, выглядишь получше. Куда бегал? - поинтересовался Сергей, когда я весил куртку обратно на вешалку.
- Видишь чемодан у мусорного бочка? - объяснил я, подводя его к окну: - Все дело в нем.
Сергей помолчал, потом как бы мимоходом поинтересовался, не балуюсь ли я случайно травкой. Я сказал, что нет, хотя сам вопрос удивил меня.
- Тогда садись. Выпей. - без лишних разговоров Сергей налил полную стопку водки и протянул мне.
5.
Приехав в большой город, я сразу же обратил внимание на этих странных людей . Они были везде и никогда не расставались со своей ношей. Я встречал их в кино, на вечерах органа, и в Эрмитаже. Сам король Лир оказался заражен странной напастью, и весь вечер напролёт таскал по сцене свое непонятно что. Как я не вертел, взятый в гардеробе, казенный бинокль, как ни пытался отстроить поцарапанные линзы, так и не мог хорошенько присмотреться. К тому же сам спектакль интересовал меня гораздо больше. Что вы на это скажите?
Сначала это всё меня только забавило. Однако необъяснимый случай в метро заставил меня взглянуть на это совсем по-другому. Теперь будь то громоздкий саквояж антикварной ценности, либо модная спортивная сумка "Адидас" я мог безошибочно отличить груз обреченного. Каждый из нас, способный видеть, узнает этих людей. У них хронически усталый, пустой взгляд, в которых серым отблеском отражается их однотонный страдальческий мирок, который они придумали сами себе, и где самолично заперлись наедине со своими фобиями, неудачами, не прощеными обидами и мало ли еще чем, что мешает перестать беспокоиться и начать жить.
Сателлит же, отвергнутый мной, бесхозно провалялся возле мусорного бочка до понедельника и затем пропал. Как оказалось, ненадолго...
...Человек проснулся рано утром, еще затемно , тяжело опустил ноги на, холодимый сквозняком от окна , пол, тихо, чтобы не будить никого, вышел на кухню , закурил и задумался и была чернее черного река его мыслей. Он отрешенно посмотрел из-за занавески на пробуждающийся город и отчетливо понял: пора. Потом долго свистел кипящий чайник на плитке, а бездыханное тело мерно покачивалось из стороны в сторону на пропитанной скользким мылом веревке.
Я как раз проходил мимо когда столпившийся возле одного из подъездов нашего дома народ ждал когда , наконец , тело самоубийцы вынесут из парадной. Старушки то и дело причитали: " И что это делается! И что ж ему, ироду, не хватало? И жена хорошая, и квартира... А детей-то на кого оставил, поганец?.." Затем звонкий мальчишеский голос крикнул: "Идут!" . И я увидел грязно-желтый угол чемодана, выезжающий из дверей вслед за носилками. Вот такие дела...
6.
Шло время. Студенческая братия вовсю готовилась к пышной панихиде, по поводу канувшей в лету, зимней сессии. Перед этим мы вели более чем скромное существование, дабы отложить лишнюю копеечку. И вот последний росчерк пера строгого экзаменатора, зачётка захлопнута и забыта.
Салаты нарезаны, горячее доходит в духовке, стол накрыт. Засланные в магазин, гонцы уже трезвонят в дверь. Внутренности их сумок весело позвякивают.
Первым за упокой "усопшей" тост произносит наш непререкаемый авторитет, светлая голова, батан наук Леха Коваленко. Он поднимается, поправляет очки, сползшие на кончик носа. Говорит торжественно проникновенно, играя словами:
- Друзья, я очень рад, что все мы сумели найти в себе сил, чтобы дать достойный отпор всей той научной хиромантии, которой добросовестные преподаватели изо дня в день травмировали наше юное, не сформировавшееся еще сознание. С уверенностью можно констатировать - ничегошеньки у них не вышло. Это, во-первых. Ура!
А, во-вторых, друзья, позвольте мне поднять этот бокал за то, чтобы никакие шторма и подводные рифы нашего самого образованного образования не смогли сбить нас с курса к намеченной цели. Итак, выпьем же за то, что мы еще на полгода приблизились к ней. А теперь гуляйте, веселитесь и конечно любите. Аминь...
7.
Очнулся я в незнакомом месте. Комната наполнена светом. Он проникает внутрь через не зашторенную занавеску и отражается от белых стен и потолка. Я лежу спиной на пружинной железной кровати, и мучительно соображаю, где же нахожусь. Башка гудит. Помниться вчера кому-то показалось мало, и мы на какой-то черт поперлись в бар. Дальше пусто. Наверное, отрубился. Где же я? Не похоже на общагу. Пытаюсь встать, но не могу шевельнуться: я связан. Что за шутки!
- Э-э-эй!
Никто не отзывается.
Не знаю, сколько прошло времени прежде чем двери, наконец, открылись, и на пороге, держа в руке изрядно потрепанный толмут, появился бородач в строгом белом халате.
-Как себя чувствуем, больной? -спросил он, присаживаясь рядышком на табуретку. Не ожидаясь ответа, он прощупал мне пульс на запястье, измерил зрачки.
- Сам вижу, неплохо. По крайней мере лучше, чем вчера. - констатировал бородач и стал что-то записывать к себе в толмут.
- А вы кто? - осторожно поинтересовался я.
- Врач, как можно было уже догадаться.
- Значит я в больнице?
- Совершенно верно.
- А что со мной?
- Как бы вам это объяснить попроще? В общем, вчера вы повели себя неадекватно, и ваши товарищи были вынуждены вызвать бригаду 33.
- Они вызвали "психушку"?! Почему?- воскликнул я.
- У вас возникли явные признаки белой горячки.
- Как это? - не понял я.
- Судите сами. Ни с того ни с сего вы вдруг вскочили, и настойчиво стали отбирать у посетителей бара какие-то чемоданы, которые затем якобы отнесли на улицу и подожгли.
- А, вот что. - я вздохнул свободно: - Сейчас я вам всё объясню.
Однако чем больше я говорил, тем меньше бородачу это нравилось. На половине рассказа он остановил меня, произнеся:
- Такие расстройства не мой профиль. Доскажите вашу любопытную историю другому врачу.
Какой же я идиот! Женщина в метро, чемодан, самоубийство... Не мудрено, что они приняли меня за психа. Впрочем, дальнейшие события ещё раз убедили меня - всё, что не случается то к лучшему.
8.
- А, Александр Григорьевич, проходите. Присаживайтесь. Чайник только что вскипел.
Доброжелательный тон приглашения не ввел Касперского в заблуждение: главврач, не переставая, потирал ладони, значит нервничал. Напротив него за столом сидел Борисов.
Касперский поздоровался.
- Итак. - вновь заговорил хозяин кабинета: - У вас в отделении происходят какие-то прямо таки чудеса. Ряды пациентов таят на глазах. Хотелось бы знать, что происходит у меня в больнице, Александр Григорьевич?
- Эдуард Шаевич, я как раз хотел поговорить с вами. - протарахтел Касперский и , переведя дух, добавил почти шепотом : -Если можно наедине.
- Отчего же. -возразил главврач: - Вот коллега специально пришел послушать вас. Пожалуйста, мы все во внимании.
Касперский с опаской покосился на Борисова. Для него не секрет кем на самом деле был завспецотдела и его пациенты. Одно недозволенное слово или даже мысль и Касперский мог сам попасть в их число. Но отступать было уже поздно и поэтому решил говорить без обиняков.
- Неделю назад из наркологии к нам в отделение поступил пациент. Это молодой человек, студент одного технического ВУЗа. После проведенного обследования, я констатировал прогрессирующую форму шизофрении, сопровождающуюся устойчивыми галлюцинациями. Любопытна патология. Пациент утверждал, что способен якобы видеть какие-то, в действительности не существующие, предметы. Они, по его же опять утверждению, являются людскими паразитами, производными от дурных мыслей. Что-то вроде этого...
- Простите. - прервал его Борисов: - Приходилось, честно говоря, слышать и более оригинальные истории. Но это так, к слову... Я вот не совсем понимаю, как увязывается навязчивые фантазии нового пациента и улучшение состояния других?
- Да. - подержал его главврач: - Объясните, пожалуйста.
- На первый взгляд никак. Но связь существует.
Сначала я решил не пичкать пациента таблетками. Вряд ли его психологическое эго сильно повреждено. В беседе он держался уверенно, отвечал спокойно, приводил множественные аргументы в свою пользу, умело выстраивал логический доказательный ряд своей ирреальной теории. Можно было попытаться развеять болезненную иллюзию с помощью убеждения. По крайней мере, так я мог бы судить о его адекватности. И тогда я попросил его вылечить кого-нибудь. Он принял мои слова с завидной невозмутимостью, и спустя час произошло невероятное : вся пятая палата целиком пришла ко мне с требованием немедленно распустить их по домам на том основании, что они чувствуют себя совершенно здоровыми. Оказывается наш новоявленный "целитель" "сжег дурную сторону их кармы"... в кочегарке.
- Да-а-а. - задумчиво протянул главный и продолжил грозно, обращаясь к Касперскому: - Ситуация опаснее чем я предполагал. У вас в отделении массовое помешательство! Надо еще проверить вашего новенького. Наверняка он подсунул им какой-нибудь препарат, повышающий агрессивность. Как вы, врач, могли купиться на это?
- Нет, Эдуард Шаевич, вы совершенно не слушаете меня. Они совершенно з-до-ро-вы!
- Ну, тогда... - главный вытер выступившую на лбу испарину: - Тогда вы, наверное, не совсем здоровы, Александр Григорьевич.
- Хорошо. - тяжело выдохнул Касперский: - А что вы на это скажете.
С этими словами он достал из папки несколько скрепленных печатями документов и разложил их перед коллегами.
- Здесь всё: анализы, истории болезни, заключение о состоянии здоровья. Почитайте, почитайте. Никаких следов химических препаратов. А психологические тесты!.. Это совершенно невероятно!
- Что скажите? - спросил главный у Борисова. Тот жадно пробегал взглядом страницу за страницей. По мере продвижения лицо его принимало всё более бледный оттенок.
- Что ж. -произнес он, наконец, дрогнувшим голосом: - Нужно почитать повнимательнее. Сейчас я не могу ничего сказать. А какая комиссия давала заключение?
- Там внизу все фамилии. Это профессионалы.
- Вы хотели сказать "молодые специалисты"? -
- Да, если хотите. - неохотно согласился Касперский.
- И вы взяли на себя ответственность заявлять такие вещи? - вспыхнул Борисов: - Строить какие-то сумасбродные теории?
- Зря вы так, Андрей Викторович. - обиделся Касперский.
- Только не ссорьтесь, уважаемые! Андрей Викторович, имел в виду, что молодости свойственна некоторая поспешность в суждениях. И действительно нам необходимо какое-то время для ознакомления. А вы пока возвращайтесь к своим пациентам, ... если конечно они у вас еще остались.
- Чертовщина какая-то. Ну, надо же до такого додуматься! - воскликнул главврач, когда дверь за Касперским закрылась.
- Не согласен. - неожиданно возразил Борисов: - Всё может быть вполне серьезно.
- Вы наверно шутите!
- Отнюдь. У меня нет основания не доверять Касперскому. Юноша подаёт большие надежды. Мы давно наблюдаем за ним. У него хорошая анкета и тонкий ум. Вскоре мы даже хотели сделать ему предложение о сотрудничестве . А тут как раз повод. Только надо избавить нашего молодого коллегу от лишней эмоциональности. Он принимает все близко к сердцу. Мы, чекисты не можем себе такого позволить. Слушайте, Эдуард Шаевич, отправьте-ка вы его в отпуск с завтрашнего дня, а лучше всего пускай мотнет куда-нибудь на черноморское побережье по профсоюзной путёвке, развеется. А пациентов пока переведем ко мне. Нашим спецам не терпится встретиться с очередным "паранормальным" феноменом.
-
9.
К вечеру резко похолодало. Прохожие, закутавшись глубже в свои одежды, передвигаются по улицам короткими перебежками от магазина к магазину. Лиц почти нет - только глаза в свете фар поблёскивают хрусталем: мороз в Ленинграде воистину убийственное явление. Ледяной ветер порывами накатывает с Невы, обжигает щеки, пронизывает насквозь. Глаза слезятся, отчего ресницы тут же покрываются инеем. Несдобровать мне, окажись я в такую пору на улице да в больничной одежонке. К счастью, эта участь меня миновала.
В самый разгул непогоды я лежал в кресле у полузамерзшего окна, протянув ноги к огню, и размышлял, как круто все изменилось и как быть дальше. Моя прежняя жизнь, смогу ли я когда-нибудь вернуться туда? Вряд ли. В ту секунду, когда открывается дверь в будущее, дверь в прошлое навсегда захлопывается у нас за спиной.
Но как не раз уже замечено: все, что ни случается то к лучшему. Касперский помог мне, вытащил из больницы, и спрятал за городом на даче одного своего приятеля . Он говорил такие невероятные вещи, что я начал право сомневаться, кто из нас настоящий сумасшедший.
Однако ,чем глубже я вникал в цепь его рассуждений, тем больше понимал обратное : мы были одними из немногих, кто, как первоначало, сохранил в себе способность видеть истинные цвета мира. Те заповедные цвета, что являются, быть может, одним лишь детям и влюбленным. Остальных же губят нищета и болезни . Вот объяснение моих видений: я видел червоточину каждого, видел потухшие безжизненные взгляды водянисто-белковых манекенов без имени и без будущего. Видел как, они сгорают на работе, как терзаются, как изматывают себя бесконечным бегом по замкнутому кругу . Мне жалко их детей, пока еще чистых и настоящих: их перспектива не лучше. Мне жалко всех кто разучился радоваться каждому дню, забыл, что жизнь дается лишь раз.Потерявшие надежду и свет, я знаю вас миллионы.
Быть может однажды я возьму ваш груз на себя и, под льющуюся отовсюду, где я уже побывал, неистребимую песню жизни он вспыхнет синим пламенем и сгорит без следа. Только зачем ждать. Ведь во всех нас есть от Бога по капле...