И зачем я, дуралей, обернулся-таки в ту ночь? Не сидел бы сейчас на цепи в медном доме, не слушал бы завывания вовкулаков, не смотрел бы на черный плат неба в зарешеченной дыре. Ну и, понятно, не думал бы, как спастись в очередной раз... Может, нужно повторить все сначала? От первой заглавной буквы - через все возможные остановки в суетливом движении смысла: явные - тире, запятые, многоточия, точки, двоеточия; неявные - ненадежные границы строк прозаического текста и размытый калейдоскоп неожиданных остановок посреди слова, - чтобы поймать зверя, нужно понять его, чтобы выследить хищника, нужно стать им. Вот я, кажется, и стану скоро... Или нет?
В ту ночь было чудо - и цветок папоротника равномерно бился в мой ладони.
Граница понимания просверкивала в голове, и я, кажется, начинал видеть путь спасения, но терял мысль, которая, словно рыба, показывала лощеную спину над океаном тьмы и снова исчезала в бездне... Или я сам был рыбой?
Цветок папоротника равномерно бился в моей ладони - а я мчался в черном беззвездном небе, унося заветную драгоценность от них, взъяренных непростительной кражей и поднявшихся в ночное небо, чтобы настигнуть и уничтожить хитрого вора, а заветный цветок упрятать в надежные темницы.
Осколок убывающей луны светил за спиной - их тени метались по земле, медленно, но неотвратимо наползая на мою тень. Силуэты окаянных колдунов и ведьм, кикимор, проклятых детей-мертвецов и мар, вурдалаков и упырей, полканов, таинственных бесов-полубесов и оборотней- вовкулаков неслись за мной, сворачиваясь вокруг Лиха в единый клубок нечистой силы и разворачиваясь множеством отдельных чудовищ, клацающих клыками, шуршащих могильными одеяниями, творящих шепотливый напев, воющих и плачущих.
Они мчались, грозя вот-вот настигнуть и сотворить невиданное лиходейство с моей душой и плотью, а я все напрягал мышцы шеи, стараясь не обернуться и не взглянуть на них, но чувствовал, как что-то во мне заставляет сделать обратное - и, борясь с непокорством темных сил в голове и за спиной, шептал заклятья, творил руками защитные знаки, но мудреная волшба не помогала отвязаться от нечисти - в эту ночь и в этом небе моя магия была бессильна.
Тогда, презрев ужас, оглянулся - в себя, и в кипящем океане тьмы, волны которого уже начали обретать зловещие лики, тянущиеся ко мне, увидел ожидаемое - плавник-крыло рыбы спасения - и нырнул за ней в Прошлое, чудом ускользнув от бесформенных ртов вздыбившегося нутра.
Днем являлись знаки. Утром меня разбудил голубь, влетевший в окно и заметавшийся по комнате. Выгоняя непрошенную птицу, смахнул с полки заветную пятикопеечную монету прошлых времен. Пятак упал, подскочил, завертелся на месте и встал на ребро. Потом был ворон, круживший над моей головой - так низко, что были видны солнечные блики в его черных глазках.
И, наконец, ночь. Обряд, вроде, совершил правильно: подостлал вокруг папоротникового куста белые холсты и положил с четырех сторон света серебро, очертил вокруг себя обгорелой лучиной... но забыл произнести заклинания (непроизнесенные слова ворочаются в голове - "благослови сею доброю травою, еже не имеет сердца своего в траве..."). Рыба понимания плавала где-то здесь, но чувствовал, что непроизнесение заговора - только ошибка, но уже не путь спасения. Или нет?
Рыба понимания появилась и снова пропала: "еже не имеет сердца своего в траве... Сердце чисто созижди в них..." Словам не было места тогда, потому что началось тайнодействие, и я, наблюдая прошлое, увидел скользкий хвост рыбы спасения...
Только что под тихим ветром шелестели листья деревьев и трав, едва слышно шуршали невидимые звери и насекомые, глухо и ритмично билось мое сердце - вдруг все смолкло.
Между листьями папоротника, похожими на распахнутые вороньи крылья, родилась и замерцала искорка-почка, вначале едва отличаясь от тьмы, но медленно и равномерно разгораясь.
Смотрел на крохотное белое пламя, и казалось, что огонек разгорается не в лесу, а во мне - не здесь ли путь к спасению?
Почка разгоралась все ярче и ярче, и в какой-то миг из молчаливой ночной неподвижности родилось быстрое-быстрое дрожание.
Словно бы наваждение сошло: показалось, что эта тьма движется вокруг почки, а сама она неподвижна - не в этом ли спасение?
Движение почки становилось все чаще и чаще, и в какое-то мгновение ночного молчания выделился тихий и нежный щебет, - щебет, похожий на пение.
Слушал пение почки, и чудилось, что нечто во мне начинает подпевать ей - не в этом ли путь спасения?
Пение становилось все громче и громче, словно бы самые голосистые птицы прибавляли и прибавляли свои голоса к хору; почка уже не просто двигалась, - она порхала, походя на бабочку или птицу; почка сияла, словно маленькая огненная звезда.
И тут словно по команде в уши ворвалось множество звуков: шорохи, шелесты, бой сердца, шуршание крови в венах, неведомые голоса, вой, гром, треск.
Земля содрогнулась - непонятно, то ли так загляделся на цветок, что забыл об окружающем, то ли все в лесу разом зашевелилось и зазвучало, однако звуки лишь на мгновение отвлекли от главного: почка лопнула и между листьев папоротника волшебным белым огнем вспыхнул Перунов цвет.
Дальше сорвал цветок, почему-то легко сошедший в ладонь, и взлетел. Завис в воздухе, поглощенный ощущением нежаркого тепла, но был отшвырнут невиданным воем с земли, на миг поглотившим меня, но испугавшимся чего-то - может, знаков защиты, а, может, силы цветка, уже ставшей частью меня - и отпустившим. Так оно было, но где путь к спасению?
Папоротник сорвал, но к чему он мне, когда голова уже наполовину повернута к ним и шейные позвонки хрустят, борясь с непокорством темных сил в голове, - темных сил из тех, кто за спиной?
И я вспомнил.
Папоротник затрепетал в ладони, напомнив о тишине во время своего рождения, и увидел, как в бесцветном океане Пустоты затрепетала крохотная искорка-почка, неведомо как выделившаяся из небытия и растущая.
Тогда мои заклинания обрели последнюю возможную силу и я, до этого тщетно взывавший к камню-алтарю, прильнул к шершавому боку священной глыбы, обрел змею-силу, скрытую в земле, увидел столб, выходящий из алтаря-камня и протянувшийся до верхнего и нижнего миров.
Точка лопнула, и в пустоте родился цветок, в пламени которого проглядывал священный знак первотворения, в пении которого слышался священный звук начала.
Очнулся. Осколок растущей луны сиял в небе, темные леса шевелились подо мной, цветок папоротника равномерно бился в ладони. Оглянулся: беспредельное ночное небо простиралось за спиной.
Не сидел бы сейчас на цепи в железном доме, не видел бы силуэты окаянных колдунов и ведьм, не смотрел бы на узловатые корни в земляном полу, не ловил бы рыбу спасения...