Аннотация: Несколько патетично, но вполне уместно...
Фантазия 1.
Хотя неожиданно резко похолодало, весна победила окончательно и бесповоротно. Ещё вчера в обед по дорогам и тротуарам неслись ручьи, уличные термометры провозглашали +10, светило солнышко - уже не просто сияющий холодным металлом диск, но жаркий огненный шар, в струистых лучах которого хочется раздеться, чтобы обнажить бледную, шероховатую от зимнего авитаминоза кожу живота, ног, рук, словно бы несколько мимикрировавшую под кристалисто-белый снег, - обнажиться и крутиться, подставляя под тепло разные части тела, впитывать жар, наливаться им, ещё не мёдно тягучим по-летнему, но искристым, словно едва открытое шампанское.
Помнится, вчера я шёл, разглядывая, прищурившись, окружающих, и посмеивался, представляя сцену своего оголения, когда вокруг - люди, машины, дома, собаки, кошки... Люди, конечно же, остановятся, удивлённо уставятся на раздевающегося, потом пляшущего мужика, затем подбежит милиционер и скажет: "Ваши документы", хотя, вероятнее, "Вы что делаете" или "Пройдёмте"... Но, может, вероятность выкатится сказочными девятками, и охранник порядка вдруг крикнет: "Эка здорово ты придумал! В солнышке покупаться! Присоединяюсь!" И тоже начнёт снимать с себя многочисленные одежды... Народ глянет на такое поведение официального лица при исполнении, задумается ("если уж мент так поступает, то что говорить о нас, обычных гражданах...") и безоглядно ринется в весеннее буйство.
Город наполнится голыми женщинами и мужчинами, пляшущими на тротуаре, покрытом шубами, шапками, трусами, трусиками, колготками, комбинезонами, кальсонами, блузками, лифчиками, носками, сапогами, валенками, кедами, ботинками. К пляске присоединятся дети, затем собаки, кошки, из щелей полезут мышки и крысы, явятся и вольются во всеобщее безумие духи - вначале стеснённо ("ну как же... не полагается по иноприродной должности..."), потом разойдясь ("Эх! Гуляем, разнородные!"). На всё это дело посмотрят-посмотрят машины и - "Что мы, самые крайние что ли? Тоже до танцев страстью горим!" - аккуратно, чтобы кого не придавить, вступят в пляску.
Но это было вчера. Сегодня резко похолодало. Застыли ручьи, скрылось за облаками солнце, замерло вычернивание снега, и такая остановочка в движении от зимы к лету ещё явственнее провозгласила: "Весна!". Я остановился. Весна не бегущая, не летящая, не набирающая тепловые обороты разлеглась вокруг, - царила весна застывшая, словно бы явленный срез её в пространстве-времени: как волнами шевелится весенний ручей, отдаваясь прихоти ложбинок-проток в дороге? - Посмотри на ледовые утолщения и руслица. Как чернеет, умирая, снег? - Вглядись в червоточины на просевших сугробах. Вчерашняя фантазия, уже призрачная от своей суточной взрослости, клубилась - в пространстве - замерли оголенные пляшущие люди, звери, духи, машины...
Фантазия 2. Из детства по рекам ручьям.
В промежутки меж громыханиями проносящихся машин вливался шум ручья. Вдалеке появлялся гул автомобиля - звон струй притихал. Гул нарастал - ручей шумел словно бы вдалеке. Вот уже совсем рядом неслась машина - ручей становился неслышным, но продолжал позвякивать: звуковая память оживляла вид струящегося потока. Автомобиль-гиппопотам на полном ходу врубался в воду, вздымая грандиозные каплистые волны - ручей, вдруг весь оказавшись в воздухе и на миг замерев так, замолкал. Машина ползла, урча, по мгновенно обмелевшей протоке, - воды, словно бы опомнившись, выходили из пике, дробно опадая на железную броню, дорогу, тротуар и людей. Средство передвижения уносилось, набирая скорость - возмущённый шум сбившихся волн утихал, сменяясь весёлым перезвоном.
И был бы я... ну не капитаном, конечно, хотя бы штурманом, шкипером или боцманом, на худой конец, юнгой. Наше судно неслось бы среди широчайших асфальтовых берегов, борясь с волнами; неведомые звери вторгались бы в наши воды - мы бы сражались с ними; таинственные глубины засасывали бы наше судно в водовороты-воронки; громадные великаны пытались бы растоптать нас; огромные капли и снежинки падали бы на наше судно. И, может быть, мы бы гибли в неравном бою, исчезали в водоворотах, но шли бы и шли вперёд, поднимаемые дружелюбными руками; перехватываемые перед бесповоротным уходом в бездну руками в цыпках; спасаемыми пухлыми руками в мокрых рукавичках от ног великанов - и неслись туда, к Великому Бесконечному Океану, где из вод взметаются блаженные острова и где в невероятных далях скрыт чудесный проход прочь из мира, закольцованного пространством и временем.
Фантазия 3. У женщин весной в лицах просыпается море.
Вообще-то, не только весной, но также зимой, летом и осенью, однако в эти времена происходит такое редко, являясь скорее фактом чудесным, нежели обыденным, и проходит быстро, если конечно не задержать его, не продлить пристальным вглядыванием, проникаясь явившимся вдруг чудом, карауля своё внимание, стремящееся скользнуть в сторону - к неловкому прохожему, толкнувшему ненароком, к целям и задачам, приближающимся к возможной реализации по мере моего передвижения - на работу, в гости, домой. Зимой, осенью, летом такое явление, даже если стремишься всеми силами продлить его, быстро уходит.
Весной - по-другому. Весной опасаешься смотреть в женские лица, потому что в каждом втором просыпается Это.
Почему не в первом? - Потому что лишь во втором. В каждом первом (и также третьем, четвёртом, пятом, шестом и т.д.) есть только то, что есть - вчера пили-курили, скорее бы замуж, где же этот треклятый принц на этой чёртовой лошади, работа, работа, работа, тусовка, в сериале-то совсем не так, зачёты, сессии, проверки, дети, работа, в баре, кафе, денег бы, денег бы, дорогие сапоги, юбка, блузка, модный журнал, зачем такое мне, старею, косметика, кайф, квартиру купить, нормальные люди-то, надо к маме, плохо, вот она, вот он.
И нет ничего больше. Меньше - тоже.
Женщины проходят, и я знаю, что у меня не появится желания посмотреть им вслед, но - вот она! Беседует. Пьёт что-то. Смеётся. Размахивает руками. И вдруг останавливается. Словно из заляпанной чашки, - не заляпанной, а затроганной, поскольку и руки-то были чистыми, и чашечку мыли, но вот только много их было - рук этих;
будто из потрёпанной пиалы, - временем потрёпанной, так как выглядит чистенько, цветочки имеются даже, но почему-то глядишь на неё и думаешь, сколь же много существует она на свете, хотя почти трещинок нет, всего-то чуть потемнела глазировка;
точно из дорогой вазы, - любой дурак посмотрит и скажет: "ох, недёшевая, наверное!", - вазы дорогой и с тем непрактичной, которая - удел богатых коллекционеров и коллекционирующих богатеев,
- словно из посуды, несомой руками пространства, такого привычного до надоедливости, ненавистного до тошноты; руками времени, почему-то обещающего но не дающего,
вдруг изливается Море.
Я, поражённый, удивлённый - оглушённый, ошарашенный Чудом, прорвавшимся таки сквозь броню моего старательного не-внимания к окружающему (цена которому - асфальт в поле опущенного взора; имя которому - боязнь сойти с ума и кинуться в пляс от частоты явления; количество которого - несть числа; руки которого - мои глаза, созерцающие асфальт и отрывающиеся от этой опоры для ног, спешащих душ, ручьёв лишь по необходимости - взглянуть на светофор, указатель, дорогу, чтобы не угодить под машину, не заблудиться, не забыть, в каком мире нахожусь), - благолепно созерцаю прозрачное, бледно-голубое небо над горизонтом, в котором уже проросло расветно-закатное сияние, дарующее путь в нечто совсем иномирное;
ощущаю бездонное пространство уже не какого-то там моря, но Великого океана, наделяющего безвременной силой чаек, солнце, небо;
пока мир замер, и влага сходит с посуды - миски, пиалы, вазы,
пока мир остановился и золотые капельки Великого океана стекают с лика женщины.
Фантазия 4. Весной хочется смотреть на солнце.
И я смотрю. Смотрел. Стану смотреть. Смотрел. Бы.
Вообще-то заниматься подобным не стоит, поскольку чревато для глаз. Но интересно.
И живые сделали то же самое. Все без исключения. На солнце глазели мужчины и женщины, юноши и девушки, дети, собаки, кони, мыши, крысы, даже старушки и дедульки уставились на солнечный шар. И олени. Все!!!
Творить такое было бы бесполезно зимой, поскольку в это время года солнце не греет, лишь светит бестолку, отличаясь от фонаря только интенсивностью, но пришла весна - явилось жаркое, слепящее, огромное светило.
Такого не случилось, если бы небо затянулось облаками, наступил вечер, ночь, раннее утро, однако на дворе властвовал ясный, прозрачный день.
Обстоятельства выкладывались миллионы лет: дни пристраивались к дням, звери набирались человеческого, солнце чуть притухало, и, наконец, к этому прибавилось важное, - не сказать, что главное, не то чтобы единственное и неповторимое, но в бесконечном списке причин, предписаний, положений, условий необходимое, как человеку почки, печень и какой-нибудь совершенно бестолковый аппендицит - залихватское, сладостное безумие.
И все уставились на солнце.
Светило осело на глаза, пропитало глазную материю и далее - мозги, душу и дух, пробралось к сердцу, влилось по венам в мышцы, сухожилия, кости, проникло во внутренние органы.
Конечно, водители остановили машины, самолёты скоренько приземлились, железнодорожные составы встали - никто не погиб, однако наступил хаос, но всем было плевать и на хаос, и на не-хаос, потому что предметом всеобщего лицезрения стало солнце. Вот, допустим, происходит революция, и одни воюют за большевиков, другие - за буржуазию, третьи - просто так из любопытства или врождённой воинственности; причиной войне - конфликт между представлениями, целями, смыслами, надеждами, тут же - все оказались солидарны в стремлении - просто посмотреть, на простое весенние солнце простыми глазами, потому и хаос оказался простеньким, свершился самоорганизованно и целенаправленно.
Так вот все стояли, лежали, сидели - смотрели...
Не беда, что наступило "ПОТОМ", и солнце, подчинившись правилам, ушло.
Ерунда, что пришлось двигаться домой.
Главное: у всех в глазах застыл огненный круг.
Собственно, те самые причины, породившие странное желание, продолжали работать и работать в мире, где они прописаны беспощадно строгим ЖЭУ, паспортным столом от вышних сфер, курируются оперуполномоченными с шестью крылами, двумя крыльями, также бескрылыми, но с хвостом - солнце зашло.
И тут началось. Единое действие породило тысячи следствий.
Следствие 1. Веселье взорвало мир! Во-первых, поехали и столкнулись автомобили; во-вторых, самолётам пришла необходимость взлетать - как следствие, взлётная полоса и панель с приборами оказались заслонены солнцем - падение. И люди, звери: сталкивались, полуслепые, матерились, били друг друга, собаки кусались, кошки царапались.
А я вот спокойненько шагал себе домой: нам слепым невидимо солнце, не нужен свет, зато в руках есть надёжная опора - палочка, которая лучше всякого взгляда укажет путь!
Следствие 2. Солнце закатилось в положенный вечер, мир двинулся в темноту - и люди, подчиняясь делам, отправились домой. Они шли, празднуя вечный день, который шевелился в глазах огненным шаром, струился по венам золотистым светом. Люди-светильники шагали, источая сияние, я же, закрывший глаза на солнце, но отворивший в сумерки, смотрел и считал: раз - вот она поднимается по ступенькам, два - открывает дверь, три - темнота в окне взрывается под напором солнечно-человеческого огня, четыре - загорается электрический свет. Пять - свет гаснет, ибо зачем он, когда всё тело - это свет, в глазах - солнце?
Следствие 3. Солнце зашло, люди обратили глаза от небес к земле. Взглянули друг на друга затем. "Здравствуй, солнце!" - сказал Иванов Петровой. "И тебе привет, солнце!" - ответила Петрова Иванову. И Сидоров Никанорову - Никанорова Сидорову. Цейс - Энгельсу, Энгельс - Путину. Шеварднадзе Назарбаеву, Назарбаев Хо Ши Мину. И даже кот Васька богу Саваофу. Как иначе-то, когда в сиянии, застывшем в глазах, растворилось то, что было ничем - паскудным, смердящим, болезным, нервным, злым, добрым, хитрым, величественными, волосатым, круглогодичным, интровертным, сусальным, палеоазиатским?
Следствие 4. Солнце сгорело в небосводе, точащемся дымной тревожной тьмой, и город сгорел, ибо светило-лампочка расплавившись, слилось в людей изначальной смолой, тягучей, бескапельной цельноструйной словно мёд с вкраплениями паутинистых огнистых нитей, снизошло в души, преобразило их, изменилось само, обожив человеческое и вочеловечив божие, оверив зверя и очеловечив человека. Ходили человеки-огни, светила-звери охватывая собой строения, дороги, машины, так что неживое начинало вдруг ДУМАТЬ, ПЛАКАТЬ, РАСТИ, УМИРАТЬ, - неживое перерастало себя, прорастало себя, становясь нетленным, всецело подвижным в игре преображений, полностью застывшим в бесконечности бессмертного семенного, - и живое, и неживое, и даже отчасти живое, почти мёртвое, полуживое-полумёртвое, полумёртвое-полуживое превращалось в ОГОНЬ.
Следствие 5. И только деревья остались, ибо, вообще, у древ нет глаз, зато есть то, непроговариваемое, которое разом вбирает, просеивает сквозь себя, поедает, испивает ТО, называемое СОЛНЦЕМ.