Аннотация: Иногда парить над суетой опасно, можно забыть путь обратно, бренная земля и плоть не примут, и тогда...
А в конце января зашёл к нему домовой! В темноте раннего зимнего утра вёл себя тихо. Не душил, не бросался, не ругался! Сидел спокойный, неразличимый где-то в ногах, и что-то бормотал. Сразу обо всём!
- А ещё есть такие края, где мышь не родит...! Невозможно ей! Коты там извелись, так им, мышам, пищи больше не осталось, так много их наплодилось! Вот им запрет и вышел на мышат! Померли они почти все, мыши эти, а запрет снять забыли! Вот там хорошо! Разносолье!
Пробормотал и нервно закашлял хриплым звуком, как крепкий курильщик. Потом повозился на постели и снова начал бормотать и приговаривать:
- А бабка твоя жадная! Да, жадина! Зачем крошки за порог заметать!? Там земля, сухость всякая или грязь! Не потребно мне грязью питаться, а выбирать крохи уже глаза слабеньки! Пусть по углам заметает - и вам не видно, и нам хлеб!
По-кошачьи фыркнул и вдруг запел на народный лад тоненьким голосом:
Эх, уносит меня, эх, и носит меня
В звенящую снежную даль
"Во диво" - думал Казимир Иванович, лёжа в прострации, слушая это чудо чудное. Он пытался вспомнить, что же надо делать с домовым, чтобы отстал и не испытывал ум на твёрдость!
"А ведь неправильно поёт! Текст не тот, да и нет там таких распевов!" - мысли сами собой, мимо воли Казимира Ивановича зарождались в голове, приходили и уходили из оцепеневшего мозга.
Домовой ответил, голос его изменился, стал один в один, как у Леонида Камильевича - председателя их поселкового СНТ, каким-то грудным, оперным что-ли!
- Знаю! Знаю, что неправильно! - молвил он и нараспев добавил, - Эх, ребята, всё не так, всё не так, ребята!
И замолчал! "Кровать вроде полегчала," - помыслил Казимир Иванович хотя никакой тряски не испытал и никаких звуков не расслышал! "Фуф! Отпустило!" Наваждение как будто бы прошло, он даже позволил себе повернуться на другой бок и, поудобней устроившись под одеялом, начал засыпать.
- Ты, главное, на чердак теперь не ходи! - Казимир Иванович в ужасе открыл, распахнул в темноту глаза. Голос звучал прямо над ухом, он как будто бы чувствовал движение воздуха от нечеловеческого дыхания, - ...ууууууудо там!
Домовой выдал долгий звук "у" в каких-то переливистых, подвывающих тонах, так что первая буква слова пропала за ним. "То ли худо, то ли чудо!" не разобрал Казимир Иванович.
- Эх, горемычные! - всхлипнул голос в темноте, затем то ли фыркнул, то ли чихнул уже в дальнем углу и...наступила тишина!
Час ещё дедушка лежал и прислушивался ко всяким шорохам и звукам в ночи, прежде чем забыться крепким сном в зимний предутренний час. Щелчки, потрескивания и тиканье старых часов с изъятой кукушкой по-прежнему оставались в доме, но звуки те уже были свои, родные, не потусторонние!...