Тучина Оксана : другие произведения.

Глава 4. В интересах революции

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


Идеальный сосед

  
  
  
   4. В интересах революции
  
   Меня, стыдно сказать, научили готовить. Это долгая история, и, наверное, надо рассказать её толком, а то непонятно будет. Меня просто вынудили. После того случая со стипендией Нассрин мы с Петером втихую решили её подкармливать. Кто знает, сколько у неё там денег? Может, на месяц, а может, на чашку чая, она же молчит как иранский партизан. У её родителей в Тегеране собственный магазинчик, так что, быть может, не такие уж и бедняки, но с другой стороны, кто знает. Поэтому мы сделали вид, что балдеем от её супа и этих бесконечных приправ, и типа, взамен: бери всё наше тоже. Что моё, то твоё, и наоборот. Сработало. Хотя она так долго стеснялась, что это уму непостижимо, я прихожу домой после Универа, а Нассрин передо мной извиняется, что, готовя обед, воспользовалась моей солью. Представляете? Я ей внушительно объяснял, что соль эта - непонятно чья, я не помню толком, кто её принёс в дом, да это и не важно совсем. Ну, в общем, мы кормили друг друга как в настоящей семье. Петер покупал чипсы, они сразу же пропадали в моей комнате, Нассрин приносила шоколад, он тоже моментально улетучивался. Ну, правда, самым наглым был я... А кто бы вы думали: щепетильный немец, восточная женщина или русский мужик? По-моему, ответ очевиден. Но я, признаюсь, подкалывал Петера, ну и Яна временами, на счёт их любви к кулинарии... Им только фартучков цветастых не хватало для полного комплекта домохозяек. Просто идиллия. И опять же - есть, кого кормить.
   - Слушай, вам, что... вместе с инженером диплом повара дают?
   - О чём ты?.. Ааа... - улыбается Ян. - Это не диплом, Алекс. Это жизнь.
   - Не слушай его, - вмешивается Петер, улыбаясь. - Он сексист.
   - Я??
   Ну, вот так и началось. Снова.
   - ...Он считает, что готовкой должны заниматься исключительно женщины...
   - Я не...
   - ...А я не понимаю, - продолжает Петер, - какая уважающая себя дама, - ведёт бровью так... значительно, - выберет мужчину, не способного даже о себе самом позаботиться.
   Это было грубо. С его стороны. Что значит, дама меня не выберет? Это как вообще возможно? Он сам понял, что сказал?.. Поссорились. Я чего-то так... нет, хотел сказать "разозлился", но на самом деле просто-напросто обиделся. По-детски. К чёрту, думаю. Кто они такие, чтоб указывать мне, как жить. О том, что именно я поддевать их начал, я благополучно забыл, конечно, зачем помнить? Но обиделся всерьёз. Даже сам от себя не ожидал такого. Плюнул и ушёл в свою комнату. Не стал обедать. После такого... нет, есть не расхотелось, отнюдь, даже наоборот, но гордость сесть за стол не позволила, и я ушёл в ближайший ресторанчик. И потом ещё весь день играл обиженного, пока Петер не постучал ко мне в дверь, вечером уже. Снег падал за окном.
   - Алекс?
   Я знал, зачем он стучит, и открывать не хотелось, но пришлось, он же не отстанет.
   - Что? - я открыл дверь с карандашом в зубах, делал кое-какие расчёты для проекта, и стал на пороге, не собираясь пускать его внутрь.
   Петер глянул на карандаш и невольно улыбнулся.
   - Пошли ужинать, - говорит. - Злюка.
   - Я не пойду. Не хочется.
   - Да брось ты... - нахмурился сосед. - Как это тебе не хочется. Это несерьёзно.
   - Петер, я сказал: нет, спасибо, - повторил я твёрдо, глядя ему прямо в глаза, и захлопнул дверь.
   Я не мог переступить через себя. Ну, никак. Я не просил меня кормить, готовить мне завтраки и ужины и вообще обо мне заботиться, сметанку в русском магазине покупать, ёб твою мать, простите. Чуть ли не за десять евро. В эти магазины только на экскурсию можно ходить, поглазеть на цены и продавщиц с фирменными каменными рожами. Я об этом не просил. Это была личная инициатива Петера - готовить на двоих, думал я, так что теперь пусть он забирает её к чёртовой матери. Мне этого не надо. Чтоб кормили, а потом претензии предъявляли... Я способен позаботиться о себе сам, ухаживания манерной педовки мне ни к чему.
   Сидел весь вечер, работал допоздна. Зарылся в это всё, забыл о внешнем мире напрочь, наушники одел. Я же говорил вам, что не люблю анализировать свои чувства, а тут были именно они, чувства, эмоции, и никакого здравого смысла. Левой пяткой я это ощущал, но признавать не хотел, честно. А кто признает? Да и всё-таки Петер тоже перегнул палку, гостеприимец хренов. Я не знаю, как это для гея - очень сильное оскорбление будет? А вот для меня, для меня, да, - сильное.
   Выполз из-за стола уже за полночь, в голове шумело от музыки, локти болели от нескольких часов беспрерывной работы на клавиатуре. Поплёлся на кухню поставить чайник и сделать хоть бутерброд, дикий голод мучил меня уже пару часов так точно. На кухне было тепло, уютно и, как всегда, приятно пахло. Я включил свет, щёлкнул закипать чайник и тут обнаружил тарелку на столе. Посередине. Накрытую второй тарелкой и заботливо ещё сверху полотенцем. И бумажечка там ещё лежала, хотя можно было без неё, и так понятно, кому оставлено. "Алекс, хелп ёселф", приятного аппетита мол, угощайтесь, помогайте себе сами.
   Вы бы съели? Пахло рыбой, варёной, и вкусно. Как сейчас помню. Под полотенцем-то всё ещё тёпленькое, не остыло до конца, и стоило его за краешек приподнять, на тебе. Понеслось по всей кухне, а во рту по рефлексу Павлова - слюна. Сразу из трёх желёз! Мне Наташка про такое рассказывала...
   Ну, в общем, я напряг силу воли и поставил всё это дело в холодильник. Я же для себя решил, что с этого момента кулинарными услугами соседей не пользуюсь. Хватит. Сам справлюсь. Или не мужик? Сделал себе бутерброд, покурил в окно, недавно кстати снова начал, со второго курса не курил из-за Ленки, у неё хроническая астма. И не поверите - долго потом не хотелось. А тут Ян снова подсадил, он сумасшедшие сигареты покупал, дорогие, а иногда щеголял с трубкой. Выпендривался.
   Я лёг спать, уставший, блаженно выспался, не передать, а на утро получил от Петера по полной.
   - Алекс, ты почему не съел?
   - А где же доброе утро?.. - спросил его, сонно потирая лицо и заходя в кухню.
   - Доброе... - ответил пасмурно.
   Они все втроём сидели за столом на кухне, завтракали. Нассрин выглядела весёлой, это не так часто с ней случается, поздоровалась со мной, улыбнулась, и продолжила что-то с восторгами рассказывать Петеру с Яном. А всё оказывается потому, что за окном выпал снег. И не так, как в прошлые дни - по крапинке с неба, а потом давай себе таять, а по-настоящему, много. Белого. Почти, можно сказать, русского. Я аж невольно проснулся и улыбнулся, глядя в окно. Всё бело кругом, такое чистое. По стеклу у рамы мороз нарисовал узорчики, небо синее, гладкое, солнце светит. Удивительное утро. Дочки Риха лепят в саду снеговика, с визгами, со смехом. Машины запорошило.
   - Нассрин, а у вас же есть снег в Тегеране, да? - спросил её, уперевшись руками в подоконник.
   - Да, конечно. Особенно, если в горы подняться...!..
   И понеслось. Я слушал её с улыбкой. Прикольно, наверное, жить в городе, где девчонки ходят в хиджабах, где знакомят вслепую, родственники, где летом под сорок, жарко и влажно, и мечети кругом, на службу зовут песнопениями, а зимой солнечно, холодно и ветрено, где на базаре продают фисташки, сладости и благовония...
   - Алекс, садись, мы испекли пиццу.
   Я оглянулся на Петера.
   - Будешь с нами завтракать?
   - Сначала в душ...
   Я долго, наверное, мылся, потому что когда вышел, все уже разбежались. Нассрин обувалась "в магазин за продуктами", а откуда-то из гостиной я слышал негромкий обиженный голос Петера, почти шёпот, и Ян ему что-то отвечал. На столе на кухне, на тарелочке, лежала пресловутая пицца. Кусок для меня. Я как раз терроризировал её взглядом, попивая чай, когда зашёл Петер и прикрыл за собой дверь.
   Некоторое время он стоял молча, прислонившись к двери и глядя куда-то в пространство. Я, если честно, уже не был настроен обижаться, или злиться, или что я там хотел испытывать-то... Быть может, повлияла погода, а быть может я просто чувствовал себя глупо, устроив этот театр. Есть ещё третий вариант - во всём виноват запах свежей пиццы, но его мы отбросим.
   Петер наконец отделился от двери и сел за стол, напротив меня. Как часто мы с ним вот так общались, на кухне, он - сидя с ногами на стуле, я - стоя и облокотившись о столешницу. Он некоторое время о чём-то размышлял, потом сказал, не поднимая глаз:
   - Извини.
   Я, если честно, не ожидал. Что он начнёт передо мной извиняться, да так серьёзно к тому же. В глубине души я думал, мы это как-то со временем замнём.
   - Да ладно тебе... - я нахмурился, помешивая чай в кружке. - Глупо как-то вышло.
   - Нет, извини, что я назвал тебя сексистом. Я правда думаю, что в тебе это есть, но я не хотел, чтобы ты так сильно обиделся.
   Я усмехнулся.
   - Умеешь извиняться.
   - Я в шутку говорил. Почти. Нет, честно, - пожал плечами Петер. - Нет ничего унизительного в том, чтобы готовить... Я знаю, ты так считаешь. И не только ты. У меня отец такой же. Он за свою жизнь и яичницы не сжарил. И он этим гордится. Настоящий мужик. В отличие от меня.
   Мы помолчали. Не знаю, о чём думал Петер, я же пытался понять, горжусь ли я неумением готовить, это парень в двадцать два года-то!.. и, кажется, не без досады, я осознал, что горжусь. Но к этой гордости примешивалось ещё что-то, какое-то трудно осознаваемое чувство.
   - Петер...
   Он поднял на меня глаза.
   - Ты меня тоже извини, - говорю. - Я... - постучал пальцами по кружке, подбирая слова. - Найду какие-нибудь другие поводы для гордости. Надеюсь, они у меня есть, - усмехнулся.
   Петер несколько секунд молча смотрел на меня, потом улыбнулся в ответ.
   - Конечно, есть. Масса.
   Мы глядели друг на друга, я, улыбаясь, покачал головой. Признался ему, что чувствовал себя как-то неправильно и глупо из-за этой перепалки, и ещё - виноватым. Он подмигнул мне и назвал "очень хорошим", мне стало почему-то дико неловко, но вместе с тем приятно. Помирились, короче.
   - Я тебя научу готовить... - пообещал Петер, вставая и потягиваясь.
   Я рассмеялся.
   - А может лучше всё-таки ты? Я обещаю больше не обзываться и не цепляться.
   - Нет уж, - прищурился он.
   - Я тебе даже фартук куплю!..
   - Ха!
   - Любой! В горошек, в цветочек, какой угодно, - замотал я головой. - Какой захочешь.
   Петер смеялся, облокотившись о стол.
   - Не-еет, - протянул. - А что, если меня не окажется рядом? Кто тебя накормит?
   Я сделал вид, что напряжённо раздумываю, но в конце концов ничего остроумного не выдумал в ответ и рассмеялся.
   - Ладно, - кивнул. - Договорились, - и уже тише добавил: - Я, на самом деле, буду признателен...
   - Окей, - подмигнул Петер и добавил, тоже негромко, словно у нас теперь есть общий секрет, тайна: - Тогда обед готовим сегодня вместе. Ии... - он поглядел на стол, на тарелку. - Ешь пиццу!
   Я усмехнулся.
   - Сейчас... Спасибо.
   - Остыла, наверное... - вздохнул.
   - Я разогрею.
   - Приятного аппетита. Я пойду порадую Яна, что мы помирились, а то он очень переживал, - подмигнул мне.
   - Давай... - я улыбнулся и принялся за свой завтрак.
   Потом мы пошли на прогулку, грех такой день дома просиживать, и я с удовольствием обнаружил, что декабрьский снег хороший, липкий и сбивается в снежки. Как дураки, втроём с Яном, мы бегали по запорошенному футбольному полю, забрасывая друг друга снежками. Смеялись, Петер показывал мне язык. Я, помню, подмигнул Яну выловить его и окунуть в сугроб, чем мы с удовольствием и занялись под испуганно-довольный визг нашего кулинара. Петеру только и нужно было, что внимание. Но я не особенно как-то противился этому, и всё меньше и меньше опасался, что кто-то может не так посмотреть или что-то нетрадиционное подумать.
   Эту мысль, если честно, тоже было сложно принять... В смысле, я всегда считал себя этаким, отщепенцем, революционером в душе, альтернативщиком... Этаким крутым парнем, в общем. В школе Че Геварой зачитывался, его дневниками, письмами, наставлениями. В Универе запал на Паланика и прочий хард-кор, если вы понимаете, о чём я. Ко мне всегда приходили безумные идеи, и самым большим оскорблением было, пожалуй, заявление, что я - это часть толпы. Потребитель. Обыватель. Масса. Серая, безликая, никакая. Это же невозможно было применить ко мне, верно? Ко мне, кто на втором курсе вместе с математикой штудировал поваренную книгу анархиста, знаете, что это за дрянь? Если нет, вам же лучше. Шлахтера читал и... Гитлера, простите. Но нет, нет, я никогда всерьёз и не думал о... том, чтобы стать нацистом или что-то вроде того... Господь с вами. Но что-то, что же?.. безмерно тянуло меня, девятнадцати-двадцатилетнего к этим книгам, что-то же интересовало... Быть может, лишь то, что они под запретом? Или же - что они претендуют быть под запретом, как некая скрытая от тех же пресловутых масс истина?
   На самом деле я кое-как понял, в чём соль, только годы спустя. Понял это в клубе, на дискотеке, когда после ремикса известного в Германии парня - Петера Фокса - включили гимн городской футбольной команды. Когда мы все, знакомые и незнакомые, Ирка там ещё была со мной, взяли друг друга за плечи и принялись горланить. После выпитого, натанцованного ты чувствуешь свободу, кажется, что горы можешь свернуть. А когда рядом с тобой - такие же... соратники... то мир вообще меняет краски. Тогда я понял, что именно привлекает молодёжь к вещам подобным "Майн Кампф". Желание братства. Желание объединения и совместного дела ради чего-то, во имя чего-то или же против кого-то. Моя борьба. Против сильного врага - в идеале. Чем цепляет Гевара, тем же цепляет и Гитлер. Наверное, это у человека в самой крови - быть частью чего-то большего, частью семьи, общества, стремится создать эту ячейку, работать и чувствовать вместе. Потому что тогда ты - силён. Ты - защищён. И ты не можешь упасть в пропасть неверия, неведения, ведь рядом всегда будет плечо брата. Раньше я этого не осознавал. Триста раз, триста тысяч раз, быть может, я чувствовал это, но не осознавал до конца. И друзья, ушедшие в армию, казались мне олухами царя небесного. Особенно если они возвращались оттуда, как они любили говорить, "совсем другими людьми". Умными, сильными, повзрослевшими. Мужчинами, прошедшими школу жизни. Я лишь смеялся над ними. И успокаивал себя тем, что то, что любят массы, - однозначно не для меня. Именно поэтому мне было сложно принять этот факт: я боюсь осуждения со стороны. Опасаюсь, что кто-то зашепчется, когда я иду по улице с Петером, а от того за километр тянет самой настоящей педовкой. Он ведь не мог нормально одеваться. Спокойно. Он совершенно не мог. Позарез нужны были длинные, по колено, зимние сапоги поверх обтягивающих джинсов и куртёнка, не прикрывающая зада. Когда обрушились морозы, а та зима была на удивление холодной и снежной, он всё-таки одел этакое зимнее пальто, длинное, но всё равно... Я шёл, я опасался взглядов со стороны, и, осознавая свой страх, анализируя его, я дико ненавидел и презирал себя. За трусость. За слабость. Ах, вот, какой вы, товарищ революционер? Товарищ анархист? А вы ещё и стишки пописывали в университетские годы, не припомните? Вы тогда даже мнили себя поэтом-математиком. Творческой личностью. Особенным. Имеющим право показать фак толпе. Теперь эта толпа имеет вас, каждый взглядом, каждой усмешкой.
   Сколько времени надо человеку, чтобы понять - он не особенный. Он такой же как все. Все эти серые люди вокруг. Он их часть. Он сер. Никаким революционным бунтом тут не спасёшься, а хочешь жить один - езжай в лес. И банки по Паланику не взорвёшь, дальше-то что? Надеть набедренные повязки, как по Тайлеру Дердену, и бегать с копьями за одомашненным скотом? Во имя великого человеческого счастья? Да каждый разумный индивид должен понимать, что со временем мы снова отложим копья и построим банки. Накопим денег и возьмём кредиты. Потом рухнет всё, наступит кризис, а потом по новой кредиты. Хорош "Бойцовский клуб", я благодаря ему всё-таки чему-то научился, хотя бы в секцию по боксу походил немного, но что он даёт взамен? Он, как наш народ, лишь жалуется и ругает, но не способен дать альтернативу современному обществу. Давай взорвём банки, приятель, да, давай! Давай освободим человечество от долгов, от этих вампиров-корпораций, от фальшивок, которыми сейчас оплачивается человеческая жизнь - денег!!..
   Только, друг, что же мы будем делать потом?.. Видишь ли, брат, это хорошо, когда тебе семнадцать, ну двадцать лет. Будущее кажется таким светлым и его так... невыносимо много. Кажется, тебе никогда не стукнет тридцать. Это просто нереально, чтобы тебе было целых, ёба-на, тридцать лет. Это пошутил кто-то. И очень смешно, ведь ты-то в курсе, что революционеры не живут долго. Одно исключение - Кастро, но ты-то... Ты обязательно умрёшь где-то в двадцать пять, натворив кучу полезных для человечества дел и оставив след в истории. Ты будешь жить в драйве, жизнь будет яркой, опасной, полной приключений и, конечно же, как атрибут, короткой. В общем... как спел один рокер: "Рок-н-ролл мёртв, а ты ещё нет...", чувствуешь себя виноватым по этому поводу? Должен!
   Где-то той зимой я наконец перестал ощущать вину. И страх. Я не скажу вам, что это было враз, в секунду, как вспышка света. Скорее это было длительное раздумье, полное сомнений. Но в результате я получил в принципе то, что и хотел, - свободу. Я перестал оглядываться и опасаться. И наплевал. На толпу. На людей, которых что-то может не устраивать во мне, и дело здесь не только в Петере и его манере одеваться. И одновременно я стал любить всех этих людей и чувствовать себя их частью. Не знаю, быть может, я говорю сбивчиво, но уж как могу. Как умею. Возможно, я постараюсь объяснить позже, получше, если представится возможность... А пока держите, как есть.
   Солнце слепило глаза, мы валялись в снегу и были безумно этому рады. Зимой небольшое футбольное поле пустовало, и так как там никто не ходил, то снег был пушистый, белый и никем до нас нетронутый. Моё будущее казалось мне как тот снег: невыносимо светлым, аж до слёз, сияющим и почему-то... большим. Свежим, как зимний ветер, как ветер с севера.
   Старичок-сосед, Ганс Фишер, вышел тогда из дома разгрести снег на дорожке и, как оказалось позже, развесить на крыльце гирлянды. Позже меня проинформировали, что это входит в обязанность каждого немца, у которого свой дом, - чистить участок дороги, прилегающий к дому, так как в случае, если прохожий споткнётся-поскользнётся у твоего имения, он в праве подать в суд. Мне сначала это невероятным казалось. Но вскоре поверил - Петер показал мне как-то контракт на владение домом, и это было там, не поверите, прописано большими буквами.
   Ганс поглядел на нас, посмеялся, поздоровался и пригласил в гости. На чай. Мы стряхивали снег перед его крыльцом, долго извинялись за это, потом помогали ему развешивать разноцветные фонарики на заборе, на крыльце и окнах, и наконец зашли попить чаю с вареньем. Ему было, кажется, семьдесят или что-то около того. Жена умерла от рака год назад, как потом объяснил мне Петер.
   - Я её знал... - сказал он, уже вечером, готовя ужин. - Её звали Бет, и она приходила к Эльке в гости. Приносила печенье, и они меня приглашали часто. Особенно, когда я жил здесь один, без соседей.
   - Грустно, - прокомментировал я, просто чтобы что-то сказать.
   - Я и не знал, что у неё рак, - пожал он плечами. - Прошлой зимой её увезли. Эй... Алекс!
   - А?..
   Петер улыбнулся.
   - Ты не туда бросаешь картошку.
   Я спохватился. И правда.
   - Не переживай, - сказал мне. - Люди умирают. Просто старика жаль... Он там теперь совсем один, - вздохнул, помешивая рагу. - Не представляю, что будет, если один из моих родителей... Не знаю, что будет, - он покачал головой.
   Я промолчал. Что тут скажешь.
   - А как твои? Так, теперь на медленный огонь...
   - Мои... - протянул я, нахмурившись. - Я с ними не разговариваю.
   Петер удивился.
   - Отчего так?
   - Сложно сказать, - я пожал плечами. - Мы слегка... поссорились. Достаточно картошки?
   Он кивнул и принялся нарезать её кружками.
   - Почему вы поссорились?
   Я вздохнул. Ну, не скажешь же ему, что... из-за него. Да и в принципе, не только по этому поводу.
   - Всё сложно, - сказал я неопределённо. - Мы не совсем, конечно, а так, на время.
   Для профилактики, можно сказать.
   Петер помолчал, попробовал рагу, посолил немного, потом поднёс ложку мне.
   - Попробуй... Только осторожно, горячо.
   - Хм... По-моему, отлично.
   - Соль? - вскинул бровь и улыбнулся.
   - На мой взгляд, достаточно.
   - Хорошо.
   Он помешал своё варево, а затем снова повернулся ко мне.
   - Прости, я что-то забыл... Когда православное рождество?
   Я тихо рассмеялся.
   - Что ты?
   - Да нет, - покачал я головой. - Это я так. Только что сообразил, что в доме три человека и у всех рождество в разное время.
   Петер тоже посмеялся.
   - Это же хорошо, Алекс. Это значит, мы можем праздновать весь год!
   - О, да.
   - Так... когда? - поглядел на меня. - Просветишь или мне опять в гугл лезть?
   Я улыбнулся.
   - Седьмого. Седьмого января.
   Петер помолчал, снова попробовал своё рагу.
   - Алекс, до седьмого января ты обязательно должен помириться со своими родителями...
   Ганс приготовил много чаю, поставил четыре кружки на аккуратный столик со скатертью в мелкий цветочек, вазочку с печеньем, конфеты какие-то, шоколад, варенье. Сначала я немного стеснялся, что мы злоупотребляем его гостеприимством, но вскоре разглядел, что он рад нам. И серьёзные глаза под седыми бровями смотрят по-доброму. Я бы даже сказал - с надеждой. На тёплый разговор, на компанию. Пусть и не надолго, на час-два. Я расслабился, и пока Петер с Яном спрашивали его что-то по своей, немецкой, щепетильности, о платах и налогах, я с интересом разглядывал комнату. Дом у Ганса был совсем старый, это всегда видно, как его не крась, не ремонтируй, да и под крышей стояла дата... 1906. Какие уж тут сомнения в подлинности. Внутри пахло чужими воспоминаниями и немного сыростью, деревянные полы поскрипывали при ходьбе, оконные рамы, видимо, не так давно заменили на новые, пластиковые. На стенах висели фотографии детей, его с женой и... самолётов. Военных и после времён. Я как-то сразу догадался, что это не может быть просто увлечением, и напрямую спросил его. И он ответил, что да, он лётчик. Бывший лётчик. Он летал на всём, что здесь висит, кроме самых старых, на которых летал его отец, тоже Ганс. Я сказал ему, что мой дед хотел быть лётчиком, но у него не вышло по состоянию здоровья. Разговорились на эту тему, тем более что я тоже интересовался самолётами раньше, Ганс спросил меня, откуда я, я ответил, и он посмотрел... так, по-особенному. Не знаю, как описать его взгляд, да и стоит ли. Наверное, мы поняли друг друга. А быть может, это я только фантазирую. Не знаю, правда. А может, с Россией у него были связаны какие-то особые воспоминания, что-то кроме военных времён и военных самолётов. Но всё-таки это был особенный взгляд.
   Зимой темнеет рано, и вскоре я заметил, что за окном уже вечереет. В принципе, мы никуда не спешили, но решили не пренебрегать гостеприимством. Ганс, высокий, с меня ростом, протянул мне руку, пожал её, крепкий, сильный, поджарый... семидесятилетний старик. Немецкий лётчик. Он улыбнулся и просил заходить почаще. Навещать его. Я улыбнулся в ответ, и он, на секунду замешкавшись, вдруг выдал:
   - До... свидания... ? - по-русски.
   Я рассмеялся и кивнул головой.
   - До свидания, Хер Фишер, спасибо вам за чай...
   - Ганс, - махнул он рукой.
   - Хорошо, - кивнул я. - Ганс.
   - С наступающим Рождеством! - сказал Петер на прощание, уже в коридоре. - Вы к детям поедите или здесь будете?
   - Они ко мне приедут.
   - Здорово. А мы в Гамбург, - он поглядел на нас с Яном. - К моим.
   - Большой привет твоим родителям тогда, а также Эльке и Рихарду.
   - Да, конечно, спасибо вам, до свидания...
   На крыльце мы замешкались, и Петер разглядел, что одна часть гирлянды провисла, так что мы начали поправлять её, а Ганс - благодарить нас. В это самое время к дому подъехал Рихард и, поставив машину в гараж, посмеялся над нами, что это, мол, Ганс нас эксплуатирует, а на нашем доме тоже бы гирлянды пора вешать.
   - Сделаем! - заверил его Ян, поддерживая Петера за ремень, пока тот вешал последнюю веточку на окно.
   Рих разговорился с Гансом и пожал нам руки, когда мы закончили с гирляндами и пошли наконец домой. Тут я сообразил, что сегодня суббота. Точнее, была суббота, и она уже практически кончилась.
   - Чёрт! Петер!
   - А? - он оглянулся на меня с лестницы.
   - Магазины уже закрылись, я ничего не купил поесть...
   Петер рассмеялся, скидывая куртку.
   - Ты думаешь удивить меня этим?
   - Кстати, - добавил Ян, разуваясь. - Алекс, прими к сведению, что во время рождественских каникул магазины тоже будут закрыты.
   Вот, блять. Рождественские... каникулы? У магазинов? Что это за страна такая, ёпт? Каждое воскресение - праздник, все вдруг резко вспоминает, что они католики.
   - Да какая разница, - отмахнулся Петер, проходя на кухню. - Мы всё равно ко мне поедем. Так... - он потёр руки и обернулся на нас. - Что готовим на ужин?
   Вот так он меня и начал учить кулинарии. Сначала я, конечно, немного стеснялся. Было как-то неловко. И оттого, что меня учат готовить, и оттого, что меня просто учат. К тому же Петер, ко всем его тараканам он ещё и младше меня на год и сколько-то там месяцев. Особенно стрёмно было, когда Ян тоже был на кухне, Нассрин меня почему-то не беспокоила, даже когда она втихую, но я-то видел, посмеивалась над моей нерешительностью у плиты. А вот Ян - другое дело. Я кажется уже говорил, что он старше, ему двадцать семь, а позиционирует он себя так совершенно взрослым состоявшимся мужиком. Так что... перед ним иногда пасуешь. К стыду моему, но это правда. Вот, с кем я мог гулять по улицам, не волнуясь совершенно, что кто-то что-то подумает. Ян выглядел абсолютно нормальным чуваком, серьёзным, обыкновенным парнем, без всех этих, как мне казалось, гейских замашек. Единственное, что меня смущало, так это его любовь к готовке, ну да, как видите, меня самого начали учить этому делу, что уж тут роптать. А чуть позже, когда у нас был сбор лаборатории в честь Рождества, я с удивлением понял, что все мужики в нашей группе, за исключением африканца Винцента, любят готовить. Битый час они обсуждали лучший рецепт плова и шашлыков, потом, к счастью моему, перешли на тему пива. Я подумал тогда, что нахожусь в каком-то странном месте, или же в не совсем правильной стране, или же тут просто собрались неправильные люди... Но с другой стороны, это сильно успокоило меня, и я с радостью принялся учиться у Петера.
   Сейчас я этого не стесняюсь, не боюсь... И самое главное, я не горжусь тем, что чего-то не умею. Я действительно нашёл другие поводы для гордости и другие пути доказать всем, что я - настоящий мужчина.
  
  
   Нассрин все дни рождественских каникул просидела дома, и как мы не уговаривали её поехать с нами в славный город Гамбург, не согласилась. В конце концов, я махнул рукой и пригласил Наташку. Девочка, как всегда, нахмурилась, раздумывая, как всегда, сказала, что не уверена, что подумает... Пришлось стать поперёк её дороги, мы тогда шли по домам после Универа, посмотреть ей прямо в глаза и повторить:
   - Поехали с нами. Пожалуйста.
   Согласилась. Хотя я видел, что она нервничала, не зная, куда точно мы едем, когда вернёмся, надо ли платить или собирать деньги или что. Я вздохнул и уверил её, что мы как-нибудь по дороге разберёмся.
   - Не будь ботаником, - подмигнул ей.
   - Я физиолог! - в шутку возмутилась Наташка.
   - А говоришь, как ботаник!
   Надо прояснить один маленький моментик, наверное. С Наташкой у нас складывались странные отношения, то есть мы ещё не спали вместе, мы не стали парнем-девушкой в моём привычном понимании, я порой приглашал к себе Ирку или же шёл в гости к ней, но душой чувствовал, что мои визиты к Ирке стоит скрывать от Наташки. Равно как и походы в клуб. Дурдом, в общем. Но всякий раз, когда я пытался быть к Наталье ближе, она с улыбкой отстранялась. Но не прогоняла совсем. Словно бы выжидала, когда мы пробудем "в отношениях" достаточно долго, чтобы с чистой совестью ложиться в постель. А сколько это "достаточно долго" она мне не говорила, и я не мог догадаться сам. Время шло. Она не спрашивала меня, трахаюсь ли я с кем-то, я не считал важным акцентировать на этом внимание, и даже, по правде говоря, старался этого избегать, трус. То есть, избегать разговоров на эту тему. Где-то на недельку я даже впал в своеобразную депрессию, не зная, что предпринять. Намекнуть ей, что я хочу секса? Ждать? Бросить её? Остаться только друзьями?..
   - Поговорить, - сказал мне Петер тогда.
   Я стоял на кухне, с чаем, облокотившись о столешницу, а он сидел за столом, обхватив колени руками.
   - Поговорить, - повторил я задумчиво, трогая край кружки губами. - Ну, быть может. Только я не знаю, как начать. Да я и... не умею разговаривать на все эти темы. И у меня плохо получаются намёки.
   Петер улыбнулся. Я пожал плечами.
   - Если я приглашу её сюда, то непременно возьму вина, и мы непременно напьёмся.
   Петер покачал головой, не переставая улыбаться.
   - По крайней мере, я, - поднял я указательный палец и отхлебнул из кружки.
   - Эх.
   - И она снова назовёт меня пьянью, - усмехнулся. - И когда я полезу к ней целоваться, уйдёт домой, вся в расстроенных чувствах.
   - Мне кажется, она не знает мужчин, - сказал негромко Петер.
   Я пожал плечами, глядя в окно.
   - Да всё она знает... - начал было, но Петер меня перебил.
   - Нет, я в смысле... - он посмотрел на меня. - Может, она девственница?
   Я испугался.
   - Что? Опять? Ещё одна?
   Петер закрыл лицо руками и начал смеяться.
   - Ну, я не знаю, - сказал он. - Я просто предположил!
   - Вот, блин! А вдруг ты прав... Чёрт!
   Тогда в моей голове засела мысль, а вдруг это правда. Ей же целых двадцать два года, чёрт возьми. Как и мне. Мы ровесники. Не может быть, чтобы она... ещё ни с кем не переспала. Она красивая девчонка... Строгая, быть может, только слишком, серьёзная. Но это же не препятствие, она должна была за свой двадцатник хоть раз по-настоящему влюбиться. Иначе... Иначе с ней что-то не так. Определённо.
   Скажу наперёд, что Петер оказался прав. И это ещё раз подтверждает мою догадку: у геев, как и у женщин, хорошая наблюдательность и интуиция. Но тогда, на кухне, я стоял и с напряжением думал, что же предпринять.
   - Пригласи её на ужин, - предложил Петер. - Или на все выходные. Хочешь, я у Яна побуду?
   - Хм... Надо подумать, - пожал я плечами. - Не знаю. Нассрин всё равно здесь, так что нет смысла тебя выпроваживать.
   Он улыбнулся.
   - Ну, по крайней мере, мы с Яном мелькать не будем, и она почувствует себя свободнее, я думаю.
   - Ладно, - вздохнул я. - Подумаю. Спасибо...
   Всё равно мы на следующей неделе едем в Гамбург, размышлял я...
   - Она тебе не настолько нравится, чтобы идти на такие жертвы? - спросил он напрямик.
   Я помолчал, глядя в кружку, потом всё-таки поднял глаза на своего соседа. Мы посмотрели друг на друга, молча, потом я тихо спросил:
   - Это подло?
   Он улыбнулся и покачал головой.
   - О чём ты, Алекс... Конечно, нет.
   - Тогда почему я чувствую себя последним подлецом? - я усмехнулся.
   Петер помолчал.
   - Потому что ты всё принимаешь слишком близко к сердцу, - ответил он. - Хоть и пытаешься доказать всем, что это не так.
   - Чёрт, - тихо рассмеялся я. - Так не пойдёт, ты слишком много знаешь. Обо мне. Наверное, тебя придётся убить, как в тех сериалах о мафии.
   Он прищурился.
   - Рискни, - подмигнул мне.
   - О, да, у тебя теперь есть телохранитель... - закивал я понимающе.
   Петер улыбнулся. Чуть грустно, как мне показалось... Я насторожился.
   - В чём дело? - спросил его.
   - О чём ты?
   - Не валяй дурака... - я нахмурился и щёлкнул чайник снова. - Что это за грустная улыбка у такого весёлого парня как ты? Проблемы?
   - Нет, всё ок, - пожал плечами Петер, и уж тут я понял, что он врёт. Он совершенно не умел этого делать - лгать, так что заметить можно было сразу.
   - Давай, Петер, хватит. Откровенность за откровенность.
   Он устало потёр лоб, собираясь с мыслями.
   - Что тебя беспокоит? - улыбнулся я и, подставив стул к Петеру поближе, сел на него верхом.
   Он довольно долго молчал, рассматривая то окно, то потолок, и потом нам помешали - сначала зашла Нассрин приготовить что-нибудь перекусить, затем поднялся Рихард известить, что они с Эльке и дочками уезжают на Рождество и Новый год к его родителям. Мы пожелали ему хорошего Рождества, он - нам, попили вместе чаю, а на следующее утро мы, я, Нассрин и Петер, нашли у себя под дверями шоколадных Дедов Морозов. Ну, или Санта-Клаусов по-ихнему. Это было мило, такой сюрприз, сразу вспомнилось детство, и день удался с самого начала. Так что я не успел выспросить у Петера причину его грусти, и на следующие выходные, если честно, забыл. Я хотел попробовать пригласить Наталью на "субботу-воскресенье у меня", но случился казус - позвонила Ирка и сказала, что достала билеты в новый крутой клуб. Дорогой и все дела. Сказала, что может достать и для "моей парочки педерастов", если я без них не могу пойти. Я посмеялся над шуткой, показал ей язык, хоть она и не могла этого видеть, и ответил, что спрошу у них при случае. В общем, мы втроём, я и Ян с Петером, пошли танцевать в новый моднявый клуб в те последние перед поездкой выходные, а Наташа, видимо, сидела дома. Пока мы были в автобусе, правда, она позвонила мне, и я мысленно чертыхнулся.
   - Привет, - сказала, - как дела? Что делаешь?
   Я прикусил губу, не зная, как правильно ответить, будто поехать в клуб в субботу вечером - это преступление.
   - Да так... - ответил неопределённо. - Решили прогуляться немного по ночному городу... - я вру?? Боже, зачем!
   - Понятно, - она погрустнела, как мне показалось, но в моём мозгу крутились тогда только одного рода мысли: если я её приглашу, то как же Ирка? И даже если Ирка не будет ревновать, то, наверное, самой Наталье будет не в кайф? А если не приглашу и сыграю в дурака, то, получается, я ей вру, словно бы муж, сбегающий к любовнице. Я даже разозлился на себя за это, и на неё - за то, что она позвонила.
   - Ок, - сказала. - Хорошего вечера тогда, передавай привет Петеру.
   - Хорошо, - как можно оптимистичнее ответил я, но, кажется, мой голос всё равно звучал виновато. - Петер тебе тоже передаёт привет. Пока, - и звонок закончился.
   Я сидел, глядя на ночной город через стекло, и чувствовал себя виноватым и отчего-то злым, всё это одновременно. Блин, думаю, то она меня отталкивает, не даёт даже поцеловать, то звонит чуть ли не ночью, как дела, что делаешь. Дрочу! Потому что ты не даёшь!.. Так и надо было ответить. Чёрт.
   - И кому это я передаю привет?
   Петер сидел напротив, вместе с Яном. Ян положил руку ему на плечи, притянув к себе, и Петер с удовольствием положил голову ему на плечо. Я вздохнул, поглаживая телефон большим пальцем.
   - Наташке, - ответил.
   Он улыбнулся, и дальше мы ехали молча.
   У нас обоих, у меня и у Петера, назревали проблемы в отношениях, их надо было как-то легко и виртуозно разрешить, но мы, как полагается, всё думали да тянули. Его вопрос про "она тебе недостаточно нравится" заставил меня задуматься всерьёз, и некоторое время я мучился, а любил ли я кого-нибудь по-настоящему. Когда-нибудь. Что я готов пожертвовать, отдать за любимого человека? Кажется, я любил Ленку. До неё была ещё одна девчонка, Валя. Но там всё было очень быстро и совсем как-то... грустно, что ли, не знаю. Она была школьницей, одиннадцатый выпускной класс, лагерь, лето, а я - студентом первого курса. Чёрное море, песок, медузы в воде, острые камешки под ногами. Жаркий Краснодар, пыльный Новороссийск с его домами-многоэтажками, словно гробами, одинаковыми. Персики. Арбузы, дыни. Студенческая коммуна, если можно так назвать. Я взял билет от Университета, мы поехали с приятелем, Лёхой, с моего же курса, проветриться, покупаться и все дела. Потрахаться, конечно. Но вообще - просто отдохнуть. Поиграть в пляжный волейбол, пожить почти-что-дикарями, оторваться. Там же горы ещё есть, настоящие.
   Смешно... Помню, ехали в поезде, жара была страшная, девчонки с нашего Универа тихо умирали в поту на своих плацкартах, Лёха играл им по ночам Цоя и иногда "Нирвану", проводник пробегал мимо, тоже весь взмокший. Алина как-то, лёжа в одном купальнике и обмахиваясь газеткой с кроссвордами, спросила его:
   - А какая следующая станция, не подскажете?
   Мы все тщательно следили за маршрутом, надеясь приехать побыстрее.
   - Африка! - ответил парень, вытирая лоб, и побежал дальше.
   Валю я встретил на одной их дискотек, которые устраивали там, на базе отдыха, аниматоры. Обычные сельские диско. Скучные. Помню, что мне, после Москвы, только пару раз более или менее понравилось, музыку наконец-то нашли сносную. Мы с Лёхой даже таскали ди-джею диски и умоляли поставить что-нибудь кроме "Блестящих", но он не вёлся. Или кивал, обещал золотые горы, а потом мы на танцполе снова слышали это поганое: "Солнышко в руках" или "А я всё летала!".
   Да... Пожалуй, Валя была по-настоящему первой любовью. По крайней мере, в плане силы чувств. Я потом очень долго её помнил, до самого момента, как встретил Ленку. В столовой. Вот, честно, это даже смешно, я встретил Ленку в столовой, она вышла из академки, по болезни была, и зашла "перекусить салатика", а я как раз сидел и мучил то ли котлету, то ли пирожок и вспоминал Валю...
   Валька была тёмно-русой, но красилась под блондинку, и ей чрезвычайно шло. Ещё она подводила глаза синим карандашом, и вот это ей не шло совершенно, потому что глаза казались меньше, чем они есть на самом деле. Уже и... И злее отчего-то. Я ей потом без обиняков сказал об этом, и она не обиделась, наоборот - рассмеялась. И поблагодарила. Сказала, что подруги ни в жисть даже не намекнут, слишком жестоки женщины для этого.
   - Жестоки? - спросил её, пока мы прогуливались вдоль моря.
   - Да, - ответила просто и пожала плечами. - Бабы сволочи.
   Я усмехнулся. Моему мужскому самолюбию, конечно же, польстило.
   - А зачем ты тогда с ними дружишь?
   Я видел её всегда в большой компании девчонок.
   Она снова пожала плечами и улыбнулась, я заметил её улыбку в свете луны.
   - Но надо же с кем-то дружить.
   - Понятно... А сколько тебе лет?
   - Семнадцать.
   Я улыбнулся.
   - Так ты несовершеннолетняя, - сделал вид, что пугаюсь, и она рассмеялась.
   - А сам-то?
   - Мне уже восемнадцать.
   - О да, велика разница.
   Мы гуляли всю ночь, до того момента, когда глаза начинают слипаться, а голова становится жутко тяжёлой. Мы разговаривали... обо всём. Начиная от учёбы и родителей, заканчивая всякими романтическими бреднями типа, есть ли жизнь на Марсе и что будет, если наступит конец света.
   - Ничего не будет, - говорил я уже под утро, потирая глаза. - Мы все умрём, - и зевал.
   Она смеялась в ответ. Помню ощущение утреннего холода и словно бы песка в глазах от усталости и недосыпа. Помню, что очень хотелось пить, и я подбежал-таки к морю отхлебнуть глоток, солёной, ужасной на вкус воды, Валя говорила, что я псих, и махала мне своей тоненькой вязаной кофтой. Я набрал воды в ладони, она была отчего-то очень холодной, остыла за ночь, а рядом с моими руками плавала медуза.
   - Смотри!! - вдруг крикнула Валя, и я даже испугался.
   Тогда я впервые увидел дельфинов. Живых. Вдалеке, но это были определённо они, без сомнений. Стайка.
   - Как красиво... - проговорила она. - Хотела бы я плавать, как они...
   - А я хотел бы летать, - признался я, показывая на чаек где-то в светлеющих небесах.
   - Ну, тогда нам с тобой никогда не встретиться, - улыбнулась она мне, садясь на песок.
   Помню, она была в юбке, такой, трикотажной, серой, выше колена. Очень на самом деле тонкой, так что пока мы гуляли по пляжу и иногда, от усталости, легонько сталкивались, я чувствовал, насколько горячие и твёрдые у неё бёдра. Только недосып не позволял мне по-настоящему возбудиться. Ну, и ещё я немного стеснялся... Потому что у меня ещё не было ни с кем секса. До неё. Мне дико хотелось, но я сам себя останавливал. Валя вела себя довольно легко и развязно, но я не мог рисковать и лезть к ней вот так, прямо сразу же после знакомства и первого разговора. Пусть даже этот разговор был длиною в целую ночь. Когда она садилась на песок, то коленкой немного задрала юбку, и я увидел сокровенное. О чём всегда мечтал - её трусики. Боже, я ведь вот закрою сейчас глаза, в автобусе, и снова увижу этот кусок ткани - бежевые, под цвет кожи, с тонкой полоской белых кружев. Я даже сначала немного струсил, решил, что она вообще без белья. Но нет, конечно. Так мы просидели до семи где-то, и она положила голову мне на колени, а я откинулся назад, уперевшись в жёсткий песок ладонями.
   Она жила в Томске. Далековато от Мск, но не настолько, чтобы убиваться. И если бы я был смелей тогда, я бы...
   - Алекс?
   Оказалось, что мы уже подъезжаем к остановке, Петер и Ян поднялись с сиденья и с интересом наблюдают за мной.
   - Пойдём, дорогой, мы приехали, - сказал мне Петер, и я, улыбнувшись, даже не стал спорить с ним по поводу всех этих ласковых обращений.
   Мы вышли из автобуса, и Петер взял меня под руку, пока Ян проверял расписание трамваев.
   - С тобой всё в порядке? - спросил, волнуясь.
   Я кивнул. И улыбнулся ему.
   - Да, всё ок. Извини, задумался просто.
   Ян помахал нам, и мы пошли ловить "шестёрку". В тишине улицы я слушал, как каблуки Петера стучат по брущатке. Тук-тук-тук. У меня были тёплые ботинки, на хорошей, толстой, подошве, потому я шёл неслышно, словно кот. А он, в своих умопомрачительных сапогах, был почти одного со мной роста. Думая об этом, я усмехнулся, и вдруг понял, что мне совсем не хочется в этот проклятый клуб. Господи, да что со мной? Чего же мне надо? И кого. Подул ветер, я поднял воротник пальто, рассматривая случайных прохожих - весёлых, с кульками пончиков, каких-то конфет, в красных шапках по типу Санта-Клаусов. Кто-то из них поглядел на нас с Петером, на него, на меня, потом снова на него, но мне было плевать.
   - Эй, ребят! - крикнул откуда-то Ян. - Ну...
   Петер рассмеялся и дёрнул меня за локоть.
   - Мы куда идём с тобой, а? - кивнул мне на трамвай, что в другой стороне.
   - Давай сбежим, - вдруг шепнул ему я.
   Это случилось так внезапно, быстро как-то, я сам не ожидал, что скажу это, и что голос прозвучит так серьёзно. Петер обернулся и поглядел на меня взволнованно. Помню его глаза, серо-синие, и помню, я подумал тогда: ни фига себе у него длинные ресницы... На них задержались мелкие снежинки, и некоторое время я просто тупо смотрел, как они таят, касаясь его кожи. Петер остановился и, нахмурившись, тоже глядел на меня. Изучал, словно видел впервые.
   Ну, что скажете, товарищ анархист? Товарищ "я против толпы". Что же вам хочется сделать?
   - Эй, да что же вы!.. - к нам подбежал Ян, размахивая руками. - Трамвай смылся!
   Мы некоторое время смотрели на него, соображая, о чём он, а потом ни с того, ни с сего нас обоих пробрал смех. Ян стоял и глядел озадаченно.
   - Да что это с вами, в конце-то концов... - протянул он как-то обиженно, но тоже улыбнулся. - С ума сошли, что ли? Мне Ира только что звонила, уже с полчаса ждёт нас. Начинает злиться.
   - Извини, Ян, - сказал я, высвобождая свой локоть у Петера, который всё ещё держал меня под руку. - Это я что-то не в духе, иду сам не зная, куда.
   - Не хочешь в клуб? - спросил он меня.
   - Нет, я иду, всё в порядке.
   - Уверен? Если что, давай такси поймаем, автобусы уже не ходят, по ночи...
   - Нет, всё окей, - я покачал головой.
   - Ну, смотри.
   На самом деле, я не мог разобрать, что со мной. Вероятно, я чувствовал себя... ансейф, как сказали бы англичане. Словно что-то беспокоит, не даёт прочувствовать почву под ногами. Меня беспокоили мои родители, которые не звонят и о которых я на самом деле думаю каждый день. Ко мне вдруг пришла мысль... вот так, неожиданно... а что если кто-то из них умрёт? Когда я здесь, далеко. И что я буду делать потом, если, например, это окажется отец. Куда я дену мать? Как я буду жить с тем, что так и не увидел его? И эта фраза Петера: "Помирись с ними до Рождества". Почему мать не звонит? Неужели действительно так обиделась? Или что-то случилось. А может я действительно последняя сволочь, сука, что наслаждаюсь своим временем здесь, в Германии, вместо того, чтоб ехать на праздники к родным и везти им подарки. Меня тревожила Наташка, а точнее, даже не она, а я сам... по отношению к ней. Её серьёзность заставляла меня относиться ко всему серьёзнее, а я этого не хотел, если быть честным. Я не хотел бросать её и не мог продолжать то, что мы с ней развели. Звонки, переписки по скайпу, встречи в столовой, в коридорах Универа, случайно на улице, провожания домой, даже без поцелуев напоследок. Этот пресловутый "чай у неё дома". Как можно сидеть у неё дома два битых часа и пить чай. А потом она провожает меня до двери и желает спокойной ночи. Убийственно. А потом звонит в субботу и грустным голосом желает хорошо провести время.
   Мне показалось, что на меня навалилось слишком много, но в тоже время... На человека постоянно что-то наваливается, как-то же люди справляются с этим, верно? И я тоже должен был привести мысли в порядок.
   Когда я говорил Петеру "Давай сбежим", я имел ввиду "Давай скроемся от наших проблем". Не хочу о них думать и решать их тоже нет желания. Не знаю, что подумал он, но мне было отчего-то стыдно потом, в этой долбанной "шестёрке", и я всю дорогу тупо молчал и глядел в окно, пока Ян не тронул меня за плечо и внезапно не оказался рядом. Петер сидел напротив и серьёзно меня разглядывал. Мне стало не по себе, будто Ян мог слышать моё "Давай сбежим" или Петер сам сказал ему, и сейчас будет сцена ревности в духе Отелло или ещё что.
   Ян поглядел на меня и спросил негромко:
   - Ты в порядке?
   Я кивнул. Захотелось уверить всех, что я окей, но, кажется, сработало хреново, потому что Петер не кивнул и даже не улыбнулся в ответ.
   - Что-то случилось? - снова спросил Ян доверительным голосом.
   - Нет. Долго объяснять. Просто хандра напала, надо, наверное, напиться.
   Ян усмехнулся. Я улыбнулся ему, потом улыбнулся Петеру, тот как-то грустно вздохнул. И тут на меня нашло озарение, я достал телефон и начал набирать смс-ку. Не знал, что конкретно написать, но в конце концов плюнул и начал строчить: "Мам! Привет! Как вы? У меня всё хорошо. Извини за тот разговор, я был груб. Прости меня. Я люблю тебя". Последняя фраза далась с трудом, я вдруг осознал, что за всю жизнь сказал матери эти главные слова, быть может, раз, быть может, два, не больше... Отправил. Вздохнул с облегчением. Потом зачем-то посмотрел на Петера, Ян снова пересел к нему, и они негромко говорили о чём-то, я начал строчить вторую смс-ку. "Привет, Наташ. Что-то мне как-то не веселится без тебя. Я о тебе думаю и думаю и думаю... Как же мне быть? Встретимся завтра?". Отправил. Посмотрел в окно.
   Ночной город прекрасен, освещён фонарями, ни один не разбит, как у нас обычно бывает, неоновыми вывесками, витрины магазинов подсвечены, манекены стоят как живые, никто не боится, что какой-нибудь пьяный немец или турок бросит камень, и всё разлетится к чёртовой матери. Ночью город живёт, но какой-то своей, особой жизнью. Без людей. Если не считать одиноких прохожих, загулявшие парочки да иногда - группки, весело бредущие на дискотеку. Единственное что - воскресное утро ужасно. Катастрофически. Пока мусорщики не принялись за работу, у тебя есть возможность посмотреть на сдержанных культурных немцев во всей красе. Сдержанные они днём. В будние дни. И когда не пьяные. А утром в воскресенье вокзал завален мусором: газетами, пивными бутылками, использованными резинками, потерянными колготками, конфетными бумажками, разбитыми зеркалами, оторванными каблуками, рвотой малолеток, впервые перепивших. В общем, вот она, Россия, она у них по утрам в воскресенье и иногда - в субботу, пока мусорщики не пришли на работу. Я подумал как-то, что единственная разница между нами в том, что они убираются быстро после того, как нагадят, а мы оставляем, как вышло. Или принимаемся за работу недели спустя. Помню, по дороге в Универ, в Мск, я смотрел под ноги и в одном и том же месте каждое утро видел разбитую пивную бутыль и вывернутый гандон. Розовый. Я неделю так ходил. Я бы убрал сам, но, простите, брезговал. Потом просто забыл, перестал обращать внимание, может это хозяйство там до сих пор лежит? Не знаю.
   Здесь это почти нереально. Быстро гадится и столь же быстро убирается. Так что русские - нация с большой инерцией. У нас всё длительно, с затяжкой. И думаем мы медленно, и расслабляемся долго, и на работу собираемся часами. Поэтому когда очухиваемся, то бац!.. А тебе уже тридцатник. А что ты сделал за это время? Хоть родил кого-нибудь? Или посадил дерево? О да, зато ты надумал с вагон и тележку, верно? Великий мыслитель, ёб твою мать. Когда тебе вдруг резко двадцать пять! Или ещё похуже - тридцать! И ты вдруг вспоминаешь, что хотел умереть рано и громко. Как революционер. Да не вышло. До тридцати не успел, будем жить до сорока и не дольше. Ни-ни! Ни капли. Поставим себе дедлайн на жизнь, будем стараться.
   И в глубине души всё равно знать, что проживём дольше, дольше сорока, так ничего толкового и не совершив. Но в момент решения предпочтём этого не замечать. Сделаем вид, что всё в порядке.
   Так не лучше ли просто расслабиться и плыть по течению, в конце-концов? Наслаждаться жизнью во всех её красках. Любить. Кого получится и как получится. Пить, танцевать. С кем и как угодно. Извиняться, когда чувствуешь, что перебрал, что не прав или когда просто хочешь сделать человеку приятно и закрыть спор. Настаивать на своём. Если уверен, что сработает. "Дать жизни идти...", как сказал мне как-то тот самый Винцент, негр из Зимбабве, который в моей группе и который не любит готовить. Почему мы всегда пытаемся всё устаканить? Разложить по полочкам. Проверить. Определить в конце-концов. Кто мне Наталья, друг или любовь, и почему она не может относиться ко всему так же просто и пофигистически, как я, и заставляет меня ломать голову? Да не столь важно, на самом деле. Буду ли я ей изменять, когда мы станем совсем вместе? Да какая разница! Посмотрим по обстоятельствам. Если она плохо делает минет, то определённо буду!.. Жизнь не чёрно-белая лошадка, она серая, временами чуть белее, временами темнее, но не стоит искать идеалов и разделять всё на плохое и хорошее.
   Научитесь, наконец, просто жить.
   Телефон завибрировал, когда мы уже выходили из трамвая, и я прочёл смс-ку в свете уличных фонарей: "Я тебя тоже люблю, сыночек! У нас всё хорошо, папа смотрит телевизор, передаёт тебе привет. Сердится на тебя немного. Скучает очень. И я скучаю. Ты подумай, может, приедешь на Рождество? Если тебе удобно. Мама". Камень с души упал. Я зачем-то перечитывал снова и снова и улыбался как дурак, пока Петер не взял меня под руку.
   - Так, - сказал он. - Этот товарищ сегодня явно в трансе, и я буду его курировать весь вечер.
   Я усмехнулся, Ян сделал обиженное лицо.
   - А я? - спросил он у Петера.
   - Ты уже большой, совсем взрослый мальчик. Я за тебя спокоен.
   Мы перешли дорогу, и только тут я огляделся.
   - А что это за злачный район? - усмехнулся.
   - Ну, вот, наконец-то ты ожил, - Петер пихнул меня в бок. - Привыкай. Гамбург весь такой, особенно ночью.
   - Тут что, даже проститутки есть?
   - Алекс!
   - Ну, ни фига себе! Может, и идти никуда не надо?
   Посмеялись. Потом Ян придержал дверь, и мы спустились в какой-то подвальчик, клуб, видимо, подразумевал что-то андеграундное, судя по расположению и граффити на стенах. Я почувствовал, что окунаюсь в какой-то особый, новый мир. Откуда-то снизу гремела музыка, что-то роковое, я даже не мог поверить, что Ирке захотелось сюда придти, моей попсовой землячке. Я почти ликовал, что мы нашли такое место. Хватит хандрить, говорил себе, потирая руки. Повеселись хорошенько. Развлекись, развейся, выпей текилы, закуси лимоном, потом по "Слезе девственницы" на брудершафт с Петером, поцелуй глубоко Ирку, потрогай её везде, и мир снова приобретёт краски. Долой все проблемы и переживания. Долой хандру. Жизнь прекрасна. По крайней мере, она такая сегодня, сейчас. Здесь! Вечером в субботу жизнь - красивая молодая проститутка, с большой грудью и упругой попой, в меру умелая и в меру узкая, в меру накрашенная и в меру искренняя, а что будет с ней завтра, в воскресенье утром - никого не волнует!
   Пронырливые немецкие мусорщики всё уберут.
  
  
   - Ай-ай-ай! - услышал я сквозь грохот музыки Иркин голосок. Она, видимо, встала на цыпочки, чтобы поцеловать меня в щёку. - Привет, землячок!
   - Привет, землячка.
   - ...Привет, мой сладкий, привет, - проделала ту же процедуру с Яном и Петером, те с удовольствием немного её потискали, в ответ на ласки. - Сколько, блин, можно вас ждать? Я уже бар опустошила!
   - Я вижу, - усмехнулся я, раздеваясь и передавая пальто девушке в гардеробе.
   - Такой хороший клуб! - заливалась Ирка. - Наконец-то что-то интересное, задолбала эта скука ужё, ё-моё.
   - Ирка, чёрт, - я обнял её. - А я по тебе соскучился... Оказывается.
   Она прижалась ко мне в ответ, горячая, пахнущая сигаретами и мартини, довольно рассмеялась. Начала без умолку болтать про клуб, и тут до меня дошло, что она говорит. Стоп, сказал я и, отодвинувшись, заглянул ей в лицо.
   - Как ты сказала? Ге... Гей-клуб??
   - Хаха, нет, мой хороший, тут всего навалом, он вроде как для всех...
   - Блядь!! Пошли отсюда! - я схватился за голову, и хоть мы с Иркой говорили на русском, девушка в гардеробе рассмеялась.
   Ирка тоже посмеялась надо мной, потом зачем-то приложила к ярко накрашенным губам пальчик, взмахнула ресницами и чмокнула меня в воздухе:
   - Не ссы!
   - Да ё-моё, - пробормотал я, ошалело глядя по сторонам. - Что за сюрпризы. Это же ты нас сюда пригласила. Ты заранее знала?
   - Ну... - протянула Ирка. - Не совсем. Я догадалась в процессе.
   - В процессе чего??
   - Сашенька. Не будь букой, в конце-концов. Пошли, - потянула меня за руку. - Щас со всеми познакомлю, дорогой мой. А то гляди, наши пидарасики уже вовсю пьют какую-то гадость...
   - Ты тут уже всех знаешь? - посмеялся я, но поддался её уговорам и пошёл следом, подмигнув на прощание симпатичной гардеробщице. Она улыбнулась мне в ответ, немочка, блондиночка. Как потом оказалось, звали её Ева.
   - Ну, смотри, - Ирка вывела меня к бару и кивнула на танцпол, - хорошо же. Не паникуй раньше времени.
   Но я, кажется, вошёл в роль затюканного ботаника, которого злоумышленники привели в логово разврата, и только головой качал, разглядывая всё вокруг. Логово называлось броско и громко: "Берлин", на афишах вокруг висела реклама рок-банд, кабаре и травести-шоу на соседней улице, не меньше. Я выпал в осадок. Петер, попивая "Слезу" долго объяснял мне, чем трансы отличаются от травести, но я так и не врубился, потом они спорили с Иркой о том, что внутренний пол и сексуальная ориентация - разные вещи, спорили, пока бармен не налил им за счёт заведения, и в ответ на наш удивлённый взгляд не пояснил, что он как раз этаким трансом и является. Я выпал в осадок снова, покричал с Яном: "А мы их близкие друзья, нам тоже налей!" и потом полвечера нагло его разглядывал, воображая, как выглядит его член, из чего его слепили и как приклеили. Ну, пришили, то есть. Бармену. Это было шуткой вечера: бармену пришили член! Мы с Иркой угорали до утра, ну, втихую, конечно, чтоб никого не разозлить и не обидеть ненароком. Позже к нам приклеился какой-то плюгавый немец и, причём, было совершенно непонятно - к кому конкретно, ко мне или к Ирке. Или же он такими обходными путями клеит Яна. Ян держал марку и смотрел строго только на моего драгоценного соседа, а вот Ирка, что ни грех, обсуждала мужиков, каждого, порой довольно грубо, по-русски и со мной. Словно я её подружка, честное слово, даже обидно стало. За мужиков. Так что я отделался от приставучего немца и потащил Ирку танцевать. Включили как назло Гагу, но зато весёлый ремикс, и мы хорошенько оторвались на площадке, под светомузыку. Ирка отлично танцевала, красиво двигалась, я порой просто восхищался, и так сексуально облизывала губы, обалдеть. Мы потанцевали, потом пошли за столик, который, оказывается, у нас был заранее заказан, там встретили Иркиных друзей, которые, несомненно, были русскими, и это мне сразу не понравилось.
   Русские, бывает, гнут из себя чёрти что, если они за рубежом. Пуп Земли. Центр Вселенной. И бутыль водки посередине стола. Я разочаровался во всех её знакомых, не помогло даже то, что одна девчонка, Руксандра, была из Румынии, или Болгарии, не вспомню точно, но выглядела она по-вампирски. И всё равно говорила по-русски, как нейтив спикер, что с неё взять. Какая вам там Румыния. Я боялся, что этот русский стол будет горланить только на отечественном, и парни, Ян с Петером, ничего не поймут и заскучают. Так что, если честно, поспешил найти новую компанию, пусть даже Ирка обидится.
   Но я немного ошибся. Один русский паренёк, хилый такой, странного вида, разговорился с Петером, на немецком, кажется что-то про "плешки на Москве", то есть типа места, где геи в Москве встречаются, знакомятся, трахаются и прочее. Петер с интересом слушал, кивал, смеялся, попивал коктейль и что-то рассказывал хилому в ответ. Звали этого паренька Сашей, и поэтому он не понравился мне вдвойне. Ян завёл разговор с длинноногой козой, простите, была там такая, Света, кажись. Откуда-то из Казани, если не изменяет память, накрашенная страх, волосы чёрные, висят как парик. Коза из Казани. Ирка веселила меня, а я - её, периодически отвечал на чьи-то вопросы, но лениво, неохотно, лучше было пойти танцевать или пить у бара.
   Вообще заведение мне на самом деле понравилось, хоть оно и действительно... смешанное. Танцуя с Иркой, я видел и целующихся девок и парней и девок вперемешку с парнями. Раньше я не мог даже предположить, что такие заведения существуют, а потом стал думать: зачем они? Пока Ирка не просветила, мол, есть же бисексуалы, да и вообще, так веселее.
   - Когда ты начала любить это всё? - спросил её на ухо. - Ты же терпеть не могла.
   - Да кто тебе сказал, что я люблю? Я просто веселюсь.
   Вот оно как. Оказывается. Можно просто веселиться, а я забиваю себе голову глупостями.
   Музыку ставили разную, причём неплохо мешали, и можно было за пару евро заказывать то, что хочется. Это было здорово. Я под конец вечера, уже абсолютно вымотанный, заказал "Новембер рейн" ди-джею, он вытаращил на меня глаза, но не потому, что не знает классику, а просто потому, что ему понравился мой выбор. Одобрил, типа. Ну, мне его одобрение нужно было, прямо позарез. Поставил. Мы с Иркой протанцевали, обнявшись, потом поцеловались в конце. А когда я зашёл в туалет, то тот самый ди-джей, видимо, у него была переменка или что, предложил "выйти покурить-с". Я, не будь лохом, не согласился, но поблагодарил за заботу. Зачем-то известил его, что не гей и пришёл сюда с девчонкой. А парень вдруг обиделся. Ни с того, ни с сего.
   - Что, прямо такой натурал, да?
   - Да, - кивнул я и улыбнулся, вытирая руки о бумажное полотенце.
   - Ага, как же, - фыркнул он. - Зато баба твоя хорошо с другими целуется.
   Я усмехнулся. Да пусть целуется, мне не жалко. Видя, что меня это совершенно не задевает, не колышет, он добавил:
   - С другими бабами, я имею ввиду.
   Оп-па. Какой неожиданный поворот событий. Про себя я тихо посмеялся над Иркой, в случае, если это правда, а ему ничего не сказал. Улыбнулся и пожал плечами, типа она свободная красивая женщина, пусть делает, что хочет. Этот ди-джей, как потом оказалось, перепил, и его вывели охранники под конец уже, и больше, как мне говорили, он в "Берлине" не появлялся, не нанимали его крутить винилы. Да и правильно. Но за "Новембер рейн" спасибо.
   Мне было немного любопытно на счёт Ирки, но как проверить? Если спросишь её, скажет, что я спятил, и что мне соврали. Или обидится. Ну а то возьмёт да скажет правду: Да! Целовалась! Спьяну. Я тогда подумал, что мне хотелось бы поглядеть на это... Меня бы завело... я думаю. Целующиеся девчонки. И если ещё со страстью, ммм... Со всеми вытекающими. Мысленно я поставил себе галочку закупить лесби-порно и как-нибудь понаслаждаться в пятницу вечером. А хорошо бы вообще взять проектор и, сидя в гостиной, с бутылочкой пива...
   Время закрутилось в воронку, музыка оглушила, как это всегда бывает, когда тебе легко и хорошо. Я танцевал с другими девчонками, выходил покурить и тогда немного болтал с Евой, она оказалась очень милой, но телефон-таки не дала, сказала, что у неё есть мальчик.
   - Или девочка? - переспросил пьяный я и улыбнулся.
   Она улыбнулась в ответ:
   - Нет, у меня парень.
   - Хорошо... То есть на самом деле очень плохо! Потому что я лучше!
   Она рассмеялась, отдавая кому-то одежду, и тут меня выловил Ян.
   - Слушай, ты не видел Петера? - спросил взволнованно, и почему-то трезвый, как мне показалось.
   - Нет, - я пожал плечами, и он ушёл обратно в зал.
   А мы ещё поговорили с Евой.
   - А можно я тебе свой телефон оставлю? - настаивал я, нагло облокотившись о стойку.
   - Зачем? Что я буду с ним делать?
   - Звонить по нему. Ну, или... Пусть просто побудет у тебя в книжке, если не хочешь звонить. На всякий случай.
   Она мне понравилась, если честно. И дело даже не в градусах, не в спиртном. Она была невысокой, почти миниатюрной, аккуратненькой такой, красивой, блондинистой. С голубыми глазами и маленькой родинкой на щеке.
   Она вдруг сказала "Окей", отдавая кому-то очередную куртку-пальто-что угодно, и я обрадовался, дал ей свой номер, проверил, чтобы она правильно записала, попросил сделать мне дозвон, но она, улыбнувшись, отказалась. Наверное, взяла номер просто так, грустно подумал я, чтобы отвязаться от меня. Я вздохнул, улыбнулся ей напоследок и пошёл в зал, найти своих и сказать им, что очень устал веселиться, что больше нет сил отдыхать. Ирка чмокнула меня в щёку и ответила, что тоже хочет домой, уже утро. Я кивнул и пошёл в туалет.
   Все писсуары оказались как назло заняты, и я толкнул дверь в кабинку, не дожидаясь никого. Я был всё-таки порядочно навеселе, потому что сразу не сообразил, что в кабинке кто-то есть, он, видимо, только вошёл и ещё не успел закрыть дверь, мелькнула пьяная мысль. Но инерция не позволила мне среагировать быстро и отшатнуться в сторону. В голове уже неоном горела фраза про иншульдигунг, извините, то есть, а высказать это так и не удалось. Потому что стоило мне проникнуть в кабинку на один шаг, и я увидел там то, что меньше всего ожидал увидеть: Петера с каким-то левым мужиком. Я даже как-то сразу очнулся, поглядел на них, хмурясь, и фраза "иншульдигунг" в моём мозгу медленно погасла, словно кто-то вырубил электричество. Я плохо помню в деталях, что там было, но отлично помню взгляд Петера. Тот чувак, что был с ним, вероятно, решил, что я его парень, по моей бурно-молчаливой реакции, и по выражению лица Петера, так что он моментально смылся, чтоб не искать уж приключений на задницу. А я остался стоять там, с Петером. Не знаю, что выражал его взгляд, точнее, что ещё кроме испуга. Он словно просил меня: не говори... ему. Усталость вдруг накатила на меня, и я, прикрыв дверь, облокотился о стенку напротив Петера. Кажется... мелькнула в голове моей мысль... я начинаю понимать причину той самой грустной улыбки, когда он так и не высказал мне свои печали и тревоги. Как же мы похожи с тобой, Петер. Мы практически одно. Меня там ждёт Наташка, а тебя Ян. Ищет. По всем клубу. Что же нам делать-то? Что там делать... с собой? Суббота кончилась, и наступило то, ужасное, катастрафическое, утро воскресения. Там, где бутылки, мусор, рвота, использованные гандоны. И ещё одна ночь нашей молодости ушла прочь. Вылилась с потом, мочой и спермой. Сошла на нет. Кончилась! Как ещё сказать? Мы ведь знали, знали, что это утро наступит, как хорошо не веселись, а его не оттянешь, всё равно придёт следующий день, придётся делать что-то, снова просыпаться, решать как-то свои проблемы. Вообще что-либо решать.
   - Когда у тебя день рождения? - спросил я.
   - Что?.. Летом. В июле.
   Я усмехнулся. Он опустил глаза и, вздохнув, поморщился, думая о своём.
   - Так я и думал, - кивнул я.
   - О чём ты...
   - У меня тоже в июле.
   Дверь в туалет вдруг скрипнула, и мы услышали взволнованный голос Яна:
   - Петер!..
   Петер испуганно вскинул голову, а я приложил палец к губам. Молчи. Он молчал. И мы смотрели друг на друга в почти что тишине, пока бедняга Ян рыскал вокруг. Я отчего-то знал, что чисто немецкая щепетильность не позволит ему опуститься до того, чтоб проверить наличие ног под дверью в кабинках. Тогда бы он увидел каблуки Петера и мои ботинки. Друг напротив друга. Но он не увидел. Потому что в ту ночь я в очередной раз понял, что жизнь не чёрно-белая лошадка, и сказал Петеру молчать. Когда Ян вышел, мы некоторое время стояли, облокотившись о стенки и думая каждый о своём. Потом я тронул Петера за локоть и сказал "Пошли".
   - Застегнись, - кивнул ему на ширинку и усмехнулся.
   - Чёрт... Спасибо.
   - Блин!
   - Что... такое?
   - Я с вами... - я рассмеялся, схватившись за лоб. - Я с вами поссать забыл.
   Петер устало рассмеялся и облокотился о стенку рядом со мной. В этот раз он даже не смотрел на мой член, а глядел куда-то в сторону, наверное, всё ещё чувствуя себя виноватым.
   - Послушай, - сказал я ему, вытирая руки о туалетную бумагу. - Мне ты ничего не должен. Поэтому не надо так смотреть.
   Он закрыл глаза и улыбнулся.
   - Ты... - начал было.
   - Я не скажу ему ничего. Не боись.
   - Спасибо.
   - Да не за что... Причём тут это. Не пори горячку, ок? Мы сейчас оба пьяны и... Не время выяснять отношения. Если ты хочешь... Если хочешь, мы завтра поговорим, - он молчал, и потому я пояснил: - Потому что мне кажется, у тебя проблема. Быть может, я не прав, не знаю... Может, я выдумываю, и всё ок на самом деле...
   Тут у меня проснулся телефон, вызванивала Ирка. Я сказал ей, что нашёл Петера и что мы сейчас идём. Она успокоилась, ответила "Ждём!", и я отключился. Вдохнул, вытирая глаза от усталости и алкоголя, но ни то, ни другое не улетучилось.
   - Погоди, - сказал Петер негромко, и я почувствовал его пальцы у себя на висках. - Тихо-тихо, я секрет знаю. Вот так... - он легонько помассировал мои виски, и я, поддавшись, действительно расслабился.
   Потом он мне рассказывал, что его мама работала детским врачом и до сих пор профессионально занимается массажем. Ах, вот, откуда это всё, кивнул я. Когда он закончил и убрал руки, я вздохнул, открыл глаза и ощутил себя лучше. Некоторое время мы смотрели друг на друга, без слов, без улыбок, а потом я всё-таки улыбнулся ему и кивнул на дверь: пойдём. Ждут.
   На улице был мороз, хлопьями валил снег. Мы ёжились и стучали зубами, пока шли до остановки, потом дрожали в трамвае, вплоть до вокзала. Мы настолько припозднились в ту ночь, что сели на поезд, а это значит где-то в полвосьмого ехали. День обещал быть солнечным, я сидел, обнимая спящую у меня на плече Ирку, напротив расположился Ян, он тоже спал, облокотившись о стенку, рядом с ним лежал Петер, забравшись на сиденье с ногами и, конечно же, сняв перед этим обувь. Его сапоги с длинными каблуками стояли между нашими сиденьями, между фантиков с конфетами и одинокой пивной бутылки. Я знал, что завтра этого всего уже не будет. Точнее, даже не завтра, а уже сегодня. Ни чьих-то фантиков, ни чьей-то бутылки. И действительно, пока мы ехали, какой-то парень в робе прошёлся и убрал мусор из-под наших ног. Ни фантиков, ни бутылки, ни пьяного ди-джея, ни целующейся Ирки, ни Петера в кабинке туалета. Ни хилого Саши из Москвы, ни козы из Казани. Так что ловите момент вашей молодости, живите вечером субботы.
   Сначала Петер тоже не спал и, удобно устроившись на Яне, смотрел на меня усталыми глазами. А я, улыбаясь, глядел на него. Казалось, мы разговаривали без слов. Потом он уснул. Я сидел, поглаживая Ирку по плечу, и размышлял... что, пожалуй, бесполезно мне расти. Становится взрослым и состоятельным мужчиной. Все мы рождаемся разными. Время идёт, я, конечно, умнею, но... Не то чтобы слишком. Я знаю себя - вот, чего я достиг. Я признаю свои достоинства и недостатки. Это уже немало, согласитесь. Признаю перед другими, в открытую. Я знаю себя, и я всегда буду таким. Взбалмошным. Непоследовательным. Пофигистом. Максималистом, который ищет в жизни чёрно-белое. Анархистом, который надеется умереть в двадцать пять, в тридцать максимум, а каждую субботу вместо изучения химии и политики, дикая смесь, идёт отрываться в клуб. И забывает обо всём на свете. Даже о революции. Даже о Че. Даже о себе самом.
   Что ж... подумал я тогда. Всё, что мне остаётся, это смириться и надеется, что люди вокруг будут любить меня таким, какой я есть. Я словно бы написал программу... Хм. Посмотрим, будет ли она работать. И, наверное, бесполезно пытаться убить в себе того анархиста, того максималиста, того юного революционера, который был со мной все эти двадцать лет. Читал Гитлера и Макиавелли на переменке, Шлахтера на скамеечке в парке, Паланика в душных московских автобусах, а вместе с ним Кафку, Кастанеду, Уэлша и незабвенного По. И многие другие книги. Кто слушал "Нирвану" и мечтал, лёжа с Валей на чёрноморском песке и глядя на лунную дорожку, умереть молодым. Умереть за цель. За мечту. Или же просто так, потому что увидел в этом мире уже всё, что хотел, и тебе достаточно. Как Кобейн. "Будьте реалистами, - говорил Гевара, - требуйте невозможного".
   - Ты когда-нибудь думала о смерти? - спрашиваю, разглядывая южные звёзды.
   Валя лежит рядом, мы держимся за руки, пальцы сплетены.
   - Каждый день.
   Пусть он продолжает жить во мне, этот недоделанный революционер. Анархист-недоучка. Пусть, на всякий случай, мало ли, понадобится. Про запас. Да и в интересах возможной революции, в конце концов.
  
   7.05.10.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"