Правый поворот
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
Шпионо-приключенческий боевик по следам разведчика Джеймса Хеллборна и доцента Танкреда Бронна
|
Велик был год и страшен от Рождества Христова 1927-й. Десять лет правления пролетарской диктатуры в отдельно взятой стране не принесли долгожданного мира и покоя угнетённым прежде классам. В городе и деревне росло имущественное расслоение между нэпманами и пролетариями. В самом советском правительстве возникали и развивались различные политические группировки, центром которых были теряющие влияние Троцкий, Каменев и Зиновьев. Даже в ближнем окружении Сталина не всё было спокойно: правое крыло его сторонников (Бухарин, Рыков) активно отстаивало свою позицию по крестьянству, требуя уничтожения не богатейшей его прослойки, а беднейшей. Им противостояли сталинцы-леваки - Микоян и Енукидзе. Куйбышев в своём ВСНХ тянул бюджетное одеяло на себя, создавая закрытую полунезависимую структуру - ту, что позже станет наркоматом тяжёлой промышленности, личным "государством в государстве" Орджоникидзе. Передирались между собой и военные - прогермански настроенные Якир и Эйдеман бились со сторонником всеобщей механизации Тухачевским, тот был на ножах с Будённым и Ворошиловым, которые в свою очередь терпеть не могли "золотопогонников" Шапошникова и Егорова. Нейтральную позицию занимал лишь Фрунзе - но наркомвоенмору это было положено по должности.
Михаила Васильевича сейчас куда больше занимала совершенно другая борьба, нежели грызня подчинённых. Наркомвоенмор только недавно полностью оправился от тяжелейшей операции, перенесённой два года назад, и теперь жадно вникал в последние известия из Китая, где разрозненные силы Гоминьдана продолжали свой Северный поход против фэньтянских, аньхойских и чжилийских милитаристов.
Ещё недавно так хорошо идущие вперёд части НРА забуксовали и, в конце концов, остановились. Последним крупным успехом стало взятие Пукоу и Пучжоу, после чего Чан Кайши затеял донельзя странную перетасовку войск по всему фронту. Из Нанкина и других крупных городов повсюду выводились дивизии с преобладающим в них влиянием КПК. Эти части перебрасывались на фронт, подальше от столицы, а на их место заступали верные главкому НРА войска. Всё это выглядело тем подозрительнее, что совсем недавно по приказу Чана Кайши было разогнано Главное политуправление НРА.
Нет, с этим надо было что-то делать! Прежде всего - дать указания Блюхеру и Благодатову - первому усилить бдительность, ведь он находится при самом Чан Кайши, второму - начать зондирование ситуации со штабом НРА и войсками на фронте - поддержат ли они китайского Бонапарта, если тот всё-таки решится на переворот. И не мешало бы переговорить по этому поводу с ИНО ГПУ, проконсультироваться с Трилиссером, а лучше с самим Менжинским.
Наркомвоенмор снял телефонную трубку...
Глава 1
Берлин, 16 августа 1938 года
Закрытие Ленинградской олимпиады 1934 года было поистине роскошным, но берлинская церемония закрытия переплюнула даже его. Парады участников (некоторые только что вернулись с последних соревнований), шествия факелоносцев, торжественный вынос знамён... Сто огромных прожекторов, направляющих столбы света прямо в вечернее берлинское небо. И он - фюрер германского народа Адольф Гитлер, выступающий перед заполненным до отказа Олимпиаштадионом с проникновенной речью. Да, он вынужден в угоду имиджу Германии на международной арене не говорить ни про евреев, ни про мировой антигерманский заговор, но вот про величие германского духа - отчего бы и не поговорить? И он говорил, восхваляя лучших спортсменов белой расы (в пику американцу Оуэнсу, чернокожему, завоевавшему больше всех медалей в личном зачёте) и превосходство духа над плотью.
Затем слово взял престарелый Пьер де Кубертен. Барон, которому очень импонировала поддержка массового спорта со стороны нацистов, соловьём изливался в адрес Германии и Гитлера лично, искренне надеясь на всестороннее развитие новых идей, зародившихся в Берлине.
- ...Воспомним о храбрости, так как храбрость была необходима для преодоления трудностей, с которыми фюрер встретился с момента, когда выставил требование: "Хотим строить", чтобы противостоять нелояльным и подлым нападениям тех, кто пытается остановить прогрессивное созидательное дело...
Чтобы ещё больше подчеркнуть величие германского гения, Олимпиада от начала и до конца должна была быть заснята на плёнку. Операторы киностудии Рифеншталь были буквально вездесущи, запечатлевая любые важные моменты. Даже и сейчас, на церемонии закрытия несколько человек с кинокамерами стояли вплотную к государственной трибуне. Один из них, вращая ручку камеры, приблизился почти на недозволенное расстояние, стремясь поймать каждое слово говорящего на трибуне.
Под аплодисменты стадиона, Кубертен уступил место на трибуне Гитлеру. Фюрер, одетый в безупречный чёрный костюм с нацистской повязкой, благодарно кивнул, и поднял руку. Стадион замер.
- Сограждане! В этот знаменательный день я хочу вам сказать...
Его слова были заглушены выстрелами. Оператор, который приблизился на максимальное расстояние, внезапно выхватил пистолет, и поспешно стал палить по трибуне. И, хотя стрелял он крайне неумело, несколько пуль нашли свою цель - ей оказался старик Кубертен, растерянно взирающий на ситуацию. Булькая кровью, барон повалился на пол трибуны вместе с Гитлером, которого успел сбить с ног кто-то из свиты порасторопнее. Незадачливого стрелка уже вязали, тот сопротивлялся изо всех сил - успел вытащить из кармана бочкообразную немецкую гранату, и зубами рвануть запал, но на бросок сил уже не хватило - кто-то из офицеров ударил его по руке, и граната отлетела прямо в самый низ человеческой кучи. Прогремевший взрыв разметал по всей трибуне останки террориста и разной степени искалеченности тела тех, кто его пытался задержать.
Церемония закрытия была сорвана. Полуоглушённого Гитлера охранники увели в подтрибунные помещения, где его уже ждал персональный "Хорьх". Перед взором изумлённых зрителей остался щедро политый кровью помост и трибуна, к которой уже подходил доктор Геббельс. Охранники окружили трибуну плотным кольцом, всех операторов в срочном порядке уложили лицом в поверхность. Геббельс вещал:
- Соратники! На ваших глазах развернулось гнусное действо, направленное мировыми заговорщицкими силами против сердца Германского Рейха - нашего Фюрера!..
***
В пивной "Три поросёнка" простые берлинцы сидели с отвисшими челюстями, пожирая взглядом радиоприёмник.
- Вот так чудеса! - первым нарушил молчание рыжий крепыш Ганс Ойер. - Покушение в прямом эфире, и на кого! На фюрера, чёрт возьми! Ну эти коммунисты совсем оборзели!
- Да какие коммунисты, Ганс? - перебил его пожилой телеграфист Нойер. - Ежу понятно, что это всё устроили чехи, за то, что мы попытались у них отнять Судеты. Чехи и стоящие за ними французы. Уж лягушатники-то найдут повод вставить нам палки в колёса...
- Чепуха! - решительно заявил Конрад Польстер, рабочий из Австрии. Он прибыл в Берлин совсем недавно, во время подготовки к Олимпиаде, и успел неплохо заработать на украшении города и строительстве полосы препятствий для скачек - как он сам объяснял товарищам в пивной. - Никаких чехов и никаких коммунистов. То есть коммунисты, конечно, есть, но не наши. Не немецкие, я имею в виду. Всё это устроило советское гэпэу, как пить дать. Наш фюрер им как кость в горле!
Тут, как по команде, заголосили остальные посетители пивной. Один кричал "коммунисты", другой - "советы", третий вообще подозревал евреев. Лишь Польстер не принимал участия в споре - он спокойно допил своё пиво, и встал из-за стола, намереваясь уйти.
- Куда собрался, Конрад? - окликнули его.
- Домой, разумеется, куда же ещё! Что я, не знаю, что в таких случаях бывает? Вон у нас, когда шлёпнули Дольфуса, ещё два дня полиция по улицам шастала, искала скрытых штурмовиков. Нет уж, я лучше дома это дело пересижу, братишки, чего и вам советую.
Польстер подхватил свою сумку со столярными инструментами - во время Олимпиады он подрабатывал плотником - и вышел из пивной. Оседлав велосипед он, тем не менее, повернул отнюдь не в сторону снимаемой им комнаты. Промчавшись через несколько кварталов, австрияк кинул на мостовую небольшой завёрнутый в газету пакет, от которого вверх тянулась тонкая проволочка. Сам же Конрад, бросив транспорт в подворотне, взобрался по пожарной лестнице на крышу, с которой отлично просматривалась вся улица. Из непонятных деталей, находившихся в сумке, плотник быстро собрал маленький пистолет-пулемёт, по форме похожий на шприц или маслёнку, и металлическую, без деревянного ложа, винтовку. Разложив всё это богатство перед собой, австрияк стал ждать.
***
Фюрер германского народа Адольф Гитлер сидел в автомобиле и грязно ругался по-немецки.
- Проклятые террористы! Из-за них теперь все будут думать, что у нас тут разгул преступности и взрывы каждый день! Да и барон погиб по-глупости. Хрен теперь нам кто доверит проведение Олимпиады. Хотя барон всё равно был не жилец... - Гитлер поморщился, и приложил платок ко лбу - его оцарапало при взрыве щепкой от помоста. - Как, как Рифеншталь могла допустить такой провал в своей кинобригаде? Немедленно прикажу Гейдриху прошерстить всю эту шарагу - наверняка там свила тёплое гнёздышко целая еврейская организация!
- Мой фюрер, наверняка это был одиночка-сумасшедший. - успокаивал Гитлера Рудольф Гесс, сидящий на сиденье слева от вождя. - Если это была бы организация, то она давно уже вскрылась. А тут наверняка какой-нибудь псих вроде того плотника, Луттера.
- Может быть ты и прав, Рудольф. Но я всё равно прикажу... Что за чёрт???
Машина охраны, ехавшая впереди автомобиля фюрера, вдруг исчезла в пламени взрыва. Водитель резко нажал на тормоза, уходя в сторону, но "Хорьх", въехавший в облако густого дыма, всё равно налетел на что-то твёрдое. Гитлера и Гесса хорошенько приложило о передние сиденья. Послышались частые выстрелы, кто-то садил из пистолета-пулемёта; потом гулко грохнул взрыв гранаты. Затем всё стихло.
- Дитрих! - обратился Гитлер к водителю. - Дитрих, посмотри, что там?... А, черт! - фюрер понял, что водитель или сломал себе шею, или валяется в отключке. - Гесс, давайте выбираться отсюда, мне кажется, что машина уже начинает дымиться!
Фюрер пинком вышиб дверь со своей стороны, и проворно выбрался наружу. Машина охраны дымила, вся развороченная выстрелами и взрывом. В ней, кажется, не осталось ни одной живой души. В "Хорьхе" парил пробитый радиатор - его пары Гитлер и принял за дым пожара.
- Гесс, тут никого, кажется, нет - давайте руку, чёрт побери! - пытаясь помочь своему помощнику выбраться, фюрер германского народа, сам того не зная, идеальным образом повернулся в прицеле винтовки австрийского слесаря.
- Vot tak, vot tak, suka, postoi-ka rovnee... - прошептал слесарь совсем не по-немецки, плавно потянув за спусковой крючок. А затем ещё и ещё. С пробитой пулями спиной, Гитлер завалился внутрь своего "Хорьха", прямиком на застывшего от ужаса Гесса. Истекая кровью, фюрер пытался что-то сказать, но его глаза стекленели всё быстрее и быстрее. Совершенно обезумевший от ужаса Гесс вытолкнул труп Гитлера из машины, и, цепляясь трясущимися руками за проём двери, вылез сам. Прямо на пистолетное дуло.
- Это ты правильно, дружок! - подмигнул Польстер завалившемуся обратно в машину трупу с дыркой в голове. Австрияк проверил пульс у своего земляка, и, не найдя такового, аккуратно привалил труп поближе к машине. Щёлкнув зажигалкой, плотник подпалил шнур у ещё одного взрывного устройства, забросил его внутрь автомобиля, и бросился в ближайшую подворотню.
Вослед спешащему от места преступления велосипедисту через минуту прогремел взрыв.
***
В дверь постучали.
- Кто там? - настороженно отозвалась темноволосая женщина средних лет, кутаясь в меховую шаль, и поглядывая в дверной глазок. За дверью было темно, и был виден лишь человеческий силуэт перед входом.
- Фрау Гутшнекер? Это у вас сломалась дверца от шкафчика?
Сухо щёлкнул дверной замок.
- Поздновато же вы работаете сегодня! - укоризненно произнесла хозяйка квартиры.
- Ну а что делать, фрау? Кушать же каждому хочется. Вот и пришлось взять подработку - подновляли крест на кирхе св.Петра. - радостно ответил вошедший Конрад Польстер, передавая фрау Гутшнекер сумку с "инструментами".
- Ну, ну. Вижу по радостному лицу, что подработка прошла успешно.
- Отнюдь, фрау. Крест не удержали - грохнулся оземь наш крест. Во всю улицу грохнулся.
- Отсюда не было слышно. - Покачала головой хозяйка.
- Грохнулся, это факт. Насмерть.
- Что ж... отлично. Чаю?
- Не отказался бы, - шумно выдохнул Польстер, проходя в узенькую кухоньку. Стол уже был сервирован - прямо посредине восседал большой чайник (Конрад усмехнулся) вокруг которого сгрудились тарелочки с печеньем - но, видимо, уже давно, потому что чай в маленьких чашечках остыл. - Заодно не отказался бы от чего-нибудь погорячее, потому как лезть на такую верхотуру - никаких нервов не хватит, знаете ли...
- Шутник! - укоризненно и как бы сердито произнесла Анна Гутшнекер, доставая из серванта тёмную пыльную бутыль. - Как всё прошло?
- Более чем... - уверил её плотник, уплетая домашний бисквит. - Даже проще, чем планировалось - второй машины не было. С маршрутом крот не подвёл, всё так и было.
- Проще, чем планировалось? Конрад, душенька, а не вызывает ли у тебя это вопросов?
Конрад, который, доедая бисквит, пытался одновременно выковырять кухонным ножом пробку из бутылки, почесал рукояткой ножа в затылке.
- Ещё как вызывает, фрау Анна, ещё как. Если честно, то у меня возникло очень большое и очень нехорошее подозрение...
- Какое же?
Австрияк наконец справился с тарой, и, наполнив стакан янтарной жидкостью, кивнул хозяйке дома.
- Что кое-кто слил нам "объект" специально... Прозит!
Фрау Анна Гутшнекер задумчиво упёрла руки в бока.
- Оч-чень интересно, дорогуша. Мысли свои изложишь туда письменно и устно, лично куратору, а лучше самому, отделенному.
- То есть как это - самому? - поперхнулся Польстер коньяком. - Меня что, отзывают?
- Именно так. Срочно подготовлен резервный путь, с олимпийской группой. Так что собирайся - через три дня будешь уже на родине.
Услышанное, похоже, поставило "плотника" в тупик.
-Это как же, Liza Yuljevna? Три года в Германии - и всё впустую, что ли? За что? И куда меня там?
- Говори по-немецки, идиот! - прошипела хозяйка. - на нашей работе с приказами не спорят. Куда и за что - неизвестно. Официально. Неофициально же... Ходят слухи, что тобой заинтересовался Восток.
- Восток? Какого чёрта? Моё направление - Германия, tovarisch starshiy kapitan... - Конрад, похоже, был совершенно ошеломлён.
- Во дура-ак... - покачала головой Анна. - А по поводу "какого чёрта" - так говорят, что твоими успехами заинтересован лично Яков.
- Но почему я?
- Всё дело в методах работы Якова. Он любит таких, как ты - бесшабашных и эксцентричных. Я его хорошо знаю - одно время мы были с ним близки... в Стамбуле... и я точно могу сказать - с ним будет трудно, но интересно. Так что мысленно прощайся с этими замечательными пивными, где ты пропивал казённые марки, и готовь побольше вазелину. Иначе можешь не выскочить из тех задниц, куда загонит тебя комбриг Блюмкин...
Глава 2
Москва, 20 августа 1938 года
Человек в пенсне неторопливо просматривал немецкие газеты. Первая полоса "Фёлькишер беобахтер" светилась огромным заголовком "Покушение на Фюрера". "Подлый и коварный террористический акт провели агенты мирового сионизма против нашего любимого вождя" - читал народный комиссар госбезопасности - "злобным врагам германского народа удалось подобраться вплотную к самому дорогому, что есть у каждого немца - Фюреру. Наш любимый вождь был ранен, и сейчас находится под неусыпным оком охраны батальонов СС. Ни один гад не проберётся между ними! К сожалению, Фюрер стал не единственной жертвой покушения в этот вечер. Агентам мирового сионизма удалось добраться до верных соратников Фюрера по партии. Пали смертью храбрых Старые бойцы - генерал-фельдмаршал авиации Герман Геринг, рейхсляйтеры Рудольф Гесс и Альфред Розенберг и рейхсминистр пропаганды Йозеф Геббельс. Сплотимся же в этот трудный час перед лицом Великой Германии и рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера...".
Человек в пенсне усмехнулся. Его германский визави - тоже в пенсне - очень хорошо смог воспользоваться ситуацией. Что не могло не наводить на мысли, особенно в свете последних докладов от непосредственных исполнителей. "Что ж - Гиммлер есть Гиммлер, не лучше и не хуже Адольфа. А в случае чего операцию можно будет и повторить - наверняка в рейхе найдётся кто-нибудь ещё, кто с радостью сольёт нам очередного фюрера" - подумал генеральный комиссар ГБ.
Он отложил "Беобахтер" в сторону, и взялся за доклады от подчинённых. Центральное место - не по объёму, но по значению - безусловно занимала короткая записка Блюмкина. Руководитель "Востока" писал, что операция "Монах" стартовала успешно.
Человек в пенсне допил свой утренний чай, и поднялся со стула. Через полчаса его ждал доклад у Верховного.
***
- Здравствуй, Иосиф.
- Добрый день.
Старые соратники обменялись рукопожатиями.
- Чем порадуешь меня? - Верховный, как всегда, курил трубку. К трубке он пристрастился во время последней войны, когда надо было чем-то успокаивать нервы, а пить врачи строго-настрого запретили. Нет, иногда Верховный баловал себя бокалом "Хванчкары", но это случалось по очень большим праздникам.
- Хороших новостей немного, но они есть, - когда человек в пенсне начинал волноваться, в его голосе прорезался неистребимый акцент. - Читал последний "Беобахтер"?
- А как же. Ты присаживайся, в ногах правды нет.
Мягкие сапожки Верховного тихонько скрипели по ковру. Вождь улыбался в усы.
- По докладу непосредственного исполнителя, убиты были только Гитлер и Гесс. Остальные - это уже не наша работа. Похоже, Гиммлер этого ждал. Долго ждал, тщательно готовясь. И вот дождался.
- Мы предвидели это... - неопределенно заметил вождь. - Свято место пусто не бывает, тем более когда оно настолько свято.
- Вторая хорошая новость, и последняя. Блюмкин докладывает, что операция "Монах" началась успешно.
- Это очень хорошо, - сказал Верховный, выпуская клубы дыма. - Я надеюсь, что так же успешно она и завершится. На кон поставлено многое, очень многое...
- Это всё. Разрешите идти?
- Идите, товарищ нарком. Идите...
***
Руководитель ИНО ОГПУ неспешно прохаживался по своему кабинету. Мягко скрипели яловые сапоги по персидскому ковру. Четыре рубиновых ромба отбрасывали солнечных зайчиков на стену кабинета - прямо на шкаф, заполненный многочисленными делами. Перед комиссаром госбезопасности 2-го ранга навытяжку стояли двое подчинённых - тот, что постарше, имел откровенно еврейские черты лица и два ромба в петлице, тот, что помладше, носил в петлицах три "кубика".
- Да уж, занятные вы мне новости принесли, орлы! - с чувством произнёс, наконец, руководитель внешней разведки СССР. - То, что Гитлер не нравится... не нравился многим из германской верхушки, было понятно давно. Но вот то, что его так откровенно подставили под удар... Почему не изложили свои мысли раньше, старший лейтенант?
- Товарищ комиссар госбезопасности второго ранга, вплоть до финала акции не было до конца понятно, что это именно то, о чём мы думаем. Поэтому я не счёл возможным докладывать свои соображения даже непосредственному куратору.
- Это вас Горская так витиевато разговаривать научила, старший лейтенант? - ядовито осведомился командарм от разведки. - Отвыкайте от своих гештальтов, вы уже не в Германии. А вы куда смотрели, Борис Давидович? Неужели нельзя было проконсультироваться с начальством по этому поводу? Хоть у вас-то свои мозги должны быть, вы ж не лейтенант сопливый какой-нибудь!
- Нельзя было тормозить операцию, Артур Христофорович, - тихо, но твёрдо ответил комиссар ГБ Берман, - вы прекрасно понимаете, что в таком случае ход операции был бы приторможен, и объект мог уцелеть. А это означало провал всех усилий за последние три года.
- Прекрасно понимаю... Я-то прекрасно понимаю, комиссар, а вот вы, похоже, не понимаете! Операция прошла успешно, объект ликвидирован, поздравляю! Вот вам очередное звание, вот вам БКЗ, вот вам благодарность в приказе. А в итоге что? А в итоге то, что к власти в Германии рвётся кто-то более умный и непредсказуемый, чем Гитлер, а это значит, что придётся начинать ещё одну, а то и две, три, десять таких операций! Вот что я прекрасно понимаю, комиссар, а вы должны бы понимать, ибо это вам по должности положено!
Обычно спокойный и подчёркнуто вежливый Артузов, легендарный Артур Христианович Артузов-Фраучи, один из создателей советской контрразведки, автор и исполнитель гениальной операции "Трест" был очень зол. Даже не так: он был в ярости. В любой организации не очень-то любят самоуправство подчинённых, а уж тем более в такой, какой является ОГПУ. И даже успешное и чистое - комар носа не подточит - завершение опасного дела с трудом могло охладить его гнев. А ведь впереди был доклад у Генерального, и, в перспективе, у Самого...
- Так. - Сказал он наконец. - Задача выполнена - хорошо, молодцы. Провинились - плохо. Очень плохо! Поэтому швыряния наград горстями не будет. Идите, Берман. А вас, старший лейтенант, я попрошу задержаться.
Артузов прошагал к своему столу, отодвинул кресло, и погрузился в него. Начальник ИНО испытующе смотрел на молодого офицера, сцепив руки на колене. Потом фыркнул, и, подавшись вперёд, произнёс.
- Вам, молодой человек, я дам шанс реабилитироваться. Ершистость, инициатива, доходящая до самоуправства и неподчинение инструкциям у нас не в почёте, как вы знаете - кроме одного отдела. Туда-то я вас и передам. Поедете на восток, товарищ Шмелёв. Точнее - на "Восток". Думаю, Яков Григорьевич найдёт вам работу по применению. И не спорьте! - повысил он голос, заметив, что лейтенант намеревается возразить. - Будете и дальше неповиноваться приказам - отправлю вас в УЛАГ. Начальником пересылочного конвоя. Будете там с товарищем Коганом спорить. Всё, идите. Завтра представитесь товарищу Блюмкину по форме. Свободны.
- Есть! - ответил старший лейтенант Шмелёв. Развернулся, и вышел строевым шагом из кабинета. А что ему ещё оставалось делать?
- Далеко пойдёт... - пробормотал в усы Артузов вслед лейтенанту. - Если не нарвётся на какую-нибудь китайскую пулю раньше времени. Впрочем, раз он в таких отношениях с Фортуной...
Богиня Фортуна издавна в почёте у сотрудников органов.
***
Рано утром 21 августа новопроизведённый капитан (сразу после выхода от Артузова его поймал Берман, и, пожав одну руку, сунул в другую петлицы капитана и ящичек с Боевым Красным Знаменем - несмотря на недовольство, начальник внешней разведки всё-таки раздал "слонов"), сияя новым орденом на всю улицу, вышел из подъезда многоквартирного дома, где имел квартиру. Казённую, естественно, от Конторы - но всё же квартиру, не комнату. Насвистывая модную мелодию, Шмелёв двинулся по направлению к станции метро "Сокольники". Несмотря на предстоящий разговор с новым начальством и полную неопределённость с будущим, капитан был весел - как-никак он был дома, впервые за последние четыре года. Шмелёв наслаждался утренней Москвой, ему доставляло невыразимое удовольствие вновь, после берлинской серости и напряжённости видеть радостные и открытые лица. Вот студентки в коротких платьицах бегут на дополнительные занятия, там - молодые инженеры спорят о чём-то своём за кружкой пива перед столовой, а тут - молодая пара гуляет в тенёчке парка - воскресенье же!
Всего за десять лет - а такие перемены! Шмелёв невольно вспомнил своё первое посещение столицы - весной 1929 года ему дали отпуск по ранению, и он решил побывать в Москве. Он знал, что в городе шли довольно жестокие бои - верные делу Ленина воинские части выбивали предателей-зиновьевцев из Кремля и органов управления страной, но не предполагал, насколько городские стычки скажутся на облике Москвы. Через целых четыре месяца после подавления мятежа троцкистов многие улицы были по-прежнему полны воронок от снарядов, а патрули дружинников настойчиво рекомендовали редким прохожим проследовать в нужное им место другими путями. Он, наивный, думал, что настоящие сражения были у них, на востоке, с японцами и их марионетками-пекинцами, на Западном фронте и на юге, с поляками, румынами и персо-англичанами, а внутри страны контру давили так, походя. Уже позже, во время учёбы на курсах комсостава он узнал - чтобы выбить троцкистов и зиновьевцев из города, потребовалось две недели боёв, потому что предателей поддержали бонапартисты-военные и (шёпотом) гниды, затесавшиеся в ряды самого ОГПУ! Разумеется, их потом расстреляли, но чёрное дело они сделать успели. И даже у них, в погранотряде, кое-кто сначала поверил воззваниям иудушки Троцкого и гада Зиновьева.
Да, Шмелёв помнил, как взъерошенный и осунувшийся начальник отряда читал текст радиограммы из Москвы:
"Зачитать во всех ротах, батальонах, эскадронах и авиаэскадрильях.
Долгое время страна Советов была одурманена кровавой кликой праваков-двурушников, антипартийной группой Сталина, Молотова, Кагановича и примкнувшего к ним Ворошилова! Их прямым вредительством Советский Союз был втянут в ненужную и бессмысленную войну против трудящихся Польши, Румынии и Персии. Они отстраняли от власти старых большевиков-ленинцев, всячески преследовали их, лишали почестей и заслуг. К счастью, справедливость восторжествовала, и верные делу Маркса-Ленина товарищи смогли отстранить зарвавшуюся клику от власти. Слава Трудовому Народу!
Москва. Лев Троцкий"
- Что это? - спросил у товарища девятнадцатилетний Шмелёв, ошеломлённый донельзя.
- Переворот, Серёжа. - Угрюмо ответил ему отделенный Аничкин, воевавший ещё с семёновцами. - Как есть переворот. Когда был такой же, как ты - точно так же зачитывали в марте семнадцатого. И погодка похожая была.
Аничкин сплюнул, и принялся сворачивать самокрутку.
Конечно же, справедливость восторжествовала по-настоящему, а не только в мечтах зиновьевцев. Был бой, данный настоящими патриотами этим английским наймитам. Был честный суд, честное расследование всех злодеяний банды Троцкого-Зиновьева. Был зачитан приговор - за предательство дела Ленина, попытку вооружённого переворота, шпионаж в пользу Англии, Польши, Японии и Румынии, а также за убийство верных ленинцев (Сталина, Рыкова, Молотова, Томского, Кагановича, Орджоникидзе, Ворошилова эт сетера) были расстреляны почти все члены преступной банды (Троцкий, Каменев, Раковский, Смилга, Преображенский, Радек, Пятаков, Крестинский, Ягода, Тухачевский, Якир, Чубарь, Лацис эт сетера). Смог спастись лишь один Зиновьев, который теперь где-то на западе строит свои преступные планы относительно СССР...
От мрачных воспоминаний капитан Шмелёв очнулся только перед кабинетом Блюмкина. Разведчик подивился своему автоматизму, одёрнул китель, провел рукой по малиновым клапанам, проверяя, не расстегнулись ли, и уверенно, но негромко постучал в дверь.
- Войдите. - Голос из-за двери не был властным или громовым, но чувствовалось, что его обладателю нужно подчиняться. Шмелёв вошёл, скрипнув дверью, и прошагал в центр кабинета, одновременно поднимая руку к козырьку.
- Товарищ комиссар госбезопасности второго ранга, капитан Шмелёв по вашему приказанию...
- Вольно, вольно... - нетерпеливо махнул рукой начальник "Востока".
Якову Блюмкину было ровно тридцать восемь лет. Невысокий и тощий, руководитель восточного направления внешней разведки СССР стригся "под себя" (в армии сказали бы "под Котовского", но у ОГПУ был свой образец), но носил усы "под Фрунзе". Шмелёв много слышал об этом человеке, как лестного, так и не очень. Неуловимый разведчик, близкий друг и протеже Дзержинского, большой специалист по нелегальной работе в странах Востока. Ходили слухи, что он принимал участие в экспедиции Рериха под видом буддистского монаха, причём так искусно, что ни Рерих, ни сам Далай-лама не смогли опознать в нём русского. Блюмкин был авантюристом высочайшего пошиба - и всегда приветствовал авантюристичность в своих подчинённых. Комиссар ГБ 2 ранга носил тропический китель - чтобы подчеркнуть свою эксцентричность - и табачного цвета бриджи с ботинками и обмотками.
Хозяин кабинета был не один. На кожаном диване, под картой Дальнего Востока, восседал человек с высоким лбом и тонкими чертами лица. По двум ромбам в петлице и настороженному выражению Шмелёв безошибочно угадал в нём Глеба Бокия, руководителя Востспецотдела. Этот отдел занимался тем же, что и засекреченная по самое не могу немецкая Аненербе - сиречь, изучением паранаучных явлений, таких, как летающие тарелки, чукотские шаманы и тамбовские оборотни (к сожалению, не в погонах). Про отдел, как и про его руководителя, ходили самые странные слухи, и обычные чекисты предпочитали с востспецами не связываться. Четвёртым присутствующим в кабинете был немолодой мужчина в пиджачной паре и очках, самого рассеянного вида. Его внешность говорила сразу: "Я - профессор".
- Вольно, капитан... - повторил Блюмкин. И, не давая Шмелёву передохнуть, тут же спросил: - Ты знаешь, зачем ты здесь?
- Чтобы получить новое назначение, товарищ комиссар второго ранга! - капитан вытянулся ещё больше.
- Верно, - усмехнулся Блюмкин, - молодец. Даже не спрашиваешь, почему именно ты. Ведь хочется узнать, зачем ты понадобился вдруг моему отделу?
- Так точно, хочется!
- Это похвально. Всему своё время. Знаешь ли ты, что такое Шамбала, капитан?
- Никак нет! - Шмелёв отвечал чётко и однообразно, что никак не соответствовало его мыслям. Что, Блюмкин его сюда вызвал Бокию показать, да загадки позагадывать? Навряд ли.
- И это вполне понятно. Далеко не каждый может похвастаться таким знанием. Что бы ты сказал, узнав, что мы на Земле не первая разумная цивилизация? Можешь не отвечать, это вопрос риторический. Некоторые учёные с середины прошлого века занимаются проблемой поиска древних цивилизаций. Большинство из них, как Елена Блаватская, например, или как вот наш уважаемый профессор, склонны видеть в пропавших народах некие мистические свойства, ныне утраченные людьми. Одни называют их арийцами - эту демагогию очень любит использовать руководитель соседнего государства, щедро сдобряя её антисемитизмом. Другие - древними индийцами, лемурийцами, или ещё как-нибудь. Уловил суть? - Блюмкин покрутил в воздухе пальцами. - Ну, неважно. Важно лишь то, что об островке этой древней культуры говорят очень многие. И наш долг, как органов госбезопасности, эту штуку проверить.
- Возможно, мы найдём там древние знания, ныне скрытые от простых людей! - воскликнул воодушевлённый профессор. Блюмкин слегка поморщился от такого заявления учёного.
- Скорее, мы найдём там образцы древних технологий. Что бы там ни писали разные священные книги, а разрушившая Содом и Гоморру вещь очень бы пригодилась Советской власти. - добавил Бокий.
- Но даже если мы там ничего не найдём, твоя задача этим не ограничится. - Продолжал Блюмкин. - Тибет - это не только тайные знания, древние народы и монахи-буддисты. Тибет - это местность, имеющая вполне определённое стратегическое значение. И пусть сейчас Советский Союз выступает за мир во всём мире, и ни за что не вмешается во внутренние дела другого государства, возможно, когда-то ситуация изменится. И нам понадобятся конкретные связи, люди, места, организации. Понял, капитан?
Капитан понял. Капитану это было понятнее и ближе, чем всякие Шамбалы с Буддами. Оставалась только одна непоряснённая ситуация.
- Почему я, товарищ комиссар второго ранга? Я же, строго говоря, только на Германии специализируюсь?
- Почему ты? Отвечаю. Потому, что через две недели из Калькутты в Лхасу отправляется биологически-этнографическая экспедиция доктора Шафера. Немецкая экспедиция. В их планах - посещение Лхасы и исследования различных характеров по всему доступному Тибету. Тебе, капитан, предстоит внедриться в эту группу, используя свой немецкий опыт. Доктор, наверное, будет рад ещё одному соотечественнику. К тому же, после недавних событий... - Блюмкин сделал паузу, намекая, что он в курсе последнего задания Шмелёва, - тебе лучше быть подальше от Рейха. Твоим непосредственным начальником будет комиссар госбезопасности Бокий, консультантами - профессор Барченко и академик Рерих. Твоим, э... напарником в этой экспедиции будет сын академика - Юрий. Вопросы?
- Кто будет начальником операции - я или сын академика?
- Ты. Лейтенант Юрий Николаевич Рерих ещё слишком неопытен в секретных делах. Впрочем, по всему, что касается Тибета, он является большим специалистом, и должен тебя консультировать. Задача ясна?
- Так точно! Разрешите исполнять?
Блюмкин усмехнулся.
- Исполняйте. Глеб Иванович, введи капитана полностью в курс дела. Времени осталось не так уж и много. Свободны.
Глава 3
Шанхай-Калькутта, середина сентября 1938 года
Заброс на иностранную территорию прошёл как нельзя лучше. В первых числах сентября в советском консульстве Шанхая происходила "смена караула" - старого консула Богомолова менял новый, Иван Трофимович Бовкун-Луганец. Заброске именно через Шанхай поспособствовала как легенда, сочинённая Шмелёву, так и тот факт, что Бовкун-Луганец носил звание полковника ОГПУ. А иначе никак - Свободный город Шанхай под управлением Лиги Наций всегда был осиным гнездом иностранных разведок - пожалуй, ещё со времён Опиумных войн.
Итак, рано утром шестого сентября сквозь чугунную кованую решётку ворот консульства проехал на дипавтобусе один человек - Сергей Александрович Петров, младший переводчик при соответствующей службе консульства. А через два дня в обратном направлении проследовал человек, очень на него похожий. Заметая следы и привлекая внимание иностранных коллег, человек, похожий на переводчика разгулялся не на шутку - он прошёлся по всем базарам Шанхая, порядочно укушался рисовой водки в ресторане для европейцев, и, как результат, намертво засел в борделе.
В этот же самый день, чуть погодя, в консульство заявился бывший белогвардеец, поручик Трубицын, который вот уже два месяца безрезультатно пытался привлечь внимание консула к проблеме русской эмиграции в Шанхае - ну или хотя бы свалить на родину. Неизвестно, привлёк ли он внимание консула в этот раз, но через два часа из дверей главного здания консульства вышел человек, очень похожий на поручика Трубицына. Видимо, с горя, он поехал на рикше в порт, где купил билет до Кантона. Но в Кантоне с борта парохода сошёл - вот беда - совсем другой человек: оберлейтенант Дитрих Кляйн, бывший сотрудник миссии Фалькенхаузена и бывший инструктор армии кантонской клики, ездивший по делам в Шанхай.
В Кантоне Кляйн, он же Трубицын, он же Петров, он же капитан ОГПУ Шмелёв быстро сошёлся с такими же, как он, бывшими инструкторами кантонской клики - оберлейтенантами цур зее, кавалеристами и пехотными офицерами, которых осталось действительно много после отзыва миссии домой, в Германию. Фюрер и партия не хотели, чтобы германские офицеры воевали против японских союзников. То, что при этом тысячи человек остаются без работы, их не волновало.
От своих новых друзей Кляйн узнал (за кружкой пива, естественно), что единственная возможность как-то заработать, не устраиваясь полицейским или таксистом - это наниматься советником уже к прояпонским китайцам, сиречь к пекинской клике. Кляйн весьма воодушевился этим известием, и сразу же пошёл за очередным билетом на корабль. Видимо, офицер был очень рассеян, пока покупал билет, потому что корабль плыл очень быстро - но совсем в другую сторону. Так рассеянный оберлейтенант, а ныне путешественник без определённого заработка, оказался в Калькутте.
Калькутта встретила нашего героя тем же, чем обычно встречают всех путешественников порты индийских городов: сизой угольной пылью, разноязыким гомоном и самой невероятной суетой. Английские сахибы кричали на индусов-докеров, богатые пассажиры из всех уголков Азии важно шествовали с кораблей на берег, чайки дурными голосами пытались переорать крепкие загибы моряков, отправляющихся в увольнительную. Над всем этим великолепием витала чудная смесь запахов - навоза, джута, угольной пыли, машинного масла и человеческого пота.
Воодушевлённый Кляйн уверенно ступил на индийскую землю немецким армейском ботинком с обмотками. Он был одет в китайский офицерский китель песочного цвета без знаков различия, немецкие пехотные бриджи и английский пробковый шлем, и представлял собой, таким образом, воплощение Бремени Белого Человека. Киплинг посвятил бы ему стихи, особенно углядев в поясной кобуре родной "Веблей-Скотт Марк-6". Всю ношу бывшего советника китайской армии составлял небольшой ранец, набитый всевозможными полезными штуками. Среди них не было стреляющих ручек, или, скажем, ботинок с встроенной рацией, зато было полно дорогих китайских безделушек из серебра и золота, учебников по тактике пехотных подразделений, тетрадей с путевыми заметками - словом, того, что должно было быть в рюкзаке человека, если он последние три года был советником в китайской армии.
Отмахнувшись от назойливо предлагавших свои услуги "знатоков города" и "экскурсоводов", которые специализировались на облапошивании богатых чудиков из Европы и Америки, бывший оберлейтенант свистнул рикшу (коих было предостаточно, ввиду близости Китая), и велел ехать в гостиницу поприличнее. Китаец, оценив внешнее благосостояние своего клиента, привёз его к одной из гостиниц средней руки, где обычно останавливались путешественники и авантюристы. Ехать в отель для британских офицеров он не стал, потому что иной британский энсин был в несколько раз побогаче, чем среднестатистический авантюрист.
Кляйн снял номер в гостинице, уплатив за неделю десять рейхсмарок (с ценами проблемы: если у кого есть информация по ценам того времени - прошу поделиться), и отправился посмотреть город на том же рикше. Он посетил парк Майдан (ему не были известны факты хоть какого-то влияния украинцев на историю Бенгалии, поэтому Кляйн предпочёл ничему не удивляться), оценил высоту стен старого форта Уильям, полюбовался на дворец раджи, и как бы случайно оказался в тихом европейском квартале посреди города. С небольшим оружейным магазинчиком посреди жилых домов. Движимый любопытством, оберлейтенант в отставке вылез из коляски (рикша покорно остался ждать на улице) и вошёл внутрь.
- Рады приветствовать вас, добрый господин! - на английском приветствовал его владелец заведения - пожилой китаец. - Позвольте предложить вам лимонаду, пока вы будете знакомиться с моей коллекцией!
Кляйн благодарно кивнул, и занялся осмотром витрин. А посмотреть было на что! Одну витрину целиком занимали пистолеты и револьверы. Здесь были и уже знакомые нам "Веблей-Скотты", и большая коллекция старых "велодогов", и американские "Кольты" - армейский, флотский, короткий "Детектив Спешиал" и длинноствольный "Кэмп Перри", и английские "Энфильды", и даже не слишком популярные револьверы Маузера. Разумеется, изделие братьев Наган тоже имелось в продаже, в том числе "русская" модификация, прекрасно Шмелёву известная по войне на КВЖД. Но были и совсем раритеты - Кляйн очень удивился, опознав в одном чудовище американский "Ле Мат" времён тамошней гражданской войны. Другая витрина была отведена под пистолеты: бельгийские "Баяры" и "Браунинги", британские "Веблей-Скотты", "Бергеры" и "Борхард-Люгеры" из "родной" Германии (как и "Зиг-Зауэры", "Вальтеры", и конечно же "Маузеры"), "Бенелли" и "Беретты" из Италии, "Бернардот-Мартены" и "Байонны" из Франции, "Больты"... тьфу, "Кольты" из США, и в качестве большой экзотики - японский "Намбу" и советский ТТ.
- У меня большая коллекция! - заметив удивлённый взгляд Кляйна, подтвердил китаец.
Это было понятно и без слов. На дальней стене были развешаны десятки винтовок: австрийская "Штейр-Манлихер", бельгийские "Маузеры", в большом количестве - английские "Ли-Энфильды" и "Ли-Метфорды", 98-й и 906-й "Маузеры" из Германии, мосинка 91/30 и новейшая АВС-36, "Спрингфилд" и большое количество "Винчестеров". Почётное место занимала японская "Арисака". Ну а на витрине прямо напротив входа находились пистолеты-пулемёты: от немецких МП-34 до американских "Томмиганов". И, безусловно, жемчужиной всей коллекции был итальянский "Виллар-Пероза" 1915 года, с двумя стволами.
Нет, Кляйн-Шмелёв вовсе не был энциклопедическим знатоком стрелкового оружия. Просто он хорошо умел читать ценники.
- Что желает уважаемый сахиб? - кланяясь, спросил китаец.
- Уважаемый сахиб желает ознакомиться с ассортиментом. У вас ведь очень широкий выбор, не правда ли?
- Чистая правда, сахиб, старый Лю собирал эту коллекцию долгие годы...
- Скажите, - вдруг спросил посетитель хозяина, - у вас ведь наверняка и мебель найдётся?
- Если сахиб желает, можно всё что угодно найти в Калькутте, - кланяясь, подтвердил китаец.
- Что, и славянский шкаф тоже есть?
- Сахиб повредился головой? - участливо поинтересовался старый Лю. - Это Калькутта, а не королевская деревообрабатывающая фабрика.
Это был пароль. Точнее, отзыв: паролем был любой неуместный или идиотский вопрос, который задавал бы посетитель, как бы случайно теребя вторую снизу пуговицу на кителе. Чем разведчик последние пять минут и усиленно занимался. Чуть пуговицу не оторвал.
- Что вам угодно? - ещё раз спросил старый Лю, на этот раз без акцента и угодливых ужимок, и даже почти не кланяясь.
- Мой старый знакомый сказал мне, что у вас можно найти коллекционную "Арисаку" с прикладом из резного дерева и перламутровыми насечками. - невозмутимо отвечал Кляйн.
- Вы знаете, с перламутровыми, к сожалению, закончились. Но может быть вас заинтересует штучный экземпляр "Элефант гана", с ложем из бивня африканского носорога? - продолжал китаец. - Я как раз держу пару экземпляров для лучших клиентов. Пройдёмте!
Услужливый Лю отпер дверь в подсобное помещение. Пока китаец закрывал лавку, оберлейтенант успел осмотреться. Прохладная комната, без окон и с единственной дверью. Тусклая лампочка под потолком. На стеллажах - коробки с патронами, ружья, пистолеты - даже один пулемёт. "С таким количеством подручных средств тут можно осаду пересидеть, - подумал Кляйн. - Лишь бы еду вовремя подвозили, да увозили это самое...".
- Ну, и с чем же ко мне пожаловал представитель органов? - обратился к нему плотно закрывший дверь в комнатушку китаец. По-русски обратился. - Девять лет ни ответа, ни привета, как вдруг алтын. Что, неужели услуги скромного китайца снова востребованы органами?
Шмелёв знал, что "старый Лю" преуменьшает свои возможности. "Скромный китаец" был заброшен на территорию Британской Индии девять лет назад, в аккурат после войны 1928 года, когда новое руководство органов тщательно исправляло вредительство Ягоды и ягодиц и недосмотр павшего смертью храбрых товарища Менжинского. Новый нарком госбезопасности, по традиции, тоже был поляк, но о предшественнике кроме как "пся крев" не отзывался.
- Умел Рудольфу пся крев Гершель Иегуда гусара в нос запускать! Телодвижений много, а толку - чуть. - Говорил товарищ Генеральный комиссар госбезопасности товарищу Верховному главнокомандующему.
- Не удивлён, кстати. Думаю, у него не только на работе такая видимость была, а и в личной жизни тоже. Иначе зачем ему предмет, числящийся в описи изъятого под номером 105? - отвечал прославленный полководец прославленному чекисту.
И оба ухмылялись в усы.
Капитан Бадмаев был заброшен в Индию через русский Харбин. Бурят, бивший ещё Унгерна в составе пограничников Народной армии ДВР, выдавал себя за монгола-перекупщика, вынужденного бежать от репрессий Чойбалсана. Монгольский маршал жестоко расправлялся с политическими противниками, не жалея при этом сторонних людей, поэтому из Халхи народ валил валом, и на историю Цэдэмбала Тумэндэлгэра никто не обратил внимания. Скопив первоначальный капитал на перепродаже вещей таких же беженцев, ушлый торговец переехал в Индию, где обосновался уже под именем Лю Пэна, бывшего арендатора из Ляояна. За годы своей деятельности разведчик установил множество контактов с полезными людьми во всех сферах калькуттской жизни - от британской администрации до городского "дна". Продавцу оружия Лю был должен едва ли не каждый британский лейтенант, любивший азартные игры и девочек. Также Лю содержал собственную опиокурильню в китайском квартале Калькутты, совмещавшую в себе функции казино и борделя для белых сахибов. Про обширную сеть осведомителей по всей Бенгалии скромно умолчим.
Ещё Бадмаев был страстным коллекционером оружия. Не колюще-режущего, а стреляюще-пуляющего. За некоторыми экземплярами его коллекции охотились многие богатые любители ружей и пистолетов, но с тем же энтузиазмом они могли охотиться за волосами с мошонки бенгальского тигра. Лю был беспощаден во всём, что касалось его собрания.
Как-то в Шанхае он поссорился с японцем. Тот был отставным армейским офицером из древнего самурайского рода, и горьким пьяницей. Японец сидел в кабаке, и методично пропивал все свои иены. Нетрезвое чувство прекрасного было вдруг оскорблено появлением просто одетого китайца средних лет, который встречался в этом кабаке с осведомителем.
- Эй ты, обезьяна! - высокомерно бросил сын Аматерасу-Оми ками в сторону жителя континента. По-английски. - Мой самурайский взор не желает тебя видеть!
- Не желает видеть - пусть смотрит в другую сторону, - очень вежливо заметил Лю.
Японец рассвирепел, и вскочил из-за стола, сметая рукавом всё, что на нём стояло.
- Кто ты такой, чтобы таким тоном разговаривать с японцем? - заорал он. - Готовься умереть, как и подобает китайской обезьяне!!!
- Вы меня вызываете, или это пустая угроза? - очень вежливо и по-японски осведомился китаец. - Если же это вызов, то оружие должен выбрать я?
- Дерись чем хочешь, скотина! - заревел японец на родном языке. - Мне будет достаточно самурайского меча!
С этими словами подданный Тенно выхватил упомянутый меч. Меч был красив красотой, присущей самурайским мечам, автомобилям марки "Хорьх" и спортивным самолётам. Калёный метал тускло отсвечивал в свете потолочных ламп. Острейшие грани отбрасывали блики на стены и толпу, заставляя всех невольно восхититься произведением искусства японских оружейников...
Лю неторопливо вытащил револьвер, и в две секунды отправил противника на встречу к основателю древнего самурайского рода.
С тех пор он не любил две вещи: холодное оружие (за бесполезность) и японцев (за жуткое грубиянство).
- Что, неужели услуги скромного китайца снова востребованы органами? - поинтересовался "китаец".
- Мне нужна помощь, Цедембал Тургэнович. - тоже по-русски ответил Кляйн-Шмелёв
- Ах, по-омощь? Ну что же, располагайте мной, молодой человек. Всё, что могу... - развёл руками Бадмаев.
- Не переигрывайте, товарищ майор, - поморщился "немец".
- Не переигрывать, вы говорите? А как же мне не переигрывать, юноша, коль вы первый увиденный мной за последние восемь лет коллега? Я уж подумал, грешным делом, что про меня забыли совсем. Рации-то у меня нет, а и была бы - не воспользуешься. Тут Калькутта, тут каждый километр напичкан шпионами со всех концов Азии. Китайцы, американцы, тайцы, японцы... - тут поморщился уже "китаец"
- Вы прекрасно знаете специфику нашей профессии, товарищ майор. И потом... я всё равно не имею никакого отношения к решениям начальства. Меня самого только месяц назад перевели на это направление.
Бадмаев хмыкнул. Что он думал по поводу профессиональной привычки разведчиков, которая состояла в том, что правду нужно говорить не всю и не до конца, оставалось неясным - по той самой причине, что заложена в саму эту привычку.
- Тогда господин, э-э... - он снова перешёл на английский
- Кляйн.
- Господин Кляйн, что вам требуется?
- Связи. - Вздохнул немец. - Мне необходимо попасть в состав немецкой научной экспедиции. Залегендировали меня хорошо, под фалькенхаузенского наёмника, но втираться в небольшую группу, к тому же очень узконаправленную...
- На самом деле нет ничего невозможного, герр Кляйн, - подумав, ответил китаец. - Куда направляется ваша экспедиция?
- В Тибет.
- В Тибет? Значит, им придётся идти либо через Бенгалию и Юннань, либо через Сикким. Оба пути достаточно опасны, и прямо-таки кишат разного рода бандитами, особенно в Юннани, где местный дуцзюнь Лонь Юнь совершенно не следит за порядком. Это означает, что им необходима будет хорошая охрана.
- Само собой у них будет собственная, но им понадобятся люди со знанием местной специфики. Это было учтено при легендировании. Проблема состоит в том, как заинтересовать внимание руководителя экспедиции...
- Думаю, с этим проблем не будет. Это же Калькутта!
Глава 4
Калькутта, сентябрь 1938 года
Доктор биологии Эрнст Шафер был одновременно и доволен, и зол.
Доволен - потому, что наконец-то, после годов мытарств по инстанциям и конторам, он получил высоконачальственное добро на экспедицию. Да ещё не от кого-то, а от самого рейхсфюрера СС, а ныне и вовсе врио Фюрера на время болезни того, Генриха Гиммлера. Целых пять лет он пытался добиться разрешения провести экспедицию, но вечно ему мешали то новая китайская война, то какие-то проблемы с англичанами, а то вот проведение олимпиады. Каково же было его облегчение, когда его наконец-то вызвал к себе рейхсфюрер, и предложил провести долгожданную экспедицию!
Да, тогда Шафер и Гиммлер долго проговорили о Тибете. Вспомнили множество мифов и легенд, о Шамбале, и о снежном человеке, например. Глава "Чёрного ордена" оказался на удивление сведущим человеком, пусть и морщился, когда доктор говорил о чисто научном аспекте экспедиции. Шаферу была обещана полная поддержка, а по возвращении - место в новом сверхсекретном институте, подчинённом непосредственно СС.
Да, "полная поддержка" оказалась действительно полной! Почти всё, о чём он мог только мечтать. Полная команда специалистов - геофизик Винерт, молодой ученик профессора Фильхнера, который ожидает экспедицию в Калькутте вместе с профессионалами-альпинистами, и тибетолог доктор Шмаймюллер, образцовая немецкая фройляйн с плакатов "БДМ", и антрополог Бергер, выдающийся расовый теоретик, и рифеншталевский оператор Краузе, и целое отделение горных стрелков во главе с оберлейтенантом Остом, на кителе которого висят награды за Альпийский фронт мировой войны. Особую гордость Шафера составляло оборудование экспедиции, которым заведовал техник Эдмунд Геер - казалось, что над ним трудились все сверхсекретные лаборатории Рейха. И, конечно же, обещанная группа поддержки непосредственно в Калькутте - уже упоминавшийся профессор Фильхнер должен был найти и нанять достаточное количество нужных людей, знакомых с языком и обычаями тех мест, которые экспедиция должна была посетить. Шафер уже был в Тибете однажды - в 1931 году, а Фильхнер и того больше, но полагаться только на собственные знания, не привлекая специалистов - значило проиграть, а проигрывать доктор Фильхнер не любил.
Свою докторскую он защищал на основе тоже горного похода - не пуская в Тибет, судьба занесла его на Кавказ, где он в сотрудничестве с учёными из Москвы составил замечательные описания фауны и флоры. Особую гордость составлял открытый им новый вид бабочек с ярко-красными крыльями, которых в честь предстоящей Берлинской олимпиады Шафер назвал "Olympius Inferno". Правда, кавказская экспедиция была омрачена нападением бандитов с диких гор, но оперативные действия местной полиции и gepeou быстро поставили аборигенов на место.
Теперь, от Тибета его отделяло лишь несколько сот километров, и полчаса опоздания профессора Фильхнера, который должен был встретить основной состав экспедиции на пристани Калькутты. Однако профессор задерживался, и это злило Шафера, усиливая усталость и напряжённость из-за постоянных расспросов пассажиров лайнера о здоровье фюрера.
Вместе с Шафером злились и остальные участники экспедиции - впрочем, явно не так сильно, как начальник, а многие - особенно те, кто был помоложе, как горные стрелки, или никуда в жизни дальше Байройта не выбирался, как Эрнст Краузе или Ева Шмаймюллер (по иронии судьбы, одна из крупнейших в Германии специалистов по Тибету была типичным "кабинетным учёным", превосходно читала лекции, но ни в какой экспедиции, включая археологическую практику в университете - а какая практика в двадцатые-то годы? - не была).
О сопровождающих экспедицию солдатах надо рассказать отдельно. Все они были горными стрелками, все они принадлежали к элите - Первой горнострелковой дивизии, с недавних пор вечных соперников австрияков Дитля. Несмотря на возраст и отсутствие боевого опыта, это была элита - лучшие солдаты лучшей горнострелковой дивизии Вермахта. Но солдаты не были притёрты друг к другу часами восхождений и спусков, собственно они и познакомились друг с другом всего месяц назад, когда решением врио Фюрера отличников боевой подготовки выдернули из своих батальонов, наскоро оснастили для дальнего похода и запихнули в каюту третьего класса.
Среди них не было ни одного рядового - даже самые молодые носили шевроны обер-егерей, трое могли похвастаться званиями гефрайтеров и обер-гефрайтеров, а самый опытный из них был унтерфельдфебелем. Младший, гамбуржец Георг Амайзен, родился уже в Веймарской республике, в то время как гефрайтер Берт Суттер сбежал в семнадцатом году на фронт, где ему, 16-летнему, чудом удалось выжить в "Битве за мир". Повоевав с поляками в Силезии и с коммунистами в Баварии, юноша оказался после смутных послереволюционных времён никому не нужен, и чтобы не умереть от голода, вступил в ряды СА. После участия в Штейнессовском бунте, чтобы не загреметь за решётку, Суттер решает пойти в армию, где ему в конце 1937 года предлагают перейти во вновь формируемые горные батальоны.
Он был не единственным, кто повоевал на фронтах Мировой войны. Оберлейтенант Дитрих фон Ост происходил из старой прусской военной семьи, и его будущая профессия была предопределена. Сараевские выстрелы застали юного Дитриха в военном училище, где он постигал прелести прусской военной науки штудируя военные труды господ Шарнхорста и Гнейзенау с Клаузевицами заодно. Естественно, он тут же написал рапорт о досрочном выпуске и переводе на фронт. Естественно, ему отказали, мотивируя тем, что семнадцатилетнему Осту надо будет доучиться хотя бы до половины училища. Так его продержали в душных стенах ещё два года, после чего забросавший начальство рапортами настырный фанрих был послан куда подальше - в формирующиеся горные стрелки.
Командир батальона Роммель быстро отметил смышлёного и шустрого фанриха, который старался почерпнуть все тонкости горной войны. Ост получил лейтенанта всего через год, а к моменту заключения позорного Версальского соглашения был уже оберлейтенантом-"второклассником", гордо нося ленточку в петлице. Но революция и капитуляция выбросила храброго юношу на мороз, оставив в наследство только Железный крест и злость с обидой.
В 1937 году, прослышав про формирующиеся горнострелковые дивизии, оберлейтенант запаса надел свой мундир, нацепил все регалии и явился в городской сборный пункт. Настырному отставнику не посмели отказать, и почти год командир роты Дитрих фон Ост надоедал своему начальству, большому и непосредственному, постоянными жалобами на плохое качество призывного материала и недостаток времени на обучение. Впрочем, командиром он был замечательным - но вот только очень ершистым, поэтому когда у комбата возникла возможность отправить оберлейтенанта далеко в Тибет, он не преминул ей воспользоваться. И Дитрих, оставив в родном Мюнхене супругу Хелен, принял командование над сборной солянкой выдающихся стрелков своей дивизии.
Флешбек-0,5
Ну а пока немецкие учёные и приравненные к ним солдаты ожидали своих коллег в Калькуттском порту, далеко в Москве, в одном из кабинетов Кремля, оборудованном зелёной лампой, собирались различные, но объединённые одним делом, люди. Где-то в параллельной вселенной (которых, как известно, не бывает) точно так же в том же кабинете собирались почти такие же люди. Они были даже чем-то похожи - Верховный с усами и трубкой, нарком госбезопасности в пенсне и с акцентом одной из окраин старой Империи, московский градоначальник с холёными усами, аристократичный наркоминдел, "железный" предсовнарком. Даже имена были похожи - Иосиф, Михаил... Но всё же это было совсем другое Политбюро. Оно не так преданно слушало главу государства, как то, параллельномирское, не всегда соглашалось с ним. Вместе с тем, это были действительно лучшие умы государства.
Первыми из лучших умов - не считая хозяина кабинета, естественно - прибыли старые друзья. Один совсем старый, с Туркестана ещё, с которым переживали и схватку насмерть с белогвардейцами и англичанами, а потом - временное отстранение от дел. Исидор, хитрый лис, был самым близким другом Фрунзе, и мог позволить себе некие вольности - например, заявиться на полчаса раньше собрания. Вместе с другим старым другом, который совершенно внезапно и образовался - в самую тяжёлую минуту, как полагается. Иосиф и его верные ребята тогда спасли Верховного, спасли в буквальном смысле от гибели - потому что подосланные ягодицами ягодистами убийцы уже вытаскивали из кармана револьвер. С тех пор два из трёх обладателей маршальских звёзд всегда шли рядом - и во время войны, и после неё, когда требовалось сначала чистить органы от ягодиц, а потом практически заново воссоздавать их.
За десять минут до начала, как и полагается воспитанному человеку, пришёл наркоминдел. Руководитель внешнеполитического ведомства, историк и публицист, он всю Гражданскую провёл по ту сторону фронта - работая министром труда сначала у Комуча, а затем у Колчака. Литератор, друг Есенина, и в прошлом англоман, наркоминдел занял свой нынешний пост за успехи дипломатических миссий послевоенного времени, которые позволили Советскому Союзу снова вступить на международную арену в качестве силы, с которой стоило считаться.
Ровно в назначенное время явился пердсовнарком, второй человек в Союзе - вместе с ним пришли по-немецки точный начальник Рабкрина и ЦКК, и как всегда задумчивый наркомтяжпром. "Железный Мироныч" о чём-то негромко беседовал с последним, и нарком в согласии кивал вихрастой головой. Ян Эрнестович, как всегда, тактично молчал, следуя слегка позади.
Ну и, наконец, слегка опоздав, как и полагается людям гениально-рассеянным, вошли руководители двух мощнейших организаций - лобастый, улыбающийся председатель ВЦИК, и как всегда всклокоченный, чем-то похожий на Ленина и Калинина одновременно, председатель ВСНХ. За своим патроном семенил "московский голова", бывший ярославский крестьянин, профсоюзный работник и секретарь ЦК, бывший наркомтруд.
"Все в сборе - как всегда, кучкуются" - отметил про себя Верховный, ухмыльнувшись в усы.
- Товарищи члены! - присутствующие, действительно члены, Политбюро, естественно, ухмыльнулось в усы (у кого были), за эти годы так и не привыкнув к армейской манере Верховного шутить. - Предлагаю в ознаменование нашей встречи прослушать Государственный гимн Союза ССР!
Присутствующие не встали по той самой причине, что ещё не садились. Десять человек, исподлобья рассматривающие друг друга, являлись почти равносильными игроками на политической арене Союза. Более того, девять из десяти кучковались в группы по простой причине - чтобы не проворонить свой кусок власти. Неогруппованным оказался лишь наркоминдел Майский, поэтому перетягивание его персоны на свою сторону часто становилось любимой игрой товарищей членов. Впрочем, часто кланы соглашались друг с другом, так как принципы партийной критики были ещё сильны - в отличие от известного нам мира.
Из патефона, собственноручно включённого Верховным, полилась музыка. Старая песня, правда, изначально не нёсшая никакого смысла их делу, после перевода товарища главы Генплана стала действительно берущей за душу. Так, то все товарищи члены непроизвольно подхватили:
- Вихри враждебные веют над нами...
Долго петь не стали, всего первый и последний куплет. После таинства, смешливый третий человек в государстве произнёс традиционную шутку.
- Знаете, товарищи, что мне всё это напоминает? Известную историю. Лежат, значит, на сеновале Владимир Ильич и Надежда Константиновна. И просит Владимир Ильич: "Ну Наденька, ну пожалуйста, ещё разочек!" А та ему отвечает: "Волоенька, не могу больше рот устал!". А тот:"Ну ещё разочек!" Она ему: "Ну ладно...". Хором: "Вставай, проклятьем заклеймённый..."
Товарищи члены посмеялись. Всё-таки юмор присущ и первым лицам государства. Что с того, что центральный огран власти разъедаем изнутри? Верховный и его друзья составляют группировку силовиков. Действительно, армия и ОГПУ за ними. Финансовую поддержку производит глава всех кооперативов страны, по утверждённому между прочим, Бухариным плану, работающим! Сам Николай Иванович возглавляет вторую группу, идеологов и теоретиков. Рыков с ним; благо похожи они друг на друга, да и теорией занимаются хорошо, не мешая ни тем, ни другим. Левое крыло Политбюро, технократы во главе с Миронычем, не упускают случая пнуть за отход от дела Маркса-Энгельса. Да пока справляются идеологи, в "Правде" и "Большевике" не языками чешут, навешивая ярлыки (на Зиновьева и его прихвостней и так вешать некуда уже), а делом занимаются - развивают марксизм-ленинизм. Вот и ИКП, детище Бухарина, занято тем же, и выходцы его, тот же Угланов с Рютиным, делом заняты - занимают ответственные посты руководителей горкомов и крайкомов, впрочем, подчиняясь Рабкрину Рудзутака. Методичный и педантичный Ян Эрнстович ничего не упустит из работы.
Впрочем... недочёты есть. Грех их замаличвать. и их много. НЭП и кооперативы ("коперация", по-простонародному) приносят вместе с золотом червонцев государству и излишки, в виде нэпманов и копов ("коператоров" же). Расплодились копы по Союзу, питаются только кофиём и пончиками, да ворон считают, пока тилихенция да булгахтера на них трудятся.
Собственно, нынешнее заседание Политбюро было вызвано не только этой, но во многом именно такой, ситуацией.
- Итак, друзья, - почти торжественно произнёс Верховный, - сегодня у нас квартальное отчётное заседание. Чем мы друг друга порадуем?
Друзья смущённо заулыбались. Традиция собирать Политбюро в его полном составе была негласной, но свято блюлась каждый месяц. И каждый квартал. И заодно каждые полгода. Зато и обсуждались тут реальные проблемы.
- Иван Михайлович, давай-ка ты сообщи нам, что новенького в мире, - предложил Бухарин.
Майский поднялся, слегка смущённо. Его молниеносная карьера, из полпреда в Финляндии и Великобритании сразу в наркомы после заключения ряда нужных и важных договоров, действовала на него слегка угнетающе. Не оставляла мысль, что все эти блага были выданы авансом, чтобы накрепко привязать 54-летнего дипломата к правящей верхушке, и не оставить ему никаких шансов на гедонизм и лень - чему всячески предавался его предшественник. Прокашлявшись негромко в кулак, наркоминдел начал доклад.