Аннотация: Господа, я отнюдь не забросил произведение. Оно пишется, чесслово!
Глава 1
Роман потихоньку приходил в себя, тряся головой, которой словно выпалили из орудия главного калибра. В ушах звенело, перед глазами плавали цветные круги. Телу было прохладно и слегка сыро, к тому же ноги неприятно покалывало, словно сведя судорогой. Ладонями он опирался на какую-то поверхность. Дул небольшой ветерок.
Неприятные ощущения потихоньку улеглись, и Роман наконец смог оглядеть то место, где он сейчас находился. Прямо перед ним высилось огромное дерево, шершавое и хвойное, об него он и опирался. "Сосна" - автоматически отметил Роман. Слева и справа росли такие же сосны, за ними находился сплошной лес, тянущийся весьма глубоко. За спиной лежала просёлочная дорога, заезженная до состояния глубокой колеи. Пели птицы.
Роман попытался вспомнить, как он попал сюда - и не смог. Последние воспоминания относились к тому, как он, как обычно, лёг спать у себя дома, предварительно просидев в Интернете до трёх часов ночи.
Он автоматически посмотрел на часы. Почти девять. Причём, судя по росе, девять утра. Как он оказался в девять утра в незнакомом лесу, Роман ни разу не помнил. "Напился, вероятно, с Берёзкиным и Пьянью, а Балашов, как всегда, перепутал дорогу - немудрено, под таким-то градусом - и завёз меня чёрт знает куда!" - решил он. Но симптомов, столь характерных для "состояния нестояния", Роман в себе не услышал. Более того, перестало звенеть в ушах, да и зрение нормализовалось. Очень захотелось есть.
Автоматически проверив карманы, Роман обнаружил в них бумажник с парой сотенных купюр, ключи от дома, флэшку с материалами для кандидатской (на всякий пожарный случай, а то вдруг компутер помре), носовой платок и мобильный телефон не самой старой модели. Повозившись с телефоном, Роман нашёл лишь, что сеть не определилась.
- Что ж, тогда будем считать, что Ашхабад - там! - громко сказал он сам себе, чтобы услышать хоть какой-то звук кроме уже начинающего раздражать пения птиц. Махнув рукой негостеприимному лесу, Роман уверенно зашагал в сторону просёлка, решив, что тот непременно выведет его на какое-нибудь людское поселение.
Через пару километров Роману попались первые следы цивилизации: из-за перелеска явственно поднимался дымок. А вскоре показался и домик, этот дымок испускающий - маленький, типично деревенский домик. Домик был в окружении таких же домиков, возле каждого стояла поленница и сараюшка. Вдалеке, за группой домиков, виднелось какое-то каменное строение.
"Какая-то большая деревня, - решил Роман, - даже удивительно, сейчас их почти не осталось. Да и эта какая-то странная: ни столбов ЛЭП, ни тракторов. Одни лошади стоят"
Лошадей, действительно, было много - возле каждого дома. Ещё были люди. Люди были одеты слегка старомодно, впрочем, не выбиваясь из стандартно-деревенского стиля - пиджаки, рубахи, картузы, сапоги.
Он подошёл к ближайшему домику, и спросил через забор у аборигена:
- Послушайте, любезнейший, куда это я попал?
Абориген повернулся бородатым лицом к Роману и вытаращился на него в оба глаза. Тот инстинктивно потянулся проверить молнию на джинсах, но она была в порядке. С чего бы мужику так на него пялиться? Одет Роман был по-обычному: синие джинсы, мокасины, оранжевая футболка с Че, лёгкая хлопковая куртка. Обычный аспирант-преподаватель обычного провинциального университета.
Наконец, местный смог собраться с мыслями, и выпалил:
- Чо?
- Я спрашиваю, деревня ваша как называется? - нетерпеливо повторил Роман. Мужик начинал его нервировать
- Поцему деревня? - удивился мужик, не сводя взгляда с анфаса команданте. - Город у нас, знамо. Вон эта - улица Крестовская идёть.
- Город, говоришь? - усомнился Роман. Впрочем, города, особенно сугубо провинциальные, и жившие за счет туристического сезонного наплыва, типа разрекламированного в последнее время Великого Устюга ("Родины Деда Мороза", как говорилось в рекламе. Роман чуть было со смеху не упал: интересно, как бы отреагировал на это архиеписком Мир Ликийских святой Николай, природный грек), порой представляли собой и более жалкое зрелище.
- Да город, город, - поспешил заверить его мужик. - Знамо, вон там пристань, а в ту сторону ратуша стоить, и собор.
- Это хорошо, раз собор. - согласился Роман. - А до Москвы от вашего города автобусы ходят?
- Кто ходять? - удивился абориген.
- Авто... а, впрочем, ладно. Поезда хоть есть тут у вас?
- А, железка. - кивнул мужик. - Железку я видел, кады в Волохду в прошлом годе ездил. Не, нету у нас такой.
"О как, - подумал Роман, - до "Волохды" он, значитца, ездил, а автобусов и электричек не знает. Вот уж не думал, что в нашей области такие захолустья остались".
Он мысленно перебрал названия всех местечек области, гордо, но абсолютно незаслуженно носящих имя "город". Белозерск и Кириллов отпадали сразу, это были центры туризма, и инфраструктура в них была развита довольно сильно. Оставались лишь какие-нибудь райцентры, о которых в областных "столицах" если и вспоминали, то исключительно в контексте "и есть же такая дыра", типа посёлка им.Бабушкина или Тарногского городка.
Роман уже собирался было отходить, как вдруг вспомнил, что самое-то главное он у мужика так и не спросил.
- А город-то ваш как называется?
- Так знамо как, Черёповец. - степенно ответи мужик.
Роман, в голову которого начали закатываться странные подозрения, неопределённо хмыкнул.
- А пристань, конечно же, на Шексне стоит, и собор - Воскресенский, да?
- Так ты ж сам всё знашь, чо тогда спрашивашь-то? Знамо, Воскресенский. От монастыря остался. Монастырь порушили, а собор оставили. И пристань на Шексне. От надысь пароход милютинский с Ярославеля пришёл, со гвоздьми, так я себе полпуда взял...
Словоохотливый мужик рассуждал о ценах на гвозди в ближайших населенных пунктах, а Роман сводил всю полученную информацию воедино. Отсутствие линий электропередач, деревянные строения, милютинский пароход и несуществующая железная дорога, вкупе с внешним видом и говором мужика - всё это внезапно встало на свои места. Роману внезапно стало весьма и весьма не по себе. По-честному говоря, страшно ему стало. Аж выть захотелось.
- Подожди, родной. Ты мне скажи лучше вот что: день у вас сегодня какой?
- Знамо какой, вторник.
- А число?
- Седьмое, август месяц.
- Ну а год-то у вас какой сегодня?
- Одна тыща восемьсот девяносто третий! - нисколько не смутившись заданному вопросу, ответил дореволюционный черепанин череповчанину эры нанотехнологий.
- Ой, ё... - только и смог сказать Роман, взявшись за голову. - Ой, ё! Ой, мать же вашу!
- А чо такое, мил человек? Опоздал, чтоль, куда?
- Опоздал.... Опоздал, едрёна кочерыга... Лет эдак на сто семнадцать! - Роман уже не стоял, он сидел на траве, обхватив голову руками. Мать вашу, это ж сколько лет...
- Ты тогда, мил человек, сходи к батюшке, исповедайся - тебе и полегчает сразу. - посоветовал сердобольный мужик, глядя на страдания непонятного молодого человека в странной разриованной кудлатыми рожами одежде. - По Хрестовской вниз иди, аккурат в дворянское собрание упрёшься, а там одесную и храм стоит.
- Уг-гу... - промычал попаданец в прошлое, совершенно на автомате направляясь в указанную мужиком сторону. Это ж подумать просто страшно, девяносто третий год...
Глава 2
Немножечко отойдя от начального офигения, Роман начал думать. Литературы на тему "попал %profession_name% в эпоху %monarch_name%" он в своё время начитался достаточно - начиная от совершенно диких десантников-ведунов и омоновцев в дружине Александра Невского, и заканчивая вполне себе кошерными судьбами Маленьких Попаданцев на фоне Большой Трагедии. Но литература - это литература, в 99% случаев попаданец оказывался а) владеющим супер-пупер-боевым искусством, б) как минимум кандидатом трёх разных наук, в) непременно интересующимся историей тех времён, кагбе совершенно случайно, да, и г) помнящим наизусть кучу информации - от биографии изобретателя цементирования корабельной брони углеродом до схем автомата Никонова в десяти проекциях. У особо извращённых авторов попаданцы попадали прямиком в тело государя-императора, или какого-нибудь миллионщика.
У Романа дела обстояли гораздо веселее: никаким боевым искусством (если не считать таковым среднестатистический навык мордобоя банального) он не обладал, и кандидатом наук не являлся. Пока не являлся - и, надо думать, так и не явится. Недописанная кандидатская находилась на флэшке в заднем кармане - но вот куда вставлять эту флэшку, было непонятно. Историей Роман не увлекался - история была его основной профессией. Он читал курс "истории государства и права зарубежных стран" в одном из многочисленных частных институтов, учился на заочном отделении аспирантуры, и писал диссертацию по Гражданской войне. Но Гражданская - вот ирония - должна была (будет?) начаться всего-то через двадцать пять лет. Знания же по последним годам правления Александра-Миротворца, и по первым - Николая Кровавого, были исключительно фрагментарными. Роман даже не знал точной даты смерти Александра. Он знал лишь, что это должно было (будет?) случиться в следующем, 1894 году.
Чертежей автоматов, прокатных станов и танка Т-72 он, понятное дело, в голове не держал. А вместо бородатого и огромного императорского тела (слегка поражённого циррозом) он пребывал в своём собственном, слегка рыхловатом, да ещё и в дурацкой футболке с фейсом доктора Эрнесто Геварры!
Без документов, без денег, без легенды. Готовый пациент ближайшей психлечебницы.
"И куда же мне, действительно, идти? - спрашивал себя Роман. - Городовому, что ли, сдаться? Так ведь по голове настучит, и из околотка выкинет. И будет прав, в общем-то. Чёрт, и жрать как хочется!"
Вдруг среди обычной городской (или в понимании нашего героя, деревенской) какофонии прорезались величественные звуки, как будто великан ударил большой ложкой по большому пустому чайнику. Это были колокола Воскресенского собора. Задумавшись, Роман вышел почти к храму. Это был не тот храм, что видел он в начале века XXI. В веке XIX храм Воскресения Господня представлял собой гораздо более величественное зрелище, пусть и немного непривычно было отсутствие кладбища воинов-интернационалистов, памятника афганцам и искусственной мостовой площади Революции.
"Как бишь она сейчас называется?" - подумал отстранённо Роман.
В своей жизни Роман не очень часто посещал церковь, в основном - по настоянию родственников - помины, именины, крестины, штанины. Куда ставить какую свечку, и в какую сторону исповедаться он не знал. Поэтому положившись на авось, просто вошёл внутрь, и стал прохаживаться между иконами.
С третьей или четвёртой попытки пройти мимо алтаря к нему подошёл немолодой священник с раздвоенной белой бородой.
- Вы что-то хотите рассказать, юноша?
- Почему вы так думаете?
- Потому, что я вижу, что вас что-то гложет. Причём гложет очень и очень сильно, наверное, даже жжёт.
- Жжёт? Да, пожалуй. Вообще, я бы хотел... исповедаться, наверное.
- Вы носите в себе тяжкий грех, и хотите раскаянья? Дело благое, особенно для заблудшего чада. Вы же в первый раз в церкви, верно? Это хорошо заметно.
- Ну, я бы не назвал это грехом, но носить, замкнувши, в себе не хочу. Вы можете мне помочь... святой отец?
Священник улыбнулся.
- Увы, не святой. Отец Пётр. Я настоятель этого собора. Пойдёмте в исповедальную, там нам будет удобнее.
Исповедальной оказался один из углов храма, слегка отгороженный занавеской. За ней не оказалось ничего кроме икон и свечей. "Это стоять всё время надо, что ли?" - подумал Роман.
- Рассказывайте, юноша. - сказал отец Пётр, когда занавеска задёрнулась, отделивих от людей в храме. - Какой тяжкий грех вы совершили?
- Видите ли, святой отец, - настоятель снова улыбнулся, но на этот раз слегка поморщившись, - мои слова могут показаться вам бредом сумасшедшего. Попрошу вас отнестись к ним со всей серьёзностью и пониманием. Потому, что это полная правда. И я готов подтвердить слова предметами, в вашем времени не встречающимися.
Священник посмотрел Роману в глаза долгим взглядом. Потом вздохнул и со всей серьёзностью ответил:
- У вас глаза совершенно разумного человека. Быть может, пережившего недавно потрясение, но совершенно разумного. И вы не лжёте, ложь или насмешку я бы почувствовал сразу. Поэтому вы можете говорить спокойно, я вам поверю... если ваш рассказ не будет слишком невероятным.
Роман кивнул, и начал говорить.
- Я родился в 1986 году от Рождества Христова...
Глава 3
Роман сидел за добротным, застеленным белоснежнейшей скатертью, столом, и поглощал еле тёплый суп, густо заправленный сметаной. За противоположным концом стола совещались два облечённых властью человека. Один из них, облачённый в простую рясу, с золотым крестом на груди читателю уже знаком - это архимандрит Пётр, настоятель храма Воскресения Господня. Второй же, шестидесятитрёхлетний, абсолютно лысый мужчина, обладатель роскошных усов и бороды, был самым богатым и влиятельным человеком если не на всей Верхней Волге, то на Шексне и Двине точно. Это был статский советник, миллионер и судовладелец Иван Андреевич Милютин, городской голова, или, как принято говорить сейчас, мэр города Череповца. Потомственный купец, основатель и владелец крупной транспортной компании "Братьев Милютиных" был для крохотного уездного городка Новгородской губернии царём и богом, в самом прямом смысле этого слова. Владея огромным капиталом, Иван Андреевич постоянно пускал крупные суммы на развитие инфраструктуры, промышленности и образования города. Благодаря ему, деревенька-переросток стала центром образовательной деятельности всего (за исключением столицы, естественно) Северо-Запада Империи. Последним штрихом должна была стать железнодорожная ветка, соединяющая Череповец с Питером и Вологдой. И, забегая вперёд, скажем, что дело это увенчается успехом, всего через десять лет...
Но сейчас меценат и государственный деятель был, как можно выразиться немного озадачен.
- И что, ваше высокопреподобие, я должен поверить этому?
- Я вас уверяю, ваше высокородие, что этот юноша не лжёт. Уж поверьте мне, Бог дал мне дар разбираться в людях, и я ещё ни разу не ошибался. А если вам кажутся недостаточными аргументы Веры, то посмотрите ещё раз на эти странные вещи!
Иван Андреевич перевёл взгляд на кучку разнообразных предметов, в беспорядке валяющихся на столе. Какие-то банкноты (номиналом в 100, 50 и 10 рублей, как с ужасными орфографическими ошибками было на них указано); несколько монет; некие карточки, гладкие и блестящие, на ощупь напоминающие лакированный картон; странного вида предмет, вроде небольшого жезла из того же материала, и вдобавок - плоский кусок чего-то, имеющий с одной стороны стеклянный экран на пол-объёма, и циферблат внизу его. Иностранным по чёрному на нём было написано: "NOKIA".
- И для чего же служат все эти предметы, милостивый... Роман Владимирович?
Роман, спешно проглотив кусок хлеба (ах, каким же он казался вкусным после почти суток вынужденного голодания), поднялся и подошёл к городскому голове.
- Вот эти предметы, как вы, вероятно, догадались - деньги.
- Да уж догадались! - с явным сарказмом ответил Милютин.
- Вот эти карточки - это... тоже деньги. Депозитные карты Сберегательного и Внешнеторгового банков России.
- И каким же образом они действуют?
- Ну... будучи вставленными в специальный аппарат, магнитный слой на эти картах приходит в действие, аппарат связывается посредством... телеграфа с ближайим офисом банка, и со счёта владельца карты переводят нужную сумму денег на, э... нужный счёт. Так называемое дистанционное банковское обслуживание.
Милютин хмуро посмотрел на карточки. "Какой смысл в аппаратах и магнитных слоях, когда проще выписать чек? Телеграф ещё зачем-то приплели..." - подумалось ему.
- Вот это, - Роман продемонстировал Милютину флэшку, - носитель информации, очень удобная и распространённая в моём времени вещь. Но воспользоваться сейчас мы не сможем - для неё тоже нужен специальный аппарат.
- Дайте-ка угадаю, - усмехнулся меценат, взвешивая в ладони мобильник, - для этого тоже нужен специальный аппарат?
- Не совсем. Этот предмет - сам по себе аппарат. Телефонный.
- Это - телефон? - не поверил Милютин. В силу своей деятельности, как муниципальной, так и экономической, Ивану Андреевичу приходилось связываться с телефонами. И выглядели они, скажем, совсем не так.
- Телефон. Позвольте, я вам продемонстрирую. - Роман совершил нехитрые манипуляции, и экран осветился, показывая зрителям эмблему московского "Локомотива" - картинку с рабочего стола. - В моём времени такие телефоны есть почти у каждого. Они связываются друг с другом при помощи радиоволн (это как бы беспроводной телеграф), и могут передавать голос или текст.
Чтобы ещё больше удивить своих собеседников, Роман несколько раз нажал на кнопки, и из динамиков телефона послышались звуки "Марсельезы".
Оставив отца Петра и Милютина изумлённо перегядываться под увлеченно выводящую "Апонз анфан де ля патриё" Мирей Матье, Роман вернулся на своё место, и принялся доедать суп.
Было далеко за полночь, суп давно скончался, как и совершенно остывшая каша, посеребренный кофейник был абсолютно пуст, а вазочка с печеньем - пуста наполовину, когда люди во всех смыслах местные перестали, наконец, тихо совещаться, и обернулись к человеку, местному лишь географически.
- Роман Владимирович! - начал, как показалось нашему герою, слегка смутившись, Милютин. - Как нам решилось, вы - действительно не от мира сего. Неизвестно, почему вы оказались здесь. В вашем... мире - там люди научились ходить сквозь время?
- Нет, насколько мне известно. Подобные случаи отражались только в литературе, хотя и довольно часто.
- Тогда мы можем только гадать о причинах, перенёсших вас сюда. Божественнаяли это воля...
- Или дьявольская, - неромко сказал отец Пётр, ни к кому не обращаясь.
- Или дьявольская. - согласился Милютин. - Поэтому спрошу у вас: чем вы думаете заняться теперь, в нашем времени?
- Я думал об этом, пока вы совещались, - осторожно сказал Роман, тщательно подбирая слова, - и ничего особенно радостного выдумать не смог. Там, у себя, я был преподавателем истории в университете. Быть может, смогу заняться этим и здесь. Но мне нужны будут документы - паспорт, и документ об окончании учебного заведения. К тому же надо будет чем-то объяснить моё незнание реалий нынешнего времени.
- Да, вы правы, мы тоже подумали об этом. О паспорте и дипломе можете особенно не беспокоиться - я всё же городской голова, и основатель большинства учебных заведений города, - тут Милютин хитро улыбнулся. - Ваше странное поведение вы можете легко списать на происхождение - всё же "церепане" (он произнёс это слово на "череповецком" древолюционном диалекте) славятся в столице своим эксцентричным поведением. Ну и, вероятно, ваша главнейшая проблема - деньги. Вижу, что ваша скромность помешала вам упомянуть о них. - Милютин снова улыбнулся. - На первое время я смогу выделить вам, скажем... шесть тысяч рублей. Вернёте, когда сможете, а лучше - не возвращайте вообще. Это самое малое, что я могу сделать для попавшего в такую беду человека.
- Разумеется, - тут же опустил Романа с небес на землю отец Пётр, - мы попросим от вас взаимных услуг. Пусть Писание и учит бескорыстию, но мы должны будем подстраховаться.
- Что я должен буду сделать?
Священник вдруг посмотрел попаданцу прямо в глаза.
- НЕ сделать. Вы не должны будете мешать ходу истории нашего мира. Никаких влияний. Вы историк, и наверняка знаете все неудачи, которые так или иначе допустят власть имущие в России и во всём мире. Поэтому мы обязаны просить вас не вмешиваться ни во что. Если Богу угодно, чтобы история наша шла именно так, а не иначе - пусть будет так.
Роман сидел, как громом поражённый. Отец Пётр, психолог православнутый, угадал, нет - предвидел основную идею отражённого в литературе попаданчества. Каждый попаданец мигом бросался менять историю страны в частности и мира в целом. В этом-то и состоит идея попаданчества, именно поэтому и забрасывают авторы своих героев в тела Николая, Вильгельма и прочих Рудневых. А иначе - какой в попаданчестве смысл?
- Хорошо. - сказал он. - Я обещаю вам не вмешиваться в исторический процесс.
Настоятель Воскресенского собора, не отводя взляда от глаз Романа, нащупал на шее золотой крест, и схватил его обеими руками.
- Клянитесь! На кресте этом клянитесь в своих поступках!
На негнущихся ногах Роман подошёл к отцу Петру, и взялся за крест.
- Клянусь!
"Самый момент для внезанпого и драатического начала грозы" - посетила попаданца идиотская мысль.
- Ну вот и хорошо... - устало произнёс отец Пётр, уклаывая крест обратно. С его плеч как будто гора свалилась. - Грешным делом, думал, что вы откажетесь, и тут же броситесь воротить дел. А ведь вы опасный человек - с вашими знаниями! - Роман напрягся. - Но раз вы принесли такую клятву, то будете её держать. Я вам верю.
- Роман Владимирович, - произнёс смотревший на всё это со стороны Милютин, - могу я задать вам один вопрос? Личного плана - чтобы навсегда успокоиться, и не мучаться больше, потому что с вашим появлением он гложет меня всё сильнее и сильнее.
- Я вас слушаю, Иван Андреевич. - ответил Роман.
- Скажите, в вашем будущем... в две тысячи десятом... город - он будет цел? Будет ли он городом, или ниспадёт до уровня деревни? Поймите, Череповец - это дело моей жизни!
Несмотря на сильную усталость, Роман улыбнулся.
- Могу вас уверить, Иван Андреевич, что в начале века XXI Череповец будет огромным городом, с населением в триста пятьдесят тысяч человек. Город будет крупнейшим промышленным центром Северо-Запада России, а на площади вашего имени, перед Дворцом бракосочетаний, будет стоять памятник вам.
- Он будет стоять на моей могиле? - спросил весьма воспрявший духом Милютин.
Роман помрачнел.
- Ваша могила... В общем, в пятидесятые годы на месте старого городского кладбища разобьют парк. Старые захоронения частично переместят, частично будут разрушены. Вашу могилу так и не найдут, на её предполагаемом месте поставят ваш бюст.
С лица Милютина разом сошло радостное выражение. Он погрустнел, опустил голову, и внезапно из лощёного и уверенного в себе негоцианта превратился в пожилого и смертельно усталого человека. По его щеке скатилась слеза.
- Я пожалуй откланяюсь... - пробормотал он. Увидимся завтра, вас проводят в гостевую спальню.
С этими словами старый мэр ушёл.
- Вы видите, молодой человек, во многих знаниях - многая печаль. - произнёс отец Пётр, когда за Милютиным закрылась дверь. - Вы знаете многое, и не дай Бог вам обратить эти знания во вред, или на пользу кому-либо. Я не буду расспрашивать у вас о том, счастлив ли народ России в будущем, кто у вас правит, или случилось ли Второе Пришествие. Я просто хочу спросить: есть ли там, за завесой десятилетий, Русская Православная церковь?
"Интересно как: во многих знаниях многая печаль, но всё-таки стремится кое-что и выведать" - подумал Роман. Вслух же сказал:
- Есть. Существует, хоть и занимает не такое положение в обществе, как сейчас. Патриархом у нас...
- Молчите! - поднял ладонь архимандрит. - Молчите, и ничего не говорите. Это всё, что я хотел услышать. С вашего позволения я тоже пойду. Когда соберётесь отбывать в столицу, приходите за благословением.
"И зачем я сказал про патриарха?" - мысленно ударил себя по лбу Роман, когда за священником закрылась дверь. - "У них же сейчас Синод и местоблюститель престола! Видимо, я слишком хочу спать, чтобы размышлять трезво..."
Тихонько вошедший человек отвёл попаданца в небольшую комнатку с приличных размеров кроватью, на которую, едва раздевшись, Роман рухнул, и мгновенно уснул.
Глава 4
"Интересно, шесть тысяч рублей - это много, или мало?" - думал Роман, всходя на палубу пассажирского парохода "Резвый", который через пару минут должен был взять курс на юг. По Шексне и Мологе, мимо Луковца, ещё не скрывшегося под водами Рыбинского водохранилища, в Волгу - до Ярославля. В Ярике предстояла пересадка на поезд, который бы довёз Романа прямиком до Питера. Выходило гораздо быстрее (и дешевле), чем если бы он вздумал тащиться сначала до Вологды - гораздо лучше было бы провести два дня, гуляя по верхней палубе, чем отбивая седалищем сиденье в какой-нибудь телеге или почтовой карете.
Проснувшись утром, первым делом Роман обнаружил, что все его вещи таинственным образом исчезли - как телефон, кредитки и флэха, так и мокасины с джинсами. Че Гевара тоже. Спасибо, что хоть трусы оставили.
Замена пропаже нашлась быстро - на гнутом стуле рядом с кроватью лежала аккуратно сложенная одежда: брючная пара из белоснежной тонкой шерсти, белая же рубаха с коротким рукавом, шляпа того же белого цвета с оливковой лентой вокруг тульи. Носки - немного длиннее, чем их коллеги из XXI века, и на некоем подобии "пояса для чулок" - разумеется, резинок ещё не изобрели. Рядом со стулом примостились парусиновые туфли - тоже белые. Надо полагать, взамен Команданте и мокасин. "Джинсы, видимо, упёр поп-перестраховщик, как и мобилу. Гоп-стоп по-дореволюционному, ёма!" - несмотря на столь странно начавшееся утро, настроение у Романа было замечательное. То ли воздух повлиял - необычно свежий, то ли еда экологически чистая, а скорее всего - перенасытился эмоциями за прошлый день, и уснул, как убитый. Что ж, стал на сутки ближе к своему времени, как ни посмотри.
В гостиной, куда его отвела некрасивая девка явно немецкой наружности - гувернантка, что ли? - его ждала ещё пара сюрпризов. Первый из них - это "краснокожая", то есть, "зелёнокожая паспортина" - маленькая книжечка (чуть длиннее и уже обычного паспорта РФ) в зеленой обложке, в которой значилось, что паспортная книжка за номером 240 выдана инспектором народных училищ Новгородской губернии 1891 года мая месяца 1 дня выпускнику Череповецкой учительской семинарии Северцеву Роману Владимировичу. Кроме того, в паспорте стояла отметка о "прописке видовъ полицiею" - некая марка, похожая на почтовую и здоровенный синий штамп, поля которого были нечитаемо заполнены от руки. К паспорту прилагался сюрприз за номером два - такая же по размеру книжечка, только серая, где было указано, что Северцев Роман Владимирович закончил Череповецкую учительскую семинарию, и имеет право на учительствование в сельских школах и реальных училищах.
Ни паспорт, ни "диплом" фотографий не содержали, что было весьма удобно.
Ну и сюрприз за номером три - чемодан жёлтой кожи, набитый, как оказалось позже, сменой белья, носовыми платками, запасными рубашками и всякой мелочью - неким предком бритвенного станка, с несменяемым лезвием, полотенцами, и прочим набором человека в поездке. На чемодане лежала Библия ин фолио - подарок отца Петра. На Библии - портмоне (раза в три побольше того, что Роман носил в своём времени). Портмоне оказалось не пустым - десять здоровенных купюрищ в сто рублей каждая, банковский чек ещё на пять тысяч (Государственный банк Российской Империи) и - билет на пароход рейсом до Ярославля.
- Иван Андреевич был вынужден срочно уехать, - произнесла девка не нашей наружности с лёгким прибалтийским акцентом, - и просил передать свои извинения. Он оставил инструкции - вы должны плыть до Ярославля, где пересядете на поезд до Петербурга. Также он просил передать вам это.
С этими словами гувернантка протянула Роману запечатанный конверт.
- Вскрыть после прохождения Мологи, не раньше.
- Ага, и перед прочтением съесть... - пробормотал Роман, беря письмо.
- Простите, что?
- Да так, ничего... Шютка.
Немка поморщилась.
- До отправления парохода ещё три часа, но я бы вам посоветовала занять каюту заранее. Всего доброго.
Роман цапнул чемодан за ручку, сунул портмоне в карман и Библию под мышку, и, уже почти уходя, спросил, не удержавшись:
- Простите, девушка, вы не из Риги случайно будете?
Гувернантка фыркнула, и посмотрела на попаданца, как на что-то очень мерзкое.
- Я - из Суоми!
- Ну раз так - тогда мир-дружба-Хаапасало...
И Роман вышел в город.
Новоявленный выпускник семинарии закинул в каюту свой забитый полезными вещами ("Какой, однако, предусмотрительный человек, этот городской голова. Или они просто от меня поскорее отделаться хотят?") чемоданчик, и решил потратить оставшееся время с пользой. Сиречь - побродить всласть по родному городу конца эпохи империализма. А когда ещё представится такая возможность?
"Возможность, кстати, очень легко может представиться. А вот возможность ещё раз вылезти в Интернет, боюсь, придётся отложить. Когда он там бишь появится?"
С разочарованием признав, что и эту дату он запамятовал, Роман сбежал по сходням на причал, перешёл по мостику через ручей (который в его время отсутствовал, вероятно - слился с Шексной из-за её поднятия при постройке Рыбинского водохранилища), и начал подниматься по брусчатой мостовой Соборной горки. Справа на него взирала провалами бойниц белоснежная стена, оставшаяся от Воскресенского монастыря, за стеной виднелись купола собора. Слева, на вершине противоположного холма, посреди деревьев стоял особнячок Милютина. Теперь, хорошенько придя в себя (по сравнению со вчерашним днём) Роман узнал это место - оно было хорошо ему знакомо по той жизни.
"Чёрт возьми, а ведь я там диплом защищал!" - с удивлением подумал он. - "Ну да, в девятом году! Его тогда только отреставрировали. Вот только он был ярко-жёлтый, а сейчас какой-то... тускловатый, что ли?"
Роман вспомнил, с каким упоением он доказывал главе комиссии, что самолично держал в руках каждый документ из списка литературы и источников своего диплома. Диплом на самом деле был нарезан из авторефератов чужих диссертаций, но в качестве "родного" вполне прокатил...
Он вышел на Воскресенский проспект - центральную улицу города - и пошёл прямо, по направлению к (в его времени) Красноармейской площади. Площади там, разумеется, никакой не было, тем более Красноармейской - вдалеке виднелись лишь купола трёх церквей. В тридцатых годах, при прокладке проспекта Победы, их сровняли с землёй.
По обеим сторонам проспекта стояли здания из красного кирпича, двух- и трёхэтажные. Ах, как они разительно отличались от себя же веком позже! Причём отличались в явно лучшую сторону - никаких аляповатых и вычурных рекламных баннеров, никакой световой рекламы! По правую руку не торчала башня университета. И - никакого потока машин, ни одного дурацкого автобуса! Только пешеходы, одетые очень разношёрстно: средний класс - приказчики в пиджачных парах, чиновники средней руки в мундирах разной степени потёртости, разнорабочие в рубахах и неких подобиях ватников, почти все - в картузах. Мальчишки, дамы в длинных и не очень платьях, редкие дворники - Роман вспомнил, что они выполняли функции стражей правопорядка "на местах". Лица приветливые, лица угрюмые, лица сосредоточенные, лица рассеянные, лица откровенно скучающие - город жил.
Роман прогулялся по Воскресенскому проспекту вверх и вниз, свернул на Крестовскую, дошёл до здания Мариинской гимназии (которое в его время выполняло функции административного корпуса университета), зашёл в бар "Англетеръ" ("Надо полагать, провинциальные понты", - подумал он), где с большим удовольствием потребил кружку светлого, чуть тёплого пива с солёными баранками, заплатив за это дело восемь копеек (в портмоне, как оказалось, было маленькое отделение, забитое монетами - от рубля до пяти копеек), купил у мальчишки газету ("С.-Петербургскiя вЪдомости", надо же - вчерашняя"), и, ориентируясь по часам на башне Камерного театра, поспешил на корабль.
"Нет, всё-таки, судя по местным ценам, снабдил меня Милютин на совесть" - размышлял Роман, лёжа на кровати и глядя в потолок своей каюты. - "Лет пять я точно протяну. Если не угораздит жениться, хе-хе. Кстати, о птичках, то есть о мэре. Чего это он там мне написать изволил?"
Достав из кармана смятый конверт, Роман расправил его, и аккуратно вскрыл.
Бумага. Да, точно письмо.
- Милостивый государь Роман Владимирович, - зачитал попаданец негромко, но вслух, - раз вы читаете это письмо, то, видимо, следуете по Шексне вниз, в направлении Рыбинска. Если не ошибаюсь, мимо вас сейчас тихо проплывает Молога...
Роман прервался и посмотрел в окно. "Резвый" бодро шёл на шести узлах вниз по течению. За бортом медленно уплывал вдаль крохотный городишко. Самое интересное - Роман узнал его. Будучи студентом, он этот городишко посещал. Вернее, то, что от него осталось. А осталось от древнего Луковца немного, прямо скажем, ничего не осталось. В редкие годы вода в водохранилище спадала, и обнажалась часть берега, где под слоем песка лежал город. Когда Роман закончил первый курс, оказалось, что настало то самое благоприятное время. Поэтому их группу в контексте археологической практики отправили не в тёплый комариный лес у чёрта на рогах, а сюда, на продуваемый всеми ветрами кусок земли вперемежку с песком, копать Луковец.
- Так вот ты какой, северный олень... - задумчиво протянул он.
"Северный олень" здорово смахивал на разросшееся село. Да по сути им и являлся.
- ...Молога. - вернулся Роман к чтению. - А это значит, что вы всё-таки твёрдо решили ехать в Санкт-Петербург. Что, несомненно, делает вам честь, как человеку настойчивому, и психологически устойчивому.
Вероятно, вы уже обратили внимание на пропажу ваших вещей. Вынужден вам сообщить: этих вещей в нашем мире уже не существует. Ещё ночью мои слуги уничтожили их полностью. Даже если вы и обидитесь на нас за это, то наверняка должны понять мотивы такого дела: мы чрезвычайно заинтересованы в сохранении статуса-кво в обществе и истории, ведь если что-то и произошло однажды в этом мире, значит, это было угодно высшим силам, и должно было свершиться...
Тут Роман, не выдержав, рассмеялся.
- Нет, но каков жук! Прикрылся шелухой фатализма, хотя, казалось, чего проще - подойди, да скажи: Роман Батькович, так и так, пока вы там фокусы в столице с телефоном своим не начали показывать, мы его у вас конфискуем. Что ж, здесь он мне всё равно не пригодился бы особо, так что - невелика потеря.
"Теперь по поводу денег" - продолжил он чтение, уже про себя. "Как вы наверняка заметили, большая их часть выдана вам в виде чека на предъявителя. К сожалению, я был вынужден прибегнуть к определённому способу защиты: в любой момент я могу начать процедуру востребования этих денег обратно. Как вы понимаете, я не стану этого делать... до определённых обстоятельств. Всё зависит от вас. Я ещё раз прошу прощения за такой способ подстраховки, но мы не можем поступить иначе.
С уважением,
о.Пётр
Милютин"
- Процедуру, значит, востребования? - Роман был мысленно готов к такому повороту событий, но всё равно его это слегка покоробило. - Можно подумать, стану я историю менять, как же! Да и клятву давал, так или иначе...
"Или... стану?" - промелькнула в голове шальная мысль.
Но Роман отогнал её подальше, засунул письмо в карман брюк, и вышел из номера, имея своей целью найти ресторан.
Глава 5
Пароходик резво шлёпал по воде колёсами, а Роман лежал в каюте и размышлял.
"Итак, что мы имеем по перемещениям во времени?
А имеем мы то, что, начиная с Уэллса, кстати, моего нынешнего современника, и заканчивая многочисленными графоманами, моими бывшими современниками, эта тема поднималась в бессчисленном множестве раз. Про мотивы и действия попаданцев говорить не будем, они очевидны - поменять историю, и про себя не забыть. Будем говорить про итоги. А итоги такого попаданства можно отнести условно к двум типам.
Тип первый - получил название по мотивам рассказа мэтра Брэдбери "И грянул гром". Называется - эффект бабочки. Суть его в том, что следы попаданца в прошлом несомненно отразятся на его будущем. Иными словами, раздавит бабочку - а в США изберут другого президента. Разные авторы доходят до разных крайностей - у одних время - это очень инертный механизм, и нужно приложить очень много усилий, чтобы получить заметные сдвиги. Кажется, был даже рассказик, где парень, случайно заимев машину времени, пытается сделать своего папашу великим поэтом. В итоге то ли парню кирпич на голову падает, то ли папаше. В общем, все умерли. Другая крайность - это любое, даже самое незначительное действие попаданца, вызывает необратимую реакцию. Как у Брэдбери. Причём последствия могут быть самыми разными - от совершенно незаметных, до капитальных.
Тип второй не так распространён, вероятно потому, что интересен гораздо менее, чем первый. Научное определение ему дал в своём рассказе один советский фантаст - кажется, это был Илья Варшавский - "петля гистерезиса". Его суть - совершенно противоположна, и гласит, что любое действие попаданца не оставит совершенно никаких следов - только потому, что оно уже было совершено в истории. Иными словами, если бы я в Питере купил револьвер, и пошёл бы стрелять в Александра, то меня совершенно определённо пристрелили бы, и оказалось, что таки да - была в истории попытка покушения на царя неизвестным, успешно пресечённая охраной. То есть, что ни делай - всё уже было один раз совершено, и ничего нового ты не совершишь.
Отдельно надо сказать о параллельных мирах: в некоторых фантастических романах речь идёт о том, что любое перемещение во времени - это на самом деле перемещение в параллельный мир, полностью идентичный нашему, потому как переместиться в собственный мир - табу. Соответственно, все изменения, которые я тут вызову, на моём родном мире совершенно никак не отразятся".
Повернувшись на бок, Роман продолжил свои размышлизмы.
"Теперь стоит вопрос о собственно причине моего сюда попадания, и о способе. Насколько мне известно, машину времени пока ещё - до две тыщи десятого - не изобрели. По голове меня не били, в экспериментальную машину не засовывали, так что версия о заговоре властей отпадает. Отпадают и пришельцы, в силу своей полнейшей недоказанности, вместе с небесными либо инфернальными силами. Остаётся что? Да ничего. Тот самый "фактор ноль", неучтённый и неизвестный. Ни мотивов, ни способа попадания - а ведь самое смешное, что я не могу быть уверенным, что проснусь завтра в каюте этого кораблика, а не дома на диванчике. Или в Триасовом периоде, под папоротником".
"А может я съехал с катушек, и меня не-по детски штырит?" - с ужасом подумал Роман. - "Вдруг я лежу, спелёнутый, в тёплой постельке под надзором добрых докторов, и пускаю слюнку?
Хотя... Явных признаков тётушки Шизы не замечено вроде как, глюки отсутствуют. Может, и не сошёл с ума. Впрочем, кто их, то есть нас, сумасшедших, знает?"
Роман почесал кончик носа.
"А что мы, собственно, имеем по времени, в котором очутились?
Время у нас, прямо скажем, весёлое. Конец XIX века, мир в самом начале гигантского рывка прогресса. Электричество начинает массово использоваться, взять вот хотя бы лампочку на столике у меня в каюте. Телефон, телеграф... Радио ещё в зачатке, Попов то ли собирается открыть, то ли уже открыл его, но до массового применения - целых лет двадцать. Первые автоматические винтовки Манлихера и картечницы Норденфельда. Броненосцы вступают в свой золотой век, который окончится со спуском "Дредноута" тринадцать лет спустя. Кстати, идею о дредноутах можно бы подкинуть Титову с Макаровым. Хотя Макаров вроде бы ещё даже не адмирал"* [*Степан Осипович Макаров произведён в контр-адмиралы в 1890 году, так что здесь Роман ошибается]
"Вообще, кстати, интересная идея!" - Роман даже на кровати приподнялся. - "Макарову подбрасываем идею "кроссинг Т"* [*Тактический приём ведения морского сражения, в котором отряд линейных кораблей охватывал голову колонны противника, выстраивая таким образом "палочку над буквой Т"] и "олл-биг-ган"* [*схема постройки линейного корабля, в которой он несёт "крупнейшие из крупных орудий"], Попову - дредноутов и крейсеров-рейдеров, Жуковскому - самолёта, посыпаем всё это выдержками из Дуэ* [*Джулио Дуэ - итальянский генерал, развивал теорию воздушной войны, выдвинул идею проведения массированных бомбардировок городов противника с целью оказания морального воздействия и принуждения к капитуляции] и Лиддел-Гарта* [*сэр Бэзил Генри Лиддел-Гарт - британский военный теоретик, разработавший "принципы лежащие в основе хорошей стратегии"] и получаем профит!
Хотя... нет, это я скатываюсь к банальному книжному попаданчеству и прогрессорству. Да и как я сумею это сделать? Заявлюсь в Адмиралтейство с собственноручно выполненным рисунком корабля Его Величества "Дредноут" под мышкой и пламенными речами? Да меня там за дурака примут".
Разочарованный попаданец улёгся обратно.
"Тяжелее всего будет с авиацией - Можайский уже умер, Сикорскому то ли пять, то ли шесть лет. Живы и в возрасте Делоне, Кованько и Гаккель, не в возрасте - Лебедев, Григорович, Гризодубов и Ботезат. Изобретатель танка Пороховщиков, который тоже строил самолёты, вроде как только что родился. Нет, всё-таки хорошо, что я увлекался историей авиации! Плохо, что только историей - скажем, расчалочный полутораплан от безстоечного биплана ещё отличу, но вот чтобы подкинуть авиаторам свежих идей... Не "Ту-160" же им рисовать в самом деле!
Но оставим в покое технику, и займёмся геополитикой. Итак, у нас - держава Александра-Миротворца в самом конце его царствования. Крестьянский вопрос никоим образом не решён, не так давно введён идиотский "Циркуляр о кухаркиных детях", который не разрешал поступать в гимназии разночинной молодёжи. Армия ещё живёт воспоминаниями от турецкой войны, хотя уже ясно, что новая война будет абсолютно другой. Флот строит рангоутные крейсера* [*т.е.с парусным вооружением] и барбетные броненосцы, и никакой материально-технической базы, кстати, для строительства дредноутов, не имеет. Хотя до японской войны ещё одиннадцать лет, и "безобразовская клика" ещё не хочет агрессивно действовать на дальневосточном экономическом фронте. Да и Дальний восток сейчас спокоен, относительно, естественно - до японо-китайской войны целый год, ничто не предвещает ни боксерского восстания, ни тем более русско-японской, я уж молчу о 1911-м.
В остальном мире - всё достаточно весело. Англичане воюют в Судане против махдистов, французы борются с бомбистами, которые недавно ухлопали президента Карно. Совсем недавно, две недели назад, если верить "Ведомостям". Американцы начинают придумывать планы к войне с испанцами, хотя на Кубе, например, янки контролируют 95% экономики. И зачем им это надо?"
С этими мыслями Роман заснул.
В Ярославль пароходик пришлёпал ближе к вечеру следующего дня. За это время Роман успел насладиться забытыми в его время прелестями русской кухни - например, такой экзотикой, как чёрная икра. Нет, в прошлой своей жизни Роман её пробовал, но та "икра" была изготовлена из рыбного мяса и химикатов, и стоила пятьдесят рублей баночка. Эта же икра была самой что ни на есть настоящей, в чём не преминул убедиться попаданец, заказав себе две порции по двадцать копеек штука.
Обед был полностью рыбный: наваристая уха на первое, на второе - жареный осётр, огромное количество салатов, свежайший хлеб. Из напитков - минералка (здесь называемая "сельтерской"), вино, компот, пиво. Всё - ужасно, с точки зрения Романа, дёшево - на рубль он и наелся, и захватил в каюту кувшин светлого пива. До конечного порта кувшин был три раза осушён и вновь наполнен.
В ярославском порту Роман, будучи уже достаточно навеселе, сел в пролётку и вальяжным тоном приказал вести себя на вокзал. При этом он всю дорогу глупо ухмылялся и думал про себя: "а быть барином всё-таки неплохо!"
Ярославский вокзал не имел ничего общего с ужасной коробкой из серого бетона в его, Романа, времени. Обычное двухэтажное зелёно-белое здание, очень похожее на то, что стоял в Череповце, Вологде, и, как подозревал Роман, на большинстве более-менее крупных станций этого времени. Внутри вокзала был до боли знакомый (естественно, с поправкой на время) зал ожидания, небольшой буфет с самоваром и пирожками, и билетные кассы. Петербургский скорый, как тут же справился попаданец, отходил через три часа. Уплатив в кассу пять рублей тринадцать копеек, Роман стал обладателем билета второго класса, довольно-таки большого прямоугольника плотной бумаги с кремовым тиснением.
"Три часа - так три часа, - решил он. - Есть время прогуляться, выветрить хмель, да на город посмотреть".
В прошлой своей жизни (Роман уже окончательно присвоил отрезку своей жизни с 1986 по 2010 статус "прошлого", и совершенно не парился по поводу логической нестыковки) он не раз был в Ярославле, но всё больше проездом.
Он немного побродил по центральной части города, которая почти не изменилась - всё те же желто-оранжевые дома царской постройки (Роман слабо разбирался в стилях архитектуры, поэтому всё подобное называл словом "царский ампир"), узкие улицы, тумбы-афиши... Правда, не торчали ниоткуда макушки высоток, не закрывали небо переплетения проводов, не носились бешено машины - неспешно проплывали извозчики, да иногда летел по проезжей части кто-нибудь конный. Весь город производил впечатление прилёгшего подремать после обеда. Впрочем, точно такое же впечатление производил и Череповец - куда как более Ярика провинциальный. Неспешно жили люди. И думали так же. А пришёл сумасшедший двадцатый век с его скоростями - и пошла инерция, что называется...
На улице Угличской Роман завернул в небольшой книжный магазин - просто ради интереса.
Как показалось попаданцу, магазин конца XIX века, и магазин начала XXI отличались друг от друга только отсутствием цветастых обложек, кассового аппарата, да ящичков для сумок на входе. Во всём остальном - хмурый продавец (почему-то во всех заведениях, где побывал Роман, продавцами были именно мужчины, исключение составляли привокзальные пивные), ряды шкафов с книгами, ценники. Отдельно стояли полки с журналами.
Внимание попаданца привлекла небольшая тоненькая книжка в серой обложке. Надпись на ней гласила: "Этимология русскаго языка. Составитель Пётръ Васильевъ". Полистав, Роман убедился, что это обычный школьный учебник - с ерами, ятями, и, что самое главное - с текстами-примерами в конце книги.
"На кассу" он притащил этот учебник, ещё пару - по истории, Жюля Верна (надо же!), и попросил ещё тетрадей, чернил и "писульку". Продавец странно посмотрел на Романа, но всё-таки принёс перьевую ручку-самописку и пузырёк чернил. Завернув всё это в листы серой обёрточной бумаги и сунув в чемодан, попаданец отдал четыре с копейками рубля, и отправился дальше.
Вернувшись на вокзал, Роман прошёлся вдоль питерского поезда, чтобы увидеть паровоз. Паровоз был огромный и чёрный, он натужно пыхал паром, выпуская огромные его клубы. Рядом суетились люди в форме служащих железной дороги - двубортных черно-серых кителях, таких же фуражках (Роман автоматически отметил скромные размеры фуражек - "аэродромы" "а-ля СС" тут смотрелись бы явно вызывающе) с чёрным околышем и молоточками, некоторые при шпагах. Воротники рубашек над тонкими черными галстуками были по моде подняты вверх.
Отдавая проводнику билет, Роман рассматривал вагон поезда. Вагон был... как вагон. То есть он, конечно, отличался от бело-красных сосисок РЖД, что заменили в восьмом-десятом годах старые зелёные пассажирские, но отличался почти исключительно внешне. Высокий, он показался Роману гораздо выше вагонов века двадцать первого. Поразмыслив, Роман пришёл к выводу, что это впечатление происходит от гораздо меньшей длины вагона - этот был как минимум в полтора раза короче. Внутри же выкрашенный в коричневый цвет вагон второго класса почти до боли напомнил ему обычную купешку на тридцать шесть мест производства ГДР - длинный и узкий коридор с дверьми, занавески на откидывающихся вниз окнах, поручни.
Дверь, впрочем, открывалась не вбок, а внутрь.
Внутренности купе напоминали эдакую среднестатистическую гостиную начала XX века, какой она представляется обывателю-современнику Романа. Кожаные диванчики, чёрные, с рабицеобразным узором на спинке, между диванчиками - небольшой деревянный столик (неубирающийся). В углах - газовые светильники, на стенах - крючки для одежды, наверху - полки.
За окном засвистели. Роман положил на полку чемодан, повесил на крючок пиджак и шляпу, и сел на свой диванчик. Как только он вытянул под столом ноющие ноги, поезд резко дёрнулся, дал три свистка, и постепенно покатился. Мимо медленно проплывали ярославский вокзал, водокачка, стоящие в запасе паровозы и вагоны. Смеркалось.
Глава 6.
"Наш плацкартный вагончик полон граждан унылых
Пахнет рыбой, носками, табаком, грязным полом.
Проводник неопрятный с покосившимся рылом
Продает жидкий чай по цене "пепси-колы"
- вспомнилось Роману, когда поезд, набрав сумасшедшую скорость в шестьдесят километров (а точнее, вёрст) в час, вырвался за пределы Ярославля. Впрочем, песня никак не соответствовала реальности - и вагон был купейный, и ничем, кроме слабого запаха газа от фонарика, в нём не отдавало, и проводник был вполне опрятный - в чистой отглаженной форме, угодливый и благожелательный, он сразу же поинтересовался желаниями пассажира, и услужливо сообщил, что ресторанный вагон находится через два от этого, считая к хвосту поезда.
Соседа Роману в Ярославле так и не подселили, поэтому после недолгих раздумий попаданец закрыл поплотнее дверь купе (она не запиралась), понадеявшись на проводника, и проследовал в указанном направлении. Бумажник, ясное дело, забрал с собой.
В своей прошлой жизни Роман никогда не был в вагоне-ресторане, поэтому сравнивать ему было не с чем. В этом же времени "ресторанный вагон" представлял собой удлинённую копию обычного, по одной стороне которого были расставлены небольшие квадратные столики. К столикам были приставлены черные кожаные кресла, наподобие диванчика в купе; на белой жесткой скатерти стояла вазочка с букетом полевых цветов; тарелки, на тарелках - салфетки. В дальнем конце вагона располагалось нечто напоминающее барную стойку.
Видя небольшое замешательство Романа, к нему подошёл человек в белой рубахе - официант.
- Чего желаете? - спросил он, слегка поклонившись.
- А что у вас есть? Будьте добры меню.
- Меню нет, - извиняющимся тоном сказал официант, - есть щи, ростбиф, индейка... Вы можете также взять табльдот* [* Табльдот - полноценный обед или ужин].
- Принесите ужин, будьте добры. И пива к нему.
- Сию минуту.
Официант упорхнул, а Роман сел в ближайшее кресло, и стал разглядывать пейзаж за окном.
Ужин принесли достаточно быстро, прошло всего около десяти минут. В этот раз бог послал попаданцу большой ростбиф с картофельным гарниром, грибной жульен, какой-то салат, и кувшин пива. "Что это они на транспорте пиво в кувшинах подают? Неужели бутылочное ещё настолько не распространено?"
- А что за пиво, любезнейший? - спросил он у официанта.
- "Пильзенское", Ивана Дурдина. - был ответ.
Пиво оказалось очень даже ничего, как и ростбиф.
Но долго наслаждаться ужином в одиночестве Роману не пришлось: через пару минут дверь распахнулась, и в вагон вошёл - нет, скорей, влетел - человек. Человек был невысок, полноват, рыж, усат и чрезвычайно подвижен. Зыркая по сторонам он подозвал официанта, и покровительственным голосом заказал себе ужин. После чего плюхнулся на кресло напротив Романа.
- Вы будете не против, юноша, если я составлю вам компанию? - добродушно осведомился он. - Страшно не люблю, знаете, когда ем один.
- Нет, напротив... - пробормотал попаданец, прожёвывая кусок ростбифа.
- Ну вот и славно. Я смотрю, это у вас пиво? Надеюсь, вы позволите вас угостить - в обмен на застольную беседу? Не поверите, после двух дней общения с ярославской полицией осталось такое чувство, что разговаривал с манекенами в Мюре-Мерилизе* [* магазин Мюра и Мерилиза - крупнейший, как бы сейчас сказали, супермаркет Москвы. Ныне известен как ГУМ].
- Бог миловал от такой участи! Я - журналист, или, как говорят в Великобритании, репортэр (он сделал ударение на "о") газеты "Новое время". А с полицией общался по долгу профессии, приведшему меня в этот губернский городишко, где впервые произошло столь экзотическое убийство, как отравление с целью получения наследства. Только представьте: богатая теперь уже вдовушка кормит своего покойного уже муженька пирожками с мышьяком! Ах, простите, я забыл представиться: Мартов Андрей Андреевич.