Симон Будный прилежно и профессионально исполнял духовные обязанности. Прихожане любовались молодым не лишённым обаяния проповедником. А какие слова находил он для каждого слушателя? Ласковые, обнадёживающие. С ним делились сокровенными планами, спрашивали совета, жаловались на несправедливость властей, а иногда и на судьбу - индейку, не жалующую по каким- либо причинам.
Многим находилось местечко в его сердце.
С Татыржей он продолжал дружбу. Но более на рыбалку не ездил. Хватило одного раза. И на охоту его Иван Татыржа приглашал, но Симон отнекивался. Какой из него охотник! Зверюшек жалко. А жалованья хватало и на проживание, и на книги, и откладывал помаленьку.
Была и у него мечта. Открыть типографию. Сколько накоплено материала. Нужно печатать и распространять. Печатать и распространять. Бумажных дел мастер Исаак Долгицер, иной веры человек. Но порядочный. Серьёзный. Дружелюбный. Дела у него в первую очередь, а о душах и вероисповеданиях своих работников он не спрашивает.
Исаак в хороших отношениях с государственным лесничим. Закупает лес, продаёт стволами и в распиловке. Круглосуточно работает пилорама. Из отходов варят бумагу. Бумага не высшего качества, но вполне пригодна к печати.
Симон уже говорил с Долгицером, тот отвечал уклончиво, мол, время покажет. В типографию нужно вложить немалые суммы. Оборудование заграничное. Привезти, установить. Нанять мастеров книгопечатания, мастеров переплётчиков. Это не черновая работа на лесоповале или пилораме. Эта работа требует учёных рук. А учёные руки стоят дорого.
Но и не отказал. Сняв ермолку почесал затылок и сказал:
-Пока давай погодим. Притрёмся друг к другу. Если у тебя серьёзные планы, то обсудим их. Посчитаем выгоду и риск. Коли найдутся покупатели оптовые тогда и с ними мы дела обсудим, возможно, придётся открыть магазин. Где в наших местах на книгах заработаешь?
Значит нужно пристраиваться в столицах, в Варшаве например, в Москве или Вильно. А то и в трёх городах сразу.
Скоро вот еду на заготовку леса на пару, тройку дней. Махнём вместе. Там сам посмотришь, почём мне бумага достаётся и как дорого или дёшево можно будет продавать нашу продукцию.
На том и порешили.
Въехали в лес. Бор вековой. Растительное великолепие. Огромные сосны растворялись вершинами в облаках, под ними пышными оборками возлежал мох.
Кое-где валялись стволы деревьев, опрокинутые ветрами, расколотые и обугленные молниями.
Не было уже ни дороги, ни тропки, ни малейших признаков человеческой деятельности. Воздух тёплый и влажный. Пахло смолой. Ко всему примешивался запах гниения древесины, болотных трав и цветущего мха, ковёр из которого прогибался под копытами лошадей так глубоко, что кони всхрапывали, топорщили уши и высоко поднимали тонкие ноги, страшась потерять в глубинах мха новые подковы на старых копытах.
Долгицер что-то тихо выговаривал своему кучеру. Потом, повернувшись к Симону, сказал:
- Ехать прошу возчика быстрее. Тишина неспокойная в лесу. Статься может и буря наскочить. Если с дождём - одно, а то и в сухую накатить может, с молниями. Сухостоя в лесу не сосчитать. Загорится лес, уйти не успеем. -
Небо чернело. Упали первые тяжёлые капли дождя. Шумно отозвались ветки и листья деревьев, а птичий щебет наоборот стих. Дождь ударил струями.
Верх в пролётке был уже поднят. Дождь барабанил так громко, что брезент трещал. Лошади встали. Гроза налетела стремительно, но так же скоро хлёсткий дождь прекратился, тяжёлая мрачная туча проползла дальше.
Выглянуло солнце и через мгновение от земли, травы и мокрых стволов деревьев пошёл пар.
Кони, понукаемые кучером, нехотя тронулись дальше, тряся головами, отфыркивая воду, проникшую в поры их тел.
Лесоразработки находились уже поблизости. В узкой долине копошились люди. Стучали топоры, звенели пилы. Гурьбой подошли десятские. Грубые лица, одежда во многих местах клочьями. Все разом заговорили о нуждах. Хозяин нехотя их слушал. Жалобы всегда одни и те же. Не хватает спецовок, плохая еда. Некачественная водка, хуже самогона.
-Что я вам водку из Вильно или Варшавы повезу! Огрызался Долгицер. Что мне продают, то вам предлагаю.-
Подошли разработчики леса. Совсем в рвань одетые. С нескладными руками, истомлёнными тяжёлым физическим трудом. Вооружены большими топорами, отполированными до блеска. На плечах иных висели цепи, непременные атрибуты лесорубов.
Вдруг закричали птицы. Поднялся гомон. Это высоко в небе кружился ястреб, выискивая себе жертву. Кружился долго, потом стремглав кинулся вниз и взмыл снова с зайчишкой в когтистых лапах.
Десятские стали разгонять народ, столпившийся около хозяина. Долгицер многих благ не обещал, но кое-что принял во внимание и записал в свою книжицу.
Люди пошли к намеченным на вырубку деревьям и взялись за инструменты. Зазвенели пилы.
Тем временем к Долгицеру подвели рабочего, которого только что укусила гадюка. Нужно срочно вести в больницу. Яд высасывали, как водится, но самочувствие отравленного ухудшалось. Исаак осмотрел ранку на ноге, которая быстро отекала. Велел втирать в ранку спирт из собственной фляжки, потом достал саквояж и из нескольких бутылочек и баночек быстро составил снадобье, которое и дали выпить бедняге. Тот тут же заснул.
-Будет жить, - сказал Долгицер, - А везти в больницу по бездорожью более десятка вёрст, угробим парня. -
Прошли немного в сторону от лесоповала. Один из десятских показывал перспективные места для вырубок. Раздвигая колючие кусты диких роз, вышли на поляну густо поросшую великолепными экземплярами папоротника, с широкими листьями, напоминающими плюмажные украшения танцовшиц из варшавского борделя.
Вокруг стояли молодые ёлочки, густые, красивые. Они не давали пройти людям дальше, сплетённые ветвями в единый непроницаемый каркас. И обойти их невозможно.
Десятский пробубнил, что молодняк нужно вырубить, иначе он будет мешать трелёвке леса. Будному жаль молодую поросль, но тот же десятский объяснил, что из этих ёлочек всё равно хорошего здорового дерева не вырастет. Половина засохнет на корню, другая половина если и выживет, то древесина её, разве что на дрова сгодится.
Хорошее дерево зреет на хорошем месте. Здесь же болотисто и, часто дерево загнивает сердцевиной своей ещё в молодости, не успев войти в силу.
Действительно, земля здесь расстилалась ровно и была достаточно влажной. За молодняком что-то блестело, но не сплошным зеркалом, а зеркальными окошечками среди плотной зелени и коричневой ряби.
Болотное окно. Окружено оно было развесистыми соснами, с которых свисал ёлочными гирляндами, почти до земли, прозрачный светлосерый искрящийся солнечными бликами мох.
Вдоль бережка островками поднимался толстый тростник и уходил глубже в воду почти до пояса.
- Здесь, сказывали деды, провал бездонный, - тихо прошептал Долгицер, четверо лесорубов в позапрошлом году канули бесследно. А трясины нет. Закрутило их, втянуло в донную трещину. Пришлось семьям пенсию выплачивать за потерю кормильцев.
Исаак покрутил головой.
- Ох, дорого, дорого обходится мне мелованная бумага! -
Над водой кружились стрекозы, шурша сухими слюдяными крылышками. То касались воды вскользь, то танцевали как бабы в хороводе.
Обмерив за болотцем стройный, вытянувшийся в струнку полк великолепных подтянутых сосен все трое вернулись на лесоповал.
Здесь уже кипела работа. Топоры сверкали. Блики от остро заточенных лезвий слепили случайно обращённые в их сторону глаза.
Сучья оттаскивались в сторону, кора обдиралась, лыко стаскивалось со стволов как нижняя одежда с тела. Стволы тащились на цепях по каткам и укладывались ровно и тесно друг к другу.
Их опиливали с обоих концов и метили меткой хозяина. На торцах глубоко выжигалась латинская буква D.
Ободранная с деревьев кора, пропитанная смолой сушилась. Её сворачивали в свитки и жгли ночами в кострах для обогрева и освещения, потому что приходилось трудягам работать часто и ночью под взятые обязательства.
Рабочая инспекция Долгицера затянулась, пришлось заночевать.
Симону не спалось под брезентом повозки и он прогуливался вдоль вырубок, проговаривая вслух воскресную проповедь. Он часто так делал. Проповедь сначала писалась, а затем он вслух её проговаривал, вслушиваясь в свой голос, подмечая недостатки в тексте и в интонации.
Что-то сверкнуло в гуще папоротника.
Цветок? - удивился Симон и сердце его счастливо застучало. Хотя и не верил он в языческие сказки, но уж больно сказки красивы и прочно укоренились в его памяти с самого раннего детства. Кто не знает, что человеку нашедшему и сорвавшему цветок папоротника откроется клад в земле и на него свалится невиданное богатство?
Осторожно продвинулся вперёд и скоро увидел мощный куст папоротника, раскрывшегося как раскрываются бутоны крупных роз. Чудесный запах источал бледно розовый, с синеватым отливом, покрытый густыми бисерными каплями жёлтого мёда цветок.
Симон не верил глазам и смотрел, пронзительно смотрел на открывшееся ему чудо. Нет, этого быть не может! Как учёный он знал наверняка, что папоротники не кусты и не трава, а деревья, лишённые способности цвести и размножаться опылением. Всё же действительность очевидна. На его глазах бледно розовые лепестки задрожали и начали раскрываться очень медленно.
Вместе с тем менялся цвет лепестков. Они становились ярче. Алый цвет перемежаясь синевой уступал место красному, потом бордовому, по краям бахромистых лепестков пошли тёмные изумрудные полоски, а внутри, там где должен располагаться пестик обрамлённый тычинками, поднялся бугорок, покрытый пушистым ворсом.
Уже собрался Симон дотронуться до него пальцами, но под лёгкий треск бугорок рассыпался, из него выглянула крупная небесно синяя жемчужина. Настолько крупная, что и не увидеть подобной, наверное, больше никому нигде и никогда.
Он забыл обо всём. О том, что нужно сорвать цветок, что нужно сохранить его как редчайший экспонат. Что можно позвать кого-нибудь, чтобы были очевидцы этого небывалого, но очевидного чуда.
Он просто смотрел и любовался. Сколько времени прошло? Вокруг разливался чудесный медовый запах, баюкающий нервную систему, истомляющий сознание, и туманящий набегающими слёзными потоками взгляд.
Встряхнул головой. Нет, цветок на месте. Но что это? Бутон стал вянуть. Жемчужина проваливаться в глубину толстого стебля, а медовая роса, потеряв вязкость, ссыпалась с листвы как туалетная вода. Ухватившись за основание цветка, Симон извлёк его из розетки листьев и бросился к возку, чтобы удивить открывшимся чудом, Исаака Долгицера.
Но тот уже крепко спал. Симон вынул из саквояжа коробочку для графитных карандашей, вытряхнул их прочь и аккуратно уложил в неё цветок. затем облегчённо вытянулся на тюфяке, дрожа всем телом и замирая от счастья.
Сон оказался чёрным как ночное небо. В этом небе сияла только одна звезда. Крупная и трепещущая как огонь в очаге. Симон пошевелил предплечьями и ощутил, как за его спиной раскрылись огромные перепончатые крылья. От приложенных усилий крылья сделали взмах, который тот час поднял его тело выше леса и облаков. Взмахи участились. На удивление усилий больших для этого не требовалось. Крылья мерно гребли под себя воздух, придавая телу невероятное ускорение. Он летел к единственной звезде ослепительно сияющей в космосе.
Долго ли коротко, но расстояние сокращалось. И вот ладони уже касаются великолепной жемчужины. Она настолько огромна, что не может уместиться в обеих его ладонях. И всё же он прячет её в сумку на поясе.
Гремит гром. Поднялся ветер и стаи метеоритов обрушились на голову. Пытается планировать назад на Землю, но крылья разорваны, каркас крыльев изломан, он камнем летит вниз, обгоняя метеоритные потоки.
Тяжёлый удар грома настигает и Бог, которого он не видит, но слышит, произносит:
"отрицающий вероятное, прорицающий очевидное - есть плоть живота моего, не разума".
"Разум твой - есть часть сущности моей.
- И я смертен. И звёзды смертны. Живёт лишь тьма, в которой зажигаются огни.
Кто их зажигает? Ответь!"
Симон очнулся и привскочил. Впервые в жизни он разговаривал с Богом. Он уподобился Моисею, Христу, Магомету.
Открыл глаза и Исаак.
- Комары кусают, -пробурчал спросонок. Но Симон, выдернув из - под тюфяка саквояж, открывает его и...
Завёрнутая в лист лопуха лежит огромная жемчужина. Совсем не та, которую он отнял у папоротника, а другая, которую ему подарили небеса.
Исаак от неожиданности вытаращил глаза.
Симон истово крестился на загорающуюся зарю.
Гасли светлячки. Подали голоса свои неугомонные сверчки. Хихикнула под кибиткой земляная лягушка. Спокойствие ночи растворялось в нарождающейся волне звуков. Нежная музыка здоровой жизни пробивалась сквозь заросли кустарника, отзывалась в груди жаждой жизни.
Исаак не отходил от Будного.
Что будем делать? Как ты распорядишься сокровищем. Давай пустим вырученные от продажи деньги в оборот. Купим землю под лесом. Будем резать доски и продавать по всей Европе. Решай!
Но Симон как онемел. Он ходит с саквояжем вокруг кибитки и не может ни о чём думать. Он даже опасается открывать саквояж на глазах людей. Убьют ведь. Непременно убьют.
Неужели видение не было сном? Неужели он действительно разговаривал с Богом? А как же все его атеистические изыскания? Анализ текстов Библии, Талмуда, Корана?
А может быть всё же это только сон?
Зашёл за развесистую густоигольчатую ёлку и щёлкнув замками саквояжа, приоткрыл его. Из-за плеча высунулся подбородок Исаака. Жемчужина на месте. По прежнему светилась синим цветом. Но это не был цвет моря или воды или чернильного пятна.
Это был до волшебства прозрачный синий цвет. Настолько прозрачный, что просматривалась глубина жемчужины и там, в глубине, что-то жило: там плавали облака, шумели моря и светили звёзды. Там, внутри, жил иной мир.
Обратно ехали как во сне. Исаак с вытаращенными глазами болтал без умолку. Он строил планы реконструкции и преобразования своего предприятия. Он говорил о знакомых ювелирах, которые очень честные люди. Они всё сделают как надо и за небольшой процент.
Будный так глубоко ушёл в свои мысли, что болтовня еврея ему совсем не мешала.
Въехали, устав от долгой езды по дественному лесу, в просторную долину. Тут и там стояли хаты. Маленькие, крытые дранкой, иногда тёсом. Крытые также распаренными и выпрямленными ковалками коры, снятой с наиболее могучих лесных великанов.
Прямо на въезде обосновался шинок. В шинке знакомый Исааку Янош или Янкель. Тут порешили перекусить. Конечно, Янкелю ничего не было сказано.
И не дай, господи! Иначе вся еврейская община от границ Смоленска до Варшавских окраин, будет знать о чуде, случившимся в забытой Богом краю, в некой Белоруссии.
Вошла женщина с увядшим, красивым, лицом, одетая скромнее, чем одеваются даже крестьянские хозяйки. Она равнодушно смотрела перед собой, не обращая ни на кого внимания.
Здесь гости редкое счастье. Обычно на седьмой день наваливалась партия грязных лесорубов и оставляли в шинке заработанные за неделю копейки. Хозяин платил гроши. Поэтому источником основного заработка женщины были эти вот лесорубы.
Но выглядела она всё же опрятно и Симон не побрезговал принять из рук её пищу насущную.
В другом конце деревеньки фабрика и лесопильня. Долгицеровские предприятия. Лесопилка паровая. Огромные трубы из красного кирпича поднимались выше "леса стоячего". Выбрасывали высоко в небо чёрные клубы дыма. В самом фабричном здании скрежет, гул, свист.
Вокруг фабрики, на складах, лежали сложенные решетом доски. Сортированные по толщине и ширине. Немного далее нераспиленные стволы. Беспрестанно под пилы подкатывались всё новые и новые брёвна.
Готовая продукция отправлялась во все концы света. У сторожки, где располагалась контора, толпились заготовители и покупатели. Продукция ходовая. На складах не залёживалась. Лес в этих местах ядрёный. Качественный. Хоть корабли из него строй. Дерево смолистое, непромокаемое.
Исаак с гордостью сообщил, что его лес покупают очень солидные фирмы. Он уже семь лет сотрудничает с европейскими гостями и спрос только увеличивается. В день распиливается семьсот и более стволов.
Как-то Симон разговарился с одним человеком, который в прошлом был мастером в этих краях и он с горечью поведал проповеднику, что местный лес хищнически уничтожается. Что так делает только антихрист и его слуга Исаак Долгицер. Власть никакого влияния на предпринимателей не оказывает. Лесное богатство не охраняется. Кто-то должен будет ответить перед Богом за содеянное!?
Симон возразил жалобщику: - Людям нужна бумага, карандаши, утварь, дома и на всё это идёт лес.-
- Так то оно так. Но покупают лес в основном заморские дельцы. Нам ничего не достаётся. Край нищий. Говорят, все леса в округе проданы и перепроданы и скоро останутся в этих местах лишь болота. Разве, что в болотах, куда не достанет рука лесорубов, что-то сохранится.
Изничтожение природных богатств - проблема великая. Но она, эта проблема, одинакова повсюду. Там куда пришёл человек, он хочет взять от природы всё без остатка. Так устроено сознание человека. Если можно не работать, он не работает.
Если можно взять без труда, он и берёт.
Мораль? Какая мораль? Живи одним днём и будешь счастлив.
Но счастье посвящённому человеку видится в другом. В гармонии. Не только души и тела, но в гармонии с природой. Пророки говорят всякое. Не всякому "пророку" можно верить.
Вот "Новый завет". Всем хорош! Пришёл же на землю искупитель и пролил свою кровь за грехи человеческие.
Но понял ли человек Иисуса?
Принял ли человек его жертву так, как это сделал Бог Отец?
Разом работали десятиножовые, двадцатиножовые и более пилы.
Такой визг шёл, что впору уши закладывать.
Кругом сновали рабочие с тачками. Они вывозили опилки и высыпали в печи. Поддерживая огонь в топках и нужное давление в паровых котлах.
За фабрикой бежал ручей. Истоки его неизвестны. Под каким-то холмом он вырывался из земных недр и, огибая пригорки, бежал себе по долине в какое-нибудь болото. Вода в ручье как слеза. Отсюда и рабочие, и жители любили брать воду. Она вкуснее и холоднее, чем в колодцах. На дне ручья молча сидели лягушки и неустанно глядели вверх своими выпуклыми омутными глазами. Не дай Бог пролететь стрекозе или мошке какой. Лягушка взлетала как снаряд, которому искусственно придано ускорение и букашка исчезала в огромной всеядной пасти.
По берегу, оцветшая уже крушина, выбросила плодоносы, на которых ядовито зеленели гроздья вызревающих ягод.
Женщину из шинка звали Радой. Оказывается она не еврейка вовсе, а цыганка. Когда-то в этом забытом и затерянном селе провели однажды несколько дней пришлые из Буковины цыгане. Каким ветром их занесло сюда? Что они здесь искали? Скорее всего, скрывались от властей, набедокурив где-то и страшась наказания.
Прибывший табор состоял из трёх фургонов, крытых непонятным тряпьём, откуда выглядывали чёрные косматые головы детей и женщин всех возрастов.
Цыганская община раскинула шатры у ручья.
Под утро жители деревни услышали страшные крики. Они знали, что в таборе есть роженица и не удивились бы, если бы кричала женщина. Но кричали мужчины. Гомон поднялся невообразимый. По всей деревне отчаянно залаяли собаки. А вороньё взлетело разом с окрестных елей и закружившись в воздухе подняло ещё больший шум.
Однако никто из жителей не двинулся с места, потому что цыганский норов известен, можно и на нож напороться.
Красивая женщина Рада родила ребёнка. Мальчика на удивление беленького и голубоглазого. Когда его показали общине все пришли к единому заключению, ребёнок чужой. Ребёнок рождён от чужого белого человека.
Свара дошла до того, что роженицу муж начал бить и бить не кнутом, а кулаками, забивая её насмерть. Мать несчастной подставляла свои старые члены под тяжёлые удары, но не смогла оборонить дочь.
Избитая женщина недвижимо лежала на окровавленном тряпье и только старая мать рыдала у её ног.
Большие серебряные монеты, вплетённые в чёрные пряди волос, обрамляли чело роженицы, придавая смуглому лицу удивительную, чарующую красоту.
Рада выжила. Табор ушёл. Потому что местные жители насколько сами черствы были к человеческим судьбам и то не выдержали и изгнали цыган из деревни.
Мать с сыном так и остались в этих местах. Оба работали в шинке. Парень играл на скрипке, мать подавала снедь и прибирала.
Когда Симон с Исааком вновь появились в "забегаловке", Иван/так прозвали мальчонку/ держал скрипку в руке, а широкоплечий лесоруб с перебитым носом, что-то грубо ему выговаривал.
Исаака все рабочие боялись. Он не кричал, не ругался, но взгляд его всегда был жёстким и пронзительным. Исаак мог за малейшую провинность выгнать с работы, а мог и бесконечно прощать пьяницам и хулиганам не только их проступки, но и прогулы.
Притихшие было посетители вновь шумно заговорили, Требовали от Ивана игры и он заиграл.
Будный в Варшаве да и в Вильно часто бывал на концертах известных музыкантов. Слушал он и скрипачей, но те звуки, которые извлекал из своего инструмента Иван, заставили его поднять голову и прислушаться. Играл профессионал. Пальцы длинные сноровисто бегали по ладам, а смычок вспархивал сизым голубем над плачущими струнами и как турман выделывал в воздухе немыслимые пируэты.
Юноша играл румынские, венгерские, польские мелодии, но играл их по русски, широко и вольно. Стремительный жизнеутверждающий бег по ладам вдруг застывал трагической нотой, открывая пронзительную широту степных просторов далёкой славянской страны, затем сбегал потоком звуков, как бегут горные реки с гор в ущелье и вновь взмывал на Белорусскую возвышенность, распространяя вокруг себя чарующие трели, присущие лишь песнярам и бандуристам.
- Учиться ему надо - только и вымолвил Симон Будный. Обязательно учиться. Из него может получиться великий музыкант. -
Исаак вздохнул. - Деньги. Большие деньги стоит заграничная учёба.
И Симон решил: если всё обойдётся удачно, он обязательно выделит средства, чтобы отправить мальчика куда-нибудь в Италию, для овладения полным мастерством.
Так случилось, что пришлось ещё на ночь задержаться. Вечером на лесопильне вспыхнул пожар и Исаак всю ночь находился на месте происшествия, принимая активное участие в подавлении огня.
Симон после разговора с мальчиком был устроен на ночлег, в одной из комнатушек на втором этаже. Стелила полати Рада и не понимая, как такое могло случиться, он оказался в одной постели с этой не первой молодости женщиной.
К утру он совсем изнемог и заснул беспробудным сном.
А когда очнулся Рады уже не было. Не было и мальчонки. Они исчезли. Как сквозь землю провалились. Никто не видел, как они ушли. Никто не знал где их искать. Схватившись за саквояж, Симон не обнаружил и жемчужины, лишь увядший лист лопуха лежал, обезвожено сворачиваясь в трубку.
Исаак снарядил погоню, но оказалось, что лошади из брички хозяина были выпряжены и уведены. Это были очень хорошие лошади, не те одры, что работали на лесопильне и могли лишь переставлять огрубевшие, почти не сгибающиеся ноги.
- Теперь нужно искать у скупщиков. У ювелиров. Я подключу все свои связи. Но не все ювелиры, тем более скупщики краденного, честны. Если жемчужину пустят в обработку больше её нам не видать. А сейчас едем к полицмейстеру и дальше. Главное, чтобы она не ушла за кордон.
Симон, как в воду опущенный, сидел у конюшни. Саквояж открытый лежал в стороне.
На ум пришли строчки из "Нового завета"
"Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкопывают и крадут; Не собирайте себе сокровища на небе, где ни моль ни ржа не истребляют и где воры не подкопывают и не крадут.
Ибо где сокровище наше, там будет и сердце наше.
Эти строчки из Евангелия от Матфея главы шестой он будет ещё множество раз повторять в своей жизни. Отныне он враг сокровищ и враг сердцу завистливому.
А что искать и зачем искать? Что дано, то и попрано. Каков случай, такова и история.
Выше голову Будный!
... Не бросайте жемчуга вашего пред свиньями, чтобы они не попрали его ногами своими и обратившись не растерзали вас.-
Исааку он наказал не тревожить полицмейстера и прочих. Видимо это рок. Это мне наказание за моё неверие. Дано было, чтобы свести с ума. Отобрано, чтобы образумить.
Открытие типографии, ещё несколько часов назад казавшееся делом реальным, отодвигалось на неопределённое время.