Дом, в котором жили родители Борьки, стоял на улице Красноармейской, как раз напротив японского замка, где сейчас проживал командующий гарнизоном и военным округом генерал Крылов. Перпендикулярно улице Красноармейской шёл проспект Сталина, самая широкая улица в Южно-Сахалинске. Вдоль проспекта, занимая почти два квартала, тянулся кирпичный забор. За забором штаб округа. Там же множество других зданий, в которых располагались вспомогательные службы.
На проходной, всегда вооружённый наряд, на проспекте патрули пешие и конные. Въезд на территорию штаба естественно только по пропускам. Провожая отца на службу, Борька доводил его до проходной, дальше не пускали.
Но всё изменилось, когда он стал дружить с сыном командующего, Борисом. Мать Бориса, дородная дама необъятной толщины, угощала его печеньем и конфетами, от которых он не в силах был отказаться, несмотря на воспитание, получаемое чуть ли не ежедневно, от старшей сестры и матери, выражающееся в шлепках или ударах отцовским ремнём, что гораздо больнее.
Борька был вёртким, матери он не боялся. Другое дело отец. Тот прихватывал Борьку за плечо, зажимал его голову между коленей и драл ремнём пребольно.
Чувствуя, что предстоит порка, Борька надевал двое, трое штанов, создавая толстую прослойку между телом и орудием наказания. Однако отец раскусил его хитрость и перед поркой заставлял разоблачаться.
Порка становилась мучительной и нужно было либо исправляться, либо убегать из дома.
Убегать некуда. Солдат в городе больше чем жителей. Борька помнил историю, которая произошла полгода назад. Тогда убежал солдат, посаженный на гауптвахту. Весь город был поднят по тревоге, весь гарнизон, и наверное весь округ.
Солдаты, вооружённые карабинами, шли густой цепью по направлению к сопкам. Солдата взяли измождённого, где-то в тайге, привезли в город.
Дети и взрослые ходили смотреть на него как на Пугачёва. Солдат сидел в американском виллюсе, на заднем сидении, со связанными за спиной руками; с запекшимся ртом и синяками на лице. Глаза его были закрыты.
Когда люди собрались, на виллюс взобрался офицер в красивом синем кителе и галифе, в хромовых сапогах, начищенных до зеркального блеска; офицер стал кричать в толпу, что перед ними: дизертир, враг народа, который видимо проводил вредительскую пропагандистскую работу в частях славной Советской Армии и за то должен быть наказан. Низкорослый мужик с квадратной челюстью, стоящий рядом с Борькой, взревел: смерть фашистскому гаду!
Толпа поддержала его. Множество рук потянулось к дезертиру, пытаясь ухватиться за его одежду или верёвки. У некоторых особенно активных, из рукавов выскользнули палки.
Офицер сдерживал толпу, но упиваясь яростью многие взрослые уже лезли к машине. Подошли два взвода солдат, без оружия.
Сейчас нас разгонят - сказала одна из женщин; Женщин было немало в толпе. - Жаль солдатика, он никакой не враг. Говорят, его избивали сослуживцы просто так, вот он и убежал.
Колонна солдат остановилась около автомашины и растянулась в две длинные шеренги. Тот час же толпа вновь взревела, и несколько мужчин вскочив в открытый кузов, стали трясти солдатика и бить его наотмашь, кулаками.
Раздались резкие сигналы, к виллюсу медленно, раздвигая толпу двигалась легковушка - эМКа - пикап. Двигалась задним ходом. В кузове пикапа сооружение на треноге, с высокой мачтой. Стукнувшись о бампер виллюса, эМКа остановилась, люди из неё перескочили в пикап.
Борьку совсем затёрли. Стало трудно дышать и чувствуя, что его вот, вот сотрут в порошок или превратят в лепёшку, он опустился на четвертеньки и стал пробираться между ногами беснующихся людей.
Ещё через мгновение он оказался под пикапом. Конечно ничего не было видно, но слышно было как топали сапоги по деревянному настилу кузова.Солдатик которого перетащили в пикап, говорил одно слово: не надо.
Потом вдруг стал рассказывать вешателям что он был в Берлине, воевал два года, ранен и награждён орденом.
Один из мужчин, привязывающий к мачте верёвку спросил другого: больше указаний не было? Держащий солдатика за чуб, и пригибавший его голову долу, прохрипел: быстрей ворочайся, пора кончать. Каких ещё указаний тебе надо?
Борька поднял лицо к щели рассохшегося пола, пытаясь увидеть, что происходит, но на лицо полилось. Сразу понял, это ссаки. Солдатик обписался.
Как-то сразу вдруг, понял, что тут не игра, не представление цирковое, на которые он любил ходить, а какая-то жестокая жизненная правда, которую он не понимал, но уже боялся. Тельце его затрясло, как в лихорадке,а когда солдатика вздёрнули на виселице, Борька беззвучно заплакал. И тоже, обписался.
Его вытащили из-под машины, когда народ почти уже разошёлся. Какая-то женщина узнала его:
-Сынок полковника Трошина,
- Офицер в синих галифе взял Борьку в Мерседес и через несколько минут он уже был в объятиях матери, которая не столько пожалела его, сколько надавала пинков и шлепков за самовольный уход из дома.
Поэтому Борька имел опыт по части дезертирства. Он наверняка знал, что лучше получать наказания чаще, но мелкие, чем один раз попасться по крупному.
Мать десятки раз повторяла, что бывая в гостях у Крыловых он должен вести себя примерно. Чаще говорить: "пожалуйста" и "извините",
Это не повредит, скорее наоборот.
Борька мучился, но конфеты и печенье никогда не ел до конца. Оставлял немножко, доказывая тем самым, дородной тёте, что он вполне культурный и обходительный мальчик. Тётя гладила его по голове и даже представила его своему мужу:
Ты знаешь, Трошина. Это его сын. Замечательный малыш. Наш Боря с ним дружит. И это правильно. Боря умеет выбирать друзей. Этот мальчик его плохому не научит.
Пару раз оба Бориса подъезжали к штабу на огромном "Линкольне,"
И офицеры охраны вытягивались в струнку, отдавая честь командующему и естественно обоим ребятишкам.
С тех пор он стал узнаваемым и сначала, вместе с Борисом, а затем уже самостоятельно он беспрепятственно проходил проходную.
Поколебало его авторитет, происшествие с угоном легковушки; когда Алик Шлиенко всё свалил на него.
Что Борис не виноват, как-то само собой разумелось.
Толстуха Крылова выговор залепила и ему, и отцу, и матери; тёплые отношения охладели, но потихоньку, всё опять выровнялось, стало забываться и скоро, Борька вновь замелькал во дворе замка Крыловых, а также на территории штаба округа, стараясь однако, уже не попадаться на глаза четы хозяев города .
Сегодня он шёл на штабной хоздвор. Там в огромном каменном сарае стояли такие же огромные деревянные кадки в два человеческих роста. В кадках хранилась кислая капуста для солдатского и офицерского котла.
Сегодня был праздник. Поспел новый урожай и остатки капусты, приказом начтыла раздавались офицерским многодетным семьям. По ведру на человека. Человеком - начальник тыла считал, каждого ребёнка, начиная с пяти лет. Пять лет - человек. Четыре с половиной - никакой капусты.
Поэтому матери, имея на руках пропуск, приносили ещё и метрики. Грузный старшина, в заляпанном капустным рассолом халате, стоял на лестнице и глядя внутрь бочки отдавал команды. Двое солдат в резиновых сапогах, черпали вилами шинкованную массу и подавали вёдрами наверх. Тут же, под бочками, стояла живая очередь. Многие женщины пришли с детьми.
Женщины шумели и ругались между собой, потому что норма была "ведро", а вёдра приносились разные. Некоторые семилитровые, иные десяти, а другие приходили с бачками и доказывали, что это и есть вёдра.
Стоял гам, и старшина то и дело урезонивал женщин.
Борька пришёл с маленьким ведёрком, трёхлитровым. Мать вообще не хотела пускать его на раздачу. Мать была хозяйкой, и у неё за домом, на грядках росла разная разность, в том числе и капуста.
Мать сама любила шинковать. И когда, приходила пора, в доме начинался праздник.
Сахарные кочерыжки, очищенные от грубой шкуры казались слаще самых сладких леденцов. Стоял хруст. И соседские мальчишки и девчонки, смотрели в щели забора, завидуя. Мать насыпала кочерыжек в ведро, тогда Борька ходил угощать друзей.
Естественно Танька сидела на почётном месте. Правда, Ирка, старшая сестра Борьки, в упор не замечала её, хотя отец Таньки и директор школы. Ирка любила свою классную руководительницу. Любила по настоящему, больше чем мать и классная руководительница любила Ирку, потому что всякий праздник Ирка каталась по полу истерике до тех пор, пока мать не покупала для классной, какой-нибудь дорогой подарок.
Когда отец, из длительной командировки, привёз матери в подарок французскую парфюмерию в огромной коробке, понюхать духи и посмотреть на коробку приходили все её подруги и соседи по улице.
Что значит слово парфюмерия, Борька запомнил навсегда, потому что мать всего-то и успела, раз подушиться французским одеколоном, как Ирка тут же покатилась по полу в припадке.
Отец вышел из комнаты и больше не возвращался, а мать вздохнув, стала упаковывать свой подарок для переподаривания учительнице.
Директор школы, так Борька слышал, не раз делал замечания Иркиной классной, что та настраивает детей против родителей, заставляя одаривать её. Классная возненавидела Гончарука и как поговаривали шёпотом на улицах, строчила на него в соответствующие инстанции, доносы.
Конечно же и на Таньку ложилась часть ответственности за отца.
Но та пока ещё ничего не смыслила. Для неё все взрослые были одинаково хорошими и добрыми.
Наконец, старшина заметил одиноко стоящего в стороне Борьку, и поманил его пальцем.
Что ты такое маленькое ведро принёс? А где мать - то?
Дома осталась? Зря. Я бы вам выбрал, посвежее капустку и по ядрённее.
Передавай привет матери от старшины Задирайло.
Мать Борьки была женщиной очень красивой. Так говорили все. Для Борьки она была просто мамой, но кругом говорили, что мать его красавица. Борька верил тому и гордился тем.
Старшина протянул ему руку и Борька стал подниматься по деревянным перекладинам лестницы. Задирайло поставил его на край бочки держа за щиколотки. Упасть было не страшно. Бочка только на половину пустая.
Внизу два солдата наковыривали вилами густую массу и бросали её в вёдра. Наполненные вёдра подавали наверх. Там, на лестницах, стояли другие солдаты, которые передавали их по цепочке в большое корыто. Женщины уже сами, кто голыми руками, кто в перчатках набивали капустой тару.
Борьке захотелось спуститься внутрь чана, но старшина твёрдо сказал: нельзя.
В это время внизу работа прекратилась.
Товарищ старшина, товарищ старшина!
- Ну, что там, - спросил Задирайло и хватка его рук ослабела.
Спускайтесь сюда, скорее, тут труп.
Старшина, совсем отпустил Борьку и сказав: держись крепче пацан, - спрыгнул вниз, в чан. Через минуту его голова вновь показалась на краю бочары и он, подтянувшись на руках, выбежал из склада.
Замещающий его, ефрейтор стал выгонять всех присутствующих. Бабы взревели: - как же так! Ещё и половина не отоваривалась, а уже закрываются.
Но солдаты, все вдруг, стали яростно выпихивать женщин из помещения, не обращая внимания на угрозы и ругань.
Борьку тоже выгнали на двор. Там уже стоял офицер с караулом и уговаривал женщин покинуть территорию хоздвора.
- Сегодня раздачи больше не будет, вам сказано. Приказ начальника тыла. Предстоит срочный завоз провианта. -
Слушай, пацан, - подошла гражданка, в телогрейке, яловых сапогах, - ты наверху сидел, что там? Может, вилами кто прокололся? Кровищи, наверное, всю капусту изгадили.
Подумаешь кровь, пожала плечами другая, в цветастом платке, и кожаной куртке с шофёрского плеча. Когда шинкуешь, столько раз порежешься и ничего, никто ещё мою капусту не ганил.
Да, там труп - выпалил,вдруг, Борька. Женщины выпучили глаза. Чаво? - переспросила какая-то?
Труп там, солдатик засоленный.- Женщины охнули и побежали догонять товарок. Та, что в телогрейке, вдруг остановилась, её начало рвать.
Ночью Борька не спал. Смотрел на потолок, в ожидании чёрта, с длинющими конечностями и когтями, которыми он уволакивает детей. Незаметил как заснул и снилась ему опять чертовщина; солёная капуста и кочерыжка, которой хрустел повешенный на пикапе дезертир.
Болел он полную неделю. Мать мазала его тело пахучей мазью. Кожа пошла волдырями.Врач говорил, что заболевание на нервной почве. Врач хороший, тот, что лечит Крыловых и потому, мать ему верила.
За всю неделю только Танька два раза приходила. Через неделю его повезли в военный госпиталь, потому что болезнь затягивалась. Дежурила сиделка. Доктор приходил, щупал пульс, смотрел горло, приказывал ставить градусник и говорил:
Вот ты какой у нас! Сам Крылов твоим здровьем интересуется. Будешь жить.
Постепенно становилось лучше. К нему подселили двоих ребят, чуток постарше.
Борьку кормили в постели; нянечка подносила ложку ко рту и уговаривала проглотить. Аппетита не было, но Борька послушно глотал.
Принесли ужин, мальчишки уже поели, а нянечка всё не приходила. Борька попросил подать ему компота. Мальчики засмеялись и о чём-то пошептались между собой. Потом один из них сказал: если ты блатной, то это не значит, что мы твои слуги. Мы не рабы. Рабы не мы!
И они стали играть,хлопая друг друга в ладоши, забыв о Борьке и его компоте.
Пришлось подниматься.
Ещё через неделю он уже прыгал и скакал верхом на палке с головой лошади, которую вырезал из липовой палки солдатик, прикомандированный к больничному двору, уборшиком и санитаром.
Солдатик хитрющий. Всюду совал свой нос, но когда появлялась Борькина мать или главврач, вмиг становился послушным и исполнительным. Мать млела от его услужливости и рассказывала отцу, что вот у полковника Дубченко, ординарец, совсем никудышный. Спит по всякому случаю, а ест за троих.
Дубченко уже жаловалась капитану Артамонову, начальнику хозроты, но тот всё медлит заменить нерасторопного слугу.
Мать прочила на его место больничного санитара.
Папиного ординарца звали дядя Алёша. Про себя он говорил так:
Я, Алёша - дурачок, я не тёлка, а бычок. Мне стряхнуть бы пыль с ушей; без ума - нет барышей.
Обнаружив в чулане железную канистру с остатками мёда, он шепнул Борьке: не говори ни кому. Это наша с тобой тайна. Пойдём есть мёд.
Залезли в сарай и выстругав за минуту из поленца ложку, с тонкой длинной ручкой свободно пролезающую в горловину канистры, он легко извлекал на свет желтоватый комок засахарившегося мёда.
Открывай рот! Пошире! Да, не так. Господи, не умеха какой. Гляди.
Алёша широко открывал рот, который у него был действительно огромным, как у жабы, и снимал мёд с ложки, да так чисто , что и следа не оставалось.
Повторяю, - сказал он, - для дураков . И вновь с ложки слизнул мёд.
Закрепляем материал.
- В третий раз ,он проглотил большой тягучий сгусток.
Понял? Теперь сам. Он поднёс самый большой ком к Борькиному рту. Ткнул разок, другой - не лезет.
Видимо большеват. - И съел.
Зачерпнул снова и снова лишь размазал по Борькиному лицу.
Однажды Борька успел языком дотронуться, но Алёша ловко выдернул у него ложку изо рта и тут же съел сам.
Всё - сказал он. - Хорошего по немножку. Узнают родители, тебя выпорют.
- Я ж не ел, - попробовал защищаться Борька.
Как не ел? И я не ел. Я тебя кормил. Вон как ты выпачкался и он обтёр свои руки о Борькины штанишки.
Мать долго таскала Борьку за уши. От него пахло мёдом. Всё было ясно.
Понимаешь! - кричала мать в сердцах. Мне Шлиенчиха продала, три шкуры с меня спустила. На лекарство семье. И пяти килограммов в канистре не было, а он сожрал всё и не подавился.
Алёша сидел в прихожей, чистил отцовы сапоги и строил Борьке рожи.
Историю с поляной дураков, где он посадил деньги на вырост, Борька помнил хорошо и потому Алику Шлиенко больше не доверял. У Алика Шлиенко было много чудес дома. У него была действующая модель железной дороги, заводные броневики и танки.
Но особой гордостью Алика была тирная винтовка, стреляющая свинцовыми полыми пульками. И такой же пистолет. Сколько не просил Борька Алика, хоть подержать, хоть разок прицелиться, тот не давал.
Тут, как раз, отец привёз Борьке из командировки свисток, да не простой свисток, а издающий звонкие трели разной тональности. Свисток был цилиндрической формы, внутри его бегал поршень, как у ручного насоса для велосипеда; потянешь за штангу и свисток поёт низким голосом, почти басом, толкнёшь в обратную сторону и звуки становятся тонкими и весёлыми.
Свистку завидовали все мальчишки на улице Красноармейской, и те которые жили на других улицах, и вообще все мальчики окрест, приходили полюбоваться на свисток и погудеть в него, пытаясь извлечь музыку.
Мало что получалось. Один мальчик, худенький и веснусщатый, которого Борька видел впервые, вдруг, неожиданно для всех сыграл на свистке: во саду ли в огороде...
От восторга мальчишки глаза выпучили и если некоторые до сих пор не верили в возможности свистка, то сомнения напрочь отпали, тут же.
Все просили Вадика, так звали музыканта, сыграть ещё и ещё.
Этим свистком и заинтересовался Алик Шлиенко. Он стал сильно дружить с Борькой и даже дал подержать в руках тирный пистолет. У пистолета большая тяжёлую рукоять и тонкий длинный ствол. Он легко переламывался и можно было глядеть сквозь ствол, как в подзорную трубу. Пулек у Алика не было. Мать запрещала. Но можно было вставить малюсенький камешек и выстрелить. Камешек летел не так далеко, но выстрел был настоящим.
Алик два дня играл на свистке, осваивал мелодии. Вначале он всё успокаивал Борьку, что вот научусь играть марш: " Прощание Славяночки" и тогда вернёт музыку. Но дни проходили за днями, а Алик во дворе и на улице не показывался.
Оказывается он ездил с матерью к знакомой тётке в деревню и там случайно свисток потерялся.
Не горюй - сказал он Борьке. Свисток - ерунда. Это тебе не фортепиано.
Что такое фортепиано?
Инструмент, на котором можно играть всё, что заблагорассудится,
Всё, всё?
Ты как думал? Папа сказал, что если мне действительно музыка нравится, он купит мне фортепиано. Приехал один офицер из Германии с семьёй. У них два фортепиано и оба трофейные. Папа ему хорошую квартиру даст, а он фортепианом отблагодарит.
Ты тогда мне вернёшь свисток?
Обязательно.
Помявшись, видимо чувствуя некоторую свою вину, Алик предложил: пойдём ко мне. Мамки дома нет. Райка в школе. Я тебе книжки покажу с картинками.
Однажды Борька уже бывал в доме у Шлиенко. Раздвижные стены. Расписные ширмы. Обычная японская обстановка.
Японцы удирая, бросали вещи. Было кое-что и в Борькином доме, но такого богатства он никогда не видел. На стенах висели полотна японских художников, странно изображающих людей и животных. Множество скульптур, больших и малых. Портреты знатных дам и кавалеров.
Отец коллекционирует - со значением сказал Алик. Собирает повсюду.
Дорого всё это стоит?
Ещё как. Но батя умеет договариваться, а многие и, за так, приносят.
Он стал искать книжку. Но на месте её не оказалось. Алик посмотрел там, сям. Порылся в шкафу, перевернул книжную полку сверху донизу. Книга как испарилась.
Алик стал злиться. По мере поиска лицо его всё более краснело, а Борька знал, что когда Алик заходится, к нему лучше не подступаться, может и укусить.
Райка, спёрла, стерва! - Наконец, не выдержал младший Шлиенко.
Голову оторву, если потеряет!
Борька, уже пятился к выходу, но Алик ещё не оставлял надежды найти книжку. Отцовский стол он уже проверил, кроме двух верхних ящичков, закрытых на замок. Он дёргал, дёргал, потом схватил перочинный ножичек и узким шилом поковырял в замке. На удивление, заиграла музыка и ящичек плавно выдвинулся. Там что-то лежало горкой, но что непонятно. Борька выглянул из под руки Алика. Какие -то жёлтые цепочки, толсты тонкие, много.
Что это? - Спросил Борька.
Не знаю.
Алик взял в пригоршню. Кончики цепочек выскальзовали из ладоней, как варёные макароны, которые ложкой сколько не черпай, они вываливаются и только.
Тяжёлые - медленно проговорил Алик.
Дай подержать?
Бери сам.
Борька тоже зачерпнул ладонью из ящика.
Действительно тяжёлые.
Вот что, - задумавшись произнёс Алик. - Возьми пару штук себе.
Это за свисток. Когда я его ещё привезу. А так квиты будем.
Цепочки были красивые, блестящие. В руке их было много. Свисток был дороже. А это безделушки. Но взял. Где-то маленьким своим умишком, он понимал, что свистка ему больше не видать, так или иначе, пусть хоть цепочки у него останутся. Одну подарит маме, другую, Таньке.
На том и порешили.
Уходил от Алика с горьким чувством очередной обиды. Говорила мама, не связывайся, обведёт вокруг пальца. Таки обвёл.