Борька помнил хорошо себя, может быть с годков трёх, четырёх.
Первое острое ощущение запомнилось от того, что старшая сестра Ира с подружками, школьницами младших классов, посадили его на табурет, завязали глаза и велели приговаривать: лей, лей, не жалей, сердиться не буду.
Будет сюрприз, пообещали они.
Борька, любил сюрпризы. Отец сажал их младших, по очереди на горшок, велел тужиться как можно сильнее. Борька тужился. Тужились, младшая сестрёнка, Милка и совсем маленький, Сергей.
Все они потом, после этой операции находили в своих горшках конфеты в обёртках. От усердия случалось, пачкали сладости, но быстро уяснили себе, что тужиться нужно понарошку и потому конфеты находились уже в совершенно чистых горшках.
Сюрприз старшей сестры оказался иного рода. После приговорок, произнесённых несколько раз, ему за шиворот, вдруг вылили ледяную воду из колодца. Борька, взвился на табурете; заплакав, стал размахивать руками, выбив при этом из рук сестры огромный бокал белого хрусталя, подаренный отцу сослуживцами, в честь какого-то события.
Бокал вмещал больше литра жидкости, которая замочила всю спину и Борькины штаны.
Вечером, было устроено дознание: Ирка заявила, что разбитый бокал - Борькиных рук дело. Отец спросил: это так? Борька утвердительно кивнул головой. Он ещё не знал, что такое обман и как посредством обмана можно избежать наказания.
Его выпороли. Ему запомнилась эта первая в его жизни порка.
Родители жили в Южно - Сахалинске, что на острове Сахалин. Улица называлась Красноармейской. Дом деревянный одноэтажный, но большой, на две семьи. В одном крыле жили они с родителями, в другом Гончарук, директор школы. У Гончаруков всего одна дочь, Татьяна. Миленькая девочка, носившая большие банты и коротенькие платьица, из - под которых всегда выглядывали цветные панталончики.
С этой девочкой Борька дружил. Можно сказать, они были неразлучны.
На задворках дома, чуть поодаль, стояла небольшая мастерская. В ней постоянно работал один и тот же человек: дядя Ваня. Дядя Ваня следил за тем, чтобы в мастерской бесперебойно работала огромная машина, подающая свет в окрестные жилые дома. Но основная задача той машины была снабжать энергией, так объяснял дядя Ваня, замок возвышающийся напротив.
Замок напротив, находился за высоким кирпичным забором. Замок был построен давно, каким-то японским мандарином. Что бывают фрукты - мандарины, Борька узнал много позже, а о японских мандаринах он уже был наслышан.
Особенно интересовал его широченный брезентовый ремень, который бешенно мчался между огромными разновеликими колёсами вращая барабан, турбину.
Дядя Ваня предупреждал: турбина опасна для жизни, если ремень сорвётся, может убить насмерть.
Убить насмерть? Что может быть страшнее!. Борьку передёргивало от ужаса, а Танька в страхе прижималась к нему своим тщедушным тельцем. Для острастки дядя Ваня бросал на ремень рабочую рукавицу и та с треском, разлеталась на мелкие клочья.
Дядя Ваня всегда был одет в грязную спецовку и если он нечаянно задевал, проходя мимо, детей , то сальные пятна прилепливались к их одежде. Сколько уже мать выговаривала Борьке, а потом и драла его за уши, чтоб обходили мастерскую, но их тянуло и тянуло туда.
За мастерской густо росла крапива. Дико разросся шиповник. Вообще, шиповником японцы обсадили все дворы в Южно - Сахалинске. Он вполне заменял заборы. Продраться, сквозь него было невозможно. Бывшие хозяева города аккуратно подстригали кусты и они шли сплошной изгородью вдоль улиц. Но Борька видел, что кусты уже разрослись сверхмеры. Никому до них дела не было. Некому было их подстригать.
Только вокруг замка, где жил командующий гарнизоном Крылов, солдаты ухаживали за зеленю, подметали каменную мостовую, убирали лошадиный помёт и другие нечистоты.
Здесь же, в чащобе кустов, было сыро, прохладно, жутко. Здесь они оборудовали своё убежище, раскрыть тайну которого было просто невозможно. Практически весь день они жили здесь. Он и Танька.
Лежали, аккуратно прибранные Танькины куклы. Палки, щепки - воображаемые кони и колесницы. Железки - рули от машин и самолётов и многое другое необходимое оборудование, без которого жизнь становилась невыносимо тягостной и скучной.
Их убежище обнаружил сын командующего, тоже Борис, тёзка, на пару лет он был старше Борьки. Борис уже хорошо сознавал, кто он есть. Не мама с папой ему объяснили, а шаркающее вокруг офицерьё.
Борька поначалу удивлялся, почему люди, только что лебезившие перед Борисом, вдруг отталкивают его грубо, выставляют за двери не церемонясь.
Хотелось и ему сладостей, перепадавших Борису. Нужно сказать, что Борис жадным не был. Немного по выстовлявшись, показав значимость свою он щедро делился; и Борька с Танькой в накладе не оставались.
Не то что соседи слева. Жили там, тоже в большом доме, но одной семьёй Райка и Алик Шлиенко. Шлиенко - папа, очень важный дядька, вокруг говорили о нём шёпотом, потому что он главный по - снабжению, все люди вокруг него кормились от него. Правда, Борьку он не кормил, но мать зло щипала за плечи, когда он задавал не подобающие вопросы и просила не болтать лишнего. А то завтра пайка не будет.
В пайке всегда были американские брикеты какао. Брикеты сладкие.
Их поровну делили между детьми и Борьке, очень не хотелось лишиться сладостей. Поэтому он дядьке Шлиенко на глаза старался не попадаться. Но жену его знал хорошо. Как и Алика с Райкой.
Райка - девица лет десяти, презирала вокруг себя всех, за исключением Гончарука - директора школы и естественно Бориса, сына командующего. Отец Борьки - штабной офицер, на генеральской должности, но генералов хоть пруд пруди, а Шлиенко один.
Мать Райки и Алика - женщина весёлого нрава, державшая хозяйство в крепкой руке, заправляла казалось всем и всеми в городе. У них в доме был даже телефон, который беспрестанно звонил.
Редко к нему можно было подойти, но когда такая вакансия случалась, Борька с восторгом крутил ручку, а Райка или Алик важно разговаривали с кем-то. Сам Шлиенко редко бывал дома. Он летал на самолётах. Алик рассказывал, на каких самолётах летал батька и хвастал, что и сам умеет управлять некоторыми, мол его этому учили.
Однажды Борис, сын Крылова, выслушав хвастовство Алика, спросил: если на самолётах можешь, то на легковушке и подавно? Шлиенко - младший только хмыкнул: одной левой.
Пошли - сказал Борис и вся компания поспешила за ним.
В замок вели большие металлические ворота. Там за воротами большая площадка, на которой стояли генеральские машины. Борис знал все их марки. Опеля всех калибров, мерседесы.
По внешнюю сторону ворот стояли легковушки чинов помельче. Советские эмки, американские вилюсы, парочка ЗИЛов.
Борис выбрал эМКу. Открыв дверь, сказал Алику: садись за руль.
Эй! - Раздался оклик часового.
- Кончайте хлопцы баловаться! -
На что Борька совершенно не отреагировал. - Садись! - приказным тоном повторил он. Покажи что умеешь?
Алик ещё мялся. Часовой на воротах вновь окликнул пацанов, но узнав Бориса, снизил тон и просяще не потребовал, а попросил не баловаться.
Не ссы, ефрейтор, - весело крикнул ему Борис, - молчать будешь, старшиной сделаю!
Солдат отвернувшись выругался. Борька уловил только, что часовой пригрозил позвонить в замок; сказал об этом Борису, но тот повёл головой и бросил небрежно: не позвонит. Побоится матери.
Наконец Алик влез на сидение, мальчишки и девчонки вползли в салон. Борис протянул щепочку и поковырявшись в замке, завёл двигатель. эМКа толкнулась в виллюс, дёрнулась назад и, задом покатилась по дороге.
-Переключай! Переключай! - кричал Борис и стал сам дёргать за ручку.
Отпусти газ! Но Алик, как раз нажал и, машина с переключившейся передачей побежала уже вперёд всё быстрее. Часовой, не имея права покинуть пост, выстрелил в воздух. Впереди перекрёсток, за ним ров и стена штаба округа.
Прыгай! - заорал Борис и исчез с сиденья. Вывалился и Алик. Борька с Танькой прижались друг к другу. Передок машины рухнул в канаву.
Все вылетели из открытого салона, глухо стукнулись о землю.
Машина ещё пофыркала немного, по вращала колёсами и заглохла.
Опять всё свалили на Борьку. Сказали, что его это его идея.
Борьку поставили на колени перед первой женщиной Южно-Сахалинска. Она была дамой внушительных размеров, огромная как слон, которого Борька видел на картинке.
Дама стояла как Большой Хинган над мальчиком и выговаривала голосом, очень похожим на голос дяди Вани: ты мальчишка, невоспитанный.
Тебя нужно пороть. Разбил машину. Втянул моего сына в нехорошее дело. Алика Шлиенко толкнул на скользкий путь правонарушения.
Приказала: закрыть в чулан. Вызвать отца, пусть разбирается с ним по существу. Как будет отец разбираться по существу Борька знал и тяжело вздыхая, смирно сидел в тёмном чулане, потирая ушибленные во время падения бока.
Его выпороли, а мать плача сказала: разве не видишь, они старшие, уже хитрые и защита у них, от их родителей. Не дружи с ними.
Как не дружить, если приходит Алик и рассказывает, что у них во дворе есть поляна, волшебная. Если закопать деньги, то спустя время из них вырастут другие и станет денег в сто раз больше. Нет в тысячу.
А это много? - спросил Борька.
- Да, на тысячу можно коня купить, вместе со сбруей. Я куплю коня, ты купишь, и поскачем вместе в тайгу японцев выкуривать. Засели, проклятые, в дебрях и нападают на мирных граждан.
Борьке очень хотелось добить японских самураев. Столько плохого слышал он про них. Самураи - враги Красной Армии. Они хотят всё отнять, а людей сделать рабами.
Сколько денег нужно посадить в землю?
Алик, со знанием дела посчитал некоторое время и уверенно заявил: Нужно десять рублей. Только на коня со сбруей. Например я, недавно посадил в землю пятьдесят рублей, потому что ещё и оружие купить хочу.
Борьке тоже оружия захотелось и он побежал домой просить денег.
Дома никого не было, кроме Милки. Милка - дура, ничего не понимает в оружии, а в лошадях тем более. У отца в спальной на стене висела боевая шашка, очень тяжёлая, не поднять. Висели и две японские сабли, лёгкие как игрушки. Золочённые эфесы, тонкие лезвия и ножны из белой-белой стали, с чернённым рисунком.
Когда купим коней, подумал Борька, прихвачу и сабли. Уж, с саблями я япошек достану.
Денег дома он не нашёл, только какую-то мелочь. Но у сестры Ирки, в пенале лежали несколько рублёвых бумажек. Зачем ей? - подумал Борька.
Алик долго не хотел показывать место на котором он посадил деньги. Но, наконец, ткнул пальцем под куст шиповника. Здесь.
Отошли несколько поодаль, где Алик выкопал неглубокую ямку. Деньги на семена закопали и притоптали.
Всё - сказал Алик - будем ждать.
Ждал Борька неделю. Шлиенки поехали в отпуск на Большую землю. Борька было скучно. Навязчивая мысль о больших деньгах не давала покоя даже ночью. А вдруг, деньги перезреют? Или семена оказались невсхожие.
Но сколько он не копал ни в своей лунке, ни в Аликовой, так ничего и не нашёл. Рассказал матери, та погладила его по голове и, вздохнув сказала: тяжело тебе будет в жизни сынок, дураком растёшь.
Кусты шиповника, густые и колючие, разрослись так, что только слепой не мог не видеть, что пора их прореживать. Пора, да некому. - Раньше, - говорили старики, а жил поблизости всего один старик, по кличке Кульгавый, так взрослые его называли. Он - до режимный дед.
Сосланный на каторгу при царе Горохе, доживал здесь. Сидел на завалинке и кашлял. А когда не кашлял рассказывал, что при японцах каждый кустик подстригали, под корешки подкормку сыпали.
Теперь такого нет. Да и к чему, под дикое растение подкормка. Вон они как прут. Не остановить.
Танька встала на коленки и поползла первой. Борька за ней. Танька жалела своих кукол и всегда стремилась поспеть к ним первой. Она считала кукол своими детьми, а значит была им матерью.
Своей матери Борька боялся. Она часто ставила его в угол, а когда учила выговаривать букву "Р", то приходилось стоять подолгу . И чего далась матери эта буква?
Сестра Милка, младше его на два года. а научилась выговаривать быстрее его. Она вообще, всё схватывала налету. С молоденькими япошатами она уже балаболили по ихнему. Но японцев быстро спровадили из города.
Говорили взрослые, вывезли в Метрополию. Что такое метрополия, Борька тоже не знал, но догадывался, ему рассказывали про метро, которое строится в столице нашей Родины, в Москве. Такая глубокая яма под землёй, с многими подземными ходами, по которым бегают чудовищные машины на железных колёсах.
Все машины нормальные на резиновых колёсах, а те, на железных. Вот туда, видимо, и вывезли японцев. Машины бегут, грохочут...
Борька закрыл глаза и попытался представить себе подземелье полное японцев на которых несутся грохочущие машины на железном ходу..
Нет, он не жалел, японцев. А чего их жалеть. Они хотели выгнать русских. Борька русский, его папа - русский. Здесь все русские. Даже китаец Чайнь, которого все называли " чайником", был русским. Русские хорошие, а японцы плохие. За то, что плохие их и выгнали из города.
Кое-кто остался и прятался в тайге. Но отец говорил, и многие так говорили, что скоро выкурят япошат, как пчёл из улья, из их лесных нор, только дымок пойдёт.
Борька царапал колени, но полз вслед за Танькой, шустрой и вёрткой. Танька ему нравилась. Она участвовала с ним во всех играх и никогда не бросала Борьку и не выдавала его взрослым, даже если её наказывали. Не в пример Алику или Борису, которые, чаще обижали, чем играли с ним.
Танькины трусики промокли у в том месте, где была писька. А она не замечает. Борька отдышавшись и разместившись на кочке, потёр ушибленную коленку и сказал:
Танька, твои трусы мокрые, повесь сушиться. Танька задрала подол и подвернула голову так, что казалось бант на голове вот вот исчезнет между её коленями.
Но здесь, в укрытии, было слишком тенисто, солнце с трудом пробивалось сквозь переплетённый венок из сучьев и листвы. Быстро, не стесняясь, стащила панталончики. Действительно, они снизу совершенно промокли.
Танька вообщем, плохо контролировала себя, если очень хотела писать, так писала прямо в штанишки.
Вот шнурки на ботинках она завязывала прекрасно. Борька не умел. Сколько его не обучали, не получалось и всё тут.
А Танька складывала две петельки одна на одну и раз, завязала. Но глаза его сейчас смотрели не на туфельки девочки, а на её животик и припухлую расщелинку, которая когда Танька двигалась иногда полураскрывалась, показывая розоватую изнанку. Танька заметила его взгляд и перебирая куклы сказала:
Тебе не стыдно смотреть на девочку
Борька отвёл взгляд и вздохнул. Он не знал стыдно ему или нет, но на всякий случай кивнул головой, мол, согласен. Но Таньке этого было мало. Она почти приказала: снимай свои штаны. Будем оба голые. Тогда и смотри.
Борька стал расстёгивать пуговки на которых висели пристёгнутые лямки. Пуговки были большими, а петли слишком узкими и у него ничего не получалось. Пришлось помогать Таньке. Одна пуговица всё же отлетела.
Ничего, - подумал Борька - и на одной лямке держаться будут.
Теперь они оба блестели голыми попками и действительно стало как-то легче. Видимо любопытство и есть стыд. Когда не интересуешься чем-то, тогда и стыдиться нечего. И он перестал интересоваться Танькиным телом.
Но как раз, заинтересовалась Танька. Она посмотрела на Борьку и заявила, что ему нужно тоже пописать, потому что его писька вытянулась, а раз так, значит пришла пора. И она потрогала Борькину письку руками.
Не то, что ему стало щекотно, но как-то необычно. В горле запершило, а живот втянулся как будто Борька со вчерашнего дня ничего не ел. Он явственно ощутил голод.
Но Танька тут же потеряла интерес к его вещи и вильнув худой попкой, склонилась к изголовьям вылепленных из глины лежанок на которых спали её "дети".
Она стала им напевать: спокойной вам ночи.
Спите до полночи.
А с полночи до утра смотрите на потолок,
чтобы вас чёрт не уволок.
Что ты поёшь? - удивился Борька. - Нужно петь колыбельную.
Нет - сказала Танька.
Колыбельную поют послушным детям, а таким как мои, сорванцам и хулиганам, поют страшные песни, чтоб утихомирились и засыпали быстро.
Борька, наклонился к штанам, достал из кармана маленький перочинный ножичек, подарок отца и начал вырезать из палочки, лежащей тут же, свисток. Он уже умел делать свистки. Нужно было аккуратно снять молодую зеленоватокоричневую кору, а для этого палочку поколотить со всех сторон прутиком, покатать в ладошках и когда кора отопреет, легонечко снять её чулочком с белого блестящего стволика.
Тогда подрезать в том месте, в которое будешь дуть и вновь надеть на стволик. Свисток мог издавать звуки разной тональности, если к тому же проточить пару, тройку отверстий в коре, то зажимая дырочки пальцами, получаешь музыку. Танька зажимает уши обеими ладонями, а Борьке нравится. Он назло Таньке посвистел немного, но когда та, стала лягаться как лошадь, он перестал дуть и бросил свисток на лежанку с куклами.
Хулиган - вскрикнула Танька.
Этот крик их и погубил. Раздался треск, шелест, как от порыва сильного ветра и из прохода показалась голова Бориса.
От удивления у него был открыт рот, глаза блестели, и он то ли смеялся, то ли скалился.
Ха! -Злорадно выдохнул он. Компания голожопых. Муж и жена.
Или ещё жених и невеста?
Дурак - возмутилась Танька. - Большой вырос, а дурак. Видишь штаны сушим. Чего влез? Тебя не приглашали!
Как же - хихикнул Борис. - Мне приглашения не нужны. Вот скажу своей матери и она вашим отцам такую головомойку устроит, свет возненавидят.
А ещё дочь директора школы.
Ну, и что? Лучше с голой попой ходить, чем в мокрых штанах.
Тебе, завидно, небось. Борис криво улыбнулся и полностью влез в шатровый шиповничий полог.
Подумаешь, голозадые дошколята. Я и не такое видел. Рассказать не поверите.
Ну и что же ты видел? - съехидничала Танька. Как солдаты писают? Подумаешь, они как идут, мимо нашего двора, всегда писают под кусты. Уже земля в том месте воняет.
Меня один солдатик, даже подержаться за его письку просил, говорил что тяжёлая она у него, удержать не может и действительно, у него на письке огромный наболдашник был. Бедняга. Но я ему не помогла. А он видимо к доктору пошёл.
Дура! Ха-ха! Набалдашник! Это залупа! Она у всех мужиков есть, когда они хотят.
Чего ж они хотят?
Чего, чего? Вас баб и хотят.
Я не баба. Я девочка. Баба у нас тоже есть, но живёт она далеко, на Большой земле, в городе Саратове.
Борька всё время их разговора молчал. Он поразился осведомлённости не только Бориса, но и Танькиной.
Слушай,- спросил он. - И у меня залупа есть?
А как же - воскликнул всезнающий Борис. - Давай-ка сюда! - И подавшись к Борьке, подтолкнул его, заставляя сесть.
- Нет, не так, приляг на спину, обопрись на локти. Вот, другое дело.-
Он взял в руки маленький Борькин отросток и стал закатывать кожицу. Она подалась легко, залупы не было. Борис примял кончик, стало нестерпимо больно. Борька подогнул колени и заныл.
Он расстегнул ширинку, на нём были настоящие брюки плотного сукна, оттуда вывалился короткий обрубок. Борис взял его ладонью и нежно погладил. Это была уже не писька, а как бы осмысленный зверёк, который вытягивался, прогибая спинку, только что не мурлыкал.
Скоро он стал совершенно прямым и твёрдым. Танька не поверила и потрогала пальцами.
Сильней тискай, - прошипел Борис. Танька тиснула. - Теперь тяни! Танька потянула и на свет из под белой белой кожи с розоватым венчиком по краю выглянула сначала, а потом выпрыгнула красная головка, широкая в шейке и узкая в устье.
Залупа! - В один голос радостно выкрикнули Танька с Борькой.
Это что! - гордо объяснял Борис, это цветочки. Настоящие залупы только у взрослых мужиков и то не у всех. А у Гришки, папиного ординарца их даже две.
Интересные вещи рассказывал им Борис. Действительно, удивителен мир. У одних есть, у других нет. Танька надула губы и скривила рот .
Что ты? - Спросил Борька
- И я хочу.
Что ты хочешь? Ещё посмотреть?
Хочу, что и у меня такая была. Почему у меня нет?
Может быть ещё вырастет?
У мамки нет, значит и у меня не будет. А я хочу.
А ты у мамки письку видела? - спросил Борис.
Видела, но там волос много. Только волосы и больше ничего.
Так давай у тебя посмотрим, у тебя волос нет, может залупа и растёт уже - вкрадчиво предложил Борис.
Танька села голой попой на землю и развела ноги. Стали смотреть, всё таки там ничего не было; всё сплошь белое и розовое; Борьке стало не по себе. Он резко отодвинулся. Борис же ещё пошарил пальцами немного, когда Танька пискнула, что больно, опустил руки и вздохнув сказал.
-Пахнет курицей, которую только что ощипали и кипятком ошпарили.
А залупы нет. Чего люди с ума сходят?
Кто сходит? Переспросил Борька. Крылов помолчал, потом положил руку на плечо Борькино и прошептал: не говори только ничего Алику Шлиенко. Он подлый. Сдаст непременно. В субботу приходи к проходной, скажу, чтоб тебя пропустили. Пойдём к бане, там такое покажу...